Подняться на башню

3. ЕЕ ПОРТРЕТ В КАМНЕ

Он сидел на скамейке, механически водя носком ботинка по мелкому темному гравию. Камешки со стуком пересыпались, образуя неглубокую борозду, в которой кое-где проглядывала земля.

Напротив, неясно серея в ранних сумерках, возвышался храм Всемилостивой Амны — Матери всего сущего. Служба недавно закончилась, развешенные на нитях бубенцы еще скорбно позванивали, а смутно слышимый хор выводил:

— Обернется с состраданьем, плач сестер услышав тихий… Ликом строгим и печальным… Материнскою любовью… Светом озарит… Озарит…

Здание было приземистым, округлым, с гладкими стенами и новенькой жестяной крышей. Вечнозеленый плющ весело струился по трубам, опутывал колонны и балконы, густыми прядями свисал с карнизов. Плотные наружные шторы были чуть приподняты, отчего окна казались хитро прищуренными глазами на мохнатом, нечеловеческом лице.

Начинало темнеть, и народу на улице становилось все меньше. Игравших на площадке детей увела няня, в скверике сворачивал инструменты духовой оркестр. В конце аллеи появился фонарщик, толкавший тележку с лестницей и бутылью масла.

— Подайте милостью Амны, — заученно твердила устроившаяся на золоченом крыльце нищенка. — Подайте убогой, я за вас Матерь всеблагую молить буду. Подайте грошик. Перебирая пальцами засаленный красный платок, она встала и заковыляла по дорожке, не переставая причитать:

— Ой, не оставьте, люди добрые, не дайте сгинуть. Ой, не погубите. Ой, пожалейте мою старость.

Из храма вышла седая благообразная женщина, ведущая за руку русоволосую девушку в дорогой, но великоватой ей шубке, нетерпеливо оглянулась, словно высматривая припозднившуюся карету.

Заприметив состоятельных прихожанок, побирушка бросилась к ним и зачастила:

— Ноженьки мои бедные устали, рученьки отсыхают, головушка раскалывается, во рту сухарика второй день не было, сердчишко ноет, смертушка-то вот-вот…

— Возьми на здоровье, — сказала пожилая дама, протягивая ей блеснувшую золотом монету. — Откроем сердца чистоте.

— Матушка! Радетельница! — Попрошайка расплылась в беззубой улыбке. — Дай-то вам Амна!

— Все в милости ее.

— Лицо-то какое у вас доброе, ясное!

— Матерь наша небесная завещала жалеть ближних своих. Ведь настанет время — и ты захочешь от них жалости.

Сидевший на скамейке человек поморщился, нахлобучил шляпу и собрался было идти, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он резко обернулся. Нищенка смотрела в вечернее небо, беззвучно шевеля губами. Седовласая дама продолжала говорить, молитвенно сложив руки на груди. А ее спутница стояла чуть в стороне и пристально, зовуще глядела на него.

Она была совсем молода, но глаза ее были глубокими, печальными, смертельно усталыми.

— Мне нужен портрет, — одними губами проговорила она. — Портрет в камне.

В следующий момент он встал и сделал несколько неуверенных шагов навстречу девушке, потом обхватил ее за плечи, защищая ото всех, и повлек прочь.

Все произошло так стремительно, что увлеченная беседой дама ничего не заметила.

— Делается-то что, смотрите! — закричала попрошайка. — Внученьку вашу злодей похитил!

Он на мгновение обернулся на бегу, ожидая увидеть ярость, негодование и слезы, но седовласая женщина лишь спокойно, с легкой усмешкой смотрела им вслед.

Стек выпал из его пальцев и покатился по полу. Он вздрогнул, потер лоб и потянулся за инструментом.

— Смотри-ка — заснул, — сказал мастер. — Что ж ты меня не разбудила, милая?

Девушка молчала. Ее лицо в свете фосфорной лампы казалось холодной гипсовой маской.

Я думаю, нам стоит попробовать разжечь костер, — сказал Хёльв. — А то так мы далеко не уйдем.

Он стоял на небольшом пригорке и постукивал одним сапогом о другой, стараясь стряхнуть с них снег. Кругом, насколько хватало глаз, простиралось царство сугробов и обледенелых веток. С тех пор как друзья покинули Брасьер, прошло несколько часов, и обступивший их лес становился все более густым и темным.

Тропинка, по которой они шагали, истончилась, временами пропадая совсем, теряясь среди белых стволов и коряг. Уже в который раз за сегодняшний день Хёльв пожалел о принятом решении свернуть с надежного, но кружного тракта на более прямую лесную дорожку.

— Мы и с костром далеко не уйдем, — мрачно отозвался Лэррен. Длинные волосы эльфа покрывал иней.

— Хоть передохнем, погреемся, — настаивал юноша, — А то упадем без сил — и всё. Пойте погребальные молитвы.

— Да. Руки согреем, а зады еще больше отморозим.

— Будем равномерно переворачиваться. Как куропатки.

Лэррен посмотрел на Хёльва со скрытым упреком, демонстративно шмыгнул носом и пошел собирать ветки. Проводив его взглядом, Хёльв вооружился толстой корягой и принялся очищать от снега пятачок земли, надежно закрытый от ветра густым кустарником и стволами трех старых сосен.

— Клянусь жабрами фираскиса, зима — самое мерзкое, самое отвратительное изобретение этой безумной парочки, — бормотал где-то невдалеке эльф.

— Какой еще парочки?

— Как какой? Всемилостивой Амны и ее дружка — Отца Непостижимого. Более чем уверен, что Ристаг тут ни причем.

Хёльв фыркнул. Ему нравилась манера Лэррена говорить о богах как о своих близких, но не очень приятных знакомых.

— Не везет мне в этом году. Второй раз уже без штанов в лесу при такой холодрыге сижу.

— Насколько я помню, еще пару минут назад штаны на тебе были.

Из-за кустов показалось продолговатое, немного разрумянившееся от работы лицо эльфа.

— Да разве это штаны для такой погоды?! Я же, можно сказать, в пижаме! Самые простые шерстяные портки сейчас никак не помешали бы, — сказал он, сваливая на землю охапку хвороста. — Ты не стой, дружок, не стой, ноги в руки — и за дровами.

— А что было в первый раз?

— Колдовские штучки чьи-то.

— Чьи?

— Почем я знаю? — разозлился Лэррен. — Волшебствователей всяких нынче развелось — плюнуть некуда. Ехал себе по лесу, живность всякая копошится, травка шуршит — осень, красота, теплынь. Вдруг птички затихают, трава замерзает, температура катастрофически падает, и я оказываюсь в самом центре какого-то стылого безобразия.

— И что потом?

— Потом я заболел. И теперь тоже скоро заболею. Присев на корточки, Хёльв уложил поверх собранных суков еловые лапки и крепкие большие шишки, с удовольствием втянул ноздрями свежий хвойный запах.

— Флягу давай. И спички.

— Вот еще, — возмутился эльф. — Я сам.

Он ловко спрыснул хворост спиртом и одним движением разжег костер. Хёльв присел рядом на корточки и даже застонал от удовольствия, чувствуя, как потоки горячего воздуха коснулись его продрогших рук.

— Эх, жалко, я лук впопыхах в спальне оставил, — сказал он, — а то бы сейчас зайца подстрелил.

Лэррен навис над огнем, рискуя подпалить одежду. Льдинки в его волосах растаяли и по капельке стекали за воротник.

— Заяц — это славно, — вздохнул он.

— Да, а каких зайцев готовили в замке, — мечтательно произнес Хёльв. — В сметане…

— И с чесночком!

— А рубленая курица с приправами? Эльф громко сглотнул. По его глазам было видно, что он охотно бы съел и сырую брюкву.

— Хоть бы хлебушка сейчас: насадили бы на прутик, поджарили — и никаких деликатесов не надо. — Он приложил ухо к земле и прислушался. — Если поискать хорошенько, то можно здесь найти пару рыжиков.

— Откуда ты знаешь? — поразился Хёльв.

Чую. Они дышат. Еще я по дороге дупло пустое приметил. Можно было бы там заночевать, если бы не мороз. В дупле?

— Ну да, в дупле. А что тут такого? Все лучше, чем на голой земле спать.

— Но там же всякие насекомые!

Поежившись под порывом ветра, Лэррен повернулся к костру спиной. Поерзал, устраиваясь поудобнее, и потянулся к спрятанной во внутреннем кармане второй фляге.

— Для человека, которого только что чудом не повесили, ты поразительно капризен, — заметил он.

— Все равно. Опасаюсь я их. Укусят — лечись потом всю жизнь, — сказал Хёльв.

— Да перемерли жучки-букашки давно! — махнул рукой эльф. — К тому же не думаю, что впереди нас с тобой ждут долгие годы. До утра бы дотянуть — и хорошо.

— Все равно неприятно как-то.

— Каков! Подставлять чужую шею под топор его ничуть не смущает, а поспать на коре — неприятно, видите ли!

— Я же не знал…

— Не знал он! Ладно. Что уж теперь поделать. Надо думать, как отсюда выбираться. Юноша покивал.

— Точно. Тут кто-нибудь живет поблизости? — спросил он.

— Волки, хмуро ответил эльф. — Медведи. Кабаны.

— А более дружелюбный? Например, помянутые тобой зайцы.

Яркий свет костра быстро превратил серые сумерки в густую ночную темень. Сосны чуть поскрипывали под усилившимся ветром и роняли с ветвей крупные хлопья снега.

— Есть только одна возможность, — после долгих раздумий заявил Лэррен, — но она мне не нравится.

Хёльв с готовностью вскинул голову.

— Милях в трех отсюда, в Болотистой Овражине, обитает Нестор Нурр.

— Он что — леший?

— Почему леший? У него там дом.

— Отлично! Попросим его пустить нас пожить пару деньков. Ведь не зверь он? Не оставит погибать?

Лэррен неопределенно пожал плечами, всем своим видом показывая, что ни в чем нельзя быть уверенным.

— Он странный человек. Появился в Брасьере около десяти лет назад и сразу стал известен как талантливый, наверное даже гениальный, скульптор. Барон — тогда им был Мартин Мокрое Ухо — сразу его выделил, приблизил к себе, делал крупные заказы. Да и после того как к власти пришла Амель, Нестор явно не бедствовал. Помнишь статую Тихой Дриады в оранжерее? Это его работа.

Выбрав из груды хвороста крепкую прямую палку, Хёльв поворошил ею пылавшие дрова. Поднялось облако искр.

— Удивительно. Знавал я как-то одного скульптора. В Гёднинге еще. Небогатый был малый, — проговорил он.

— Ну, Нестор не на дриадах себе состояние сделал. Портретист он хороший. Лепил бюсты вельмож. Саму суть в человеке видел, саму душу, истинное лицо.

— Странно, что я его не встретил при дворе, — сказал Хёльв.

— Несколько месяцев назад с ним что-то случилось. Говорят, он стал подавленным, молчаливым, все время чего-то боялся, нервничал. В конце концов купил усадьбу в глуши благо, средствами он располагал немалыми — и погреб себя в ней.

— Может, просто устал от городской суеты? Решил отдохнуть на лоне природы?

— Да? Почему же в таком случае он не наслаждается этой самой природой? Ходят слухи, что Нурр заперся в самом глубоком подвале и буквально носа оттуда не показывает. Даже ест и спит там.

Хёльв пожал плечами, не отрывая взгляда от огня:

— У него вдохновение, только и всего.

— Может быть, может быть, — В глазах Лэррена читалось сомнение. — Ты будешь смеяться, но я нутром чую, что дело тут темное. Я и сам этого скульптора никогда в глаза не видел, но слышал о нем очень и очень многое. Не тот он человек, чтобы бросить все только потому, что его соизволила посетить муза.

— Но иного выхода, кроме как напроситься к нему в гости, у нас нет?

Лэррен развел руками:

— Похоже на то.

— Так чего мы тут рассиживаемся? — возмутился юноша. — Надо скорее идти! Как раз поспеем к ужину.

Он вскочил и потянул эльфа за плечо. Тот с кряхтением поднялся.

— Не уверен, что нам будут рады, но попробовать все же стоит.

До Болотистой Овражины добирались около часа. В лесу совсем стемнело, в просветах между ветками остро поблескивали звезды. Хёльв уныло тащился за Лэрреном, который шел напролом, совершенно не выбирая дороги. В сапогах чавкал растаявший снег, ныли окоченевшие руки, на растрескавшихся губах выступали и тут же замерзали капельки кропи.

«Лучше бы мы остались возле костра, — думал юноша. — Там можно было бы спокойно умереть. Он совершенно выбился из сил, но признаться в этом не решался.

— Откуда ты знаешь, куда идти? — спросил он, когда Лэррен остановился, разглядывая покрытый искристой белой шапкой муравейник.

— Знаю. Нет ничего проще, чем найти в лесу человеческое жилье. Вы, люди… — начал было вещать эльф, но замолчал на полуслове прислушиваясь. — Тихо, тут неподалеку кто-то есть.

Они пригнулись, стараясь скрыться среди зарослей дикой малины, и осторожно двинулись вперед.

— Ага, — прошептал Лэррен. — Идут. Он упал в снег и увлек за собой Хёльва.

— …Арбигейла. Да, именно так мне сказали, а мне уж если что сказать, то навек в башку впечатывается, — услышали они чей-то густой, звучный бас.

— Не путаешь? Странная фамилия какая-то. — Второй голос был ломающимся, мальчишеским.

— Я никогда ничего не путаю! Никогда! У меня память как гранит! — обиженно прогудел бас.

— Чудно как-то.

— Еще бы. Чтоб у чародейки была нормальная фамилия да имя! Ха! Для них это даже зазорно, наверное! Хёльв беззвучно хихикнул.

— Похоже, речь идет о твоей соплеменнице, — шепнул он. Лэррен сморщился как от зубной боли и пихнул юношу локтем в бок.

— Так я не понял, зачем нужен вереск? — спросил мальчишка.

— Как зачем? Чтобы все было по высшему разряду. Чай, не из деревни Квакино ведьму вызвали, а почтенную даму из самого Хан-Хессе!

— Ну?

— Комнату ей самую лучшую выделили, белье шелковое стелят, салаты какие-то особенные уже готовить начали.

— Ну?

— Что — «ну»?! — рассердился обладатель баса. Вереск-то тут при чем?

— Как при чем?! Камин топить в ейной спальне!

— А что, просто дровами нельзя? Надо было меня среди ночи из кровати вытаскивать?

— Ты дурак, Биви. Какие дрова, когда она нас всех в воробушков превратить может, ежели что не так?

— Так уж и в воробушков! Не пять мне лет, чтобы всякой ерунде верить. Да и не горит вереск толком! — выкрикнул мальчишка.

— Да тебе-то что?! Кухарка сказала, что нужен вереск. Для аромату. А уж ей-то можно верить, она и во дворцах прислуживала.

Биви громко засопел. Установившееся молчание нарушали только постукивание лопаты и кряхтение. — Подер, а Подер? — не выдержал мальчик.

— Чего тебе?

— А чародейка одна будет?

— Вряд ли. Небось целый вагон прислуги с собой привезет. — Подер вздохнул. — Вот и начнется веселая жизнь. А то покойничком себя стал ощущать в этой холодрыге.

— Тю! Много ты понимаешь в покойничках.

— Уж не меньше некоторых…

Голоса начали отдаляться. Хёльв поднялся с земли и восторженно хлопнул эльфа по плечу:

— Ура! Спасены!

— Хм?

Пойдем к этому Нурру и скажем, что мы — посланники госпожи Арбигейлы, явились проследить, чтобы все было правильно подготовлено к ее прибытию, — выпалил юноша. И кто нам поверит?

— Все! Все нам поверят. Они ее боятся — это факт. Потому не рискнут и слово поперек сказать. Одеты мы, к счастью, весьма прилично, вполне сойдем за приближенных знатной дамы.

— А что мы будем делать, когда приедет сама чародейка? Прятаться от нее в чулан и молиться, чтобы она забыла, как превращать людей во всяких бессловесных тварей?

Поплотнее завязав шарф, Хёльв достал из кармана гребешок и расчесал волосы. Поправил кожаную повязку на лбу.

— Зачем нам дожидаться ее приезда? Поедим, обогреемся, а потом ускачем прочь.

— Так-так, ускачем. Ты, оказывается, еще и конокрад? Лэррен иронично приподнял левую бровь.

— Нет. Просто жить очень хочется, — серьезно ответил юноша. — Попытаемся?

Склонив голову, эльф задумчиво рассматривал узор на своих варежках. Пепельные локоны закрывали лицо, но Хёльв был уверен, что Лэррен улыбается.

— Ох и втравишь ты меня снова в неприятности.

— Лэр, другого выхода нет.

— Глупости. Можно просто попросить пустить нас переночевать.

— Но ведь ты и сам сомневался… Мой вариант надежнее! — Хёльв смахнул снежную крошку с курки Лэррена. Тот молчал.

— Наверняка у Нурра должно быть приличное собрание книг, как ты считаешь?

— Должно. — Эльф бросил хмурый взгляд на юношу, потянулся и встал. — Пойдем, что ли, в самом деле. Надо еще решить, как распределить роли.

Хёльв просиял:

— Ты, естественно, будешь библиотекарем.

— А ты — флейтистом? И зачем, скажи на милость, волшебнице может понадобиться повсюду нас с собой таскать?

— Хорошо. Тогда ты — дворецкий, а я — твой помощник…

Ойна появилась на свет летом, на следующий день после солнцеворота, в больнице брасийского храма Всемилостивой Амны.

Палата была полна — не столько оттого, что служительницы богини славились лекарскими способностями, сколько благодаря дешевизне врачевания. Бедных и увечных монахини лечили бесплатно, исподволь уговаривая принять постриг.

Сестра Минья, принимавшая роды, бережно взяла крошечную девочку на руки и привычным движением перерезала пуповину. Малышка не кричала, только тихонько вздыхала и смотрела по сторонам сияющими глазами. Монахиня опустилась на стул, коснулась пальцами детского лобика и тут же вскочила. Ее вытянутое лицо побелело.

— Чистая, — прошептала она и дрожащими руками завернула Ойну в пеленку.

Потом сорвала с себя заляпанный белый халат и выбежала в коридор.

— Чистая! Чистая! — закричала Минья, поднимая девочку над головой. — Радуйтесь, сестры! Матерь послала нам свое чадо! Позовите настоятельницу!

Захлопали двери, послышались возбужденные голоса, смех. Минью окружили десятки монахинь, к маленькой Ойне потянулось множество рук. Служительницы, прибежавшие позже, становились на цыпочки, чтобы разглядеть личико новорожденной.

— Зорюшка ясная, — с придыханием сказал кто-то.

Сестры согласно заахали.

За спиной Миньи, в лазарете, послышалось сдавленное хихиканье, сменившееся стоном. Никто не обернулся. Ущербная рассудком пьянчужка — мать Ойны — провела ладонями по окровавленному животу, сжалась в комочек, прячась от рвущейся изнутри боли, всхлипнула и умерла.

Воспитывалась Ойна в монастырском приюте, и поначалу ее жизнь ничем не отличалась от жизни брошенных родней сверстниц. Она вставала с зарей, помогала накрыть столы в трапезной, завтракала, вместе со старшими послушницами убирала и мыла посуду. После молитвы начинались уроки: сирот учили грамоте, основам арифметики и географии. Время между обедом и ужином посвящалось уборке, уходу за садом, шитью и вязанию — девочек с самого раннего возраста приучали к труду. Только когда Ойне исполнилось шесть лет, она стала замечать особое к себе отношение. Взрослые монахини смотрели на нее с благоговением, внимательно прислушивались к ее словам. Шалости, за которые других послушниц безжалостно бы выпороли, сходили ей с рук.

Накануне своего седьмого дня рождения разыгравшаяся Ойна уронила старинную вазу керамской работы, подаренную монастырю самим генералом Рубелианом. Ваза с грохотом упала, осколки разлетелись по комнате, и куст синих роз осел в быстро растекавшуюся лужу. Метелочка для смахивания пыли выскользнула из рук, девочка застыла на месте и зажмурилась, надеясь, что ваза каким-то чудом снова окажется целой. Чуда не случилось, и Ойна бросилась к шкафу за тряпкой. На глаза набежали слезы, мешавшие толком рассмотреть сложенные на полках стопки полотенец и простыней.

«Когда Мрийка порвала занавески в приемной, ее посадили в сарай, на хлеб и воду, а Тиру заперли в чулане, в темноте, — думала она. — Только бы никто не зашел! Только бы никто не зашел!»

Вынув из ящика старенькую штопаную скатерть, Ойна насухо протерла пол, и только начала собирать осколки, как краем глаза увидела, что дверь приоткрывается. На пороге стояли настоятельница Самния и ее помощница. Ойна съежилась, желая сделаться совсем маленькой и прозрачной, молясь, чтобы высокие сестры не заметили сжавшуюся в углу воспитанницу.

— Это Чистая, — услышала она. — Надо же, генеральскую вазу разбила.

Мать Самния вздохнула:

— Что ж, пусть пока резвится. Подумаешь — ваза. Не пороть же малышку из-за этого? Пусть играет, милостью Амны.

Сестры тихо прикрыли за собой дверь и удалились.

Ойна опустилась на пол, пытаясь осознать услышанное. Чистая? Святая, отмеченная перстом пресветлой богини? Творящая чудеса, поддерживающая силу в Сердце? Девочка бросила тряпку и подбежала к стоявшему на столике зеркалу. Осколки вазы захрустели у нее под ногами.

— Чистая, — прошептала Ойна, морща облупленный нос. — Не пороть же ее? Не пороть же ее! Не пороть!

Она засмеялась. Чистая! Чистая! Вся навязанная воспитанием сдержанность улетучилась в одно мгновение. Тысяча невидимых иголочек покалывала ее кожу, щекотала ладони и ступни. Ойна подпрыгнула па месте и выскочила в коридор, маленьким смерчем пронеслась по лестнице, выбежала во дворик.

Хохот распирал ее изнутри, когда она собирала в коробочку еще по-весеннему вялых пауков и выкладывала из них узоры на подушках старших послушниц. Беззвучно хихикая, она прокралась на кухню и стянула со стола миску рыбного фарша — кормить уличных котов.

Чередой потянулись веселые дни. Ойна гоняла по коридорам крыс, грызла на уроках маковые сухарики, нарочно путала слова молитв. Вечерами она удирала из общей спальни в сад и подолгу просиживала возле ручейка, перебирая камешки и глядя в неспокойную прозрачную воду.

Все закончилось промозглым осенним утром, когда в монастырь приехала мать Полонна — дама-настоятельница Убарского храма.

Дом Нестора Нурра стоял в самом сердце обширного оврага. Перед фасадом тянулся розовый мраморный портик, в нишах второго этажа виднелись статуи. Тщательно расчищенный двор окружала высокая частая ограда. Стоило путникам приблизиться, как послышался лай и из-за угла дома выбежала стая псов. Помахивая пушистыми хвостами, собаки улеглись рядком вдоль забора.

— Богато живет твой гений, — присвистнул Хёльв.

— А чего бы не жить богато, если деньги есть? — ответил Лэррен. — По-твоему, все художники должны жить в мансардах?

— Может, и не в мансардах, но к чему эта кобелиная орава?

— Наверное, чтобы богатства целее были. Небось и ты завел бы себе охрану, если бы жил в таких хоромах?

Они пошли вдаль ограды, разыскивая ворота. Собаки вскочили и бросились следом, предупредительно рыча и скаля зубы.

— Как ты думаешь, это работа самого Нурра? — спросил Хёльв, указывая на припорошенного снегом гипсового дракона.

Эльф кивнул:

— Это макет монумента, установленного в Верховном Дворце Велерии.

— Ну и ну! — восхищенно протянул юноша. — Ничего не скажешь — мастер!

Вычурная чугунная калитка была заперта на висячий замок, но рядом, на вбитом в землю столбике, покачивался колокольчик. Хёльв несколько раз его подергал, не рассчитывая особенно на ответ. Однако несколько минут спустя в окошке над входом в дом загорелся свет, заскрипели засовы и на крыльцо вышел коротко остриженный скуластый мальчишка в потрепанной шубейке.

— Кто-о-о? — протяжно выкрикнул он, взмахнув фонариком.

— Дворецкий госпожи Арбигейлы. С помощником, — сказал Лэррен. — Прибыли подсобить с приготовлениями.

Мальчишка шумно втянул в себя воздух и, успокоив собак, пошел к калитке.

— Уже? — спросил он, возясь с замком.

— Уже, Биви, уже. Отворяй ворота.

Тот замер, разинув рот.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?!

— Не зря у волшебницы не первый годок служим. — Эльф со значением понизил голос.

— Мы еще и не на такое способны.

Хёльв сдвинул светлые брови и кивнул.

— Уж больно строга, — пожаловался он. — Только повод и ищет, чтобы с кого-нибудь шкуру спустить.

— А наш хозяин совсем не такой!

— Пока не такой.

В широко распахнутых глазах Биви промелькнул страх.

— Думаете, это заразно?

— Не исключаю. — Лэррен выразительно подышал на озябшие пальцы. — Может, ты нас все-таки впустишь или так и будем на морозе беседовать?

Мальчишка всплеснул руками, суетливо подхватил гостей под локти и повлек в дом.

Внутреннее убранство особняка было куда скромнее внешнего: голые оштукатуренные стены, деревянная мебель, ситцевые занавеси на окнах. Но, несмотря на предельную простоту обстановки — а может, именно благодаря ей, — комнаты обладали каким-то особым, чарующим уютом.

— Светло здесь, — заметил Хёльв. — И пахнет хорошо.

— А как же! К прибытию ее чародейства стараемся. Денно и нощно.

За стеной послышался треск, грохот и давешний густой бас протрубил что-то нечленораздельное.

— Это Подер, — пояснил Биви. — Делает вересковые шалашики. Говорят, в Хан-Хессе принято их ставить возле камина.

— Святая правда, — подтвердил Лэррен. — В последнее время вошло в моду связывать их шелковыми лентами.

— Госпожа предпочитает алые, с вышитыми концами, — вставил Хёльв.

— Пропитанные ароматическими маслами, — добил эльф. Биви захлопал ресницами:

— У нас нет лент, и бежать за ними в Брасьер уже поздно. Что же делать?

Эльф сокрушенно вздохнул;

— Придется обойтись. Все-таки госпожа понимает, что ожидать особого комфорта от развалин в глубине лесов не приходится.

По лицу мальчишки скользнула тень обиды — назвать самое величественное из всех виденных им зданий развалинами? После того как он целый день драил полы к приезду волшебницы? Хорошенькие манеры у этих городских!

— Давайте я вам лучше вашу комнату покажу, — буркнул он. — Воду греть или так спать ляжете?

— А одеяла хорошие? — спросил Лэррен. Биви поджал губы.

— Если одеяла хорошие, то и без горячей ванны можно обойтись, — пояснил эльф.

Мальчик потоптался на месте, исподлобья поглядывая на капризных гостей, и крикнул:

— Эй, Подер, пойди сюда.

— Чего тебе? — пробасили из-за стены.

— Тут к нам прибыли…

В соседней комнате что-то печально хрупнуло, словно сломался в неловких руках вересковый шалашик. По коридору загрохотали шаги, и в прихожую вбежал мужик огромного роста. Его лысая, как яблоко, голова матово поблескивала в свете ламп.

— Здрасьте, — подобострастно проговорил он, распихивая по карманам мотки бечевы.

— Лэррен Эрвалла, — выступил вперед эльф. — Дворецкий ее сиятельства. Это Хёльв, мой юный, но очень способный помощник.

— Подер я, — представился гигант, протягивая костистую лапищу.

Лэррен светски улыбнулся:

— Душевно рад.

— А где же сама госпожа Арбигеила?

— Немного задержалась в пути, — сказал Хёльв, — Послала нас вперед, проверить, все ли здесь готово, помочь в случае нужды.

— Они спрашивают, какие у нас одеяла, — мрачно сообщил Биви.

— Самые что ни на есть теплые. Из лучшей велерской пряжи.

— Да что им велерская пряжа, если и замок наш для них — развалюха, — продолжал ворчать Биви

Хёльв бросил на Лэррена укоризненный взгляд. Тот виновато пожал плечами.

— Хозяйке должно здесь понравиться. Очень уютно.

— Не каждый дом в Хан-Хессе обставлен с таким вкусом, — польстил эльф. — И чисто — как в ратуше перед балом.

Биви чуть оттаял:

— В покои-то пойдем или здесь спать будете?

— Вы, часом, не проголодались в дороге? — участливо спросил Подер.

Тонкие пальцы Лэррена побарабанили по столу. На лице отразилась вялая задумчивость.

— Да не то чтобы… — Он бросил косой взгляд на побагровевшего от возмущения Хёльва и добавил: — Но нам было велено продегустировать все блюда, что вы приготовили для ее сиятельства.

— Ага, — почему-то обрадовался Биви. — Я так и думал.

Он ловко перемахнул через стол и вприпрыжку побежал к двери. Оставшиеся в комнате проводили его взглядом.

— Куда это он? — спросил эльф.

— На кухню, куда ж еще, — охотно объяснил Подер. Весь вечер вокруг кастрюль вертелся, как лиса возле курятника. Надеется, что и ему с вашего стола перепадет.

— Отчего ж нет? — сказал Хёльв. — В компании все как-то веселее.

Подер заметно оживился:

— Полностью с вами согласен, добрый юноша. В хорошем обществе и вино приятнее потребляется, и трубочка веселее раскуривается.

Подмигнув гостям, гигант степенно удалился в соседнюю комнату и вернулся минуту спустя с запечатанным кувшином под мышкой. Лэррен вскинул бровь:

— А хозяин по этому поводу ничего не скажет? Подер только рукой махнул:

Ему не до нас. Сидит в своей норе которую неделю, коса не кажет. Только за едой приходит раз в день. А бывает, и вообще не приходит.

— Идеальный хозяин, — сказал Хёльв, придвигая к себе кувшин.

— Просто мечта, — согласился эльф.

За окном завыла собака — негромко, но жалобно, поскуливающе. Взошла луна, и ночь сразу стала ясной. На синеватый снег легли четкие тени деревьев и замковых башен. Ветер стих, и на Болотистую Овражину дохнуло морозом.

Хёльв спал и видел осень. Поросший лесом овраг золотился опавшими листьями, во мху маячили коричневые шляпки грибов. Пахло хвойной сыростью и дымом далекого костра. Пахло домом.

Над оврагом возвышалась башня. Черные окна-бойницы холодно смотрели на непрошеного визитера, трепетали на ветру глянцевые листья плюща.

Хёльв хотел отвернуться, хотел бежать прочь, но ноги понесли его вперед, к входу, а потом наверх по шатающейся лестнице без перил. На пороге кабинета он остановился. Здесь ничего не изменилось: все тот же беспорядок, раскрытые книги, старинные свитки.

Хозяин башни по-прежнему лежал на полу, сжимая руками торчавшую из груди стрелу.

— Здравствуй, — сказал мертвый колдун, открывая пустые, подернутые пеленой глаза.

— Прости меня, — выдавил Хёльв, цепляясь пальцами за дверной косяк, — Я не хотел, я правда не хотел… Губы убитого сложились в злую улыбку.

— Нет, проговорил он, медленно приподнимаясь. — Нет, нет, это невозможно.

Хлопнуло незакрытое окно, и в комнате повеяло стужей.

— Нам надо поговорить, — сказал колдун. Он уже стоял, держась за угол стола. Из раны на груди сочилась густая, совсем не похожая на кровь жидкость.

— Поговорить, — повторил он, двигаясь к Хёльву. — Поговорить.

Тот попятился было назад, к лестнице, но тут же остановился, с ужасом чувствуя, как кто-то невидимый подобрался к нему. Плеча коснулось что-то мягкое, горячее, царапнуло по обнаженной коже. Хёльв закричал и проснулся.

В окно заглядывала маленькая ослепительная луна, наполняя комнату призрачным светом. Сваленная на стуле одежда казалась огромным многоруким пауком. По потолку бежали блики.

На соседней кровати заворочался Лэррен.

— Кошмары? — невнятно спросил он из-под одеяла.

— Вроде того.

Поправим дрожащими руками подушку, юноша перевернулся на другой бок и попытался расслабиться. Но жуткий сон не шел у него из головы.

— Эй, — тихонько позвал он, — Лэррен! Ты не спишь?

— Теперь уже не сплю, — недовольно отозвался эльф. Хёльв вздохнул.

— Извини, — прошептал он.

— Да чего уж там. Выкладывай.

— Я… Я убийца.

Лэррен приподнялся на локтях и внимательно посмотрел на юношу. Потом встал с кровати и, укутавшись в одеяло, уселся на подоконнике.

— Интересные новости. Душегуб, значит?

— Наверное. — Хёльв опустил светловолосую голову. — Я серьезно, Лэррен.

Эльф молчал, ожидая продолжения.

— Прослышал в одной корчме про колдуна, который всей округе жить мешает, да и вызвался его прикончить. Герой…

— Прикончил?

— Прикончил. Я думал, это как зверя убить бешеного, а он…

— Оказался обычным человеком? Нормальным? Хёльв только кивнул. Он сидел, положив подбородок на колени, и разглядывал трещину в стене. Между лопаток полз противный липкий холодок.

— И теперь тебя мучает совесть? — По тону Лэррена невозможно было понять, насмехается он или говорит серьезно.

— Я как-то забыл об этом… Почти. А теперь вот — сон. На улице залаяла собака, послышался сонный голос Подера, Хёльв поежился, тревожно покосившись на окно.

— Тебе снился он? Убитый тобой человек? — спросил эльф.

— Да.. — Юноша замялся. — Как будто он жив и хочет со мной поговорить, сказать что-то важное. А потом что-то коснулось меня, я очень испугался и проснулся.

Лэррен зевнул и небрежно махнул рукой:

— Ерунда это все. Муки нечистой совести. Не бери в голову. — Он протер запотевшее стекло. — Что это они там расшумелись?

Во дворе продолжала лаять собака. К басу Подера присоединился голосок Биви — тонкий и умоляющий.

— Что там?

— Не вижу, замерзло все. Ристаговы дары! Заклеено!

Встав на подоконник, эльф приоткрыл форточку и выглянул наружу. В комнату ворвалась стайка снежинок. Лэррен переступил с ноги на ногу. Хёльв нетерпеливо подергал его за край рубахи.

— Ну? Кто-то пришел? Не молчи!

— Отстань.

Эльф сперва раздраженно отбрыкивался, потом замер, напряженно вслушиваясь в разговор. Увидеть крыльцо мешал фронтон, Можно было рассмотреть только каменный край лестницы, возле которого стояла незнакомка в темной накидке. Поставив ногу на первую ступеньку, она что-то негромко говорила.

— Я же слышу, там какая-то женщина! — Хёльв подпрыгнул, пытаясь разглядеть происходящее.

— Погоди ты! — замахал рукой Лэррен. — Она… Раздери меня барсук!

— Да что она?! Что?

— Молчи, проклятый авантюрист! Молчи! Мы пропали! — прошипел эльф.

Он тяжело спрыгнул вниз, залпом осушил стоявший на тумбочке графин с соком, утерся рукавом, блуждая взглядом по комнате.

— Интересно, успеем ли мы сделать ноги?

Хёльв осел на пол:

— Приехала? Так скоро?

— Приехала. Ведьма столичная, Подер с Биви ей что-то поперек сказали — так она их мигом уложила, даже пискнуть не успели.

— Убила? — ужаснулся Хёльв, поспешно натягивая не успевшие толком просохнуть штаны и куртку.

Лэррен пожал плечами:

— Вряд ли, скорее — усыпила. Потом перед псами чем-то махнула — те ей руки лизать бросились.

Аккуратно застегнув рубашку, эльф собрал растрепанные волосы в хвост и снова выглянул в окно.

— Стоит на пороге. Размышляет, — сообщил он.

— Убираться отсюда надо! — простонал Хёльв. — Одевайся!

— Убираться, конечно, надо. Но куда?

— Через черный ход. Наверняка в этом доме не только парадные двери имеются. Эльф потер лоб.

— Должны быть, — сказал он. — Подер вроде намекал, что у них есть лазейки на крайний случай. Где-то в кладовых.

— Бежим!

Вполголоса переругиваясь, они выскочили в коридор, сбежали по лестнице и, покрутившись в темном холле, нырнули в неприметный коридорчик. Вчера вечером развеселившийся Биви устроил им экскурсию по первому этажу замка, уделяя особенное внимание кухне и кладовым; дорогу к ним друзья запомнили твердо.

— Только не прохлопай! — прошептал юноша. — Здесь где-то должна быть дверь!

— Да тут этих дверей — хоть лабиринт устраивай, — ответил эльф.

Хёльв провел рукой по стене.

— Ничего не вижу, — расстроился он.

Лэррен остановился, удерживая его за плечо, неторопливо осмотрелся. В шестиугольный закуток за кухней выходило множество дверей, дверок и люков, Пахло корицей, перцем и ванилью. На полу, присыпанном тонким слоем муки и пыли, лаково поблескивали оброненные кухаркой фасолины.

Не мешало бы им время от времени здесь подметать, — заметил эльф и громко чихнул.

— Куда мы теперь? — Глаза Хёльва уже почти привыкли к темноте, но он предпочитал держаться поближе к Лэррену.

Тот принюхался.

— Так. Отсюда, — он указал рукой на прикрытый куском холста узкий проем, — пахнет солью и вяленой рыбой. Думаю, туда нам не надо. Из следующей комнатки — специями, снизу несет яблоками и домашним вином.

Эльф прошелся по кругу.

— Похоже, тут нечего ловить. Хотя… — Он остановился напротив самой солидной двери. — Здесь.

— Тайный лаз?

— Надеюсь. Во всяком случае, никаких запахов еды. Дверь была дубовой, с крепкими петлями и кованой, причудливо изогнутой ручкой. На лакированной древесине не было ни царапинки, только в углах виднелись сколы и трещины.

Чувствуется, что ход не заброшен, — сказал Лэррен. — Если это, конечно, ход.

— А что же еще? — возмутился Хёльв, потянув на себя ручку. — Давай пошли скорее.

Не издав ни звука, дверь отворилась.

— Надо было лампу прихватить, — недовольно буркнул Лоррен, вглядываясь в густую черноту открывшегося коридора.

— Нечего к себе лишнее внимание привлекать, — ответил Хёльв. — На ощупь пойдем.

Касаясь пальцами стены, он переступил через порог и медленно двинулся вперед. Эльф вздохнул и последовал за ним.

Идти было легко. Под ногами пружинило мягкое упругое покрытие, воздух посвежел и пах зимним лесом. В кирпичной кладке стены, на уровне груди, обнаружились перила. Вскоре коридор расширился и заметно пошел вниз.

— Ох, не нравится мне все это, — уныло заявил Лэррен, — Почему спускаемся? Зачем? Может, это прямая дорога в местную тюрьму?

— Это подземный путь, — сказал Хёльв. — Наверняка он ведет далеко за пределы замка, может даже за границы Пустоши.

— Или наоборот — прямо в центр Брасьера. То-то нам там обрадуются — мало не покажется.

Ход резко свернул вправо и нырнул еще глубже. Наклон стал крутым, и теперь приходилось крепко держаться за перила, чтобы не упасть. Потом гладкий спуск сменился ступеньками, и невдалеке замерцали призрачные синеватые шары.

— Куда-то пришли, — прошептал Хёльв озираясь. Они оказались на пороге просторного длинного зала, хорошо освещенного фосфорными лампами. Потолок был низким, плоским, кое-где украшенным зеркальной мозаикой. Пол устилали неяркие ковры, в углах стояли фарфоровые вазы, матово белел круглый мраморный бассейн.

Вдоль стен, на одинаковом расстоянии друг от друга, стояли скульптуры. Их было очень много — несколько десятков. Несколько десятков человеческих, эльфийских и гномьих лиц, с любопытством, злостью или равнодушием глядевших на нежданных гостей. Все каменные портреты были разными — грустными, веселыми, задумчивыми, хмурыми, но объединяло их одно — жизнь. Здесь не было мертвых, вычурных поз, неестественных жестов и выражений, свойственных большинству статуй. Казалось, что кудрявая тоненькая девочка, наклонившаяся за цветком, сейчас выпрямится и побежит дальше, а грозно сдвинувший брови гном — досадливо махнет шапкой и разразится ворчливой тирадой. Словно замерли на мгновение спорившие до хрипоты женщины, остановился, чтобы передохнуть, гонявший мяч мальчишка.

— Невероятно, — осипшим голосом проговорил Лэррен. — Оказывается, я видел далеко не лучшие работы Нурра.

Хёльв только кивнул. Не находя слов, он переходил от скульптуры к скульптуре, всматривался в лица.

— Смотри, это баронесса, — сказал он, добравшись почти до середины галереи.

Лэррен подошел поближе и ухмыльнулся:

— Клянусь Подземельями Ристага! В самое яблочко!

Придерживая рукой подол пышного платья, Амель склонялась в реверансе. На ее губах играла улыбка — хитрая, ликующая, злая. Будто бы баронесса торжествовала по поводу какой-то ей одной известной тайны.

— Я понимаю, почему эти работы стоят здесь, а не в домах своих прообразов, — лукаво сказал эльф.

— И я, — согласился Хёльв. — Вряд ли, скажем, вон тот толстый господин захотел бы увидеть такой свой портрет.

Они переглянулись и расхохотались.

— Все же кое-что остается неясным, — проговорил Лэррен отсмеявшись, — Например, имеет ли смысл идти дальше?

Хёльв помрачнел.

— Не идти же, в самом деле, назад? В лапы этой… — Он передернул плечами. — Колдуньи.

Продолжая беседовать, они дошли до центра зала и опустились на пол возле бассейна.

— Вопрос еще в том, — говорил Лэррен, — что мы собираемся делать после того, как выберемся из музея-усадьбы имени Нестора Нурра.

Он перегнулся через бортик, желая зачерпнуть воды, и вдруг застыл.

— Посмотри сюда, — сдавленно позвал он.

У бассейна не было дна. Невысокая мраморная стенка огораживала проем, открывавший вид на нижний этаж.

Несмотря на отсутствие окон, просторное помещение под галереей было светлым: на колоннах, на шкафах с инструментами, на специальных подставках горели десятки ламп. Вдоль стен стояли стеллажи с законченными и почти законченными скульптурами, в углах были свалены холщовые мешки.

— Да это же мастерская! — восторженно воскликнул Хёльв.

— А вот и мастер, — прошептал Лэррен, знаком призывая юношу говорить тише.

Нестор Нурр сидел возле фонтанчика с питьевой водой и вытирал тряпкой измазанные в глине руки. Знаменитый художник оказался широкоплечим, нескладным человеком с крупным носом и глубоко посаженными черными глазами. Кожа на его лице была бугристой, изрытой оспинами, отчего казалась грубо сделанной маской.

Бросив скомканное полотенце в раковину, Нурр поднялся и подошел к накрытой простыней скульптуре. Бережно провел ладонью по угадывающимся под тонкой тканью изгибам. И одним резким движением сбросил покров.

— Что скажешь, Ойна, милая? — спросил он, не поднимая головы.

— Не знаю, — прозвучал в ответ застенчивый голос, по-моему, очень красиво.

Из тени вышла русоволосая девушка, приблизилась к своему изображению и заворожено замерла.

У наблюдавших за сценой сверху Лэррена и Хёльва перехватило дыхание. Сходство было потрясающим. Девушка была изваяна сидящей на валуне в игривой, даже кокетливой позе. Босой правой ножкой она боязливо тянулась вниз словно желая коснуться ледяной речной воды. Чуть влажные волосы кольцами рассыпались по спине. Глаза лучились смехом и беспечностью.

— Спасибо тебе, — робко сказала Ойна и улыбнулась… Нестор улыбнулся в ответ.

— Ты вернул меня, — продолжила девушка, — хотя я думала, что это невозможно.

Нестор подошел к ней и обнял за плечи, погладил по мягким волосам.

Хёльв смутился и перевел взгляд на заставленные скульптурами полки, на растущие возле двери розовые кусты в кадках — и потому первый заметил неладное.

Дверь тряслась, жалобно, еле слышно потрескивая; дрожала мелкой дрожью. Петли ходили ходуном, дергалась ручка. Наконец раздался хлопок, и могучие створки рассыпались пылью.

На пороге стояла седая женщина в длинной накидке и строго, укоризненно смотрела на Ойну.

— Откроем сердца чистоте, — сказала незнакомка и тут же добавила: — Вот я и нашла тебя. Как видишь, это оказалось совсем не сложно.

— Отойди, пожалуйста, отойди, — зашептала девушка, крепче прижимаясь к скульптору. — Амной молю, отойди.

— Не тебе поминать это имя.

Хёльв и Лэррен недоумевающе переглянулись.

— Чего ей надо? Зачем только Нестор ее к себе приглашал? Исключительно неприятная старая ведьма, — сказал эльф на ухо юноше. — И совсем она не из нашего народа.

Незнакомка сделала несколько шагов вперед.

— Отпусти ее, — приказала она, обращаясь к Нурру. — У нее другая судьба.

— Ойна сама пришла ко мне, — ответил тот, — сама просила о помощи.

— Ты ошибаешься, — холодно проговорила седоволосая женщина.

Нестор рванулся вперед, желая то ли толкнуть ее, то ли зажать ей рот ладонью, но споткнулся и упал, в кровь расшибив о каменный пол лицо и локти. Переступив через него, незнакомка подошла к испуганной девушке и взяла ее за руку.

— Мы уходим, — объявила она. — Не ищи нас и не пытайся помешать.

Не обращая внимания на боль, Нестор попытался встать, однако невидимый пресс не давал ему сдвинуться с места.

Уже у самого выхода Ойна обернулась и мельком посмотрела на статую. В быстром взгляде блеснуло торжество — ребяческое, неуверенное, но оттого еще более заметное.

Колдунья остановилась.

— Ах вот как, — сказала она и влилась глазами в каменный портрет.

Статуя вздрогнула и закачалась. Хёльву показалось, что сейчас она упадет, послышался шелестящий вздох, похожий на стон, и сидевшая на валуне каменная Ойна встала, медленно, неуверенно выпрямилась, протянула руки в немой мольбе.

— Не надо! — закричал Нестор. — Не надо!

Воздух завибрировал и поплыл. Заструились горячие незримые потоки. Тонко, на пределе слышимости запели свирели.

— Не надо! Не смей!

Статуя изменялась. Сплелись в косы длинные волнистые волосы, легли на спину. Опустилось вниз платье, закрывая босые ноги. Смеющееся юное лицо искривилось, уголки губ дернулись вниз, в глазах застыли слезы.

— Не надо, — еле слышно повторил Нестор, в ужасе отворачиваясь от переиначенной до неузнаваемости скульптуры.

Даже не посмотрев в его сторону, старая колдунья развернулась и ушла, ведя за руку мертво глядевшую перед собой Ойну.

— Не надо, — снова сказал Нестор и заплакал. Хёльв отшатнулся от проема и закрыл лицо руками.

— Скорее! — Холодные пальцы Лэррена коснулись его запястья. — Может, мы еще успеем перехватить их.

Они исключили и бросились назад — мимо мраморных колонн, мимо статуй, вверх, по подземному ходу, через кладовку, по лестнице.

— Ты уверен, что это правильно? — спросил Хёльв, первым влетая в холл, где несколько часов назад их встречал стриженый Биви. — Мы же ничего не знаем о…

— Мне наплевать! — перебил эльф. В его серых глазах плясало бешенство. — Даже если Нурр — растлитель и злодей, хотя мне так и не кажется. Эта высохшая морковка испортила лучшую скульптуру, что я видел за всю свою жизнь — поверь, очень долгую.

На улице свирепствовала вьюга. Ветер швырял снежные хлопья, поднимал в воздух опавшую хвою, забирался за воротник.

Свора псов жалась к стенке, недоуменно скуля и подвывая. Лежавших рядком на крыльце Подера и Биви уже припудрило холодной белой крошкой. Присев на корточки, Лэррен пощупал у обоих пульс.

— Живы, — сообщил он юноше. — Думаю, придут в себя минут через пятнадцать.

Затащив пострадавших в дом, они снова выбежали за порог.

— Какого лешего! — зарычал эльф, пытаясь перекричать бурю. — Час назад был полнейший штиль!

Хёльв не ответил. Шипя и ругаясь, он застегивал пуговицы на куртке.

«А ведунья девицу так и потащила в чем есть, — подумал он. — Каково ей сейчас, мерзнет побольше меня».

Лэррен закрутился на месте, словно потерявшая след гончая.

— Туда, — сказал он, махнув рукой в сторону псарен. Они двинулись по видневшимся в свежем снегу следам.

— Старуха нас прикончит, — пропыхтел Хёльв, стараясь не отстать от длинноногого эльфа. — Угробит, в землю по макушку загонит.

— Если успеет. — В ладонь Лэррена скользнул стальной кинжал с причудливо изогнутым змеевидным лезвием.

Юноша изумленно захлопал заиндевевшими ресницами. Вот тебе и библиотекарь! Вот тебе и учитель! Вот тебе и мирный хранитель знаний!

Таившиеся в сугробах сухие розовые кусты кололи, цеплялись за ноги, мелкий острый снег жег щеки. Возле псарни Лэррен остановился, недоуменно оглядываясь:

— Пропал след.

Тяжело дыша, Хёльв оперся о стенку:

— Может, замело просто?

— Какое там замело! Смотри — вот тут как на картинке всё — ясно и четко, а дальше — ничего.

Хёльв послушно уставился на покрытую пухом землю. Цепочка синевших на белом отпечатков, тянувшаяся от самого порога, резко обрывалась в нескольких метрах от забора.

— Улетели? — предположил юноша. — На драконе, например. В такой буре мы и целую стаю не услышали бы.

Эльф презрительно хмыкнул;

— Думаешь, я бы не почувствовал запаха? Хёльв пожал плечами:

— Дует больно сильно, могло и развеяться. Эльф снова хмыкнул:

— Да и не похоже по этим следам, что здесь кто-то на дракона забирался. Или думаешь, он сам — клыками за шкварник — и на спину?

— Откуда ж мне знать, я на драконах не катался.

— Не катался — так и не болтай ерунды тогда, — буркнул раздраженный неудачей Лэррен.

— А может, это гельмар? — рискнул допустить Хёльв. — Гельмары умные, помогают к себе на загривок забраться.

— Да хоть гигантский мотыль.

Оба замолчали, осматривая окрестности. Небо затянуло тучами, черные силуэты сосен клонились к земле под порывами ветра. Начинавшийся в десяти шагах от ограды холм был почти неразличим в снежной зыби.

— Лэррен, у тебя глаза-то поострее будут. — Хёльв дернул приятеля за рукав. — Там, на пригорке…

— Возвращаются, что ли, — недоуменно протянул эльф, пожимая плечами, — но там только одна из них. И с конем.

По склону, неловко скользя и спотыкаясь, спускалась молодая женщина в костюме для верховой езды — короткой замшевой курточке, замшевых же перчатках и брюках. Высокие сапоги были кожаными — простыми, но удобными, хорошо сшитыми. Шапки на голове не было, и длинные, цвета темного золота волосы трепала буря. На поводу женщина вела породистого игреневого жеребца.

— Если это Ойна, то она успела несколько повзрослеть, — ошарашено проговорил Хёльв.

— А если престарелая стерва — то изрядно помолодеть, добавил Лэррен.

Дойдя до забора, неизвестная остановилась и перевела дыхание.

— Эй, как вас там, — невежливо позвала она, — открывайте калитку.

Хёльв вопросительно посмотрел на Лэррена.

— Рады бы, да ключиков нет, — злорадно ответил тот, прячась от ненастья под навес псарни.

— Думаю, господину Нурру будет приятно слышать, что его слуги столь любезны с посетителями, — отозвалась незнакомка. Эльф ухмыльнулся, пристально изучая гостью — ее продолговатое, покрытое загаром лицо, гладкий лоб, красиво очерченный, яркий рот.

— А мы не его слуги, — ответил он чуть более мягко. — Мы…

— Мы — приближенные госпожи Арбигейлы, — закончил Хёльв, не замечая предостерегающих жестов эльфа. — Он — дворецкий, а я — помощник.

Тонкие брови незнакомки поползли вверх. Она недоверчиво прищурилась, оглядывая друзей с головы до ног, а потом вдруг расхохоталась — звонко, заливисто, как девчонка:

— Что ж, тогда вы тем более должны отворить мне, дорогие мои приближенные проходимцы.

— Я так и знал, — пробормотал Лэррен сквозь зубы, опасливо косясь на волшебницу

— Риль Арбигейла, — представилась она, — Нестор ждет меня.

— Мы бы рады впустить, но у нас правда нет ключей, — огорченно сообщил Хёльв.

Риль кивнула, провела рукой в перчатке по ограде, и один из стержней со всхлипом вышел из удерживавших его пазов. Жеребец настороженно следил за ней, поводя ушами.

— Не хотелось портить забор, но этот прут все равно бы вот-вот сломался, — сказала она, пробираясь во двор и отряхиваясь, — Стой спокойно, Фаворитушка, я пришлю кого-нибудь за тобой.

Она погладила коня по горячему носу и повернулась к друзьям. Ее взгляд встретился с испытующим взглядом Лэррена. Некоторое время они вдумчиво созерцали друг друга. Первым опустил глаза Лэррен.

— Эйне ма, — неохотно сказал он, целуя чародейке руку. Риль улыбнулась: — Ножик-то убери. Кого резать собрался, книгочей? — И, выдержав паузу, добавила: — Сейчас некогда разбираться, кто вы и зачем притворяетесь моими слугами. Важно другое — что с Нурром?

Лэррен и Хёльв разом помрачнели.

— Я опоздала? — серьезно спросила Риль.

— Кажется, да, эйне ма, — кивнул эльф.

— Тогда идемте. Обо всем расскажете мне по дороге, — велела она, первой устремляясь к дому.

В холле их ждал озадаченный Подер. Он сидел за столом и цедил благоухавшее специями горячее вино из глиняной кружки. В руке гигант сжимал коричневую сахарную палочку. Заметив среди вошедших чародейку, он со стуком опустил кружку и вскочил, изгибаясь в неумелом поклоне.

— Заждались уже совсем, волновались, хотели встречать кого выслать, да вот вьюга поднялась, боязно стало, — испуганно зачастил Подер.

Риль скинула куртку, стянула с озябших рук перчатки и бросила их подоспевшему Биви.

— Точка телепортации сместилась, — туманно пояснила она. — Пришлось часа четыре по лесному кряжу тащиться.

— Хозяину совсем плохо, — подал голос мальчишка.

— Идем, — кивнула волшебница. — Ведите.

В мастерской было тихо и темно, только фонтан дремотно журчал в мраморной чаше. По всей комнате валялись разбитые светильники, гипсовые осколки, обрывки бумаг. Часть полок была сорвана со стен, перевернута, изрублена в куски топором. Тягуче пахло маслами и горелой пылью.

Нестор сидел на полу, обхватив голову руками. Он не плакал, но его плечи вздрагивали как от беззвучных рыданий. Над ним возвышалась статуя, отрешенно глядевшая в пустоту слепыми глазами.

— Пришла, — сказал он, отнимая ладони от лица. — Ты опоздала.

Риль шагнула к скульптору. Биви и Подер застыли на пороге, не решаясь приблизиться. Лэррен и Хёлльв встали рядом с ними.

— Знаю. Здесь произошло что-то необычайное.

— Уже все. Все потеряно. — Нурр болезненно скривился. Откинув волосы на спину, Риль присела рядом с ним, ласково погладила по плечу:

— Расскажи, что произошло. С самого начала.

Нестор вздрогнул:

— Зачем? Теперь-то зачем ворошить?

— Затем, что не стоит устраивать преждевременные похороны. — Риль резко повернула Нурра лицом к себе. — Ты разыскивал меня. Ты посылал гонцов в Велерию, в Шорье и в Керам. Ты посылал мне записки с мольбами приехать.

Он попытался отстраниться:

— Я не думаю, что теперь…

— Рассказывай, Нестор! — В голосе чародейки зазвенел лед. — Рассказывай.

Скульптор до боли стиснул кулаки и встал. Подошел к одному из уцелевших стеллажей, достал альбом, карандаш и стремительно, несколькими штрихами набросал девичий портрет.

— Это она, Ойна. Такой я увидел ее впервые. — Легкими движениями он наметил за спиной девушки здания и стволы деревьев. — Я сидел на улице и смотрел на прохожих. Помнишь, как тогда, в Хан-Хессе? Я облюбовал местечко возле храма — там всегда есть за кем понаблюдать — и приходил туда почти каждый день. Физиономии, лица, личики, рожи, мордашки, хари… Сколько выражений, сколько незаметных неопытному взгляду оттенков, сколько откровенных пантомим!

В провалившихся глазах вспыхнуло мимолетное веселье.

— Разве такое увидишь в студии? Разве добьешься такой непринужденности движений? — Нестор замолчал, а когда заговорил снова, его голос звучал глухо и отрешенно. — Она шла рядом с той страшной старухой, держа ее за руку, словно послушная внучка…

Он рассказывал все быстрее и быстрее, боясь, что его остановят или прервут недоверчивым словом.

— Обычная девушка — маленькая, веснушчатая, не очень красивая, но по-своему милая. Она посмотрела на меня — ласково так, робко — и сказала, что ей нужен портрет. — Скульптор прижал руку к груди, пытаясь унять горячо стучавшее сердце. — Не знаю, что со мной сделалось. Просто я понял, что должен ее защитить, оборонить, спрятать. Что это, и только это — смысл моей жизни. Схватил ее за руку и потащил прочь из парка — как можно быстрее, дворами, переулками. Я сам не понимал, что делаю, это было как сумасшествие, как затмение.

Неведомо как возникший возле плеча хозяина Биви протянул ему кружку с дымящимся вином, потом со смущенным поклоном поднес напиток волшебнице. Нестор благодарно кивнул и сделал большой глоток.

— Укрыл в своем доме, в дальней потайной комнате, — продолжил скульптор. — В один день собрал вещи и скрытно переехал сюда.

— Так уж и скрытно, — жестко отрезала Риль. — Каждому распоследнему брасийскому дураку известно, куда отбыл знаменитый ваятель.

— Но об Ойне не знали даже мои слуги! — возразил Нестор.

Риль усмехнулась.

— Ладно, рассказывай, — попросила она.

Скульптор провел рукой по покрытому испариной лбу.

— Она все время молчала. Не поднимала на меня глаз, смотрела только вниз, на землю. Часами могла сидеть неподвижно, рассматривая какую-то былинку под ногами. С темнотой шла спать, вставала на заре. Если я ставил перед ней тарелку с супом — ела. Мои руки сами потянулись к гипсу, и я начал работать над ее портретом. Я рассчитывал, что на работу уйдет совсем немного времени, но очень скоро понял, что ошибался: образ Ойны был расплывчатым и зыбким. Я видел ее лицо, ее глаза, ее губы, но я не видел ее саму… — Он отхлебнул вина и продолжал: — Никогда еще мне не было так трудно. Я пытался ее разговорить, рассказывал разные истории из своей жизни, вспоминал смешные и грустные случаи и… Раз за разом уничтожал макеты скульптур. Я действительно привязался к Ойне, и мне хотелось, чтобы гипс запечатлел не только ее внешность.

Он замолчал, вертя в руках опустевшую кружку.

— Но потом она начала оттаивать? — спросила Риль. Нурр кивнул:

— Прошли недели, и она стала улыбаться, отвечать на мои вопросы, даже что-то вспоминать о детстве, о старших сестрах, о своем долге перед ними.

Его слова звучали совершенно обыденно, но Хёльв вздрогнул, как от порыва колючего ветра.

— Работа пошла на лад. Сегодня… Сегодня я показал Ойне статую.

Его голос дрогнул. Риль мельком посмотрела на него и наклонила голову:

— Дальше я знаю.

Нестор молча поднялся и прошелся по мастерской, нервно потирая ладони. Хёльв следил за ним с тяжелым сердцем.

— Я полагаю, — со вздохом сказала Риль, — что Ойна предназначалась в монахини одного из храмов милостивой Амны. Туда часто набирают девочек из бедных семей. Мои приближенные, — при этих словах Хёльв и Лэррен облегченно переглянулись, — оказались невольными свидетелями вашей встречи и подробно ее описали. «Откроем сердца чистоте» — традиционное приветствие служительниц культа Матери всего сущего. Настоятельницы обычно обладают немалой силой и собственной магией, этим и объясняются необычайные способности седой дамы. Впрочем, почти обо всем ты и сам мог догадаться. Но… — Она с досадой прищелкнула пальцами. Многое по-прежнему не ясно. Например — что тебя толкнуло помочь Ойне?

— Она была… — Скульптор замялся. — Она была особенная.

— В любом случае мы должны ее найти, — твердо закончила чародейка.

Она поставила кружку на пол и внимательно посмотрела на возвышавшееся над ними изваяние.

— Как монахиня могла сделать такое? — спросил Нурр, беспомощно проводя ладонью по статуе. — Как это возможно?

— Стихия Амны — это земля. Ты видел Висящие Арки в Хан-Хессе? А Дезийские Стены? Их создали служительницы богини. Они способны творить из камня чудеса.

Нестор криво усмехнулся:

— Коллеги по цеху, стало быть. — Можно и так сказать. Риль пожала плечами и спокойно добавила: — Надо сейчас же пойти по их следу. Как можно скорее. Возможно, удастся отбить Ойну, Я помогу.

Лэррен довольно оскалился и пробормотал что-то о прытких старых кочерыжках, которые еще поплатятся за свои грехи. Разом повеселев, Подер шумно выдохнул и принялся выразительно разминать могучие руки. Серая обреченность на лице Нестора Нурра сменилась неуверенной надеждой. Он повернулся к слугам и решительно проговорил:

— Биви, собери вещи и еду в дорогу.

Подер выступил на шаг, вопросительно глядя на хозяина:

— Я с вами?

— Конечно. Поторопись. — Он посмотрел на Риль. Та легко встала с пола, отряхнула одежду:

— Я готова.

Хёльв придвинулся поближе к ней, стараясь незаметно коснуться плечом. От чародейки веяло доброжелательством, спокойствием и внушавшей доверие надежностью.

За порогом стало заметно яснее, но буря продолжала неистовствовать. Плотные облака снежинок носились над землей, морозная пыль ранила глаза, заставляя болезненно щуриться. Из псарен доносился слаженный вой. Привязанные возле ограды лошади озабоченно фыркали.

Риль стояла возле псарни и смотрела на обрывавшуюся вереницу следов. Куртка на ее груди была распахнута, и в смутном утреннем свете виднелась длинная платиновая цепочка с крупным камнем, словно покрытым изнутри инеем. Волшебница сложила ладони лодочкой и закрыла глаза. Возле нее переминался с ноги на ногу Нестор Нурр. В руках он бережно держал шубку Ойны. За спиной скульптора маячили Подер и любопытный Биви. Хёльв и Лэррен расположились чуть поодаль. Эльф красовался в новеньких меховых ботинках и стеганке. И то и другое было выдано ему сердобольной кухаркой.

— Что она задумала? — шепотом спросил юноша.

— Попытается направление взять, — объяснил тот. — Высокого полета колдунья. Наверное, из тех, что через Грозу прошли.

Хёльв собрался было засыпать друга целым градом вопросов, но не смог вымолвить ни слова. Вокруг Риль рваной вуалью пронесся неведомо откуда взявшийся синий туман. Чародейка вздрогнула, выпрямилась, и на ее лбу, между броней, открылся третий глаз. Глаз был черный, глубокий, полностью лишенный белка — одна антрацитовая сияющая радужка. Его взгляд обежал ожидавших людей, задержался на Хёльве, рассматривая его как-то растерянно и удивленно, и устремился в низкое небо.

Юноша зябко поежился:

— Ты видел?

— Что именно? — со скукой в голосе отозвался Лэррен. Еe кулон? Весьма подозрительный камешек.

Он нетерпеливо наблюдал за Риль, и по его лицу никак нельзя было сказать, что он стал свидетелем чего-то необычайного. Хёльв украдкой покосился на остальных и убедился, что и они ничего не заметили.

«Похоже, я от усталости сомлел, — потрясенно подумал юноша, — чудеса всякие мерещатся».

Тем временем черный глаз закрылся и исчез, будто его никогда и не было, Риль тряхнула золотыми волосами и сказала:

— Они ушли на север, в Убарис. Там находятся большой храм Амны и женский монастырь. Нашу незнакомку зовут Полонна, она там дама-настоятельница. Двигаются быстро, но без помощи волшебства. Очевидно, летят на гельмаре.

— На гельмаре?! — с восторгом переспросил Хёльв и с нескрываемым торжеством посмотрел на Лэррена.

— Ристагов штопор — выругался тот. — Похоже, перехватить их в пути не удастся.

Риль развела руками:

— К великому сожалению. Хотя это было бы проще всего. Гельмар опустится на землю только в стенах монастыря. Но мы можем легко перегнать их и ждать уже на месте.

Нурр понимающе кивнул:

— Телепортация?

— Да. Примерно в дне пути от монастыря есть хорошая, давно известная точка. Если поспешим — за трое суток обернемся.

Хёльв щурился на сыпавшее снегом небо, делая вид, что присутствовать при подобных разговорах ему не впервой. Лэррен же, напротив, слушал внимательно, с откровенной заинтересованностью.

— Поехали, — сказала Риль, отвязывая своего игреневого.

Остальные последовали ее примеру. Хёльв выбрал мохнатую пегую лошаденку добродушного вида, Лэррен неожиданно лихо вскочил в седло рыжеухого гнедого. Биви и Подер помогли хозяину взобраться на крепкую соловую кобылу.

Узорчатые ворота отворились, и перед путниками белой лентой легла заснеженная дорога.

В то утро на город опустился туман. Не было видно огней даже самых ближних домов, из серой мути выступали только нечеткие силуэты росших вокруг храма деревьев.

Ойна сидела возле окна и наблюдала за катившимися по стеклу каплями воды. Они напоминали прозрачных жучков, спешивших вниз по своим делам. Некоторые бежали быстрее, некоторые медленнее, но — рано или поздно — все достигали жестяного карниза.

В коридоре послышались голоса, и Ойна поспешно спрыгнула с табурета, оправила манжеты и передник.

— Девочка шаловливая, но очень милая, ты увидишь, — произнесла мать Самния.

— Как и все они, — согласился с ней незнакомый женский голос.

Дверь отворилась, и в комнату вошла настоятельница. Ее сопровождала бледная невысокая монахиня с пышными седыми волосами, казавшимися в свете лампы серебристым облачком. Ойна уставилась на гостью, раскрыв рот.

— Откроем сердца чистоте, — спохватилась она в последний момент.

— Откроем сердца чистоте, — ответили старшие сестры. Самния поманила девочку рукой:

— Ойна, познакомься, это — мать Полонна, настоятельница Убарского монастыря. Помнишь, что о нем рассказывали на уроках?

— В стенах монастыря расположен Убарский храм — величайшее святилище во славу Всемилостивой Амны, заученно отбарабанила Ойна и, подумав, добавила: — Там хранится Сердце. Оно помогает служительницам Амны совершать разные чудеса. А Чистые охраняют его и поддерживают в нем силу.

Мать Полонна кивнула:

— Все верно. — Она подошла к девочке, легко коснулась пальцами ее лба и улыбнулась. — Ты бы хотела там побывать?

Ойна недоверчиво вскинула глаза на настоятельницу Самнию. Та еле заметно наклонила голову. — Очень! Очень сильно! Если это возможно…

— Для маленькой Чистой — возможно, — сказала Полонна. — Едем?

Девочка задохнулась от восторга: — Прямо сейчас?

— Конечно. На улице нас ждет гельмар. Стоит поспешить, пока погода совсем не испортилась. По дороге мы залетим еще за двумя воспитанницами — в Хан-Хессе и Велерию.

— Гельмар! — Карие глаза Ойны сделались похожими и блюдца.

Она приподняла подол юбки и закружилась по комнате. Путешествие! Настоящее долгое путешествие! По воздуху! На чудесном пушистом гельмаре!

— Это большая честь, дитя мое, — добавила Самния. Высокая награда.

— Я… Я так рада! Ойна прижала руки к груди. — Спасибо! Спасибо большое!

— Беги собирайся, — велела девочке Полонна.

В сумерках мокрая шерсть гельмара казалась темно-серой, почти черной. Он лежал, широко расправив крылья, и косился на людей большим любопытным глазом. Крыша Убарского храма, служившая посадочной площадкой, была чистой, круглой, покрытой вязаными дорожками.

Ойна сидела, привалившись к боку гельмара, и осторожно поглаживала зверя по носу. Ее слегка мутило: сказывалась многочасовая тряска в воздухе. Рядом с ней, возле бортика крыши, стояли Герма и Тинель — девочки из приютов Хан-Хессе и Велерии. Чуть в стороне мать Полонна беседовала со встречавшими гостей сестрами.

— Покушать бы, — печально вздохнула светленькая розовощекая Тинель, разглядывая полный людей монастырский двор.

Ойна сморщила носик.

— Сперва, наверное, молиться пойдем, — предположила Герма.

— На ночную, благодарственную, — согласилась Тинель.

— С умерщвлениями, — добавила Ойна.

Теперь вздохнули все три. По крыше размеренно застучал дождь. Полонна закончила разговор, накинула на голову капюшон и вернулась к своим подопечным.

— Пошли, — сказала она, обнимая девочек за плечи. Они направились к двери, ведущей в глубь храма, спустились вниз по широкой каменной лестнице.

— А куда мы идем? — полюбопытствовала Ойна.

— Хочу вас кое с кем познакомить.

— С кем?

Настоятельница улыбнулась:

— А сами не догадываетесь?

— С Чистыми? — замирая, предположила Герма.

— Именно. Они давно ждут вас.

— Ждут нас? — Румяные щеки Тинель порозовели еще больше. Полонна снова улыбнулась и ничего не ответила.

В нижнем святилище их ожидало несколько десятков сестер. Все почтительно приветствовали девочек, заглядывали им в глаза, старались прикоснуться хоть к краешку одежды. Ойна смущенно озиралась и втягивала голову в плечи: подобное внимание казалось ей не слишком приятным.

В зале было прохладно и немного сыро — словно в заброшенном погребе. Стены покрывал замысловатый орнамент, по трехгранным колоннам вился плющ.

— А где же Чистые? — шепотом спросила Герма.

— Не знаю, — отозвалась Тинель — Этих вроде бы слишком много. Наверное, они просто сестры.

В то же мгновение толпа расступилась. Посреди святилища, на небольшом возвышении, стояла скульптурная композиция: три женщины в монашеских одеждах держали на вытянутых руках прозрачный сияющий кристалл — Чистое Сердце Амны. Тусклые блики свечей играли на белых мраморных лицах, на гладких плечах, на волосах.

— Мамочки, — всхлипнула Ойпа, цепляясь за юбку настоятельницы, — они же каменные.

Тебе так кажется, дитя мое, — сказала Полонна, подталкивая ее вперед.

Ойна отпрянула, извернулась, чтобы бежать, но тут одна из статуй повела головой и ожила. По бледным щекам разлился румянец, потеплел цвет кожи, просветлели глаза.

— Подойдите, — проговорили белые губы.

Голос звучал глухо и бесцветно, но в нем заключалась сила, противиться которой было невозможно. Вытянувшаяся в струнку Герма обреченно вздохнула и шагнула к Чистым. Следом двинулась Тинель. Ойна схватила ее за локоть, хотела потянуть назад, но вместо этого сама последовала за ней.

— Я не хочу, — шептала она, пытаясь заставить непослушные ноги повернуть назад. — Не хочу, не хочу…

Девочки встали рядом с Чистыми, и неяркий свет, исходивший от Сердца, коснулся их, заключая в круг. Воздух стал свежим, утренним, напоенным едва уловимыми запахами цветов.

— Амна, Матерь Пресвятая, отвори свои объятия, — раздались вдалеке слова молитвы, — Дай нам силы…

— Не хочу, — упрямо повторяла Ойна. — Отпустите меня! Слышите? Отпустите!

Она не могла пошевелить даже мизинцем. Тело больше не желало ей подчиняться.

— Ты должна, — ответил ей хор из трех голосов. — Вы должны. Должны.

— Я не хочу, мне страшно! — Ойна перешла на крик. — Почему я?!

Спокойные ясные глаза смотрели на нее с осуждением.

— Вы должны. Сменить. Нас.

На плечо Ойны легла чья-то тяжелая рука, и кожу сковало холодом. Ледяные нити потянулись по спине, бедрам, рукам. От пола по щиколоткам поднимался мороз, полз к коленям. Она зажмурилась, и стылая волна накрыла ее с головой.

Прошло несколько часов, и резвый галоп коней сменился рысью. Впереди, оживленно разговаривая, скакали Риль и Нестор Нурр. За ними следовали Хельв и Лэррен. Дремавший на ходу Подер замыкал колонну.

— Почему ты ее так странно называешь? — шепотом спросил юноша.

— Эйне ма — это обращение к старшим по возрасту и положению, — пояснил эльф. — У нас, знаешь ли, принято уважать почтенное поколение. Высокий ранг предков искупает нечистоту ее крови.

— А она почтенная?

— Да уж не юница, — с раздражением ответил Лэррен.

«Не юница» обернулась и с усмешкой посмотрела на сородича. Потом бросила несколько слов скульптору и остановилась, поджидая разом притихших приятелей.

— Кажется, я еще не потребовала от вас объяснений, — заявила она.

Эльф отъехал на несколько шагов назад.

— Вообще-то все произошло из-за этого наглого флейтиста. Пускай он и отдувается.

— Да я только… — Юноша бросил на колдунью взгляд затравленной горной козочки. — Я только хотел ночь переночевать. Видите ли, нам пришлось спешно покинуть Брасьер, и мы не успели прихватить должного количества денег, еды и теплой одежды. Мы могли насмерть замерзнуть в этой неприветливой местности.

— Что же за спешка такая была? Ограбили кого-то? Хёльв возмущенно махнул рукой:

— Если бы. Дело похитрее вышло.

— Я сгораю от нетерпения, — подбодрила его Риль. Юноша вздохнул, натянул на уши сползшую шапку и начал рассказывать. Чародейка слушала внимательно, не перебивая вопросами. На ее губах играла улыбка. Когда Хёльв стал описывать проведенный Амель обряд, Риль довольно хмыкнула, а услышав о возвращении генерала Рубелиана — громко рассмеялась.

— Ну и дела, — протянула она, вытирая слезы. Хорошенькая история, нечего сказать. И угораздило же вас вляпаться.

— Ему не привыкать, — проворчал Лэррен.

— Говоришь, баронесса сочла тебя великим магом? — с интересом переспросила Риль.

Он кивнул с некоторым смущением:

— Вы не знаете — почему?

— Знаю. — Чародейка неопределенно пожала плечами, прислушиваясь к чему-то, и натянула поводья.

— Приехали, — сказала она и спешилась.

Хёльв с любопытством огляделся. Лесная поляна, на которой они оказались, ничуть не отличалась от других, виденных по дороге: небольшой пятачок, окруженный коричневыми сосновыми стволами и прятавшимися в сугробах кустами.

— Здесь ничего нет, — сообщил зевавший во весь рот Подер.

— Пока нет, — ответила Риль. — Отойдите в сторону, к дороге.

По колено утопая в снегу, она подошла к росшей в центре поляны одинокой елке и, сложив ладони лодочкой, выкрикнула несколько звенящих металлом слов. Широколапая ель качнула макушкой. Воздух перед ней задрожал и словно потек, оголяя четко обрисованный прямоугольник прохода.

— Идите, — приказала волшебница. — Смотрите только вниз.

Первым в проем нырнул Нестор Нурр, гигант Подер отстал от него всего на шаг. Пришпорив коня, за ними устремился Лэррен. Хёльв с тоской посмотрел ему вслед.

— Ну что, великий маг, телепортации боишься? — съехидничала Риль.

Он покраснел и, зажмурившись, стеганул свою лошаденку по лоснящемуся боку. Свет на мгновение померк, дохнуло плесенью. Потом щеки Хёльва коснулся солнечный луч.

— Да всё уже, всё, — засмеялся где-то рядом Лэррен. Юноша открыл глаза и опасливо огляделся. Они стояли на вершине пологого холма. Небо было ясным, искристо-голубым, очень высоким. Несмотря на сильный мороз, снег лежал не везде: белые овраги чередовались с бурыми полосами полей и темной зеленью лесов. Вдалеке, почти у самого горизонта, виднелись четыре башни — одна высокая и три поменьше.

— Это он? Монастырь? одними губами спросил скульптор.

— Да, — ответила Риль. — Мы будем там к вечеру.

Храм был ликующей песней, гимном во славу Всемилостивой Амны. Он стоял на вершине специально насыпанного кургана, озирая окрестные домишки, как сеньор — покорных подданных. Три изящные башни, сложенные из розоватого, в красных прожилках камня, переплетались легкими стеклянными галереями. На верхних уровнях, накрытые почти незримыми колпаками, цвели зимние сады. Четвертая башня стояла в центре треугольника, образованного ее товарками. Она не казалась тонкой — массивная, крепкая, построенная из обтесанных валунов. На ее шпиле тускло сверкало синее сердце — символ непреходящей любви богини.

— Оно не горит, — задумчиво сказала Риль.

— Что? — рассеянно переспросил Нестор.

— Сердце.

— Разве? — удивился Лэррен. — Я бы так не сказал.

— Обычно оно блистает почти как солнце. — Чародейка вздохнула. — Если бы вы это видели, вы бы поняли. Нечто незабываемое.

Хёльв украдкой перевел дух. Открывшееся зрелище и без того было величественным.

— Похоже, и здесь не обошлось без магии монахинь? — поинтересовался он. — Какие еще чудеса нас могут ждать? Говорящие камни?

— Вряд ли. В своих лабораториях сестры занимаются и алхимией, и матрикацией, и спиритизмом, но мы вряд ли с этим столкнемся.

— По-моему, вы говорите не о том, — перебил ее Нурр. — Надо решить, как мы попадем в храм.

Оказавшись так близко к цели, он приободрился, расправил плечи.

— Обыкновенно, — ответила Риль. — Придем преклонить колена в святом месте, как и положено добропорядочным верующим. Полонну мы обогнали, и еще есть время осмотреться. Даже если гелъмар летит с предельной скоростью, они будут здесь не раньше завтрашнего полудня.

— Да я не о том! — Скульптор досадливо нахмурился. — Как мы во внутренние помещения проберемся?

— На месте и решим, — неожиданно для самого себя брякнул Хёльв, — Чего загадывать? Чародейка одобрительно кивнула:

— Вот именно. Парень дело говорит. Только учтите одну вещь: ни в монастыре, ни в храме я колдовать не смогу.

— Не сможешь? — Напускная уверенность в себе сползла с Нестора, как развязавшийся плащ.

— Во-первых, это просто запрещено. В стенах святилищ вся власть принадлежит монахиням. Они легко обнаружат работающего мага и вышвырнут его безо всякого почтения.

— А во-вторых? — подался вперед Лэррен. Затянутая в перчатку рука Риль нервно потрепала медную гриву коня. Фаворит покосился на хозяйку грустным карим глазом и негромко заржал.

— Тяжело, — пояснила она. — Очень тяжело. Будто в сиропе плаваешь со свинцовыми гирями на ногах. Я постараюсь что-то сделать, но ничего обещать не могу. Мне бы не хотелось, чтобы вы рассчитывали на чудеса с моей стороны.

— Что ж, обойдемся без магии, — подвел итог эльф. Топтавшийся в сторонке Подер, нерешительно кашлянув, подошел к хозяину.

— Пора подумать о ночлеге, — напомнил он.

«И о сытной трапезе из пяти-шести блюд, — мысленно добавил Хёльв, проводив взглядом садившееся за лес солнце. — Целый день скакали почти без роздыху, хватит уж».

— Думаю, идти всей компанией в храм не стоит. Слишком уж приметно, — сказала Риль и повернулась к Нестору Нурру. — Вы с Подером подыщете место для ночевки, а мы пока сходим на разведку.

— Я пойду с вами, — упрямо заявил скульптор. — Пусть я и не самый смелый человек среди присутствующих, но прятаться за чужими спинами не собираюсь.

— Вас могут узнать, — подал голос Лэррен.

— Кто?

— Полонна.

— Так она же еще не прибыла?

Риль нахмурилась:

— Я предполагаю, что еще не прибыла, А если я ошиблась? Зачем так глупо рисковать?

— Я же должен что-то сделать, — горестно прошептал скульптор. — Я не могу сидеть сложа руки.

На лицо чародейки тенью набежало раздражение.

— Сделаешь. Позднее, А сейчас твое присутствие может только помешать, — отчеканила она.

— Встретимся ровно через два часа на торговой площади, возле мясных рядов.

Указав рукой направление, она тронула коня шпорами и устремилась вперед. Изнывавший от голода Хёльв и задумчивый Ларрен последовали за ней.

У входа в храм их встретил нежный перезвон бубенцов. Закат — время вечерней службы, покаяния, исповедей. Сквозь широкие, увитые вечнозеленым плющом ворота двойным потоком шел народ — кто-то, получив благословение, спешил домой, кто-то, напротив, торопился преклонить колена в святой обители.

Оставив лошадей у коновязи, путники влились в толпу. Прихожане шли к богине не с пустыми руками — большинство волокло корзины с чуть сморщенными зимними яблоками, колбасами, банками варенья, гирляндами чеснока и сушеных грибов. Каждый хотел оставить у ног Матери гостинчик, порадовать родительницу. Сестры, служительницы Амны, не держали никакого хозяйства, полностью полагаясь на щедрые подношения.

Хёльв вышагивал, глядя строго перед собой, стараясь не обращать внимания на острый запах копченостей и овечьего сыра, пропитавший, казалось, даже стены.

— Потерпи немного, — сказала вдруг Рилъ, сжимая его ладонь. — Подер — человек надежный, не даст нам от голода помереть.

Юноша запунцовел и неслышно что-то пролепетал, но чародейка уже не смотрела на него. Остановившись посреди дороги, она сверлила глазами пузатого монаха в синей робе, устроившегося возле не работавшего по причине холодов фонтана.

— Пусть продлит Отец Непостижимый дни наши, дабы мы могли всецело посвятить себя трудам и думам во славу его и супруги его, Матери всего сущего, — старательно выводил он.

Прихожане кланялись ему, целовали краешек одеяния. — Похоже, нам повезло, — возбужденно прошептала Риль, увлекая спутников к фонтану. — Вот уж не ожидала! Завидев волшебницу, монах сбился, перепутал слова молитвы и умолк на полуслове. Порозовевшее от мороза лицо расплылось в улыбке.

— Госпожа! Вы ли это? — воскликнул он.

— Конечно, я, — засмеялась Риль. Монах всплеснул руками:

— Я был уверен, что рано или поздно мы снова встретимся!

— Какая прозорливость. Не податься ли тебе, Баулик, в оракулы?

— Хорошо бы. Быть провидцем полезно и приятно, — сообщил тот.

— Почему ты здесь? — спросила Риль, присаживаясь на мраморную скамейку. — Служишь двум богам?

— Так ведь канун Лазоры — Небесного Обручения, разве вы не знаете? — охотно ответил Баулик. — Мы всегда бываем в Убарисе в это время.

— Заехал в гости? По-братски?

— Можно и так сказать. А вы какими судьбами?

Чародейка украдкой осмотрелась и придвинулась к монаху поближе.

— Это мои друзья — Лэррен и Хёльв, — начала она. — Одну девушку силой увезли сюда. Мы хотим вернуть ее домой.

Баулик важно повертел пухлыми пальчиками.

— Совершенно невозможно! Сестры не стали бы никого похищать!

— Тем не менее это случилось, — ответила Риль.

— Сестры не тащат никого силой, — упрямо гнул он. — И без того добровольцев достаточно.

— Это абсолютно исключено?

— Да. — Монах на секунду призадумался. — Если, конечно, нет каких-то особых обстоятельств.

Лэррен присвистнул:

— Значит, были особые обстоятельства…

— Естественно. Ведь за нашей девочкой приехала аж сама дама-настоятельница. Не думаю, что она за каждой соплячкой по всему свету мотается, — подтвердила Риль. Хорошо бы теперь узнать, что это за обстоятельства.

— Мать Полонна еще не возвращалась, — заметил Баулик. — Насколько мне известно, ее с нетерпением ждут.

На балконы центральной башни вышел хор, и слаженное, ясное пение десятков голосов заполнило двор. Хёльв на мгновение зажмурился — такой неожиданно прекрасной показалась ему музыка.

— …Нашу юдоль осветит, — лились слова молитвы. Обернется с состраданьем, плач сестер услышав тихий…

— Славные соловушки, — пробормотал Баулик. Риль встала, стряхивая с себя оцепенение.

— Ты можешь нам помочь? — спросила она монаха.

— Я бы рад, но как?

— Для начала покажи нам тут все. Баулик послушно вскочил.

— Здесь заблудиться сложно. В розовых башнях — их еще называют миньонами — располагаются небольшие Сестрины часовни, трапезные, дортуары воспитанниц и кельи монахинь, — Он подвел спутников к самому низкому из этих строений.

Несмотря на холод, дверь была открыта. На пороге, полностью закрывая собой проход, сидела дородная привратница в толстой шерстяной накидке.

— Видите, там лестница в верхние покои, внизу — столовая.

— С трудом. Почтенная сестра загораживает.

— Часовня располагается на самом верху. — Подобрав робу, Баулик засеменил дальше по утоптанному снегу. — Все миньоны устроены подобным образом.

— То есть внутрь вас допускают? — поинтересовался Лэррен.

Он украдкой отхлебнул из спрятанной в рукаве фляги и, воровато стрельнув глазами по сторонам, отер губы. Монах пошевелил кончиком носа и бросил на эльфа взгляд, исполненный самой черной зависти.

— Допускают, а как же. Не в кельи, понятное дело, зато в трапезные, молельни — совершенно свободно. Но только во время Лазоры.

— А нас, пожалуй что, дальше порога не пригласят? — с усмешкой предположила Риль.

— Не пригласят, можете не сомневаться, — согласился Баулик. — Мирским только во дворе прогуливаться можно, благодатным воздухом дышать, да в храме перед божественными образами во прахе лежать.

— Прах надо с собой приносить или на месте могут выдать? — ядовито осведомилась чародейка.

Баулик надулся:

— Вот опять вы издеваетесь.

— Это просто оборот речи такой.

С любопытством озиравшийся вокруг Хельв хихикнул. Монах расстроился еще больше.

— И паж у вас невоспитанный.

Риль сдвинула брови и холодно уставилась на юношу. Тот съежился и попытался стать незаметной серой тенью.

«Конечно, самой ей можно, а мне — так сразу чуть ли не подзатыльники отвешивают», — с горечью думал он, шагая вслед за всеми к храму.

— На крыше серединной башни устроен насест для гельмаров, — гордо заявил Баулик, указывая пальцем вверх. — Видите?

— Видим, — кивнула чародейка.

— А символ любви погасший видите? — понизив голос, спросил монах.

Хёльв украдкой бросил взгляд наверх. На фоне ясного закатного неба венчавшее башню сердце казалось особенно темным, почтя черным.

Замерев на месте, Риль заинтересованно повернулась к Баулику:

— Что с ним стряслось? Когда я была здесь в последний раз, оно сияло так, что смотреть больно.

— Об этом никто не осмеливается говорить вслух, — сказал Баулик, — Оно потухло несколько недель назад. Становилось все тусклее и тусклее, пока совсем не померкло, Никто не знает почему.

Лэррен недоверчиво хмыкнул.

— Уж кто-то да знает, — заметил он.

— Пожалуй, — не стал спорить монах. — Но рядовые служительницы в ужасе и панике. Поговаривают, что милость богини покинула храм.

— Так вот почему у сестер такие озабоченные лица! — хмыкнула Риль.

Баулик только вздохнул.

— А как же исцеления, помощь больным? — решился спросить Хёльв. — Я много слышал о творимых здесь чудесах.

— Никак. — Монах опасливо огляделся. — Всех страждущих потихоньку спровадили, сославшись на праздники. Боюсь, что служительницы утратили часть своей силы.

Он замолчал, пропуская вперед бедно одетого мужчину, ведущего за руку кудрявого мальчика. Мальчик торжественно нес ярко-оранжевую тыкву.

— Декаду назад даже ритуал особый начали, — еле слышно продолжал монах. Самые сильные в вере заперлись в кельях, постятся и плачут, просят Матерь о прощении.

— Что-то они натворили. Но вот что? — пробормотала Риль и погрузилась в размышления.

Убарское святилище Всемилостивой Амны было строгим и величественным. Ни игривая лепка, ни цветные витражи не нарушали простой гармонии увитых зеленью колонн и белых стен с барельефами, изображавшими земное житие богини — беседу с маленькими сестрами, утешение сирот, вразумление правителей. Воздух казался особенно светлым, пахло мятой и базиликом.

— Хорошее место, — неожиданно сказала чародейка, оглядывая уходившие далеко вверх стрельчатые своды потолка. — Чистое.

Стоявшая у входа немолодая служительница в черном вязаном платке, накинутом поверх сине-серого монашеского одеяния, приветливо им кивнула. Морщинистые губы беззвучно зашептали молитву.

Посреди зала, на постаменте, восседала мраморная Амна, приветствуя входивших теплой и немного беспомощной улыбкой.

— Собор открыт день и ночь. Прародительница всегда готова принять своих детей, облегчить их страдания, — произнес Баулик, почтительно опускаясь на колени. Все последовали его примеру, созерцая немолодое, лучившееся добротой лицо богини. Неожиданно Хёльв почувствовал что его горло сжимается, а к глазам подступают слезы. Он вдруг понял, как давно не видел мать, как соскучился по ее голосу, по прикосновениям мягких ладоней.

Из задумчивости его вывел громкий скрежет, донесшийся откуда-то снизу. Юноша вскинул голову, вопросительно глядя на спутников, И Риль, и Ларрен также казались удивленными.

— Что это было, Баулик? — спросила чародейка. Монах рассеянно махнул рукой:

— Прямо под нами идут работы по отделке еще одного святилища. В боковых коридорах есть проходы вниз, но посмотреть там почти не на что — голые стены да пыль.

— Ясно. — Риль легко поднялась. — Давайте еще раз обойдем храм и к мясным рядам.

Вы уже уходите? — встревожился Баулик, которого явно не прельщала перспектива вернуться к своему промерзшему месту возле фонтана. — Вы так и не рассказали, чем еще я могу быть полезен.

— Может, обсудим это за ужином? — лукаво предложила волшебница и туг же добавила: — Если, конечно, ты не постишься перед Лазорой.

Щеки Баулика сделались клубничными. Суетливо подобрав робу, он заспешил к дверям, несвязно жалуясь Лэррену:

— По нашим канонам говенье уже закончилось, а у сестер продолжается пост. На завтрак ели сухари с простоквашей. — Он понизил голос. — Полчашки простокваши и крошечный засохший хлебец! И стой себе на морозе с пустым животом, молитвой бурления заглушай!

Эльф сочувственно вздыхал, весело поглядывая на Хёльва поверх монашьей головы.

На ужин расположились в трактире «Козленок и репа», окна которого выходили на ведущую к храму улицу. Хозяйственный Подер успел не только позаботиться об ужине, но и столковаться о трех комнатах этажом выше.

В сложенном из красного кирпича камине ярко пылал огонь, изгоняя из помещения стылую зимнюю сырость. Легкий запах березовых поленьев смешивался с ароматами фасолевого супа, гренков и других блюд, которыми был уставлен длинный деревянный стол. Из-под крышек кастрюль и кувшинов выбивался пар.

— Мы должны организовать засаду, напасть прямо на крыше, как только гельмар сядет, отбить Ойну и улететь, — говорил Нестор Нурр, вертя в руках чистую тарелку. Его лицо горело лихорадочным румянцем.

Риль намазала маслом еще теплую горбушку хлеба, осторожно отхлебнула из железной кружки обжигающего травяного отвара и с укором посмотрела на скульптора.

— Прежде всего не надо пороть горячку. Гельмары слушаются только тех, кто вскармливал их с самого младенчества, потому улететь нам никак не удастся. Да и как мы проберемся на крышу?

Оторвавшись от блинов с орехами и медом, Баулик облизал замаслившиеся губы и авторитетно заметил:

— Никак не проберетесь. Дальше святилища Матери мирян не пускают.

— Мирян не пускают, — значительно повторила чародейка, — А братьев во Отце Непостижимом?

Монах жалобно поморщился:

— Вы хотите, чтобы я выкрал девицу у нескольких сотен сестер?

— В общем и целом ты правильно уловил идею, — серьезно кивнула Риль, но Хёльв видел, что в ее зеленых глазах пляшут озорные искры.

— Я…правда не смогу. — Баулик огорченно отодвинул ложку.

— Что ж. — Чародейка отвернулась от него с деланным разочарованием. — Нет так нет.

Монах смущенно заерзал на жесткой скамье.

— Возможно, мне удастся помочь чем-то другим? — Он жалобно посмотрел на великана Подера, перевел взгляд на попивавшего морс Лэррена, на сосредоточенно жевавшего Хёльва, — Только скажите.

— Не знаю даже, что и придумать, — протянула Риль. — Если только… Нет-нет, ты не должен так рисковать.

Баулик гордо выпрямился, всем своим видом демонстрируя готовность пойти на любой риск.

— Только скажите! — повторил он.

В монастыре сейчас сотни монахинь и монахов, десятки послушниц, множество гостей из других обителей. Вряд ли все они знают друг друга в лицо. — Риль замолчала, поочередно глядя на каждого. — Были бы у нас робы мы могли бы попробовать проникнуть во внутренние покои, на крышу. Улучить момент и увести Ойну. Подер будет ждать нас с конями.

Гигант молча поклонился, довольный отведенной ему ответственной ролью.

— Гельмар у них один, он будет и так утомлен долгим перелетом. Эти зверюшки нуждаются в длительном отдыхе, и скорее всего он откажется снова подняться в воздух, — блеснул познаниями Хёльв. — Так что погони мы можем не опасаться. Лэррен оживился.

— А что — дело несложное, — заявил он, вылавливая ложечкой из стакана вареные ягоды. — Наверняка у благочестивых сестер есть склад запасной одежды или что-то в этом роде.

— Много роб не надо — хотя бы пару женских и тройку мужских, — вставила Риль.

Монах покраснел от возмущения:

— Великая сила Отца! Вы предлагаете мне украсть вещи из монастыря Всемилостивой Амны?!

— Не украсть, а одолжить, — поправил Хёльв. — Мы ведь все вернем.

— И пожертвуем храму кругленькую сумму на поддержание строительства, — добавила чародейка.

Затравленно оглянувшись, Баулик втянул голову в плечи. Похоже, он не ожидал, что его участие будет таким непосредственным. Нестор Нурр умоляюще посмотрел на него больными, запавшими глазами. Его тарелка по-прежнему стояла пустой. Тонкие пальцы скульптора отбивали на столешнице замысловатый марш.

— Ойна не хотела ехать. Не хотела.

— Поверь, это никому не повредит, — настаивал эльф, — Ты сам увидишь, что девушка будет рада вырваться.

Монах залпом осушил чашу с травяным чаем, заботливо придвинутую к нему волшебницей, отер рукавом взмокший лоб.

— Кто она вам? — спросил он, обращаясь только к Нестору. — Кто она вам, что вы готовы пойти на такой риск ради ее спасения?

— Она моя невеста, — ответил тот слабым голосом. И добавил увереннее: — Моя невеста.

Воцарилось молчание. На Убарис опускалась ночь. Постепенно гасли огни в соседних домах, зажигались фонари. Пронзительно поскрипывала на ветру неплотно закрытая дверь. Хёльв поежился и обхватил себя руками, не отрывая взгляда от погруженного в раздумья монаха.

— Отец Непостижимый в мудрости своей не даст свершиться неправому делу, — промолвил наконец Баулик и осенил себя священным знамением. — Я помогу вам раздобыть одежду.

Одиннадцать лет, прошедших после обряда в Убарском храме, Ойна почти не заметила, Дни, недели и месяцы протекали сквозь нее — неторопливо, неумолимо и бесследно. Она не помнила, как прилетела обратно в Брасьер, как снова вернулась к урокам, как поднималась с кровати по утрам и как проваливалась в глухой сон по ночам. Свет Чистого Сердца уже поселился в ней, дожидаясь мгновения, когда она окажется ему необходимой.

Ойна знала, что вскоре после того, как она покинула Убарис, там началась война, Сердце было похищено и вернуть его, несмотря на усилия матери Полонны, не удавалось. Это ни в малейшей степени не встревожило Ойну: она чувствовала, что реликвия где-то рядом и хранительницы по-прежнему служат ей.

Со стороны Ойна казалась просто рассеянной, погруженной в свои мысли. Она, как и прежде, молилась, поморгала по хозяйству, ухаживала за садом, но все ее существо было занято другим.

Скорлупа отстраненности, окружавшая девушку, лопнула в один миг, солнечным апрельским вечером.

— Я его не чувствую, — произнесла вдруг Ойна, поднимая голову и оглядываясь.

Она находилась в рабочей комнате среди дюжины сестер. Было тепло. Из окна лился мягкий закатный свет, окрашивая занавеси алым. — Я его не чувствую, — снова сказала девушка. Ее никто не услышал: в камине потрескивали дрова, стрекотала швейная машина — недавно подаренная храму столичная новинка. Переговаривались за работой сестры. Я его больше не чувствую! — повторила Ойна, выпуская из рук вязание. — Не явствую Сердце! Совсем! Его нет!

Спицы со звонким стуком ударились о каменный пол. Желтый шерстяной клубок откатился в угол. В комнате стало очень тихо.

— Как такое может быть? — помертвевшим голосом спросила Минья.

— Не знаю, — прошептала Ойна

На следующий день до Брасьера дошли вести о том, что замок Убарис разрушен, а Чистое Сердце исчезло в неизвестном направлении. Перестали твориться чудеса, сестры потеряли способность исцелять, погас сиявший над башнями храма символ вечной любви богини.

Монастыри охватила паника. Сразу же по принесении благодарности Всемилостивой Матери за падение твердыни безбожного герцога был созван совет настоятельниц: святыню требовалось вернуть.

Ойна чувствовала себя потерянной. Она бесцельно бродила по обители, пытаясь вспомнить, чем жила до того, как ее коснулся свет Чистого Сердца. Каждую ночь ей снился один и тот же сон; просторное пустое святилище с трехгранными колоннами, подернутое паутиной возвышение посередине и пылинки, летающие над обломками когда-то живых статуй. Ойна просыпалась и до рассвета лежала с открытыми глазами, вглядываясь в светлеющее небо. Она знала, что если Сердце не найдется, то и ее тело скоро обернется хрупким алебастровым изваянием.

По утрам она смотрела в зеркало и думала: пройдет несколько месяцев — и ее лицо, ее руки и плечи станут белыми осколками, припорошенными пылью. Отданная Чистому Сердцу душа не спустится в Ристаговы Подземелья, и от нее, Ойны, не останется и следа.

Однажды вечером, стоя у окна, Ойна заметила широкоплечего нескладного человека, расположившегося на скамейке в скверике напротив храма. Была поздняя осень. Вялые, истончившиеся листья падали ему на колени, ветер трепал волосы, но он продолжал сидеть, рассматривая прохожих из-под насупленных броней.

— Кто это? — спросила Ойна у всезнающей Миньи.

— Это Нестор Нурр, скульптор. Великий человек, — с почтением ответила та.

— Чем же он велик?

Минья фыркнула и гордо уперла руки в бока, словно имела непосредственное отношение к его успехам:

— Он делает портреты в камне, да такие, что от оригинала не отличишь! Для богатеев, желающих запечатлеть себя навеки.

Девушка вздрогнула и кивнула, не отрывая взгляда от Нурра:

— А почему он сидит там, на холоде?

— Да поди пойми. Каждый день почти его вижу. Воздухом дышит, наверное.

— Наверное, — согласилась Ойна. Минья посмотрела на нее с сочувствием:

— Ничего, детка, потерпи. Я слышала, придумали что-то настоятельницы. Тома перерыли все, свитки перечитали, изобрели способ отыскать Сердце. Скоро поедете в Убарис. Все хорошо будет.

Ойна снова кивнула. Ее мысли были далеко.

С того дня она часами простаивала у окна, ожидая появления скульптора.

«Делает портреты в камне, — вертелось у нее в голове, — а такие, что от оригинала не отличишь». — В камне, — шептали губы. «От оригинала не отличишь», — билось в висках. — Навеки, шелестели опадавшие листья.

Около десяти часов утра через монастырские ворота прошли две монахини в традиционных сине-серых одеяниях. Они шли неторопливо, переговариваясь между собой и благословляя встречных прихожан. Одна из монахинь была совсем молоденькой — коренастая неуклюжая девушка с крепкой крестьянской фигурой. Другая была высокой, стройной, с плавными движениями. Ее яркие зеленые глаза сверкали из-под надвинутого на самые брови бурого шерстяного платка.

— Шаг делай чуть поменьше, — цедила Риль сквозь плотно сжатые зубы. — Ты не солдат на плацу, ты скромная служительница Амны.

— Я стараюсь, — ответил Хёльв и чуть не упал, запутавшись в длинных юбках.

— Плохо стараешься. Утешает только то, что тут и помимо нас есть на кого посмотреть.

— Можно подумать, я обязан уметь ходить в платье, — обиженно проворчал юноша.

Ударивший ночью мороз превратил чуть оттаявшие дорожки в полосы сияющего льда, и ноги непривычного к грубым деревянным башмакам Хёльва то и дело скользили и разъезжались. Остановившись, чтобы перевести дух, он с немой благодарностью смотрел на девочек-послушниц с корзинами, разбрасывавших перемешанный с солью песок. Возле укутанного снегом фонтана расположилось трое братьев во Отце Непостижимом. Баулик с достоинством напевал молитву, сидевшие по обе стороны от него Лэррен и Нестор Нурр почтительно внимали. Длинные волосы эльфа были заплетены в скромную косу, скульптор умело перебирал четки и время от времени с поклоном протягивал мирским чашу для подаяния. Стараясь не слишком глазеть на друзей, Хёльв и Риль направились к центральной башне. Нурр поставил чашу на землю и пошел следом.

— Радуюсь каждому дню, мне дарованному, каждому солнечному лучу, каждой капле воды, ибо во всем есть воля Его. И покорно все сущее Его власти. И каждая птаха малая, и былинка перелетная, и каждый цветочек пестролистый склоняются перед Его незыблемым светом, — неслось им вслед.

Миновав увитую неувядающей зеленью арку входа, они вступили в святилище. Запах мяты и базилика стал еще сильнее, чем накануне; теперь в него тонкой ниточкой вплетался аромат мальвы.

Народу почти не было: резкие холода многих вынудили остаться дома, возле теплых печей и каминов. На мраморных скамьях возле стен сидело всего несколько человек — опрятная старушка в траурном платье, беременная женщина в мехах, одутловатый бледный юноша с забинтованной рукой.

— Откроем сердца чистоте, — приветствовала вошедших невысокая кругленькая привратница с большой родинкой на левой щеке.

— Милостью Амны, — ответила Риль.

— Милостью Ее, — прошептал Хёльв и закашлялся. Привратница посмотрела на мнимую послушницу с сочувствием:

— Простудилась?

— Дорога была длинной, пояснила Риль. — Часть пути пришлось на телеге трястись. А здоровье у Сельмы не самое крепкое.

— Бедняжка. Обогрейтесь, выпейте чаю. — Монахиня заботливо поправила платок напряженно замершей «Сельмы». — Откуда вы?

— Из Хан-Хессе. Из Тихого Убежища. Меня зовут Мод, — ответила Риль, называясь именем знакомой монахини из столичного приюта умалишенных, — Это — Тилли, наш сопровождающий.

Скромно стоявший в стороне Нестор склонился в поклоне.

— Добро пожаловать, Мод. Большая честь для меня. Много о вас слышала. Я провожу вас в трапезную.

— Спасибо, сестра, не стоит. У нас крайне срочное поручение к даме-настоятельнице Полонне от Утешающей Печали.

Привратница огорченно всплеснула руками:

— Матушка в отъезде, должна вот-вот вернуться, ждем ее с минуты на минуту. Но, боюсь, она не сможет вас принять. Сами понимаете: канун Лазоры, столько всего наваливается.

Риль поджала губы:

— Дело-то минутное, никакой аудиенции особой не надо, можно и на ходу изложить, — И добавила с легким укором: — Не приняты у нас в Убежище такие церемонии.

Привратница смутилась. В народе давно перешептывались, что убарские сестры храма Всемилостивой Амны подвержены гордыне, склонны к тщеславию и суетности. А не пойдет ли потом эта дылда в высокие инстанции жаловаться, храм в чванстве обвинять? Бывали ведь уже случаи.

— Мне кажется, не будет ничего плохого, если вы встретите матушку прямо на крыше и расскажете о своем поручении по дороге к покоям, — предложила монахиня.

Опустив победно блеснувшие глаза, Риль смиренно прижала руки к груди:

— Мы будем ждать столько, сколько потребуется.

Привратница подозвала возившуюся с цветами девочку-послушницу и поручила ей проводить гостей наверх. Та вспыхнула и чуть в ладоши не захлопала, радуясь возможности отдохнуть от надоевшей работы.

На крышу, к гельмарову насесту, вела широкая лестница с дубовыми, покрытыми лаком перилами и низкими удобными ступенями. В стенных нишах чередовались букеты из высушенных цветов с еловыми ветвями, украшенными канителью и серыми лентами.

На самом верху, возле обшитой железными листами Двери, послушница их оставила и вприпрыжку побежала вниз.

— Ждите здесь. А то на крыше холодно будет, — сказала она, обернувшись уже на бегу. Подождав, пока девочка скроется из виду, Риль осторожно приоткрыла дверь. Крыша была круглой, огороженной кирпичными бортиками. Каменную поверхность покрывали мягкие вязаные циновки, тщательно очищенные от снега. В центре возвышался черный шпиль, увенчанный огромным, сияющим всеми оттенками синевы сердцем.

— Где же сам насест? — недоуменно спросил Хёльв, ожесточенно почесывая искусанную шерстяным платком щеку. — И смотрители? Кто у них тут за гельмаром ходит?

Чародейка пожала плечами и, не отрывая взгляда от крыши, тронула юношу за руку:

— Вон там, справа.

Хёльв посмотрел в указанном направлении и заметил легкое движение. От бортика отделилась укутанная в пестрые тряпки фигура, сгибаясь под ветром, поправила сбившийся коврик и метнулась назад.

— А вот и смотритель, — сказал Нурр. Вцепившись пальцами в перила, он пристально, словно поле будущей битвы, изучал крышу. Риль покосилась на него со скрытым беспокойством.

— Посидим пока, — предложила она, первой устраиваясь на ступеньках.

Хёльв с готовностью последовал ее примеру — ослабил узел платка, вытянул ноги. Нестор не сдвинулся с места. Чародейка обреченно вздохнула и закрыла глаза. Она только надеялась, что у скульптора хватит ума придерживаться оговоренного плана.

Хлопанье крыльев послышалось, когда бледное зимнее солнце стало клониться к закату. Снизу, с монастырского двора, донеслись приглушенные крики: явившиеся к обеденной молитве прихожане приветствовали кружившееся над башнями существо.

Хёльв осторожно выглянул в щелку, и его сердце замерло от восхищения. Никакие гравюры, никакие рисунки не могли передать всей красоты парившего в вышине гельмара. Длинный, цвета перца с солью мех играл на ветру, перетекал волнами по шее животного, по прижатым к груди лапам, по гибкому телу.

Описав над храмом крутую дугу, гельмар изогнул крылья и стал плавно снижаться. Крепко привязанная к его бокам деревянная кабинка наклонилась, и в затянутом пленкой окошке мелькнуло чье-то лицо.

— Мне кажется, я вижу Ойну, — взволнованно зашептал Нестор Нурр, подаваясь вперед. — Да, я уверен, это она!

— Тихо! — зашипела Риль. — Ты нам все испортишь!

Скульптор отступил, до боли сжимая кулаки. В обведенных темными кругами глазах пылали нетерпение и сдерживаемая ненависть.

Наблюдавший за полетом смотритель вскочил и, размахивая неведомо откуда взявшимися яркими платками, забегал по крыше. Его пестрый балахон раздувался, как парус. Гельмар вытянул шею и протяжно затрубил, радуясь возвращению домой; потом неестественно вывернулся и стремительно нырнул вниз. Хельв невольно вскрикнул, смертельно побледневший скульптор рванулся было вперед, но Риль удержала его за пояс.

— Все нормально, — сказала она. — Все в порядке. Они всегда так делают. Сейчас еше раз провалится.

И действительно, на мгновение выровняв полет, гельмар снова нырнул, завис над башней и мягко приземлился на все четыре лапы. Смотритель тут же бросился к нему, погладил по лбу, тревожно ощупал нос. Дверца кабинки открылась, и вниз скользнула веревочная лесенка.

— Придержи, — строго прикрикнула на зазевавшегося служителя Полонна и стала осторожно спускаться.

Следом за ней карабкалась Ойна. Хёльв подобрался, почувствовав, как напряженно замер скульптор, как сгустилось вокруг Риль искрящееся, невидимое глазу облачко.

Оказавшись на земле, девушка словно очнулась — ее взгляд обежал крышу, лишь едва задержавшись на нежившемся гельмаре, и безошибочно остановился на приоткрытой двери на лестницу.

— Ойна! Сюда! Скорее сюда! — закричал Нурр и кинулся ей навстречу.

Карие глаза девушки широко распахнулись, она ахнула и побежала к нему.

— Стоять! — прогремел голос настоятельницы.

Одним прыжком догнав Ойну, она схватила ее за локоть и, закрыв собой, резко взмахнула рукой. На Нестора обрушился незримый пресс, он упал, не в силах пошевелиться.

«Ну и старушка, — подумал Хёльв, прячась за выступом стены. — Чрезвычайной боевитости».

— Очень просто, — сказала Полонна, аккуратно заправляя за ухо выбившуюся из прически седую прядь. — Изволь пока полежать.

Настоятельница хотела сказать что-то еще, но выскочившая на крышу Риль сложила ладони лодочкой и звонко пропела короткую фразу, глядя в сторону Хёльва. Ойна вздрогнула и, словно подхваченная могучей волной, перелетела прямо в объятия к остолбеневшему юноше.

— Беги! — хрипло воскликнула Риль. — Беги скорее, забери тебя Ристаг!

Платок упал с ее головы, по лицу текли крупные капли пота, растрепавшиеся волосы липли ко лбу. Ладони чародейки по-прежнему были сложены лодочкой, но пальцы дрожали от огромного напряжения. Медлить было нельзя. Схватив девушку за руку, Хёльв гигантскими прыжками понесся вниз.

Он летел по лестнице, почти не касаясь ногами ступеней, стремительно преодолевая пролет за пролетом. Ойна цеплялась за его запястье и тихонько плакала.

— Нестор, Нестор, — повторяла она.

— Спасется твой Нестор, — пропыхтел Хёльв. — Чародейка его вытащит, не бойся.

Он свернул в коридорчик, ведущий в главное помещение храма, и осторожно пошел вдоль стены, замирая за колонной каждый раз, когда слышал чьи-то шаги, Ойна покорно следовала за ним.

Отчаянный звон бубенцов застиг их подле самого выхода. У дверей никого не было, и притаившийся возле чаши для подаяний Хёльв собрался было выскользнуть на улицу, но вовремя притормозил прислушиваясь.

— Это сигнал тревоги, матушка зовет нас на помощь! — взволнованно проговорил высокий девичий голос, и стройный силуэт в монашеской робе заслонил свет.

— Надо торопиться, — вторила ей давешняя привратница. — Сестры, сестры! Сюда! К лестнице! Дама настоятельница наверху, на крыше!

— Я закрываю двери! — прокричала привратница, с силой притягивая к себе массивные створки.

По мраморному полу дробно застучали каблуки. Юноша вытянулся в струнку, лихорадочно обшаривая глазами площадку, и рванулся влево, к занавешенному куском холстины проему. Промелькнули барельефы — Амна беседует с правителями земными, Амна утешает сестер. В голове Хёльва предупреждающе звякнул колокольчик, словно напоминая о чем-то забытом, но времени на раздумья не было.

За проемом начиналась еще одна лестница — неширокая, с простыми деревянными ступенями и заляпанными штукатуркой перилами. Рука Ойны тревожно дернулась, но Хёльв крепко прижал ее к себе и устремился вниз.

Зал открылся сразу — просторный, с высокими сводами, освещенный лучами вечернего солнца, бившими из расположенных под самым потолком окон. Пол покрывали длинные полосы бумаги, придавленные мешками с песком, В воздухе витала пыль.

Хёльв огляделся. В зале никого не было — рабочая одежда аккуратной стопкой была сложена в углу, рядком лежали инструменты.

Похоже, это новое святилище, — сказал он, обращаясь к Ойне, но больше стараясь успокоить самого себя, — Ты ведь голодная, наверное, ну-ка посмотрим, что у нас тут есть… Может, завалялась какая-то краюшка хлеба?

Он быстро осмотрел заляпанные краской робы и вздохнул: карманы были пусты.

— Ничего нет. Может, найдем еще?

Взяв девушку за руку, Хёльв пошел вперед, мельком поглядывая на размеченные тонкими линиями стены, замотанные тряпками трехгранные колонны. В центре помещения возвышался постамент.

Ойна всхлипнула. В тот же момент хлопнула закрывавшая вход холстина.

— Они здесь! — раздались голоса. — Скорее! Вот их следы!

Подхватив девушку, Хёльв метнулся вбок, в спасительную тень, но было уже поздно: в зал сбежали монахини, вскинули руки в одинаковом жесте, и незримая, но плотная стена воздуха придавила его к колонне.

Следом — медленно и величественно — вошла Полонна. Острием недлинного кинжала она подталкивала перед собой неловко переступавшего Нестора. Никаких пут на скульпторе не было, но его покрасневшее лицо и затрудненные движения говорили о том, что он все-таки скован. Краешком сознания Хёльв отметил, что дама-настоятельница куда сильнее рядовых сестер: она удерживала своего пленника без видимого напряжения, тогда как вокруг него самого стояло не меньше пяти сосредоточенных монахинь.

«Им проще было бы меня связать обычными веревками, — подумал он и тут же ужаснулся. — А где же Риль? Неужели они убили Риль?»

— Очень просто, — повторила мать Полонна, словно продолжая прерванную беседу. — Ойна, встань на свое место.

Девушка вздохнула и, не отводя взгляда от скульптора, забралась на возвышение. Ее движения сделались совсем медленными, скованными.

— Не иди, Ойна, — прошептал Нестор. — Не иди.

— Я не могу. — По ее щекам снова потекли слезы. — Не могу не идти.

Настоятельница пристально, жестко смотрела на послушницу, Хёльв заметил, что за спиной седовласой монахини сестры выстроились ровной дугой.

Воздух задрожал от стянутой силы, заструились прозрачные потоки обжигающего льда, кольцами укладываясь вокруг Ойны. Казалось, порыв ветра коснулся подола ее платья — и мягкая ткань затвердела, застыла; нежная кожа засветилась мраморной бледностью, замерли бежавшие по щекам слезы. Она в последний раз посмотрела на скульптора, чуть повернулась и застыла, глядя на невидимую точку за окном.

— Прекрасно. Милостью Амны, все прекрасно, — сказала Полонна, дотрагиваясь до статуи, которая еще минуту назад была живой девушкой. — Теперь их три.

С каменных волос соскользнула лента, беззвучно упала на пол.

— Ойна! — закричал скульптор. — Ойна, Ойна!

Его лицо исказилось от боли, сведенный судорогой рот перекосился. Потемневшие глаза стали сухими, страшными.

«Он сошел с ума, — подумал Хёльв, холодея. — Он рехнулся.»

Повинуясь знаку Полонны, одна из сестер, удерживавших Нурра, наклонилась к нему и провела по лицу платком. Скульптор застонал и потерял сознание.

— Ты сумасшедшая, — срывающимся голосом произнес Хёльв. — Ты проклятая чокнутая старуха.

— А ты — глупый мальчишка, который лезет не в свои дела, — бесстрастно парировала она, жестом призывая к молчанию зароптавших монахинь.

— Вы преступницы, — не унимался юноша. — Вы погубили беззащитную девушку.

Настоятельница печально вздохнула:

— Какую девушку? Никакой девушки не было.

— Не было? — с непривычной иронией усмехнулся Хёльв. — Конечно, теперь вам просто так говорить. Какая девушка? Нет девушки. Статуя каменная холодная — есть, а девушки — нет и никогда не было.

Полонна ласково улыбнулась ему, оправляя манжеты на рукавах.

— Дитя мое, я постараюсь тебе все объяснить. Такого славного мальчика, думаю, еще удастся исправить. Постарайся меня понять. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Ты знаешь, что такое Чистое Сердце Амны? Это величайшая наша реликвия, святыня, хранящая силу богини. Можно часами перечислять чудеса, совершенные с ее помощью, — исцеления ран и болезней, возвращения потерявшихся детей, пророчества. Чтобы мощь Сердца не исчерпалась, Всемилостивая Амна посылает нам своих сестер — трех Чистых. Они поддерживают силу в реликвии, оберегают ее. Они всегда рождаются одновременно. Когда девочкам исполняется семь, мы привозим их сюда, чтобы они прикоснулись к свету Сердца, С этого момента начинается их служение.

— Вы хотите сказать, что ваша реликвия тянет из них Жизнь? — зло спросил Хёльв.

— У них нет своей жизни, — ответила настоятельница. Они не могут жить без Сердца, как и Сердце не может жить без них. Когда одиннадцать лет назад оно было похищено негодяем Акиной, Чистые продолжали его чувствовать, ниточка между ними не исчезла. Она опустила глаза.

— Но несколько декад назад, когда Убарский замок был разрушен, эта связь прервалась. Мы не знаем точно, что случилось; скорее всего Сердце увезли куда-то далеко, на самый край материка. Так далеко, что дотянуться до него стало невозможно. Три старшие хранительницы погибли мгновенно. Их преемницы продолжали жить, угасая с каждым днем.

— Как они умерли? — негромко спросил юноша, стараясь унять дрожь в руках.

— Разбились. Они разбились.

Хёльв с ужасом перевел взгляд на каменную Ойну. Полонна кивнула. Ее рот сжался в жесткую линию.

— Нужно было придумать, как найти реликвию. Пока не стало совсем поздно.

— И вы придумали?

Да. Мы решили отвести Чистых в равноудаленные храмы материка — Хан-Хессе, Дигон, Убарис и совершить обычный ритуал слияния с Сердцем. Мы надеялись, что все хранительницы повернутся в ту сторону, где оно находится.

Оранжевый шар закатного солнца заглядывал в окна, бросая блики на стены и колонны. Голос Полонны доносился до Хёльва словно издалека — с другого океанского берега, из другого мира.

— Для того чтобы найти точку на плоскости, хватило бы и двух линий, — сказал Хёльв, с трудом двигая непослушными губами.

— Это не геометрия, дитя мое, это теология, спокойно возразила Полонна. — Ойны больше нет с нами. Как и ее сестер — Гермы и Тинель. Они выполнили свой долг. Теперь мы сможем отыскать Сердце и попытаться его спасти, если еще не поздно.

Хёльв закрыл глаза и расхохотался. Его бил озноб.

— Если оно еще на материке. Если еще не поздно. Если оно еще существует. Не слишком ли много «если»?! Вы ненормальные. Вы все — ненормальные!

Полонна задумчиво посмотрела на него, беззвучно шепча молитву. Ее взор был столь чистым, столь ясным, столь исполненным сознания собственной правоты, что по спине юноши пробежали мурашки.

— Что ж, жаль. А мы могли бы сработаться. Ты талантлив и многому бы научился в наших лабораториях. — Она вздохнула. — Уберите его.

К Хёльву подошла полная привратница с родинкой на щеке и легко надавила на какую-то точку на его шее. Он зевнул и провалился в сон.

Когда Хёльв проснулся, было уже совсем темно. В забранное частой решеткой окошко заглядывали первые звезды. Оглядевшись, юноша обнаружил, что лежит на соломенной подстилке в углу холодной обшарпанной кельи. Рядом спал Нестор Нурр. Напротив них, в другом углу, сидел замотанный в лохмотья калека с грязным, перекошенным безумной ухмылкой лицом.

— Ты кто? — спросил Хёльв, тупо таращась па незнакомца.

— Ыы-у-оо, — ответил тот, еще больше забиваясь в угол.

— Понятно. Местный юродивый.

Он прислонился к стене и попытался собраться с мыслями. Почему Полонна их пощадила? Что ей помешало сразу же отправить их в Ристаговы Подземелья? Ей нужен подопытный материал для лабораторий? Хёльв бросил панический взгляд на скрюченного человека, закрывавшегося от него изуродованной, покрытой шрамами рукой.

«Надо бежать, — подумал юноша. — Есть надежда, что Лэррен и остальные еше ждут нас».

— Нестор, вставай! — зашептал он, тряся скульптора за плечо.

Тот даже не пошевелился. Дыхание его было тяжелым, прерывистым.

Вскочив на ноги, Хёльв заметался по келье. Дверь была надежно заперта, ни в полу, ни в потолке не было люков или отверстий. Окно выходило на безлюдный кусочек двора, белевший круглыми сугробами клумб. Поплевав на ладони, он рванул решетку на себя.

— Тихо ты, — прошептал вдруг совсем рядом знакомый женский голос. — Не дергайся, как карп на сковородке.

Центральный прут решетки негромко звякнул и выпал в ночную темень, за ним последовали остальные. В окне сперва появились обутые в грубые монашеские башмаки ноги Риль, потом мелькнула сине-серая юбка, и чародейка проскользнула в комнату.

— Уф, — сказала она. — Я как раз над тобой была, на крыше. К счастью, служительницы на время забыли обо мне, сочли мертвой.

Хёльв смотрел на нее с ужасом. Элегантную холеную волшебницу было не узнать: ее лицо и руки были покрыты синяками и ссадинами, поперек щеки тянулся глубокий порез, лоб был красным от подсыхавшей крови.

— Неудивительно, — запинаясь пробормотал он.

— Надо скорее выбираться, пока сюда никто не пришел, — сказала Риль, поправляя волосы трясущимися пальцами, — Маленький фокус с решеткой монахини могли и не заметить, но с левитацией, боюсь, так не получится.

— Но как?

— Быстро раздеваемся. Снимай с себя все, без чего сможешь продержаться на морозе пару часов.

Юноша смешался:

— Как раздеваться?

— Быстро! — прошипела чародейка и оскалилась. В сочетании с кровью на лице это выглядело устрашающе.

Хёльв прерывисто вздохнул и потянулся к пуговицам на кофте.

— Ойна погибла. Стала статуей, — произнес он, глотая комок в горле. — А Нестора чем-то усыпили.

— Я вижу. Потом поговорим. Сними что-нибудь с него. Морщась от боли, она собирала одежду и связывала ее в подобие веревки.

— Маловато будет, — пробормотала Риль оглядываясь. — Ладно, помоги мне.

Они вместе закрепили веревку на дверной ручке. Подергали, чтобы убедиться в прочности.

— Сойдет, — заявил Хёльв. — Теперь надо крепко связать скульптору кисти и закинуть его руки мне на шею. — Он показал как. — Тогда я смогу тащить его на спине.

Чародейка посмотрела на него с некоторым сомнением: Ты уверен, что справишься?

— Я постараюсь.

Когда Хёльв выбрался из окна и повис на веревке из шерстяных юбок и панталон, земля показалась ему недостижимой и очень твердой.

— Ристаговы слуги, — пробормотал он, — Надеюсь, ткань на эти портки пошла добротная?

В лицо плотным потоком ударил морозный ветер. Хёльв медленно полз, переступая ногами по стене. Он думал только о следующем шаге — раз, еще раз, еще разок. Шея онемела от тяжести, ныли плечи, спина.

Закрыв глаза, он прислушивался к тяжелому дыханию скульптора у себя за плечом, но тут веревка кончилась. Промерзшая земля больно ударила по ногам, беглецы повалились друг на друга. Нестор вскрикнул, но не проснулся.

В окне показалась Риль, вылезла наружу и скользнула вниз. Следом за ней метнулась какая-то тень, и на плечи чародейки обрушился человек.

— И меня! — отчаянно визжал он, повиснув у нее на шее. — Не бросайте, возьмите! Пожалуйста!

Это был давешний калека

— Сейчас рухну, — сквозь зубы сказала колдунья. — Очень тяжело.

Ее платье промокло от лота, руки дрожали. Она то и дело оскальзывалась. Юродивый жалобно плакал, бормоча что-то невразумительное.

— Пожалуйста, пожалуйста! — время от времени принимался причитать он.

На уровне первого этажа пальцы Риль разжались.

— Ой-ой, — только успел вымолвить Хёльв, глядя, как она с треском обрушилась в кусты, вполголоса выругалась и прихрамывая вышла на дорожку. За ней ковылял калека.

— Все целы? — вполголоса спросила чародейка.

— Вроде бы, — ответил юноша. Он чувствовал, как горят от мороза его полуголые ноги.

— А-а-а, — подтвердил юродивый.

— Нестор?

— Спит, — проговорил Хёльв и повернулся к калеке. Наши друзья у центрального входа. Надо поскорее туда попасть. Раз уж ты с нами — помогай.

Тот посмотрел на Риль, и в его неожиданно ярких голубых глазах мелькнуло понимание. Наклонившись, он бережно поднял спавшего на руки, и Хёльв заметил, что изувеченное тело незнакомца сохранило силу и крепость.

— Бежим, — сказала колдунья, показывая направление. Нас ждут.

На вершине холма было сухо и ветрено, глубокое агатовое небо сверкало ожерельем из крупных звезд. Ночной мороз покалывал кожу тысячью крошечных иголочек, заставлял кутаться в куртки, плотнее завязывать шарфы. Взмыленные лошади жарко дышали, выпуская быстро таявшие облачка пара.

Позади осталось бегство из спящего Убариса, прощание с опечаленным Бауликом и бешеная скачка по заснеженным дорогам. Возле самой точки телепортации дремавший в седле Нестор проснулся и приподнялся в стременах, глядя на смутно темневшие на горизонте башни храма Всемилостивой Амны.

— Что такое, погоня? — встревожился Лэррен.

Хёльв невольно сжал кулаки, всматриваясь в раскинувшиеся у подножия холма поля и перелески, но скульптор покачал головой.

— Я просто… Просто смотрю, — прошептал он.

Угрюмо молчавший Подер вскинул на него глаза. Безымянный калека, ехавший сзади Риль, обеспокоено завертелся, переводя взгляд с одного спутника на другого.

Затаив дыхание, все смотрели на далекий монастырь, будто ожидая какого-то знамения. Текли минуты, но башни оставались черными. Когда звезды скрылись за косматым одеялом облаков и на землю посыпалась сухая белая крошка, чародейка устало махнула рукой, призывая двигаться дальше. С видимым трудом создав проход, она пришпорила игреневого, направляя его вперед.

— Поторопимся, — сказала она и взяла за поводья лошадь Нестора.

«Поторопимся, — мысленно согласился Хёльв, ныряя в резко очерченный, ведущий в пустоту проем. — Хотя куда теперь торопиться?»

Выстроившиеся возле ограды особняка собаки встретили их слаженным воем.

— Почувствовали, — сказал скульптор отворачиваясь.

На пороге их ждал полуодетый Биви. Высоко подняв фонарь, мальчишка вглядывался в лица прибывших.

— Что случилось?! Господин?! — спросил он. Никто не ответил. Лэррен первым спрыгнул с коня и помог слезть волшебнице, Хёльв протянул руку беспомощно озиравшемуся калеке. Подер присел на колени, успокаивая льнувших к нему псов.

— Что здесь происходит?! — тоненько закричал Биви. — Почему вы молчите? Господин Нурр?

Пройдя мимо застывшего мальчишки, Риль скользнула в холл, постояла минуту, оперившись о кресло, и решительно двинулась к лестнице. Хёльв был уверен, что чародейка хочет спокойно отдохнуть в одной из спален, но вместо этого она направилась вниз, к кухонным кладовым. Толкнув лакированную дубовую дверь, Риль прихрамывая заспешила по тайному ходу.

— Куда ты? — окликнул ее скульптор.

Та не отозвалась, знаком требуя следовать за собой.

В мастерской было холодно и сыро, от журчавшего фонтана веяло тоской, словно смерть Ойны уже успела наложить отпечаток заброшенности на окружавшие ее вещи.

Возвышавшееся посреди комнаты изваяние было накрыто куском льняной материи. Нестор сжал руками голову и отвернулся.

— Снимите покрывало, — хрипло попросила Риль. Небеленая ткань упала на пол.

— Ристаговы дары, — выдохнул Лэррен. У Хёльва пересохло во рту. Каменная Ойна по-прежнему сидела на валуне и со смехом тянулась ножкой к воде. Мокрое платье липло к ее коленям, по спине рассыпались влажные колечки волос.

— Она… Она снова такая, как была, — потрясенно произнес юноша. — Как это может быть? Мы же сами видели, как Полонна… Что это значит?

Риль опустилась на пол, прислонилась плечом к мраморной раковине.

Скульптор с благоговением коснулся изваяния. Протер глаза пальцами. Тяжело выдохнул. Его спутники присели рядом, любуясь прекрасной, лучившейся жизнью статуей. Первым нарушил молчание эльф.

— Она все-таки осталась, — сказал он с улыбкой.

— Благодаря силе искусства, — подтвердил Хёльв.

— Или любви? — рискнул предположить Лэррен. Оба посмотрели на погруженного в себя Нестора Нурpa, переглянулись и одновременно пожали плечами.