10

Очнулся Ерёмин от хохота и визга. Открыл глаза, и, не понимая, где он и что с ним, увидел, как над головой раскачивается тёмное небо с мириадами маленьких и больших звёзд. Казалось, ещё мгновение, и все эти звёзды обрушатся вниз, прямо на него. Сергей приподнял голову и понял, что лежит среди высокой травы, залитой лунным светом, на каком-то бесконечном косогоре, а рядом спит Соня, крепко сжимая в руках шкатулку. Значит, они все-таки выбрались. Последнего перехода он почти не помнил, только упрямую мысль, что нужно пройти ещё несколько шагов, и ещё несколько шагов, и ещё… Визгливый хохот, наконец, достиг сознания, и Сергей схватил девчонку за руку.

— Эй, просыпайся! — прохрипел он.

Просыпаться она не хотела.

— Соня, очнись! Здесь кто-то есть!

— Отстань, Серёжа, — сонно пробормотала его спутница. — Дай поспать… Это филин.

Загадочный филин всё не умолкал, но Ерёмин уже понял, что кем бы он ни был, им с Соней ничего не грозит. «Фи-лин», — негромко произнёс Сергей вслух. Слово ему понравилось. Было в нём что-то китайское, округлое, сморщенное и мудрое. Как изображения лиц и таинственных знаков, что время от времени транслировала неизвестная станция с востока. От древней страны под названием Китай ничего не осталось, лишь одинокая автоматическая станция, подключенная к какому-то возобновляемому источнику питания. Впрочем, небольшие китайские колонии, которым было разрешено сохранять свою внешнюю аутентичность, проживали в оставшихся за Уралом городах: Новой Сибири, Красном Яру, Благовещенске и Восточном Владее.

Головокружение почти прошло, только лёгкие были тяжёлыми да крутило слегка желудок, да ещё горло охрипло и ныли от пройденного ноги, но, несмотря на всё это, Ерёмин чувствовал, что ему хорошо. Как-то по-особому хорошо… Хорошо лежать в этой высокой траве, слушать, как смеётся и рыдает неподалёку безумный филин, разглядывать звёздное небо, знать, что рядом Соня и что завтра будет новый день и новый путь (ох, ноги мои, ноги!) и с ним обязательно что-нибудь приключится, только теперь это будет доброе приключение…

— Эй, вставай! Да вставай же ты, соня!

Сергей разлепил один глаз и увидел склонившуюся над ним девчонку.

— Это ты — Соня, — сообщил он, закрыл глаз и перевернулся на другой бок.

— Я — София! А вот из-за тебя мы сегодня до фермы не доберёмся, смотри куда солнце укатилось!

— Ну и пусть себе катится, — проворчал Ерёмин, и не думая подниматься.

— Ах, так?! Ладно… Погоди у меня засоня семёрочная…

На некоторое время Ерёмина оставили в покое, и он почти уснул снова, когда почувствовал, как по лицу что-то ползёт. Схватился рукой, и тут уж проснулся окончательно и бесповоротно: липкое, противное, вонючее — он даже не разглядел что, рука сама отбросило эту пакость в траву. Ерёмин резко сел, оглядываясь по сторонам, и тут же увидел улыбающуюся девчонку.

— Проснулся? — ехидно спросила она.

— Это ты! — обвиняюще воскликнул он.

— Чего это я? — хихикнула девчонка. — Это мозгохлёб кровососущий, редкая гадость. Если заползёт в ухо, то пока все мозги не выест, не успокоится.

— И ты мне его на лицо подкинула?! — возмутился Ерёмин. — И мы здесь спали?! А если бы он ночью в ухо залез?

Но, видя, как хохочет его спутница, понял, что она шутит.

— Кому-то он точно мозги выхлебал, — проворчал Сергей.

— Пошли уж, засоня, — поднимаясь на ноги, заявила его спутница. — Часа три нам до мельницы топать, а там и Звенигород недалеко. По пути веснянок насобираем, не с пустыми ж руками к мельнику заходить. В апреле съедобных грибов мало, но ножи и леску мы не донесли, а Стас — мужик сурьёзный, цену себе знает.

День действительно выдался чудесным — именно таким, каким ночью представлялся мечтающему Ерёмину: тёплым, солнечным, с лёгким игривым ветерком. Они неторопливо шли по лесу, и теперь уже Сергей удивлялся, как Соня находит дорогу без карты: деревья казались ему похожими друг на друга и один он точно бы заблудился. Собирать веснянки оказалось увлекательнейшим занятием. Во-первых, они прятались, и их ещё нужно было заметить. Во-вторых, не все грибы были веснянками, и нужно было понять, как отличить их от ядовитых. В-третьих, сбор очень скоро превратился в азартную и увлекательнейшую игру: Соня шла позади и, подначивая, отыскивала незамеченные Ерёминым грибы. А, когда они поменялись местами, оказалось, что Соня тоже не безгрешна. Поначалу, правда, она объявляла все найденные за ней веснянки поганками, но эту хитрость Ерёмин раскусил быстро. Кроме того, фамилия Сони неожиданно оказалась грибной — Подосинкина — и тут уж Сергей решил отыграться вовсю.

— Извини, забыл, — с невинным видом спрашивал он. — Как ты говоришь, твоя фамилия? Подберёзкина?

— Подосинкина! — злилась Соня.

— Громче говори, не расслышал. Подсосновкина?

— Сейчас стукну! Больно!

— А…вспомнил, Подпоганкина!

Девчонка обиженно надулась, и молчала целых полчаса, так что Ерёмину пришлось ещё и извиняться.

К мельнице они вышли, как и обещала Соня, часа через три. Лес закончился, и за широким лугом с густой травой, Сергей увидел на холме деревянное здание с двумя огромными лопастями, напоминавшими гигантскую букву «х». К нёму вёл широкий проезжий тракт, в стороне, на небольшом распаханном поле работали несколько женщин, пропалывая грядки, а на лугу паслась лошадь. Увидев путников, шагающих через покос к мельнице, женщины выпрямились, напряженно вглядываясь: кого это из леса принесло? Одеты они были странно, не так как в городе: светлые платки, обвитые вокруг головы и длинные безрукавные платья с наплечьями и пояском. Соня ещё издали помахала им: мол, свои идут. А, подойдя, поздоровалась и начала расспрашивать о делах. Женщины охотно отвечали, искоса поглядывая на Ерёмина: что за фрукт такой? Сам же он с любопытством разглядывал и самих женщин, смущая их своими взглядами, и необычные орудия труда у них в руках: длинные палки с плоской металлической полосой внизу. Вскоре появился и хозяин: подъехал на телеге, запряжённой лошадью. Был он лет на десять постарше Ерёмина, с проседью в иссиня-угольных волосах, худощав лицом, сутуловат, но с крепкими жилистыми руками и цепким внимательным взглядом.

— Дядька Стас, а мы вам веснянок насобирали, — сообщила Соня и, подняв завязанный узлом плащ, в который за неимением корзины, они складывали грибы, водрузила его на телегу. Развязала аккуратно рукава, переложила на телегу собранное и, стряхнув плащ от листьев и грибных крошек, протянула Ерёмину.

— Спутника-то своего представь, балаболка, — сурово произнёс мельник, поправляя длинный суконный кафтан халатного покроя. — Ни здрасте тебе, ни до свидания. А вы чего встали, рты раззявили? — прикрикнул он на женщин. — Работы мало?

Женщины послушно принялись пропалывать огород, а Ерёмин, опережая Соню, шагнул к телеге и протянул руку:

— Ерёмин, — представился он. — Сергей. Из города на ферму идём.

Протянул, да так и застыл, не зная, что делать дальше: мельник на предложение обменяться рукопожатием не ответил. Сергей от такого приёма смутился, убрал руку.

— Из города, значит, — глядя на Ерёмина, но обращаясь к Соне, констатировал мельник. — Бают, по дороге там чечухи объявились. Не встренули случаем?

— Ограбили они нас, — кивнула Соня, и принялась подробно и горячо рассказывать про чечухов. Не забыла и спутника своего похвалить: мол, это он и вывих вправил, и через Овражину вывел. Мельник слушал внимательно, кивая головой и изредка переспрашивая, уточняя детали. Подозрительность слегка оставила его, но руки так и не подал, ограничился именем:

— Станислав, — буркнул, глядя на Сергея. — Меня Станислав кличут, на «и» ударение, а то — женщины мои.

— У него их четыре, — вставила Соня.

— Пять, — поправил мельник.

И совсем оттаял, даже пошутил неуклюже:

— Подрастай, балаболка, одно местечко для тебя держу.

Соня сострила в ответ дерзко, по-взрослому, но мельник не обиделся — лишь хохотнул громко, а Ерёмин натянул на себя такую же, как шутка, неуклюжую улыбку. С удивлением отметив, что ревнует к словам неотёсанного невежливого иззвена. Впрочем, тут же решил, что ревность совершенно ни при чём. Просто грубоватый мельник не глянулся, а Соня вроде как уже своя — вот и вся причина. Они ещё поговорили о делах, о погоде, о видах на урожай и о какой-то непонятной работе, которую Станислав исполнял для фермы, а затем, попрощавшись, отправились дальше.

До Звенигорода добрались поздно вечером. По дороге Ерёмин с удовольствием катал на языке новое слово: звени, город! Представлялись ему светлые и широкие улицы, высокие дома с цветущими садами, звонкие голоса красавиц и крепко сбитые мужчины с открытыми благородными лицами. В общем, нафантазировал целый мир, сам себе удивился. Когда подошли, даже расстроился: реальный иззвенский городок ничем не напоминал тот, из его фантазий. Ни широких улиц (дома были рассыпаны по посёлку, как того захотелось хозяевам), ни цветущих садов (большие дворы жители распахали под огороды), ни даже красавиц. Впрочем, у въезда в город вообще никого не было. Валялись сбитые с петель ворота, да прохладный вечерний ветерок лениво ворошил золу на пепелище сторожевой вышки. В городе явно побывали гости, и отнюдь не с добрыми намерениями. Следы их пребывания находились повсюду, пока Соня с Сергеем шли от ворот к базарной площади. Выбитые окна, поваленные заборы, вытоптанные огороды… Лишь ближе к центру города разрушения сошли на нет, а на дороге воздвигнута была преграда: большой завал из бревён. Едва путники подошли к неожиданному препятствию, как их тут же окликнули:

— Стой! Кто такие?

— Фермерские мы, — отозвалась Соня. — Что тут у вас случилось?

Увидев, что их только двое, из-за завала показалось несколько молодых парней. Одеты они были в холщовые штаны и свободные рубахи без рукавов и вооружены: кто цепью, кто дубинкой. Подошли поближе, внимательно осматривая незваных гостей.

— Ты, что ли, фермерский? — с недоверием спросил один из парней, разглядев в отблесках почти растаявшего заката одежду Ерёмина.

— Я, — коротко ответил Сергей и тут же поправился. — Мы.

— Девчонка точно оттуда, — заявил другой. — Видел я её у нас.

— И я, — подтвердил ещё один.

— Да с фермы мы, с фермы! — загорячилась Соня. — Это Сергей, новый ученик, я — Соня. Мы к бабе Рите на ночёвку идём проситься, не успели из города домой засветло. Что случилось-то? Чечухи напали?

— Дикие, — расслабился лучник, но в подробности вдаваться не стал. Просто приказал одному из парней проводить до дома да проверить на всякий случай, знает ли хозяйка своих гостей.

Проводник им попался молчаливый: как Соня ни пыталась его разговорить, не произнёс ни слова. Шёл позади, взвалив на плечо дубинку — кость широкая, высокий, руки, что те бревна из завала и молчал. Даже от комаров не отмахивался, а Ерёмин уже устал отбиваться от этих мелких кровопийц. Баба Рита — женщина лет пятидесяти, в широких мужских штанах и просторном свитере — сидела на крыльце, перебирая травы. Волосы её были сплетены во множество тонких косичек: такой необычной причёски Ерёмин ещё ни разу не встречал. Завидев гостей, она близоруко прищурилась, потом всплеснула руками и поспешила навстречу.

— Сонюшка! — воскликнула она, обнимая девушку. — Да каким же ветром тебя занесло?

— Попутным, — улыбнулась Соня. — На ферму из города идём. Это — Сергей, хотим сделать из него человека. А это — баба Рита, травница, какой на тыщу километров не сыщешь. А ещё она пояса лечебные из волков делает.

— Из волков? — удивился Ерёмин.

— Да слушай ты её! — обернулась к нему хозяйка. — Она такого набалоболит. Из волчьей шерсти я вяжу. Да ты проходи, проходи, милый, в избу-то, не гляди, что хозяйка одета странно: травки я за посёлком собирала, в мужской одёжке-то по лесам-косогорам удобнее. Проголодались с дороги, небось? Сейчас картошечку в печи разогрею да с маслицем коровьим, да с щавелем — знаете, какой у меня нынче щавель вымахал? С лопату шириной. И не улыбайся, Сонька, вот нисколько не вру! Ох…вы ж, наверное, и не слышали: у нас тут такое произошло, такое…

Но что произошло, Ерёмин так и не узнал. Сначала баба Рита готовила на стол, затем слушала Соню, рассказывавшую новости из городской жизни, затем они рассматривали шкатулку и семена в ней, а когда ужин был готов, то хозяйка, странно подмигнув Ерёмину, вытащила откуда-то бутыль из тёмного стекла и налила ему и себе мутноватой жидкости с резким неприятным запахом.

— Пей, пей, милок, — сказала она, залпом осушив маленький стеклянный стаканчик. — Это тебе нервы успокоит после приключений ваших.

В стакане явно было какое-то спиртное, причём самодельное, и хотя Ерёмин пил редко, он решил, на этот раз — можно. Вкус оказался отвратительным, и пришлось заедать горячей картошкой, обжигая губы, но нервы это действительно успокоило. Так успокоило, что через четверть часа, едва закончив ужин, Сергей заснул прямо за столом. Снился ему Звенигород. Тот, придуманный им по дороге. В нём были высокие светлые башни из камня и смеющаяся Соня, только что обнимавшая его за шею, а теперь убегавшая по усыпанной цветами вишни улице.

— Погоди! — прокричал ей вслед Сергей. — Погоди немного.

Но она не желала его слушать, она бежала и смеялась.

— Постой! — просил Ерёмин. — Хоть минутку постой ещё.

— Никаких погоди! Просыпайся!

Сергей резко открыл глаза и увидел, что девчонка трясет его за плечи.

— Утро уже давно! — обрушилась на него Соня. — А он развалился, как король какой. Опять хочешь, чтобы из-за тебя мы по чужим людям ночевали? Вставай да пошли, пока тебя баба Рита не напоила своей брагой. Тут осталось-то идти всего ничего…

Загрузка...