Подарок инкассатору

Часть первая Чудесный блокнот

По субботам Виктора Кармазова назначали старшим маршрута. Сборщиком бегал Михалыч, которому предстояло проинкассировать с полсотни точек и к тому же получить очень неплохое дополнение к своей зарплате в виде чаевых. Михалыч проработал в инкассации семнадцать лет и последние десять кормился только на этом блатном маршруте, обслуживающем большинство магазинов Тушина. Виктор же устроился в банк сравнительно недавно, поэтому бегал сборщиком в самые «малохлебные» дни.

Впрочем, в пятницу тоже отстегивали неплохо: в столовых кассирши, сдававшие в опломбированных сумках дневную выручку, совали инкассатору в лапу копеек по тридцать – сорок, в билетных кассах и станциях техобслуживания перепадало – по полтинничку, а в продуктовых магазинах – по рублю, на который можно было купить, к примеру, две бутылки пива.

Виктору запомнился первый инструктаж Михалыча. «Если в накладной расписался, – наставлял тот, – сумку взял, а рубля не видать ни зги, с серьезным видом воздень указательный палец и пафосно объяви – сегодня пятница! И сделать это – необходимо! В противном случае в следующую пятницу вновь рубль зажмут, а это непорядок, конфликтд со всеми вытекающими». Михалыч именно так и говорил – «конфликтд».

…Накануне Виктор, инкассируя очередной магазин, избежал такого конфликтда, напомнив про пятницу старшему кассиру продуктового магазина Александру Ивановичу. Тот спохватился, извинился, выхватил из кармана рубль, вручил, улыбаясь. После чего доверительно положил руку инкассатору на плечо:

– Слушай, Витек, ты как-то говорил, что рисуешь неплохо?

– Ну, как неплохо… – пожал плечами инкассатор.

С Александром Ивановичем Виктор жил в одном доме, в соседних подъездах. Но познакомились они только в этом магазине, когда кассир сдавал, а Виктор принимал у него деньги. Оказалось, что оба любят рыбалку, и потом даже как-то вместе скоротали вечерок с удочками на берегу протекающей по Тушину речки Сходни. Рыбу, правда, не поймали, зато посидели душевно, выпили, поболтали, узнали, что, кроме всего прочего, один пишет книги, другой – картины…

– Слушай, я тут очередную нетленку наваял, называется «Криминальная рыбалка»… – проникновенно сказал Александр Иванович.

– Почему криминальная?

– Так детектив же! Хотя над названием можно подумать, – отмахнулся писатель. – Я про то, что не мог бы ты к роману иллюстрации сделать, все-таки сам рыбак, разберешься, что к чему. А я проставлюсь, естественно…

– О чем роман-то?

– Ну… там мочат всех и каждого, баб насилуют, мужикам головы отрубают, расстреливают, живьем сжигают…

– А рыбалка тут при чем?

– Так во время нее все и происходит. Да ты прочти, там такая динамика, не оторвешься. – Писатель-кассир выдвинул ящик стола, достал толстую папку и блокнот. На обложке блокнота была известная иллюстрация Василия Перова «Рыболов».

– Вот! Блокнотик я тебе дарю. В нем и рисуй, бумага хорошая, мелованная.

– Чего рисовать-то? – уточнил Виктор.

– Да все, что понравится. Инессу эту, на фашистку похожую, изобрази; повешение хозяина базы; нарисуй, как девчонку в колодец опускают. Только порнушечных сцен не надо, все равно цензура не пропустит. Так, грудь девичью оголи, и достаточно. А вот пожары – это хорошо, хорошо… Ну, и рыбалка, конечно. Типа, в оптическом прицеле убийцы – рыбачок в лодке со спиннингом в руках…

Работа в вечернюю смену имела хотя бы то преимущество, что можно было хорошенько выспаться и прийти на работу, что называется, огурцом. Сегодня это было тем более важно, потому что накануне по окончании маршрута Виктор не только традиционно раздавил с коллегами пузырек на троих, но еще и неслабо догнался дома. Традиция пятницы заключалась в том, что сборщик во время маршрута затаривался бутылкой водки и легким закусоном и после того, как в отделении банка ценности сдавались на хранение кассирам, а оружие – дежурному, инкассаторы с чистой совестью возвращались в машину, выпивали по стакану, третью дозу оставляли водителю и расходились по домам.

Так было заведено. И если бы не переданная писателем папка с «нетленкой», Виктор, вернувшись домой, сварганил бы себе пельмешки, умял бы их под бутылочку пивка и завалился спать.

Но по дороге домой в пустом трамвае инкассатор открыл рукопись и стал читать. Сначала там было про каких-то бандюков, собиравшихся за что-то отомстить неким рыболовам. Потом началось непосредственно про рыбалку, и Виктор так увлекся, что даже пропустил свою остановку. И как тут было не проворонить, когда читаешь такое:

«Вскоре на столике появились черный хлеб, пахучие помидорчики, бледно-розовая редиска, зеленый лучок, маринованные белые грибочки, пара бутылочек пива и бутылка водочки. Марат открыл банку тушенки и, завернув крышку вокруг обструганной палки, пристроил ее к огню – разогреваться. Когда в висящем над костром котелке закипела вода, добавил к уже варившейся картошке головку репчатого лука, щучьи головы и потрошеных окуней. После чего рыбаки налили в стопочки по пятьдесят граммов и, чокнувшись – за улов, выпили.

– Хорошо-то как! – жмурясь от удовольствия, сказал Марат…»

Спохватившись, Виктор подбежал к кабине вагоновожатого и попросил тормознуть. Тот не стал вредничать, трамвай остановил и единственного пассажира выпустил. А Виктор, выскочивший на освещенную фонарями улицу Свободы, домой торопиться не стал. Присел на лавочку, открыл подаренный Александром Ивановичем блокнот и на первой же странице быстренько изобразил карандашом сцену, в которой два рыбака, абсолютно довольные жизнью, сидя за богатым закуской столом, чокаются наполненными стопочками.

Рисовал, а у самого слюнки текли!

Дома, как только разделся и умылся, сразу рванул к холодильнику. Пельмени готовить не стал, закуской под первую стопку стали кусочек бородинского, тонко порезанное сало из морозилки и соленый огурец. Хорошо-то как!

Чтобы стало еще лучше, быстро почистил пяток крупных картофелин, порезал ломтиками, кинул на сковороду с подсолнечным маслом, туда же покрошил луковицу, а когда яство слегка поджарилось, посолил, поперчил красным молотым перцем и кинул сверху три листика лаврушки. Пока дожаривалось, вернулся к рукописи.

«Водочка под горячую, благоухающую уху пошла замечательно. Однако трапеза неожиданно была прервана. Игорь узнал в проплывающей недалеко от берега лодке знакомых спиннингистов.

– Эй, Макс, Валентина, давайте к нам на уху! – крикнул он.

– О! Привет, Игорек, здорово, Марат! – Макс остановил лодку.

– Давайте сюда! Ушица только что с костра! – Для пущей наглядности Игорь поднял ложку и початую бутылку…»

Виктор не удержался, наполнил стопку и выпил не закусывая. Хорошо!

«Помимо четырех бутылок пива Макс выставил на стол пузатую фляжку – со спиртным, Валентина достала из рюкзачка колбасу «Одесскую» и три консервные баночки с паштетами. Впрочем, эти консервы они так и не открыли. Все налегли на уху, и, когда тарелки и котелок опустели, а от окуней и щучьих голов остались одни косточки, захмелевшие рыбаки были в состоянии закусывать лишь овощами да грибочками…»

Виктор схватился за карандаш. Описываемая сцена на берегу Рузского водохранилища стояла у него перед глазами, и, когда картошка на сковороде начала подгорать, картинка была в деталях отображена на второй странице блокнота. Рисовал Виктор быстро…

Но, поставив внизу рисунка подпись и закрыв блокнот, он больше не думал ни о карандаше, ни о рукописи. Картошечка, хоть и слегка подгоревшая, была изумительно вкусной. Такую он ел, служа на границе, и называли картошку почему-то «шмель». Как ложился спать, Виктор не запомнил, наверное, потому, что в бутылке осталось совсем чуть-чуть, на донышке…

Утром убрал ее в холодильник. Сегодня после маршрута он вновь собирался выпить с Михалычем, но по традиции на этот раз угощать будет напарник и поставит он не одну поллитровку, а две – потому как суббота, банный день.

Все-таки работа во вторую смену имела и недостаток – пообщаться с друзьями можно было только в выходные, а они у Виктора приходились на воскресенье и понедельник. Такая вот специфика опасной профессии. И если бы не рисование, Виктор просто не знал бы, чем занять время с утра и до трех дня, когда пора было выдвигаться на работу.

Обзаводиться семьей он не спешил, считая, что сначала в жизни надо обустроиться, а для этого необходимо как минимум получить высшее образование, поэтому поставил себе цель – поступить в полиграфический институт. В том, что поступит с первого раза, Виктор не сомневался. Не сомневался и в том, что благодаря таланту художника, который пока не оценен публикой, станет известным и богатым. Хотя бы потому, что ему самому очень нравились свои рисунки. Нравились аж до трепета, до восторга.

Вспомнив, что вчера что-то рисовал, Виктор нашел блокнот с перовским рыболовом на обложке и открыл первую страницу. На ней два вдрызг пьяных мужика что-то доказывали друг другу, стуча кулаками по столу. На столе «красовались» остатки прежней роскоши: опрокинутые пустые бутылки, надкусанные помидоры, пустая банка из-под тушенки с торчащей из нее деревянной ложкой…

Виктор тряхнул головой и перевернул страницу. В другом ракурсе – тот же стол, заваленный разнообразной снедью, но еще и с закопченным котелком посередине, пустыми и полупустыми бутылками. За столом четверо, из них двое, по всей видимости, дошли до кондиции и спят мордами в тарелках, а еще двое, парень и девушка, отведя в стороны руки с пустыми стаканчиками, слились в поцелуе на брудершафт.

Стоп, стоп, стоп! Виктор протер глаза. Ну, выпил вчера, подумаешь, так ведь нормально выспался, и с памятью всегда без проблем. Но вот этого поцелуя – Виктор хорошо помнил, он не рисовал. Да и в тексте никакого поцелуя не было, с чего бы жена Макса стала целовать очкастого Игоря? Хотя…

Виктор взял страницы рукописи. Да, вот эта страница, на которой некие Макс и Валентина присоединяются к знакомым рыболовам и вместе пьют и закусывают. Но дальше-то он не читал. А что там, кстати, дальше?

Дальше начиналась глава, в которой какие-то отморозки поджигали лодочный ангар рядом с рыболовной базой, затем рассуждали о предстоящих в недалеком будущем соревнованиях по спиннингу.

Виктор отыскал ластик и очень тщательно стер обе картинки. После чего две первые страницы вырвал из блокнота, порвал и выбросил в пакет для мусора. Немного подумал, достал клочки бумаги, бросил в раковину и поджег спичкой. Когда от них остался только пепел, смыл его водой. До выхода на работу времени оставалось прилично, и Виктор, включив магнитофон с любимой группой «Воскресение», вновь взялся за рукопись.

Читать было интересно. Хотя бы потому, что автор очень живописно описывал процесс рыбалки. Но в нетленке было и многое другое. Как-то произвольно Виктор схватил карандаш и набросал иллюстрацию к только что прочитанному абзацу:

«– А вот и та самая тварь! – крикнула Инесса Станиславовна, увидев фотографию улыбающейся девушки. – Это она моего Жору подставила, сучара!

– Значит, двоих уже вычислили. – Правой рукой Волохов стиснул ее грудь, а левой вновь разлил коньяк по рюмкам. – Предлагаю выпить за наши потенциально первые жертвы…»

– Да по этой книге можно кино снимать! – сам себе сказал Виктор, поставив в рисунке после своей подписи последнюю точку и перевернув страницу блокнота.

Сюжет нетленки был острее некуда, хотя и в необычном антураже. Во всяком случае, Виктор до этого не читал и не знал ни одной вещи, где основное действие разворачивалось во время соревнований по ловле рыбы спиннингом. На этих самых спиннингистов некая организация под названием «Высшая справедливость» устроила целенаправленную охоту.

Другими словами, десяток снайперов, замаскировавшись на берегу, принялись выборочно отстреливать намеченные жертвы. За главного у боевиков был полковник Волохов, по чьему приказу на территории рыболовной базы и в ее окрестностях боевики устроили настоящий беспредел.

Карандаш Виктора замелькал над блокнотом, отображая сцены убийств. Вот рыболов с густыми бакенбардами упал в лодку, получив пулю в спину, вот другой мужчина задергался в петле после того, как у него из-под ног выбили табуретку, вот снайпер в камуфляжной форме берет на мушку парня, стоявшего в лодке со спиннингом в руках…

Чуть ли не каждая страница текста была достойна иллюстрации, и Виктор рисовал, читал и рисовал, рисовал. Оторвался от блокнота и рукописи, когда до выхода на работу осталось пять минут, вспомнил, что не пообедал и, быстро сварганив пару бутербродов с колбасой, выскочил из дома.

Произведение Александра Ивановича читал и в трамвае, и во время маршрута – когда появлялась возможность, то есть либо во время движения автомобиля, либо пока Михалыч инкассировал очередную точку. Водитель, по прозвищу Судак, был неразговорчив и потому Виктора от чтения не отвлекал, что радовало. Михалыч – сборщик, вернувшись в машину и передав старшему – Виктору Кармазову сумку с деньгами, всего лишь объявлял название следующей точки, хотя все знали это и без него – маршрут был расписан по минутам и, можно сказать, по метрам.

Помимо опломбированных сумок Михалыч приносил и кое-что другое. Из булочной – батон белого, из овощного – пакетики с квашеной капустой и солеными зелеными помидорами, из продуктовых – три пакета молока и граммов семьсот колбасы «Любительской», нарезанной правильными ломтиками, и, конечно же, водку. Надо заметить, что ни за продукты, ни за спиртное инкассатор не платил ни копейки: так было заведено – давали. Сюрпризом для водителя и старшего маршрута стали шесть бутылочек пива, и не какого-нибудь, а произведенного в Польше, с овальной этикеткой, на которой танцевали юноша и девушка. Какой-никакой, но традиционный субботний праздничек по окончании маршрута инкассаторов ждал.

Зачитавшись, Виктор не заметил, как пролетело время и они вернулись к отделению банка с двумя мешками, набитыми деньгами. Сумки сдали без проблем и быстро. Затем, разоружившись, пили в машине, и, опять же по субботней традиции, водитель развез инкассаторов по домам.

Одно дело – выпить дозу, другое – почти две дозы, к тому же, можно сказать, с условной закуской. Для закаленного Михалыча и три стакана с одним соленым огурцом оказались бы в самый раз. Виктор же заметно захмелел. Но и был этому рад, тем более – завтра на работу не идти, тем более – притащил домой парочку пива.

Разувшись, одну бутылку открыл и сделал три жадных глотка. Вторую вместе с пакетом молока убрал в холодильник. Завтра утром в охоточку можно будет сварить на этом молоке геркулесовую кашу, которую Виктор любил с детства, особенно если ее чуть-чуть подсластить и сверху бросить кусочек сливочного масла. Сейчас есть вроде бы не хотелось, но к пиву Виктор достал из кухонного шкафа вяленого подлещика. Постелил на столе газету и быстро, умеючи почистил рыбу. Газету с очистками выбросил в мусорное ведро, а ребра, спинку с хвостом и толстую, блестящую жиром икру выложил на тарелку.

Когда половина икры была съедена, ребра обглоданы, а первая бутылочка пива выпита, Виктор помыл руки и взялся за блокнот. Он не забыл, что нарисованные накануне две сцены на берегу водохранилища утром оказались словно бы кем-то перерисованы, что он стер картинки ластиком, а вырванные страницы сжег. Потому и не спешил открывать блокнот: вдруг и с новыми рисунками случилось нечто подобное.

А когда открыл, едва не поперхнулся холодным пивом из второй бутылки. Он помнил, что запечатлел эпизод, в котором Волохов одной рукой беззастенчиво лапает Инессу, а в другой держит бутылку коньяка. Далее по тексту он практически насилует женщину, и Инессе приходится терпеть эту так называемую вербовку.

Саму сцену насилия, помня просьбу писателя не увлекаться порнушкой, Виктор рисовать не стал, хотя у него это неплохо бы получилось. Но сейчас на листе блокнота была именно порнография, причем не соответствующая сюжету романа. В отличие от текста, на рисунке Инесса была «госпожой»: оставшаяся лишь в бюстгальтере и очках, она, очень довольная, оседлала Волохова, словно наездница усмиренного жеребца.

Виктор приложил холодную бутылку ко лбу и перевернул страницу. Картинка, нарисованная несколько часов назад, была в два плана: на ближнем болтался в петле только что повешенный мужчина, на дальнем – девушка со связанными за спиной руками стояла на коленях перед Волоховым и выкрикивала проклятия палачам. По тексту табуретку из-под ног директора базы выбили после того, как его жена отказалась добровольно выполнить похотливые требования боевиков. Повесив мужа, те для начала Людочку избили, затем стали по очереди насиловать.

Теперь на ближнем плане директор базы был жив, но со все той же петлей на шее сидел на крыльце гостиницы, обхватив голову руками, а балка, к которой был привязан другой конец веревки, оказалась сломанной. На дальнем плане мужчина в камуфляже стоял, широко расставив ноги и задрав голову, а Людочка уткнулась ему головой в пах.

«Вот оно как! – Виктор приложился к бутылке. – А в блокноте сюжетец-то изменился. И не просто изменился. Директор чудом спасается, а его жена, чтобы палачи не придумали новую казнь, исполняет все, что от нее требуют. Получается, блокнот и нарисованные в нем персонажи живут своей собственной жизнью?»

Он принялся перелистывать страницы. Рисунки изменились на каждой. Днем он нарисовал лодку с веслом, у которого только что отстрелили лопасть, теперь эта лодка была наполовину затопленной, а спиннингист вместо того, чтобы ловить рыбу, лежал в ней навзничь, с окровавленным лицом.

Виктор рисовал сцену драки рыболова и боевика в прибрежных камышах, и в ней положительный герой явно одерживал верх – так было по сюжету! Но на изменившейся картинке боевик вонзал сопернику нож в горло.

Зато на другой картинке один из спиннингистов, который опять-таки по сюжету отправлялся на дно с пулей в груди, на странице блокнота из последних сил выползал на берег…

«Ну и что мне со всем этим делать? – Виктор нервно захлопнул блокнот. – Сжечь, так же как и две первые страницы? Или повременить, посмотреть, возможно, картинки вновь изменятся. Интересно-то как!»

Пиво кончилось. Рыба осталась. А хмель вроде бы выветрился. Или же, наоборот, Виктор пребывал в неком опьянении – с чего бы тогда ему мерещились изменения в собственноручно нарисованных картинках? Ведь могло же быть такое, что водку, которую они распивали после маршрута, как говорится, «ключница делала». Но ведь и две вчерашние картинки по прошествии времени тоже изменились, а вчера водку пили другую, не может такого быть, чтобы и с той «ключница» постаралась.

В блокноте все дело? Или в карандаше? Или в нем самом? Непрочитанными в нетленке оставалось страниц пятьдесят. Но и прямо сейчас, по памяти Виктор мог бы выдать десятка два рисунков, и каждый отображал бы страсть, смерть, спасение, и все – в динамике, в динамике! Интересно, что скажет Александр Иванович, если увидит иллюстрации, так сказать, «по мотивам»?

На подоконнике у Виктора пылилась бутылка самогона, привезенная из деревни Плосково, где он как-то гостил у родного дядьки. Самогон Виктор не любил, зато берег для друзей, хотя в холодильник бутылку не убирал, чтобы место не занимала. Теперь решил махнуть теплой мутноватой жидкости крепостью градусов под семьдесят, глядишь, какая-нибудь мысль возникнет.

Махнул стопочку, закусил соленым огурцом. Открыл в блокноте чистую страницу. Рука словно бы сама собой начала отображать один из типичных сюжетов нетленки. В романе было сплошное насилие, больше всего описывались убийства, Виктор же очень быстро набросал сценку, в которой привязанная к флагштоку девушка готова была сделать для боевиков все, только бы ее не убили. Он нарисовал крупным планом ее искаженное страхом лицо, молящие о пощаде глаза…

По сюжету перед ней должен был стоять некий Цыплаков, с довольной улыбкой расстегивающий брюки. Цыплакова Виктор рисовать не стал. Вместо него взял да и нарисовал условного парня, но подразумевая себя – такого, каким был сейчас – в футболке, спортивных штанах и тапочках, готового воспользоваться покорностью беззащитной девушки. Рисовал Виктор очень быстро…

Отложив блокнот, наполнил стопочку, крякнув, выпил и закусил. После чего задумался – что же на самом-то деле происходит? Крыша у него поехала или блокнот творит чудеса? Впрочем, происходящее Виктору было очень интересно и даже приятно. Пусть даже и крыша у него поехала, все равно он испытывал какой-то особенный кайф. С другой стороны, не мог он ни с того ни с чего сдвинуться. Значит, все дело в блокноте. В блокноте?

Он вдруг ощутил боль в правом ухе, – словно кто-то со всей дури кулаком врезал. Скривился. И вновь боль – на сей раз в правом боку. Машинально выполнил руками блок, защищая туловище, и тут же вновь скривился от возникшей боли в предплечье.

Догадался, что его бьют. Кто? Почему? За что? Взгляд упал на страницу блокнота. На той странице он нарисовал лишь условного себя и готовую к любым унижениям Валентину, но теперь там возник новый персонаж, по всем признакам некто Эдуард Лещевский. Его образ Виктор до сих пор на бумагу не перенес, но именно таким он Лещевского и представлял. И вот этот Эдуард прямо у него на глазах, вернее, на странице блокнота, появился откуда ни возьмись и на него же, Виктора, с кулаками и набросился…

В тексте нетленки Эдуард накануне соревнований начал флиртовать с Людочкой, добился от нее взаимности и за это получил от ее ревнивого мужа в грызло. На следующий день Эдуард решил от ревнивца держаться подальше, благо в соревнованиях был заявлен как запасной. Однако, когда увидел творившийся беспредел, бросился выручать насилуемую девушку, но тут же был схвачен и связан. Но всего этого Виктор не рисовал!

Больно, больно, больно…

Наткнувшись пальцами на ластик, Виктор интуитивно провел им по открытой странице блокнота. Тут же посылы боли прекратились. Он с усердием стал стирать картинку, и все… все! Страница в альбоме стала чистой, хотя ушибленные места на нем самом давали о себе знать.

Может, позвонить Александру Ивановичу? Ведь это его рукопись и блокнот. А может, все дело в его, Виктора, умении художника настолько достоверно отображать персонажи, что они начинают жить на бумаге своей жизнью?

Виктор выхватил из лежавшей на тумбочке пачки бумаги чистый лист формата А4. Быстро отобразил сцену, в которой посередине водоема покачиваются борт о борт две лодки и в одной рыболов только что вытащил из воды якорь, во второй некто в камуфляжной форме держит его под прицелом карабина. По ходу сюжета в следующую секунду боевик нажимал на спусковой крючок и отстреливал Максиму мизинец на руке. Тот ронял якорь, который пробивал в лодке приличную дыру, а еще через секунду со стороны ближнего острова раздавался выстрел, и боевик получал пулю в затылок.

Постаравшись, Виктор скопировал эту же картинку на странице блокнота. Потом махнул еще самогона и завалился спать. Разбираться со всеми этими сюжетами и рисунками следовало утром, на свежую голову.

Разбуженный телефонным звонком, Виктор услышал в трубке голос дежурного по инкассации. Часы показывали половину десятого утра, а дежурный не столько попросил, сколько потребовал выйти сегодня поработать во вторую смену – за отгул, мол, Михалыч что-то приболел, а в резерве никого нет. Каких-то планов на вечер Виктор не строил, к тому же воскресный маршрут был самым легким и коротким, да и перечить дежурному не хотелось. Виктор и не стал перечить, согласился выручить и лишь после того, как повесил трубку, вспомнил, что сборщиком на его маршруте по воскресеньям бегает товарищ Козлов – самый неприятный человек среди всех работников банка.

Сетовать было поздно. Хорошо хоть, голова после вчерашнего смешения водки, пива и самогона не болела. Умывшись-побрившись, попил чайку. Наполовину полная бутылка мутноватого самогона стояла на столе. Тоскливо на нее поглядев, Виктор пощипал себя за кончик носа и убрал «праздник души» в холодильник – на вечер.

После маршрута, кстати, выпивон с напарником не грозил – товарищ Козлов, когда бегал сборщиком, хоть и получал чаевые в виде той же поллитровки, никогда никого не угощал, все, что «отстегивали» кассирши, прятал в объемистый портфель, который в начале маршрута ставил себе между ног. Сам же от угощений никогда не отказывался, видимо руководствуясь поговоркой: «Бьют – беги, дают – бери». Уж на что был лояльный к сослуживцам дядя Миша Хлепатурин, всю свою жизнь отдавший инкассации и теперь работавший в сумочной, так и тот за глаза называл Козлова не иначе как кАзёл, словно выплевывая это «А»…

На листе формата А4 были все те же две лодки, покачивающиеся на волнах, на одной стоял Максим, держа якорь, на другой – боевик с карабином. Виктор вздохнул и открыл блокнот на заложенной карандашом странице, – никакого соответствия дальнейшему сюжету! По новой версии развития событий Максим, не дожидаясь выстрела, умудрился швырнуть якорь в боевика, который угодил тому в грудь. Боевик все-таки выстрелил, но в воздух, и теперь, на картинке, опрокидывался с лодки в воду с гримасой удивления, отчаяния и боли.

Блокнот! Все дело в блокноте!!!

А если нарисовать в нем не сцены из рукописи, а что-нибудь другое? Неужели и это тоже начнет жить своей жизнью? Что нарисовать, что? Виктор никогда не жаловался на недостаток воображения, а тут словно вошел в какой-то ступор. Уставившись на холодильник, в котором мерзла наполовину полная бутылка самогона, только о ней и думал, только ее нарисовать и хотел.

И ведь нарисовал. Сначала на новом листе бумаги формата А4, затем на чистой странице блокнота. И там, и там, бутылка стояла на его кухонном столе, а он сам сидел перед ней и держал в руках пустой стакан – то ли только что выпил, то ли собирался его наполнить. Сидел, глядя на два одинаковых рисунка, и чего-то ждал. А когда, зажмурившись, представил только что нарисованное, а затем открыл глаза, увидел, что на страничке блокнота произошли изменения – теперь стакан в его руке был наполнен доверху мутноватой жидкостью. Виктор вновь зажмурился… Теперь на рисунке он подносил стакан к своему рту. Моргнул еще раз – стакан пустой, человек, только что его выпивший, морщится, вроде бы от удовольствия.

Внутри у Виктора все потеплело, похорошело, легкий хмель ударил в голову. Вот оно как! Хорошо, хорощидзе! Блокнот-то какой чудесный! Этак ведь можно, можно… Виктор как-то враз почувствовал опьянение. А через несколько часов ему идти на работу – там оружие получать, сумки с деньгами принимать, потом в банк сдавать…

Так! Он открыл холодильник. Бутылка все так же стояла на полке, но теперь горячительной жидкости в ней стало заметно меньше. Значит, и в самом деле каким-то образом через рисунок в блокноте – махнул стакан?! Виктор схватился за ластик и с усердием стер последнюю картинку. Не протрезвел. Либо протрезвел, но казалось, что все еще пьяный. Если блокнот действительно обладает такими чудесными свойствами, сколько же можно с его помощью сотворить!

Но думать об этом надо на трезвую голову. И Виктор вновь завалился спать, благо до выхода на вечерний маршрут оставалось несколько часов…

Спал недолго, а проснувшись, для начала довольно плотно пообедал. Сварил себе не типичную порцию пельменей, не тринадцать штучек, что подавали, к примеру, в «Варениках» вблизи кинотеатра «Баррикады», а ровно в два раза больше. И в отличие от столовой порции, снабдил свою, помимо кусочка сливочного масла, еще и двумя столовыми ложками майонеза, добавил на край тарелки жгучей горчички и в меру покапал уксуса на исходящие аппетитным паром пельменьки. Под такое бы блюдо да сто пятьдесят самого-ночки, но нельзя – впереди маршрут, тем более напарником будет настоящий кАзёл.

Виктор замечал, что иногда от обильной еды чувствовал что-то похожее на легкое опьянение. Так было и теперь, когда он отправился на работу, хотя, возможно, это являлось последствием выпитого утром самогона.

Недочитанный роман «Криминальная рыбалка» на работу не взял, зато прихватил блокнотик с карандашом и ластиком. Хотелось кое-что проверить.

Товарищ Козлов, как всегда, появился в отделении банка раньше напарника, был в форменном инкассаторском костюме синего цвета, на котором красовались наградные колодки – якобы им заслуженные. Ни один работник банка в его заслуги не верил – ничего этот кАзёл не мог заслужить по-честному.

Виктор Кармазов поздоровался с ним по-деловому, постаравшись в его сторону не выдыхать. Хотя в плане пьянства Козлов, каким бы ни был сложным человеком, никого никогда не упрекал – сам еще тот алкоголик. И все-таки Виктор не стал будить лихо, пока оно тихо. Он задумал другое.

Водителем тушинского маршрута оказался Джон Маленький. В отделении банка Джонов было трое: Джон Большой, просто Джон и Джон Маленький. На самом деле Джон Маленький был из этой троицы самый старший и опытный, просто ростом не вышел. Зато буквально все маршруты знал от и до, да и вообще нормальный был мужик, с которым и поговорить было о чем, и поржать.

Человек он был простой. После первой же проинкасси-рованной Козловым точки Джон Маленький невинно так поинтересовался:

– А что это вы, товарищ сборщик, в свой знаменитый портфель убрали?

– Домой кое-что прикупил, – огрызнулся тот.

– И что же именно? Не полкило ли колбасы, которой кассирша этого продовольственного обычно инкассаторов угощает?

– Нет. Нет! – взъярился Козлов. – Я эту колбасу на свои кровные купил!

– Гы-гы-гы, – отозвался водитель. – Обычно ребятам здесь забесплатно закуску дают, особенно по воскресеньям, а вы, значит, прикупили за свои кровненькие? Гы-гы…

– И нечего ржать! К сто пятому продуктовому давай рули!

– Я и рулю.

– Вот и рули!

– Вот и рулю…

– Вот и рули!!!

– А в сто пятом пузырек тоже за свои кровные покупать будете?

– Не твое дело…

– Чего это не мое? Я, могёт быть, как и все нормальные люди, мечтаю вечерком махнуть дозочку, заслуженную честным трудом…

– Ну так и махни! Я-то тут при чем?

– Выражаясь простым языком, вы, товарищ сборщик, куркулятничаете.

– Кто куркулятничает? Я куркулятничаю?

– Ну не я же. И не Витек…

– Да вы мне в сыновья годитесь! Да вы, да ты…

Виктор в разговоры-споры не вмешивался, держал в руках блокнот и никак не мог решиться, какую же нарисовать сцену из романа «Криминальная рыбалка». Либо девушку, которую боевики собираются опустить на цепи в колодец, либо рядом с тем же колодцем – многострадальную Людочку, на оголенной спине которой садист Цыплаков вырезает ножом «В» и «С» – первые буквы названия организации «Высшая справедливость».

Для начала нарисовал колодец. Обычный бревенчатый колодец – с козырьком, деревянным воротом, вокруг которого намотана цепь, и с изогнутой металлической ручкой.

«Нет, – вдруг решил Виктор, – опускание в холодную воду – ерунда, а вот повешение – совсем другое дело!»

Он перевернул страницу и нарисовал уже привычное крыльцо гостиницы, внизу – табуретку, к балке наверху пририсовал веревку, продетую в петлю голову человека, которого собирались повесить боевики. Нарисовал и боевика, собиравшегося выбить табуретку из-под ног приговоренного. Ну а приговоренным, конечно же, оказался товарищ Козлов – в своем форменном костюме и к тому же с портфелем в руках.

Козлов, усевшийся на сиденье рядом с водителем, передал назад сумку с выручкой, сам же взялся за портфель, открыл его, вытащил из внутреннего кармана пиджака что-то объемистое, завернутое в газету… И тут Виктор, посмотрев на страницу блокнота, закрыл глаза.

Открыл, услышав хрип. Товарищ Козлов, забыв о портфеле и о свертке, держался руками за горло, словно пытаясь что-то от себя оторвать. Виктор взглянул на страницу блокнота: боевик стоял рядом с крыльцом, уперев кулаки в бока, табуретка и портфель валялись в стороне, а под балкой корчился в петле мужик в инкассаторском костюме.

– Сборщик, ты чего? – закричал Джон Маленький. – Что с тобой? Помощь нужна? Витек, чего это с ним?

Виктор, как-то в одно мгновение осознал, что если моргнет еще раз, то у сидевшего рядом с водителем Козлова впредь навряд ли появится возможность куркулятничать. Ластик был под рукой, и Виктор быстро стер только что нарисованное. И тут же товарища Козлова отпустило.

– Хлопцы! – выдавил он. – Что это было-то? У меня горло как будто сдавливать начало?

– Это вас, товарищ сборщик, жаба чуть не задушила, – нашелся водитель, хотя, обернувшись на Виктора, округлил глаза и вытянул лицо, мол, сам ничего не понимает.

Виктор пожал плечами, мол, тоже не в курсе, при этом вырвал страницу со стертым рисунком и выбросил ее в приоткрытое окошко. Джон Маленький подозрительно уставился на блокнот, но ничего не сказал, завел машину и тронулся катать маршрут дальше, благо и без подсказки инкассаторов знал, какая точка будет следующей. А Виктор стал вспоминать эпизоды из нетленки, которые не заканчивались смертью, но приносили персонажам страдания.

По сюжету романа «Криминальная рыбалка» нехило помучиться пришлось Эдуарду Лещевскому. Мало того что его избили, так потом еще прибили гвоздями ладони и ступни к стене гостиницы – типа распяли, а Инесса принялась бросать в него стрелы, предназначенные для игры в дартс…

Когда сборщик ушел инкассировать очередной магазин, Виктор быстро нарисовал эту сцену, только вместо рыболова распятым оказался товарищ Козлов. Последнюю точку в рисунке поставил, когда тот вернулся в машину. Виктор принял от него сумку, проверил пломбу и накладную, сумку убрал в мешок, накладную – под скрепку к другим накладным. Посмотрел на альбом и, дождавшись остановки машины перед светофором, закрыл глаза.

Товарищ Козлов закричал. Закричал и Джон Маленький – от неожиданности или просто испугавшись поведения инкассатора, на поясе которого, между прочим, висела кобура с пистолетом, – мало ли что тому на ум придет. Козлов, продолжая орать, и впрямь схватился за кобуру, но тут же, словно обжегшись, отдернул руку, засучил ногами.

Крики прекратились, как только Виктор несколько раз провел ластиком по рисунку. Страница альбома вновь стала чистой, и он ее поспешно вырвал и выбросил в окно. Козлов же сидел весь в поту и, тяжело дыша, в страхе крутил головой по сторонам. Водитель тоже успел вспотеть.

– Что с вами? – негромко поинтересовался Джон Маленький.

– Не знаю, хлопцы! Ладони вдруг очень сильно заболели, и ноги, и вообще все тело начало болеть…

– Может, вам в больницу надо?

– Нет, нет, все прошло. – Пожилой инкассатор вытер рукавом лицо.

Светофор поменял свет на зеленый, и вскоре водитель остановил машину напротив очередного магазина, идти в который сборщик не спешил – никак не мог отдышаться. Наконец Козлов жалостливо посмотрел сначала на Джона Маленького, потом на старшего маршрута.

– Вот что, хлопцы… Ты, Карма, может, добегаешь за меня маршрут? Все чаевые твои, конечно. А я передохну, ладно?

Виктор пожал плечами.

– И вот еще что. – Козлов схватил свой портфель, стал доставать из него свертки и совать их удивленному водителю. – Бери, бери, не стесняйся. И потом не говори, что меня жаба душит. Нет-нет-нет!

– Да чего ты мне-то даешь, – обрел дар речи Джон. – Назад передай, старшему, там места много.

– Стакан-то у тебя есть? – спросил Козлов.

– Естественно. – Водитель открыл бардачок и кивнул на граненый стакан.

– Доставай! – скомандовал сборщик, а сам освободил от газеты бутылку водки и свинтил крышку. Не мешкая, налил себе ровно дозу, залпом выпил. – Все, хлопцы, остальное – вам.

Воскресный маршрут был и без того коротким, к тому же Виктору осталось проинкассировать меньше половины точек, но чаевых он насобирал больше, чем в будни. Понятно, почему ветераны инкассации, как правило, бегали сборщиками по субботам и воскресеньям.

Эксперименты с чудесным блокнотом Виктор пока прекратил – не было возможности взяться за карандаш, да и без того многое прояснилось. Если свойства блокнота не исчезнут, сколько же всего можно напридумывать и осуществить! Но только не при свидетелях и не сейчас, а в одиночестве и дома.

Остаток маршрута Козлов просидел на заднем сиденье, тише воды, ниже травы. Джон Маленький тоже помалкивал. Поговорили они с Виктором, только когда сдали в отделении банка ценности и оружие и распрощались с Козловым. Они сели в машину, и, глядя, как Козлов, словно пыльным мешком прибитый, идет по вечерней московской улице с необычно тощим портфелем в руке, Виктор медленно выпил стакан водки.

– Чего это с Козлищем случилось? – спросил Джон Маленький.

– Понятия не имею, – ответил Виктор, закусывая бутербродом с колбасой. – Может, ты своими подковырками и в самом деле у ветерана совесть разбудил.

– Сомневаюсь. – Водитель подозрительно посмотрел на Виктора. – Слушай, а чего это ты там все время рисовал?

– Да так, практикуюсь, хочу в полиграф поступить.

– Засвети!

– Не могу. Плохая примета.

– Да брось, когда это художники свои творения скрывали…

– Нет, Джон, извини.

– Если не покажешь, домой не повезу, общественным транспортом добираться будешь, – пригрозил водитель.

– Думаешь, испугал?

– Ладно, шучу, – улыбнулся Джон Маленький. – Не хочешь, не открывай свои секреты. Помчались…

Дома Виктор долго сидел перед блокнотом, открытым на чистой странице. Таких страниц оставалось гораздо больше, чем использованных. Пересматривать рисунки не спешил, хоть и было любопытно, – наверняка там вновь произошли изменения. Сначала надо было дочитать рукопись, и он взялся за стопку листков.

Накал страстей в нетленке не снижался, даже наоборот. Положительные и отрицательные герои гибли едва ли не на каждой второй странице. В кульминации рыбаки, как и следовало ожидать, одерживали верх над злодеями.

По тексту разоруженных бандитов запирали в канцелярии гостиницы, которую те сами облили бензином, с целью сжечь в ней плененных спиннингистов. Но Лещевский не стал ждать законного правосудия и, мстя за себя и товарищей, выстрелил в гостиницу из ракетницы:

«…Шипящая красная ракета, предназначенная для сигнала «Финиш!», вырвалась из ракетницы и, чуть вильнув, устремилась в сторону окна гостиницы, из-за решеток которого потрясали воздух кулаки.

Все могло закончиться по-другому. Волохову достаточно было подставить под ракету ладонь, и он отделался бы лишь ожогом. Но полковник отдернул руки и присел, вжав голову в плечи. Искрящаяся ракета влетела в помещение, ударилась в дверь, запертую с внешней стороны на засов, и упала на залитый бензином пол.

– Вот вам высшая справедливость! – сказал Эдуард Лещевский».

Это была последняя страница рукописи. Боевики сгорали вместе с гостиницей, никто из рыбаков даже не подумал прийти им на помощь, а кто-то в это время, ни о чем не догадываясь, продолжал ловить рыбу…

История Виктору понравилась, нарисовать действительно можно было многое. Но, наверное, лучше не в альбоме, а на обычных листах – так рисунки и сканировать проще, и сюжет на них меняться не должен. И все-таки ключевую сцену, когда Лещевский наводит ракетницу на гостиницу, Виктор нарисовал в блокноте. Очень было интересно, что может в такой ситуации измениться, после того как художник ненадолго закроет глаза.

Но прежде Виктор не отказал себе в удовольствии достать из холодильника самогонку и налить стопочку. В бутылке осталось еще примерно на три приема. Нормально. Вспомнил, как нарисовал себя, пьющего, после чего и в самом деле слегка захмелел. Что ж, пора было провести очередной эксперимент. Виктор моргнул. На рисунке в блокноте Лещевский уже не целился из ракетницы в окно гостиницы – его руку перехватил оказавшийся рядом приятель, который, видимо, хорошо понимал, чем может закончиться выстрел. Виктор моргнул еще раз.

На рисунке кто-то из сцепившихся друзей-рыболовов все же нажал на спусковой крючок. Но сигнальная ракета полетела не в окно гостиницы, а в совершенно противоположную сторону – прямо в него, Виктора.

Он не стал прятаться, как отрицательный герой романа «Криминальная рыбалка» полковник Волохов. Вместо этого схватил со стола бутылку и выставил ее перед собой. Сигнальная ракета, вырвавшаяся со страницы блокнота и появившаяся на кухне обычной тушинской квартиры, врезалась в поллитровку, которая лопнула с коротким треском. Осколки и искрящаяся ракета упали на раскрытый блокнот, на него же вылились остатки самогона, сразу занявшиеся огнем. Виктор отпрянул, наткнулся на стул и упал, но тут же вскочил.

Чудесный блокнот горел голубым пламенем. Виктор дернулся было его схватить, но пожалел руки, хорошо понимая, что погасить огонь все равно не получится. Блокнот сгорел быстро – вместе с рисунками, которые отображали ситуации из пока не опубликованной нетленки, но обретавшие на чудесных страницах самостоятельную жизнь.

Какое-то время Виктор Кармазов глядел на пепел. Потом оделся и выбежал из дома в ночное Тушино. Он хорошо помнил, где именно выбрасывал из окна машины странички блокнота со стертыми рисунками. Таких страничек было две, и хотя бы одну из них он очень надеялся отыскать!