Под тем же солнцем

Глава 4. Апрель. Антон

Антон Прилучный проснулся во второй половине дня с очень тяжелой головой. Открыл глаза и попытался сфокусироваться на люстре, однако значительного успеха не достиг. Воспоминания о вчерашнем вечере были туманные и немногочисленные. Появилась смутная мысль о крепком сладком чае с лимоном и исчезла. Следующим в воспаленном мозгу возник образ соблазнительного толстобокого мандарина, лежащего в кармане его, Антоновой, куртки. Вот, собственно, и она, примостилась около головы и почему-то вывернулась наизнанку. Снова закрыв глаза, Антон нащупал мандарин и умудрился ловко очистить его от шкурки. Вчера кто-то навязчиво совал ему фрукты «на дорожку», изображая гостеприимного хозяина. От бананов, судя по всему, удалось отбиться, а мандарин ему все-таки всучили. Вот только кто был этим хозяином с гипертрофированным чувством гостеприимства, Антон категорически не помнил. Мандарин возымел волшебное действие, и Антон почувствовал себя несколько лучше. Перестал ныть желудок, голова успокаивалась. Глаза, правда, до конца так и не открывались. Но лиха беда начало. Рядом послышалось шумное дыхание, и Антон ощутил на лице что-то горячее и шершавое.

Лизнув хозяина в нос, Рембо отодвинулся и демонстративно чихнул.

Антон собрал волю в кулак и просипел:

– Понимаю, брат. Самому страсть как противно…

Антон Прилучный не был – хвала Создателю – ни алкоголиком, ни наркоманом. Выросший в нормальной, вполне интеллигентной семье, обычно Антон мог похвастать приятной внешностью и незаурядными способностями. А нынешнее его несимпатичное состояние объяснялось просто – на рассвете он вернулся с грандиозной вечеринки по случаю дня рождения приятеля. Начиналось все вполне пристойно, так же могло и завершиться. Просто не надо было на выходе из кабака пить самбуку «на посошок».

По пути в ванную Антон взглянул в зеркало и нашел в себе силы подумать, что приятная внешность выглядит, пожалуй, немного иначе.

Удивительно, до чего все непостоянно в подлунном мире. Еще вчера в этом самом зеркале отражался симпатичный молодой человек, энергичный и подтянутый, одетый просто, но элегантно. А сейчас с той же отражающей поверхности на Антона недружелюбно косилось заплывшим глазом взлохмаченное существо, неравномерно поросшее темной щетиной. Волосы торчали дыбом, придавая голове странную неэргономичную форму. Вывалявшийся в колючках верблюд и тот выглядел бы куда более презентабельно, нежели персонаж, созерцанием которого непродолжительное время занимался Антон.

После контрастного душа, литра кефира, двух чашек кофе и таблетки аспирина неприятный тип социально опасной наружности начал исчезать, уступая место прежнему, слегка помятому Антону. В голове еще немного шумело, но к окружающему миру начали возвращаться краски.

Проведя ревизию карманов, Антон вытряхнул мусор, вытащил пустую пачку из-под сигарет с криво нацарапанным именем «Ира» и нечитаемыми цифрами и отправил все это в помойное ведро. На вчерашней рубашке в районе плеча Антон с удивлением и некоторым неудовольствием обнаружил отпечаток яркой губной помады. Никакой Иры он, разумеется, не помнил, женщин с накрашенными губами не любил, потому решил не напрягать измученную нарзаном память, рубашку сунул в стиральную машину и с чувством выполненного долга налил себе еще кофе. В телефоне нашел тактичное сообщение от мамы про кефир в холодильнике и о блинчиках в микроволновке. Кефира уже не было, блинчиков не хотелось, но мамина ненавязчивая забота приятно согрела Антоново сердце.

«Жениться тебе надо, – обыкновенно посмеивался отец, когда Антон подобным образом не рассчитывал свои силы, – сразу появится и ответственность, и чувство меры. Или наоборот, тут уж как повезет». Антон отшучивался, но иногда ради забавы прокручивал в голове слова родителя. Жениться… Да упаси Господи, как говаривала бабушка Антона, Татьяна Михайловна. Девушек вокруг было много, красивые, веселые, симпатичные и просто милые, они появлялись и исчезали, как случайный весенний снег, но ни разу у Антона не возникло желания, чтобы кто-то из них задержался дольше чем на пару недель. Антон научился никого не обижать, и к четвертому курсу за ним укрепилось как второе «я» прозвище «нечего ловить». Сокурсницы знали, парень, конечно, хоть куда, и симпатичный, и веселый, но перспектив никаких. Многие к этому времени уже создали семьи, как-то определились со своей жизненной позицией, Антон же на все предположения о его чересчур сильной разборчивости и «высокой планке» отшучивался и обещал тут же жениться, как только встретит ту самую, единственную. За свою молодую жизнь вот пока не встретил. Да и, собственно, какие его годы.

Каждый день, припарковавшись на стоянке возле института, Антон наблюдал, как хрупкая девушка с большими зеленоватыми глазами и сосредоточенным лицом топает в институт. Она не была сногсшибательной красавицей, это уж точно. Но что-то, видимо, в ней такое было, что заставляло Антона каждый раз незаметно провожать ее взглядом перед самой первой лекцией. Это даже стало у него своего рода традицией: дождался девушку с зелеными глазами – день пройдет успешно. Не дождался – все пойдет наперекосяк. Антон посмеивался над собой, но подойти и банально познакомиться не решался. В течение прошедшего года, девушка была явно несвободна, ее часто подвозил парень на синем «Форде». Последний месяц «Форд» пропал, Антон уже понадеялся, что ухажера отчислили за неуспеваемость, пока не увидел его после учебы беседующим с девушкой возле новенького кроссовера, на этот раз красного. «Машинку сменил, хорек, – подумал Антон, – странно, она в нее не садится. Может, еще не все потеряно?».

Кроме ухажера, у девушки еще имелась совершенно прозрачная подружка с копной живописных кудряшек, казалось, дунешь – улетит. Иногда они вместе стояли на крылечке и разговаривали, пару раз за неделю Антон видел их в кафе. Парня он тоже частенько заставал там, тот пил кофе и балагурил, обычно в большой компании. Парень ему, разумеется, страшно не нравился, казался самодовольным и неприятным, хотя Антон понимал, что абсолютно необъективен. «Вероятно, он замечательный человек, – уговаривал себя Антон. – Не стала бы она общаться непонятно с кем. Хотя, девушки – чудные создания. Кто разберет, что у них в голове. Но этот все-таки неприятный. Хорек хорьком. И что она в нем нашла?..»

Что-то между ними явно происходило, или Антону хотелось в это верить. Последние несколько недель Антон наблюдал, как с каждым днем портится настроение у зеленоглазой. Утром, следуя привычным курсом, она с надеждой и даже какой-то обреченностью искала глазами чертову красную машину, а когда находила, взгляд ее по непонятной причине угасал. Однажды он стал свидетелем, как зеленоглазая после разговора с парнем резко повернулась и пошла прочь. Антон успел заметить выражение бледного лица. Глаза казались еще больше, ему почудилось, что девушка едва сдерживает слезы. Антон стоял совсем рядом, но вряд ли она его заметила. «Чем же она тебе не угодила, хорек ты скрипучий, – мрачно думал Антон, глядя в спину удаляющейся девушке, – так и вмазал бы по постной физиономии…».

Была в этой девчонке какая-то невероятная незащищенность, такая очевидная, что Антону хотелось схватить ее в охапку и куда-нибудь утащить, надежно спрятав от враждебного окружающего мира, а в первую очередь от молодого человека с мышиными глазками. И как получилось, что он так много значит для нее? Это было настолько явной ошибкой, что, как казалось Антону, должно было всем резать глаз. Есть же у нее друзья, родители, наконец. Кто-то должен был ей сказать, что так нельзя… Почему так нельзя, Антон и сам толком не знал. Но чувствовал и даже видел, что зеленоглазая далеко не счастлива, а так быть не должно. Неправильно это. Из таких чудесных серьезных глаз должен литься свет, и уж точно не тоска, которая все четче, день ото дня проявлялась на бледном лице.

Иногда Антон позволял себе пофантазировать. Вот она приходит после учебы домой, бросает сумку в кресло, переобувает сапоги, треплет за холку черного лохматого пса… Интересно, есть ли у нее собака. Антон не очень любил кошек, за их горделивое отчуждение «гуляю сам по себе», к собакам же относился с большой симпатией. Единственный кот, к которому Антон питал глубокое уважение, это был питомец его бабушки, британец Эммануил Евграфович. Но этот кот был не просто котом. Эммануил Евграфович по праву считал себя полноправным хозяином бабушкиной резиденции, а бабушку – кем-то вроде домоправительницы при нем. Эммануил (в простонародье Моня) обладал удивительно богатой для кота мимикой. По прищуру огромных желтоватых глаз можно было с высокой долей вероятности определить отношение их обладателя к тому или иному вопросу, обсуждаемому в его присутствии. Антон подозревал, что кот и сам бы охотно поговорил, однако был слишком хорошо воспитан, чтобы позволить себе вмешиваться в беседу.

«У нее точно есть собака, – думал Антон. – У всех хороших людей в какой-нибудь период жизни обязательно бывают четвероногие и вислоухие друзья. Пес непременно заросший, добрый и неуклюжий».

Антону было четырнадцать, когда судьба свела его с Рембо. Холодным апрельским утром он шел покупать себе подарок на день рождения. В кармане новехонькой модной курточки – подарок бабушки – лежала невиданная по тем меркам сумма, и подросток предвкушал приятные мгновения. Он собирался купить мобильный телефон и отметить день рождения с друзьями в кафе. Также планировались игровые автоматы и кинотеатр.

Свернув в подворотню, Антон еще издалека услыхал громкий голос дворника Василича. Обычно шумный и говорливый, Василич не упускал возможности поговорить с «хорошим человеком», без разбору давал всем во дворе советы, гонял ленивых таджиков, самоотверженно сражался с любителями граффити, разрисовывающими гаражи и стены подсобок, а уж как ругался, так это любо-дорого. Антон, в свои годы знавший достаточное количество непечатных слов, самые изысканные выражения почерпнул именно из этого щедрого источника. В этот раз, в словесном потоке дворника явственно сквозили сочувствующие ноты, и Антон решил поинтересоваться. Если не вслушиваться, по жалостливым интонациям казалось, что Василич причитает над кем-то тяжело больным.

– Коня в харю… Да чтоб тебя, горемыка…

– Кто это у тебя, Василич?

– О, здоров, Тоха.

Василич посторонился, испустив горестный вздох.

– Да вот, смотри-ка… «кабысдох» приблудился… И деть-то его некуда, чертяку.

Антон обогнул Василича и окаменел.

С мерзлой земли из взъерошенного комка шерсти на него взглянули умные, полные боли, желто-коричневые глаза.

Сердце подростка болезненно сжалось. Пес не отводил взгляда от его лица и даже перестал скулить. Наклонившись, Антон разглядел свалявшуюся шерсть, неестественно вывернутую лапу и запекшуюся кровь.

– Что с ним случилось?

Дворник Василич вздохнул и оперся на лопату.

– Да сбили его, машиной. Сам видел. «Камри» белая, мордоворот из третьего подъезда ездит. Сегодня совсем холодно, думаю, укрыть, что ли, чем… Да все одно помрет.

– Не помрет.

Антон опустился на колени перед измученным комком шерсти и осторожно коснулся собаки. Пес продолжал смотреть Антону в глаза. Василич счел нужным предупредить:

– Ты смотри… Цапнет еще. Больно ему, небось…

– Василич, нет у тебя какой-нибудь коробки или ящика?

– Да откуда! Может чего и было, да мусорку-то с утра вроде как вывезли.

– Ясно.

Антон скинул новую куртку и попытался подсунуть под собаку. Пес напряженно следил за движениями Антона. Решение подросток уже принял, мысленно попрощавшись с новым мобильником и предстоящей гулянкой. Оставалось реализовать намерения, а это могло оказаться делом непростым.

Антон уже собирался взять пса на руки, осторожно подтаскивая его к себе, под причитания Василича, как из подъезда выкатился мордатый мужик и, сделав пару шагов в сторону парковки, вдруг обернулся и быстро направился прямо к ним.

– Вот он, мордоворот-то, – за спиной сказал Василич, невольно отступая.

Мордатый еще издали начал выкрикивать что-то агрессивное.

– Ты все еще не выкинул эту дрянь, а, Василич? Я тебе когда сказал его закопать, хорош здесь инфекцию разносить, тварь!!!

Антон почувствовал, как у него темнеет в глазах. Правой рукой он в то же время нащупал в кармане бесценный перцовый баллончик. Мордоворот подскочил и кинулся на Василича с кулаками.

– У нас тут что, благотворительное собрание?! Ты че за территорией не следишь, дерьмо собачье, мы тебе за что деньги платим?!

– Так он живой, етить-молотить, – растерянно отвечал Василич, – нешто я живую скотинку в землю захороню?..

– Вчера еще утопить надо было или башку свернуть! Я не потерплю в собственном дворе…

– Тебе надо, ты и топи. Ирод, – буркнул Василич, бросив взгляд на Антона. – Вон пацан, может, забрать его хочет.

Мордоворот с хрипом выпустил воздух, повернулся и только сейчас заметил Антона. Маленькие, заплывшие свиным жиром глазки, как будто снова налились кровью.

– А ну сыпь отсюда, – сквозь зубы рявкнул он, – санитар леса. К мамке беги.

– Обязательно, дяденька, – тихо произнес Антон и весь собрался, – только вот сейчас шины тебе проколю, чтоб под колеса смотрел…

– Чего?! – взревел мордоворот. – Ах ты, сопля…

Мордоворот уже занес кулак, размером с Антонову голову, но Антон был моложе и быстрее.

С силой пнув противника под коленку, Антон увернулся от угрожающей хватки. Баллончик не подвел, и едкая струя ударила точно в искаженную яростью свинячью физиономию.

Василич, не скрывая своего восторга, разразился таким красивым потоком нецензурной лексики, что почти заглушил вопли мордатого. Улучив момент, в сторону Антона дворник тихонько шепнул:

– Рви, Тоха…

Под непрекращающиеся проклятия, изрыгаемые рыдающим от боли мордоворотом, Антон схватил собаку и ринулся прочь из негостеприимного двора.

Глотая злые слезы, Антон тащил пса добрые два километра, до ветеринарного пункта. Собаке было около года, уже не щенок, и, хотя через шкуру явственно проступали кости, весил пес-подросток прилично. За всю дорогу он не издал ни звука и лишь однажды лизнул руку Антону. В клинике его встретили серьезные люди в белых халатах, и сначала достаточно жестко с ним разговаривали, как видно, подозревая, что именно Антон виноват в происшествии с собакой.

– Что ж вы не доглядели, молодой человек… Сложный перелом, нехороший.

– Он поправится?

– Оперировать надо, – буркнул доктор, – и лечить потом. Долго.

Антон хотя и был практически ребенком, но сразу понял, о чем говорит ветеринар.

– У меня есть деньги.

Антон смотрел с такой надеждой, что ветеринар начал оттаивать.

– Это точно ваша собака?

– Это моя собака, – твердо сказал Антон.

Когда поздно вечером Антон приволок домой забинтованный шерстяной комок без признаков сознания, бережно завернутый в новую дорогую куртку, родители даже не успели его отчитать за позднее время. Выслушав душераздирающую историю о том, как провел сын свой четырнадцатый день рождения (о потасовке с мордоворотом Антон благоразумно умолчал), родители неожиданно для себя в одночасье отреклись от принципа «никаких животных в доме» и безоговорочно приняли в семью покалеченного пса, обещав сыну, что сделают все возможное для его выздоровления.

На следующий день Антон уже вместе с отцом на машине повез Рембо на перевязку.

Доктор, оперировавший собаку, увидев Антона с отцом, заметно смягчился. После перевязки, ветеринар потрепал пса по холке.

– Ничего, ничего. Жить будет. Сильная собака и, видно, преданная…

Рембо до сих пор немного хромал, особенно когда много бегал с Антоном по лесу. Пес чувствовал настроения хозяина и верил ему безоговорочно, и самым счастливым для него временем были часы, проведенные вместе с Антоном. Антон же часто ловил себя на мысли, что ему значительно проще и приятнее общаться с Рембо, чем с большинством людей, окружающих его. «Собаки – они же милейшие люди», – вспоминалось в такие моменты Антону. «А еще собаки верные», – усмехаясь, думал он, пытаясь объяснить собственное нежелание сближаться с кем бы то ни было. Друзей ведь не может быть много. А близких людей и подавно.

***

В силках запутался крошечный козленок, он бился, не понимая, что мешает ему продолжить путь. Рядом стояла взрослая поджарая коза, угрожающе встряхивала косматой бородой и враждебно глядела на Тиану водянистыми раскосыми глазами. Юноша отвел копье в сторону и, наклонившись, осторожно распутал скрученные из лиан веревки, освобождая маленькие копытца.

Тиану топнул ногой, и козленок, испуганный и все еще недоверчивый, бросился бежать со всех своих неокрепших ног. Мгновение – и он скрылся в густом тростнике. Старая коза уже спешила за ним.

– Так, так.

Обернувшись, Тиану обнаружил прислонившегося к стволу Йавара. По его смуглому лицу бродила торжествующая улыбка, руки были сложены на груди.

– Вот так охотник, ничего не скажешь. Да ты просто дух леса, не иначе…

– Я не убиваю детей, – ответил Тиану, выпрямляясь.

– Даже если твои соплеменники будут умирать от голода, ты пожалеешь всякую тварь, попавшую в твой силок, так ведь? Теперь мне понятно, отчего ты приносишь дичь так редко…

– Разве кто-то умер от голода? Разве я не выполняю свое предназначение? Ты видел, какого размера бывают кабаны, которых я добываю на охоте?..

Йавар примирительно соединил свои ладони.

– Ладно, ладно. То, какой ты ловкий охотник, я не оспариваю. Но ты слишком много задумываешься и все чаще принимаешь не те решения. Берегись, это не лучшая черта для твоего ремесла…

– А ты для будущего жреца слишком много интересуешься простыми смертными, – Тиану демонстративно вскинул копье и двинулся прочь, – беги к отцу, в джунглях тебе не место. Тут ведь и ягуары попадаются.