Почти полночь

Мысль о том, что у него всё ещё есть её машина, немного смягчала ту боль.

Осознание того, что это просто какой-то грёбаный антиквариат, никак не связанный с ней или с ним, заставило Ника почувствовать лёгкую тошноту. А ещё он так сильно скучал по Энджел, что у него закружилась голова.

Он скучал по Мириам. Он скучал по Блэку?

Неужели он действительно черпал так много утешения из этой чёртовой машины, думая, что всё ещё сохраняет связь со своей прежней жизнью в Сан-Франциско?

Правда заключалась в том, что так оно и было. Это давало ему связь с прошлым и людьми, которых он любил и в которых так нуждался. Почувствовал ли это Брик? Давал ли его прародитель ему другие маленькие знаки и детали, чтобы связать его с прошлым, которое он стёр, скрыл и солгал о нём?

Почему Ник помнил, что Энджел заставила его пообещать, что он позаботится об машине?

Это была очередная чушь собачья? Что-то ему внедрили, или Брик просто навёл его на эту мысль? К сожалению, у него не было фотографической памяти видящих, поэтому всё это казалось размытым и не в фокусе. Казалось, что либо всё должно быть настоящим, либо ничего из этого не было.

Почему ему снились Даледжем, Франция и жизнь на берегу океана?

Почему у него было ощущение, что они жили у воды в нескольких местах?

Может быть, в Сан-Франциско? Или это тоже был сон?

Почему он иногда видел себя одетым в одежду, которая не имела для него никакого смысла ни в одном, ни в другом мире?

Почему он вдруг вспомнил столько грёбаных лошадей?

Ник схватил чистое полотенце, которое один из сотрудников оставил для него на скамейке.

Он вытер с лица остатки крови и грязи.

Его противник для разнообразия оказался достойным бойцом. Самые жуткие брызги декоративной крови взметнулись в воздух, когда Ник сломал другому вампиру нос через маску. Ублюдок продолжал драться, но да, в течение следующих нескольких минут драка была грязной.

Ник в конце концов заставил его отключиться, когда сломал ему руку и ногу, а затем наступил на другую лодыжку с такой силой, что тот лишился возможности ходить.

Это был конец, но дался он нелегко.

Ник чувствовал себя так, словно его переехала одна из тех газонокосилок, которые он теперь тоже необъяснимо вспомнил.

Он начал задаваться вопросом, не повлияла ли на его разум простая близость к этому порталу. Поскольку он был вампиром и не нуждался в сне — или, точнее, не нуждался в сновидениях — эти вещи, казалось, возвращались к нему странными вспышками, как сны наяву. Или как галлюцинации, на самом деле.

Ничего из этого не было особенно полезным.

Ничто из этого не делало последовательность событий более ясной, логичной или правдоподобной.

Казалось, всё воспринималось им без контекста: чёрные и чалые лошади, невероятно звёздное небо, грязные рынки, нетронутые поля, Джем, смеющийся у каменного камина, обнажённый Джем на застеленной мехами кровати, океан, виднеющийся из-за песчаных дюн на оживлённой, знакомой улице, Даледжем в пляжных шортах, а затем… стоило моргнуть, и он увидел Джема верхом на лошади, в шёлковых бриджах. Ещё раз моргнуть, и вот он обнажённый, лежащий в джакузи с бокалом пива, его длинные волосы намокли, а великолепные глаза закрыты.

Некоторые из этих образов продолжали возвращаться.

Некоторые из них повторялись.

В частности, изображение падения навзничь через… что-то… Крепкая, как железо, рука Брика сжимает грудь Ника.

Бл*дские газонокосилки.

Уличные рынки, заполненные людьми, одетыми как средневековые крестьяне.

Воспоминания о том, как его раздражали воздуходувки для уборки опавших листьев, которые будили Джема по выходным, когда он пытался поспать несколько лишних часов.

Бросание Джему яблока, пока они бродили по ухоженным садам за пределами замка. Джем, смеющийся с женщиной в удивительно высоком парике в стиле Марии-Антуанетты, сам Джем в странной шляпе с пером и сапогах из оленьей кожи.

Постоянные, обыденные мысли о Джеме причиняли сильную боль в груди.

Gaos, ему нужно вернуть свои грёбаные воспоминания.

Он знал это. Они были ему нужны.

Но они могли просто убить его.

Даже зная, что Уинтер — это Джем, во всех смыслах этого слова, было всё равно трудно думать о мужчине-видящем и не испытывать ошеломляющего горя.

Вместе с этим горем пришло ещё более дестабилизирующее чувство неясных, но ярких воспоминаний о множестве лет, прожитых с невыносимой потерей. Даже самый слабый намёк на это чувство и связанные с ним воспоминания, даже самый слабый намёк на эту потерю вызывали ощущение невыносимой, мучительной боли.

Эта боль чуть не убила его.

Из-за неё он чуть не нарушил обещание, данное Джему.

«Пообещай мне, что ты не умрёшь просто так, — его бледно-зелёные глаза были суровыми, непоколебимыми, но в то же время почти отчаянными. — Пообещай мне. Пообещай мне, бл*дь, Наоко.… Пообещай мне, бл*дь. По крайней мере, не от своей руки. Не умирай из-за меня, ilyo. Живи ради меня. Я найду тебя… Я обещаю, что найду… но я не смогу найти тебя, если ты умрёшь…»

Воспоминание ощущалось как удар в лицо.

Но тот факт, что он не был уверен, что это произошло на самом деле, ранил его ещё больше.

То, что он не знал, сводило с ума.

Насколько это было иллюзией? Насколько он вообще мог себе доверять? Какие воспоминания Брик вложил в его память и почему? Насколько его жизнь была полной брехней?

Как это до сих пор имело над ним такую власть?

Ник улавливал мимолетные отголоски давних чувств, не имея возможности связать их с каким-либо реальным контекстом. Это сводило с ума — не знать, что было настоящим.

Одно он знал точно: что-то действительно тёмное жило в нём в присутствии этих мыслей.

Казалось, что где-то в нём спряталось несколько тысяч слоёв горя, спящих и только ждущих, чтобы их растолкали. Только и ждущих повода восстать из мёртвых и сокрушить его.

Он ощущал частичку этой тьмы каждый раз, когда испытывал одну из тех странных вспышек сна наяву. Это было невероятно странно. Это просто выводило из равновесия. Это заставляло его чувствовать, что он вообще ничего не знает о своём собственном разуме. Это заставляло его чувствовать, что он медленно сходит с ума.

Более того, это заставляло его думать, что он, возможно, скорее исказил свой разум всмятку, чем стёр его. Хотел бы он знать, что, бл*дь, он с собой сделал.

Он хотел бы знать, что он убедил Брика и других людей сделать с ним.

Ну, это если предполагать, что Брик сказал ему правду обо всём этом.

И то, что он не мог этого предполагать, безумно злило.

Он вообще не мог считать что-либо правдой, уже нет.

Ник выбросил грязное полотенце в мусорное ведро — синтетический материал теперь был покрыт кровью другого вампира и немного его собственной, а также чем-то, что пахло как остатки краски с обеих масок и кожа с подпиленных ногтей этого ублюдка.

При этой мысли он взглянул на свои руки и увидел на них глубокие царапины.

Он поморщился от того, как плохо они выглядели.

Уинтер точно скажет что-нибудь по этому поводу.

Спасибо, бл*дь, за маску на лице. По крайней мере, эта его часть по большей части оставалась невредимой, даже если иногда он и получал синяк под глазом или разбитую губу.

Ник как раз отвернулся от мусорного ведра и направился в душ, когда двери за его спиной распахнулись, и он обернулся.

Фарлуччи властно вошёл в похожую на пещеру комнату для подготовки, улыбаясь от уха до уха, в сопровождении двух своих новейших бойцов-кураторов. Уставшим глазам Ника было трудно отличить их друг от друга. Все парни Фарлуччи были крупными, подтянутыми, без шеи, как правило, людьми, и не отличались блестящими навыками ведения беседы. Фарлуччи нанял их, чтобы обеспечить бойцам хоть какую-то защиту, но в основном это делалось для виду.

Очевидно, что они могли защитить Ника только от людей, но не от других вампиров, поэтому размер их плеч, их соответствующий рост и даже их функции были в основном театральными.

Ник предположил, что они были наняты главным образом для того, чтобы обеспечить буферную зону между бойцами и любыми неуправляемыми фанатами или другими людьми, которые могли бы к ним пристать, включая прессу. Наличие такого мускулистого слоя людей между бойцами и их публикой, вероятно, значительно снижало вероятность того, что вамп сорвётся на кого-то, если его фанаты будут слишком настойчивы или просто подойдут слишком близко.

Как и в любом спорте, у фанатов, как правило, нет чувства личных границ.

Пресса бесцеремонно игнорировала границы дозволенного и, как правило, казалась раздражённой намёком на то, что они могли бы поступать иначе.

Чем больше энтузиазма проявляли фанаты и пресса, тем хуже они себя вели. Кроме того, чем известнее был боец, тем хуже становилось их поведение, а у Ника было много поклонников.

Однако, что касается самого Ника, то, вероятно, самый большой риск заключался в том, что он мог распустить язык и разозлить Фарлуччи. У него имелась склонность к сарказму и дерзости, в том числе в отношении самой бойцовской индустрии. Конечно, бывали дни, когда у него возникал соблазн сделать что-то большее, чем просто отпускать саркастические замечания. У некоторых из этих людей вообще не было никакого грёбаного фильтра между мозгами и ртом, возможно, особенно когда они рассматривали Ника скорее как «вещь», чем как «личность».

На практике, в повседневной жизни, телохранители Ника, назначенные Фарлуччи, в основном служили сдерживающим фактором для любых представителей СМИ, которые могли попытаться поговорить с ним после такого крупного боя, как этот, или даже попробовать проникнуть в бойцовскую зону, чтобы потребовать у него интервью.

Ник, как правило, был излюбленной мишенью для подобных засад, что, честно говоря, озадачивало его. Не то чтобы он много говорил, даже когда им удавалось подловить его наедине. Он, должно быть, считался самым скучным собеседником во всех бойцовских кругах. Независимо от того, как сильно его подталкивали, он не был заинтересован в том, чтобы играть в поддразнивания со своими противниками, или даже изображать ложную скромность, к которой прибегали некоторые бойцы.

Однажды он спросил Уинтер, какое впечатление он производил в интервью.

— Коп, — без колебаний ответила она.

Он фыркнул.

— Что, чёрт возьми, это значит?

— Это значит, что ты говоришь как коп, — сказала она, улыбаясь. — У тебя такой голос, как будто ты зачитываешь отчёт о каком-то инциденте. Обычно ты описываешь последовательность боя, шаг за шагом, как будто документируешь место преступления.

Ник подумал об этом и фыркнул.

— Зашибись.

— Это мило.

Он недоверчиво посмотрел на неё.

— Как это вообще может быть милым?

Она обвила руками его шею.

— Я не знаю, — сказала она, всё ещё улыбаясь и пожимая плечами. — Но это так. Это пи**ец как мило.

Он улыбнулся в ответ, но потом ему захотелось рассмеяться, когда он понял кое-что ещё.

— Мило — это когда ты говоришь «пи**дец», леди-директриса, — прошептал он ей на ухо.

Он даже не солгал.

Он не мог не восхищаться, когда она материлась.

Это звучало так странно из её уст, и не только потому, что она была директором элитной школы-интерната, и, в отличие от него самого, он ни разу не слышал, чтобы она ругалась на работе, по крайней мере, там, где её могли услышать.

Полицейские ругались постоянно, без необходимости.

В этом плане они были так же плохи, как и военные.

Эта мысль заставила Ника снова слегка поморщиться, хотя он снова сосредоточился на лице Фарлуччи.

До него дошло, что его менеджер боёв всё это время восторженно отзывался о поединке, а тот знакомый огонёк в его глазах подсказал Нику, что в тот вечер он заработал кучу денег для своего босса.

— …чертовски нереально, та штука, которую ты сделал, когда швырнул его в сторону! — Фарлуччи разразился радостным смехом. — Я думал, ты сломаешь эту грёбаную стену! И как же, в этом тёмном подземном мире позвоночных, тебе удалось сломать ему нос через эту маску? Я никогда раньше не видел, чтобы делалось такое. Эта кровь, вероятно, дала нам дополнительный балл в рейтинге, если не три…

Ник вежливо улыбнулся.

Поскольку от него, похоже, не требовали ответа, он и не стал ничего озвучивать.

Фарлуччи несколько минут спустя двинулся дальше, ободряюще хлопнув его по плечу, но тут же отдёрнул руку и вытер её маленьким полотенцем, которое протянул ему один из двух телохранителей-людей. Он радостно побежал в направлении своего кабинета, всё ещё улыбаясь, и теперь, очевидно, разговаривал с кем-то по гарнитуре, хотя и не потрудился переключить на субвокалку, а просто продолжал громко хвастаться дракой перед всеми, кто слушал на другом конце линии.

Ник вздохнул.

Конечно, этот вздох был просто показным, поскольку он не дышал, но всё же это выражало что-то эмоциональное.

Как только Фарлуччи перестал слышать его, Ника продолжил свой прерванный поход в душ.

***

Гарнитура Ника запищала, как только он снова вставил её в ухо.

На нём были лишь брюки — он уже бросил свои шорты для ринга, что-то вроде униформы для здешних боёв, в жёлоб для белья, вмонтированный в стену душевой.

Он до сих пор был в бойцовской яме, но теперь здесь было тихо.

Он был хедлайнером, а значит, это был последний бой вечера.

Фарлуччи мог бродить где-то поблизости или запереться в своём огромном кабинете с большим количеством алкоголя и, возможно, с одной из своих женщин, но другие тренеры и бойцы, работавшие на промоутера, уже ушли.

Ник подозревал, что, по крайней мере, один, а скорее всего, и двое из этих накачанных телохранителей будут ждать его в гримёрке, когда он вернется туда. Они настоят на том, чтобы проводить его до машины Фарлуччи, скорее всего, лимузина, который вывезет его из Бруклина, через мост обратно на Манхэттен, а затем, вероятно, до самой Реки Золота.

По той же причине он, не задумываясь, ответил на вызов в наушниках, полагая, что это Уинтер, которая интересуется, где он. К этому времени она, должно быть, уже вернулась с работы, и она обычно связывалась с ним после серьёзного боя.

И, как ни странно, это был большой бой.

Во всяком случае, масштабнее, чем обычно.

Ник на самом деле не думал об этом, когда приехал сюда, и даже когда выходил на ринг, но по количеству зрителей и отсутствию других мероприятий на огромной арене он понял, что это был один из его самых значимых боёв на сегодняшний день.

Теперь он даже не мог вспомнить имя вампира, которого победил.

Дело в истощении? Депрессии?

На самом деле он не хотел знать.

Что бы это ни было, это заставило его почувствовать себя странно вялым и не заинтересованным ни в чём, кроме возвращения к своей паре. Возможно, именно поэтому он не заметил красный огонёк, пульсирующий в углу экрана.

— Танака, — рассеянно произнёс он, почувствовав, что связь установлена.

— Я думал, это Белый Волк, — сухо произнёс знакомый голос. — Или это Ангел Смерти? Разве ты не радуешься своей победе? Это всё, что сейчас показывают по грёбаным каналам…

Морли ждал ответа Ника.

Когда он ничего не сказал, старик криво усмехнулся:

— У тебя всегда такой подавленный голос после боя? Ты только что вышиб дух из какого-то накачанного кровососа с золотыми зубами. Где же гордость за мастерство?

Ника раздирали противоречивые реакции.

Раздражение. Облегчение услышать чей-то голос.

Веселье.

Ещё больше раздражения.

— Кто-то умер? — так же сухо спросил Ник у Морли. — Уже?

— Воистину, да, — сказал старик чопорно. — Кое-кто умер. Поэтому я и звоню тебе посреди ночи, чтобы ты выполнил свою другую работу. Ну, знаешь, неблагодарную, — ещё одна пауза. — Ты придёшь? Или ты заставишь меня выискивать какого-нибудь другого Миднайта?

Ник сунул ногу в свой первый ботинок.

Он нажал на кнопку сбоку, и органические шнурки укоротились, так что ботинок теперь плотно облегал его ступню, лодыжку и икру.

Он услышал слабое предостережение в голосе Морли.

Он знал, что старик прав.

Ему нужно было принять этот вызов.

Чем скорее он убедит Ч.Р.У. в том, что он блюститель закона, законопослушный Миднайт и машина для убийств, которая делает всё, что ей прикажут, даже когда на самом деле ему этого чертовски не хочется, тем лучше.

Уинтер придётся подождать.

Самому Нику тоже придётся подождать.

— Пришли мне координаты, — сказал он, не скрывая усталости в голосе. — Я уже в пути.

Глава 8. Мёртвые тела

Убийство было удручающе рутинным.

В ночь, когда Ник, возможно, был бы рад чему-то более странному и необычному, он получил обычную, совершенно неинтересную смерть на улице в бедном районе недалеко от Котла.

Вероятно, это связано с наркотиками, что почему-то казалось ещё более удручающим.

Не то чтобы Ник хотел чего-то более кровавого, или с большим количеством трупов, или даже чего-то ритуального, или в духе серийных убийц. Ник не тосковал по волнению в его жизни вроде «его двойник убил семью из шести человек, включая маленьких детей».

Он просто надеялся на что-то, что могло бы заставить его почувствовать, будто его пребывание здесь, в этом конкретном измерении и времени, имеет для кого-то огромное значение.

Вместо этого они с Морли оказались в нескольких кварталах от Котла, где, похоже, произошла какая-то подпольная сделка, закончившаяся гибелью двух покрытых татуировками людей. Оба тела были оставлены в небольшом парке к северу от высоких, обнесённых колючей проволокой стен Котла. У обоих были размозжены головы, их лица стали неузнаваемыми из-за выстрелов плазмой большой дальности, произведённых с близкого расстояния.

Тот, кто убил их, не хотел, чтобы жертв было легко опознать.

Ник поймал себя на том, что смотрит на татуировки, имевшиеся у обоих.

У обоих на толстых мускулистых руках были метки Дмитрия Йи.

Сам Йи, конечно, был изъят из этого измерения несколько месяцев назад. Недостаточно давно, чтобы искоренить фанатичных приверженцев его культа или любые безумные идеи, которые он распространял, но достаточно давно, чтобы Нику было странно вспоминать, что всё это продолжалось до сих пор.

Дмитрий Йи впрыскивал идеологический яд в вены людей этого мира гораздо дольше, чем Ник знал об его существовании. Он скрывался в тёмных уголках новостных лент годами, если не десятилетиями, пока, наконец, не ворвался в основное русло политической мысли примерно пять лет назад.

К сожалению, его исчезновение не положило этому конец.

В некотором смысле, это ещё хуже усугубило ситуацию, сделав его ещё большим мучеником, чем он был, и убедив его последователей в том, что сами структуры человеческих правительств коррумпированы, заполонены расовыми предателями и переполнены кровожадными нелюдями, которые выдавали себя за людей.

Вокруг одного лишь исчезновения Йи существовал миллион теорий заговора.

Некоторые считали, что его убило теневое правительство вампиров.

Некоторые полагали, что Белая Смерть превратила его в вампира.

Некоторые верили, что видящие и их рабы-гибриды заключили его в тюрьму.

Некоторые думали, что он работает в человеческом преступном мире, убивая вампиров и видящих и пытаясь в одиночку возобновить финальную войну между расами.

К сожалению, в это дерьмо поверили даже не просто обитающие в подвалах, помешанные на каналах чудаки. Некоторые из самых влиятельных граждан в охраняемых человеческих зонах, верили во всё это дерьмо. Морли сказал ему, что в это верили целые подразделения Ч.Р.У., и что некоторые из них открыто говорили о грядущих межрасовых войнах.

Конечно, они не говорили об этом в присутствии Ника.

Сам Ник до сих пор в основном сталкивался с этим в местах, подобных этому.

К сожалению, многих самых ярых приверженцев Йи можно было найти среди бедных обитателей охраняемых зон Нью-Йорка, которым, вероятно, требовалось больше причин, чтобы объяснить, почему их жизнь была таким дерьмом. Многие из них не могли понять, почему у них всё сложилось так плохо, несмотря на то, что люди широко рекламировались как «победители» расовых войн.

Йи сказал им, что богатые люди предали их.

Он сказал им, что предатели среди их собственного вида позволили полукровкам и вампирам проникнуть на все уровни человеческих правительств, развращая их изнутри и превращая человеческую элиту в ядовитых наркоманов и пресмыкающихся, бесхребетных орудий своих естественных врагов. По иронии судьбы, идеи Йи заразили культуру большинства тех же самых элитных учреждений, которые начали внутреннюю охоту на ведьм и чистки, чтобы убрать предполагаемых шпионов.

Эти убеждения также легли в основу идеологии ряда банд, работающих на чёрном рынке, в том числе тех, которые сожгли здание Ника дотла.

Ироничность того факта, что сам Йи оказался чрезвычайно могущественным видящим, не ускользнула от Ника. Он знал, что никто из истинных последователей Йи никогда бы в это не поверил, но это обрело странный смысл, когда Ник понял долгосрочные цели Йи.

Йи хотел, чтобы эта версия Земли полностью принадлежала видящим.

Он с трудом переносил гибридов, хотя, очевидно, считал их полезными в качестве пехотинцев в своём движении. В конечном счёте, Йи хотел, чтобы люди и вампиры уничтожили сами себя, чтобы он мог захватить власть над миром и перестроить его для своего народа.

Почему он выбрал именно эту версию Земли, именно в этом измерении, оставалось только гадать. Ник полагал, что существует множество гораздо лучших измерений, обитатели которых не уничтожили большую часть океанов, не загрязнили пресную воду и воздух, не облучили землю и не убили большинство животных, деревьев, растений, птиц, насекомых и людей.

Но Йи обратил свой взор на этот мир, и он был непреклонен в том, что видящие были единственными законными владельцами того, что осталось.

Его идеология была грандиозным экспериментом по разрушению основ гармоничной культуры. Йи симулировал ненависть к нелюдям, потому что верил, что это разрушит человеческую культуру изнутри. Он верил, что разжигание их «естественной жестокости и иррациональности» по отношению ко всему, чего они не понимали, ко всему, что их пугало, натравит их друг на друга и в конечном итоге спровоцирует на самоубийственные войны.

По той же причине предполагаемая ненависть Йи к полулюдям была отчасти правдой, а отчасти — дымовой завесой. Он определённо считал гибридов-полувидящих ниже себя и гражданами второго сорта в своём грядущем раю. Похоже, он видел в Уинтер нечто большее, но большинство гибридов, казалось, не вызывали у него ничего, кроме презрения.

Его ненависть к вампирам ни в малейшей степени не была притворной.

Однако в основном Йи хотел дестабилизировать мир людей. Он хотел натравить их друг на друга и на вампиров. Он хотел разжечь иррациональную, кровавую, наполненную ужасом войну с единственной целью — убить как можно больше людей.

Самое безумное заключалось в том, что его план сработал.

Отец Йи прибыл, чтобы забрать его прежде, чем он успел достичь своей цели, но Йи уже начал дестабилизировать хрупкий мир, установившийся в послевоенный период. В частности, он возродил страх и ненависть к вампирам.

Но он также преуспел в натравливании людей друг на друга.

Ник не знал, каким был бы следующий шаг Йи по захвату планеты, но не сомневался, что этот шаг уже продуман. Йи был чертовски хитёр.

Он был также терпеливым.

У него был блестящий ум, так что, на самом деле, его гениальность была растрачена впустую.

Ник посмотрел на двух мёртвых людей, лежащих на грязной поляне, окружённой травой, и нахмурился, подняв взгляд только тогда, когда Морли закончил разговаривать с обычными офицерами и вернулся к тому месту, где стоял Ник. Ник, конечно, подслушивал.

Он слышал, как полицейские говорили Морли, что у них есть несколько свидетелей, людей.

Он задавался вопросом, хотел бы Морли, чтобы Ник участвовал в этой части расследования. Обычно Ник проводил допросы, только когда работал в одиночку, или когда они хотели, чтобы он укусил кого-нибудь и заставил сказать правду.

Ник оглянулся на тёмные здания и предположил, что Морли попросит его.

Никто здесь не станет сотрудничать по доброй воле.

Люди не желали сотрудничать с копами даже в хороший день, но здесь, так близко к Котлу и опустошённому Вампирскому Дистрикту, вероятность этого значительно снижались. Только чистокровные люди могли давать законные показания по уголовным делам без жёстких ограничений и специального разрешения полиции или суда, обычно и того, и другого.

Хотя у местных жителей, скорее всего, не было личной заинтересованности в сокрытии преступлений тех, кто участвовал в перестрелке на их улице, они не стали бы подвергать риску себя и свои семьи. Они бы не стали намеренно переходить дорогу не тому человеку или людям.

Здесь, наверху, фраза «не те люди» часто имела несколько иной смысл.

Это слишком близко к вампирскому гетто.

Это слишком близко к Котлу.

— Глаза Гертруды засекли двух свидетелей, — сказал Морли, имея в виду ИИ, который руководил большей частью административной части полиции Нью-Йорка. Её «глаза» подразумевали беспилотники, используемые полицией Нью-Йорка для осмотра мест преступлений, иногда до того, как копы успевали прибыть сами. — Человек, — добавил Морли, отхлебывая кофе из своей уродливой, мигающей, отвратительной кружки Янкиз. — Очевидно, они наблюдали из окон близлежащего комплекса. Гертруда считает, что по крайней мере два человека из этих окон видели, как всё это происходило.

Ник кивнул и оглядел высокие бетонные здания, приблизительно подмечая различные стили. В большинстве из них было не так уж много окон, но определённо несколько штук имелось, а может быть, и больше, чем было видно ему, несмотря на его вампирское зрение.

Морли мотнул головой в сторону ближайшего строения, высокого жилого дома, с которого хорошо виднелось место, где лежали мёртвые тела.

— Вон то, — мрачно сказал он.

Ник проследил за его взглядом.

На всей пустой поверхности стены не было видно ни одного освещённого окна, несмотря на пятьдесят с лишним этажей. И всё же Ник не сомневался, что многие, очень многие пары глаз, вероятно, наблюдали за ними из этих самых окон и могли видеть мёртвые тела. Темнота сама по себе говорила о многом. Первым инстинктом в таком месте, как это, было бы стать невидимым.

Множество местных жителей, вероятно, наблюдали за ним и Морли в эту самую минуту.

Морли сделал ещё один глоток из ужасной кружки Янкиз.

— Полиция Нью-Йорка послала беспилотники, когда сработал охранный периметр, — объяснил Морли. — Они думают, что первоначальным триггером был выстрел из плазменной винтовки, то есть звук, но преступники довольно быстро сбили флаер, который они отправили, поэтому они потеряли много данных. Убийцы, возможно, также носили одежду, маскирующую тепловые сигналы. Маски, плащи и головные уборы, поэтому Гертруда не смогла разглядеть лица или тела. Их идентификационные татуировки и импланты были скрыты шифраторами.

Морли бросил на Ника суровый взгляд.

— Пока что офицеры, проводящие поквартирный обход, нихера не получают, несмотря на то, что несколько сотен окон выходят в эту сторону, — проворчал пожилой человек, не скрывая своего раздражения. — Никто нихера не хочет говорить. Я сомневаюсь, что это изменится, но они могут прислать несколько Миднайтов, как только выяснят, из каких окон лучше всего просматривается место преступления. Посмотрим, смогут ли они заставить их рассказать нам что-нибудь. Само по себе это, конечно, неприемлемо, но мы могли бы использовать это, чтобы найти преступников и попутно собрать наши собственные доказательства.

Ник бесстрастно кивнул, но он умел читать между строк.

— Ты думаешь, это были вампиры, — Ник произнёс это не как вопрос.

Морли пожал плечами.

— Я думаю, они могли быть вампирами, да, — он махнул рукой, в которой держал яркую кружку с угасающим неоновым светом. — Возможно, они прибегли к излишне уродующим выстрелам в голову, чтобы скрыть следы укусов. Конечно, есть много других причин, по которым они не хотели бы, чтобы их жертвы были опознаны, но, учитывая, что основное внимание уделяется шеям, это стоит принимать во внимание.

Ник кивнул, не меняя выражения лица.

По правде говоря, он уже задавался этим вопросом.

Не было причин использовать такое мощное оружие в такой тесной близости к жертве, и было много причин не делать этого, если только жертвы не были уже мертвы, и вы не пытались скрыть расу убийц. Конечно, это только выиграло бы им время.

— Криминалисты, конечно, смогут всё это проверить, — подтвердил Морли, как будто Ник высказал часть своих мыслей вслух. — До тех пор они хотят, чтобы мы с тобой тоже начали стучаться в двери. По крайней мере, до тех пор, пока мы не сможем получить сюда ещё несколько Миднайтов.

Ник почувствовал лёгкую тошноту, но только кивнул.

Уинтер это тоже не понравится.

Она терпеть не могла, когда он кусал кого-то ещё, даже по работе.

Не в первый и не в последний раз, учитывая, что теперь он вернулся в этот мир по-настоящему, и это снова была его жизнь, Ник пожалел, что у него нет хоть какого-то грёбаного контроля над ходом расследования. Если бы он был ответственным за это дело, он бы вообще не стал утруждать себя поисками очевидцев.

Он бы нашёл в Котле кого-нибудь, кто занимается этим дерьмом на чёрном рынке для Йи или даже для вампиров, и посмотрел, что бы он смог у них выяснить.

Скорее всего, самый мелкий приспешник в Котле мог бы рассказать им больше, чем какой-нибудь придурок из низшего звена, живущий в одном из этих многоквартирных домов, который мог бы мельком с расстояния в тридцать метров увидеть парня, получившего пулю в лицо.

Но Ник знал, почему боссы хотели пойти по этому пути.

Они хотели, чтобы люди говорили, что видели, как вампиры кормились от этих ребят.

Если это окажется так, то они собирались сделать из этих смертей политический скандал.

Лично Нику это показалось довольно гадким. Это не только не помогло бы им найти настоящих убийц, но, скорее всего, вдохновило бы подражателей и мстителей, что ещё больше запутало бы дело. В любом случае, эти ублюдки со своими расистскими татуировками Йи и Эйфы буквально кричали «Придите, бл*дь, и убейте меня», когда подходили так близко к старому вампирскому району.

Многие собратья Ника всё ещё очень злились из-за взрывов и массовых поджогов, которые были нацелены на их гетто.

Это привело к тому, что многие из них оказались на улицах, и даже хуже.

В то время как большинство вампиров, живших в этом районе, были ответственными, трудолюбивыми вампирами, с зарегистрированными работами и категориями, которые зарабатывали на регулярные живые кормления от Ч.Р.У., платили налоги и покорно забирали пакеты с синтетической кровью из аптеки каждый вторник, и позволяли правительству регулярно попирать их права во имя того, чтобы быть «одним из хороших», среди них определённо нашлись бы те, кто не принадлежал к этому лагерю и кто мог бы взять ситуацию в свои руки.

Были и те, кто, возможно, начинали как «хорошие» вампиры, но изменили своё мнение об этом, когда люди пришли за ними и их семьями.

Это чертовски личное дерьмо.

Эти придурки, кем бы они ни были, были чертовски тупыми, раз заключали сделку так близко к Вампирскому Дистрикту, со всеми своими дурацкими нацистскими татуировками, видимыми и неприкрытыми на руках, и, вероятно, на лицах и шеях тоже, когда у них ещё сохранялись эти части тела.

Может быть, они думали, что все покинули этот район, но это не так.

Более вероятно, что они сделали это из-за высокомерия, троллинга и попытки быть устрашающими или даже насмехающимися, и они столкнулись с группой вампиров, у которых не хватило терпения ни на что из этого. Ник предположил, что, кто бы это ни сделал, чувства юмора у них было ещё меньше, чем у наглых членов паствы Йи, учитывая, что эти ублюдки недавно стёрли с лица земли весь их район.

Так что, да, не было ничего удивительного в том, что люди, живущие здесь, не стремились рассказывать о том, что они могли видеть, а могли и не видеть.

Ник их не винил.

Чистокровный человек, как правило, не жил бы здесь, если бы не пришёл к определённому осторожному пониманию вампиров. Это не означало, что некоторые из них не были расистами. Ник не сомневался, что некоторые из них были именно такими. Но большинство из них были бы более осмотрительны, когда дело доходило до позиционирования себя против нежити.

Среди этой компании будет не так уж много лихих ковбоев.

Возможно, они даже с некоторым удовлетворением наблюдали за тем, как уничтожают людей Йи. «Только чужаки могут быть такими тупыми, — думали они про себя. — Только грёбаный идиот мог сделать это сейчас, когда вампирские стада так злы и жаждут крови».

Ник понимал очевидные противоречия.

Это знакомо ему ещё с тех времен, когда он сам был человеком.

Люди, собравшиеся здесь, в этом разделённом районе на границе Котла и гетто ковена, могли ненавидеть вампиров самих по себе, но эти проклятые вампиры были их объектами для ненависти… а не чьими-то ещё.

Глава 9. Стучать в двери

Ник наблюдал, как ещё одна дверь начала закрываться у них перед носом.

На этот раз Морли даже не успел задать вопрос или показать свой жетон.

Женщина, хмуро смотревшая на них из-за металлической панели, едва взглянула детективу в лицо, затем, казалось, решила, что не хочет иметь ко всему этому никакого отношения. Она уставилась на Морли полуприкрытыми глазами-бусинками, что говорило о том, что она не спала, когда в дверь постучали, а, скорее всего, принимала крезз, самый популярный наркотик нынешних дней.

От вампиров, с которыми он сражался на боях, Ник знал, что большинство «мешков крови» — людей, которых М.Р.Д. отправляло вампирам на поводке, теперь принимали данный наркотик. Это было особенно популярно среди тех, кто увлекался определёнными видами онлайн-ставок. Неудивительно, что ставки также были незаконными, и проигравшим приходилось подвергать себя того или иного рода унизительным зрелищам, в прямом эфире подпольных СМИ. Иногда эти зрелища даже включали пытки или членовредительство. В центрах неотложной медицинской помощи населению недавно наблюдался всплеск и того, и другого.

В Охраняемой Зоне Нью-Йорка азартные игры стали болезнью.

Люди становились зависимыми от всего этого и от ничтожного шанса, что они станут богатыми или знаменитыми, или от того и другого, даже когда ставки становились всё более и более садистскими.

Из-за крезза они с ещё большей вероятностью принимали эти ставки.

Теперь люди вдыхали сиреневый порошок перед тем, как делать ставки на игры, и, когда они проигрывали, крезз, по-видимому, делал наказание за проигрыш более терпимым, но также повышал вероятность того, что они серьёзно покалечат себя. То ли потому, что боль была не такой мучительной, то ли они не помнили, как ели собственное дерьмо, или мастурбировали перед несколькими миллионами зрителей, или отрезали себе ухо, или палец, или часть своего лица, или что бы там ни заставлял их делать ведущий игры, игроки с большей вероятностью соглашались зайти слишком далеко.

Что касается того, была ли эта женщина одной из них, Ник на самом деле не хотел знать.

Он, скорее всего, не смог бы ей помочь, даже если бы она была из числа таких.

Если честно, весь этот район был чертовски удручающим.

Но на самом деле, это имело смысл, учитывая местоположение, и несмотря на то, что они находились всего в пяти кварталах от самого дальнего края охраняемого периметра Реки Золота. Только очень бедные и отчаявшиеся люди могли выбрать жизнь в такой близости от вампирского гетто.

Женщина явно не видела Ника, потому что заметно подпрыгнула, когда Ник заговорил.

— На вашем месте я бы этого не делал, — прорычал он низким голосом.

Она замерла, захваченная внушением в его голосе, тембром, который притягивал её ближе к его вампирской крови. Она вцепилась в дверь так, что побелели костяшки пальцев, хотя она уже перестала закрывать её, и теперь металлическая панель обрамляла её лицо, прямо там, где её рот разевался как у рыбы.

Она не хватала ртом воздух, но её зрачки расширились ещё больше.

Её дыхание стало прерывистым.

К счастью для Ника, наркотики не нейтрализовывали порабощение, а усиливали его.

Внутри Ника потеплело от удовлетворения.

— Верно, — промурлыкал он, обращаясь к явно не принимавшей душ женщине с остекленевшими глазами. — Возможно, вы захотите сотрудничать с нами добровольно, мэм, или я просто почувствую необходимость…

Морли встал перед ним, между Ником и его заворожённой жертвой.

— Возьмите мою визитку, — хрипло сказал старик. Он двумя пальцами протянул один из металлических прямоугольных квадратиков. — Вы можете позвонить нам, если вспомните о чём-нибудь, чем хотели бы поделиться.

Женщина медленно моргнула, словно очнувшись от глубокого сна.

Чем дольше Морли стоял между ней и Ником, тем больше ожесточалось её лицо.

Она взглянула на Ника, затем снова на Морли, и её взгляд тоже постепенно становился жёстче, по мере того как её разум, по-видимому, приходил в норму. Наркотик до сих пор действовал. Ник мог видеть и чувствовать его запах на ней. Но, должно быть, самая сильная волна его воздействия прошла.

Её щёки вспыхнули, когда она, казалось, осознала, что собиралась открыть дверь для них двоих, возможно, даже пригласить их войти. Теперь она не сводила глаз с Морли, и в её глазах росло лёгкое замешательство, смешанное с гневом.

— Я ничего не помню, — выпалила она пожилому детективу, и её резкий нью-йоркский акцент напоминал удар кинжала в воздухе. — Я ни черта не видела. Я ничего не слышала.

Прежде чем Морли успел ответить, она захлопнула дверь прямо у него перед носом.

Морли казался невозмутимым.

Ник определённо был возмущён.

Он стиснул зубы, когда его друг обернулся, и вопросительно посмотрел на Ника, приподняв одну бровь. Увидев испытующий взгляд тёмных глаз, Ник поймал себя на том, что первым отводит взгляд.

— В одном из таких случаев нам придётся форсировать события, — пробормотал он.

— Чёрта с два, — предупредил Морли.

— Тогда мы ни черта не узнаем, — парировал Ник. — Зачем было брать меня с собой, если ты не собираешься меня использовать? Разве ты не хочешь найти этих придурков?

Морли продолжал спокойно смотреть на него, и в его глазах жила та же невозмутимая, явно полицейская оценка. Он смотрел на Ника так, как копы смотрят на других копов, когда не уверены, что им можно доверять, когда думают, что они, возможно, упустили из виду суть. Морли смотрел на Ника так, как Ник смотрел на других копов, пытаясь решить, не нужно ли временно посадить их на бумажную работу.

Морли, должно быть, заметил, что Ник заметил его взгляд.

Если так, то его это тоже не смутило.

Он продолжал разглядывать Ника, плотно поджав губы.

— Ты в порядке, Миднайт? — его губы слегка скривились, руки сжались в кулаки в карманах пальто. — Ты не выглядишь… в порядке.

Ник почувствовал, как его собственные руки сжались в кулаки.

Он был всего в нескольких шагах, в нескольких пальцах от возвращения домой — в свой настоящий дом — мир, который действительно мог бы позволить ему жить без чипа в руке, без постоянного наблюдения, без принуждения к неравноправным контрактам и неравноправным взаимодействиям с каждым человеком, которого он встречал. Он думал, что вернётся в тот несовершенный, но гораздо лучший мир со всеми людьми, о которых он больше всего заботился, включая Уинтер, включая Тай и Малека, включая Джордана и Кит, включая, возможно, Зои, и, возможно, даже Форреста Киану Уокера и его девушку-вампиршу.

Он думал, что будет там с самим Морли.

Но эту мечту у него отняли.

Он потерял её ещё до того, как она стала реальностью.

Он потерял её ещё до того, как успел хотя бы порадоваться этому.

С тех пор он наблюдал, как у него на глазах обезглавили двух вампирш — вампирш, которые, насколько Ник мог судить, не сделали ни единой грёбаной ошибки, и которые на самом деле помогли спасти жизнь Уинтер, и жизнь Ника, и жизни их всех.

Он был свидетелем того, как расовые власти утащили мужчину, который ему нравился и которым он восхищался, за его политические убеждения. Это было после того, как Ник обратился за помощью к тому же мужчине, который оказался бывшим мужем Уинтер, и тот без колебаний пришёл.

Уокер, бл*дь, не колебался ни секунды.

Он примчался сюда как настоящий герой, что должно было заставить Ника возненавидеть его ещё больше, но он был слишком благодарен, чтобы испытывать что-то ещё.

Теперь Форрест Уокер, скорее всего, находился где-нибудь в тайном лагере, где никто не мог до него добраться. Скорее всего, он был где-то на острове, где его допрашивали придурки, которые с равной вероятностью могли и убить его во внесудебном порядке, и вернуть в Великобританию, откуда он был родом.

И да, Ник чувствовал себя полным дерьмом из-за этого.

Словосочетание «чувство вины» вообще не описывало то, что он испытывал.

И на этом ночь Ника ещё не закончилась.

Ник оказался в собственной камере для допросов, голый, избитый агентами Поводка, и всё, что он говорил или делал, подробно записывалось человеческими расовыми властями. Остаток той ночи и большую часть следующего дня он провёл, подвергаясь допросам, угрозам и ударам током, когда его расспрашивали об Уокере и Уинтер, об его связях с Бриком и Белой Смертью. Его спросили, почему он обратился за помощью к Уокеру, когда полиция и М.Р.Д. были уже в пути. Его спросили, где Брик и где находятся укрытия Белой Смерти.

Ник ни черта им не сказал.

С другой стороны, он знал не так уж много.

Он вообще ничего не знал о политической деятельности Уокера, в частности, об его связях с «радикальными» организациями, выступающими за расовое равенство в Европе и Северной Америке.

Он не знал, где находится Брик.

Он не знал текущего местоположения логова Белой Смерти; Брик, как правило, менял его каждые несколько месяцев, если не чаще.

В конце концов, Лара, должно быть, вмешалась. Либо это, либо они решили, что Ник действительно ничего не знает, и что было бы слишком хлопотно держать его у себя.

Чёрт, кого он хотел обмануть?

Наверняка вмешалась Лара.

Его вызвали в Башню Феникса сразу после того, как его освободили, и недвусмысленно напомнили, что у него нет никаких прав, кроме тех, которые соизволили предоставить ему Лара Сен-Мартен и «Архангел». Это включало в себя его право работать, жить за пределами тюрьмы, жить со своей парой или вообще жить где угодно, если на то пошло.

Его единственным другим вариантом было вернуться к Белой Смерти.

Это означало бы стать рабом другого типа.

Теперь он был здесь, снова выполняя работу для всех своих человеческих работодателей.

Ник заработал для Фарлуччи кучу денег, избив другого такого же, как он, теперь он выслеживал убийц для полиции Нью-Йорка, а завтра он снова будет в штате «Архангела». Предполагалось, что всё вернётся на круги своя. Предполагалось, что всё пойдёт как по маслу, что Ник снова будет на поводке и послушным, хорошим мальчиком, который станет делать то, что ему говорят, и не будет жаловаться… работать на людей, которые скорее пристрелят его, чем посмотрят на него.

Предполагалось, что Ник не будет возражать против этого.

Он должен был просто улыбнуться и пожать плечами в ответ на то, что они лишили его жизни, его выбора, любого подобия его достоинства.

Он должен был просто смириться с тем фактом, что Лара Сен-Мартен лишила его единственного шанса слезть с этой скалы, вернуться домой, и всё это ради того, чтобы не потерять доступ к своему любимому оружию: двум грёбаным детям, у которых тоже никогда не было передышки.

Не только Ник снова стал рабом.

Это касалось их всех.

И Морли жаловался ему на его грёбаное поведение?

— Я в полном порядке, — невозмутимо сказал Ник.

Морли не улыбнулся. Напротив, он слегка нахмурился ещё сильнее.

— Иди домой, — резко сказал старик. — На сегодня с тебя хватит.

Ник уставился на него.

— Что?

Морли невозмутимо смотрел на него в ответ.

— На сегодня с тебя хватит, — повторил он. — И, судя по твоему поведению, я могу сказать, что прямо сейчас ты не сможешь говорить о своём состоянии, так что тебе, наверное, стоит заняться сёрфингом, боксом или чем-то ещё, чтобы справиться с тем грёбаным гневом, который в тебе кипит, — Джеймс засунул руки поглубже в карманы его длинного пальто. — Давай. Нам не нужна ищейка крови, чтобы стучаться в двери. Я позову для этого Чарли.

— Чарли не должна…

— Всё в порядке.

— Раньше ты говорил, что они хотят, чтобы на обходе был Миднайт, — прорычал Ник. — На случай, если вы наткнётесь на вампирское гнездо в одном из этих дерьмовых многоквартирных домов…

— Танака, — предупредил Морли. — Я не спрашивал твоего чёртова мнения. Убирайся отсюда. Сейчас же, — он бросил на Ника один из своих «Я теряю терпение» взглядов. — Я позвоню тебе завтра, и мы посмотрим, чего мы достигли в этом вопросе. При условии, что никто не прикажет мне закрыть это дело.

Он кивнул головой в сторону лестницы.

— А пока тащи свою задницу домой, — проворчал он. — Может, узнай, сможет ли твоя жена отпроситься на день с работы. Сходи на пляж вместе с ней и детьми. Уверен, ты не единственный, кто чувствует себя не в своей тарелке после всего, что случилось.

Ник моргнул.

Это была чисто эмоциональная реакция; ему не нужно было моргать, не как вампиру, но, похоже, он всё равно не мог удержаться от этого.

Он почувствовал, что его челюсти также начинают сжиматься.

Он чувствовал иррациональность своего гнева и досады на друга.

Морли в этом не виноват. Морли на его стороне.

Более того, он знал, что Джеймс прав.

На сегодня с Ника хватит.

На данный момент от него было мало толку. Он не был ценным сотрудником.

По правде говоря, он, скорее всего, был грёбаной помехой. Он определённо мог в равной мере и создать проблемы для расследования, и помочь ему.

Ник не уставал, в отличие от человека или видящего, но он чувствовал то качество, которое Джеймс разглядел в нём — как будто кусок струны растянулся слишком сильно, стал слишком тонким, и его слишком легко разорвать. Ему не нужен сон, но ему нужно было прийти в себя. Ему нужно было на некоторое время отключиться или, по крайней мере, потратить несколько часов на то, чтобы немного поразмыслить, и, возможно, заняться серфингом, как сказал Морли.

Пляж тоже был неплохой идеей.

Он вообще не останавливался с тех пор, как…

Ну, с тех пор, как его оттащили от той двери в другое измерение.

На самом деле, ещё до этого. Он не останавливался с тех пор, как его задержали в доме Уинтер и арестовали за серию убийств, которых он не совершал.

Может быть, именно поэтому он не стал спорить со своим другом, хотя по лицу Морли было видно, что старик готов к этому.

Ник чувствовал, что какая-то часть его души очень хотела возразить.

Но он этого не сделал.

В конце концов, он только кивнул.

Затем, не говоря ни слова, он повернулся и направился к лестнице.

Глава 10. Король лжи

Ник с трудом подавил своё негодование.

Негодование было направлено не на Морли, уже не на него.

Морли хотел как лучше. Морли был его другом, он беспокоился, и он хотел как лучше.

Обида всё ещё кипела в груди Ника, но теперь она сфокусировалась на новых мишенях.

И всё же это была пустая трата времени — злиться на то, что вне его контроля. У него не было причин думать, что ему когда-нибудь предложат другой межпространственный портал, поэтому ему нужно смириться с жизнью в том мире, в котором он находился сейчас.

Ему нужно взглянуть в лицо реальности, какой она была сейчас.

Он попытался сосредоточиться на том факте, что Уинтер ждёт его и, оставалось надеяться, будет рада его видеть, несмотря на его состояние. Он знал, что она захочет поговорить. Он не был уверен, что готов к этому, но понимал, что Морли прав, что Уинтер тоже под влиянием всего происходящего, и, вероятно, ей нужно будет поговорить об этом.

На самом деле, им стоит поговорить.

Проблема в том, что если они поговорят, она захочет узнать, что с ним происходит, а он не был уверен, что готов к этому.

Но, чёрт возьми, он попытается, и, по крайней мере, постарается быть честным в том, как ему хреново из-за случившегося. Наверное, ему следовало предупредить её о своих руках, пока она их не увидела. Они заживут за день или около того, гораздо быстрее, чем у человека, и ещё быстрее, если он будет кормиться от Уинтер, но, вероятно, он будет выглядеть довольно плохо без рубашки, пока не произойдёт одно из этих двух событий.

Но он избегал этого, даже сейчас.

Может, Морли и мог вести себя нормально, и может, Уинтер тоже сможет, но Ник был не в состоянии.

Он, черт возьми, был не в состоянии.

Gaos, у него была депрессия? Вот что это такое?

Ник не мог припомнить, чтобы у него когда-нибудь бывала депрессия раньше, не такая, как сейчас.

Что бы с ним ни было не так, на этот раз это казалось более глубоким.

У него возникало такое чувство, будто его осторожно вскрыли, подставив под тёплый, мягкий солнечный свет… а затем, ни с того ни с сего, на самые уязвимые, скрытые части его тела плеснули ядовитой кислотой. То, что он находился так близко к этому порталу, так близко к тому, другому миру и жизни, напомнило ему об этом в некой необратимой манере. Он не мог просто забыть об этом сейчас.

Он помнил тот другой мир, по крайней мере, его части.

Может быть, не все факты до конца, но Ник помнил, как это ощущалось.

Более того, он помнил, кем он был, когда жил там.

То, что всё это было так близко, пробудило в нём нечто, что он похоронил так глубоко и даже перестал осознавать, что оно вообще было похоронено.

Это ощущалось как забытая версия его самого.

И, возможно, суть не только в портале.

Возможно, отчасти это из-за того, что Джордан убил двойника Ника, и теперь в этом измерении остался только один из них. Этот психопатический мудак, возможно, и был настоящей причиной того, что Ник на такое долгое время смог забыть, кто он такой. Возможно, двойник помутил чувства Ника о том, что он не принадлежит этому миру, точно так же, как Ник помутил чувства двойника о том, что он изначально происходил из этого мира, заставил его перепутать потерю своей человеческой семьи и друзей, когда он превратился в вампира, с глубоким, неосознанным желанием Ника вернуться в своё место и время.

Неужели они оба забыли, где им на самом деле место?

Ник пытался разобраться в этом.

Он пытался понять.

Он так сильно хотел понять.

— Ты выглядишь таким ужасно серьёзным, отпрыск, — протяжно произнёс голос из темноты.

Ник застыл.

***

Другой вампир оставался в темноте, вдали от света последней лампочки на лестничной площадке. В его мурлыкающем голосе зазвучал лёгкий упрёк.

— Значит ли это, что ты всё ещё жалеешь, что не сбежал в ту дверь без меня? — спросил он затем. — Оставив меня в этом мире совсем одного?

Ник только что спустился до самого низа лестницы здания.

Теперь он обнаружил, что поворачивается кругом.

Он смотрел прямо в темноту возле лестничной клетки.

Даже вампиру было трудно что-то там разглядеть, по крайней мере, пока его глаза не привыкли к темноте. Чернильно-чёрный закуток располагался под осыпающейся, повреждённой водой лестницей, а за ним не было ничего, кроме выкрашенной в чёрный цвет двери, которая медленно становилась видна за спиной стоящего там мужчины.

Ник предположил, что дверь, вероятно, вела в древний подвал, возможно, в котельную, или в то, что когда-то было складскими помещениями, или даже велосипедными парковками для жителей здания.

Он уже знал, кто стоит в этом тёмном пространстве, поэтому не стал тратить много времени на то, чтобы разглядеть силуэт. Несмотря на это, его клыки инстинктивно удлинились задолго до того, как в его голове сформировалась единственная связная мысль о том, почему другой вампир может ждать его здесь, или чего он может хотеть.

«Хотел бы я знать, что ты ищешь».

«Мог бы догадаться, что ты найдёшь».

В голове у него непроизвольно зазвучали слова песни. Только после этого Ник узнал в них часть песни, которую он играл в своей комнате в общежитии, когда учился в колледже штата Сан-Франциско. Воспоминание было таким непосредственным, таким интуитивным, что острая боль пронзила его грудь.

(Судя по всему, речь идет о песне The Church — Under the Milky Way, — прим).

Чёрт, это было целую жизнь назад.

Несколько жизней назад.

Так давно, что реальность происходящего, здесь и сейчас, потрясла его.

Песня продолжала звучать в его голове, и он снова увидел это.

На стенах его комнаты в общежитии были расклеены рекламные листовки групп, а окна были открыты, чтобы слышать музыку, доносящуюся с соседних этажей и комнат. Они сидели на траве в парке Золотые Ворота со своими книгами. Освещение сверкало и мигало, пока они смеялись, натыкались друг на друга в тёмных, наполненных дымом клубах, курили травку с его приятелями, включая Энджел, включая и соседку Энджел по комнате, в которую он был влюблен в свои поздние подростковые годы и вплоть до двадцати с хвостиком лет.

Сёрфинг до рассвета, разведение костра на пляже, поглощение гигантских буррито перед занятиями, подготовка к промежуточным экзаменам, попытки решить, что, чёрт возьми, он хочет делать со своей жизнью…

Боль потрясла его ещё сильнее, поразив в самое сердце.

В этот раз всё сводилось не только к Даледжему.

Это был его мир.

Это были его родители, которые никогда не показывали ему ничего, кроме любви. Его сёстры. Его друзья. Мири появилась позже, после того как он поступил на военную службу и служил за границей, но в его жизни тоже были годы, проведённые с ней, давно прошедшие, когда он оставил свою военную форму, окончил полицейскую академию, поступил на службу в полицию и надел новую форму.

Со временем это тоже изменилось.

Блэк, и первые проблески сверхъестественного в жизни Ника.

Но задолго до того, как появился Блэк, Ник уже изменился до неузнаваемости. Бездельник-студент колледжа, который слушал британскую «Новую волну» в общежитии, накуривался и занимался сёрфингом каждое утро перед занятиями, ходил на панк-шоу и в музыкальные магазины, покупал подержанные вещи и катался на скейтбордах… этого парня уже не было.

По крайней мере, он обрёл новую, иную форму.

Война сделала это с ним.

Работа копом в отделе по расследованию убийств тоже сделала это с ним.

В конце концов, просто жизнь сделала это с ним.

В частности, Ник изменился из-за того, что у него не сложилась та жизнь, о которой он всегда мечтал. Это повлияло на то, кем он был, как он думал о себе, и на всё остальное тоже. Дело даже не в том, что он хотел всего этого для себя, а в том, что он полностью ожидал этого для себя, даже если никогда не признавался в этом открыто.

Возможно, он даже чувствовал, что в некотором роде имеет право на такую жизнь.

Только к сорока годам он стал честен даже с самим собой.

Но у Ника так и не появилось ни жены, ни детей, ни белого забора из штакетника.

У него даже никогда не было собственного дома.

Всегда находилась какая-то причина, по которой у него ничего не получалось.

Всегда находилась какая-то причина, по которой он уклонялся от возможностей, даже когда они возникали на его пути. Он встречался с кем попало, трахался с кем попало, избегал обязательств, не раскрывался полностью, говорил себе, что сейчас неподходящее время, неподходящие обстоятельства, неподходящее место в его карьере, неподходящий момент в его эмоциональном развитии, неподходящий человек.

На мгновение он был так уверен, что этим человеком окажется Мири, а потом…

Gaos, снова это.

Эта чертова боль, всё ещё пульсирующая и ноющая под рёбрами.

Джем.

У него была такая жизнь с Джемом.

По крайней мере, недолго.

Но было ли это недолго? Было ли? Правда?

Ник сморгнул то, что, как он с удивлением понял, было слезами.

Он машинально вытер лицо, и как только он это сделал, Брик полностью вынырнул из темноты, причём выражение его лица теперь было откровенно озадаченным.

Ник не увидел сочувствия на лице своего прародителя.

Забавно, но нет, это было не в репертуаре Брика, даже в качестве притворства. Вместо этого Брик уставился на Ника с полным недоумением, в его вампирских глазах жило неприкрытое любопытство, которое на самом деле не подразумевало его эмоционального участия. Брик как будто был одновременно заворожён и испытывал отвращение к уязвимости Ника, возможно, в равной степени.

На самом деле, отвращение и ужас в его глазах пересилили всё остальное.

При других обстоятельствах это могло бы рассмешить Ника.

Брик действительно был невероятно слаб в некоторых отношениях.

— Что за… — изумлённо начал его отец.

— Не напрягайся так, Бэйшл, — пренебрежительно оборвал его Ник. — Всё в порядке.

Его резкие слова могли бы разубедить кого-нибудь другого.

Только не Брика.

Озадаченное выражение лица Брика не изменилось.

Его любопытство требовало удовлетворения.

— Но что это такое? — голос старшего вампира оставался таким же резким и встревоженным, как и выражение его лица. — Объяснись, отпрыск.

— Тебе не понять.

— Разве?

Тогда Ник рассмеялся.

— Ты бы этого ни за что не понял, — заверил он его.

— По крайней мере, скажи мне, в чём дело, — потребовал вампир, когда Ник не стал вдаваться в подробности. — В чём природа этого расстройства? К чему это странное, сентиментальное проявление чувств, Наоко? Конечно же, я не являюсь причиной этого?

Ник громко расхохотался над откровенным, совершенно неосознанным нарциссизмом своего собеседника. Он покачал головой, размышляя о полной предсказуемости вопроса.

Только Брик сразу бы предположил, что это как-то связано с ним.

Ник вытер глаза во второй раз.

Он прочистил горло.

— Ничего особенного, — резко ответил он. Его голос был на удивление ясным. — Чего ты хочешь? Я полагаю, ты прячешься в тени, потому что тебе что-то от меня нужно? Или ты просто пришёл сюда позлорадствовать, что я не вернулся в наш мир, как я надеялся?

Его прародитель моргнул, как будто совершенно неожиданное поведение Ника действительно выбило его из колеи, а не просто удивило, выведя из его обычного высокомерного безразличия.

Ник дотронулся до гарнитуры, просто чтобы посмотреть на время.

— Меня ждут дела, — сказал он, хотя, взглянув на часы, понял, что это не так. Время оказалось более позднее, чем он предполагал.

Уинтер скоро надо будет вставать на работу.

Слишком поздно будить её, особенно если ей нужно на работу, а Сен-Мартен определённо намекнула, что она будет работать, как обычно, всю неделю. Как и у Ника, у Уинтер, вероятно, не было выбора.

Несмотря на предложение Морли, чтобы она взяла отгул на работе и они оба отправились на пляж, Ник понял, что сегодня это, вероятно, не впишется в их планы. Даже если бы Лара разрешила, чего она, скорее всего, не сделала бы, Ник всё равно не в том настроении, чтобы это делать.

Более того, ему нужно было кое с чем разобраться, когда он вернётся в башню Феникса.

Он выдохнул, выключил дополненную реальность и сосредоточился на Брике.

— А может, и нет, — признал он и скрестил руки на груди. — Ладно. У тебя что-то на уме, Брик? Потому что тебе лучше сейчас же сказать мне, что именно. Возможно, завтра я буду не особенно восприимчив.

Голос Ника звучал терпеливо, почти пренебрежительно.

Ему пришло в голову, что его слова были правдой. Возможно, завтра он не будет особенно восприимчив ко всему, что связано с Бриком. Это могло оказаться особенно правдивым, если Тай и Малек смогут помочь ему вспомнить больше.

Брик уставился на него в ответ, и его глаза окрасились в алый цвет.

Теперь старший вампир выглядел откровенно настороженным.

Для разнообразия Нику действительно удалось застать его врасплох, и теперь Брик не знал, как подступиться к тому, ради чего он сюда пришёл. Будучи типичным Бриком, ему не потребовалось много времени, чтобы прийти в себя, но в эти несколько секунд Ник почувствовал странное удовлетворение.

— Господи, — сказал Ник. — Что бы это ни было, просто скажи это, Брик. Я не хотел портить тебе твоё театральное появление своим бл*дским настоянием на независимом существовании.

Губы Брика наконец-то скривились.

— Это я театрален? Кто бы говорил.

— Ты самый театральный кусок дерьма, которого я когда-либо знал, — невозмутимо ответил Ник. — Просто переходи к сути, ладно?

Брик, выглядевший теперь донельзя раздражённым, поправил своё длинное пальто.

Он посмотрел мимо Ника на металлическую дверь в многоквартирный дом, в которой не было ни окон, ни стёкол, ничего, кроме покрытого плесенью цемента, по обе стороны от толстой панели.

— Я подумал, что вам может понадобиться помощь, — сухо сказал Брик. — С вашим сегодняшним делом. До того, как ты начал проваливаться в кроличьи норы того или иного рода…

— Господи, — пробормотал Ник во второй раз. — Ты это сделал, — Ник мотнул подбородком в сторону той же металлической двери, указывая на улицу снаружи. — Ты убил этих ублюдков, поклоняющихся Йи.

— Нет… Я этого не делал.

— Чушь собачья.

— Я этого не делал.

— Я тебе не верю. Иначе как бы ты вообще узнал, что надо быть здесь?

Брик во второй раз поправил пальто и галстук. Затем фыркнул.

— Поскольку ты меня знаешь, тебе не следует задавать мне этот вопрос, — надменно сказал он. — Я слышу о таких вещах, учитывая, кто я такой, особенно когда они затрагивают наш вид. Мы всё ещё находимся в состоянии войны, если ты не заметил…

— Войны? — Ник усмехнулся. — Боги, ты действительно королева драмы.

Взгляд Брика стал жёстче.

— Конечно, я не хотел бы обременять тебя долгосрочным выживанием нашей расы, Наоко, — сухо сказал старший вампир. — Я знаю, что политика тебе не по вкусу, даже если она напрямую затрагивает тебя. Однако, если ты хочешь поговорить о своих погибших людях, я с радостью поручу своим людям помочь вам. Мы могли бы сэкономить вам немного времени…

— Время, — Ник усмехнулся во второй раз. — Ты-то его не тратил впустую, не так ли? Сколько прошло? Два дня после того дерьмового шоу у портала? И ты уже вернулся к борьбе с расистами?

Тем не менее, было трудно возмущаться.

Ник не мог не согласиться с тем, что движение Дмитрия Йи «Эйфа» оставалось опасным, и не только для вампиров. Они были опасны для всех, включая, а может быть, даже особенно для людей.

И нет, возможно, они ещё не вступили в межрасовую войну, но это всегда было целью Йи.

Он всегда играл в дурацкую, потенциально смертельную игру со своим так называемым «движением». Вся его стратегия разжигания второй, ещё более смертоносной межрасовой войны всегда была извращённой, чреватой опасностями уничтожения планет и непредвиденными последствиями.

И да, это по многим причинам просто чертовски мрачная и глупая идеология.

Более того, нечто подобное уже однажды чуть не уничтожило эту версию Земли. Йи, похоже, хотел повторить этот эксперимент, чего бы это ни стоило.

По той же причине Ник не мог не поддерживать всё, что могло ослабить власть и охват того, что осталось от движения Йи. Он даже мог поддержать Брика в том, что тот покончит с «Эйфой», даже если для достижения своей цели ему придётся убить кучу людей. Нику могли не нравиться применяемые методы, но его лицемерие не могло быть безграничным.

Он не мог притворяться, что на этот раз цели Брика были рациональными, по крайней мере.

— Сколько их осталось? — спросил Ник.

— Я же сказал тебе, я этого не делал.

— А я сказал, что не верю тебе, — резко сказал Ник. — Почему бы тебе не сэкономить нам обоим немного времени, Бэйшл? Если это твоя истинная цель, как ты сказал.

Он постарался, чтобы в его голосе не было эмоций, в основном потому, что знал, что Брик может не заговорить с ним, если он останется таким же эмоционально уязвимым, каким был, когда впервые спустился по лестнице.

Это сработало. Выражение лица Брика сделалось бесстрастным.

Если бы Ник увлекался ставками, он мог бы поспорить, что Брик даже почувствовал облегчение.

Брик не выносил эмоций — настоящих эмоций, во всяком случае. Эмоциональный диапазон самого Брика навсегда остался в диапазоне возмездие-ярость-вожделение-восторг-ликование-кровожадность-мелочная-ревность-месть.

Брик не проявлял никаких более мягких эмоций.

Он определённо не испытывал горя… или угрызений совести.

— По нашим оценкам, самое большее несколько тысяч, — отрезал старший вампир, приглаживая свои тёмные рыжевато-каштановые волосы рукой в перчатке. — …По крайней мере, среди людей. Но ты не слушаешь меня, юнец. Я не убивал этих людей. Я здесь не для этого.

Ник почувствовал запах крови, засыхающей на каштановых волосах своего прародителя, когда тот провёл по ним рукой.

Он подавил смешок, но решил не развивать тему.

— Люди? — вместо этого он задал вопрос скептическим тоном. — Ты имеешь в виду последователей-людей… по сравнению с кем? Ты действительно думаешь, что в этой группе много гибридов? Людей из движения Йи десятилетиями пичкали всякой дрянью, настроенной против видящих и вампиров, — Ник задумчиво поджал губы. — Ты хочешь сказать, что Йи оставил после себя последователей среди видящих, которые продолжили его работу после его ухода? Что всё ещё есть кто-то, кто натравливает вампиров на людей, дёргает за ниточки и распространяет свои речи по каналам, даже после того, как Йи забрал его отец?

Брик пожал плечами, одёргивая воротник рубашки.

Ник скрипнул зубами от досады на молчание своего прародителя.

В качестве игры Брику больше всего нравилось скрывать информацию.

Ник, вероятно, никогда не узнает, имел ли Брик представление о том, сколько гибридов было вовлечено в нынешнее движение «Эйфа», и были ли они там вообще, и знал ли Брик точное количество, имя, пол и внешность каждого из них.

На честность Брика никогда нельзя было рассчитывать. В отношении чего угодно.

Причины, по которым он лгал, часто были такими же непостижимыми, как и сама ложь.

— Мы работаем над этим, — загадочно ответил Брик.

На Ника это не произвело впечатления.

Более того, этой ночью у него не хватало терпения выведывать у Брика его большие и важные секреты. Прямо сейчас он был слишком взвинчен морально, чтобы даже слушать этого ублюдка.

Он определённо был слишком взвинчен, чтобы пытаться отделить правду от его бесконечной лжи.

— Что я должен сказать Морли? — ровным голосом спросил Ник. — Я думал, у тебя какая-то сделка с Ч.Р.У.? Когда ты привлекаешь своих наёмников Белой Смерти для решения межвидовой проблемы, подобной этой, разве они обычно не смотрят в другую сторону?

— Да, у нас есть такая сделка, — сказал Брик, и его губы растянулись в слабой улыбке. — Ну… была. И я уже говорил тебе… мы этого не делали. Белая Смерть не причастна к этим убийствам, дитя моё. Я понятия не имею, кто убил данных конкретных людей.

В это Ник тоже не верил.

Он проигнорировал мнимо искренний взгляд своего прародителя, направленный в его сторону. Брик мог лгать более непробиваемо, чем кто-либо из тех, кого Ник когда-либо знал. Его способность изображать искренность была одной из самых опасных черт в нём.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что у вас с ними было соглашение? — спросил Ник. — С каких это пор у тебя с ними нет соглашения? Я думал, что Ч.Р.У. более чем счастливо позволить вам убивать фашистов Йи. Разве ты не говорил, что они дали вам молчаливое согласие на всё это, поскольку это избавляло их от необходимости разбираться с политическими последствиями ареста людей за разжигание расовых беспорядков?

— Ситуация изменилась, — бесстрастно заявил Брик.

— Что изменилось? — зарычал Ник. — Может, ты прекратишь, бл*дь, ходить вокруг да около?

— Я не хожу вокруг да около, отпрыск, — сказал Брик, теперь в его голосе звучало более чем лёгкое раздражение. — Если хочешь знать правду, я не совсем уверен, что изменилось, хотя я работаю над этим. На данный момент у меня есть только предположения относительно природы наших новых обстоятельств, а также их причин. Предположение, если быть точным…

— И что же это такое? — проворчал Ник, не обращая внимания на раздражение собеседника. — Что это за предположение? Ты собираешься мне сказать? Или мне следует ожидать, что я пробуду здесь, пока солнце не достигнет зенита?

После слов Ника снова воцарилось молчание.

Брик стоял там, скрестив руки на груди, излучая гнев.

Ник не был напуган, но ему пришло в голову, что его воинственность, скорее всего, лишь усугубляет ситуацию. Брик только усложнит ему задачу, если он не проявит должной благодарности или почтительности, или если ему покажется, что Ник не ловит каждое слово своего прародителя.

— Это визит вежливости, Наоко, — Брик уставился на него, приподняв бровь. — Знаешь, мне вообще не обязательно было приходить сюда.

— Тогда почему ты пришёл? — Ник ничего не мог с собой поделать.

Брик клацнул зубами.

— Потому что ты всё ещё мой отпрыск, — холодно ответил он. — Несмотря на твоё очевидное желание оставить меня в этом мире и твою бесконечную апатичность к тяжёлому положению нашей расы здесь. Я был вынужден озвучить предупреждение.

Ник моргнул. По какой-то причине он услышал в этих словах правду.

Возможно, это была настоящая правда.

Он также испытывал неподдельный гнев на своего прародителя.

Его раздражало, что у него не было возможности узнать, прав ли он в чём-либо.

— Я говорю тебе, — подчеркнул Брик. — Что-то изменилось.

Глава 11. Очевидец

Старший вампир многозначительно уставился на Ника.

В конце концов, Ник оказался тем, кто наконец раскололся.

— И это всё? — прорычал Ник. — И это всё, что я получу? Что это за грёбаное «предупреждение»? Что я вообще должен с этим делать?

Брик уже качал своей рыжевато-каштановой головой. Он прищёлкнул языком, глядя на Ника — почти как видящий, но не совсем. Он драматично закатил глаза.

— Ник, мой дорогой, сложный, самый драматичный и бесконечно несговорчивый ребёнок, — растягивая слова, произнёс старший вампир, и в его голосе слышался намёк на старую Луизиану. — Послушай меня внимательно. На твоём месте я был бы очень, очень осторожен с Ларой Сен-Мартен.

Брик фыркнул и снова потянул себя за воротник.

— Я не знаю, что она тебе наговорила, но сильно подозреваю, что именно она стоит за всем этим.

— Чем — всем этим? — Ник уставился на него в ответ. — Этим «изменением»? Тем, которое ты, чёрт возьми, всё ещё не хочешь мне объяснить? Ты думаешь, что причина этого в ней?

— Да, — холодно ответил Брик. — Я так думаю.

— Но ты не скажешь мне, что это? — настаивал Ник.

Брик издал ещё один драматический вздох.

— Это не что-то одно, отпрыск. Это много вещей. В воздухе витает другой аромат, если тебе так будет угодно, — Брик спокойно посмотрел Нику в глаза. — Я не знаю, что она сказала тебе после этого последнего инцидента, но я бы с большой долей скептицизма отнёсся к любым обещаниям или заверениям, которые она тебе даёт. Если она пытается убедить тебя, что «всё нормально», «всё хорошо» и что «всё вернётся на круги своя», я бы определённо не стал доверять этим словам… или чему-либо ещё, исходящему от неё.

Ник сжал челюсти.

— И ты не можешь пояснить это подробнее?

Брик издал ещё один драматический вздох.

Однако, когда он заговорил в следующий раз, его голос был мрачен.

— Давай просто скажем так. Я думаю, что, несмотря на теоретические знания о межпространственных порталах на протяжении десятилетий и тот факт, что другие виды проходили через них в этот мир, вызывая проблемы, напряжение и даже войны в течение нескольких сотен лет… появление одного из них сейчас, в настоящий период времени, в густонаселённой, человеческой охраняемой зоне оказало глубокое влияние не только на Лару Сен-Мартен, но и на других влиятельных личностей в человеческом мире. Можно даже сказать, глубоко эмоциональный эффект… который не совсем рационален.

Голос Брика стал ещё мрачнее.

— …Говорю тебе, Ник, что-то изменилось.

Ник уставился на него в ответ.

Он пытался понять, что Брик хотел сказать этими словами.

Очевидно, он думал, что Лара лжёт Нику.

Ну, или Брик хотел настроить его против Лары и «Архангела». Или он действительно думал, что Лара увидела в портале угрозу — хотя он закрылся сам по себе — и теперь она… что? Что именно она намеревалась сделать?

— Ты хочешь сказать, что «Архангел» стал ярым сторонником расового превосходства людей из-за одного паршивого грёбаного портала? — недоверчиво переспросил Ник. — Портала, которого больше нет? Какой в этом был бы смысл? Более половины её технологических достижений со времен войны были так или иначе связаны с гибридами или видящими. Или ты думаешь, что она хочет избавиться только от меня? И от других вампиров или видящих, которых она считает «неудобными»?

Брик в ответ одёрнул манжеты рубашки, затем занялся рукавами пиджака, затем пальто, затем ремнём, приводя в порядок одежду с бесконечной суетливостью, которую, казалось, он всегда проявлял, независимо от того, что на нём было надето.

Ник понимал, что это нервный тик, а иногда и способ выиграть время.

Однако Ника это никогда не переставало раздражать, даже спустя сотни лет.

— Твоя способность игнорировать мои очень чёткие заявления остается здоровой, — пробормотал Брик.

Ник хмыкнул.

— Очень чёткие заявления? Из всей этой бредовой газлайтинговой ерунды…

— …Это и не мой мир тоже, — огрызнулся Брик, подняв глаза и встретившись взглядом с Ником. — Но ты же не видел, чтобы я ныл о том, что хочу вернуться, просто потому, что мне посчастливилось родиться в другом месте. Что тебе вообще могло понадобиться от того места после стольких лет?

Ник моргнул от резкой смены темы.

Затем его губы изогнулись в недовольной гримасе.

— Ты винишь меня в этом? — недоверчиво переспросил Ник. — Ты действительно злишься на меня за то, что я хочу вернуться домой?

— Я просто не вижу в этом причины, — резко сказал Брик, одёргивая рубашку. — Прошли сотни лет, Наоко. Возможно, тысячи лет на другом конце провода. Все, кого ты там знал, наверняка мертвы. И откуда ты знаешь, что не вернулся бы в гораздо более отчаявшийся и разрушенный мир, чем этот? Неужели для тебя здесь действительно так ужасно, что ты готов рискнуть?

— Да, грёбаный ты псих, — Ник недоверчиво уставился на другого вампира. — Здесь всё так чертовски ужасно. И я сильно сомневаюсь, что ты беспокоишься о том, что в нашем родном мире может быть «хуже». Зная тебя, ты гораздо больше беспокоишься о том, что там лучше.

Брик холодно посмотрел на него.

— И почему, дражайший Наоко, я должен об этом беспокоиться?

— Потому что ты психопат, — без колебаний ответил Ник. — Конечно, ты предпочёл бы такой извращённый мир, как этот. Здесь у тебя было больше власти, чем ты, вероятно, когда-либо получил бы дома. Тебе, бл*дь, нравится, как тут всё по-варварски, насколько ты важен, как легко быть развращённым, быть королём вампирского подполья. Там, на нашей Земле, тебе приходилось прятаться от людей. Здесь ты получаешь возможность наслаждаться тем, что тебя боятся.

Выражение лица Брика снова стало бесстрастным.

Он ещё несколько раз дёрнул себя за рукав, затем расправил плечи и посмотрел Нику прямо в лицо. Его взгляд снова стал ровным, как у рептилии.

— Лара сказала мне, что ты интересуешься своими воспоминаниями, — сказал Брик.

Ник моргнул, затем подавил очередную откровенную насмешку.

— Господи.

— Она говорила правду? — надавил Брик.

— Я должен был догадаться…

— Я здесь не для того, чтобы разубеждать тебя в этом, отпрыск, — сказал Брик, и его голос стал чуть более пылким. — Как раз наоборот… Я пришёл предложить свою помощь в противовес её. Я открыто предлагаю свою помощь, если ты соблаговолишь её принять. Я сомневаюсь, что Лара руководствуется твоими интересами, соглашаясь на твою просьбу. Для тебя было бы гораздо безопаснее положиться на себе подобных, Ник.

— Разве? — парировал Ник. — Разве было бы безопаснее довериться тебе, Брик? Потому что именно ты всегда печёшься о моих интересах?

— А разве нет? — сухо спросил Брик.

— Мне не нужна твоя помощь, — прорычал Ник. — Ты ни разу не сказал мне бл*дскую правду о чём бы то ни было, Брик… Если только это не приносило тебе прямой выгоды. Ты ни разу не подтвердил то, что я на самом деле помню, так какого хрена мне теперь хотеть твоей «помощи»? — подумав об этом, Ник усмехнулся по-настоящему. — Я думаю, что воздержусь от твоего сования палок в колеса в любой момент, когда я могу вспомнить что-либо близкое к правде…

— Ты пришёл ко мне, — вмешался Брик, помрачнев. — Ты попросил меня помочь тебе избавиться от воспоминаний, которые тебе больше не нужны. Более того, ты заплатил мне за это кровью. Не говоря уже о долгих годах рабства. Ты так уверен, что вот так запросто выбросил бы всё это?

Ник заколебался.

Он уставился на Брика, удивлённый, несмотря ни на что.

— Я думал, ты здесь не для того, чтобы отговаривать меня? — парировал он. — Я думал, ты единственный, кому я могу довериться, и кто поможет мне восстановить эти воспоминания? Ты должен хотя бы приложить минимальные усилия, чтобы твои заявления были последовательными, отец, — язвительно добавил он.

— Возможно, я проявляю отцовские чувства, — парировал Брик. — Я признаю, что для меня было бы полезно, если бы ты помнил. Но я сомневаюсь, что для тебя будет так же много пользы.

Челюсти Ника напряглись.

Он усмехнулся, но не без злости.

— Так ты хочешь, чтобы я вспомнил? — едко спросил он. — Или нет?

— Я просто призываю тебя хорошенько подумать об этом, — предупредил Брик. — Ты действительно хочешь обратить вспять всё, что ты сделал? Ты хочешь узнать всё это снова, вспомнить всё это снова? Потому что в то время ты отчаянно желал не помнить. И, хочешь верь, хочешь нет, но я думаю, ты помнишь достаточно, чтобы догадаться, что я говорю тебе правду. В глубине души ты понимаешь, какую высокую цену заплатил. Хотя бы это ты не забыл?

Тишина на лестничной клетке становилась всё более напряжённой.

Чуткие вампирские уши Ника слышали, как за этими дверями оживляется уличное движение. Он знал, что ранние утренние поездки на работу уже начались. Многие люди всё ещё ехали из верхних районов Манхэттена на улицы с меньшими номерами на работу, учебу и куда угодно ещё. Некоторые даже отправились на поезде в другие охраняемые районы, как это сейчас делали Уинтер и Тай.

Скорее всего, они отправятся на этот поезд в ближайшие несколько минут.

К тому времени, когда она и Тай найдут свои места в пригородном поезде, город проснётся по-настоящему.

Скорее всего, Нику было уже слишком поздно возвращаться домой на метро.

Ему сейчас понадобится такси для вампиров, с защищёнными окнами.

Но он избегал сути и знал об этом.

— Вот почему я присоединился к Белой Смерти? — Ник подумал об этом и удивился, что очевидность этого не приходила ему в голову раньше. — Я думал, что присоединился до того, как ты оказал мне «услугу» с моими воспоминаниями.

— Это не так, — заявил Брик. — Вступление было условием моей помощи.

Руки Ника медленно сжались в кулаки, пока он обдумывал последствия этого.

— Когда? — спросил он. — Как давно это было?

— А детали имеют значение? — поинтересовался Брик. Он безразлично махнул рукой. — Это было во время войны. В качестве условия нашего соглашения я настаивал на том, чтобы ты сражался с нами до конца конфликта и возглавлял часть армий вампиров. Ты и на это согласился.

— До этого я не был на войне? — уточнил Ник, нахмурившись.

— Нет, — слегка кисло ответил Брик. — Ты не был.

— Почему? — спросил Ник, искренне сбитый с толку.

Брик пожал плечами.

— До этого ты предпочитал не участвовать в войне, настаивая на том, что она не имеет к тебе никакого отношения. Ты никогда не был тем, кого я бы назвал полным энтузиазма участником, Ник, но до нашего соглашения и до того, как тебе стёрли память, ты был непоколебимо нейтрален и вместо этого предпочёл пропивать своё время в период войны.

Ник нахмурился. Возможно ли, что это правда?

Он почувствовал себя странно виноватым при этом утверждении, и это навело его на мысль, что так оно и есть.

Но почему? Какого хрена он должен был сидеть в сторонке и напиваться, пока мир разрушался? Кто вообще так делал?

Брик фыркнул, заставив Ника снова посмотреть ему в глаза.

— Когда ты пришёл ко мне, ты был на грани срыва, — резко продолжил старший вампир. — Честно говоря, ты был склонен к самоубийству. Ты согласился принять активное участие в войне в качестве условия моей помощи. И ты согласился помочь мне укрепить и организовать Белую Смерть, если мы сможем положить конец войне.

Брик ещё раз неопределённо махнул рукой, и его глаза были пустыми.

— Само собой, я не мог с уверенностью сказать, когда эта война закончится, — добавил он. — И даже закончится ли вообще, но был определённый график, связанный со второй частью, при условии, что мы успешно завершим военные действия. Ты выполнил мои условия. Все из них. А потом ты остался ещё на какое-то время.

У Ника заболели зубы от того, что он стиснул их.

— Звучит как длительный промежуток времени.

— Так и было, — подтвердил Брик.

— Как долго? — спросил Ник.

— Больше ста лет.

Ник кивнул, его челюсти все ещё была болезненно сжаты.

— И сколько из этого времени прошло с нарушением условий нашего первоначального соглашения, Брик? — кисло спросил он. — Поскольку я не помню, чтобы заключал с тобой эту сделку, могу только предположить, что я не помнил об этом и тогда?

Брик пожал плечами, как будто это различие его не слишком интересовало.

— Ты оставался со мной до конца своего контракта, и когда он закончился, я тебя освободил, — сказал он. Голос Брика стал немного мрачнее, и в нём слышалось заметно больше жестокости. — И да. К тому времени ты полностью забыл о контракте из-за работы, которую мы проделали над твоей памятью. Я сказал тебе, когда ты оказался свободен от обязательств передо мной. Это моя вина, что ты решил остаться ещё на несколько десятилетий?

— Десятилетий, — Ник неподвижно уставился в тёмное пространство под лестницей. — Понятно.

— Я мог бы сказать тебе, что ты заключил со мной контракт на всю жизнь, Наоко, — холодно предупредил Брик. — Я мог бы с таким же успехом оставить тебя навсегда, и ты бы ничего не узнал. Вместо этого я сообщил тебе, когда контракт между нами был выполнен. Я позволил тебе решить, когда уйти. И я не остановил тебя, когда ты настоял на своём желании. Я отпустил тебя добровольно. Был ли я в восторге, когда ты сообщил мне, что решил вернуться в мир людей?..

Его губы скривились в отвращении.

— Я не был в восторге, — отрезал он. — …И всё же я не вмешивался.

Хрустальные глаза Брика вспыхнули алым, когда он уставился на своё потомство.

— Честно говоря, теперь я иногда воспринимаю это как ошибку, — признался старший вампир. — Но тогда я не сделал ничего предосудительного. Я не встал у тебя на пути, когда ты решил покинуть наш защитный анклав. Я не мешал тебе стать Миднайтом. И я не пытался вмешиваться, когда ты переехал в Охраняемую Мексико-Калифорнийскую Зону, чтобы работать в полиции Лос-Анджелеса, — его губы снова скривились. — Я даже почти не трогал тебя с тех пор, как ты вернулся сюда, в Нью-Йорк. В конце концов, именно ты пришёл ко мне здесь, питомец. Как ты обычно и делаешь.

Ник почувствовал, как его челюсти напряглись от этого замечания, но он промолчал.

Брик прав.

Он сам отправился к своему отцу.

Ник не раз обращался к Брику за информацией и даже за помощью.

Брик, по крайней мере, внешне, оставил его в покое.

И всё же Ник не мог заставить себя почувствовать благодарность.

— И как мы очутились здесь? — Ник изучал лицо своего прародителя, скрестив руки на груди. — Не было никакой «миссии» в Южной Америке. Ведь так? Та история, которую ты мне рассказал, о пещере в Южной Америке, о том, как мы с тобой «случайно провалились» во время какой-то операции с Блэком и Мири? Всё это неправда. На самом деле всё было не так, не так ли?

Брик фыркнул.

Он снова суетливо поправил один из рукавов.

— Нет, — согласился он.

— Как это случилось, Брик? — спросил Ник слегка холоднее.

Брик поднял взгляд, его красные глаза стали пронизывающими.

— Я думал, это и было целью вашего с Ларой небольшого проекта? Выяснить это самостоятельно? Зачем тебе спрашивать меня, если ты уже недвусмысленно сказал, что тебе не нужна моя помощь? Когда ты так явно не веришь ни единому моему слову? Даже когда я пытаюсь защитить тебя?

Ник нахмурился.

И снова он не мог не согласиться ни с одним из слов Брика.

Зачем ему спрашивать своего прародителя?

Почему он не отнёсся к предупреждению Брика насчёт Лары более серьёзно?

Ник, конечно, тоже не доверял Ларе. Если бы ему пришлось выбирать между ними, он доверял бы ей ещё меньше, чем Брику, и это о чём-то да говорило.

Однако Брик был прав и в том, что Ник не хотел, чтобы его прародитель помогал ему восстановить воспоминания. Он не мог верить ни единому слову старшего вампира, как бы убедительно это ни звучало.

С Ларой, по крайней мере, у него была Тай.

И Малек.

И, возможно, как и у Брика, у Лары были свои причины желать, чтобы Ник вспомнил это.

— Я оставлю тебе кое-что из наших общих воспоминаний, отпрыск, — внезапно сказал Брик резким голосом. — Если ты позволишь мне поделиться?

Ник с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза.

Бл*дский Брик.

Даже если бы его прародитель соизволил поделиться с ним каким-то скудным кусочком правды, Ник не смог бы сказать, что из этого на самом деле являлось правдой, не говоря уже о том, как это было искажено, чтобы соответствовать какому-то другому повествованию или эмоциональному импульсу.

Тем не менее, любопытство было адским наркотиком.

— Как скажешь, — раздражённо бросил Ник. — Конечно. Ладно. Расскажи мне.

Полные губы Брика растянулись в кривой, не внушающей доверия улыбке.

— Мы пришли не все одновременно.

Ник моргнул и нахмурился.

— Что?

Брик нетерпеливо выдохнул.

— Мы. Пришли. Не. Все. Одновременно, — проговорил он.

Ник нахмурился, вглядываясь в тёмное пространство под лестницей.

Когда он снова сфокусировал взгляд, тот участок тени, где стоял его прародитель, уже был пуст. Брик исчез.

Не хватало только дымовой шашки, которую использовали старые фокусники — той, что издавала короткий свист и выпускала столб разноцветного дыма.

«Любитель драмы», — раздражённо подумал Ник.

И всё же он продолжал прокручивать в голове слова Брика.

Глава 12. Машина

— Я думала, у тебя новая работа, — Лара подняла глаза, сидя на высоком табурете. Она машинально помешивала серебряной палочкой горячий чай в стеклянной кружке. — Мне сказали, что тебя прямо с бойцовской арены забрали на работу в Верхнем Вест-Сайде. Это неправда?

Она с трудом скрывала своё раздражение, обнаружив Ника у себя на кухне.

Она с трудом скрывала своё раздражение, обнаружив Ника вообще в своей квартире.

Нику на самом деле было наплевать.

Он уже проверил внизу, и, как и ожидалось, поскольку было почти семь утра, прежде чем он нашёл безопасное для вампиров такси, которое доставило бы его сюда, он обнаружил, что там никого нет. Уинтер уже ушла на работу.

Тай, должно быть, ушла с ней.

Чёрт, они, скорее всего, уехали больше часа назад.

Ник оглядел первоклассную, но в то же время неизменно стерильную и на удивление непривлекательную кухню и попытался решить, насколько сильно ему прямо сейчас хочется связываться с генеральным директором «Архангела». Особенно учитывая, во-первых, насколько маловероятно, что она ему что-нибудь расскажет, во-вторых, его новообретённую зависимость от неё и, в-третьих, то, что Брик уже исчерпал его терпение до предела.

Он был не в том настроении, чтобы вступать в ещё один спарринг с социопатом-манипулятором, особенно после того, как сцепился со своим прародителем.

Кроме того, он задавался вопросом, насколько сильно эти двое работают вместе, даже сейчас.

Очевидно, Брик хотел, чтобы Ник знал, что он всё ещё пользуется доверием Сен-Мартен, учитывая его оброненные замечания о попытке Ника вернуть свои утраченные воспоминания.

Тем не менее, он также сказал Нику не доверять Сен-Мартен, что она может стоять за какой-то антивампирской ерундой, происходящей за кулисами.

Зная Брика и Сен-Мартен, оба заявления могли быть частью ещё одного давнего дерьмового газлайтинга, который они оба затеяли. Так или иначе, Брик просто хотел запустить свои когти в него раньше, чем это сделает Лара, и вернуть уверенность Ника в нём самом и Белой Смерти.

Какой бы ни была правда, Ник не мог отделаться от ощущения, что они объединились против него.

Он также не мог отделаться от ощущения, что их скоординированная кампания уже принесла, по крайней мере, один из желаемых результатов, а именно — измотала его до такой степени, что ему больше не хотелось спорить ни с кем из них. Он определённо не собирался тратить свою ментальную энергию на то, чтобы решить, кто из них двоих лжёт больше.

Во всяком случае, не сегодня.

Он знал, что в этом есть элемент смирения, и это его раздражало.

Бл*дь. Ему нужно было выдернуть себя из этого состояния.

Что бы это ни было, в какой бы неразберихе он ни оказался после закрытия портала, ему нужно было найти способ преодолеть это. Ему нужно было двигаться дальше.

Он не мог позволить себе просто погрузиться в гнев и депрессию.

Более того, он понимал, что отчасти его беспокойство из-за этой мысли было вызвано тем, что Брик рассказал ему о войне. Его беспокоили собственная апатия и безразличие.

Действительно ли он просто напивался, в то время как вся планета горела?

Был ли этот мрачный адский пейзаж хотя бы отчасти его виной?

Ник попытался отогнать эту мысль, но она не покидала его.

Когда он, наконец, покинул своё место у кухонной двери, то прошёл мимо Лары Сен-Мартен к длинному, отделанному хромом и медью аппарату, который стоял на её причудливо чистом столе. Устройство было большим, даже чудовищным для кухонного прибора, и занимало целую секцию красно-золотой плитки. Задняя панель по обе стороны от него светилась и гудела, очевидно, содержа в себе виртуальные компоненты. Эти компоненты, вероятно, превращали каждую поверхность в экран или, возможно, переводили всю кухню в режим полноценной дополненной реальности.

Однако стоявший впереди аппарат явно был каким-то антикварным.

Это была единственная вещь, которая имела хоть какой-то характер во всей этой чёртовой комнате.

Зрение Ника померкло, затуманилось, исказилось и изменилось, когда он приблизился.

На мгновение он перенёсся в другое место.

Он увидел себя в другой комнате, в другом мире.

Вид на неприлично дорогую и предсказуемо неприветливую кухню Сен-Мартен исчез, сменившись столь же чудовищной, хотя, вероятно, значительно менее дорогой кофемашиной для приготовления эспрессо, расположенной в гораздо более тёплом и дружелюбном месте общего пользования, в совершенно другом городе.

Высокие окна светились настоящим солнечным светом за хромированным и красным чудовищем, стоявшим на прилавке, который Ник видел в своём воображении. В углу, сразу за окном, стоял высокий фикус в горшке. За окном виднелись поцелованные солнцем небоскрёбы, внутри которых ходили люди в костюмах. За зданиями Ник видел сверкающий голубой залив и длинный мост, который тянулся до самого Окленда и пересекал остров Йерба-Буэна примерно посередине.

Ник знал, что если он подойдёт к этому окну и посмотрит вниз, то увидит оживлённую улицу, здание Ферри-Билдинг и людей, снующих внизу по тротуарам, как муравьи.

Воспоминание обрушилось на него с шокирующей ясностью.

«Офисы Блэка».

«Калифорния-стрит».

«Сан-Франциско».

Он моргнул, и картина того, другого мира исчезла.

Ник лишь слегка споткнулся.

Он прошёл остаток пути до кофемашины Лары, затем потянулся к дверцам ближайшего шкафчика и начал рыться в нём.

Он нашел кружку, вытащил её и поставил на керамическую столешницу.

— Чем я могу тебе помочь? — холодно спросила Лара Сен-Мартен.

Ник не ответил.

Он проверил резервуар для воды на задней панели кофемашины, заметил, что он подсоединён к отдельному небольшому шлангу, и снял металлическую насадку, которая удерживала спрессованный, тёмный, мелко смолотый кофе для эспрессо. Она была полностью пуста и вымыта.

Он хмыкнул. Конечно, так оно и было.

У Сен-Мартен, вероятно, имелась горничная, которая готовила ей эспрессо из настоящих кофейных зёрен, с изящным узором из листьев на пенке из настоящего молока, и посыпала всё сверху настоящим шоколадом. Лара, вероятно, приглашала горничную-баристу специально для тех утр, когда она соизволяла воспользоваться этой чертовой штукой.

Ник не мог вспомнить, когда в последний раз пил настоящий кофе, но решил, что сегодня тот самый день. Дерьмовые у вампира вкусовые рецепторы или нет.

Он перебрал ряд серебряных баночек с крышками в следующем шкафу, который открыл, пока не нашёл молотый кофе для эспрессо. Используя специальную металлическую лопатку, он наполнил портафильтр, а затем утрамбовал всё это с помощью найденной пробки, пока спрессованный кофе не заполнил ёмкость до самых краев. Он вставил ту в машинку и включил её, странно довольный собой, что помнит, как всё это делается.

Он поставил кружку, которую только что вытащил, так, чтобы жидкость из обоих краников лилась в неё, затем щёлкнул вторым переключателем, и кофеварка, застонав и зажужжав, ожила.

Не дожидаясь результата, Ник подошёл к плоской, освещённой поверхности в стене.

Он был почти уверен, что это холодильник.

Так и оказалось.

Он рывком открыл дверцу, нашёл контейнер с молоком (и да, оно было настоящим, подсказало ему обоняние), достал его и отнёс обратно к монструозной кофеварке. В третьем шкафу он нашёл хромированный контейнер для вспенивания и наполнил его наполовину из бутылки настоящего коровьего молока, стоимость которого, наверное, равнялась его месячной зарплате, если не больше.

— Чувствуй себя как дома, — пробормотала Сен-Мартен, не скрывая раздражения.

И ладно, возможно, в её словах был смысл.

Один такой, в высшей степени декадентский, настоящий эспрессо-латте, вероятно, обошёлся бы обычному жителю Нью-Йорка, не принадлежащему к королевской семье, примерно в три тысячи кредитов, плюс-минус, учитывая, как трудно в наши дни было достать настоящие продукты питания.

А может, и больше, учитывая, что это были настоящие зёрна для эспрессо.

Ник, зная, что несколько тысяч кредитов для Сен-Мартен не хватило бы даже для покупки диванных подушек, на самом деле не придал этому значения.

Он вставил металлический контейнер во вспениватель молока и повернул ручку.

Удивительно, как человек… или вампир… помнил такие вещи.

Он высыпал содержимое металлической ёмкости для эспрессо в раковину, как только она приготовила две порции тёмной кремообразной жидкости, вымыл её, выбросил все эти великолепные зёрна эспрессо в мусоропровод, затем принёс её обратно и снова наполнил.

Четыре долбаных порции эспрессо.

Бл*дь. Да.

К тому времени, как вторая порция горячего эспрессо из портофильтра присоединилась к первой в его кружке, молоко было чертовски горячим и пенистым, поэтому он вытащил его из-под вспенивателя.

Через несколько секунд он впервые за всё время, что себя помнил, попробовал настоящий полукапучино-полулатте. Никаких узоров из листьев или шоколадной посыпки, но ему было всё равно.

Он подошёл со своей, теперь уже полной, кружкой к высокому столу, за которым всё ещё восседала Сен-Мартен, и опёрся бедром о каменную столешницу. Он сделал роскошный глоток, и его глаза практически закатились к затылку.

Даже когда будучи вампиром, с вампирскими вкусовыми рецепторами, это было… нечто.

— Я обязан насильно влить это в Джеймса, — сказал Ник как бы между прочим. — Этот ублюдок понятия не имеет, каким должен быть кофе на вкус, — он холодно посмотрел на Сен-Мартен. — Конечно, я мог бы просто купить ему настоящий кофе в моём родном мире.

Лара Сен-Мартен выглядела на удивление равнодушной.

— Ты когда-нибудь перестанешь ныть по этому поводу? — спросила она.

Ник задумался над вопросом.

— Вероятно, нет, — ответил он чуть холоднее.

Когда она заговорила в следующий раз, в её голосе прозвучало нечто большее, чем просто намёк на злобу.

— Вы знаете, что мои вопросы к вам больше не являются необязательными, детектив, — усмехнулась она. — Теперь вы работаете на меня гораздо больше, чем на Фарлуччи или полицию Нью-Йорка, — она помолчала, позволяя этим словам повиснуть в воздухе, а затем добавила: — Кстати, о работе, почему ты вернулся сюда так скоро? Не может быть, чтобы ты уже поймал убийц. Я думала, что вам с Морли поручили какую-то бродячую банду вампиров-линчевателей. Вас это разве не беспокоит? Убийцы вампиров, создающие дурную славу всему вашему виду? Особенно учитывая усиление антивампирских настроений в последнее время? С таким же успехом они могли бы вербовать людей для «Эйфы».

Ник уставился на неё.

Лара явно не действовала деликатно.

Ни в отношении её уровня доступа, ни в её открытом презрении к безопасности вампирского сообщества Нью-Йорка. Она практически подтверждала то, на что Брик намекал ранее.

Очевидно, что маски теперь сняты.

Ник сделал второй роскошный глоток умопомрачительно вкусного кофе. На самом деле, это был, вероятно, в лучшем случае посредственный кофе по сравнению с тем, что Ник пил в Сан-Франциско до того, как покинул тот мир.

Учитывая сложность выращивания такой культуры, как кофе, под куполом и на искусственном солнце, не говоря уже о загрязняющих веществах, которые здесь никогда полностью не удаляются из почвы, воды и воздуха, каким бы отвратительно богатым ни был человек, невозможно, чтобы кофе был таким же вкусным, как эспрессо, которое Ник пил в прошлом.

Он не знал, откуда у него такая уверенность в этом, но был уверен, что прав.

— Мы раскрыли дело, — сказал Ник, ставя кружку на стойку.

— О? — в голосе Лары по-прежнему звучала скука, а теперь и откровенное недоверие. — И как именно это произошло?

— Признание. Убийца почувствовал необходимость прийти и сказать мне лично, что он это сделал, — проворчал Ник, вспомнив весьма неубедительные опровержения Брика. — Нуу. Вроде того.

Лара уставилась на него.

Ник заметил слабую голубую вспышку в её радужной оболочке, которая указывала на то, что её зрение было искусственно улучшено, и, вероятно, она могла видеть почти так же хорошо, как и он, даже в темноте. Учитывая, кем она была, она могла видеть даже лучше, чем он, поскольку у неё был доступ ко всем передовым технологиям, и она определённо воспользовалась бы этим, если бы это было безопасно.

— Что? — холодно спросила она. — Кто признался?

Ник проигнорировал и это.

— Уинтер ушла на работу? — спросил он, делая ещё один глоток эспрессо.

Взгляд Лары снова стал раздражённым, как только она сосредоточилась на его лице.

— Да, — коротко ответила она. — Ты уже видел свои апартаменты на первом этаже? — вопрос был более чем откровенным и не совсем деликатным. — Я бы подумала, что тебе захочется побывать там, внизу. Отдохнуть. Поспать. Не здесь, наверху. Не со мной.

— Я не сплю, — напомнил ей Ник. — И да, я действительно осмотрел апартаменты. Очень мило, — он пожал плечами, его взгляд и голос были бесстрастными. — Но Уинтер, очевидно, нигде не было. Я также не видел поблизости ребёнка и только что вспомнил, что в Келлермане сегодня рабочий день только для персонала. Занятий нет. Значит, Тай не поехала бы сегодня на поезде с Уинтер. Не так ли?

Он бросил на директрису «Архангела» ещё один равнодушный взгляд.

— По-видимому, она и Мэл где-то здесь, — продолжил Ник непринуждённым тоном. — И я бы хотел приступить к работе, о которой мы договорились вчера, в качестве условия моего дальнейшего сотрудничества и отличного настроения.

Сен-Мартен тихонько фыркнула.

Ник знал, что насмешка была вызвана не его замечанием. Скорее, это было презрение к тому, на что он намекал. С её точки зрения, у Ника не было рычагов давления, чтобы выдвигать «условия».

Он работал на неё или сидел в тюрьме Ч.Р.У.

Он работал на неё, или он терял доступ к Уинтер.

И к ребёнку. И к Малеку.

Ник, конечно, знал это.

Он также знал, что это не блеф.

И всё же, что-то в этом было, что-то, что уловили вампирские чувства Ника, несмотря на её предсказуемую реакцию. Это нечто, что бы это ни было, подсказало ему, что ему удалось вывести Лару Сен-Мартен из равновесия. Он вёл себя не так, как она ожидала от него. Он не делал того, чего она ожидала от него, учитывая его новообретённую зависимость от неё.

Его непредсказуемость нервировала её.

В конце концов, она поставила чашку с чаем на блюдце.

— Сегодня? — спросила она, как бы уточняя.

— Да, — ровным голосом ответил он.

Она постучала наманикюренным ноготком по фарфоровой чашке с ручной росписью.

Ему показалось, что она раздумывает, то ли поссориться с ним, то ли проявить вежливость.

Ещё через несколько секунд она, казалось, приняла решение.

— Хорошо, — сказала она таким же спокойным и бесстрастным голосом, как и он. — Ни Тай, ни Малек сейчас не задействованы по какому-либо особенно срочному делу, так что, возможно, ты прав. Возможно, нам стоит заняться этим сейчас, пока мне не пришлось отвлечь одного из них или обоих на что-то более срочное.

Она посмотрела ему в глаза, оценивая его.

— Ты уверен, что справишься с этим? — спросила она.

— А почему нет?

— Потому что ты ведёшь себя пи**ец странно, — тут же ответила она.

Было так странно слышать, как лидер «Архангела» матерится, что Ник фыркнул от смеха.

Покачав головой, он одарил её тем, что могло бы сойти за настоящую улыбку.

— Да, ну что ж… ты уже сказала, что не хочешь об этом слышать, — напомнил ей Ник. — Так что просто предположи, что это всё нытьё, которым я занимаюсь в своей голове.

Наступило молчание, в течение которого она, казалось, переваривала смысл его слов.

Её идеально накрашенные губы слегка скривились.

— И ты думаешь, что возвращение воспоминаний поможет тебе в этом? — спросила она.

Ник пожал плечами.

— Хуже от этого уже не станет.

Выражение её лица оставалось скептическим.

— Возможно, — согласилась она.

Её глаза говорили о чем-то другом.

Однако в тот раз она, должно быть, решила оставить свои опасения при себе.

Глава 13. Даже если это его погубит

Его захлестнули эмоции. Удушающие, густые, душераздирающие, ошеломляющие.

Их совершенно невозможно было урезонить.

Там жило чувство важности.

Или, может быть, просто опустошённости.

Это ошеломляющее ощущение поразило Ника своей крайней неотложностью. Что бы там ни крылось, это было безумно важно для него. Это самое важное, то, что он был наиболее не в состоянии потерять. Отголосок боли, удовольствия, желания… чёртовой нужды… это стёрло всё остальное.

Он не вынес бы, если бы расстался с этим снова.

Он не мог этого вынести.

Он не мог позволить этому случиться.

Горе охватило его, и не только из-за того, что жило по ту сторону, но и из-за того, что он забыл об этом. Он забыл что-то настолько важное для себя, что это казалось худшим грехом, худшим видом предательства. Как он позволил себе забыть? Как он мог отдать что-то настолько ценное, принадлежащее только ему?

Как он мог отказаться от того, о чём никто другой никогда не узнает?

Это ощущалось как убийство.

У него было такое чувство, будто он убил кого-то. Возможно, даже не одного.

Однако он не мог добраться до реальных воспоминаний.

Он не мог ни увидеть их, ни даже приблизиться настолько, чтобы представить себе.

Ничто из того, что он чувствовал, не имело ощутимого веса понимания или воспоминаний, или даже выдуманных фантазий о том, какой он хотел бы видеть свою жизнь.

Это было всё ещё слишком далеко.

Он был всё ещё слишком ослеплён этими пробелами, неспособный увидеть то, что находилось за ними.

Он чувствовал интенсивность этого, потребность удержать это, потребность понять, скорбь от этой потери. Но за что бы он ни ухватывался, это превращалось в дым, как только его пальцы смыкались, как только он протягивал руку достаточно далеко, чтобы дотянуться до этого. Он напрягся сильнее, пытаясь дотянуться, привлечь это к себе, уйти, сжимая в пальцах.

Он не смог.

Что бы это ни было, куда бы ни направлялся его разум, и что бы оно ни делало…

Внезапно прекратилось.

***

Как и в случае со сном, Ник не осознавал, что сеанс начался, пока он уже не закончился.

Всё, что он уловил — это фрагменты.

Всё, что он уловил — это душераздирающе интенсивный всплеск чувств: безотлагательности, боли, горя, отчаяния, вины и стыда.

И всё это произошло в самом, самом конце данного опыта.

Как и в предыдущих шести попытках, было такое чувство, что прошло практически ничтожно мало времени.

Если бы Ник не почувствовал всего этого в конце, он мог бы подумать, что закрыл глаза на долгое мгновение, а затем открыл их и обнаружил, что комната более или менее не изменилась.

Но он ведь никогда не закрывал глаза, не так ли?

Теперь Ник не столько открывал глаза, сколько наблюдал, как комната вновь восстанавливается вокруг него.

Всё срослось воедино. Прояснилось.

Изображение медленно вернулось в фокус.

Переключатель регулировки яркости медленно поднялся.

Сам Ник не пошевелился, даже не моргнул.

Он обнаружил, что сидит, скрестив ноги, на странно комфортном коврике, а его задница покоится на ещё более удобной подушке, покрытой искусственным мехом. Он подозревал, что подушки продиктованы вкусом ребёнка.

Он не дышал тяжело или что-то в этом роде, или вообще не дышал, учитывая, кем он был. Он не вскрикнул от шока и не сделал ничего из того, что обычно делают люди, когда их резко пробуждают от глубокого сна или, возможно, от сильного кошмара.

В остальном, однако, это ощущалось именно так.

Ему казалось, что его резко выдернули из пропасти сновидений, с края которой он в противном случае мог бы упасть.

Но он не спал… не совсем.

Не так ли?

— Нет, — ответил голос маленькой девочки. — Нет, не совсем. Не спал.

Взгляд Ника вернулся к центру.

Он тут же встретился взглядом с широко раскрытыми льдисто-голубыми глазами, которые, казалось, ещё сильнее обычного поглощали всё её эльфийское личико. Серебристые кончики её чёрных волос поблёскивали в тусклом свете торшеров и, казалось, светились.

— Я что, всё это время просто сидел здесь, как зомби? — спросил он, улыбаясь. — С открытым ртом? Со слюной, стекающей по моему подбородку?

Её маленький носик сморщился.

— Фу.

— Так и было?

— Ты правда выглядишь странно, — признала она после паузы. — Обычно у тебя не открывается рот, и я не видела, чтобы у тебя текли слюни… — снова эта гримаса отвращения. — Но твои глаза открыты, и ты смотришь куда-то вдаль, как мёртвый. И иногда кажется, что ты пытаешься дышать по-настоящему, как будто не можешь понять, как заставить своё тело работать правильно… наверное, потому, что это тело вампира, а не человека, и оно работает неправильно. Не так, как тебе хотелось бы.

Ник снова хмыкнул.

Он поймал себя на том, что замечает её нахмуренный лоб и лёгкое беспокойство на лице.

Это не только из-за его замечания о вампирских слюнях.

Она всё ещё выглядела в его глазах лет на десять-одиннадцать, или, может быть, как взросло выглядящая девятилетка, либо как юно выглядящая 12-летка.

Он не мог не воспринимать вещи с точки зрения человеческого возраста, даже сейчас.

Вампиры вообще не стареют, а видящие стареют очень медленно и странно по сравнению с людьми, у них очень мало морщин и поразительно безупречные зубы, которые они заново отращивают или регенерируют каждые несколько десятилетий, так что, возможно, ему просто было легче придерживаться той системы взглядов, которую он понимал.

Человек был простым.

Это также первая система старения, которую он когда-либо знал.

К тому же, до сих пор он никогда по-настоящему не наблюдал, как взрослеют дети-видящих.

Тем не менее, иногда она выглядела старше, как сейчас, когда, казалось, искренне беспокоилась о нём.

Глубина и искренность её эмоций по-прежнему поражали его.

Она устроилась поудобнее на мохнатой фиолетовой подушке, скрестив ноги, примерно в метре от того места, где, скрестив ноги, сидел Ник на мохнатой зелёной подушке такого же размера, формы и толщины. Её тёмные волосы снова были такими, как тогда, когда Ник впервые встретил её в парке в центре Манхэттена. Они были прямыми, как у азиатов, и она покрасила их в ледяно-голубо-серебристый цвет на кончиках, в том числе и на чёлке.

Краска почти в точности соответствовала цвету её радужек.

Это не могло сравниться ни с глубиной её глаз, ни со светом, который он видел в них, тем жутким, волшебным светом, который живёт только в глазах некоторых чистокровных видящих.