Глава 10 МАРК

— Ты ненормальная?!

Преследователь был совершенно очевидно возмущен таким неожиданным, неуважительным и даже хулиганским поведением Юлии.

— Ты могла мне глаз проткнуть! — обиженно кричал он.

— Я это и собиралась сделать… — честно призналась Юлия.

— Ты на всех так кидаешься?

Он подозрительно, с опаской смотрел на нее, нахмурив окровавленный лоб под белой шапочкой. Из-за этого опасливого взгляда, после того страха, что ей пришлось пережить только что по милости какого-то сумасшедшего незнакомца, ей очень захотелось двинуть еще раз по этому узкому, бледному лицу. Вместо этого Юлия прошипела, сдерживая ярость, пришедшую на смену страху:

— Только на тех, кто бежит за мной по темным дворам!

— Да ты бы хоть послушала сначала, что человек хочет.

— Ага! Пока я буду слушать, ты меня… У нас каждый день здесь находят кого-то с пробитыми головами. Да тут за дешевый мобильник убьют и фамилию не спросят!

— «Это мой город, просто район плохой…»? — процитировал он вдруг насмешливо знаменитую рекламу.

— Вот-вот.

— Что ж ты ходишь тогда — одна, в темноте?

— Надо.

Она сказала это неожиданно жестко, как отрезала. Сказала и осеклась, заметив струйку крови, стекающую по его виску. Юлия еще сверкала гневными глазами, а рука уже автоматически потянулась к карману. Юлия достала открытую пачку одноразовых носовых платков. У нее всегда были такие с собой, потому что от холода постоянно текло из носа, стоило войти с мороза в транспорт или в магазин.

— А! Осторожней!

Она слишком сильно прижала салфетку к его лбу. Он оттолкнул ее руку, отклонив голову. Свет от фонаря упал на его лицо.

Нет, она не ошиблась. На Юлию гневно смотрели глаза-хамелеоны, отливающие в этом освещении изумрудно-желтым. И маленькая родинка над левой бровью презрительно ползла вверх. Точно так же, как в этот же самый момент у нее самой.

— Поехали куда-нибудь поужинаем? — вдруг сказал он поразительно изменившимся тоном.

— Сейчас?!

— Есть хочется, — он улыбнулся, став сразу по-детски обаятельным. — Я целый день за тобой бегаю, а ты, как видно, святым духом питаешься… Да и поговорить нужно, по-моему. Ты не находишь?

Вообще-то есть хотелось уже давно. С утра не было аппетита, потому что его не было с тех пор, как Иван перестал готовить на ее кухне свои убойные завтраки и, главное, их не с кем стало делить. А потом она интуитивно почувствовала, хоть и не знала этого наверняка, что молиться лучше натощак. Так и получилось, что с самого утра у нее, как говорится, маковой росинки во рту не было.

Юлия растерянно оглянулась вокруг. Здесь, рядом со своим домом, перед глазами вдруг так явно возник тот самый салат «Оливье», что казалось кощунственным ужинать с кем-то еще… Тем не менее, она сказала, неожиданно для самой себя:

— Нахожу.

Он встал. Протянув руку, поднял Юлию с колен. Потом быстрым шагом, почти бегом, не выпуская ее руки, словно боялся потерять по дороге, вышел к шоссе. Там, разбрызгивая снежную слякоть, неслись машины, развозя своих уставших хозяев по домам. Он привычным жестом поднял руку, а когда через минуту рядом затормозила скромная иномарка, открыл перед Юлией заднюю дверь. Сам же сел вперед, назвал адрес:

— На Маросейку. Златоустьевский переулок. «Пропаганда», знаете? Ну, я покажу.

Какое-то время она молча глядела то в окно на мелькающие снежинки, наивно и жестоко разбивающиеся о стекло, то на белую шапочку, видневшуюся из-за спинки переднего сиденья. Потом не выдержала.

— Я чего-то не поняла или ты сказал, что следил за мной… целый день?

— Почти целый месяц, если честно…

— Ого!

Так, значит, ощущение взгляда было вызвано не нарушением психики. Похоже, она обречена на то, что за ней вечно без ее ведома будут наблюдать странные люди. С еще более странными намерениями.

— Я надеюсь, можно узнать — с какой целью? — саркастически спросила Юлия.

Он обернулся через плечо, и Юлия увидела в полумраке салона профиль с тонким прямым носом и чуть нависшими дугами темных бровей под шапочкой.

— Я не мог к тебе подойти прежде, чем убедился, что ты не из них… — непонятно ответил он, — …только вот сегодня — когда ты два часа не выходила из церкви, понял, что можно.

Либо она не в теме, либо у него не все в порядке с головой. Впрочем, это и так уже было ясно. Этот парень явно «гнал» что-то не то. Не зря же водитель тоже пару раз подозрительно покосился в его сторону.

— Э-э… Извини, из кого — из них?

Водитель с любопытством повернул к ним голову, забыв о дороге. Парень в белой шапочке раздраженно щелкнул пальцами.

— Потом расскажу. Сейчас уже приедем.

Всю оставшуюся дорогу Юлия и водитель разочарованно молчали. Только в отличие от водителя, Юлии было не просто любопытно, но в гораздо большей степени тревожно, если не сказать — страшно.

— Проходи…

Странный юноша галантно пропустил Юлию вперед, когда они подходили к нарядным, по-новогоднему украшенным искусственными елочками в кадках и цветными огнями, дверям клуба.

Здесь, как обычно бывает в таких местах, новогодняя атмосфера сгущалась до состояния эссенции. Ненавязчивая романтика сквозила в том, как тонко, даже изысканно урбанистический дизайн интерьера сочетался сейчас с гирляндами из стекляруса, ароматами глинтвейна, корицы и апельсинов. Она была здесь только однажды, примерно год назад, когда встречалась с бывшими одноклассниками. Пряный, острый запах подогретого вина и цитрусовых щекотал ноздри и согревал уже у самого входа. Как будто издалека раздавались умиротворяющие звуки джаза. На стене у гардероба, куда он сдавал ее пуховик и свою куртку, Юлия заметила большую, со вкусом оформленную афишу «Нино Катамадзе».

— Здесь хорошо… — не смогла не признать Юлия.

Он, видно, был здесь не впервые. Фейс-контроль благожелательно расступился после того, как он сдержанно сказал «Здравствуйте». Спросив что-то у официанта с умопомрачительной стрижкой в стиле «эмо», он быстро повел ее к столику в уютно затемненном углу.

— Нам вот это, чилийское, — уверенно сказал он, показывая официанту винное меню, — …и закуску какую-нибудь… Ты ведь, наверное, будешь вино? — спросил он у Юлии, будто только что вспомнил о ее присутствии.

— Наверное…

Юлия была ошарашена всем этим, особенно — его уверенностью. И вообще — какая разница, что именно пить и есть с человеком, которому откуда-то известно о том, что…

— Ты сама-то знаешь — кто ты? — спросил он вдруг, словно прочитав ее мысли.

— Не уверена, — сказала Юлия.

Она отлично поняла, о чем он. Только вот почему-то не хотелось слишком быстро его радовать. Видно было, что ему это важно, но он был такой… слишком уж деловой. Во всем его поведении, жестах, взгляде, даже в тембре удивительного, на редкость мелодичного голоса чувствовалась та деловитость, свойственная активным, целеустремленным людям, знающим слишком хорошо, чего они хотят… которая не очень-то вязалась с ее, Юлиными, представлениями о жизни. Какими бы они ни были неправильными или наивными.

— Зато я уверен.

— Ой, ли? И в чем же, интересно?

— Хватит придуриваться… — парень нахмурился. — Я видел твою реакцию — там, под фонарем… ты поняла, о чем я говорю… Ведь верно?

— Допустим.

Он смерил Юлию оценивающим взглядом. Его глаза бегло рассмотрели ее мохеровый свитер крупной вязки насыщенно песочного цвета, шею, казавшуюся в грубом, толстом воротнике почти детской, рыжие растрепанные кудри.

— Прикольно, — сказал он.

И Юлия поняла, что он имеет в виду цвет ее глаз. И родинку над левой бровью.

— Согласна, — кивнула она, точно так же разглядывая его.

С первого взгляда он был одет просто. Со второго же становилось ясно, что простота эта стоит дорого. И, может быть, даже куплена не в России. Реально классные джинсы, черный, мелкой вязки пуловер из шелка, тонкий и блестящий, под ним — идеально-белоснежная футболка… но самое интересное было не в этом. Юлия не смогла и не захотела подавить смешок, когда, сдавая их вещи в гардероб, он снял, наконец, белую трикотажную шапочку. Как только он это сделал, из-под нее вокруг его лица, бледного и ровного, как у девушки, упруго легли жесткие, крупные кудри. Они были того натурального каштаново-медного оттенка, которого так трудно добиться окрашиваниями, даже самыми дорогими и профессиональными. Даже Ленке Лукашиной не всегда удавался подобный цвет. В этих крупных кудряшках тонкое лицо с мелкими чертами сразу стало необычным. Очень живым и… откровенно привлекательным. Юлия, сама того не замечая, вот уже несколько минут разглядывала его так, как коллекционер изучает под лупой новый, редкий экземпляр экзотической бабочки. Не стоило, наверное, так смотреть.

— Что ты строишь из себя?! — вдруг взорвался он. — Ты что, правда, не понимаешь?! Да я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя там, на этом празднике…

Она, разумеется, поняла, о каком празднике он говорит, и тоже узнала его — по крайней мере, шапочку и взгляд. Только вот немного… коробило? поражало? бесило? — то обстоятельство, что сам-то он в этом совершенно не сомневался… Ну, да ладно. Его слова стоили того, чтобы простить ему эту непредумышленную эгоцентричность, поэтому, Юлия ограничилась тем, что, многозначительно помолчав, прикурила сигарету. Он поморщился.

— Ну, ты даешь… Пойми! Вероятность того, что мы встретились, почти нереальна… Боже, ты что такая отмороженная?! Я думал, рехнусь на месте, когда понял, кто ты…

Юлия не стала рушить нечаянно создавшийся имидж и не спешила сообщать этому рыжеволосому двойнику о том, что значительная доза ее теперешней невозмутимости вызвана усталостью после всего этого долгого, нервного, морозного дня. А еще больше — полнейшей обескураженностью, в которую ее повергла эта встреча.

— А как ты понял?

Он смотрел на нее, очевидно не постигая, шутит она или нет.

— Нет, просто интересно…

Продолжала глумиться Юлия. Она нарочито медленно выпустила изо рта тонкую струйку дыма, наблюдая, как та неторопливо растворяется в теплом, густом воздухе ресторана.

— Я, например, ничего такого про тебя пока не поняла…

— Я ангел.

Он произнес это так, будто говорил — «я дизайнер» или «я программист». Это звучало забавно. И одновременно дико.

— Ох ты! Да неужели?

Юлия не удержалась и воскликнула это немного громче, чем нужно. И облокотилась локтями о стол, наклоняясь ближе к нему.

— Чувство полета, — сказал он. — Синее, яркое, белое, ослепительное сияние из-за спины… два луча света, которыми ты можешь управлять… Покой и свобода, каких не бывает в жизни… счастье, которого не найти никогда… уверенность, что все правильно и ты…

Юлия закашлялась, неожиданно поперхнувшись слишком горьким дымом.

Достаточно?

— Ну… предположим.

Она была поражена. И, честно говоря, гораздо больше, чем желала ему показать. Этот парень, почти мальчишка, тоненький и изящный, как девушка, кажущийся ее собственным отражением в зеркале, так ярко и верно описал ей ее собственные ощущения, уже почти забытые. И в то же время — их невозможно забыть, как нельзя забыть самое яркое и важное событие в жизни. Собственно, то, для чего ты живешь и для чего родилась… Она даже прослушала половину его следующей фразы — так резко и сильно накатили воспоминания.

— …заметил тебя на празднике, когда община справляла Корочун. Я давно хотел там оказаться… Кстати, а что ты там делала? — он подозрительно сощурил красивые глаза.

— Не важно, — ответила Юлия. — Так… развлечься пыталась.

Он вздохнул с видом, ясно говорившим: «Не хочешь рассказывать — не надо…» И, вероятно, решил сменить тему на время.

— Как тебя зовут?

— А тебя?

— Марк, — он снова раздраженно щелкнул пальцами.

Пальцы у него были очень белые, тонкие и длинные, как у музыканта или у аристократа. Юлия подумала, что на них должны отлично смотреться перстни.

— Я Марк. А ты?

Ну, слава богу. Юлия облегченно вздохнула. Необычное имя, но, по крайней мере, человеческое. Она уже ждала, что сейчас услышит нечто вроде Камаэль, Самаэль или еще что позаковыристее.

— Юлия.

— Я следил за тобой, Юлия… — он сказал это так, будто сообщал о большой заслуге, достойной награды. — Наблюдал… весь этот месяц.

— А я-то думала — у меня паранойя.

— Мне нужно было проверить… удостовериться, что ты не из этих…

— Не из этих?

— Не из язычников.

— А-а!

Она потушила в пепельнице докуренную почти до фильтра сигарету.

— В каком смысле?

— В прямом, — он явно начинал терять терпение. — Ты же была на обряде… Туда люди просто так не попадают.

— Правда? Значит, я первая…

— Так вот. Этот Велемир… я знал, что он там должен быть. В общем, я смотрел за обрядом и вдруг…

— И… вдруг — что?

Он резко замолчал. В этот момент официант с умопомрачительной стрижкой и умело подведенными глазами поставил перед ними два больших бокала на высоких ножках. Откупорил бутылку и налил немного Марку — на дегустацию. Тот, не смущаясь, попробовал и серьезно кивнул. Юлия спрятала смешок. Она никогда не верила, что люди, сидящие здесь и вообще в таких местах, да еще люди такого возраста, как этот, разбираются в винах больше, чем те, что способны лишь отличить портвейн от «сухаря». Сама она, по крайней мере, не разбиралась. А, вспомнив дона Карлоса и его вина, впервые не загрустила, а развеселилась… Но ее спутник серьезно кивнул официанту — вроде как одобрил букет.

— И вдруг — что?

— Когда он начал жертвоприношение Маре…

— Это, в смысле курицу, что ли, зарезал?

— Да. Не смейся. Это не смешно, блин…

— Что уж тут смешного, действительно!

— …так вот, когда он это сделал, и кровь упала на капище… снег вокруг тебя стал… как синий неон на витрине «Манхэттен-экспресс», помнишь?

— Угу…

— Я не знаю, по-моему… нет, скорее всего, этого никто больше не видел. Но он! Он видел это точно. Потому и струхнул, ха-ха! Его словно по лбу ударило… Впервые, наверное. Слушай, как ты это делаешь?!

Глаза с изумрудно-синим отливом загорелись и стали еще ярче, хотя это казалось невозможным… если только у него не линзы? Выражение необычного лица сделалось растерянным и потому еще более симпатичным.

— Делаю?!

— Я думал — ты специально…

— Что специально?

Теперь он казался разочарованным. И даже не обратил внимания на качество блюд, только что поставленных перед ними.

— А ты не поняла, что там произошло?

— Н-нет… — Юлия помотала головой. — А что… там произошло?

Он опять подозрительно сощурил глаза-хамелеоны. Словно хотел показать, что отлично видит ее кокетство.

— Тебе рассказать?

— Угу…

Он вздохнул, видно, набираясь терпения.

— Заметила, хотя бы, как этот упырь от тебя шарахнулся?

— Какой упырь?

Юлия перестала жевать жареный камамбер. И уставилась на Марка с еще большим подозрением, чем он на нее. Одна неожиданная мысль закралась ей в голову. Вроде бы все, что он рассказывал об ощущении полета и свете крыльев, совпадало в точности с ее собственными воспоминаниями. Но… может быть… сейчас ведь можно нарыть любую информацию в Интернете, чего там только нет! Сама она относилась к компьютеру, как к стиральной машине или утюгу, только по большой необходимости нажимала кнопку «вкл». Но есть же и другие. Может, он и вправду — маньяк? Вбил себе в голову идею фикс. А что?! Сейчас полно морально неустойчивых, скрытых психов, маскирующихся под «адекват». Время такое. Даже среди клиенток раз в день обязательно попадается какая-нибудь тихая расчудошечка с головой набекрень.

— Какой еще упырь… Марк?

— Да тот, бледнолицый, в балахоне, что водил вас, как пастух телок, по капищу Морены!

— А-а… а почему он упырь? Я думала — он языческий жрец…

— Он жрец. Еще какой. У тебя разве не было чувства, что из тебя все силы выкачали? Или не успел, может быть… — Марк удивленно пожал плечами. — Хотя — я же видел, ты вся зеленая мимо меня шла…

И тут действительно припомнилось то состояние, даже не обессиливания, а какой-то непроглядной, тупой апатии, на которую тогда она не обратила внимания, потому что чувство было не острым, не мучительным до такой степени, чтобы мечтать от него срочно избавиться, а даже наоборот — некая усталость душевная, тихая, даже вроде покоя.

— Да. Помню. И что?

— А то. Это жрец Медведя. Личный колдун. Прорицатель Волхв. Короче, самый крутой в этой богадельне.

— Ну?

— Он навий жрец.

— Какой-какой?

— Он жрец Велеса и Мары.

— О-о…

Юлия хлопала ресницами, невольно забавляясь его раздражением. Марк кипятился. На ровных мальчишеских щеках загорелись малиновые точки возбужденного румянца. Челюсти крепко сжались, и тонкие белые пальцы забарабанили по полированной поверхности стола.

— Ты хоть знаешь, кто такая Мара?

Юлия вспомнила книжку, которую всучил ей Пашка-Рубаха. Ту самую, которая почему-то понравилась Ивану. Но те несколько абзацев, что она наугад вычитывала из середины и конца, оставили в ней лишь смутное ощущение депрессивности и тоски, но не дали никакой толковой информации.

— Не-а, — легкомысленно улыбнулась Юлия, задерживая во рту терпкое и согревающее вино. — И кто это?

— Славянская богиня смерти. Правда, есть сведения, что корни этого всего уходят в индо-европейские дела… я сам толком еще не разобрался… Смерть это, понимаешь?

Она проглотила вино.

— Понимаю.

Юлия уверенно кивнула, только для того, чтобы не раздражать его еще сильнее. Она не признавалась самой себе, как сильно радовалась возможности поговорить с кем-то о том, что терзало ее бесплодно и беспощадно столько времени. Она готова была кивать на любой бред, лишь бы он говорил с ней об этом и прищуривал глаза-хамелеоны, превращаясь в ее зеркальное отражение… Даже если он врет или, что, скорее всего, придумал все это неизвестно с какой целью — все равно.

Губы Юлии невольно растянулись в задорную улыбку. Атмосфера места, еда и вино, очередная сигарета, которую она достала из пачки под его недовольным взглядом, сделали свое дело. Юлия откинулась на спинку диванчика. Положив ногу на ногу, оглядела разомлевшим и чуть шальным взглядом пространство клуба.

— Представь… — сказала она мечтательно. — Вот, мы сидим сейчас с тобой тут, за столиком… Вино пьем, сыр едим… мимо люди ходят разные… И никто, никто из них даже не подозревает — что вот здесь, рядом с ними, сидят аж целых два ангела! Здорово. Да?!

Он очень серьезно посмотрел ей в глаза. Протянув руку через стол, сжал неожиданно сильными тонкими пальцами ее ладонь.

— Ты пока еще не ангел.

Сказал он другим каким-то голосом, более низким и значительным, так, что она тоже невольно посерьезнела.

— И я — тоже.

При этих словах в лице его появилось странное выражение. Оно стало будто старше лет на десять от решимости и твердости, от суровой мучительности сжатых в твердую линию нежных губ. Глаза засветились изумрудным огнем.

— Ты разве не заметила? У ангелов не болят спины, не бывает любовных проблем и сомнений в смысле жизни, и у них не появляется ссадин на лбу от ударов всяких истеричек…

— Ну, извини…

— Мы с тобой не ангелы. Но мы можем ими стать, в отличие от…

Он оглянулся вокруг с выражением несколько презрительным. Или так только показалось из-за его манеры прищуривать глаза?

Юлия тоже посмотрела вокруг… Все эти люди, проводящие время кто весело, кто расслабленно за соседними столиками, вовсе не казались ей достойными презрения или пренебрежения. Скорее — наоборот. Она всегда чувствовала себя в таком окружении слегка недостойной, недоделанной, не достигшей чего-то.

— Ты, может быть, мне не веришь?

— Может быть.

Она ничего не могла с собой поделать. Или — не хотела? Вот и сейчас, опять не смогла удержаться. Ей нравилось дразнить его, злить, выводить из себя. А почему — она и сама не понимала. Какое-то сопротивление и… недоверие поднимались внутри при одном только взгляде на этого странного юношу. Хотя… да нет, он вроде бы нормальный. И даже очень.

Ей нравилась его внешность и манеры воспитанного мальчика из хорошей семьи.

— Как тебе доказать?!

Она, наверное, была уже совсем пьяная. Сама не заметила, как начала пить третий бокал, в то время как он все еще цедил первый.

— Покажи крылья…

Она просто пошутила. Просто устала быть серьезной, страдающей и думающей о каждом своем слове, шаге или поступке. Устала за все это долгое время… она никак не рассчитывала на такую реакцию. Марк вскочил, чуть не опрокинув стул, больно вцепился ей в руку.

— Только если ты мне свои покажешь! — крикнул он.

Люди вокруг уже давно начали оборачиваться на странную парочку с похожими глазами и волосами и одинаково мокрыми коленями. Он сел на место, скрипя зубами. Видно было, что терпение его на исходе. Вообще-то, у нее оно тоже давным-давно кончилось бы, особенно если учесть, что он, оказывается, бегал за ней по морозу и слякоти чуть ли не целый месяц!

— Ты еще, может быть, скажешь, что не хочешь вернуться в свою ипостась?

Наклонившись вперед, он прошептал это так, будто бы кто-то в этой музыке и гаме мог их подслушать. Он уже не обращал внимания на то, что дым от ее сигареты, тлеющей в пепельнице, заставляет его морщиться, попадая прямо в нос.

— Может, не хочешь прекратить эти муки и сомнения? Или… — он еще понизил голос, — …у тебя их нет?

Юлия вспомнила облака. Свет, льющийся из них, струящийся вокруг них, проходящий сквозь них. И чувство покоя, и… На лице ее в этот момент появилось такое выражение, что Марк улыбнулся. Но потом она вспомнила другое. Эти воспоминания были неразделимы. Именно поэтому она предпочитала не вспоминать вообще.

— Мало ли что я хочу. Хотеть не вредно… только… как это сделать?

Он опять невоспитанно вскрикнул, не заботясь о том, какую вызывает реакцию у окружающих.

— Я знаю, как это сделать!

— Знаешь?..

— Вдвоем проще. И вернее.

Недоверие, прозвучавшее в Юлином голосе, только сейчас, видимо, достигло его сознания. Настолько он был увлечен своими идеями. Он резко замолчал. И, опершись руками о стол, поднялся, явно собираясь уйти.

— Но если желаешь тут оставаться, в этом… — он быстро огляделся. — Пожалуйста. Я и сам справлюсь. Сиди…

— Постой! Подожди… пожалуйста.

Юлия вдруг так испугалась, что он уйдет! Как Иван. Как все они. Она больше не сможет этого пережить. Особенно теперь, когда она нашла родственную душу, то есть — когда он сам ее нашел! Когда предлагает возможность, пусть и мифическую, вернуть себе то состояние счастья и, может быть, правда… обрести свою истинную сущность. Как предрекал когда-то дон Карлос?

— Извини. Останься, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть…

Он опустился на стул, но отвернулся и какое-то время сидел в гордом молчании, надувшись, ковыряя вилкой в тарелке и прихлебывая вино. Казалось, он о чем-то мучительно думает. Одна угрюмая складка образовалась у него на лбу, и еще две — у губ.

— Марк…

Теперь уже она взяла его за руку. Глаза Марка мгновенно загорелись надеждой.

— Я не могу сейчас ничем тебе это доказать… — быстро заговорил он. — Но неужели ты сама не видишь? Не чувствуешь?!

— Я… не знаю.

Он подумал немного, глядя на то, как снег за темным окном валит безостановочно и завораживающе, словно в кино или в стильном клипе. А потом взглянул на ее вилку, которой она механически водила по желто-белым тянущимся ниткам растопленного сыра у себя в тарелке.

— Скажи, только честно — ты в детстве знала точно, что ты одна на этом свете, несмотря на то что вокруг тебя всегда было полно любящих, заботливых людей?

— Да, — удивленно кивнула Юлия.

— И ты задавала им только те вопросы, на которые, ты уже знала, они смогут как-то ответить. А другие так навсегда и оставила при себе?

— Ну… да…

— А потом, в юности, и дальше всегда чувствовала себя чужой в любой компании? Вместе, но — отдельно? А потом к тебе стали притягиваться люди, с которыми нормальный человек предпочтет не сталкиваться… Верно?

— Д-да…

— И ты никогда не знала, кто ты, и кем хочешь быть, и зачем живешь?!

— Да!

— И, главное — тебя к ним тянуло! К неподходящим людям и занятиям! Как магнитом! Будто…

— Да-да, все так…

Юлия взялась пальцами за виски. Боль, возникшая в них, отдавалась в сердце и в спине.

— Ты не знала, куда приложить свои силы, — говорил Марк.

— Да.

— Ив результате поняла, что они никому не нужны…

— Да…

— И ты решила быть плохой, раз не получается быть хорошей…

— Да!

— А потом…

— Хватит!!

Юлия крикнула это так, что все опять обернулись на них. А официант со стрижкой мученически закатил глаза.

— …потом все стало очень-очень плохо, всем, и становилось еще хуже… И ты подумала, что тебе не нужно жить, и…

— Хватит, пожалуйста, замолчи.

Юлия быстро закрыла лицо руками — так же, как тогда Иван. Чтобы не было видно, как поползли вниз все черты, словно на акварельную картинку плеснули водой. Она не издавала ни звука, только ритмично вздрагивала, пока перед глазами вставали поочередно лица Карлоса, Антонио, мамы, Мигеля, Моники, Хуана и Хуаниты. И ее собственное лицо — в белом облаке волос, с кроваво-красной помадой на обветренных губах. И башни Саграды Фамилии… И Иван, со взглядом побитой собаки…

— М-м-м… Ох-х…

Она всхлипывала и рыдала, и не могла остановиться. Понимая, как это все дико и нелепо выглядит здесь, в этом уютном, респектабельном месте.

— Ну, ну… все, ну… все. Тихо, перестань…

Юлия почувствовала, как вздрагивающие плечи крепко обхватывает теплая рука, заставляя успокоиться.

— Перестань… Я больше не буду.

Другая рука неожиданно нежно погладила Юлию по макушке, словно она была маленькой девочкой. Тонкие, чуткие пальцы зарылись в ее волосы, поглаживая кожу головы.

— Ну, прости… Как еще я мог тебе доказать… ты же сама хотела.

— Нет! Нет, я уже больше не хочу… Не хочу!

Рука крепче сжала плечо под вязаным свитером.

Тонкие пальцы обвили шею, и голос, удивительно мелодичный, зашептал в ухо твердо и страстно:

— Не плачь… теперь уже не плачь. Есть выход, я помогу тебе… А ты мне… да? Ты мне поможешь?

— Да…

Губы, нежные, как лепестки цветка или крылья бабочки скользнули по ее лбу. Прижались к вискам, задержались на мокрых щеках, жалея, вытирая, выпивая соленые слезы.

— Я знаю, как тебе тяжело…

Не знаешь! — хотела возразить Юлия. Но не успела. Крылья бабочки затрепетали на мгновение на мокром от слез подбородке и неожиданно сильно впились в губы, заставив забыть о том, что хотелось сказать, и о том, о чем не хотелось думать.

Сквозь шум в ушах и удары сердца, сильные и ритмичные, как рокот прибоя, сквозь собственные глухие рыдания и всхлипы она услышала вдруг тихую реплику официанта, стоящего где-то у нее за спиной:

— Ты смотри что делается! — громким шепотом проговорил тот.

— А что? — точно так же спросил кто-то.

— Да вот эти… видишь? Брат с сестрой, а что творят…

— Гос-споди помилу-уй… — ужаснулся второй официант с такой же стрижечкой, только брюнет. — Куда мы катимся…

Он подошел к их столику, остановившись деликатно немного в стороне и сбоку.

— Ээ-э… простите. Вас можно рассчитать?

Когда они вышли из дверей клуба, на улице была ночь. Глубокая, темная московская ночь, с фонарями, рекламой и огнями витрин. Хотя на самом-то деле — шесть часов утра. И по времени скоро должен был начинаться рассвет, признаков которого не было и в помине.

Во всяком случае, они его так и не увидели.

Загрузка...