Перед уходом Дубах еще раз связался с Советом. Аварийник шел к точке рандеву с «Дайной», выжимая из своих гребораторов все, что можно. Может быть, он придет даже раньше, чем обещал. Бактериологи вылетели и сейчас уже приступают к севу. Похоже, на этот раз все обойдется более или менее благополучно. Хотя о каком благополучии можно говорить, когда по поверхности Проливов разлилось десять тысяч тонн нефти?! Да, веселый будет разговор в Совете Геогигиены, — подумал Дубах. — И они будут правы, абсолютно правы. Когда же наконец строители справятся с нефтепроводом и мы скинем с плеч танкерный флот? Нескоро еще, ох, нескоро…»
Дубах с места рванул энтокар вверх, прямо в седьмой — скоростной — горизонт. До дому отсюда около часа лету. Он перевел управление на автоматику, повернул к себе проектор и вставил в него маленькую кассетку книгофильма.
«Пройдет десять, пусть двадцать даже лет — и не нужно будет ни энтокаров, ни вибропланов, ни карвейров», — подумалось ему. Это всегда казалось мечтой, недостижимой, как горизонт. Целью, к которой можно лишь ассимптотически приближаться, как к скорости света в обычном пространстве. И вот мечта стала реальностью, хотя и отдаленной еще, но уже вполне достижимой и ощутимой Доживу ли я до этого, — подумал он. — Очень хочется дожить…»
И вдруг ему стало грустно. Он понял, не только разумом, но всем существом ощутил, что жизнь его уже сделана.
Как бывает сделана вещь. Может быть, причина крылась в его фанатической почти приверженности одной идее?
«Нет, — сказал он себе. — Нет, так нельзя. Думай о том, как это будет — победа».
«Я и думаю, — ответил он себе, — и я сделаю все, чтобы победа пришла скорее. Как делал до сих пор. Как не умею делать иначе. Но все-таки хорошо, что она наступит еще не сегодня. Будь она возможна сегодня, я сделал бы все, что могу. Но это будет еще нескоро — телепорт, как говорит Эзра. И может быть, я просто не доживу. Ведь победа победе рознь. И бывают сокрушительные победы — как эта, потому что она отменит меня. Ведь я знаю, как жить для победы. Точнее — как жить для борьбы за победу. Но что делать, когда победа отменяет тебя?..»
На мгновение его охватило острое сочувствие к пространству — пространству, с которым он боролся всю жизнь. Ведь уничтожив пространство, «телепорт» отменит и Дубаха, координатора Транспортного Совета Ксении.
В это время раздался сигнал вызова.
— Слушаю, — сказал Дубах.
— Говорит Свердлуф. Болл сообщил, что авария ликвидирована и «Дайна» идет своим ходом. Я возвращаю аварийник, координатор… — Последнее было сказано тоном полувопросительным-полуутвердительным.
— Да, — сказал Дубах, чувствуя, как отходит куда-то его ненужная тоска. — Правильно, Гаральд. Спасибо.
«Все-таки молодец этот Болл! С таким пилотом расставаться жаль. Но у Пионеров ему будет только лучше. А на линейных трассах нужны пилоты, не выходящие из графика ни при каких обстоятельствах. Потому что… Зачем я объясняю все это себе, — подумал Дубах. — Оправдываюсь? В чем? Разве что-нибудь неясно? Разве я сомневаюсь? Нет. Все правильно. Все идет так, как должно быть».
Внизу под энтокаром стремительно скользила назад травянистая равнина с одинокими купами деревьев, отталкивающихся от своих вытянутых теней. Пространство ее казалось безграничным — от горизонта до горизонта. И столь же безграничное воздушное пространство охватывало точку машины со всех сторон. Но Дубах явно ощущал всю эфемерность, обреченность пространства. Ибо каким бы ни казалось оно могучим, уже существовал маленький белый мышонок, спокойно охорашивающийся в своей клетке. И сейчас Дубах думал об этом с отстраненным спокойствием триумфатора, одержавшего сокрушительную победу.