По волчьим законам

Глава 10

В машине укачивало. Пустой желудок болезненно скручивало, особенно когда внедорожник, несущийся прочь из города, наезжал на кочку или яму.

Кофта с длинным рукавом, джинсы и удобные лоферы, в которые мне помогла одеться медсестра, были абсолютно новыми и не содержали никаких запахов, кроме разве что магазинных, которые, естественно, ни о чем мне не говорили.

Муж… Борис сидел рядом со мной на заднем сидении, изредка бросая на меня взгляды, которые я никак не могла интерпретировать. За всю дорогу он не сказал мне ни слова и, чем дальше в полном молчании мы отъезжали от города, тем тревожнее мне становилось.

В больнице даже блокируя факт потери памяти, я, кажется, не до конца понимала, что это значило, но вне больничных стен, в которых мне могли помочь, пустота внутри начинала давить совсем иначе, и мне казалось, что меня просто разрывает и одновременно мотает из стороны в сторону.

Я не знала, чего ожидать, что вообще думать. Судя по всему мой муж был обеспеченным и авторитетным, чистокровным волком, но обо мне это ничего не говорило, как и о нем, как о муже.

Резиденция, в которой он… мы жили, находилась далеко за пределами города. Издали она вообще казалось крепостью, с высокими стенами и кучей охраны, пахнущей как волками, так и полукровками. Просто так было не войти и не выйти, как в тюрьме, если не хуже.

Колеса зашуршали по гравию, и машина остановилась у центрального входа в дом, где нас встретил мужчина со шрамом на лице.

– Мадам. – Он учтиво поклонился, пробежав по мне насмешливым взглядом, будто знал какой-то секрет. – Добро пожаловать домой, – добавил он, скверно улыбнувшись мне и подав руку, чтобы помочь выбраться из машины.

Борис осадил его взглядом, и тот отошел, уступив место бритоголовому, от которого я с гораздо большим желанием приняла помощь.

Пожалуй, было бы уместнее и приятнее, если бы руку подал мне муж, но этого не произошло, а мне просто необходимо было на кого-то опереться вместо того, чтобы думать о том, почему мой муж не целует землю под моими ногами.

За долгую дорогу меня прилично растрясло, боль стала в разы сильнее, и я все чаще поглядывала на сверток с лекарствами, которые выдал врач, и который держал подавший мне руку бугай.

Снаружи дом выглядел величественно, но в тоже время как-то убого, зато внутри него царила элегантная роскошь в высоком стиле.

Дорогие материалы, глянцевые поверхности, контрастные цвета, широкая лестница с перилами из фигурных столбиков – все до единой мелочи создавало такую декоративная мощь, что невольно хотелось кружиться в гламурном платье и на высокой шпильке под бликами необъятного хрустального канделябра, величественно висевшего на потолке, и окунаться в давно забытую эпоху двадцатых или тридцатых годов.

– Кира!

Голос мужа отвлек меня от внутреннего поиска забытого мной ощущения домашнего покоя и комфорта, и я повернулась к нему, в который раз удивившись, какие у него были красивые глаза, вот только холодные, как январское утро.

– Это Алеша, – представил он бритоголового, маячившего за моей спиной, как тень. – Он будет помогать тебе во всем и присматривать за тобой. С любой просьбой обращайся к нему, – добавил он, собираясь уходить.

– Борис, – неуверенно окликнула я, – а ты… Ты со мной не побудешь?

– Не сейчас, Кира, – мягко, но в тоже время безучастно, ответил он, скользнув по мне прохладным, нечитаемым взглядом. – У меня дела. Я зайду к тебе вечером.

Оставив меня с бритоголовым, Борис грациозно удалился куда-то вглубь дома в сопровождении волка со шрамом на лице. Мне показалось, что я слышала их смех, но из-за боли и смятения я не была уверена, что действительно это слышала.

Второй этаж был полностью во власти картин в позолоченных рамах, антикварных подсвечников, деревянного паркета теплого коричневого цвета и величественных дверей.

Из-под двух тянуло запахом Бориса. Наверное, одна комната была его рабочим кабинетом, а вторая нашей спальней, но мимо обеих дверей бритоголовый прошел мимо.

Комната, у которой он остановился, была прилично отдалена от тех, что пахли мужем. Просторная, с широким балконом, выходившем на угол дома, вместительной гардеробной и уборной, прятавшейся за ней, она выглядела очень уютной.

Цветовая гамма приятно ласкала взгляд, как и высокая кровать, и мягкий диван с двумя креслами недалеко от балкона, и туалетный столик с пуфиком и большим зеркалом, предназначенным для женских дел.

Я буквально упала в одно из кресел, мучительно свев брови. Боль, кажется, достигла своего апогея. Дышать было больно, даже свет скупого, серого дня, едва проникавший в комнату с улицы, казался очень ярким и резал глаза.

– Док сказал сделать укол, если будет плохо, – сообщил мне бритоголовый, разворачивая на туалетном столике сверток с лекарствами.

Безучастно наблюдая, как огромными лапищами он на удивление опытно набирал шприц, я не могла ни пошевелиться, ни возразить.

Откатив рукав кофты и затянув на моей руке жгут, бритоголовый легко ввел иглу в вену с синяками от капельницы, надавил на поршень и два кубика лекарства пощипывая понеслись в кровь.

– Док сказал, что должно быстро вштыкивать, – проинформировал он, сверившись с наручными часами и засекая время.

Минуты… Да что там минуты! Секунды! Секунды тянулись бесконечно долго. Сердце то ускорялось, готовое выпрыгнуть из груди, то пропускало удары, будто и вовсе собиралось остановиться, но как-то так незаметно пульс начал выравниваться, а боль отступать.

– Двадцать минут, – довольно отметил бритоголовый, снова сверившись с часами. – Не соврал врачело! – усмехнулся он.

Я с облегчением вздохнула, чувствуя, как расслабляется тело. Как же хорошо, когда ничего не болит! Вот если бы еще был волшебный укол, способный вернуть мне память.

– Пожрать надо, – продолжал рассуждать бритоголовый. – Ща че-нить принесу.

Я провела его стеклянным взглядом, так и не сказав ни слова. Его роль няньки была мне не совсем понятна, как и поведение мужа, но какие я могла сделать выводы, если провела в доме, который даже не помнила, всего ничего? Никакие.

Сделав усилие, я поднялась с кресла. Боль почти прошла, но особо двигаться не хотелось, а двигаться как раз нужно было.

В доме ощущение пустоты стало еще острее. Можно было и дальше прогонять его, успокаивать себя тем, что все само станет на свои места, но ведь муж не просто так настоял на том, чтобы забрать меня домой, в родные стены, где гораздо легче должно было вспомнить хоть что-то.

Муж… Я задумчиво провела пальцами по золотистому покрывалу на кровати. Это была не наша спальня. В ней не пахло ни им, ни мною, не пахло вообще ничем. Не похоже было, что в ней даже проветривали недавно.

Я посмотрела на свою правую руку: кольца на безымянном пальце не было. Врач сказал, что на меня напали, так что его, наверное, забрали.

Поковыряв под обломанными ногтями с облезшим красным лаком грязь и засохшую кровь, я поискала ножницы в ящиках туалетного столика, но они были пустыми.

В гардеробной, рассчитанной на солидный женский гардероб, гулял ветер. Пара-тройка непритязательных футболок и рубашек, несколько пар джинсов и еще одни лоферы, только светлые, и все. Больше ничего. Наверное, остальная одежда находилась в другой спальне вместе с одеждой Бориса. Ну, и ладно. Все равно мне было сейчас не до выряжаний.

В ванной с оббитыми зеркалами стенами, вмещавшей не только саму ванную, но и душевую кабинку, ножниц тоже не оказалось, зато там были зубная щетка, мыло, приятно пахнувшее, кажется, фрезией, бутылочка шампуня с таким же ароматом и белый, махровый халат.

На фоне запахов чистоты мой собственный запах болезни и пустоты стал невыносим, и я разделась.

– Боже мой… – сдавленно выдохнула я, рассматривая свое отражение в зеркалах. Неудивительно, что муж отселил меня в другую спальню.

В больнице я уже видела и синяки, и ссадины на себе, но зеркала… коварные, мать их, зеркала были беспощадны, и на пару со светом кромсали меня, кривыми бликами падая на багрово-синее тело с белоснежным прямоугольником медицинского пластыря под грудью.

Дрожащими пальцами я аккуратно сняла его. Под ним был небольшой, красноватый круг со слегка рваными краями, будто его пытались грубо расширить.

"Пуля не задела ничего важного" – прозвучал в голове голос врача, имя которого я снова забыла.

Пуля… Меня избили и пытались застрелить. За что?

– За что? – шепотом повторила я, всматриваясь в нетронутое побоями лицо.

Оно было красивым: большие глаза цвета ореха в обрамлении густых ресниц, не требовавших туши; чувственные губы, сочного цвета вишни; чистая кожа со смуглинкой, хоть и выглядевшая сейчас болезненно желтоватой; высокие скулы; мягкий овал лица, обрамленный темными волосами до плеч; аккуратный нос… Но какое же оно было чужое. Красивое, чужое лицо…