По ту сторону Стикса

Глава 1. Речные боги

Ночи становятся все прохладнее. Наверно, скоро пойдет снег. Но лежать на покатой стене канала, нагретой от проходящей под ней теплотрассы, все равно приятно.

По ту сторону помигивает своими не спящими окнами город, висящие на них шторы, придают свету разные оттенки. Где-то на подоконнике стоит ночная лампа или игрушка — плюшевый медведь, цветы в горшках, ровные стопки книг — или чайный сервиз, — мое острое ночное зрение позволяет видеть все это до мельчайших деталей.

В резервации редко встретишь такие окна. По эту сторону взгляд чаще упирается в решетки, выбитое стекло, плотно закрытые не пропускающие свет портьеры или просто замурованный проем. Теплые окна есть разве что в корейском переулке, да и то появились там они совсем недавно.

Как любит говорить Джэджун — один мой знакомый — «Окно — это стих о хозяине дома». Мой стих был кратким — жалюзи, которыми я пытался отгородиться от внешнего мира. На окне самого Джэджуна висели бумажные фонарики и гирлянды из разноцветных прозрачных бус… за противоударным стеклом.

Я мысленно улыбнулся — все мы тут со своими секретами.

В резервации, в отличие от остального города, жестокий естественный отбор, и просто так здесь никто не выживает. Оттого-то тут каждый человек как отдельная невероятная история, оттого-то мне так и невыносимо здесь находиться. Резервация — не место даже для самого слабого эмпата.

Оглядываясь назад, остается только удивляться, как я выжил. По всем законам особой зоны мне было суждено, если уж не стать жертвой какого-нибудь головореза, то непременно сойти с ума. Но этого не произошло… Возможно, только благодаря выработавшимся с годами цинизму и равнодушию — своего рода защитным рефлексам. Но поначалу было очень непросто решать, за кого ты беспокоишься, а на кого тебе плевать, научиться воспринимать людей не более как рассказы: интересные, не очень, грустные, страшные, глупые… Веселых и легких здесь не было.

Я вздохнул и, потянувшись, сел на стенке канала. Рука сама нащупала камешек на бетонной плите — размахнулся и зашвырнул его в воду. Что-то булькнуло и зашипело — видимо, туда опять спустили какую-то дрянь.

— Эй, слышь, ты, тащи свою задницу сюда, побазарим! — Голос откуда-то сверху разом оборвал мои размышления.

Что ж, я поднимусь, хотя бы за тем, чтобы посмотреть в наглую рожу. Уже очень давно никто не осмеливается зазря перебегать мне дорогу — это стоило мне большой крови, но оно того стоило.

Я лениво поднялся, отряхнулся, по привычке сунул руки в карманы куртки и пошел наверх — туда, где за железной оградой маячили две фигуры. По пути попытался прислушаться к своим ощущениям, но этих двоих будто бы обволокло фиолетовой ватой, которая глушила все. Ясно: молодчики под какой-то дурью. В трезвом рассудке им бы вряд ли пришло в голову цепляться ко мне.

Я подошел к ограде, перемахнул ее одним движением и встал напротив этих двоих. Мужики были перекачанными и чистенькими — видно, совсем недавно в резервации или вовсе не отсюда: комендантский час еще не начался. Постоянные обитатели зоны скорее поджарые и жилистые, им не до тренажерных залов и зарядки, единственная оправданная тренировка — боевая, но там точно бицепс не нарастишь. И кожа… кожа у местных вся в шрамах. У меня тоже. Разве что в меньшей степени, чем у остальных.

Эти двое с их бычьими выбеленными дурью глазами выделялись на фоне привычного пейзажа.

— Что надо? — брезгливо бросил я.

Один вытащил из-за пазухи увесистый пакет.

— Вот, пронесешь завтра на материк через пост.

Удивительная наглость! И в то же время странно: как правило, даже под воздействием наркотиков у людей остаются хоть какие-то эмоции. Эти же словно белые листы. Ничего. Будто мои органы чувств отключили, даже не отличить одного качка от другого. Когда у людей нет эмоционального флера, они становятся как близнецы.

— Тебе надо, ты и проноси. Вы вообще, кто такие? — Я вынул руку из кармана, и стал небрежно поигрывать двойной цепью, прицепленной сбоку к моим джинсам.

— Ты пронесешь это завтра в город, — с нажимом повторил мужик, будто в его программу была вбита только эта фраза.

— С чего вдруг? — улыбнулся я. Зачем вообще тратить время на этих двоих?

— Подумай еще раз, — предложил второй и достал нож.

Мне надоело. Заученным за много лет движением я отстегнул цепочку от кармана. Цепь с шипением развернулась в полную длину: на конце был тяжелый заостренный набалдашник.

Возможно, для двух обдолбанных идиотов это будет слишком, но я давно не практиковался.

Хватило нескольких движений кистью, чтобы выбить у одного из рук нож, а у другого пакет. Оба мужика возмущенно заругались и отскочили, потирая ушибленные кисти.

Под наркотиками так не двигаются — машинально отметил я. Нужно взять хотя бы одного, чтобы понять, кто такие. Цепь с мерным свистом раскручивалась в воздухе — это почти не требовало усилий, но вместе с тем смотрелось угрожающе. Я согнул, а затем слегка расслабил кисть — тяжелый набалдашник полетел одному из качков прямо в висок. Тот не успел среагировать и тяжелым кулем повалился на землю.

Второй, наконец, понял что к чему и бросился бежать. Несколько шагов вперед, еще одно движение рукой — и цепь обвила ноги убегавшего. Последовал сильный рывок, который едва не вывихнул мне плечо, и амбал оказался на земле.

Черт, слишком уж неподвижно он лежал. Наверное, перестарался. Теряю навыки.

Я подергал цепь, плотно обвившую голени мужика. Опять же, не очень хорошо: будь это серьезный бой, сейчас бы мне пришлось бросить своё оружие, а это практически равносильно поражению. Хотя, будь это действительно настоящий бой, никто не стал бы прилагать столько усилий, чтобы пытаться оставить этого противника в сознании.

Я подошел и посмотрел на тела: оба живы, но в отключке и в ближайшее время в себя не придут. В карманах пусто, если не считать ножей; одежда новая, кое-где даже с необорванными ярлыками — ни телефонов, ни денег, только пакет, который они пытались мне всучить.

Я подобрал пакет и вынул из кармана телефон.

— Фрэй, ты сейчас где? Пришли четверых ребят к третьему кварталу канала, пусть подберут два тела… Нет, живые… Приду, расскажу.

Фрэй был в своем репертуаре. Наверняка, опять приобрел что-то дорогое, холодное и режущее, а теперь вот гоняет беднягу Гудвина по всему складу.

Я постоял некоторое время на пороге и, пользуясь тем, что меня никто не замечает, понаблюдал за схваткой. Главным преимуществом Фрэя всегда была скорость: он двигался так, что в воздухе блестели лишь лезвия, да красным ураганом разлетались волосы, собранные в хвост. Гудвин был медленнее, намного медленнее, но и настолько же опытнее: его умение предугадывать шаги противника, а также очищенные от всего лишнего движения позволяли ему долгое время сдерживать натиск более молодого и быстрого соперника.

На самом деле Фрэй всегда выбирал Гудвина для своих тренировок только потому, что когда-то проиграл ему. Тот единственный проигрыш не давал другу покоя, сколько бы побед ни было потом.

— Инк! Иди сюда!

Я повернул голову и заметил сидящего на железных балках Пузика, которому также досталась роль наблюдателя.

Мальчишка никогда не дрался с Фрэем, даже в шутку, даже ради тренировки. Подозреваю, он и драться-то как следует не умеет, зато умеет стрелять. Пузик говорит, что выбрал огнестрельное оружие потому, что с ним можно не подпускать противника к себе близко. В чем-то он прав. Ну а в чем-то нет.

Фрэй несколько раз предлагал попробовать, кто окажется быстрее: он или Пузиков пистолет. Но прохвост всегда отказывался. Думаю, и впрямь боялся пристрелить своего друга и наставника. Быстрота-быстротой, но и реакции Пузика тоже можно позавидовать. Если бы здесь был Дикий Запад, то думаю, он вскоре мог бы потеснить Фрэя с места главы группировки. Хотя выглядело бы это довольно забавно.

Для меня не подходили ни ножи, ни тем более пистолеты. По многим причинам. Во-первых, мне разрешалось выходить из резервации до наступления комендантского часа, и если уж по эту сторону официально нельзя иметь при себе оружия, то попытка пронести его на материк равносильна самоубийству.

И в то же время первое правило резервации — всегда быть начеку и при оружии. Так появилась моя цепь. Вернее, не то, чтобы я сам сознательно выбрал оружие — за меня это сделал другой человек, и, скажем так, не безболезненным образом — но это совсем другая история.

Цепь подходила мне не только из-за возможности свободно пронести ее через контроль, но еще и потому, что ей непросто было убить по неосторожности. Смешно. Столько лет прошло, а я так еще и не научился убивать без оглядки.

— Привет! Какими судьбами? — Взгляд огромных Пузиковых глаз был открытым и удивленным. Я понял, что в последнее время нечасто балую их своим присутствием.

— Только что два каких-то идиота хотели заставить меня вынести это из резервации. — Я показал ему пакет.

— А я думал, что ты по нам соскучился, — присвистнул Пузик, с любопытством глядя на сверток.

Какое там… Просто мне иногда требуется отдых от людей.

— Понятия не имею, что это. Те двое были под наркотой, поэтому пообщаться нам не удалось, — я отдал ему пакет — пусть разбирается

— Мог бы и припереть сюда хоть одного, мы бы потом выяснили. — Пузик уже проворно распечатывал полиэтилен.

— Я что, похож на самосвал? Каждый из них весил килограмм сто!

— Зашибись! — Мальчишка наконец раскрыл пакет и увидел "пластилиновые" блоки. — Это взрывчатка, бл… буду! Они хотели, чтобы ты протащил взрывчатку!

— Глупо. Ее бы сразу засекли на пропускном пункте. — Я взял у него один блок и понюхал. Запах был незнакомым и никаких ассоциаций не вызывал.

— Может быть, в том и цель. — Это бесшумно подошел Фрэй, посверкивая острыми, в предплечье длинной, ножами. За ним плелся Гудвин, окончательно измочаленный тренировкой.

— В смысле? — Я не стал тратить время на приветствия: мы с Фрэем никогда не прощаемся и не здороваемся, будто бы никогда не расставаясь.

— Ты мой "серый кардинал" в восточной группировке. Все, что делаешь ты, и все, что делаю я — по сути одно и то же. И тут представь: тебя ловят на попытке пронести взрывчатое вещество через пост. Первая мысль? Правильно — группировка что-то замышляет, и, скорее всего, это что-то очень террористическое и очень антиправительственное. В ответ власти попытаются нас ликвидировать, и я нисколько не сомневаюсь, что им это удастся.

Фрэй как всегда очень четко расставил все по своим местам — его мозг работает с ужасающей изобретательностью.

— Ты забыл только одно: меня не просто заставить делать то, что я делать не хочу.

— И кто об этом знает, кроме горстки твоих знакомых? Инк, я не зря употребил название "серый кардинал". Ты темная лошадка, потому что про тебя слишком мало информации. Ты не светишься. Потом, мы же не уверены, что на самом деле собирались сделать эти два укурка. И, кстати, никогда не узнаем — когда наши ребята пришли к каналу, тел уже не было.

— Значит, их кто-то убрал, и они были там не одни.

— Верно. — Хрустальные глаза с черной окантовкой на радужке сверкнули в нехорошем прищуре. — Тебя прощупали.

— А что собираешься делать ты?

— Ну, для начала я еще потренируюсь. Смотри, какое чудо мне сегодня доставили! — Он с гордой улыбкой протянул мне два парных ножа, простых и очень длинных. — Ну, а потом сходим повидать Монаха.

Монах — лидер западной группировки. Фрэй прав: если кто-то готов избавиться от нас любым способом, так это Аарон. И в то же время, если кто-то меньше всего хочет связываться с нами, это тоже он. Потому что сейчас мы сильнее.

Я попытался прочесть Фрэя, но от него веяло только холодом. Он единственный, кто может закрываться от меня. Гудвину все происходящее явно не нравилось, но тренер старательно пытался это скрыть. Пузик… Пузик был беспечен. Мальчишка всегда беспечен в нашей компании: считает, что с нами ему нечего бояться.

Я вздохнул.

— Что ж, придется сходить к Монаху.

— Тогда продолжим. — Фрэй повернулся к Гудвину.

Тренер был слишком измотан. Я чувствовал это настолько ясно, что даже пришлось поставить небольшой барьер, чтобы не попасть под его состояние. В конце концов, не каждому под силу долго тягаться с нашим лидером, но, кажется, последний этого не замечает или делает вид, что не замечает.

— Оставь уже его в покое, имей совесть. Мне тоже не повредит тренировка. — Я стал стягивать с себя куртку, чтобы не мешала двигаться. С Фрэем всегда лучше быть предусмотрительным.

— О, отлично! Прямо как в старые добрые времена. Помнишь?

Я помнил.

Он немного показушно взмахнул клинками. Наверно, чтобы мы могли оценить красоту лезвий. Кое-что не меняется. Пусть друг и поставил от меня барьеры, но я все равно могу определить, о чем он думает — слишком давно его знаю.

Кстати, о барьерах.

— Только без барьеров. Должно же у меня быть хоть какое-то преимущество.

— Идет.

Пузик неожиданно захлопал в ладоши. Он еще не успел ничего сказать, но я уже знал, что его переполняет восторг от предвкушения интересного зрелища. А свои восторги Пузик порой выражает очень по-детски.

— Круто, что я сегодня сюда зарулил. — Он уселся обратно на свой металлолом и приготовился смотреть. Жалеет, что нет под рукой попкорна.

Я усмехнулся и отстегнул цепь от джинсов. Когда же он повзрослеет? Семнадцать лет — пора бы. Фрэй снял барьеры, и я уловил схожий вопрос. Наверно, и ему нет нужды читать мои мысли, чтобы понять, о чем думаю я.

— До первой крови, — сказал Фрэй.

— До первой крови, — повторил я.

Для начала его надо разоружить, хотя бы частично. Два клинка — это слишком опасно. Ловким движением я развернул цепь, и она с металлическим лязгом обвилась вокруг правого клинка.

Непорядок.

Не мне соперничать с Фрэем в скорости, а за то время, что понадобилось на бросок, он мог сто раз увернуться. Но не увернулся.

Вместо этого друг просто натянул цепь так, что я с трудом удерживал звенья в руках, но недостаточно сильно, чтобы это сошло за попытку их вырвать. Тут же в голове появилось видение, как Фрэй, повернувшись вокруг своей оси, заставляет меня сделать несколько шагов вперед за цепью, а потом с инерцией разворота чиркает свободным клинком по моему бедру. Видение было стремительным, но и я уже давно научился реагировать на подобные сигналы. Поэтому, когда мой противник начал свой коварный поворот, я сделал один шаг вслед за ним, но затем просто выпустил цепь из рук и скользнул влево.

Фрэя раскрутило — он на долю секунды потерял равновесие. Этой секунды хватило чтобы вновь поймать цепь и выдернуть ее вместе с клинком. Но долго радоваться не пришлось, нож даже не успел коснуться пола, как вновь оказался в руке моего друга.

— Неплохо. — Фрэй сверкнул белозубой улыбкой.

«Неправда, все плохо», — подумал я.

Сейчас оставалось только отступить на шаг. Мы кружили, не решаясь напасть.

Для Фрэя очень неблагоразумно будет атаковать первым, потому что я всегда предугадаю его действия. Именно поэтому оставалось только выжидать, когда ему надоест эта пляска, и он сделает выпад.

Внезапно мой противник оказался на расстоянии вытянутой руки сбоку от меня. Я вовремя распознал маневр и, присев, пропустил полоску острой стали над своей макушкой. Цепь, вылетев из моей руки, обхватила лодыжки Фрэя, я поймал ее набалдашник левой ладонью и резко дернул на себя, собираясь провести подсечку.

Но опять недостаточно быстро.

Он успел отпрыгнуть, а я, потеряв равновесие, вынужден был сделать кувырок через голову, на время упустив противника из виду. Только острое чувство опасности позволило мне вовремя выставить натянутую цепь навстречу клинку, словно бы из ниоткуда возникшему справа. К счастью, звенья выдержали. Значит, не такая уж превосходная сталь у этих ножей. Зато их хозяин отлично владеет обеими руками… Я еле успел откатиться, избегая удара вторым клинком.

Надо было держать Фрэя подальше от себя, сейчас все мое преимущество в дальности поражения оружия. Но это проще сказать, чем сделать. Я раскрутил цепь, превратив ее в сверкающий щит. Друг усмехнулся. Ну да, конечно, он не раз видел, как я это делаю, и думает, что знает технику. Что ж, я его удивлю.

Фрэй скользнул вперед, собираясь привычным движением поймать цепь на два клинка и вырвать ее у меня из рук. Я видел это настолько отчетливо, что комбинация казалась слишком легкой. Противник сунул свои клинки в сверкающее мельтешение моей цепи и… промахнулся… потому что сверкающая лента уже летела, целясь в его горло.

Звенья обмотались вокруг неестественно белой кожи, и будь мое желание, то очень скоро он умер бы от удушья или от перелома шейных позвонков. Руку обожгло — это Фрэй умудрился метнуть один из своих тяжеленных ножей, причем настолько аккуратно, что нож едва взрезал мне кожу на руке. Зазмеилась тонкая струйка крови. Если бы это был не тренировочный поединок, клинок вполне мог воткнуться мне в живот или в сердце.

— Это было нечестно, — я ослабил цепь и позволил другу снять ее с шеи. — В конце ты снова поставил барьер.

— Прости, — Фрэй все также белозубо улыбался. Честность поединка всегда заботила его в последнюю очередь. — Я инстинктивно.

Подошел Пузик с разочарованным выражением на лице.

— Ну, почему так быстро? Может еще чуть?

— Ради твоего развлечения? — напрямик спросил я.

— Хотя бы.

— Ты явно желаешь мне смерти. — Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Нет уж, на сегодня хватит поединков, тем более с Фрэем, иначе скоро на мне живого места не останется.

— Я просто хочу, чтоб ты хоть раз победил, — насупился мальчишка.

— Молодец, — Фрэй со всего размаха хлопнул Пузика по плечу. — Спасибо, за комплимент. Но больше никаких поединков. Тем более, что эти ножи не предназначены для боя

— Что?! — На моем лице отчетливо проступили досада и обида. — Ты победил меня с ножами, не предназначенными для боя?

— Спокойно. Ими можно драться, но на самом деле это ритуальные «танто» для харакири, они даже не парные. — Его рука ласково погладила лезвие.

— Зачем они тебе?

— Это редкость — предложили выкупить до лицензирования. Потом перепродам, мне они и вправду не нужны, — сказал Фрэй с какой-то только ему понятной грустью в голосе.

Резервация по-настоящему жила только ночью, с приходом темноты она просыпалась и тянула к каждому свои щупальца, полные опасности. В полночь наступал комендантский час, согласно которому все жители особой зоны, кому позволялось выходить в город, должны были вернуться на территорию. Если останешься на материке, то полиция выловит тебя по чипу, и тогда несдобровать.

Не видел еще никого, кто вернулся бы после такой облавы.

Ровно в двенадцать переходы на двух мостах закрываются, и до шести утра никто не может ни войти, ни выйти. Это не тюрьма и в то же время намного хуже, чем тюрьма, потому что, попав сюда однажды, ты будешь принадлежать этому месту до конца своих дней.

Мне разрешалось выходить за территорию. Видеть альтернативу и знать, что у меня никогда такой жизни не будет, ибо кто-то когда-то заклеймил меня, как источник опасности.

Все мы здесь опасные. Все, кто хоть немного отличается от обычных людей, опасны: они дисбалансируют общество — поэтому их надо изолировать. Так всем будет лучше, так всем будет спокойней, так все будут равны.

Эта беспощадная логика вот уже около ста лет распоряжалась жизнями. Мы стали новыми демонами этого мира. Когда человечество перестало верить в Дьявола, оно престало бояться. А толпа должна жить в страхе, иначе ее нельзя будет контролировать. Поэтому почему бы не найти новое зло среди себе подобных, почему бы не начать борьбу с ними — охоту на ведьм современности?

В «Будде» воздух был удушлив и вязок, гомон людских голосов буквально застревал в нем, делая его еще более тяжелым, еще более непереносимым. Запахи не вызывали ничего, кроме отвращения, но мне некогда было обращать на это внимания, потому что еще больше чем запахи на меня давили эмоции людей. Оставалось только сосредоточиться, уйти поглубже в себя, чтобы не быть затянутым в это липкое, клокочущее месиво.

Мне всегда было сложно находиться рядом с людьми, еще сложнее было находиться с рядом с людьми в резервации. Но привыкнуть можно ко всему, а если не привыкнуть, то хотя бы научиться закрываться.

Фрэй настоял на том, чтобы я тоже пошел к Монаху. Причины этого желания были ведомы только ему. Сразу по окончании боя он снова спрятал свои эмоции за непроницаемыми заслонами. Иногда меня это очень тяготило, а иногда я радовался такому положению вещей. Ну что ж, переживу. Тем более, что друг не заставляет меня присутствовать при встрече с Монахом, он понимает, что это один из тех людей, кого я меньше всего хотел бы видеть. По личным причинам. Те же причины были и у Фрэя, но он не эмпат.

Вот посидеть полчаса за барной стойкой Будды — это мне вполне по силам.

Пузик остался со мной. Он тут же заказал себе кружку грина, но я успел заметить и вовремя выхватил у него стакан с зеленовато-желтой жидкостью.

— Если хочешь выпить, то, что угодно, но только не эту дрянь.

Грин действительно был дрянью, по-другому и не назовешь. Безобидное на вкус пойло вызывало легкие галлюцинации и некоторую приподнятость настроения — но не это самое страшное. Чень Шень однажды поделился со мной, что напиток, помимо эффекта привыкания, еще и ускоряет процессы старения в организме. А уж такое действие безобидным не назовешь. В резервации жизни и так улетали слишком быстро, просачиваясь, словно речной песок сквозь пальцы, не хватало нам еще и этой мерзости.

— А дальше что? Запретишь пить, пока мне нет двадцати одного? — притворно надулся Пузик.

На мой взгляд, глупо запрещать что-то тому, кому в свои семнадцать можно убивать.

— Это интересная мысль, — я решил его немного поддразнить, — спасибо, что подсказал.

Мальчишка презрительно фыркнул в ответ, но я чувствовал, что он скорее веселится, чем обижается. Бандит и впрямь по мне скучал. Это забавно. Вот почему я общаюсь с Пузиком — несмотря на весь осадок, который нанесла на него колония, а затем и резервация, он остается по-детски непосредственным и простодушным.

— А если бы я тебе все же запретил, ты бы меня послушал? — поинтересовался я.

Пузик впал в задумчивость.

— Послушал, — неожиданно, кажется даже для самого себя, ответил он.

— Почему? — Мне было любопытно, и я не совсем ясно мог прочитать ответ по его эмоциям.

— Потому что мне никогда никто ничего таким макаром не запрещал…наверно… — Пацан колебался, не зная стоит ли продолжать.

Но мне уже было понятно. Один из плюсов эмпатии это то, что ты понимаешь гораздо больше, чем человек тебе говорит или хочет сказать.

Пузику никогда и никто ничего не запрещал из добрых побуждений, потому что о нем никогда и никто не заботился по-настоящему — у него не было семьи. А ведь запрет — это по-своему тоже форма заботы.

Я улыбнулся: даже когда Пузик попал в резервацию и его подобрали мы с Фреем, он был для нас больше игрушкой, забавным диким зверьком, который поднимает настроение, но которого бесполезно воспитывать. Хотя, как я потом понял, сам Пузик считает нас почти что своей семьей. Я уже говорил, этот мальчишка очень забавен.

«Будда» был одним из многочисленных заведений, что держали здесь китайцы. Не скажу, что самым лучшим, но и не самым последним. Особенным его делало лишь то, что это было излюбленное место Монаха, и именно здесь его можно было найти чаще всего.

Монах — странный персонаж, с одной стороны, казалось, что все знали о нем немного больше, чем о других, и в то же время не знали ничего. Было известно его настоящее имя, а не только кличка. Аарон. Немногим лучше, чем кличка.

Моего настоящего имени не знал никто в Резервации, я не знал имени Фрэя, да мне бы и в голову не пришло спрашивать. С Пузиком было интереснее…

Пузик — это даже не прозвище, это фамилия, ставшая прозвищем. Впрочем, ему подходит, хоть и не нравится. Пацан настаивает, чтобы его звали Арсеналом. Каждое такое заявление сопровождается гомерическим хохотом присутствующих.

Все точно знали, что Монах не китаец, но в то же время никто не мог предположить, кто он и что его связывает с этим столь многочисленным народом в резервации. Его внешность нисколько не вносила ясности, оставляя больше вопросов, чем ответов. Почти по-европейски очерченное лицо и прямой нос, словно на римских монетах, раскосые черные глаза, не оставлявшие сомнений в присутствии восточной крови, кожа того коричневого оттенка, который свойственен жителям Латинской Америки, достаточно высокий рост, и абсолютно голый череп, не дававший даже намека на то, что там когда-то были волосы. На вид ему было за тридцать — для резервации приличный возраст. И в то же время, когда я попал сюда, а было это около десяти лет назад, Монах уже был таким, как сейчас. Так что о его настоящем возрасте оставалось только догадываться.

Пузик выдул очередной стакан какого-то пойла, впрочем, от грина он все же отказался. Мне выпивка была не нужна, я могу достигнуть состояния алкогольного опьянения, всего лишь слегка опустив границы, которые воздвигаю между собой и остальными людьми. И тогда если вокруг все веселятся, то мне будет так же весело, если дерутся по пьяной злости, то и я буду драться, могу заснуть или поплакать — все что угодно. Человеческие эмоции — самый совершенный наркотик, но, к несчастью, я вынужден жить совсем не в том месте, где им можно было бы наслаждаться.

Вернулись Фрэй с Гудвином. То, что он не взял с собой никого из своих силовиков, могло означать только доверие по отношению к Монаху. Я его понимал: взрывы, грубая сила — это вовсе не стиль западной группировки, и здесь мы скорее, чтобы поделиться и получить информацию, нежели устраивать разборки.

— Уходим, — Фрэй хлопнул меня по плечу.

И впрямь, не стоило задерживаться на чужой, пусть и дружественной, территории. Мы вышли через заднюю дверь в холодный кривой проулок. Лужи уже подернулись корочкой льда и хрустели под ногами.

— Аарон сказал, что понятия не имеет, откуда могли взяться те двое, — задумчиво сообщил Фрэй. — И я ему верю.

Я не обратил на его слова ни малейшего внимания. Во-первых, потому что подозревал, именно так и выйдет, а во-вторых, потому что почувствовал, как атмосфера вокруг неуловимо изменилась, стала нервной и вязкой. Казалось, еще чуть-чуть и я смогу услышать испуганный стук чьего-то сердца. Это был не Фрэй — его я ощущаю, не Пузик — тот представлял собой сгусток любопытства и беспечности, и не Гудвин — он оставался спокоен. Тогда кто?

— Нельзя ему доверять, — пробурчал Гудвин.

— Фрэй, а что у них в «Будде» на втором этаже? Я слыхал, там все обито красным бархатом и покрыто золотом, — с энтузиазмом насел Пузик.

— Тихо, — оборвал их я. Все с удивлением уставились на меня. Фрэй, следуя привычке, выработанной годами, сразу перешел в боевую стойку и вытащил одно из лезвий «танто», с которыми так и не расстался после тренировки. Он знал, что без причины я никогда не стану поднимать тревогу.

Между тем напряжение все возрастало, будто кто-то готовился к решающему шагу. И, судя по атмосфере, этот кто-то был не один.

Пузик открыл рот, чтобы что-то сказать, но Гудвин ловко пихнул его в бок. Мальчишка сообразил и мигом выхватил из кобуры «Глок». Поразительно, как быстро мог меняться его эмоциональный фон: секунду назад он излучал детскую непосредственность, а теперь превратился в туго стянутый жгут настороженности и агрессии. В таком состоянии быстрота его реакции возрастала до невероятных пределов.

Я не успел отстегнуть цепь, как в дальнем конце переулка мелькнули две тени в черном. Позади раздался приглушенный звук, будто кто-то мягко спрыгнул на асфальт. Я полуобернулся, так чтобы держать в поле зрения оба конца переулка: еще трое. Но складывалось ощущение, что их может быть и больше. Фигуры, одетые в черное, одинаковые до неправильности, и однозначно настроенные агрессивно.

Пузик вопросительно посмотрел на меня.

— Стреляй на поражение, — сказал я. Альтернатив не было — эти люди пришли сюда, чтобы убивать.

Пулеметная очередь громоподобно пронеслась в тихим улицам, никого не задев. Умелыми движениями тени снова растворились в уличной темноте, словно там никого и не было.

— Стоило тратить бобы, — насуплено пробормотал Пузик, вытаскивая пустую обойму, расстрелянную меньше, чем за две секунды. Да, если достать оружие здесь не так просто, то боеприпасы к нему раза в два сложнее. Если бы не изобретательность и дьявольская хватка Фрэя, Пузиковой коллекции никогда бы не существовало. А так, покупая режущие игрушки себе, он заодно покупал огнестрельные мальчишке. «Глок-18» — последнее приобретение: австрийская машинка умела переключаться на автоматический режим и из-за этого была запрещена к продаже во многих странах.

В поле зрения никого, но я чувствовал, что они скользят по большому радиусу вокруг нас. Ноздри Фрэя раздувались, втягивая воздух — он воспринимал мир совсем иным образом, под совсем иным углом. Я успел ухватить его за предплечье буквально за секунду до того, как он сорвался с места. Конечно, желание настигнуть незнакомцев было сильным, но делать этого не стоит.

— Они уходят, — сказал я, — идут дальше — в сторону «Будды».

Мы не были окончательной целью, лишь внезапной преградой на их пути. И меня не покидало ощущение, что нас узнали. Узнали и поэтому отпустили.

Позади внезапно полыхнула вспышка, раздался звук взрыва, зазвенели и треснули стекла в нескольких зданиях. Оранжевое зарево поднялось над резервацией, зловещими всполохами забираясь в самые темные углы, бросая уродливые тени на разбитую мостовую.

Фрэй стряхнул мою руку и побежал вперед, на ходу вынимая второй нож. Нам с Пузиком ничего не оставалось делать, как только последовать за ним.

Здание Будды напоминало огненную орхидею: синтетическая внешняя отделка стен лопнула и рваными лепестками свисала наружу, крыши не было — на ее месте в провале ревело пламя. Повсюду разбросаны какие-то балки, внутренние перегородки и стекла, вытолкнутые наружу взрывной волной. Этот алый цветок полыхал в самом сердце резервации, и его было видно с любой точки.

У здания бара стала собираться толпа, в основном люди западной группировки. В их окружении я чувствовал себя небезопасно. Кто-то вытащил шланг из подвала соседнего дома и поливал мостовую и близлежащие здания — тушить «Будду» без специального оборудования было бесполезно. От бара останется одно пепелище к моменту, когда с материка прибудет пожарный расчет. Если он вообще прибудет — кому мы тут нужны, да еще в комендантский час? Если резервация выгорит дотла — для определенных людей в городе это станет большой удачей.

На асфальте лежало с десяток тел: некоторые стонали и корчились, некоторые были неподвижны — но все в черной копоти, словно только что вылезли из ада. Я инстинктивно закрылся наглухо, еще раньше, чем успел подумать о необходимости это сделать. Полезный рефлекс, плод горького опыта — если бы не он, то сейчас мое тело корчилось бы на асфальте вместе с ними, меня выворачивало бы на изнанку, и кто знает, возможно, я мог бы кончить точно так же, как эти бедняги.

Фрэй убрал ножи — демонстрировать чужим в такой момент оружие опаснее, чем ходить вовсе без него. Он медленно подошел к одному из раненых, я старался не отставать от него ни на шаг. Сквозь копоть и грязь на нас глядели полные ужаса и боли глаза, лицо было знакомым, но имени я не помнил — скорее всего, мелкая рыбешка.

— Что… — Фрэй не успел закончить свой вопрос.

Обожженный раскрыл рот, демонстрируя красный язык и десны, так сильно выделявшиеся на фоне сажи:

— Он остался там… Монах остался там… — просипел он.