По ту сторону снов

Книга четвертая Ячейки

Слваста подал в отставку через неделю после самоубийства Арниса. Он не назвал причин и не сообщил, где его теперь искать. Покидая здание Объединенного полкового совета, он ненадолго заглянул в бункер передового развертывания и ушел оттуда с парой пистолетов и четырьмя коробками патронов. Он вынес все в сумке, которую скрыл под пологом. Как он и ожидал, никто и не подумал заподозрить офицера.

– Нам нужно создать организацию, – сказала Бетаньева тем вечером. – Это очевидно.

Слваста появился в доме на Тарлтон-Гарденс с единственным чемоданом, где помещалась вся его гражданская одежда. «И это символично», – подумал он. Он бросил свою военную форму в доме номер семнадцать на террасе Ригаттра. Бетаньева тоже оставила свое жилье на улице Бортон.

Они сидели на голых досках в задней комнате. Хавьер опирался на подушки, которые откуда-то принес Кулен. Худшие отеки здоровяка начали спадать, и он уже мог открыть один глаз. Аманарник уменьшил боль, однако Кулен беспокоился, что колено серьезно повреждено и будет восстанавливаться долго.

– Сколько людей для этого понадобится? – спросил Хавьер.

– Для чего именно понадобится? – переспросил Кулен. – Какова в точности наша цель?

– Избавиться от Капитана и Национального совета, – сказала Бетаньева. – Верно?

– Да, – сказал Слваста. – А что потом?

– Демократия, – возмущенно сказала она. – Подлинная демократия с открытыми и честными судами. И государственные чиновники, на которых можно положиться. Это для начала.

– Значит, мы должны физически выгнать ублюдков прочь, – сказал Хавьер. – Будет нелегко. Они будут драться. Нам нужна армия.

– Или толпа, – добавил Кулен. – Мы только что видели, какой серьезной силой может быть толпа. Меорский полк с трудом защитил правительственные здания.

– Невозможно контролировать толпу, – возразил Слваста.

– Не будь в этом так уверен. Толпе просто нужен хороший вождь.

– Но если кто-то начнет агитировать толпу, полиция Капитана их схватит, – сказал Хавьер. – Им еще повезет, если они отделаются отправкой на рудники Падруи.

– Значит, их личности должны остаться в тайне, – заметила Бетаньева. – Это всего лишь вопрос математики.

– Математики? – переспросил Слваста – и, возможно, слишком много скептицизма просочилось сквозь его панцирь.

– Конечно. – Она насмешливо улыбнулась ему. – Нам нужны отдельные группы агитаторов, изолированные друг от друга, а связь они будут поддерживать телепатически, по приватному каналу. Лейтенанты, которые не знают друг друга в лицо, поэтому не могут никого выдать. И нас никто не должен знать. Возможно, структура в виде пирамиды. Инструкции будут исходить от нас и передаваться через группы.

Она закрыла глаза, и в ее мыслях засияли геометрические фигуры, обозначенные линиями и узлами.

– Хм-м, дайте мне это обдумать.

– Мне нравится, – сказал Хавьер. – Значит, если мы – первая группа, на самом верху, нам нужно всего лишь набрать слой групп ниже нас. После этого группы, которые мы создали, продолжают создавать новые группы. Слой за слоем.

– Звучит хорошо, – признал Слваста. – Только кто сможет организовать такую систему?

Бетаньева показала ему непристойную фигуру из пальцев.

– Значит, это будешь ты, Бетаньева, – сказал Кулен. – Наш главный офицер по связям.

– Только не офицер, – резко возразила она. – Офицеры у военных.

– Тогда как? Товарищ?

– Да. Мне это нравится.

– Нашей самой большой проблемой будет мотивировать людей, – предположил Хавьер. – Большинство просто согласно с существующим положением вещей, и все тут.

– Вода, – нетерпеливо сказала Бетаньева. – Все знают, как плохо водопроводные компании обслуживают городские трубы. Чтобы заткнуть насосные станции, понадобится совсем немного времени. Семья Капитана владеет половиной из них. Мы можем распространить мнение, будто во всем виноват Капитан, который выжимает прибыль для себя и тратит недостаточно средств на ремонт и замену основных частей.

Слваста смотрел на Бетаньеву с растущим восхищением. Он никогда прежде не видел ее такой воодушевленной. Да, она и раньше злилась на первого помощника и Капитана, но это… он увидел ее с совершенно новой стороны. Ему понравились и ее неистовство, и ум.

– Еще надо подумать, как донести наше послание до людей, – сказал Кулен. – Назвать причины, почему наш путь лучше, чем существующая система.

– Деньги, – сказал Слваста, решив сделать свой вклад.

Все посмотрели на него.

– Каждый хочет иметь больше денег, верно? – По мере того как он говорил, идея разворачивалась в его мозгу, он практически думал вслух. – Значит, мы должны показать им, что можем это дать. Люди должны знать: противодействие Капитану принесет им лучшую жизнь, особенно в отношении денег.

Он сделал паузу, сортируя мысли и чувствуя большое удовлетворение от того, что может вдохнуть новую жизнь в свою персональную цель.

– Ну? – поторопил его Хавьер.

– В Варлане сейчас много людей, и не только в трущобах. И с каждым днем все больше и больше их прибывает из провинций в поисках работы. Так почему бы нам не гарантировать им работу?

– Как, во имя Джу, нам это сделать? – спросила Бетаньева.

Слваста улыбнулся им всем, когда в его голове расцвело идеальное решение.

– Мы уничтожим модов.

Лишь через несколько недель Хавьер выздоровел достаточно, чтобы начать ходить. Ему приходилось пользоваться тростью и поддерживать себя текином. Но, как только он смог покинуть Тарлтон-Гарденс, он устроил Слвасту на работу в лавку мясника Кофлина на рынке Уэлфилд. Кофлину уже стукнуло сто шестьдесят три года, и он полностью полагался на Хавьера и двух парней, Пабеля и Эрвина, а также на трех мод-обезьян, доживавших свое третье десятилетие (это было не слишком гуманно – заставлять работать таких старых модов).

Каждое утро, за час до рассвета, Хавьер брал с собой одного из парней, отправляясь забирать мясо с грузового двора станции Плесси, куда его доставляли ночные поезда. Вместе с работниками десятков других лавок они загружали туши – некоторые свежие, некоторые засоленные – и перевозили их в Уэлфилд, где мясо разделывалось и упаковывалось для покупателей. Кофлина пришлось убеждать, что однорукий человек справится с этой задачей. Но стоило Слвасте продемонстрировать, насколько силен его текин, старик смягчился.

– Здесь, в лавке, прошлое остановилось, – заметил Хавьер, когда Слваста прибыл к началу своего первого рабочего дня.

Слваста оглядел нагромождение лавчонок, укрывшихся под одной огромной крышей, и мысленно назвал Хавьера слишком снисходительным. Вместо того чтобы хранить прошлое в лавке, саму лавку следовало оставить в прошлом, а на ее месте построить новую.

Каждое утро им приходилось вставать в четыре часа, чтобы оказаться на станции Плесси. Поэтому подняться на полтора часа раньше было не так уж трудно. Бетаньева без проблем выяснила, где в Варлане находятся основные стойла формовщиков.

– Просто нужно знать, в каком публичном реестре смотреть, – беззаботно сказала она.

Слваста не удивился, обнаружив в ее списке тридцать семь стойл. У многих людей были также стойла поменьше. В столице числилось много модов.

Стойла семьи Дава находились на Хэтчвуд-роуд, всего в четверти мили от набережной в районе Окслип. Аккуратный квартал с кирпичными стенами высотой в десять футов окружали длинные и тонкие стволы воксинов, беспорядочные пучки серо-черных листьев которых развевались на ветру. Рядом с главным входом стоял шестиэтажный особняк, по его фасаду взбирались ухоженные лианы пинко. Перед ним был разбит небольшой опрятный палисадник. Внутри стен традиционно располагались сараи и две площадки для тренировок. Посередине находились родильные ясли, достаточно длинные, чтобы вмещать двадцать пять беременных самок-нейтов, с инкубатором в одном конце, где недавно снесенные яйца лежали на чистой соломе. В двух сараях содержалось стадо в сто голов самок-нейтов и десять производителей – самцов-нейтов. Остальные сараи предназначались для молодых модов, со специальными стойлами для мод-обезьян, собак, гномов, кошек, птиц и лошадей разных размеров. В самом центре находился отгороженный участок для формовщиков. Люди, обладающие особым талантом, сидели в течение долгих часов рядом с самкой-нейтом, яйцеклетка которой только что была оплодотворена, и использовали свой текин для формирования необходимых признаков в зародыше.

Слваста и Хавьер свернули в переулок позади стойл Дава и торопливо двинулись по нему. В узком проходе не было уличных фонарей, а ночной туман с реки уменьшал видимость до пары ярдов. Тем не менее оба окутались легким покровом, желая отвести любой случайный экстравзгляд, который мог бы скользнуть по ним. Почти сразу за углом они обнаружили маленькую крепкую деревянную дверь, не открывавшуюся уже много лет. Ее защищал замок «Исдом» – лучший на Бьенвенидо замок против текина, со множеством пружин и рычагов, предназначенных для того, чтобы помешать самому умелому грабителю. Конечно, его можно сломать, но главный болт из прочного железа имел дюйм в диаметре, соответственно, требовалось либо обладать самым сильным текином на планете, либо брать с собой кувалду. В любом случае настолько явный взлом будет замечен. Они выяснили это во время первых нескольких попыток вторжения.

Так что Слваста сосредоточил экстравзгляд на петлях двери и использовал текин, чтобы повернуть винты. Винты были старые и практически слились с деревом, но он упорствовал. Прошло десять минут, но в конце концов все винты выкрутились из петель, один за другим. Хавьер снял дверь и отставил в сторону.

Заговорщики прокрались в стойла, поддерживая на себе покров. На углах всех зданий висели масляные лампы. Слваста протянул текин и погасил огонь некоторых ламп, чтобы проскользнуть мимо незамеченными. Наконец они добрались до сараев и там разошлись. Слваста прокрался в одну из невысоких построек, морща нос от запаха нейтов и их навоза. Животные сбились в стадо и спали стоя. Он направил экстравзгляд в тело первой самки, а за ним и текин.

Было бы легко перебить всех модов. Быстрый удар текином в мозг или сердце мгновенно убьет беззащитное животное. Но убийство будет замечено, и власти насторожатся, поэтому они выбрали более сложный вариант. Небольшой укол текином в нужном месте в яичниках самки-нейта – и животное останется бесплодным навсегда. Через несколько недель городские запасы новых модов иссякнут, и вместо них все те работы, для которых предназначены моды, должны будут выполнять люди.

Конечно, можно было купить новых модов и привезти из других городов, но это потребует времени. Слваста надеялся, что к тому моменту движение обретет достаточный размах и устроит множество проблем для стойл формовщиков.

Слвасте понадобилось двадцать минут на стерилизацию всех самок-нейтов в сарае. Они с Хавьером выбрались из стойл незамеченными и вернули на место дверь.

Станцию Плесси в Варлане, в районе Наревит, построила Великая Северо-Западная железнодорожная компания. Это была конечная станция главной линии железной дороги протяженностью почти три тысячи миль. Дорога тянулась отсюда на север, пересекала экватор и заканчивалась в Нью-Анджелесе, на краю полуострова Афлар. Сортировочная станция располагалась позади грандиозного пассажирского вокзала. Грузовой двор представлял собой ряды складов под крутыми крышами на железных столбах, прикрывающими узкие погрузочные платформы. Каждый день сотни грузовых поездов доставляли в столицу сырье и отправляли произведенные товары на северо-запад. Деньги, которые ежедневно проходили через станцию, составляли значительную часть общей экономики города. Работа многих людей была завязана на станции Плесси.

В половине седьмого Слваста и Хавьер пригнали свои фургоны на грузовой двор, влившись в обычную процессию повозок, принадлежащих разным владельцам лавок. Они поняли, что что-то случилось, еще до того, как миновали высокие каменные ворота. Эфир кипел недовольными телепатическими комментариями, полными эмоций.

Около загородок для разгрузки, оборудованных вдоль одной стороны платформы 8Д, которая обслуживала товарняки с мясными тушами, собралось много повозок. Со стропил свисали большие лампы с ялсовым маслом, освещая скудным желтым светом людей, собравшихся вдоль узкой платформы, но Слваста не увидел поездов. Почти все платформы пустовали.

– Что происходит? – спросил он Хавьера.

Здоровяк только пожал плечами. Нигде не было видно служащих станции, хотя Слваста ощущал, что инженерные команды сидят по своим мастерским, мысленно излучая недовольство, а кое-кто и нервозность. Он сканировал немного глубже, пытаясь определить тех, чье возмущение чувствовалось горячее, чем у других. К настоящему времени он уже знал большинство работников ночной смены.

– Проверь вот этих. Я думаю, с троими можно поговорить, – сказал он Хавьеру, мысленно указывая на конкретных людей, которые находились в инженерных мастерских.

Сейчас они избегали вербовать сторонников на рынке Уэлфилд. Бетаньева сказала, что концентрация активистов в одном и том же месте будет подозрительной, если полиция Капитана обнаружит их ячейки.

Где бы они ни оказывались, они искали среди жителей города обиженных и недовольных. Когда появлялся возможный кандидат, вскорости он получал короткое телепатическое сообщение от незнакомого ему человека с вопросом, хотел бы он реально повлиять на причину их общего недовольства. Ответы сопоставлялись с таблицей, составленной Бетаньевой. «Чтобы сразу видеть, этот человек просто болтает или готов действовать», – сказала она. Бетаньева управляла растущей сетью активистов. Самыми ценными были ячейки, состоящие из одного человека – человека, широко известного как политический активист (предпочтительно с криминальной репутацией), готового с радостью исполнить приказ устроить небольшие разрушения и беспорядки.

До сих пор тестирование созданной Бетаньевой пирамиды ячеек приводило к временному отключению воды на определенных улицах (в одном случае – на два дня), что позволило им оценить эффективность и готовность ремонтных бригад. Эта информация вместе с растущей картой сети городских водопроводов давали им возможность отключить воду в девяти отдельных районах посредством всего лишь семи небольших актов саботажа. Достаточно было бросить пресловутый гаечный ключ в устаревшие и обветшавшие насосные механизмы подстанций.

– Хорошо. Отметь их для Бетаньевы, – ответил Хавьер. Его собственный экстравзгляд и интуиция были не такими развитыми, как у Слвасты. Он обвел рукой толпу несчастных лавочников, ожидающих ночной поезд с мясом. – Это выглядит невесело.

Он телепнул Владе, знакомому лавочнику с рынка Уэлфилд, который со своим фургоном тоже стоял в ожидании около платформы 8Д.

– Товарняки не приходили с самой полуночи, – сказал им Владя.

– А пассажирские? – спросил Хавьер.

– Пассажирские были, но только с местных станций.

– Что случилось?

– Никто не знает. Наверное, серьезная авария где-то на линии.

Наконец в дальнем конце платформы 8Д появился служащий станции. Молодого человека в форме помощника управляющего платформой окружила огромная толпа владельцев лавок. Он выглядел испуганным, и было очевидно, что начальство отправило его сказать одну-единственную вещь: мы не знаем, когда придут поезда.

– Поехали отсюда, – сказал Хавьер. – Это бессмысленно.

Он прыгнул в фургон и взял поводья. Слваста в своем фургоне двинулся вслед за ним к выезду из грузового двора. Когда они миновали ворота, его экстравзгляд показал, что за ними последовали еще две повозки лавочников.

Рынок Уэлфилд находился на своем нынешнем месте, всего в миле от станции Плесси, более двух тысяч лет. Его полностью перестраивали семь раз, последний – двести одиннадцать лет назад, хотя с тех пор вносилось много не столь масштабных изменений. В своем последнем воплощении рынок занимал шесть акров под рядами длинных изогнутых стеклянных и шиферных навесов, так что его можно было легко принять за одну из столичных железнодорожных станций. Тяжелые железные балки поддерживали большую крышу. Каждые пять лет с нее счищали ржавчину и заново покрывали слоем красной или зеленой краски для защиты от влаги; злые языки утверждали, будто крыша держится уже только за счет слоев краски. Со всех сторон пространство рынка было открытым, продуваемым ветерком, который уносил прочь тяжелый навязчивый запах разделанного мяса. Более ста оптовых торговцев имели разрешения гильдии торговать в Уэлфилде, поставляя мясо для розничной торговли в столице.

После месяца работы здесь Слваста стал совершенно равнодушен к запахам и к виду освежеванных туш. Мужчины оставили фургоны в конюшне, где их ждал Пабель. Хавьер начал осматриваться с помощью экстравзгляда.

– Нам надо быстро запастись товаром, – сказал он. – Большинство лавок держит запасы. Как только все узнают, что поездов не было, запас станет на вес золота.

Он начал окликать людей беззаботным и уверенным тоном, желая выкупить у них туши для разделки. Хавьер не брал больше одной в каждой лавке, стремясь не вызвать подозрение. Слваста, Пабель и Эрвин с тележками мотались за ним по рынку, перевозя мясо. Их везение закончилось примерно через тридцать минут. Слваста как раз подвешивал засоленную тушу свиньи в прохладной кирпичной подсобке, когда вошел Хавьер и со вздохом сообщил:

– Игра окончена. Великая Северо-Западная минуту назад объявила, что движение по их основной железнодорожной линии приостановлено на сегодня, а возможно, и на завтра. Теперь все лавки могут полагаться только на свои запасы.

– Что там стряслось?

– Что-то с мостом через Хоси. Это примерно в четырехстах милях к северу от Варлана. Знаешь Хоси? Большая река, впадает в Кольбал недалеко от города.

– Должны быть и другие мосты, – заметил Слваста.

– Для основной линии нет. Есть много железнодорожных веток в округах. Я думаю, они перенаправят поезда на юго-западную магистраль, но это нельзя назвать регулярным движением. День-два все действительно будет через задницу.

Здоровяк оглядел подсобку, где висела дюжина туш.

– У нас должно хватить мяса на все сегодняшние заказы и несколько завтрашних. А дальше…

Они приступили к разделке туши, готовя мясо под заказы. Многие люди начали прибывать в Уэлфилд, когда новости о поездах распространились по всему начавшему просыпаться городу. Как ни странно, среди них оказался и Кофлин, который появился чуть позже шести утра.

– Я никого еще не подвел за целое столетие, – сказал старик, с печалью оглядывая рынок. – Было время, когда мы всегда хранили в подсобке запас мяса на четыре дня, но проклятые бухгалтеры положили этому конец. Мертвые деньги, сказали они. Деньги должны лежать в банке, чтобы капали проценты. Уракус бы их всех побрал!

– Нам хватит мяса для постоянных клиентов до завтра, – сказал Хавьер.

– Да, да, ты молодец, мальчик мой, – сказал Кофлин. – Но надо обеспечить себя и на последующие дни. Вы поедете со мной. Мы сядем на местный поезд до Челвертона; это всего час пути от Варлана. Хвала Джу, местные линии действуют. Там скотобойня, откуда мы получаем туши.

– Я помню наши счета-фактуры, сэр, – сказал Хавьер.

– Да, в самом деле. Это нам обойдется дорого, но тут уж выбирать не приходится. Мы поедем туда и закупим туши на неделю вперед. Пусть доставят их на телегах, если иначе никак, и пусть и мясо, и доставка стоят сколько стоят, Уракус побери. Если мы останемся в убытке, пусть будет так. Но я не дам запятнать свое доброе имя из-за жалкой железной дорогой. Моя репутация – все, что у меня есть.

– Понимаю вас.

– А ты, как там тебя?..

– Слваста, сэр.

– Слваста, ну да, конечно. Ты сумеешь присмотреть за лавкой, пока я не вернусь?

– Я сделаю это, сэр, не беспокойтесь.

– Спасибо. Ты хороший парень. Пойдем, Хавьер. Сначала в банк, заберем там немного монет, а? Люди всегда предпочитают твердую наличку чекам, в любой день недели.

– Точно, сэр.

Хавьер подмигнул Слвасте, снимая мясницкий фартук.

В середине дня Великая Северо-Западная объявила, что потребуется день на ввод в действие объездного пути для замены погнутых рельсов на мосту через Хоси, затем еще день или два – вернуть поезда в соответствие с графиком.

– Это вызвало хаос, – сказала Бетаньева тем вечером.

Как всегда, после ужина они сидели и обсуждали свою дальнейшую стратегию.

– Хаос, да, – сказал Кулен. – Но население не столкнулось с трудностями, за исключением торговцев. А кого волнуют неприятности этих ублюдков?

– Действие будет распространяться дальше, – сказала она серьезно. – Если бизнес торговца пострадал, это наверняка скажется на его работниках.

– И на покупателях, – заметил Слваста.

– Одна из главных железнодорожных линий останавливается на пару дней – и смотрите, – Бетаньева восхищенно качнула головой, – это наносит гораздо больший финансовый ущерб, чем перебои с водой.

– В Варлане сходятся четыре основные трансконтинентальные линии, – сказал Хавьер. – На пути каждой из них есть мосты, много мостов. Мосты могут выйти из строя.

– Вы хотите сказать, что нам надо помешать работе железных дорог? – спросил Слваста.

– Уракус, да! Так будет намного эффективнее.

– Но в этих трудностях вряд ли можно будет обвинить Капитана, – сказал Кулен. – Мы просто устроим неприятности людям.

– Только если делать это постоянно, – ответила Бетаньева. – Возможно, остановка движения на железных дорогах может быть использована как последний, добивающий удар.

– Это имеет смысл, – признал Слваста.

– Я привлеку активистов одиннадцатого уровня, чтобы проверить мосты, где можно устроить диверсию, – сказала она. – У нас достаточно людей.

– Одиннадцатый уровень, – задумчиво произнес Хавьер. – Набор идет хорошо? Сколько у нас всего народу?

– Сейчас мы набираем пятнадцатый уровень, – сказала она. – Но я больше не использую пирамидальную структуру.

Ее разум показал им сложную геометрическую структуру, имитирующую какой-то кристалл.

– Здесь такие связи между ячейками, которые трудно вычислить. И еще я стала организовывать петли, так что мы сможем отдать команду, но потом все связи будут приводить к ячейке, получившей первоначальную команду. Полиция Капитана никогда не сможет перехватить нас.

Слваста попытался понять систему, по которой передаются команды ячейкам через все эти петли и отрезки… Нет, ему никогда не стать таким математиком, как Бетаньева. «Джу, ну и счастливчик я, что она со мной».

– Хорошо, – проворчал Хавьер. – Но вернемся к торговцам. Как именно усложнение их жизни пойдет на пользу нашему делу?

– Причинение им финансового вреда ослабляет их и снижает власть над работниками, которых они эксплуатируют. Суть в том, что индивидуальная собственность на способ производства или на распределение товаров – это воровство у тех, кто производит товары, – сказала Бетаньева. – В результате происходит неравномерное распределение богатства, в конечном итоге приводящее к несправедливому обществу, какое мы и имеем сегодня.

Слваста и Хавьер обменялись взглядами. С Бетаньевой лучше было не спорить, когда на нее находило такое настроение.

– Откуда ты это все взяла? – спросил Слваста.

Бетаньева подняла бровь.

– Из книг. Я читаю книги. Я умею читать, как тебе известно.

– Ой. Ну да, конечно. Извини. Может быть, мне тоже стоит что-нибудь такое прочесть.

– Кулен разыскал для меня несколько полезных книг.

– Я нашел несколько очень старых политических текстов в университетской библиотеке, когда работал там архивариусом, – сказал Кулен. – Пожалуй, я смогу достать вам некоторые из них.

– Ты работал архивариусом? – спросил Слваста.

Он вдруг понял, что очень мало знает о прошлом Кулена. Тот работал в Министерстве промышленности, управляющем химическими компаниями, – да, пожалуй, только это Слваста и знал.

– Работал. Когда был студентом. Говорят, хранилища под университетской библиотекой почти такие же большие, как и под дворцом, где захоронен корабль Капитана. Там тысячи книг и журналов, и большинство из них разваливается на части, так они стары. Я помогал привести их в порядок – подрабатывал на выходных, стараясь получить пару монет.

Слваста сообразил, что история из тех времен, когда Кулен и Бетаньева были вместе. «Вот и не суйся туда».

– Это может оказаться полезным, – сказал Хавьер. – Мы должны предложить людям практическую альтернативу нынешнему правительству, а не просто разрушить все до основания. И заодно найти законные основания для действий.

– Создать оппозиционную партию, ты имеешь в виду? – спросил Кулен. – Рискованно.

– Рискованнее, чем то, что мы делаем сейчас? – хмыкнул Слваста.

– Чтобы бросить вызов Капитану, люди должны знать: существует конкретная альтернатива, – сказал Хавьер. – Организация, на которую они смогут положиться и которой будут доверять. Не «Гражданская заря» – она никогда не станет противостоять Капитану, ведь состоит из таких же аристократов. Это должна быть новая политическая партия, готовая отстаивать интересы бедняков и рабочих.

– Нам не слишком рано создавать партию? – обеспокоился Слваста.

– Подготовительную работу уже можно начинать, – сказала Бетаньева. – Если мы получим законный статус до того, как полиция Капитана поймет, что мы стали проблемой, им будет намного сложнее задвинуть нас.

– Начнем с малого? – предложил Кулен.

– Муниципальный совет, – сказал Слваста.

– Может сработать. Городские советы практически не имеют власти. Они никого не волнуют. Но это даст нам прочную основу для дальнейшего развития.

– Одна проблема, – заметил Хавьер. – Нам нужно победить на выборах.

– Подготовка решает эту проблему, – сказал Кулен. – Никогда не ввязывайтесь в бой, если не уверены, что выиграете. Нам надо удостовериться: если наша партия выдвинет кандидатов, они наверняка будут избраны.

– Как это сделать?

– Нам нужно иметь уже существующую базу избирателей.

– Только не ячейки, – быстро сказала Бетаньева.

– Нет, конечно. Я говорю об альтернативной политической организации, союз с которой будет взаимовыгодным для демократической партии. Я думаю вот что: Слваста и Хавьер могли бы создать профсоюз в Уэлфилде. Там не существует профсоюза в течение двух последних веков – с тех пор как гильдия подписала соглашение об оплате выходных. А профсоюз мог бы выставить кандидатов на муниципальных выборах.

– Это оставляет нам не так много времени, – сказала Бетаньева. – До городских выборов всего пять месяцев.

– К тому времени должна стать заметной нехватка модов, – добавил Хавьер. – А нынешняя проблема с железнодорожным мостом послужит нам отличной отправной точкой. Все в Уэлфилде станут работать усерднее, стараясь обойти проблему. Половина владельцев лавок сделали сегодня то же самое, что мы с Кофлином, – съездили на скотобойни за городом, стремясь обеспечить мясо на завтра. И вы думаете, кому-то из работников заплатят за сверхурочные?

Как всегда во время этих обсуждений, Слваста злился на себя за то, что не видел очевидные факты до тех пор, пока на них не указывал кто-то другой. «Почему я всегда отстаю от них с идеями?»

– Отлично подмечено, – сказал он вслух. – Мы можем использовать это, чтобы вызвать недовольство.

– Вы не должны быть вожаками профсоюза, – сказала Бетаньева. – Не на ранней стадии. В Уэлфилде работают три члена ячейки. Мы дадим им указание начать организацию профсоюза. Вы подключитесь позже и станете их поддерживать.

– Мы становимся кукловодами, – презрительно сказал Слваста.

– Так поступает Капитан, – парировала Бетаньева. – Он уходит от критики, окружая себя козлами отпущения – слой за слоем. Начиная с таких, как твой Арнис. Именно это мы и проделаем с тобой.

– Со мной?!!

– Именно. Ты – идеальная кандидатура для вождя революции. Полковой офицер. Полевой командир. Настоящий герой, который собственноручно зачищал местность от паданцев. Ты побывал в руках паданцев и спасся. И ты отверг Капитана и его полки, потому что понял: их на самом деле не интересует народ, их интересует только собственное благополучие. Ты не аристократ и не торговец; ты честный рабочий человек, который станет истинным представителем народа. Люди сразу чувствуют твою порядочность. Я поняла, ты порядочный человек, как только ты переступил порог моего кабинета. Люди поверят тебе. Ты наше секретное оружие, Слваста. Ты станешь первым демократически избранным президентом на Бьенвенидо.

Наступал знаменательный день. Притом благоприятный. Десять дней назад Гильдия наблюдателей заметила приближение небесных властителей и предсказала точный день их появления. Многие в Варлане обсуждали интересное совпадение: небесные властители прибывали в день столетней годовщины событий на проспекте Жасмин. Несколько печатных листков даже назвали это предзнаменованием.

Прошла неделя с момента нарушения движения на железнодорожном мосту через Хоси. Хаос и финансовое напряжение, которые случились в результате на рынке Уэлфилд, стали последней каплей для бедняги старика Кофлина. Он решился уйти – вывести лодку с погребальным костром на Кольбал и освободить свою душу, чтобы великолепное кристаллическое существо унесло ее с собой.

В тот вечер Слваста, Бетаньева, Хавьер и Кулен отправились на собачьи бои, которые Филиппа устраивала в честь появления небесных властителей. Бои использовались как прикрытие. Потом сотни людей смогут засвидетельствовать: они видели там Слвасту и Хавьера. Бетаньева сообщила о готовности людей Тревина к любым признакам протестов или демонстраций солидарности с событиями на проспекте Жасмин. Нельзя было дать им ни малейшего повода для ареста.

Слваста согласился с ее логикой и необходимостью появиться на публике, но глубоко внутри ему казалось, что это уже граничит с паранойей.

– Хавьер теперь лавочник, – сказал он Бетаньеве. – Люди не заподозрят его в убийстве его собственных мод-обезьян.

– Сейчас, конечно, не заподозрят, – сказала она. В этот раз они сидели за столиком только вдвоем, а Кулен и Хавьер присоединились к компании приятелей, собравшихся около арены. – Но, когда вы двое начнете обретать популярность, полиция Капитана проведет тщательное расследование. Мы должны быть уверены, что они не найдут никакой зацепки. Ничего подходящего для обвинения.

Раздались громкие крики болельщиков, когда на арену выпустили мод-гнома и пару терьеров. Мод-гном заблеял от ужаса и попытался взобраться наверх по гладким стенам арены, чтобы спастись. Один из терьеров сомкнул челюсти на его ноге.

– Проклятый Уракус! – воскликнул Слваста. – Ты действительно думаешь на столько шагов вперед?

– Думать наперед – самая важная часть в нашем деле. У меня это неплохо получается, ведь здесь область логики. Практическое применение математики.

– Да уж. Так что ты прогнозируешь для нашего будущего?

– Ну, тебя изберут в совет района Налани. У меня есть тринадцать ячеек, тайно агитирующих за нас, а более пятидесяти членов профсоюза и их семьи ведут открытую предвыборную агитацию. Партия «Демократическое единство» получит большинство, и это поставит нас во главе района. Партия «Гражданская заря» даже не поймет, как мы их обошли. Хотя на самом деле, – она вызывающе усмехнулась, – они уже все понимают. На них работают два члена ячейки, и они сообщают: филиал «Гражданской зари» в Налани уже обеспокоен. Настолько обеспокоен, что они не посмели заикнуться своему начальству о возможности нам проиграть.

– Бетаньева. – Слваста взял ее за руку и посмотрел прямо в ее лицо, обрамленное слегка встрепанными волосами. Ее щеки горели от волнения и решимости. – Я спрашивал о другом. Что будет с нами? С тобой и мной?

В его голове все безнадежно смешалось. Тихие победы, которые они одерживали одну за другой, выдвигая себя и активистов своего движения, кружили голову. Они сумели построить подпольную организацию, способную совершать диверсии, – и полиция Капитана не поняла бы, в чем дело. Яростный протест Слвасты против несправедливости нынешней системы обрел материальное воплощение – и это почти пугало его, подобно обретению новой ментальной силы.

– Слваста! – встревожилась Бетаньева. – Ты и я вместе – то, для чего мы все делаем. Чтобы нашим детям не пришлось расти в несправедливом мире, в каком росли мы. И ты можешь усомниться в этом?

– Прости, – быстро сказал он. – Все происходит так стремительно. Временами я чувствую себя выбитым из колеи.

Под сводами старой ткацкой фабрики разразился рев одобрения, когда терьеры добили мод-гнома. Люди стали собираться вокруг букмекеров. Все заказывали новую выпивку.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – сказала Бетаньева. Ее панцирь ослаб настолько, чтобы показать ему сочувствие, окрашивающее ее мысли. – Иногда я тоже не могу поверить в реальность наших действий. Это словно…

– Продолжай, – попросил он.

– Даже не знаю. Мы так много сделали, а шерифы и Тревин нас до сих пор не заметили. Иногда мне кажется: а вдруг они все знают? Знают и ждут, когда мы совершим какой-нибудь по-настоящему дерзкий поступок, – тогда у них будет обоснование, чтобы пожизненно упрятать нас на рудники Падруи. И сделать это открыто, в суде, а не потихоньку под завесой приказа о приостановлении гражданских прав.

– Ты имеешь в виду, сделать из нас показательный пример?

– Да, что-то вроде.

– Если бы они за нами наблюдали, я уверен, мы бы заметили. Мы осторожны, а моей паранойе уже много лет.

Она наклонила свой пивной бокал, чтобы чокнуться с ним.

– Из нас двоих рассудительный – это ты.

– Но ты заставила меня задуматься о том, что же случилось со всеми предыдущими попытками свергнуть Капитана. Такие должны были быть. Но я не помню подобных сведений из уроков истории. Конечно, школу, где я учился, не назвать лучшей на Бьенвенидо…

– Не считая восстания на проспекте Жасмин, я ни о чем таком не слышала. Наверное, Кулен знает; в конце концов, он учился в университете.

– Надо как-нибудь спросить его.

– Спроси.

Бетаньева допила свое пиво одним глотком.

– Еще по пиву?

– Нет. – Она приблизила к нему лицо, не обращая внимания на непослушные пряди волос, которые лезли в глаза. – Давай пошлем в задницу осторожность. Мы побывали здесь на боях, договоренность выполнили. Все нас видели. Если их когда-нибудь спросят шерифы, они подтвердят. Пойдем домой, Слваста. Только ты и я. И я постараюсь убедить тебя, как много ты для меня значишь.

– Звучит заманчиво, – пробормотал он внезапно охрипшим голосом.

Без четверти четыре Слваста и Хавьер прибыли на рынок Уэлфилд, якобы для того, чтобы взять фургоны и отправиться на станцию Плесси, как обычно. Подойдя ближе, они разобрали яростные телепатически вопли, которые раздавались под рядами длинных крыш. У главного восточного входа в рынок стояли три экипажа шерифов. Двоих старших шерифов окружала группа лавочников, пытавшихся перекричать друг друга. Лампы с ялсовым маслом на железных столбах давали слабый свет, позволявший, однако, различить несколько трупов мод-обезьян, лежащих в проходах. Когда Слваста развернул экстравзгляд, он увидел еще десятки мертвых модов, валяющихся в лавках и проходах по всему рынку. На телах не было внешних повреждений. Животные выглядели так, как будто они спали.

– Хвала Джу, вы здесь, – сказал Пабель, выходя поприветствовать их. – Все плохо. Очень плохо.

– Что тут случилось? – спросил Хавьер.

Слваста был впечатлен. Хавьер не просто выглядел озадаченным, он даже умудрился излучать сильное беспокойство и недоумение.

– Это кошмар, – сказал Пабель, испуская ужас в эфир. – Кто-то убил всех модов на рынке.

– Что?!

– Правда. Вчера поздно вечером через рынок пробежала большая группа людей. Они использовали текин, чтобы убить каждого мода, которого обнаружили, ударом в сердце или в мозг. Это… Это просто…

– Скотобойня? – невинно подсказал Слваста.

Хавьер бросил на него сердитый взгляд.

– Наших мод-обезьян тоже убили?

– Да. Простите, сэр. Меня здесь не было в тот момент. Я ничего не мог поделать.

– Ладно. Пойдем и послушаем, что скажут шерифы.

Но заговорить старшим шерифам не давали. Даже Рышард, возглавлявший Гильдию мясников Уэлфилда, никак не мог заставить владельцев лавок замолчать.

– Кому-нибудь из вас недавно угрожали? – выкрикнул один из шерифов.

Никому.

– Убийцы модов что-нибудь протелепали? Какое-нибудь объяснение этому? Назвали причину?

Ничего подобного.

– Кто-нибудь из вас узнал кого-то из них?

Все убийцы были под плотным покровом.

Шерифы, похоже, не знали, что еще сделать или сказать.

– Как нам быть? – спросил Рышарда лавочник по имени Калик.

«Мы пережили кризис с отменой поездов, – во всеуслышание протелепал Рышард. – Не вижу здесь проблемы. Сегодня утром мы просто усерднее поработаем сами, а к вечеру у нас уже будут новые мод-обезьяны, заказанные в стойлах формовщиков».

– А страховка гильдии покроет стоимость новых модов? – потребовал ответа Хавьер.

– Я… э-э… – нервно промямлил Рышард. – Вопрос будет решаться. Полагаю, все претензии будут рассмотрены надлежащим образом.

– Это не ответ! – выкрикнул кто-то.

– Я плачу вам взносы, – сказал Хавьер. – Все мы платим. Зачем это нужно, если не для страховки от таких бедствий?

Рышард бросил на него взгляд, исполненный чистейшей ненависти.

– Давайте просто сохранять спокойствие! Прошу вас. Я тоже потерял мод-обезьян, как и все остальные.

– Тогда дай нам гарантии, что мы получим страховку от гильдии.

– Я сделаю все, что смогу. И я встречусь с главным шерифом и настоятельно призову его сделать все возможное для поимки преступников.

«Настоятельно призвать?» – передразнил его чей-то насмешливый телепатический голос.

– Да! Я буду настаивать. – Рышард озабоченно вздохнул. – А сейчас я еду в Плесси забирать мясо. Я не позволю этому чудовищному преступлению победить меня. И вы тоже держитесь.

– Политик, – громко проворчал Хавьер, когда глава гильдии поспешил к своей лавке.

Несколько приятелей-лавочников услышали его и пробормотали согласие.

Без мод-обезьян всем пришлось выкладываться на полную, чтобы вовремя подготовить заказы. Стали появляться заказчики. Они встревожились при виде валяющихся повсюду трупов мод-животных, но терпеливо ждали, пока их заказы будут выполнены.

Затем стали подходить люди и спрашивать, не хочет ли кто-то нанять их на подмогу. Хавьер взял двоих, пообещав им, что нанимает на неделю. Но сначала он отправил их к Брайану-Энтони, главе недавно созданного профсоюза рынка Уэлфилд, подписать соглашение с организацией. Другие лавочники ворчали, он-де подает плохой пример. Мало кто поступил так же. К середине утра несколько владельцев лавок отправились в соседние стойла формовщиков купить себе новых мод-обезьян. И тут разразилось второе потрясение дня.

– Все нейты стерилизованы? – потрясенно спросил Капитан Филиус. – Все?

Он стоял в оранжерее, располагавшейся в задней части дворца. Помещение напоминало маленький эллинский храм, только промежутки между колоннами архитекторы закрыли листами стекла, которые вверху изгибались и сливались, образуя цельную крышу. По идее, это стекло считалось последним, что произвели корабельные машины, прежде чем вышли из строя. Филиус легенде верил; стекло было древним, но до сих пор оставалось прочнее любого металла, изготовлявшегося сегодня на литейных заводах Бьенвенидо.

– Да, сэр, – ответил Тревин. – Владельцы молчали об этом, конечно. Но, как только просочились первые слухи, мои люди провели тщательное расследование. Гильдия формовщиков ну очень не хотела сотрудничать, но я настоял. В городе не осталось ни одного нейта, который не был бы стерилизован.

– Дерьмо!

Филиус постарался обуздать свой гнев. Он посмотрел через стекло на лужайки, где как раз происходил ежегодный прием в саду. Аристократия Варлана и самые богатые торговцы, все разряженные, попивали чай в ожидании, когда Капитан с семьей выйдут в сад, будут прогуливаться среди них и бормотать слова признательности за поддержку фонда полковых вдов и сирот.

– Как такое могло произойти? Новая болезнь?

– Нет. Это было сделано намеренно. Три ветеринара независимо друг от друга подтвердили злой умысел. Их яичники уничтожили текином.

– Каждого нейта? – недоверчиво переспросил Капитан. – Но их должны быть тысячи.

– Именно так, сэр.

– Дерьмо!

Филиус перестал разглядывать девушек из высшего общества, чьи платья самых разных расцветок демонстрировали ноги во всю длину и ложбинку между грудей в вырезе.

– Кто это сделал?

– Я веду расследование.

– Расследование? И это все, что вы можете сказать? У нас еще никогда не совершалось такого масштабного преступления. Ради Джу, вы начальник моей полиции! Как вы могли ничего не заметить?! Были же какие-то признаки? Проклятье, половина города работает на вас, вторая половина вас боится до усрачки. Вы обязаны знать все!

– Это что-то совершенно новое. Такого еще не было.

– Что вы хотите этим сказать?

Тревин поправил съехавшие очки на носу.

– Возможно, действовали конкуренты гильдии формовщиков. Уракус свидетель, гильдии друг друга не любят. Но, по вашему точному замечанию, масштабы происшествия превосходят все, с чем мы сталкивались раньше. Я просто не могу поверить, что это работа ревнивых конкурентов, которые хотят нажиться на неприятностях городских стойл, заломив цены на своих модов. Мне кажется, здесь замешана политика.

– Политика? Вы серьезно? Радикалы из университета – глупые детишки из семей среднего класса, играющие в собственную значимость. Стоит им получить дипломы – и они возвращаются домой работать на папу. А жители трущоб – просто дерьмо мод-обезьяны. Они не способны организовать трах в борделе, куда им до такого.

– Согласен с вами. Как я уже сказал, сэр, это что-то новое.

– Дерьмо!

Гнев Филиуса улегся так же быстро, как и возник.

– И что же нового у нас в городе?

– По всему Варлану появляются новые профсоюзы рабочих. А вчера группа неизвестных разгромила рынок Уэлфилд, перебив всех модов до единого. Это была чистая бойня. Интересное совпадение – учитывая, что от нехватки модов больше всего выиграет рабочий класс.

– А рынок Уэлфилд обзавелся профсоюзом?

– В числе первых.

Филиус поймал себя на том, что улыбается.

– Умно. Похоже, у нас завелся кто-то, недовольный моим правлением.

– Да, сэр.

– И как раз в столетнюю годовщину проспекта Жасмин. Маленькие людишки с большими воспоминаниями. Как вовремя. Похоже, это будет интересно.

– Думаю, да, – невозмутимо сказал Тревин.

– Так. Я хочу знать, кто они. Вы меня понимаете? Внедритесь в их организацию, выясните имена, узнайте, что они планируют дальше. Джу, нападение на нейтов сильно ударит по экономике города. Только этого нам не хватало после неприятностей с мостом через Хоси. – Он пристально посмотрел на Тревина. – Мост был частью их плана?

– Навряд ли. Мост просто обветшал.

– Тем не менее…

– Я выясню.

– Надо ждать беспорядков, независимо от того, что мы сделаем с вожаками. И на этот раз восстание не ограничится трущобами.

– Я поговорю с капитанами шерифских участков.

– Обязательно. А я вызову первого спикера. Пусть займется гильдией формовщиков, чтобы они не вздумали выяснять между собой отношения. Первым делом надо пополнить стойла. Проклятье, у меня есть доля в нескольких стойлах.

Он расправил плечи и снова обратил внимание на стайки аристократок, фланирующих по лужайкам на высоких каблуках. Его жена у фонтана беседовала с группой пожилых женщин в шляпах, перегруженных перьями.

– Мне лучше вернуться туда, пока мои сыновья не разобрали всех барышень, пригодных для перепихона.

– Посмотрите на это, – сказал вернувшийся вечером Кулен, шлепнув на стол экземпляр «Взгляда с холма».

Печатный листок был посвящен истории со стерилизацией нейтов.

– Они рассказали обо всем, – продолжал Кулен. – О том, что в столице уже месяц не рождаются новые моды. О том, что стойла собирались молчать об этом. Они рассказали всю историю полностью.

– Еще бы! – возмущенно сказала Бетаньева. – Мы скармливаем газетам достаточно информации. Но я никогда не уверена, насколько хорошо работают наши каналы связи с ними. Они пишут о планах владельцев стойл в связи с нехваткой нейтов?

– Нет. Зато «Взгляд с холма» выяснил, что все города вокруг Варлана столкнулись с такой же проблемой. Стойлам придется завозить модов из районов, куда мы не дотянулись.

– Это влетит им в копеечку, – с удовлетворением сказала Бетаньева.

– Но моды вернутся, – добавил Кулен, – и теперь стойла будут охранять, опасаясь новой стерилизации нейтов.

– К тому времени мы будем у власти, – сказал Слваста.

– В муниципальном совете района Налани, – едко заметила Бетаньева. – Мы плохо рассчитали сроки. Нам следовало выиграть выборы в окружной совет и только потом заниматься нейтами.

Хавьер обнял их обоих за плечи.

– А я вам говорю, все сделано вовремя. Завтра утром каждый лавочник в Уэлфилде возьмет новых работников. Людей вместо модов.

– И все они станут членами профсоюза, – сказал Слваста. – А ведь в Уэлфилде мод-обезьян было больше, чем людей.

– Уракус, все безработные сбегутся туда наниматься на работу, если у них есть хоть капля здравого смысла, – согласился Кулен. – Мы должны убедиться, что все они подпишут соглашение с профсоюзом.

– Только не я, – рассмеялся Хавьер. – Я теперь лавочник, один из угнетателей. – Он ухмыльнулся: – Пусть этим займется Слваста.

– Брайан-Энтони знает, что делать, – сказал Слваста. – Он прямо сейчас в Уэлфилде с несколькими верными сторонниками профсоюза. Они объясняют владельцам лавок: любой новый мясник должен быть членом профсоюза.

– А Рышард все еще в участке шерифа, – заметил Кулен. – И там же несколько старших партийцев из «Гражданской зари»; двое из них явились из окружного штаба. Люди на высоких постах очень нервничают по поводу муниципальных выборов в районе Налани.

– Да, такое не часто услышишь, – сказала Бетаньева с расслабленной улыбкой.

– До выборов еще три недели, – возразил Слваста. – Мало ли что пойдет не так.

Она с сочувствием покачала головой:

– Ты такой оптимист.

– В любом случае, мы с Хавьером отправляемся сегодня вечером на Ковал-роуд. Мы выступаем на собрании, чтобы убедить еще нескольких избирателей отдать нам голоса.

– Ковал-роуд? Вы собрались агитировать народ в кабачке «Эллингтон»? – спросила Бетаньева.

– У нас, политиков, не жизнь, а кромешный Уракус.

Несмотря на то что это был день выборов, Слваста начал его с обычной рутины. Встал рано утром, вместе с Пабелем сгонял фургон на станцию Плесси – забрать мясо на сегодня. Вернулся в Уэлфилд, разделал туши – подготовить мясо для заказчиков. Он добрался на участок – проголосовать – только после полудня.

Местный избирательный участок располагался в старом потрепанном общественном зале на проспекте Футскрей, в двух шагах от Тарлтон-Гарденс. Скучающий шериф в форме, охраняющий участок снаружи, равнодушно кивнул Слвасте.

Внутри организаторы установили пять кабинок для голосования. За столом сидели две женщины с огромной книгой в кожаном переплете для записи результатов голосования. Очередь избирателей протянулась на всю длину зала, что было редкостью. Обычно явка составляла около двадцати процентов. Слваста присоединился к очереди. Пара человек узнали в нем кандидата, кто-то кивнул ему, кто-то улыбнулся. До стола он добрался за пять минут; позади него очередь по-прежнему тянулась до дверей.

– Много работы? – спросил он у женщины, которая сначала вычеркнула его имя в книге и лишь потом вручила ему бюллетень для голосования. Она смерила его неодобрительным взглядом и жестом подозвала следующего избирателя.

Задернув тонкую занавеску кабины, он понял, как сильно ему хочется, чтобы Бетаньева оказалась здесь вместе с ним. Насколько приятнее голосовать вместе! Но она была занята, к тому же следовало соблюдать меры предосторожности, ведь они хотели обезопасить себя и не раскрыться. Слваста просмотрел лист для голосования. Восемь партий боролись за управление муниципальным советом района Налани. Самые крупные и организованные – «Гражданская заря» и «Демократическое единство». За ними следовала обычная подборка разнородных независимых кандидатов, каждый из которых занимался какой-нибудь одной местной проблемой. Список удивлял своей длиной. Это отметили даже не связанные с «демократами» газеты. Многие желали появления новых рабочих профсоюзов. Многие считали Брайана-Энтони политическим гением за стремительное создание политической базы.

Слваста испытал странное чувство, когда увидел в избирательном бюллетене собственное имя. Вот он, прыжок в пропасть, подумал он; после этого не будет пути назад. Он не чувствовал в себе решительности – еще одна причина, по которой он хотел, чтобы Бетаньева очутилась здесь. Ему стало стыдно перед ней за свои жалкие сомнения. Слваста закрыл глаза и увидел лицо Ингмара.

«Я был слаб раньше. Но больше я не буду слабым».

Слваста поставил крестик, отмечая свою партию. Он сильно надавил карандашом, оставив отчетливую темную отметку, которую невозможно оспорить.

Мир снаружи казался чересчур обычным для такого важного дня. Яркий солнечный свет лился с небес. Выйдя из зала, Слваста ощутил на лице тепло солнечных лучей. Несколько высоких облаков плыли в сапфировом небе над столицей. Когда Слваста двинулся по проспекту Футскрей, он увидел мужчину, сидящего на скамейке, откуда открывался прекрасный обзор на вход в зал. Он был там, когда Слваста еще только шел голосовать. Обычная одежда, обычные черты лица. Мужчина ненавязчиво читал газету. Его вроде бы не окутывал плотный полог, но от него исходило легкое ментальное впечатление незначительности. Крошечная телепатическая подсказка: не обращайте на меня внимания. Подкладка мыслей, практически незаметная – если только вы не старались ее рассмотреть.

Слабая улыбка тронула губы Слвасты, и он огляделся вокруг экстравзглядом. Ну конечно, на дымовой трубе сидела мод-птица. Ее зоркие глаза смотрели на проспект Футскрей, передавая всю информацию скрытому владельцу птицы.

«Значит, вы боитесь нас, – подумал Слваста, проходя мимо наблюдателя и старательно игнорируя его. – И правильно делаете».

Оглядывая зал заседаний совета Налани, Слваста не был уверен, что они одержали такую уж большую победу. Зал имел довольно стандартную планировку и обстановку, обветшавшую от времени и удешевленную поколениями унылых советников. Те члены совета, которые соизволили явиться, сидели в ряд на длинных скамьях, лицом к трибуне, откуда мэр управлял происходящим. Потемневшие от старости деревянные панели на стенах усиливали общее мрачное впечатление, а стеклянный купол посередине крыши едва пропускал свет – настолько он помутнел от грязи. Городской служащий передал Слвасте экземпляр текущей финансовой отчетности совета. После одного из самых удручающих часов своей жизни, проведенных за чтением, Слваста поражался, как совет вообще смог себе позволить расходы на печать этого отчета.

Бетаньева и Кулен сидели вверху, на галерее для публики, вместе с более чем сотней сторонников «Демократического единства» и несколькими репортерами газет со всего города. Слваста подмигнул Бетаньеве в тот момент, когда секретарь округа открыл собрание. Первым пунктом шло назначение нового мэра. Из семнадцати мест четырнадцать принадлежали «Демократическому единству», всего два – «Гражданской заре», и одно досталось независимому кандидату, проводившему агитацию за улучшение дорог. Брайана-Энтони выдвинули на пост мэра. Собрание единодушно проголосовало «за». Брайан-Энтони вышел к трибуне под громкие аплодисменты и одобрительные выкрики с галереи. Ему передали мантию с меховым воротником и тяжелую золотую цепь – символ должности. Затем он был приведен к присяге как преданный и верный подданный Капитана. Он произнес клятву без тени иронии.

– Молодец, – пробормотал Слваста себе под нос.

Брайан-Энтони прекрасно подходил на роль официального главы. Он был горячим энтузиастом их дела, пусть иногда и высказывался против власти чересчур радикально, особенно после нескольких пинт пива. Но сегодня весь вечер он оставался трезв как стеклышко – Хавьер за этим проследил.

Собрание продолжилось в соответствии с намеченной повесткой дня. Последовала раздача портфелей новым районным советникам. Слваста получил назначение отвечать за техническое обслуживание сети канализационных и сточных вод (что дало ему доступ к большому количеству информации о водоканалах) и второе назначение – заботиться об общественных деревьях. Брайан-Энтони даже милостиво назначил одного из советников «Гражданской зари» отвечать за лицензирование кэбов в районе.

Затем были дебаты по счетам. Пять советников от «Демократического единства» выступили с осуждением финансового состояния, в котором предыдущий совет сдал дела.

– Мы фактически банкроты, – возмутился один из них.

После этого оба советника от «Гражданской зари» демонстративно покинули зал под насмешки и крики сторонников «Демократического единства» на галерее для публики.

Для проверки финансов и имеющихся возможностей их восстановления было решено сформировать специальную целевую группу, которая представит совету отчет через неделю. Слваста оказался одним из пяти членов целевой группы. Он с трудом удерживал панцирь достаточно прочным, стараясь не выдать свое волнение.

– Теперь я предоставляю слово желающим, – сказал Брайан-Энтони.

– Я хотел бы внести предложение о моратории на выдачу лицензий, – произнес Джерил.

Толпа в галерее для публики оживилась. Слваста держал непроницаемыми лицо и мысли, а внутри молился Джу, чтобы Джерил не облажался. Они потратили предостаточно времени, рассказывая ему, как себя вести.

– Я представляю район с большой долей… э-э… безработных, – продолжил Джерил, нервно озираясь. – Семьи живут в условиях… э-э… трудностей, о которых понятия не имеет никто в районах, где селятся богатенькие. Для бедняков никто ничего не делает. Шерифы жуть как придираются, если кто-то из нас, ну, там, затянет с выплатой за аренду. Городу на нас начхать. Ну, а вот мне есть до этого дело, понимаете, ведь я взаправду знаю, что такое трудности… э-э… Так вот, меня избрали в помощь беднякам, и это то, что я буду делать, и неважно, чьи личные интересы будут затронуты.

Джерила приветствовали парой громких возгласов с галереи. Слваста подумал, что следовало дать ему речь покороче. Этот человек был не лучшим оратором и явно мало репетировал.

– В свете мною сказанного, господин мэр, я настоятельно призываю совет поддержать мораторий на выдачу лицензий на вновь приобретенных модов в нашем районе. Только когда у нас будет полная занятость людей, можно будет рассмотреть вопрос о выдаче новых лицензий.

Они еще не просекли, в чем дело. Слваста ухмыльнулся про себя, разглядывая непонимающие и озадаченные лица в галерее для публики. Единственной, кто улыбался, была Бетаньева. Именно она обнаружила общегородской закон, который гласит, что вам нужна лицензия на владение модами и содержание их и каждый район отвечает за применение этого закона в своих границах.

Закон ввел Капитан Эфраим две тысячи пятьсот лет назад, когда моды были менее распространенными, чем сегодня. Закон никогда не отменяли, но, по мере того как моды использовались все шире, плата за лицензию постепенно снижалась под политическим давлением со стороны стойл формовщиков, торговцев и большинства домовладельцев, пока в конечном итоге затраты на сбор этой платы не стали значительно перевешивать собранные деньги. Закон остался в качестве исторической диковины в книге уложений вместе с другими подобными реликтами вроде налога на подковы на площади Броклейдж или цветочной десятины на проспекте Тейлор.

По словам Бетаньевы, существующий закон – особенно такой древний, как этот, – в принципе невозможно оспорить юридически. Совету оставалось только выполнить свой долг и обеспечить соблюдение закона. И, поскольку ни у кого не имелось лицензии, следовало установить лицензионный сбор и заставить людей получить лицензии на модов, которые у них уже были. Собранные деньги решат финансовые проблемы района Налани одним махом – разумеется, при условии, что их удастся собрать. Однако множество безработных будут рады получить работу сотрудника по регулированию лицензий, особенно когда их станут поощрять ячейки и профсоюзы.

Предложение было поддержано и принято.

Именно тогда Слваста увидел его. Того самого человека, который сидел на проспекте Футскрей. Он стоял в задних рядах, недалеко от Бетаньевы. Его глаза слегка сузились, как будто он начал понимать, что же произошло.

Тревин стоял на своем обычном месте, между двумя бархатными стульями перед столом Капитана, ожидая, пока Филиус переварит свежую информацию. Он снова оказался гонцом, который принес плохие новости, и это ему ничуть не нравилось. Тревин привык контролировать события, а в последнее время ему приходилось лишь реагировать на них.

За последние несколько недель удалось достичь определенного прогресса. Его информаторы внедрились и в профсоюз Уэлфилда, и в партию «Демократическое единство», они даже выступали уличными агитаторами. Двое из вновь избранных членов совета от «Демократического единства» – его люди. На собраниях партии не могло быть сказано или запланировано ничего, о чем бы он не узнал в течение часа.

И в этом заключалась одна из его самых больших проблем. «Демократическое единство» не делало ничего необычного или неожиданного. Ничего такого, что он искал. Политическая партия бедняков. Да, такое явление встречалось довольно редко, но, если отбросить в сторону их абсурдные амбиции, сбивающее с толку соперничество с «Гражданской зарей» и превращение в крупную оппозиционную партию, они не планировали ничего плохого. Тревину оставалось лишь заняться теми, кого его люди стали называть четверкой: Слваста, Бетаньева, Хавьер и Кулен. Он собрал всеобъемлющие досье на них. Держал их под постоянным наблюдением. Опросил их знакомых из старых времен – до того, как четверка занялась политикой. Слваста был ключевой фигурой, конечно же. Хороший офицер в прошлом (Тревин читал отчеты Чамского полка, где между строк ясно читалось, что преданность делу мешала начальству Слвасты), потрясенный смертью своего друга Арниса. Когда Тревин прочел дело Арниса, затребованное из Управления юстиции, он не мог не согласиться со Слвастой – вся история представляла собой феноменальный акт глупости со стороны чиновников. Остальные трое составляли группу поддержки своего вожака – и Слваста был достаточно умен, держась на заднем плане. Брайан-Энтони, несмотря на свои благие намерения, оказался просто подставным лицом.

Четверка планировала все в частном порядке. Они дергали за ниточки, управляя «Демократическим единством» и постоянно расширяющимися профсоюзами. Причем делали это на удивление умело. Слваста явно был прирожденным политиком. Тревин даже появился инкогнито на встрече Слвасты с народом в пабе, чтобы лично пронаблюдать за ним. К концу встречи у него не осталось сомнений в искренней приверженности Слвасты идеям улучшения жизни обездоленных.

Вот только методы, которыми его команда пользовалась для достижения цели, вызывали колоссальную головную боль.

Капитан Филиус поднял глаза от папки, доставленной Тревином.

– Но… Я никогда не подписывал приказ о лицензиях на модов.

– Нет, сэр. Это сделал Капитан Эфраим.

– Э-э… и когда он?..

– Две тысячи лет назад. Он был Капитаном в течение семи лет. Не совершил ничего выдающегося ни в какой области. К несчастью, его закон не удалили из книг уложений. Он все еще имеет силу. Просто никто не удосуживался применять его на протяжении веков.

– Дерьмо! – Филиус бросил папку на стол и откинулся на спинку стула. После минутного размышления восхищенная улыбка тронула его тонкие губы: – А Слваста хорош, да?

– Да, сэр.

– Как жаль, он стал бы превосходным первым спикером при мне.

– У Слвасты свои планы. Ни вы, ни я в них не числимся.

– Значит, я просто отменю закон бедняги древнего Капитана Эфраима. Уберу ветер, который дует в паруса Слвасты.

– Конечно, это вариант, сэр.

– Ну-ну. А вы бы предложили что-то другое?

– «Демократическое единство» – партия протеста, действующая в одном-единственном районе, неизвестная остальной части Варлана, не говоря уже о Бьенвенидо в целом. Если вы отмените закон о лицензиях на модов, это привлечет к ним всеобщее внимание. И сообщит всем, что вы считаете их опасными соперниками «Гражданской зари». Капитан должен иметь репутацию того, кто стоит выше грязной политики.

Филиус озадаченно посмотрел на него.

– Советуете никак не реагировать? Взгляните-ка туда.

Капитан махнул рукой в сторону больших окон, выходящих на бульвар Уолтона. На дворе стояла ночь, и с безоблачного неба струился свет туманностей. Их нежное свечение ложилось отблесками на крыши. Светились желтым окна домов.

– Не горят уличные фонари. Впервые за тысячи лет улицы Варлана не освещены. И это в мое капитанство! Ваша мерзкая четверка тому виной. Катастрофа! Но она – ничто по сравнению с данными в отчетах Казначейства. Цены растут, банки нервничают. Требуются неотложные действия. Нам нужны новые нейты, и гильдия уже договорилась о покупке. И нам нужны моды, которых произведет гильдия. Неограниченное количество модов без всяких лицензий.

– Я понимаю. Но обратите внимание, сэр: их хитрый фокус с законом подтверждает то, что я уже говорил. За историей с нейтами стоит та самая четверка. У Слвасты есть слабость: он одержим борьбой с паданцами и с модами. Его пунктик, впрочем, вполне объяснимый. И именно это в конечном итоге стоит за всей нынешней ситуацией.

– Ему следовало остаться в полку и лично сражаться с паданцами.

– Но он этого не сделал, сэр. И теперь нам приходится иметь с ним дело. Он и его друзья стали публичными фигурами. От них нельзя потихоньку избавиться. Последуют вопросы. Совершенно ни к чему творить из них мучеников.

– Что тогда?

– Они сделали свой ход. Это открыто брошенный вызов лично вам. Мы должны сделать встречный ход. Заставить понять, что они ввязались в непростую игру. Они должны получить урок: нельзя оспорить власть Капитана и не получить последствий.

– Отлично. Отправьте им сообщение, Тревин. И пусть оно будет жестким.

– Слушаюсь, сэр.

– Мы этого добились, – сказала Бетаньева. – Мы положили начало.

Прошло полчаса после окончания заседания совета, и они вчетвером сидели во дворике кабачка «Беллавью» по другую сторону Тарлтон-Гарденс от их дома. Четыре бокала пива стояли на столе. Четверку окутывал легкий покров, чтобы помешать подслушиванию. В сумеречном небе над головой понемногу сгущались облака.

– Хорошее начало, – согласился Хавьер. – Но сейчас наша самая большая задача – продолжать двигаться вперед.

– Все ячейки поставлены в известность, – сказала Бетаньева. – К концу недели по всему городу будет много мертвых модов.

– Шерифы возьмутся за дело, – задумчиво произнес Кулен. – Они поймут, что за этим стоит какая-то организация. А поскольку все началось с Уэлфилда, они станут шнырять там и совать нос во все.

– А может, и нет, – сказала Бетаньева. – Стоит только зажечь искру – и пламя вырвется на свободу. Если все безработные осознают, что мертвые моды означают работу для них, нам не нужно будет отдавать ячейкам приказы убивать модов: это начнет происходить само собой.

– Мне это нравится, – согласился Кулен. – Шерифы могут обвинить совет Налани в том, что искра была брошена, но никак не в убийствах модов. Они не станут интересоваться нами.

– Кто-то нами уже заинтересовался, – сказал Слваста. – И это не шерифы.

Он рассказал им о наблюдателе, которого заметил.

– Уракус! – воскликнул Кулен. – Он действительно стоял так близко от меня на галерее?

– Да.

– Тебе следовало предупредить меня.

– Зачем? Что бы ты сделал – обернулся и уставился на него? И толку?

– Он сейчас здесь? – спросила Бетаньева.

Слваста неторопливо оглядел дворик. Когда-то отсюда открывался неплохой вид, но теперь его загораживала высокая каменная стена, заплетенная лианами вирикоуты, чьи крупные ярко-белые цветы сворачивались, поскольку солнце уже зашло.

– Его нет, – заверил друзей Слваста, осмотрев все столики. – Но если они не дураки, то будут менять соглядатаев, чтобы мы не начали их узнавать.

– Одного ты уже узнал, – заметил Кулен.

– Мне повезло. Или они допустили небрежность. Не стоит на это рассчитывать.

– Ты исходишь из того, что за нами следит большая команда, – тихо заметила Бетаньева.

– Если они следят за нами, значит, у нас проблемы, – сказал Хавьер. – Они должны были бы следить за Брайаном-Энтони. Он очень убедителен в роли главного радикала. Даже я поверил, будто он главный, – так внушительно он вел совещание.

– Насчет совещания, – сказала Бетаньева. – Когда в следующий раз будете выдвигать предложение, убедитесь, что речь лучше отрепетирована. От выступления Джерила уши болели.

– Зато он выглядел искренне. Таким и должен быть первый запрос – бесхитростным и из лучших побуждений. «Демократическому единству» совершенно не нужно производить впечатление профессиональных политиков.

– Не надо, чтобы он выглядел профессионально, но мог бы поменьше мямлить.

– Мы научимся. Все мы.

Слваста телепнул бармену, прося принести еще пива.

– Нам нужно быть осторожными, – сказала Бетаньева. – Сейчас критический момент. Мы должны обеспечить себе серьезную поддержку. Пока мы всего лишь контролируем один из самых бедных районов Варлана. А следующий тур выборов еще только через восемь месяцев.

– А когда-нибудь настанет момент, который не будет критическим? – проворчал Хавьер.

Бетаньева подняла бокал и глянула на Хавьера поверх него.

– Пока неизвестно.

Второе заседание совета Налани прошло гораздо более бурно, чем первое. Этого следовало ожидать. Кровавое истребление модов (по яркому осуждающему выражению газет) обрело серьезный размах, даже Слваста и Бетаньева удивились и немало обеспокоились. Ячейки получили приказ уничтожать только коммерческих модов – использовавшихся для получения прибыли, но никто больше не придерживался таких ограничений. Домашних модов истребляли с таким же удовольствием, как связанных с торговлей. В некоторых богатых районах шерифы патрулировали все дороги, ведущие в этот район, и требовали подтверждения, что люди здесь проживают, прежде чем пропустить пешеходов и кэбы. Граждане были полны решимости не пускать нежелательных людей – политика, которая быстро привела к нескольким скверным инцидентам из-за чрезмерного усердия шерифов. Печатные листки и телепатические сплетни обсасывали каждый инцидент по много дней.

Затем возникла проблема трупов. Мертвых модов просто бросали на улицах. Из укромных мест выбрались бусалоры; люди рассказывали об огромных стаях грызунов, пирующих на щедрых грудах падали. Они разъелись и осмелели настолько, что бросались на детей. Мошки татус роились целыми тучами в узких переулках и на широких улицах. Все это угрожало здоровью людей.

Брайан-Энтони открыл заседание заявлением, что районный совет считает первейшей задачей очистку улиц от трупов. Для этого будут наняты двадцать новых работников-людей.

– Где вы возьмете деньги на зарплаты? – спросил Ориол, один из советников от «Гражданской зари».

– Я предлагаю взимать один шиллинг за каждую лицензию на мода, – сказал Джерил. – Это даст району значительный доход.

– Твоя партия перебила всех модов, кретин! – крикнул в ответ Ориол. – Скоро не останется ни одного мода, для которого нужно будет покупать лицензию. Вы же об этом не подумали, прежде чем все затевать, а?

– Прошу вас, советник, выражайтесь вежливо, – сказал Брайан-Энтони.

– Пять моих модов были убиты вашими сторонниками. Это, по-вашему, вежливо? Я разорен!

– Наймите работников-людей! – крикнул кто-то с галереи.

– Вы преступники! Подонки! – раздался ответный крик.

Брайан-Энтони принялся стучать молотком, но крики и обвинения на галерее становились все громче и жарче.

– К порядку, прошу вас! К порядку!

За оскорблениями последовали тычки текином, поначалу несильные. Но несильными они оставались недолго. Разразилась полномасштабная драка. Пришлось вызвать шерифов.

Это заняло двадцать минут, но галерея для публики была очищена, и остальная часть заседания прошла без гражданских наблюдателей. Поскольку в Варлане не разрешалось проводить закрытые заседания, все интересующиеся могли видеть и слышать происходящее через чувства одной из районных служащих.

– Не ожидал такого поворота, – признался Слваста, когда они шли домой.

– Нам следовало это предвидеть, – сказала Бетаньева. – В конце концов, весь смысл уничтожения модов заключался в том, чтобы ударить людей по самому больному – по кошельку. Начните отнимать деньги у привилегированных – и они превратятся в таких же диких зверей, как любое животное, которое бросили на арену Филиппы.

Бетаньева сморщила нос, когда они свернули на Онсло-роуд – торговую улицу со множеством магазинов и лавок. Мертвые моды громоздились кучей в водосточной канаве, хотя без экстравзгляда трупы было трудно разглядеть. Ни один из уличных фонарей на Онсло-роуд не горел; улица освещалась только сияющими на небе туманностями и случайным отблеском из чьего-то окна на верхнем этаже. Фонарщиками в столице в основном работали мод-гномы, и они оказались легкой мишенью. Телепатические сплетни сообщали, что сейчас в столице по ночам зажигается меньше двадцати процентов уличных фонарей.

Четверка торопливо шагала по мостовой. Темные груды в водосточной канаве шевелились – это напоминало рябь на поверхности темного озера. Слышались звуки мягких шлепков по бордюрным камням. Первоначально Слваста подумал, что в телах модов еще сохранились признаки жизни, но брошенный туда экстравзгляд показал ему: трупы покрыты шевелящимся ковром из десятков бусалоров. Твари были здоровенными, в ужасе понял он; ему всегда казалось, грызуны такого размера – это не более чем городская легенда. Но за прошедшую неделю им досталось более чем достаточно пищи, и они отъелись.

Его рука сжала плечо Бетаньевы, и спутники поспешили дальше.

– Нам действительно придется с этим что-то делать, – сказал Хавьер, зажимая нос рукой в попытках хоть частично избавиться от зловония.

«Еще одно непреднамеренное следствие, – телепнула им Бетаньева, стараясь не открывать рот и не вдыхать миазмы. – Работникам-людям нужно слишком много платить, чтобы они зажигали фонари по вечерам и заправляли их по утрам. Возможно, нам надо сделать исключения в запрете на выдачу лицензий».

– Уже не имеет значения, – сказал Хавьер. – Компании, заведующие уличным освещением, не смогут позволить себе купить новых модов. Вы видели, за сколько сейчас продается трехмесячный мод-гном? И это при условии, что вы сможете ввезти его в город. Шерифы поговаривают, а не сопровождать ли вооруженной охраной модов, которых стойла завозят в столицу.

– На экономике это тоже сказывается, – заметил Кулен. – Цены на продукты питания растут.

– Ну, оно понятно, – сказал Слваста. – Все лавки Уэлфилда подняли цены. У нас не осталось выбора: люди в работниках обходятся дороже модов.

– Должен быть рост заработной платы с учетом этого, – сказала Бетаньева. – Конечно, никто не захочет поднимать зарплату. Может, нам в Налани следует ввести минимальный уровень заработной платы?

– Нет, – возразил Слваста. – Надо быть реалистами. Даже если мы введем минимальный уровень, любой владелец магазина или предприятия сможет оспорить его в суде. Район просто лишится торговли и производства. Наши трудности лишь возрастут.

– Ну что ж, – отозвалась Бетаньева, – придется подождать до тех пор, пока мы не сможем ввести этот принцип на всей планете.

– Хорошая мысль, – сказал Слваста.

Он в очередной раз поразился ее преданности делу и даже обеспокоился этим.

Когда Слваста и Эрвин вернулись с фургонами со станции Плесси, на рынке Уэлфилд их встретил отряд шерифов. Пятеро шерифов оцепили лавку Хавьера, и их прочные панцири исключали любую утечку эмоций.

Слваста увидел Хавьера, тот стоял перед главной витриной лавки и был поглощен разговором с сержантом шерифов.

– Разгрузите фургоны, пожалуйста, – сказал Слваста Эрвину и новым работникам, остановив фургон возле складских помещений. – Я узнаю, что происходит.

Хавьер скупо улыбнулся подошедшему Слвасте.

– Это сержант Беккер. Он просит нас кого-то опознать.

– Опознать? – переспросил Слваста.

– Прошу вас, советник. Если вы не против, – сказал Беккер.

Это был крепкий мужчина лет под семьдесят, с большими моржовыми усами. Его вежливая, но твердая манера держаться сообщила Слвасте, что Беккер – опытный шериф, привычный к человеческим крайностям.

– Буду рад помочь шерифам, – сказал Слваста.

В ответ ему досталось лишь негромкое хмыканье. Трое шерифов из отряда держались позади них, когда все вышли из рынка Уэлфилд к паре кэбов, ожидающих снаружи.

– Мы арестованы? – спросил Слваста.

– Нет, сэр. Мои люди здесь для вашей защиты.

Слваста переглянулся с Хавьером, и все, что мог сделать здоровяк, – это пожать плечами.

Улица Дойс находилась всего в десяти минутах ходьбы. Слвасту охватило плохое предчувствие, когда они остановились возле старого дома. Улица Дойс… знакомое название, но он не мог вспомнить, с чем именно связанное. И еще больше он встревожился, когда его экстравзгляд выхватил мод-птицу, кружившую высоко над головой. В этом участвовали не только шерифы… что бы это ни было.

Два шерифа стояли на страже около одного из домов. Они открыли дверь перед Беккером. Слваста старался держать панцирь и не показывать отвращения, но место действительно выглядело скверно. Голые кирпичные стены, причем скрепляющий кирпичи раствор разрушился до состояния мелкого песка, который высыпался из стен и скрипел под ногами. На стенах там и сям виднелись странные пятна разного цвета. Длинные, плохо освещенные коридоры с рядами дверей на каждом этаже из-за своей однообразности казались отражениями в зеркалах, поставленных напротив друг друга. Одинаковые двери вели в однокомнатные квартирки; общие ванные комнаты в конце каждого коридора были «украшены» протекающими трубами и потрескавшимися раковинами. В прохладном воздухе висела вонь плохо работающей канализации. Все вокруг наглядно напоминало о той жизни, которой Слваста с трудом избегал, деля расходы со своими друзьями, и о том, как важна каждая монета из его заработной платы.

Они последовали за Беккером на третий этаж. То, что в жалкой квартирке, куда в конце концов привел их Беккер, кто-то умер, Слваста понял бы и без экстрачувств. Жуткое ощущение мрака крепко пропитало стены, и Слваста даже задался вопросом, неужели чья-то замученная душа цепляется за этот дом. Стены унылой комнаты были оклеены бумажными обоями, древними и пропитанными сыростью, превратившимися в серую кожуру плесени. Там находилось всего два предмета мебели: кровать с железной рамой и недавно отремонтированный деревянный сундук с одеждой, защищенный от бусалоров. Высокие стопки экстремистских политических брошюр громоздились на полу, их страницы пожелтели и покоробились от влаги.

На кровати лежало мертвое тело. Много крови вылилось из многочисленных ножевых ран. Часть ее впиталась в матрас, часть пролилась на половицы. Помощник коронера принес с собой две яркие масляные лампы и терпеливо ждал, читая экземпляр «Взгляда с холма». Он свернул газету, когда Беккер впустил их.

Слваста посмотрел на тело и поспешно отвел взгляд, борясь с подступившей тошнотой.

– Извините, – ровным голосом сказал Беккер. – Бусалоры сильно объели его лицо, прежде чем мы прибыли. Они сейчас осмелели. Думаю, потому что отъелись на трупах модов.

– Грязный Уракус, – буркнул Хавьер.

– Если вы не против, джентльмены, я хотел бы официально зарегистрировать опознание тела. Вы были его коллегами.

Слваста сжал зубы и заставил себя снова посмотреть на труп. Черты лица – даже при том, что половина кожи отсутствовала, – было нетрудно распознать. И бусалоры не тронули его волосы. Благая Джу.

– Это Брайан-Энтони.

– Вы уверены, сэр? – спросил Беккер.

– Да.

– Спасибо. А вы, сэр?

– Да, это мэр, – сказал Хавьер.

– Официально подтверждено. – Помощник коронера что-то нацарапал в своем блокноте. – Спасибо, господа.

– Что случилось? – спросил Хавьер.

– Насколько я могу судить, его череп был пробит текином, когда он спал, – сказал помощник коронера. – Внутри лобной доли имеется небольшой, но заметный разрыв. Соответствующая внешняя травма отсутствует.

– Но колотые раны…

– Нанесены уже после смерти. Предположительно, для прояснения причины. Кто бы его ни убил, он хотел, чтобы мы посчитали это убийством из мести, а не просто уничтожением, как уничтожают модов.

Он откинул одеяло. На груди Брайана-Энтони было вырезано слово «профсоюз».

– Дерьмо! – воскликнул Слваста.

– Кто-нибудь чувствует его душу? – спросил Хавьер.

– Нет, он вознесся к Джу, – сказал помощник коронера. – Я не обнаружил здесь его душу, когда приехал. Как правило, души убитых задерживаются после смерти достаточно долго, чтобы сказать, кто их убил. Если только могут сопротивляться призыву Джу. Поэтому у людей моей профессии весьма чувствительный экстравзгляд.

– Начальник моего участка хочет встретиться с вами, – сказал Беккер. – Он намерен дать всем вам шерифов в охрану.

– Всем нам? – переспросил Хавьер. – Кому именно?

– Советникам от «Демократического единства».

– Ясно, – сказал Хавьер. – Передайте ему, что мы увидимся с ним сегодня, но позже. Мы должны обсудить это с коллегами.

Беккер посмотрел на труп, затем снова на Хавьера.

– Хорошо. У вас есть идеи, кто мог это сделать?

– Нет. Но мы все знаем, многие деловые люди недовольны нашей партией. А вы что-нибудь нашли?

– Нет, сэр, пока ничего. Мы узнали об убийстве всего пару часов назад. Бусалоры шумели очень сильно и разбудили соседку; она воспользовалась экстрачувствами и обнаружила тело.

– Судя по температуре тела, приблизительное время смерти – около полуночи, – сказал помощник коронера.

– Понятно.

– Где вы находились в полночь, сэр? – спросил Беккер.

– Вы меня серьезно об этом спрашиваете? – возмутился Хавьер.

– Убийство – серьезная вещь, сэр. Серьезнее некуда. Это пойдет на пользу следствию, если мы сможем исключить вас из числа подозреваемых.

– Я был дома. Мой партнер Кулен подтвердит это. И Слваста тоже.

– Ах вот как. Вы все проживаете по одному адресу?

– Да.

– Очень удобно. Кто-нибудь еще видел, как вы шли домой?

– Соседи, наверное.

– Конечно. Я свяжусь с ними. Таков порядок вещей, вы же понимаете.

– Да, – сказал Слваста. – Мы очень хорошо это понимаем.

Бетаньева собиралась на работу, когда Слваста и Хавьер вернулись в квартиру на Тарлтон-Гарденс.

– Мертв? – не поверила она. – Брайан-Энтони мертв?

– Да.

– Благая Джу! – Она прижалась к Слвасте, изо всех сил стараясь удержать свое горе и страх под контролем. – Кто это сделал?

– Шерифы не знают.

– Ха!

– Они этого не делали, – сказал Хавьер. – Во всяком случае, те, кто с нами общался, – просто местные блюстители правопорядка. Но Капитанская полиция и не стала бы привлекать их для своих дел.

– Думаешь, это дело рук Капитанской полиции? – спросила Бетаньева.

– Не знаю.

Экстрачувства Слвасты сказали ему, что вверх по лестнице спешит Кулен. Он вбежал в комнату с тремя газетами в руках.

– Брайан-Энтони… – начал было Хавьер.

– Я знаю. – Кулен взмахнул газетой над головой. – Эта история везде на первых страницах.

Слваста с беспокойством глянул на Хавьера.

– Как-то слишком быстро. Когда их печатают?

– Среди ночи. Газеты должны уже лежать на стойках, когда люди завтракают.

Бетаньева выхватила у Кулена одну газету.

– Просто ужас, – сказала она. – Они называют это высшей справедливостью. Мол, он заслужил, чтобы антимодовая лига перепутала его с мод-обезьяной. Какая еще антимодовая лига?

– А здесь пишут, будто он занимался сбором взносов для профсоюза, – сказал Хавьер. – А профсоюз – это мафиозная организация, и его убили за то, что он не отдал главарям их долю. Ублюдки! – Он скомкал газету.

– Но профсоюз не собирает взносы, – возразил Слваста.

– А чего вы ожидали? – Кулен обвел их взглядом. – Это только первый залп. Вы хотели внимания Капитана, и вы его получили.

– Они убили его! – воскликнула Бетаньева.

– А мы хотим свергнуть их. Вы думали обойтись без кровопролития? Как по-вашему, Капитан просто возьмет и отдаст ключи от дворца? До сих пор все шло по-нашему. Прошлой ночью случилось иначе. Мы все знали, что быть главой партии в городе опасно, – вот почему мы выдвинули Брайана-Энтони. То же самое может случиться с новым вождем, и со следующим тоже. Мы ведем войну. Вы это знали. Теперь наша очередь нанести ответный удар. Есть печатные листки и на нашей стороне, и они опровергнут все то дерьмо, которое скормили журналистам люди Тревина. Люди не такие уж дураки, они сообразят: со смертью Брайана-Энтони не все в порядке. И в следующий вторник мы используем это в своих интересах.

Слваста кивнул, но чувствовал он себя ужасно. Да, они знали, что глава «Демократического единства» – опасная позиция. Но настолько… Это был шок. Им напомнили, насколько высоки ставки, насколько серьезно ведется игра… Хотя нет, он больше не мог назвать это игрой. Не теперь, когда их руки испачканы кровью.

– И, несмотря ни на что, мы продолжаем?

– Проклятье, да! – рявкнула Бетаньева.

Восточная трансконтинентальная линия была одной из четырех основных железнодорожных линий, которые брали начало в Варлане и проходили через большую часть континента Ламарн. От станции Донкастор, расположенной в самом центре города, Восточная линия шла почти тысячу миль на север, до Адиса, а затем сворачивала на восток и тянулась еще две с половиной тысячи миль через центральные земли континента до города Портлинн у подножия Нилсон-Саунд. Железная дорога служила позвоночником, от которого отходили сотни веток, значительных, самостоятельно питавших экономику великого множества провинциальных городов и поселков.

От железных дорог зависела не только экономика Ламарна. Континент был столь обширным, что для распространившегося по нему человеческого общества железные дороги оставались единственным способом сохранять единую государственную власть. Как обнаружила команда Слвасты, любая организация сталкивалась с трудностями на расстоянии. Влияние «Демократического единства» до сих пор не распространилось за пределы столицы, и даже в городе они не могли ничего сделать в богатых районах. В результате пострадавшие стойла формовщиков Варлана нашли достаточное поголовье нейтов всего в сотнях миль пути по железной дороге.

Стойла в округах, оказавшись внезапно заваленными заказами на самок-нейтов для пополнения поголовья столицы, быстро осознали свое преимущество и подняли цены. В этой ситуации продавцы могли диктовать условия. Формовщики Варлана дружно стиснули зубы, и гильдия заплатила. Президент гильдии настаивал на серьезной охране для новых модов; он был очень тверд в этом вопросе, а в предприятиях формовщиков довольно большая часть принадлежала лично Капитану. В силу названных причин во вторник с шести часов утра перекрыли и забаррикадировали все дороги в районе сортировочного двора станции Донкастор. Все до единого шерифы соседних пяти районов дежурили на станции, чтобы усилить текином баррикады. Другие шерифы ожидали на станции, готовые сопровождать фургоны с животными к стойлам.

Гильдия формовщиков организовала поезд из тридцати вагонов для перевозки животных, в каждом из них содержалось пятьдесят самок-нейтов. Этого хватало, чтобы пополнить все до одного стойла в городе и возобновить разведение модов. Стойла с помощью выживших мод-обезьян и работников-людей были укреплены – как писали газеты, их фактически превратили в крепости. В качестве охранников нанимали мужчин с сильным текином и большинство привезли из провинции: никто не хотел брать на работу горожан, которые, вполне возможно, успели заразиться антимодовым фанатизмом, охватившим Варлан.

Телепатические сплетни поползли по городу сразу, как только шерифы принялись возводить баррикады. К семи часам утра все в Варлане знали, что поезд ожидается сегодня.

Бетаньева отправила личные телепатемы пяти людям. Они переслали сообщение еще восьми. Затем известие получили еще семнадцать человек. И еще сорок три…

Члены ячеек призвали каждого из известных им сочувствующих лиц пойти и выразить протест. Людей, которые только-только получили работу. Людей, которые теперь объединились в профсоюзы и ожидали повышения заработной платы. Людей, которые поняли, что отсутствие модов означает больше возможностей для них. И тех, кто был готов ввязаться в любую заварушку. Все эти люди пришли к станции Донкастор, когда над городом поднялось солнце и развеялся речной туман.

Кэбмены отказывались ехать в ту сторону, даже если у кого-то был билет на поезд. Кэбы, находившиеся поблизости от станции, поспешили убраться подальше.

Бетаньева заняла позицию в четверти мили от станции, усевшись за столиком в маленьком кафе на улице Рикотт. Ее экстравзгляд нашел Слвасту, Хавьера и Кулена, они находились ближе к станции, чем она, но в задних рядах толпы. Бетаньева быстро телепнула каждого из них, желая удостовериться, что они в пределах ее досягаемости. В свою очередь, они держали контакт с ячейками второго, третьего, четвертого и пятого уровней – те подтвердили свое местоположение. Ячейки этих уровней были изолированными, неактивными и невидимыми, они никогда не получали приказа на физические действия, никогда не делали ничего, способного привлечь внимание Тревина. Отдельный слой связных, имеющих контакт с сотнями других ячеек, разбросанных по толпе. Они передавали приказы, к ним стекалась информация. А Бетаньева держала в уме всю восхитительную геометрическую картину связей между ячейками – в привязке к местности, картину которой визуализировали ее экстрачувства.

– Все ли готовы? – телепнул ей Слваста в половину десятого.

Бетаньева отпила глоток горячего шоколада и взяла газету. Идеальный образ невинного стороннего наблюдателя.

– Все готовы.

– Тогда давайте это сделаем!

Поезд подъехал к сортировочной станции в десять часов одиннадцать минут. Его встретили владельцы стойл со всего города. Все они пригнали закрытые фургоны для перевозки самок-нейтов. Большая часть фургонов подверглась спешной переделке – они были обшиты досками, чтобы хоть как-то защитить и скрыть из виду животных, для перевозки которых они предназначались. Рядом с фургонами ждали охранники, крепкие парни, чья верность принадлежала тому, кто больше заплатит.

Бетаньева разослала команды, чувствуя, как они расходятся по ячейкам. Несколько мод-птиц упали с неба и разбились об крыши – но к моменту удара они уже были мертвы. Остальные мод-птицы поспешили улететь подальше, отозванные владельцами.

Волнение и враждебность накапливались в толпе, ожидающей по внешнюю сторону баррикад. Психическая волна достигла станции, и прежде спокойные нейты стали волноваться. Когда их перевели из вагонов для перевозки скота в заколоченные фургоны, животные принялись биться об стенки, стремясь вырваться из новой и пугающей обстановки. Работникам стойл было очень трудно справиться с ними.

«Мне кажется или там полный вагон мод-обезьян?» – удивилась Бетаньева.

Члены ячейки (уровень двадцать восьмой) находились рядом с поездом и делились своим восприятием. В самом деле, даже два вагона были набиты мод-обезьянами.

«До чего жадные эти владельцы стойл», – высказался Слваста.

«Больше похоже на отчаяние», – заметил Кулен.

По толпе протестующих прошла волна насмешек и резких замечаний, когда они получили телепатическую картину, которой поделились те, кто ближе. Толпа занимала все улицы вокруг станции. Новая волна антипатии заставила нескольких нейтов встать на дыбы и вырваться из рук работников стойл. Животные бросились бежать, работники поспешили за ними, пытаясь успокоить испуганных нейтов.

Чей-то коварный текин открыл замок на вагоне для скота. Набитые внутри нейты, сверхчувствительные к ментальной буре, бушевавшей над враждебной толпой, рванулись наружу и помчались через грузовой двор, не разбирая дороги. В наступившем хаосе кто-то продолжал открывать замки на вагонах. На свободу вырвались мод-обезьяны. Люди на сортировочном дворе завопили, когда на них хлынул поток обезумевших мод-животных, сметая все на своем пути. Работники гильдии пытались остановить мод-обезьян, которые бушевали среди нейтов, но их телепатические приказы на тех не действовали.

«Вот дерьмо! – Слваста был потрясен. – Кто их выпустил? Неужели наши?»

«Мы такого не планировали, – отозвалась Бетаньева. – Но действия выглядели организованными».

«Может, какая-то ячейка проявила инициативу?» – предположил Хавьер. «Возможно».

«Теперь уже неважно», – высказался Слваста.

Он стоял среди людей на Крэнвич-роуд. Общее настроение стало меняться – от агрессивной решительности к беспокойству. В ста метрах от Слвасты шерифы на баррикаде поперек Ноул-стрит, идущей вдоль забора железнодорожной станции, беспокойно зашевелились. Позади них высокие чугунные ворота, ведущие в грузовой двор, задрожали, когда в них ударились нейты. По отдельности каждый нейт был скромным животным, не особенно сильным, но сейчас их там толпились сотни – и все они бросались на ворота, движимые собственным страхом. Стадный инстинкт, усиленный страшным ментальным напряжением, безоговорочно толкал их к бегству. Когда они всем стадом бездумно бросились на ворота, те дрогнули, как от удара тарана. Затем по воротам ударила пара огромных неуклюжих мод-обезьян. Слваста собственными экстрачувствами слышал телепатические приказы, которые члены гильдии формовщиков яростно вколачивали в мозг мод-обезьян, чтобы остановить их, и мог поклясться: приказы точны и сильны. И тем не менее они не подействовали.

Ворота распахнулись. Сотни обезумевших от паники нейтов вырвались на Ноул-стрит – прочь отсюда, спасаться бегством!

– Здесь что-то не так, – пробормотал Слваста. – Почему люди не могут их контролировать?..

Скверные воспоминания начали просачиваться в его сознание.

Толпа вокруг Слвасты встревожилась. Шерифы на баррикадах пытались объединить свои текины, прежде чем волна из сотен обезумевших нейтов сметет их. Нейты на передней линии бегущего стада упали, когда шерифы плюнули на приказ и послали шипы текина в мозг животных, уничтожая нервные клетки. Но на это ушло время, а остальная часть неуправляемого стада просто затоптала упавшие тела. Несколько шерифов бросили пост и рванулись к домам по сторонам улицы, где было безопаснее по сравнению с баррикадой.

«Слваста, уходи оттуда», – бросил Хавьер.

Толпа вокруг него, похоже, пришла к тому же мнению. Люди разворачивались и устремлялись к домам, двери которых во избежание неприятностей были заперты с самого утра. Текины и ботинки застучали по замкам на крепких деревянных дверях. Такие же перепуганные жители домов или работники магазинов использовали физическую силу и текин, чтобы не впустить толпу внутрь.

Слваста повернулся и позволил встревоженной массе народа нести его. Почувствовав окружающий его поток тел, он принялся проталкиваться по Крэнвич-роуд в направлении, противоположном станции. Он вспомнил, что там впереди улица вливается в площадь, а значит, давление ослабнет и толпа сможет разойтись по улочкам и переулкам, ведущим дальше от площади.

Позади него нейты и моды достигли брошенных баррикад. Вес и скорость животных привели к тому, что металлические и деревянные рельсы рухнули на землю и стадо промчалось по ним. Слваста сосредоточился на ритме толпы: требовалось бежать вместе с ней. Он чувствовал, как улица выходит на небольшую площадь впереди, а образы разделенных экстравзглядов показывали ему поток нейтов и мод-обезьян, льющийся вдоль Ноул-стрит. Люди цеплялись за подоконники, спеша убраться с дороги животных; несколько человек даже взобрались на железные фонарные столбы, пытаясь спасти свою жизнь. Животные пронеслись под ними. Слваста почувствовал, как один человек упал и его затоптало стадо.

«Вот только этого нам не хватало!» – воскликнула Бетаньева.

«Что случилось?» – спросил Кулен.

«Проклятый Меорский полк. Они выходят из правительственных зданий. Должно быть, ждали там с ночи. Никто из наших не знал об этом».

«Уракус побери, что они намерены делать?» – зарычал Хавьер.

«Если у них хватит ума – стрелять по нейтам и модам», – отозвался Кулен.

«Эти ублюдки скорее начнут стрелять по бегущей толпе», – сказал Хавьер.

«Непохоже, будто они хорошо организованы, – сообщила Бетаньева. – Из станции тоже выходят гвардейцы».

«Поздно!»

Передняя часть бегущего стада достигла перекрестка Крэнвич-роуд…

– Грязный Уракус! – воскликнул Слваста.

Более половины нейтов и, похоже, большая часть мод-обезьян свернули на Крэнвич-роуд. Вокруг него закричали люди – пронзительные вопли и басовитый рев слились в звуковую волну, которая, подобно молоту, обрушилась на его мозг, усиливая первобытный страх, охвативший толпу по всей улице. В одно мгновение с людей слетели остатки цивилизованности. Толпа превратилась в дикое стадо, где каждый сам за себя, любой ценой.

Слваста выбежал с Крэнвич-роуд на Эйншем-сквер. Симпатичная площадь была вымощена булыжниками. В ее центре располагался небольшой садик, обсаженный по периметру высокими арктанами с синей листвой. Вдоль одной из сторон площади тянулся ряд лавок под полосатыми навесами из холста, защищающими еду и одежду от солнца. Торговцы побросали товар и разбежались по боковым переулкам вместе с толпой.

Затем Слваста увидел их, прижатых к ограждению садика, в каких-нибудь двадцати метрах впереди него.

– Не-ет! – крикнул он, а его разум взорвался ужасом.

Тотчас он получил запросы от Бетаньевы, Хавьера и Кулена, испугавшихся за его личную безопасность. Он бросил им картину, которую увидел, – и не только им. Его обезумевший мозг транслировал изображение открыто, для всех, сопровождая его волной страха. Нужно было действовать, причем срочно.

Начальная школа Джозанны Хилл открылась в этот вторник, как в любой другой. Большинство родителей учеников принадлежали к среднему классу. Они слышали об ожидающихся в районе станции Донкастор проблемах, но школа находилась на расстоянии восьми кварталов. Достаточно далеко от опасности, правда? Родителям нужно было на работу. Только бездельники, хулиганы и профсоюзные боевики, отбросы общества, могут себе позволить демонстрировать протест, а порядочным людям надо зарабатывать деньги, чтобы содержать свою семью. Они не могли взять выходной. Родители оставили детей у школьных ворот в восемь тридцать, как делали каждый день; поцеловали их на прощание и ушли, обмениваясь по пути сплетнями с другими родителями.

В десять часов, как и каждый вторник, без исключений, всех восьмилетних учеников школы Джозанны Хилл, числом тридцать два, семь измотанных учителей вывели из школы на еженедельный урок плавания. Открытый плавательный бассейн находился на улице Плакстол, в одиннадцати минутах ходьбы, и путь туда лежал через Эйншем-сквер. В этот вторник дорога заняла гораздо больше времени, поскольку учителям пришлось обходить группы демонстрантов, собиравшихся на улицах в районе станции. Тогда еще настроение толпы было добродушным, но дети заразились общим возбуждением, и учителям пришлось постоянно следить, чтобы никто не отбился от группы. К тому моменту, когда они наконец добрались до площади, нейты вырвались со станции.

Охваченная ужасом толпа двигалась единой волной. Никого не заботили оказавшиеся на дороге дети. Учителя собрали своих подопечных, закрыли их текином, крепко обняв. Их прижало к ограждению садика, и несколько детей заплакали, потому что толпа раз за разом толкала их и они бились об толстый ствол арктана.

Слвасте понадобилась вся его сила, чтобы просто затормозить. Панцирь, созданный его сильнейшим текином, заставил людской поток обтекать его. Он замер в трех метрах от школьников. Пронзительные крики нейтов перекрывали шум толпы – стадо перепуганных животных приближалось к площади.

«Они врежутся прямо в детей, – телепнул Слваста друзьям. – Где Меорский полк?»

«Ближайший к вам отряд – на Арлингтон-лейн, – откликнулась Бетаньева. – Им никак не успеть вовремя».

Слваста развернулся и встал лицом к Крэнвич-роуд. Улица едва проглядывала сквозь сутолоку бегущей толпы. Люди осыпали офицера проклятиями и угрозами, когда им приходилось огибать его на бегу. Слваста вытащил револьвер, который носил с собой, но до сих пор тщательно скрывал ментальным пологом. Это был тот самый, взятый из бункера под офисом Объединенного полкового совета целую жизнь тому назад. В барабане оставалось пять пуль, и еще дюжина хранилась у него во внутреннем кармане. Слваста текином снял револьвер с предохранителя. Сделал глубокий вдох. Встал ровно.

Он чувствовал, как Бетаньева в отдалении раздает телепатические команды; они проходили по сложному пути коммуникации с ячейками. Неожиданно рядом с ним встал мужчина лет пятидесяти в потертой куртке – двое против толпы людей, отчаянно пытающихся убежать с площади.

– Колан, – представился он с сильным акцентом округа Зиген.

– Слваста. Спасибо тебе.

– Нормуль, паря. Не пустим их к детишкам, верно?

Слваста едва успел сказать «верно», когда по другую сторону от него встала перепуганная молодая женщина. Она вся дрожала, но текин, которым она расталкивала людей, оказался на удивление сильным.

– Загоняйте шип текина прямо в мозг животных, – сказал им Слваста.

К ним присоединился еще один молодой парень. Слваста чуть не рассмеялся. Четыре человека собрались противостоять натиску стада. Чистое самоубийство.

«На площади есть еще наши, – телепнула Бетаньева. – Я пытаюсь передать приказы по ячейкам. Они помогут».

Толпа быстро редела. В задних рядах в основном бежали пожилые люди, они задыхались и прихрамывали, но из последних сил тащились вперед, пытаясь спастись от разгоряченных нейтов, которые уже настигали их.

Наконец поток людей иссяк. С Крэнвич-роуд с грохотом ломанули нейты. Слваста и не подозревал, что глупые животные могут двигаться так быстро. Прямо на него бежал нейт, и Слваста выбросил вперед плеть текина. Невидимый клинок вонзился в мозг животного. Нейт умер мгновенно и рухнул на мостовую, сбив с ног двух других нейтов. Слваста наносил удары снова и снова. Стоящие рядом с ним товарищи делали то же самое. Он ощутил бьющие в нейтов копья текинов, нацеленные из других мест на площади.

Кто-то из членов ячеек стоял прямо на углу Крэнвич-роуд, когда оттуда вырвались на площадь первые мод-обезьяны. Огромные зверюги сумели создать простейшие панцири и защитить себя от ударов текинами – и при этом ревели от ярости. Телепатические приказы остановиться на них абсолютно не действовали. И ужасные воспоминания безошибочно подсказали Слвасте, что происходит.

«Паданец! – предупредил он Бетаньеву. – Их контролирует паданец».

Он поднял пистолет, заставляя себя не торопиться. Убитые нейты падали наземь, выбывая из топотавшего стада. Но мод-обезьяны двигались прямо к людям. Слваста выстрелил.

Шум выстрела перекрыл все остальные звуки на площади. Секунду, казалось, не было ничего, кроме тишины. Затем вопли и крики возобновились с удвоенной силой. Одна из огромных мод-обезьян рухнула на мостовую, из смертельной раны на голове полилась кровь. Слваста сдвинул руку, выцеливая следующую…

Выстрел. И еще один. И еще.

Вокруг площади люди, бросившиеся в относительную безопасность переулков, замедлили бег и стали оглядываться назад. Крошечная группа стойких защитников, решительно загородивших собой плачущих детей, заставила многих устыдиться собственного бегства. Револьвер в единственной руке Слвасты бил со спокойной точностью. От каждой пули падала мод-обезьяна. Нейты рушились под ударами текинов, которые теперь поступали со всех направлений. Многие люди перестали спасаться бегством и повернули назад, подключились к ментальной бойне.

«Кто-нибудь видит паданца?» – спросил Хавьер.

«Мы же не знаем, как он выглядит», – тотчас отозвался Кулен.

«Паданцы здесь с определенной целью, – сказал им Слваста, заряжая револьвер с помощью текина. – Это идеальное прикрытие, чтобы выкрасть несколько человек».

«Так кого нам искать? – спросила Бетаньева. – Я по-прежнему на связи с большинством наших ячеек».

«Они ненормально сильны», – сказал Слваста, прицеливаясь.

Две мод-обезьяны с пеной у рта бросились на него. Их мощные руки тянулись к нему, чтобы схватить и разорвать. Он выстрелил. Очень удачно – ближайшая из обезьян получила пулю прямо в морду. Ее череп разлетелся на куски, фонтанируя кровью.

Девять членов ячеек, разбросанные вокруг площади, объединили свои текины, пробили грубый панцирь оставшегося мода и разрушили его мозг. Огромное неуклюжее существо рухнуло на мостовую и пролетело еще несколько метров по инерции. Туша затормозила на расстоянии метра от Слвасты и других защитников.

Слваста глубоко вздохнул, пытаясь остановить нервную дрожь:

«Паданец будет вести кого-то прочь отсюда».

Он прицелился в галопирующего нейта. Выстрел. В барабане осталось две пули, еще две – в кармане куртки.

«Жертва паданцев будет без сознания, – добавил Кулен. – Это будет выглядеть так, словно они пытаются помочь другу».

«Расскажи нашим товарищам, что искать, – телепнул Хавьер, адресуясь к Бетаньеве. – Быстрее!»

Слваста подстрелил очередного нейта и почувствовал лихорадочные команды Бетаньевы, расходящиеся по ячейкам среди взволнованной толпы. На Эйншем-сквер безумный бег стада уже был остановлен. Люди поворачивали назад и выходили из боковых улиц, нанося удары текином по животным, которые теперь топтались на месте в недоумении, издавая жалобные звуки. Убитые нейты валились на мостовую, отчего оставшиеся впадали в еще больший ступор.

Люди осадили их со всех сторон, горя жаждой мщения. Лежащие туши мертвых модов пинали, толкали, на них плевали, их мягкую плоть рвали текином, свершая месть.

Слваста перестал смотреть на окружающее, переключившись на хаотический поток изображений, которые отправляли все члены ячеек в этом районе. Они высматривали тех, кто уводит прочь или уносит другого человека. Таких было много: мужчины увлекали за собой женщин и детей, их лица выражали растерянность, мольбу, настойчивость…

«Ищите того, кому безразличен человек, которого он ведет», – призвал Слваста.

На секунду поверх всех изображений перед его мысленным взором встало лицо Кванды, прекрасное и ужасное, ее губы раздвинулись в широкой победной улыбке.

«Там!» – воскликнул Кулен.

Слваста сфокусировался на картине, переданной членом ячейки из дальнего конца Крэнвич-роуд, где шумиха более-менее улеглась. Люди, шарахнувшиеся в стороны с пути стада, начали возвращаться на улицу. Шерифы тоже. Изображение показало пересекающего перекресток крупного, грузного мужчину старше среднего возраста, одетого в грязную твидовую куртку и коричневые брюки, покрытые пятнами. Он нес на плече обмякшего подростка. Мужчина шагал методично и неумолимо, на его квадратном лице застыло решительное выражение. На одной руке у него было всего два пальца.

«Вероятно, он!» – решил Слваста.

«Привлеки к нему внимание», – отправила Бетаньева команду нервной женщине из числа сторонников, наблюдавшей с безопасного расстояния.

Вероятный паданец завернул за угол на Ноул-стрит и направился прочь от еще не пришедших в себя шерифов. В окружающем беспорядке никто не обращал на него ни малейшего внимания.

– Паданец, – сказала женщина слабым голосом. Никто ее даже не услышал и уж тем более не прислушался.

«Поддержите ее», – приказ Бетаньевы через сложную сеть коммуникации разошелся по ячейкам.

– Паданец. – На этот раз женщина говорила чуточку увереннее. Она подняла руку и показала пальцем. – Паданец!

Ее возглас был подхвачен другими членами ячеек, оказавшимися на Ноул-стрит.

– Эй, ты!

– Стой!

– Паданец! Смотрите, вон паданец!

– Остановите его.

– Шериф! Шерифы, сюда! Сделайте что-нибудь.

Вот теперь люди начали оборачиваться. Паданец – если это был паданец – ускорил шаг.

Шериф шагнул к нему.

– А ну-ка, ты!

Мужчина не отреагировал. Шериф был всего в пяти метрах от него, он протянул вперед руку, как будто собрался регулировать дорожное движение.

– Эй, я к тебе обращаюсь…

Паданец швырнул бессознательного подростка, которого он нес, прямо на шерифа. Тот сложился пополам от удара и рухнул на тротуар с криком боли. Паданец побежал, двигаясь невероятно быстро для человека его размера и возраста.

Казалось, на Ноул-стрит закричали все до единого. В какофонию тревоги и страха почти сразу влился пронзительный свисток шерифа, призывающего на помощь. Кто-то пытался остановить паданца, нанося ему удары текином. Другие – более сильные, уверенные в себе мужчины – пытались наброситься на него с кулаками. Паданец раскидал их по сторонам, как тряпичных кукол.

Затем два отряда Меорского полка ворвались на Ноул-стрит.

– Ложись! – взревели офицеры, подкрепляя приказ телепатическими окриками.

Солдаты вскинули карабины. Все люди попадали на землю, родители схватили детей и прижали к булыжной мостовой; даже шерифы пригнулись. Единственным, кто двигался, был паданец. Он бежал с нечеловеческой скоростью, глядя прямо перед собой, словно не замечал, что происходит вокруг. Он наступал на лежащих людей, не обращая на них внимания.

Карабины выстрелили с чудовищным грохотом.

Филиус никогда не любил посещать Исследовательский институт паданцев. Еще в детстве паданцы вызывали у него инстинктивный дискомфорт, но его отец настаивал: он как будущий Капитан должен регулярно бывать в институте. Со временем нелюбовь Филиуса к этому заведению не стала меньше.

Черный экипаж, в котором он ехал с Тревином и Аотори, был больше обычного кэба, но не имел геральдических гербов. В конюшнях дворца стояли несколько таких, чтобы члены семьи Капитана могли путешествовать инкогнито. Два простых экипажа с дворцовой гвардией в штатском следовали за каретой Капитана.

Восточный Фолвич слыл богатым районом, где большую часть промышленности составляло производство одежды, поэтому, несмотря на большое количество предприятий, они не дымили и не спускали в каналы химические отходы производства, как многие фабрики в Варлане. Тихие зеленые улочки были застроены симпатичными домами, а вокруг двух парков разместились массивные особняки. Большинство фабрик стояли по обе стороны канала Долан-Дроп, проложенного специально, чтобы отвести половину вод реки Эринваш в двухкилометровый полукруг. Вода струилась по выложенному кирпичом каналу сильным потоком, приводя в действие десятки водяных колес. Здесь стоял неумолчный грохот больших станков, сотрясавших воздух по шестнадцать часов в день.

Для стороннего наблюдателя институт походил на отдельную маленькую фабрику, расположенную между редко используемым железнодорожным сортировочным двором и краем фабричной зоны на Долан-Дроп. Институт окружала удивительно высокая стена, которая поддерживалась в хорошем состоянии. Никакая вывеска не сообщала об особенности находящегося внутри заведения. Единственный способ попасть туда – пройти через тяжелые деревянные двери в короткий туннель, в дальнем конце которого имелись точно такие же двери. Двери были связаны механически таким образом, что открыть их одновременно не представлялось возможным.

Внутренние двери распахнулись, и карета Капитана въехала в совершенно пустой двор. Мрачное предназначение института нашло отражение в простом внешнем виде здания. Это была длинная двухэтажная коробка с узкими окнами, забранными железными решетками, без намека на украшения на фасаде. Филиус полагал, что двор института – единственное место в Варлане, где нет растительности. Даже пробивающуюся между булыжниками травку регулярно выдергивали. Здесь работали исключительно люди, никаких модов. На всем Бьенвенидо лишь сам институт непоколебимо придерживался указаний, изложенных в первоначальных руководствах по паданцам, изданных этой организацией почти три тысячи лет назад. Древние страницы предупреждали: паданцы могут полностью контролировать модов и нейтов, делая бесполезными отдаваемые людьми команды.

Выходя из экипажа, Филиус размышлял над иронией момента. Столь же ревностным приверженцем древних указаний был ничего не знавший о них капитан Слваста. В отставке.

Директор института профессор Гравен почтительно поклонился высоким гостям. Возраст профессора давно превысил сотню лет. Он был до крайности грузным мужчиной. На черной, словно ночь, коже его черепа резко выделялись последние клочки серебристо-седых волос. Пожимая влажную руку профессора, Филиус обратил внимание, как его кожа блестит от обильного пота. Гравен вспотел не от волнения: переместить свою тяжелую тушу даже на несколько шагов стоило профессору огромных усилий.

– Я счастлив видеть вас здесь, сэр, – натужно сипел директор, ведя их внутрь. – Мы обнаружили нечто потрясающее. И тревожное.

– Так и говорилось в вашем письме, – заметил Филиус.

На ходу он поглядывал на белый халат директора. Все в институте носили такую форму. Лабораторный халат директора имел огромные размеры и все равно был мал – казалось, пуговицы вот-вот оторвутся, не выдержав давления. Не в первый раз Капитан усомнился в необходимости существования института. Несмотря на всю свою преданность делу, профессор и его сотрудники слишком сильно уступали ученым времен Капитана Корнелия. В те первые два столетия ученые делали свое дело, хотя аппаратура их корабля отказывала и рассыпалась на глазах. Они упорно исследовали паданцев и так много узнали об их природе и характеристиках. К добытым тогда знаниям за последующие тысячи лет добавилось крайне мало. А в настоящее время институт практически ничем не занимался, кроме подтверждения того, что доставленные сюда трупы людей и животных действительно принадлежат паданцам, и проверки, нет ли отклонений от известных образцов, не появилось ли чего нового. Новаторская наука уступила место детальной каталогизации. Институт пытался обнаружить шаблон действий паданцев, поскольку ученые больше ничего не могли сделать. Последние мысли назначить институт главным в борьбе с паданцами и порождающим их Лесом исчезли более двух тысяч лет назад. Теперь это был просто еще один правительственный департамент, погрязший в стагнации, борющийся за бюджеты и персонал.

Профессор Гравен открыл двери помещения для вскрытия и с трудом протиснулся в дверной проем. Комната была сверху донизу облицована блестящей белой плиткой, за исключением потолка, полностью стеклянного, сквозь который падали косые солнечные лучи. Филиус прищурился от яркого утреннего света.

На широкой, обшитой металлом плите посреди комнаты лежало тело, вскрытое и разрезанное на части, а части лежали так далеко одна от другой, что первоначальные человеческие очертания угадывались с трудом. Перед посетителями был стол мясника. От внимания Капитана не укрылось то, как жадно Аотори подался вперед.

– Меорский полк доставил нам останки два дня назад, – сказал профессор Гравен, тяжело дыша после физических усилий. – Все это время мы изучали тело.

Филиус прекрасно понимал, что стоит за словами профессора. «Институт честно выполняет свою работу».

– Паданец с Ноул-стрит, – кивнул Капитан. – Я видел телепатические картины происшествия, как и большая часть города.

– Первое, что нас заинтересовало, – отсутствующие пальцы, – сказал профессор.

Он надел резиновые перчатки и поднял руку паданца. Указательный и средний пальцы отсутствовали. От них остались лишь короткие участки первых фаланг, все остальное было срезано.

– Сам факт отсутствия пальцев не является чем-то необычным. Яйцо паданца всегда копирует человека, которого оно поглощает, вплоть до родинок, пятен на коже, структуры волос. Если у человека нет двух пальцев, их не будет и у паданца. Яйцо не вырастит им замену.

– Мне это известно, – сказал Филиус, разглядывая руку. Мертвая плоть была ненормально бледной в ярком свете. – Так что же здесь необычного?

– Операция.

– В смысле?

Профессор постучал большим пальцем по обрубку указательного пальца паданца.

– Мы заметили, что срезы поразительно гладкие. Обычно, если человеку не повезло потерять палец – скажем, из-за аварии на производстве или небрежного обращения с топором, – врач срезает разорванную плоть и зашивает рану. Рана заживает, остается рубцовая ткань. У этого человека ничего подобного не было.

– Значит, врожденный дефект, – сказал Аотори. – Он родился без пальцев.

– Нет, сэр. Это не так. В обоих пальцах имеется выходящий из сустава участок проксимальных фаланг, длиной около сантиметра. Я проконсультировался с деканом медицинского факультета университета. Данная картина не соответствует ни одному из известных нам врожденных дефектов.

– Тогда как вы это объясняете? – спросил Филиус.

– Концы фаланг были сглажены, но я не знаю, как этого можно добиться. Мы исследовали кожу обрубка под микроскопом: рана зажила равномерно. Нет рубцовой ткани, вообще нет отклонений в кожном слое. Если он потерял пальцы в результате несчастного случая, ему впоследствии обеспечили идеальное лечение. Лечение, которого мы обеспечить не можем.

– Бритва Оккама, – сказал Аотори. – То, что вам не встречался подобный врожденный дефект, еще не значит, будто его не существует. Или, возможно, на этот раз яйцо внесло небольшое изменение в процессе копирования. А скорее всего, паданец потерял пальцы в схватке и мы наблюдаем то, как заживают их тела.

– Да, сэр. Мы рассмотрели эти варианты.

– Но? – вмешался Филиус. – Мы здесь не из-за его пальцев, так?

– Совершенно верно, сэр. Когда мой заместитель сообщил об аномалии, я решил лично провести вскрытие.

– Похвально. И?

Профессор указал на вскрытый череп. Полость мозгового отдела черепа была пуста.

– Я препарировал его мозг. Прошу взглянуть.

Он подозвал их к одному из длинных рабочих столов, установленных вдоль стен. Там стояло несколько запечатанных стеклянных сосудов, внутри которых содержались ткани тела, и большой латунный микроскоп. Мозг паданца был разложен на маленьком металлическом подносе. Серо-бурую массу нарезали на дольки, как фрукт, и края сегментов пришпилили к подносу. Различные увеличительные стекла на латунной станине, которая изогнулась над расчлененными тканями, давали увеличенные изображения органа.

– Паданцы очень точно копируют человеческие органы, – сказал профессор. – За исключением мозга. Это самое значимое отличие, не считая цвета крови. Их мозг представляет собой единый массив идентичных нервных клеток. Наш мозг – совокупность оболочек, отделов и долей, тогда как их мозг однороден. У этого паданца мозг иной.

Филиус изучал лежащий перед ним рассеченный мозг с отвращением и любопытством. Любопытство победило, он придвинулся ближе. Большие увеличительные стекла демонстрировали странно искаженные изображения.

– И в чем отличие?

– В его структуру вплетены мельчайшие волокна. Я обнаружил их лишь потому, что использовал самые сильные линзы.

– Волокна?

Филиус всмотрелся внимательнее. Самая большая линза показала ему пейзаж из серо-бурых торосов, пронизанных нитевидными трубочками, которые он принял за капилляры.

– Вот, сэр. – Профессор указал на большой микроскоп. – Они намного тоньше человеческого волоса. Как я уже сказал, мне во многом повезло, что я их заметил. И их невероятно трудно извлечь. До сих пор нам удалось извлечь лишь несколько участков.

Филиус посмотрел в микроскоп. Поле зрения было белым, и сверху вниз его пересекала тонкая полупрозрачная серая нить – волокно. Он увидел крошечные шипы, расходящиеся от главной нити, словно щетинки. Зрелище завораживало.

– Что это такое?

– Мы не знаем, – прямо сказал профессор. – Вы видели вторичные волоски, отходящие от нити?

– Да.

Филиус неохотно отодвинулся от микроскопа; он чувствовал, что Аотори тоже рвется посмотреть на волокно.

– Они кажутся короткими, но на самом деле мы не знаем, как далеко они простираются. Они становятся все тоньше и тоньше, пока не оказываются недоступны микроскопу. Мы всего лишь строим догадки, но, возможно, они истончаются до молекулярных нитей. Если это так, то они, предположительно, ведут к отдельным нейронам.

Филиус бросил взгляд на тело, распростертое на плите.

– Значит, они часть его мозга? Нечто вроде второй нервной системы?

– Это нам неизвестно. – Профессор провел носовым платком по лбу, стирая пот. – За всю историю института еще никогда не встречалось ничего похожего.

– Вы сами сказали, вам просто повезло.

– Да, сэр. Это так. Но основатели института, ученые, у которых были корабельные машины, – я не верю, будто они что-то упустили. Однако ничего похожего не описано ни в одном из опубликованных ими текстов. Мои сотрудники в течение последних тридцати часов пересматривали предметные стекла с тканями мозга паданцев. Мы располагаем сотнями годных образцов за последние двести пятьдесят лет. На данный момент никто из сотрудников не обнаружил волокон, подобных этим.

Филиус облизнул губы и посмотрел на Тревина, который, как всегда, безукоризненно стерег свои мысли.

– Что-то совершенно новое, – медленно сказал он. – Такого еще не было. Звучит знакомо, да?

– Странное совпадение, – согласился Тревин. – Или не совпадение вовсе. Новый вид паданца?

– Зачем гадать попусту? – сказал Аотори. – Давайте я возьмусь за Слвасту. Я получу от него ответы через день. Максимум – через два, если он захочет строить из себя крутого. Вы же знаете, я умею.

– Схватить героя Эйншем-сквер? – саркастически спросил Филиус. – Того, кто встал на пути обезумевших нейтов, чтобы спасти выводок милых детишек, на глазах у всего города? Увезти его из дома и допрашивать, пока его разум и тело не сломаются? Ты серьезно говоришь?

– Этим столпотворением управляли паданцы, – сказал Аотори. – А в результате Слваста выглядит величайшим героем Бьенвенидо за всю историю, начиная с тех времен, когда люди обнаружили, как формовать нейтов. Тоже совпадение?

– Слваста ненавидит паданцев и модов больше, чем кто-либо, – сказал Тревин. – Он одержим ненавистью, она движет его поступками. Она граничит с манией. Слваста стоит за стерилизацией нейтов. Это его последователи убивают модов.

– Вы так думаете, – презрительно оскалился Аотори. – Отец, нам нужны точные ответы. Я могу получить их. Если наш мир столкнулся с новой угрозой от старого врага, мы должны раскрыть ее.

– Но не такими методами. Сейчас смутные времена. Мы не можем допустить ничего, способного бросить тень на наше положение, на наш статус.

– Вместе со Слвастой против стада нейтов стояли другие люди, – сказал Тревин. – Для Слвасты встать лицом к лицу с опасностью естественно: несмотря на сложившиеся обстоятельства, он офицер, он прошел полковую муштру и клялся защищать граждан Бьенвенидо. Но те, другие, для кого встать рядом с ним было почти самоубийством… Выяснить причины, которые их на это толкнули, может оказаться намного более продуктивным путем расследования. И те люди скрылись, когда все закончилось, что само по себе любопытно.

– Я помню девушку, – сказал Аотори.

Филиус поднял руку.

– Только не девушка на этот раз. Насколько я помню из телепатических образов, там было еще как минимум двое мужчин, один довольно молодой.

– Я найду их, – сказал Тревин.

– Хорошо. Профессор, скажите ваше мнение: зачем нужны эти волокна? Может, они делают текин паданца сильнее?

– Все возможно, сэр. Мы можем утверждать только абсолютную новизну нашего открытия.

– Ваш институт предназначен именно для того, чтобы получать информацию о паданцах. – Капитан бросил на Аотори многозначительный взгляд. – Итак, профессор, я полагаю, следующим шагом вы должны выяснить, является ли паданец с Ноул-стрит единственным в своем роде, или он первый из новой разновидности.

– Да, сэр, – кивнул профессор.

– Аотори, ты поговоришь с командующим морских пехотинцев. Отныне каждый паданец, которого уничтожат полки, должен быть доставлен сюда для дальнейшего исследования. Понятно? Все без исключения – не только люди, но и животные. Профессор и его коллеги изучат мозг каждого паданца, чтобы проверить, найдутся ли еще такие волокна.

– Я понял, отец. А насчет Слвасты?

– Он решил действовать на политической арене? Хорошо. Там мы с ним и сойдемся.

Половину утра шел дождь, отчего городские булыжники и кирпичи стали скользкими и блестящими. Теперь улицы жгло яростное полуденное солнце, испаряя остатки дождевой воды, которая поднимались вверх длинными струйками пара. Влажность была высокой, и Слваста вспотел за те несколько метров, что прошел от кэба до входных дверей клуба «Вестергейт». Внутри грандиозного здания на бульваре Мортемер мраморные стены, колонны и полы поглощали тепло, понижая температуру воздуха до гораздо более приемлемой.

Швейцар нахмурился при виде Слвасты, поднимающегося по ступенькам. Затем мужчина узнал его и неожиданно улыбнулся.

– Капитан Слваста, сэр! Добро пожаловать.

Слваста смущенно кивнул швейцару. Так его встречали повсюду вот уже десять дней, со времени «давки на станции Донкастор», как теперь это называлось. Конечно, в тот момент Слвасте было не до раздумий о подобных вещах, но телепатическая картина происходящего на площади Эйншем-сквер разошлась по всему городу. Все видели, как однорукий мужчина, решительно загородивший собой группу перепуганных школьников, целится из пистолета в набегающих буйных нейтов и грозных мод-обезьян. Как он спокойно отстреливает мод-обезьян по одной и поражает текином нейтов прямо в мозг – и так, пока дети не оказались в безопасности. С ним стояли еще несколько людей, но никто не уделил им внимания. Официальные газеты и оппозиционные печатные листки одинаково восхваляли его, именуя «героем Эйншем-сквер».

– Благодарю, – скромно сказал Слваста.

Лакей ждал его сразу на входе, у стойки администратора. Он склонился в приветственном поклоне.

– Полковник Джелесис ждет вас в люксе «Невада». Прошу следовать за мной. Для меня большая честь сопровождать вас, сэр.

«И как я должен отвечать на подобные фразы в разных вариациях по двадцать раз на дню?»

Люкс «Невада» представлял собой отдельную комнату с обшитыми деревянными панелями стенами и располагался рядом с обеденным залом на втором этаже клуба. Полковник Джелесис в форме сидел во главе длинного полированного стола. На нем был не полный парадный мундир, сразу заметил Слваста, никаких шелковых перевязей или шипастых медалей большого размера, только сдержанная золотая тесьма и ряд лент. Для полковника это значило чуть ли не штатское платье.

– Мой дорогой друг. – Полковник Джелесис встал и с энтузиазмом пожал руку Слвасте. – Так приятно снова вас видеть. Спасибо, что пришли.

Слваста вежливо склонил голову.

– Спасибо, что пригласили меня.

Его первым порывом, когда гонец принес приглашение, было отказаться, причем в грубой форме. Друзья отговорили его.

– Нам нужно знать, чего они хотят, – сказала тогда Бетаньева.

– Нам нужно знать, кем они тебя считают, – дополнил Кулен.

– В каком смысле?

– Знают ли они, что ты подлинный глава «Демократического единства».

– Почему я? Мы все вчетвером партийные вожди, – запротестовал Слваста.

– Для нас это так, – согласился Хавьер. – Но после Эйншем-сквер именно ты – публичная фигура.

– Как Брайан-Энтони, да? – проворчал Слваста.

– Тебя не посмеют тронуть. Только не героя Эйншем-сквер.

Прошло всего восемь дней, а его уже корежило от этого выражения.

Бетаньева собственнически погладила его по щеке.

– Они не убьют тебя, – сказала она. – Они хотят тебя переманить. Вот почему твой прежний начальник хочет тебя видеть.

– Так что мне им сказать?

Глядя на полковника Джелесиса, когда они усаживались за стол, Слваста думал, что тот менее всего похож на лицо, представляющее политиков. Полковник был доблестным воякой, немало прослужившим в Капитанской морской пехоте. Его раненую ногу умело замаскировали пологом, и полковник почти не хромал при ходьбе; травма стала бы очевидной только при попытке бежать. Но, вероятно, именно поэтому его и выбрали для разговора со Слвастой – как человека, которому он оказался бы склонен доверять.

– Должен признаться, – сказал Джелесис, – мы все были потрясены вашей отставкой. Лично я очень огорчился.

– Да неужели? – Слваста не собирался облегчать полковнику задачу. – Они собирались распять Арниса. На него намеревались повесить вину за все случившееся. Если Меорский полк так подставляет своих людей…

– Полк тут ни при чем, и вы это знаете, – отрезал Джелесис. – Какая-то мелкая сошка из Национального совета решила таким образом снять вину со своих хозяев, переложив на другого. Командующий Меорским полком добился бы отзыва обвинения еще до конца недели, не то полк занял бы Совет. Арнис был одним из них, черт побери, свой брат офицер. Политикам не удастся обвинить полки в результатах собственной глупости и некомпетентности.

– Ну, дело не только в этом, – промямлил Слваста, сердитый, что его заставили оправдываться. – Просто история с Арнисом оказалась последней каплей.

– Ха. – Джелесис налил ему вина. – Бумажная работа, да? Да уж, я вас понимаю. Сколько раз мне хотелось пожелать слизнякам из Казначейства засунуть свои бесконечные формуляры себе в задницу…

– Одна реформа. Одна-единственная. Вот все, чего я добивался. И не так сложно было ее организовать.

– Ну, если это вас порадует, реформа состоится. И очень скоро. Станция Донкастор оказалась в высшей степени наглядным уроком, и слишком близко к шкуре. То есть я и сам знал, что паданцы лучше нас контролируют модов, но такое… – Полковник покачал головой и отпил вина. – Скверное было дело. А вы отлично поработали, защищая детей. Похвально. Знаете, за последнюю неделю в столице почти удвоилось число желающих стать новобранцами. И это ваша заслуга.

– Я теперь гражданское лицо.

Хотя Слваста не мог не заметить, что газеты упорно продолжали называть его капитаном Слвастой.

– Мужчина, которого я там видел, был боевым офицером. Вы спасали граждан Бьенвенидо от угрозы паданцев, бесстрашно и самоотверженно. Я горжусь вами, капитан.

– Угроза паданцев, говорите? Я не слышал ни слова о гнезде с тех самых пор. А мы с вами оба знаем, что паданец не мог быть один.

Джелесис поморщился.

– Капитанская полиция, будь она неладна. В Варлане не появлялось гнезда вот уже пять веков. Теперь они исходят на дерьмо от страха, что гнездо все-таки завелось. Среди шерифов сейчас сплошь грызня и подковерная борьба. Но, к их чести будь сказано, поисками паданцев они тоже занялись всерьез. В настоящий момент никто не может войти в правительственное здание, не уколов палец иглой для демонстрации, какого цвета кровь. Они найдут остальных паданцев, не волнуйтесь. Неудачи никто не потерпит. Только не тогда, когда речь идет о гнезде.

– Отрадно слышать.

Слваста хорошо представлял себе, какое давление сейчас испытывают политики. Даже официальные газеты рассуждали о том, что власти допустили появление гнезда в Варлане.

Два официанта в накрахмаленных белых куртках принесли суп из помидоров и красного перца. К супу был подан хрустящий хлеб – еще теплый, только из печи. Слвасте пришлось согласиться, что это действительно вкусно; посещать клуб «Вестергейт» имело смысл не только из соображений престижа.

– Отличный суп, – признал он.

– Рад, что вам нравится. Наслаждайтесь, пока можно; нашу экономику ждут серьезные испытания. Нам всем придется затянуть пояса.

– Почему?

Джелесис задержал серебряную суповую ложку у самых губ и бросил на Слвасту строгий взгляд.

– Прошу вас, не разыгрывайте наивность. «Демократическое единство» поддерживает убийство модов. Политика вашей партии в этом отношении достаточно ясна и недвусмысленна.

– Да, мы поддерживаем прекращение зависимости от модов.

– Вы говорите о геноциде.

– Я дважды в своей жизни сталкивался с модами, которых контролировал паданец. На два раза больше, чем хотелось бы. Оба раза мне посчастливилось остаться в живых. Я не хочу испытать это в третий раз. Боюсь, я уже исчерпал свою удачу.

– Могу вас понять. Вполне вероятно, ваше желание исполнится. Общественное сознание было потрясено происшествием на станции Донкастор. Два стойла из числа небольших уже закрылись. Лишь вопрос времени, сколько продержатся остальные.

– Вы ожидаете, что я им посочувствую?

– Нет. Но вы должны признать: это серьезно затруднит нашу жизнь. Казначейство не может сказать, насколько повредит экономике невозможность использовать труд модов.

– Как вы сказали, нам придется затянуть пояса. – Слваста поднял ложку, привлекая внимание к своим словам. – Всем – кроме тех людей, у которых не было ничего, а теперь они завалены предложениями работы. Низший класс наконец получил новые возможности.

– И они радостно отдадут свои голоса за «Демократическое единство»?

– Мы на это надеемся.

Джелесис понимающе кивнул.

– Чего вы хотите?

– Это вы меня пригласили.

– Да, пригласил. Могу ли я говорить с вами прямо? И пусть сказанное останется между нами.

– Честно говоря, прямой разговор будет для меня облегчением. Если я чему и научился на заседаниях совета, так это одному: я не самый великий политик.

– Я удивлен, что вы в настоящий момент не мэр Налани.

– Удивлены? Посмотрите, что стало с предыдущим мэром.

– Туше. Ну хорошо.

Джелесис отодвинул суповую тарелку и пристально посмотрел на Слвасту.

– У меня есть друзья в Национальном совете, которые очень хотят договориться с «Демократическим единством».

– Члены «Гражданской зари» хотят соглашения с нами? Мне трудно в это поверить.

– Высшие эшелоны партии – да, хотят.

– Ха! Их так интересуют заштатные районы вроде Налани?

– Слваста, посмотрите фактам в глаза, ваш Налани гроша ломаного не стоит. Уракус, ваша партия может даже принести пользу району. Джу свидетель, никому больше Налани не нужен. Но промежуточные выборы пройдут менее чем через восемь месяцев. Речь идет о трети районов Варлана, многие из них бедные. Можно получить места в Национальном совете.

– И ваших друзей это волнует? – спросил Слваста.

Бетаньева и Кулен уже набирали потенциальных кандидатов на посты в районах. У них было предостаточно добровольцев: все воодушевились недавними успехами «Демократического единства». И, пожалуй, история героя Эйншем-сквер тоже сыграла свою роль.

– Некоторые из этих районов могут стать вашими, – сказал Джелесис. – Может, вы даже получите место в Национальном совете. Лэнгли, например.

– Каким образом?

Слваста отчаянно желал, чтобы на его месте сейчас сидели Кулен или Бетаньева. Политика с ее запутанными многоходовками, блефом и фальшивыми речами была тем, чего он никогда не мог понять. Он всегда боялся остаться в дураках, когда ему предлагали хитроумную сделку. А уж пытаться выдвинуть столь же продуманные встречные предложения…

– Выслушайте меня, – мягко сказал Джелесис. – Я действительно имел в виду то, что сказал: вы получите.

– Мы?

– Нет. Вы лично. Вы окажетесь очень к месту в Национальном совете. Подумайте об этом. Вы не принадлежите к богатой семье, которые вызывают недовольство среди большой части населения. Вы достойно служили в полку. Весь город видел, как вы бесстрашно противостояли угрозе паданцев. Вы честный человек. Люди доверяют вам, и они правы. Вы идеальный кандидат.

Слваста вспомнил похожий разговор, состоявшийся не так давно, – друзья убеждали его, что он идеальный кандидат в вожди партии «Демократическое единство».

– Мне трудно поверить в такое предложение со стороны «Гражданской зари».

– Слваста, вы именно тот человек, который нужен. Славный малый, который хочет лучшей жизни для людей. Для народа. И если вы окажетесь в Национальном совете, то заставите отсталые элементы «Гражданской зари» присмиреть и обратить внимание. Как вы полагаете, не слишком ли долго они отвергали и игнорировали бедняков?

– Ну конечно. Именно поэтому мы организовали «Демократическое единство».

– Туксбери держит Лэнгли в течение последних тридцати шести лет. Он глупый, мелкий, тщеславный человечек. Район пришел в упадок под его руководством, ведь он на первое место ставит интересы своей семьи и их компаний. Худший тип политика на Бьенвенидо. Меня заверили, что, если вы выставите свою кандидатуру, «Гражданская заря» не станет поддерживать Туксбери. Вы выиграете выборы. Только и всего.

– И «Гражданскую зарю» устроит такой вариант? – скептически спросил Слваста.

– Послушайте, Слваста, вы разумный, рациональный человек. Вы понимаете, какие конкретные шаги следует предпринять. Вы не носитесь с воплями о ненависти к богачам – дурная привычка бунтарей. Люди, которые управляют миром, должны быть здравомыслящими и хорошо понимать принцип «ты – мне, я – тебе». – Джелесис одарил его дружеской улыбкой. – И подумайте, как много сторонников у вас будет среди военных. Вы сможете стать нашим представителем в самом сердце правительства и решать вопросы полков непосредственно, вместо того чтобы пытаться протолкнуть каждое предложение через Казначейство. А ведь это главная цель для всех нас, правда? Дать полкам возможность одолеть паданцев раз и навсегда. Ведь если мы не победим, то неминуемо проиграем.

– Для этого нужно нечто большее, чем один-единственный голос в совете.

– У вас больше сторонников, чем вы думаете. Ваша партия была организована всего за несколько недель до выборов в Налани – и посмотрите, сколько голосов вы получили. И мы оба знаем: вы работаете над тем, чтобы заручиться поддержкой избирателей в новых районах, готовясь к следующим выборам. Вы прекрасно знаете: ничего не получится, если ваши кандидаты будут лишь группой подстрекателей и болтунов. Создать солидную уважаемую партию, способную достичь ваших целей, будет непросто. Если вы не сделаете шаг вперед, это окажется практически невозможно.

Слваста глубоко вздохнул.

– Можете не рассказывать мне о трудностях.

– Так вы подумаете над моим предложением? Выдвинуть свою кандидатуру в Лэнгли?

– Было бы глупо этого не сделать.

– Отлично. Что ж, перейдем ко второму блюду. Пусть нам принесут стейки.

Бетаньева ждала в небольшом магазине одежды на улице Везувиан напротив шестиэтажного многоквартирного дома. Прямоугольную коробку здания, построенного пару веков назад, сверху донизу увили лозы скирса с тяжелыми сине-белыми листьями. Бетаньева не знала, кирпичный это дом или каменный: даже окна почти скрылись за буйными побегами. Орды детей играли в подвижные игры на улице, выплескивая энергию, которую приходилось сдерживать в крошечных комнатах, где они были вынуждены жить.

Не то чтобы ей просто не хотелось идти туда самой; ее нежелание имело более глубокие причины – ей нельзя было здесь засветиться. Хотя революция пока не объявлена, вовсе не значит, будто о ней никто не знает. А первого помощника часто видели в штаб-квартире Тревина на Гросвнер-плейс, номер пятьдесят восемь. Рисковать…

Бетаньева быстро остановила эту мысль и снова посмотрела на здание. Кулен вышел из открытой арки и пересекал улицу скорым шагом. Как обычно, его мысли были непроницаемы. Она вышла из магазина, обшаривая окрестности экстравзглядом в поисках мод-птиц. Такой уровень бдительности стал для них привычным.

– И что? – спросила она.

– Колан не появлялся дома уже два дня, – сказал Кулен, сохраняя бесстрастное лицо и держа прочный панцирь.

– Дерьмо!

Вчера она услышала, что ищейки Тревина выспрашивают о Колане – мужчине, который стоял рядом со Слвастой на Эйншем-сквер. Колан был членом ячейки пятого уровня, и она поручила ему помочь защитить детей. Не напрямую, запрос прошел через три другие ячейки, прежде чем добрался до него. И все же…

Ее люди сообщили: расспросы привели ищеек на улицу Везувиан, и там они узнали имя. Они были хороши, ее люди. Особенные. Тихие. Умные. Элитная команда, которую Бетаньева подобрала из разных ячеек для выполнения специальных задач. Не для физической агрессии – для этого Кулен тренировал свою милицию. Бетаньева использовала свою элитную команду, чтобы выслеживать людей по всему городу, задавать осторожные вопросы, находить источники слухов и узнавать правду. Они превращались в полезный актив в невидимой тихой борьбе с информаторами Тревина, шпионами и головорезами. Бетаньева не сообщала Слвасте о существовании особой команды. Собственно, договор был такой: она занимается конкретными вопросами, а он руководит революцией в целом.

– Как думаешь, они его взяли? – спросила Бетаньева.

Они с Куленом двигались прочь отсюда – не спеша, не привлекая внимания. Далее по улице три человека из ее элитной команды наблюдали за людьми и модами, подмечая все необычное.

– Наверняка, – сказал Кулен. – У него жена и трое детей. Он бы не исчез сам, не предупредив их.

– Жена сообщила шерифам?

– Да. Как ты понимаешь, они сразу рванулись его искать. Аж бегом.

– Проклятье. Никто не устоит против того, что они с ним сделают. Он расскажет им пароли, явки, сроки. Все. Вероятно, уже рассказал.

– Да, но конкретика? Что ему на самом деле известно? Он время от времени получал телепатему от кого-то, с кем никогда не встречался. В сообщении говорилось, будто такое-то действие может насолить Капитану. Достаточно безобидные вещи.

– Я приказала ему встать рядом со Слвастой. Кулен, это катастрофа. Тревин будет знать, что наша организация выходит за пределы обычной политической партии.

– Если он хотя бы наполовину так умен, как о нем говорят, он знает это давным-давно.

– Но теперь у него есть имена.

– Имя. Одно-единственное.

– Рядом со Слвастой были другие. Им нужно покинуть Варлан. Ради их же блага. И четверым оставшимся членам ячейки Колана тоже: он может их опознать.

– Ну так предупреди их. Вот почему наши ячейки организованы именно таким образом. Это сеть, которую Тревин не сможет взломать, пока мы принимаем должные меры предосторожности.

– Да, – кивнула Бетаньева. Самообладание Кулена помогло ей успокоить собственные встревоженные мысли. – Ты прав.

Он усмехнулся:

– Я всегда прав.

Бетаньева начала рассылать секретные телепатические сообщения. Если повезет, получатели воспримут предупреждения всерьез. Внезапно сняться с места и покинуть свой дом не так-то просто. Она добавила подробностей, подчеркивая опасность. Лицо первого помощника служило фоном для сообщений – намек для подсознания.

«Сделайте, как я прошу. Пожалуйста. Убирайтесь из города, пока еще не поздно. Если останетесь, вам не выжить».

– Подстрекатели и болтуны, вот как? – презрительно фыркнул Хавьер.

Слваста ухмыльнулся ему поверх пивного бокала.

– Типа того, да.

Они вчетвером собрались в кабачке «Беллавью», за столиком во дворе, огороженном высокими стенами, чтобы обсудить встречу Слвасты с Джелесисом.

– И они отдадут тебе Лэнгли? – спросил Кулен.

– Так он сказал.

– Интересно, кто за ним стоит на самом деле? – задумалась вслух Бетаньева.

– Фракция «Гражданской зари», которую поддерживают военные, – сказал Хавьер. – У давки на станции Донкастор много последствий. Политики и военные обвиняют друг друга. В правительственных кругах сейчас нервная обстановка.

– Нервная обстановка сейчас везде, – заметил Кулен. – Людям напомнили, насколько опасны моды, когда ими управляют паданцы. Спокойствие общества было нарушено. Мы должны этим воспользоваться. Нужно, чтобы подходящие кандидаты выступили публично и представили разумные аргументы в пользу нашей политики.

– Зачем мы вообще обсуждаем этот вопрос? – возмутилась Бетаньева. – У нас есть ячейки, мы свергнем Капитана с их помощью. Нам не надо возиться двадцать лет, пытаясь пробиться через коррумпированную систему совета.

– Да ну? – хмыкнул Хавьер. – В давке находились сотни товарищей. Только троих удалось сподвигнуть встать рядом со Слвастой. Мы были беспомощны, когда нейты вырвались со станции. Мы повернулись и побежали, когда к ним присоединились мод-обезьяны. Даже паданца фактически уничтожили меорские гвардейцы. Мы сделали всю подготовительную работу, но сила – у них. У военных и у шерифов.

– Сила, – протянул Слваста. – Ты хочешь сказать – оружие?

– Именно.

– Мы никогда ничего не добьемся, пока не сможем физически помериться силами с военными и шерифами, – сказал Кулен.

– Вы говорите об убийстве людей, – устало отозвался Слваста.

– Нам надо вооружиться, – предложил Хавьер. – Случившееся с Брайаном-Энтони ясно это показало.

– Похоже, ты прав, – неохотно согласился Слваста. Он ненавидел саму идею, но должен был признать, что, если они не смогут выйти в бой против режима на улицах, их шансы невелики. – Но Тревин наверняка узнает, если мы станем покупать оружие. Даже если бы у нас водились такие деньги.

– А может, и нет, – сказала Бетаньева. Она с трудом сдержала улыбку, когда они все повернулись к ней. – Сегодня я получила интересное сообщение через ячейки. Один из товарищей пытался завербовать человека из другого города. И тот сказал, что может связать нас с каким-то торговцем оружием.

– Ловушка, – быстро отреагировал Хавьер. – Тревин и Капитан хотят нас поймать. Теперь ты популярен, Слваста, они не могут незаметно убрать тебя, как делали всегда. Значит, они заманят нас в ловушку, а потом выломают дверь, когда ты будешь передавать деньги за оружие. И покажут эту картину всему городу.

– А мне встреча с торговцем кажется хорошей идеей, – не согласился Слваста. – Но у нас все равно нет денег. Только не предлагайте использовать ячейки, чтобы грабить банки, – тогда мы превратимся в обычных бандитов.

– До этого не дойдет, – сказала Бетаньева. – Торговец оружием сочувствует нашему делу.

– Торговец не способен сочувствовать нашему делу, – решительно возразил Хавьер. – Тем более торговец оружием.

– Мы не можем упустить такую возможность. – Бетаньева встретила взгляд Хавьера таким же решительным взглядом. – Это может быть ключ к победе. Либо победа, либо застенки в подвалах пятьдесят восьмого дома на Гросвнер-плейс.

– Ловушка, – упрямо повторил Хавьер, качая головой.

– Возможно, – признала Бетаньева. – Значит, нам нужно отправить на встречу того, кто достаточно умен, чтобы распознать ее и уйти. Того, кого власти не могут арестовать по одному только подозрению. И того, кто сможет договориться непосредственно с этим торговцем оружием, если все окажется правдой.

Все трое повернулись и посмотрели на Слвасту.

– Да ладно! – воскликнул он, не донеся бокал с пивом до рта. – Вы серьезно?

– Ага, – кивнула Бетаньева. – Еще как серьезно.

Согласно расписанию, экспресс Южной городской линии за шестнадцать часов совершит путь в тысячу миль от Виллсдена, речного вокзала Варлана, до Диоса, столицы растущего сельскохозяйственного округа. Затем он двинется в порт Чана на южном побережье, это еще две тысячи миль и тридцать пять часов в пути.

Слваста ехал в вагоне второго класса. Место у окна позволяло ему разглядывать фермы и леса, покрывавшие местность. Длинные кирпичные виадуки для железнодорожных путей были возведены над широкими долинами, по которым прокладывали свои прихотливые русла притоки реки Нубейн. Окно время от времени обдавали струи дыма и пара, скрывая вид. Сначала Слваста увлеченно разглядывал панораму, потом картины стали казаться ему однообразными, и он обратился к книгам, которые Бетаньева дала ему с собой в дорогу. Три биографии первых министров Национального совета («Обрати внимание на их предвыборные стратегии», – проинструктировала она) и два весомых тома по экономической теории («Ведь мы должны овладеть основами»). Слваста послушно переворачивал страницы. Как жаль, что Бетаньева не добавила в стопку книг хоть один современный роман; ему очень нравились истории про шерифов, распутывающих преступления.

В вагоне ехали в основном торговцы и младшие правительственные чиновники; некоторые путешествовали семьями. По проходу носились неугомонные дети. В дальнем конце вагона целыми часами плакал младенец, хотя измотанная мамаша перепробовала все, чтобы его успокоить. Все взрослые понимающе и утомленно переглядывались всякий раз, когда опять начинался плач.

Спутник Слвасты занимал место в другом конце вагона. Их встречу организовала ячейка в трущобном пригороде Икомбе. Знакомство должно было состояться в центре Ллойд-парка. Хавьер и Кулен настороженно высматривали признаки полицейских Капитана в засаде. Но небо спокойно синело, судя по всему, свободное от мод-птиц, и по неровной местности не прогуливался ни один подозрительный тип. И мужчина в темно-синей шляпе ждал у большого каменного фонтана в центре парка – как договаривались.

Он назвал себя Расселом, но Слваста не знал, настоящее это имя или нет. Панцирь его держался безупречно. Мужчина среднего возраста был одет в простую белую рубашку, темно-синие брюки и крепкие ботинки.

– Капитан Слваста, я рад знакомству с вами, – сказал Рассел.

– Просто Слваста. Я вышел в отставку некоторое время назад.

– Да, разумеется. В любом случае я рад, что это вы пришли на встречу.

– Вы сказали, будто могли бы оказать поддержку «Демократическому единству».

Рассел мягко улыбнулся.

– Слишком расплывчатая формулировка, но я понимаю вашу осторожность. Так что, да, я знаю человека, который может очень помочь вашему делу.

– Каким образом?

– Как принято у политиков. Он хотел бы сделать пожертвование. Пожертвование определенного рода, в конечном итоге оно обеспечит ваш успех.

– Понятно, – сказал Слваста. – А что этот благодетель хочет взамен? «Демократическое единство» не располагает большими деньгами.

– Я понятия не имею, какова его цена.

– Тогда зачем вы…

– Наша встреча нужна была для того, чтобы оценить, насколько вы честны.

Лицо Слвасты окаменело, почти как его панцирь.

– Да неужели?

– Он готов встретиться с вами. Тогда вы со своей стороны сможете оценить его. Он надеется договориться о сделке.

И вот через неделю Слваста путешествовал на экспрессе, направляясь неизвестно куда, на встречу неизвестно с кем, у кого то ли есть оружие на продажу, то ли нет. Большую степень неизвестности трудно было представить. Не говоря уж о том, что мероприятие могло оказаться смертельно опасным. Если это все подстава полиции Капитана, он не вернется.

Хотя, если это инсценировка, Слваста должен был признать: она безупречна. Все на станции видели, как он садился в поезд по собственной воле, без принуждения. Он пока еще не стал официально признанным вождем «Демократического единства», не превратился в настоящую публичную фигуру. И кто станет задавать вопрос, что случилось со старым добрым капитаном Слвастой, если он не вернется? А если кто-то будет достаточно глуп для подобных вопросов, не отправится ли он в такое же путешествие? Теперь Слвасту волновало одно: действительно ли капитанская полиция способна действовать настолько умело?

В половине одиннадцатого вечера экспресс наконец добрался до главного вокзала Диоса. Под четырьмя длинными арочными крышами, стекло которых почернело от сажи паровозных котлов, укрывалось восемь платформ. Рассел мимоходом задел его на платформе, и Слваста обнаружил в своей руке новый билет. Поезд местной линии до Эронда – это была конечная станция железнодорожной ветки в двухстах пятидесяти милях на восток. Поезд отправлялся через двенадцать минут с седьмой платформы.

Слваста поспешил на седьмую платформу, где паровоз поменьше размерами уже энергично разводил пары. У него за спиной экспресс издал резкий свисток, отправляясь со станции дальше на юг. Насколько Слваста мог судить, он и Рассел были единственными пассажирами, которые перешли с экспресса на поезд до Эронда. Они снова сели в один вагон, но не рядом друг с другом.

Эронд, конечный пункт местной железной дороги, оказался простой станцией с двумя открытыми платформами – ни крыши, ни навеса. Холодный ливень обрушился на Слвасту, когда тот вышел из поезда в половине третьего ночи. Он поспешил укрыться под деревянным козырьком, нависающим над главной кассой, как короткое крыло. На выходе с платформ приплясывал от холода одинокий инспектор, проверяя билеты высадившихся пассажиров. Позади станции уходила вниз мрачноватая улица, дома и магазинчики на которой располагались уступами. Ее освещали редкие масляные лампы на настенных кронштейнах, дающие слабый желтый свет. Пара вялых мод-обезьян медленно шаркала вдоль по улице, убирая мусор из желобов. Слваста уставился на них с изумлением: он уже несколько недель не видел модов, выполняющих общественные работы. Никто здесь не слышал об антимодовой кампании, которая обрела такой размах в столице. Эронд был торговым городом, но не особо богатым. Здесь люди нуждались в любых рабочих руках. Слваста подумал, что их будет намного сложнее отучить от модов, хотя сельское население, по идее, должно голосовать именно за «Демократическое единство».

«Если мы свергнем Капитана и Национальный совет, сколько округов признают новое правительство? – спрашивал он себя. – Но они не смогут игнорировать нас. Защита Бьенвенидо от яиц паданцев – общее дело всех. Каждый из нас должен в этом участвовать».

Рассел прошел мимо него, бросив телепатему: «Следуйте за мной».

Улица вела в прибрежный район города, который был полностью занят складами и крупными промышленными зданиями. Следуя по мрачным ущельям улиц, зажатых между высоких кирпичных стен, и пытаясь не потерять из виду своего таинственного проводника, Слваста почувствовал себя таким одиноким и маленьким, каким не чувствовал с того самого дня, когда прибыл в Варлан, никого там не зная, преисполненный обиды. По крайней мере, тогда он знал, куда идет; а здесь, в лабиринте унылых улочек и переулков, его могло ждать что угодно. Слваста толком не понимал, тревожит его это или воодушевляет.

К тому времени как Слваста добрался в доки, холодный дождь нашел способ забраться ему под куртку и кожа его онемела от холода. Эллинги для подъема судов чередовались с причалами. Почти половина была занята грузовыми баржами, которые встали здесь на ночь, – темными и тихими, за исключением одной.

Рассел остановился у трапа единственной лодки, где горели ходовые огни. Длинная баржа была полностью загружена, судя по тому, как низко она сидела в воде. Слваста слышал тихое ворчание двигателя под палубой; из высокой железной трубы тянулись вверх тонкие струйки дыма.

Затем он почувствовал, как кто-то выходит из переулка между двумя складами позади него. Слваста повернулся и в скудном свете уличного фонаря увидел темную фигуру в шляпе от дождя. Он был уверен: этот человек не ехал с ними в поезде. Рассел приветствовал наблюдателя волной одобрительных эмоций.

– Все чисто, – сказал он Слвасте. – За нами не следили. Поднимайтесь на борт.

– Что, ехать дальше? – простонал Слваста.

– Да, если вы хотите встретиться с вашим доброжелателем. Осталось немного.

Слваста пожал плечами; в конце концов, он уже зашел так далеко. Он поднялся по трапу на борт лодки. На него произвела впечатление организация его поездки и то, как отслеживалось, не идет ли кто-то по их следам. Судя по всему, сеть ячеек, которую они тщательно выстроили в Варлане, – не единственная подпольная организация на Бьенвенидо. И Слваста не был уверен, хорошо это или плохо.

Слваста не знал, сколько времени он проспал. Когда он проснулся, снова шел дождь, большие капли громко барабанили по натянутому брезенту, защищающему трюмы длинной баржи. Его койка располагалась в крошечной нише каюты, размерами чуть больше полки, задернутая занавеской. Он отодвинул занавеску и выбрался наружу. Слабый свет пасмурного дня сочился через маленькие иллюминаторы под самым потолком. Его одежда висела расправленной на стуле перед маленькой железной печуркой. Жар от пылающих углей на решетке высушил ее за ночь, и Слваста оделся, тем временем прощупывая экстравзглядом баржу.

Их груз составляло какое-то зерно, крупные зерна заполняли доверху все пять трюмов. Позади каюты в моторном отделении трудились две мод-обезьяны, равномерно подбрасывая в печь смесь угля и дров огромными лопатами, а по обе стороны от них мерно двигались длинные латунные поршни. Верхний люк отделения был закрыт из-за дождя, и единственное освещение исходило от пламени печи. Мод-обезьян совершенно не беспокоила суровая обстановка.

Слваста поднялся по узкому трапу в конце каюты, который привел его в крошечную рубку. Капитан баржи стоял у руля. Слваста рассмотрел его прошлой ночью, когда тот поднялся на борт – высокий мужчина с седеющими волосами и густыми курчавыми бакенбардами. Шляпу от дождя с большими полями он, похоже, не снимал никогда. Мужчина кивнул Слвасте, но ничего не сказал.

– Доброе утро, – приветствовал его Рассел.

Он стоял рядом с капитаном баржи и смотрел сквозь узкое окно. Темное небо низко нависало над рекой, сильный ветер гнал тучи. Луга и леса по обе стороны широкой реки сверкали под проливным дождем.

– Где мы? – спросил Слваста.

– Приближаемся к Брюстервиллю, – ответил Рассел. Разумеется, название ничего не сказало Слвасте.

– Могу ли я узнать, куда мы направляемся? – спросил он с неприкрытой иронией.

Рассел широко улыбнулся.

– В Адеон. Это город в западной оконечности Алгорских гор. Прекрасное место.

– Не сомневаюсь.

Вдоль реки располагалось много городов, и все имели причалы и склады. В этой части континента река была важным торговым маршрутом, по ней двигалось множество лодок. Слваста видел угольные и зерновые баржи, обычные грузовые катера, несколько частных яхт и даже караваны плотов из бревен, которые плотовщики аккуратно направляли вниз по течению.

Их баржа подошла к шлюзам, устроенным с одной стороны вдоль огромных каменных водосливов, где речная вода пенилась и закручивалась водоворотами, падая с высоты нескольких метров. Слваста помогал команде управлять шлюзами. Он восхищался массивными деревянными дверями, когда изо всех сил толкал длинную дубовую балку рычага, чтобы открыть. Сопоставление размера дверей и легкости обращения с ними позволяло по достоинству оценить знания и труд, вложенные в укрощение реки на протяжении сотен лет. Недавно прочитанные книги по экономике дали ему возможность понять, какие усилия прикладывали целые поколения людей, стремясь превратить этот тихий уголок Бьенвенидо в стабильное сельскохозяйственное и горнодобывающее сообщество. Это в очередной раз заставило его осознать, насколько велик мир и насколько трудно им управлять. Пусть правление Капитанов было не самым демократичным, но оно работало. А теперь он собирается вмешаться в эволюцию общества, движимый своими личными мотивами.

«Если мы добьемся успеха, столь многое изменится. Наверняка в процессе погибнут люди. Имею ли я право спровоцировать такой масштабный переворот? Может быть, лишь страх заставляет меня думать, что насилие – единственный способ преобразовать систему. Насилие – грубый метод невежественных людей, уверенных, будто им никогда не собрать достаточно голосов мирным путем».

Бетаньева определенно считала их путь единственным. Единственно верным. Она никогда не испытывала таких моментов неуверенности, как он. Работа в государственной организации наглядно убедила ее: Капитан и иже с ним развратили систему, так что она утратила способность к изменениям. И все же Слваста боялся хаоса и страданий, которыми наверняка будет охвачена столица. Глядя на свою жизнь, иногда он переставал понимать, как оказался в своем нынешнем положении.

Адеон оказался довольно приятным торговым городом. Он вырос в том месте, где когда-то первопроходцы нашли переправу через реку, по которой было удобно добраться до Пиритских пустошей. Фермерам, вернувшимся сюда во времена Капитана Арнитана возделывать богатую суглинистую почву по краям пустошей, оказалось удобно грузить здесь на лодки свою продукцию. Затем, когда в восточной части Алгорских гор археологи обнаружили небольшие залежи малахита, причалы расширили, чтобы доставлять минерал в крупные города ниже по течению для обработки в мастерских.

Когда длинную баржу пришвартовали к пристани, Слваста восхитился впечатляющим каменным мостом, который давно заменил первоначальную переправу. Вдоль берега реки сплошной стеной стояли склады. Дальше вглубь раскинулись кварталы кирпичных и деревянных домов – мило, но ничего особенного. Адеон был очередным провинциальным подобием Диоса. Меньше размерами и сильнее потрепанный временем, городок тем не менее имел определенную цель и смысл. Его жители чувствовали себя в безопасности на своем месте. Ничто не грозило нарушить их образ жизни.

В конюшнях местного постоялого двора их ждали две лошади. Слваста оседлал гнедую земную кобылу, а Рассел взял себе коренастую мод-лошадку со щетинистой серой шкурой, легко выдерживавшую его вес, несмотря на свои небольшие размеры.

Выезжая из Адеона, Слваста обратил внимание, что на окраине нет обычного трущобного городка. Это его удивило, ведь сельские районы славились вечной нехваткой рабочих мест. По краям дороги росли земные кедры, самым высоким из них было лет по двести. Высоко над головой они тянули друг к другу корявые ветви, и те смыкались над грязной после дождя мощеной дорогой, наполняя воздух характерным острым ароматом. Там, где некоторые из древних титанов рухнули, уже поднимались новые деревья: местный совет явно действовал с толком и серьезно относился к своим обязанностям.

День уже клонился к вечеру, когда они выехали в путь. У них за спиной предзакатное солнце озаряло пейзаж красно-золотыми лучами, и от толстых стволов деревьев протянулись длинные тени. Слвасте пришлось ехать по обочине, так много повозок было на дороге. Ему нравилась деловитая уверенность, которая здесь исходила от людей. Все вокруг напомнило ему о раннем детстве, когда мир казался приятным и счастливым местом.

Солнце садилось, когда они подъехали к большому перекрестку. От него одна широкая дорога, обсаженная старыми кедрами, уходила на север. Другая, над которой шелестели розовой листвой храсты, вела на юг. Еще две дороги проложили недавно, деревья по их обочинам едва достигали трех метров в высоту. Рассел свернул на одну из них, обсаженную голубоватосерыми фолруксами, чьи колючие листья складывались по мере того, как солнечного света становилось все меньше. Местность здесь была более дикой, долины глубже, фермы меньше, а леса больше. Прямо впереди Слваста увидел снежные шапки на вершинах Алгорского горного хребта, они ловили последние лучи заходящего солнца и горели, словно огни маяков, на фоне темнеющего неба.

Хотя путешественники явно добрались до границ цивилизации, дорогой, по которой они ехали, пользовались часто. Ее недавно вымостили камнем, чтобы укротить грязь. Рассел свернул на тропу, не отмеченную деревьями; она добралась до леса и обернулась широкой просекой. Слваста увидел потрепанный временем указатель, прибитый к дереву. На доске, обвитой по углам лианами, была грубо вырезана надпись «Ферма Блэр». Земля здесь постепенно поднималась. Из густого леса вылетели тучи мерзких мошек татус и сопровождали их, жужжа у Слвасты над головой. Он раздвинул пошире свой панцирь, чтобы отогнать их; мошки явно жаждали человеческой крови.

Наконец за поворотом дороги впереди открылась долина. Деревья здесь были расчищены, земля расстилалась перед ними шахматными квадратами полей. Огромный комплекс построек фермы находился совсем рядом с лесом, длинные деревянные сараи выстроились идеальными рядами. На одно неприятное мгновение Слваста словно вернулся обратно в прошлое – в тот момент, когда их отряд приближался к хутору семьи Шило.

Подъехав ближе, Слваста прощупал постройки экстравзглядом. Деревянные сараи все были новыми. Один из них действительно оказался лесопилкой, работающей на паровом двигателе, который приводил в действие пару пил. Четыре неповоротливых тягача пыхтели, возвращаясь со вспаханных ими полей, поршни громко звенели в тихом вечернем воздухе. Почти половину сараев заполняли стойла или клетки с самыми разными модами, что сильно встревожило Слвасту. Его поразил размах деятельности и количество людей на ферме. Пара сараев служили общежитиями для работников. Один полностью отвели под склад угля. В других сараях размещались тяжелые станки, штамповавшие металлические формы. Затем их переносили на длинные рабочие столы, вдоль которых сидели десятки мод-гномов, собирающих части непонятного оборудования. Жарко горели печи, приводя в действие всевозможные незнакомые Слвасте устройства. А в дальнем конце комплекса построек находились длинные сараи, защищенные самым прочным пологом из всех когда-либо ему встречавшихся.

Сам хозяйский дом представлял собой обычное двухэтажное здание с верандой вдоль фасада и вьющимися розами, которые карабкались по фронтонам. Яркий свет приветливо лился из всех окон. Его оттенок был намного белее, чем у привычных масляных ламп. Слваста привязал свою лошадь к коновязи рядом с загоном. Рассел с ухмылкой пригласил его в дом. В этот момент Слваста отчетливо понял, что ни разу не подумал уколоть Рассела булавкой в палец и не проверил цвет его крови. А Бетаньева еще считала его умным. Ну, по крайней мере он имел при себе пистолет. «Уж конечно, самая полезная вещь в доме торговца оружием». Его желудок сжался от тревоги, когда Слваста переступил порог.

По центру первого этажа располагалась большая винтовая лестница, ведущая на длинный внутренний балкон второго этажа. К этому моменту Слваста уже не удивился тому, как хорошо был обставлен фермерский дом: шикарная мебель, толстые ковры. Чересчур белый свет лился сверху. Он исходил от свисающих с потолка необычных стеклянных шаров, которые светились равномерно, не мигая.

Кто-то спускался по лестнице. Мужчина с насмешливой улыбкой на губах, он убрал свой полог и ослабил панцирь, встречая Слвасту с таким видом, будто его это забавляло.

Узнавание скрутило судорогой мышцы Слвасты.

– Ты! – потрясенно выдохнул он.

– Рад видеть вас снова, лейтенант, – сказал Найджел.