По Мыслящим Королевствам

XVIII

В темной глубине корчмы ничто не двигалось. Спертый — воздух вонял выдохшимся пивом и пролитым вином, однако полной тишины не было. Хрюканье и храп, какие можно услышать в любом свинарнике, издавала дюжина пьяных тел, развалившихся на полу, а в одном случае даже поперек стола с которого тарелки и другие обеденные принадлежности заботливо убрали. Все валявшиеся без сознания были мужчинами; для женщины очутиться в подобном положении означало бы нарушить учение Трагга. В соответствии с этим учением у женщин и мужчин были четко определенные роли. Представительницам женского пола возбранялось пьянствовать на людях.

Когда распорядители постоялого двора наконец объявили о завершении общегородского праздника, большинство бражников в добром расположении духа поплелись по домам. Лишь наиболее упорные гуляки были оставлены в корчме, чтобы спокойно проспаться. Что же касается самих распорядителей, то они с помощниками уже давно закончили уборку и разошлись по своим комнатам.

В тишине, изредка нарушаемой прерывистым храпом, двигалась лишь одна фигура. Она не поднялась с пола или со стола, а, напротив, вошла через переднюю дверь, которая оставалась распахнутой. В Незербре дверей никто не запирал — не было нужды. Приверженцы Трагта полностью доверяли друг другу. Они были вынуждены это делать, иначе вся система рухнула бы из-за хрупкости своих моральных оснований.

Пробиравшемуся среди столов и лавок Эхомбе иногда приходилось обходить или перешагивать через спящего селянина. Двигаясь бесшумно, словно ночная бабочка, он приблизился к безжизненной клетке. Она осталась на старом месте, посередине корчмы, а ее одинокий обитатель сидел на корточках в центре, сгорбившись и не двигаясь. Куски пищи прилипли к деревянным прутьям и покрыли пол клетки.

Пастух остановился в нескольких футах от узилища на колесах. Некоторое время он просто стоял, рассматривая огромную косматую спину заточенного существа. Затем сказал тихим шепотом, но разборчиво:

— Привет.

Кошмар не пошевелился и никак не отреагировал.

— Мне очень жаль, что с тобой так обходятся. Безобразное зрелище. В такие минуты я чувствую себя ближе к обезьянам. Встречаются люди, у которых чувство собственного достоинства столь мало, что они могут самоутвердиться, лишь оскорбляя и унижая кого-нибудь еще. Предпочтительно того, кто не в состоянии дать отпор. Перед тем как уйти отсюда, я хотел сказать тебе, что не все люди такие. — Ободряющая улыбка пастуха вспыхнула в полумраке белым пятном. — Плохо, что ты не можешь понять моих слов, но я все равно хотел это сказать. Я должен был это сказать. — Ему больше нечего было делать в Незербре, и он повернулся, чтобы уйти.

Его остановил голос, глубокий и неуверенный, раздавшийся в темноте:

— Я понять.

Вернувшись к клетке, Эхомба быстро обошел ее с другой стороны. Из-под выпуклых костистых наростов, представлявших собой брови существа, на Этиоля пристально глядели темные глаза. Существо рисовало пальцем маленькие кружочки на полу, покрытом медленно разлагающимися объедками.

— Я это предчувствовал. Не был уверен, но предчувствовал. — Пастух едва заметно кивнул. — Что-то такое в твоих глазах…

Из-за прутьев послышалось тихое ворчанье:

— Ты не отсюда.

— Нет. — Поверив внутреннему голосу, Эхомба рискнул приблизиться к решетке. — Я с юга. Из очень далеких мест, таких далеких, что ты, наверное, не можешь и представить себе.

— Я с севера. Не очень далекого.

— — Нам рассказывали, как ты сюда попал. — Пастуху нечего было предложить существу, посаженному в клетку, и он снова улыбнулся. — Мне неприятно было про это слушать так же, как неприятно видеть кого-либо в подобных условиях. Но я ничего не мог поделать. Я и мои друзья здесь чужаки. Нас мало, селян много.

— Понимать. — В этом кратком ответе не было осуждения.

— Я пастух. Пасу скот и овец. Меня зовут Этиоль Эхомба.

— Я Хункапа Аюб.

Снова наступила тишина. Поразмыслив несколько секунд, пастух поднял глаза.

— Тебе не хотелось бы выбраться из клетки, Хункапа Аюб?

Большие живые глаза открылись еще шире. Сгорбленная спина слегка выпрямилась.

— Хункапа хотеть. — Впрочем, гуманоид сейчас же погрустнел. — Клетка закрыта.

— А где ключ?

— Нет хорошо. — Существо покачало из стороны в сторону огромной лохматой головой. — Деревенский учитель брать.

Эхомба, обдумывая положение, покусывал нижнюю губу.

— Не важно. У меня есть кое-что, чем можно открыть замок.

Существо, назвавшее себя Хункапа Аюб, не посмело выказать радости, но голос все же не смог скрыть ее.

— Инструмент? — Когда пастух кивнул, громадный антропоид приподнялся и пододвинулся к прутьям. — Эхомба иди нести инструмент!

Даже не дожидаясь ответа, пастух повернулся и вышел из корчмы так же бесшумно, как и появился. После этого плененное существо уселось неподвижно и не сводило глаз с двери.

Когда Эхомба вернулся, под массой серых волос бешено колотилась надежда. Человек вернулся не один. Рядом с ним был иссиня-черный мускулистый зверь, проскользнувший в проем, словно привидение, несмотря на свои огромные размеры.

Они вместе подкрались к клетке. Хункапа обернулся и внимательно посмотрел на спутника Эхомбы. Черные глаза встретились с желтыми.

Пастух дружески потрепал густую черную гриву:

— Мой инструмент. Алита, познакомься с Хункапой Аюбом.

Большой кот едва слышно зарычал:

— Польщен. Мы можем убраться отсюда сейчас же?

Пастух, протянув руку, показал:

— Замок.

Шагнув вперед, кот оглядел тяжелый запор. Он был сделан из железного дерева с черными прожилками. Разинув массивные челюсти, Алита с силой сжал их и пожевал. Хруст крошащегося дерева разнесся по корчме. Звук был не очень громким, тем не менее Эхомбе захотелось, чтобы он был потише. Некоторые из валявшихся селян ворчливо захрапели, но никто не поднял головы, чтобы поглядеть на источник беспокойства. В результате нескольких секунд зубодробящей кошачьей деятельности на полу образовалась горстка крошек и щепок. Отступив назад, Алита выплюнул кусочки железного дерева. От запора осталась лишь изогнутая дужка замка, которую Эхомба быстро снял. Подняв щеколду, запиравшую дверь клетки, он шагнул назад и встал рядом с нетерпеливым Алитой.

Хункапа Аюб неуверенно протянул мощную руку и толкнул решетчатую деревянную дверцу. Она широко отворилась. Бесшумно подавшись вперед, Хункапа, держа обе руки по краям хода, посмотрел сначала направо, потом налево и ступил на пол корчмы. Его руки оказались длиннее ног. Сколько в нем было обезьяньего, сколько человечьего, а сколько чего-то иного, Эхомбо определить не мог. Однако не было сомнений в значении слез, что струились из глаз бывшего кошмара.

— На это у нас нет сейчас времени. — С тихим рычанием Алита направился к выходу. — Я отведу его в конюшню, и там мы подождем тебя. Ты ведь захочешь подняться наверх и вытащить из постелей тех двух никчемных людишек, которых упорно величаешь своими друзьями.

— Я мигом, — заверил Эхомба большого кота. Посматривая на номера комнат, Эхомба пробирался по узкому коридору и остановился напротив двери с номером пять. Как это было принято в Незербре, она оказалась незапертой. Пастух бесшумно отворил комнату и шагнул внутрь. В помещении стояла кромешная тьма, окна были задернуты шторами.

Острое лезвие коснулось его горла, а рука, вцепившись в левое запястье, заломила его за спину.

— Для уборки уже слишком поздно, а для завтрака еще слишком рано, так кто ты такой, Годжорворн тебя?.. — Пальцы выпустили его несопротивляющуюся руку, а сталь ножа освободила шею. — Этиоль?

Повернувшись в темноте, Эхомба заметил тусклый отблеск лунного света на кинжале, который северянин убирал в ножны.

— Что, Симна, не спится?

— Я всегда сплю чутко, долговязый братец. Особенно в незнакомой постели. Так у меня больше шансов проснуться поутру. — Убрав оружие, Симна отошел от стены. — Ты намекнул, что у меня бессонница. Я мог бы задать тебе такой же вопрос.

— Одевайся и собирай вещи. Мы уходим.

— Как, сейчас? Среди ночи? После ужина? — Дабы подчеркнуть то, что он чувствует, Симна многозначительно рыгнул. Этот звук отозвался эхом по всей комнате.

— Да, сейчас. После ужина. Алита ждет нас в конюшне. С тем, другим. Его зовут Хункапа Аюб.

Недовольно ворча, Симна начал натягивать одежду.

— Ты находишь товарищей в самых странных местах и в самое неподходящее время. Откуда взялся новый?

— Из клетки.

— Ага, из… — Северянин внезапно запнулся и перестал одеваться. Когда он заговорил вновь, в его голосе звучала некоторая неуверенность. — Ты выпустил этот огромный ком движущейся шерсти?

— Не совсем так. Хункапа Аюб умный. Может, не очень умный, но все-таки не бессмысленное животное.

— Братец, где бы мы ни оказались, ты проявляешь прямо-таки потрясающую способность внушать любовь местным жителям. Лучше бы ты научился этого не делать. — Симна поднял руки, чтобы надеть рубаху, загородив слабый свет, пробивавшийся в комнату из занавешенного окна. — Когда селяне обнаружат, что их любимая мишень для кулинарных стрельб исчезла, они скорее всего сопоставят это с нашим ночным отбытием.

— Пускай, — резко ответил Эхомба. — Меня мало волнуют люди, обращающиеся с животными подобным образом, а тем более с разумным существом вроде Хункапы Аюба.

Симна сунул ноги в штаны.

— Может, они не знают, что он разумен?

— Он умеет говорить. — В голосе пастуха, глядевшего мимо друга, закипал гнев. — А где Накер?

— Накер? — В предрассветных сумерках Симна быстро собирал свои пожитки. — Знаешь, братец, сдается мне, что малютка даже не поднимался наверх. Насколько я могу припомнить, когда я покидал вечеринку — шаг вперед, два назад, — он все еще пил с местными.

— Ну, ты готов?

— Иду, иду! — зашипел северянин. — До чего же ты нетерпеливый. Можно подумать, что внизу тебя ждет сама прорицательница Темарил.

— Если бы. — Резкий тон Эхомбы сменился на тоскливый — Тогда я мог бы все это закончить и отправиться домой.

Они отыскали Накера неподалеку от того места, где сидели втроем, развалившимся на полу и раскинувшим в стороны руки и ноги. Из его разинутого рта поднимался сильный запах перегара, а недавно еще чистая одежда была заляпана пищей, вином и засохшей рвотой. Лицо было покрыто толстым слоем грязи, словно он головой натирал пол.

— Гиела! — пробормотал Симна. — Какое месиво! Присев на колени рядом с маленьким человечком, Эхомба нашарил деревянную миску. Вылив остатки ее быстро застывающего содержимого, он перевернул посудину и подложил под сальные волосы Накера. Подушка получилась не особенно мягкая, но приемлемая. Покончив с этим делом, пастух попытался вывести спутника из оцепенения.

Симна понаблюдал за этим некоторое время и исчез, а когда вернулся, то принес кувшин, на три четверти наполненный водой, и принялся поливать лицо Накера, будто тот был засохшим комнатным растением. Последние капли достигли цели, и маленький человек очнулся, отплевываясь.

— Что… кто здесь? — Разглядев в темноте черты знакомого лица, он блаженно улыбнулся. — А, это ты, Этиоль Эхомба. Добро пожаловать на нашу вечеринку. — Внезапно нахмурившись, Накер попробовал подняться и не сумел. — А почему так тихо?

Пастух с отвращением прошептал:

— Накер, ты снова напился.

— Что? Я? Нет, Эхомба, я ни-ни! Конечно, выпил немножко. Праздник, понимаешь. Но я не пьяный.

Пастух был неумолим.

— Ты нам много раз говорил, что если мы тебе поможем, то такого с тобой никогда больше не случится.

— А со мной ничего и не случилось. Я — это я.

— Неужели? — Взглянув вниз на распростертое, беспомощное тело, Эхомба внятно произнес: — Как зовут моих детей?

— Даки и Нелетча. — Утомленная улыбка сморщила чумазое лицо. — Я знаю все, помнишь?

— Только когда пьян. — Поднявшись, пастух повернулся и прошел мимо Симны. — Парадокс — шут при дворе Судьбы.

Симна сделал движение, чтобы остановить его:

— Эй, Этиоль, бедолагу нельзя просто так здесь бросить.

В ответ на северянина в темноте комнаты глянули жесткие немигающие зеленые глаза.

— Симна, каждый сам выбирает, что делать со своей жизнью. Я решил выполнить просьбу умирающего человека. Ты решил сопровождать меня. — Он посмотрел на хилую фигурку на полу. Накер начал что-то тихонько напевать себе под нос. — Он выбирает вот это. Пора идти.

— Нет, погоди. Секундочку. — Тревожно склонившись над распевающим пьяницей, Симна схватил нечистую руку и с силой дернул. — Давай, Накер. Ты должен подняться. Мы уходим.

Слезящиеся глаза предприняли попытку сфокусироваться.

— Твой отец ушел от вас, когда тебе было девять. У тебя нет ни сестер, ни братьев, и ты всегда винил в этом свою мать, которая умерла шесть лет назад. Один зуб у тебя вставной. — Приподняв голову с пола, маленький человек повернулся и наградил улыбкой невозмутимого Эхомбу. — На берегу прямо напротив твоей деревни 1865466345993429 песчинок. Это до кромки воды во время прилива. Завтра будет по-другому.

Отпустив грязную ладонь, Симна медленно встал.

— Ось вселенной расположена под углом четырнадцать запятая три семь градусов к плоскости эклиптики. Материя имеет двадцать восемь главных составных частей, которые не мoгyт быть далее разделены. Хоркл является гранком. Три хорошенькие женщины в комнате поглощают больше энергии, чем выделяют. — Накер начал тихонько хихикать. — Если смешать сахарный тростник и розы с нужными семенами, получится малина с превосходным запахом и вкусом. Царь Нул-уд-Шерьяма Эфур умрет в восемь двадцать вечера, подавившись костью Моа. Я знаю все.

Симна угрюмо наблюдал за Эхомбой. Наконец пастух наклонился над распростертым телом и прервал литанию ответов серьезным вопросом:

— Скажи мне одну вещь.

— Одну вещь? — Хихиканье стало громче и переросло в кашель. — Я скажу тебе что угодно!

Глаза, которые могли разглядеть возможного хищника, прячущегося на большом расстоянии, впились в лицо Накера.

— Ты можешь бросить пить?

Задыхаясь и кашляя, Накер ответил:

— Да. Когда захочу.

Эхомба выпрямился.

— Это то, что я хотел знать.

Не говоря больше ни слова, он обошел озадаченного Симну и направился к двери. Бросив последний взгляд на заливающегося смехом, кашляющего Накера, северянин бросился догонять друга.

— Алита и Хункапа будут беспокоиться. Заберем мою котомку и уйдем. — Когда они подошли к открытому входу в постоялый двор, Эхомба кивнул в сторону все еще темного горизонта. — Если повезет, мы будем уже довольно далеко, когда жители Незербре свяжут исчезновение Хункапы с нашим уходом.

Симна все еще беспокойно оглядывался на корчму.

— Но ведь он ответил на твой вопрос. Ты сам признал, что он сказал то, о чем ты хотел знать.

— Верно. — Выйдя из дома, они начали спускаться с крыльца. — Ты с самого начала был прав, Симна ибн Синд. Когда он пьян, ему кажется, будто он знает все. И действительно, когда он пьян, он знает очень много. Возможно, больше, чем кто-либо из когда-нибудь живших. Но он не знает всего. — Покинув дом, друзья повернули направо и быстро зашагали к конюшне. — Его ответ на мой вопрос доказывает, что есть по крайней мере одна вещь, которой он не знает.

Озабоченно всматриваясь в каждую тень в поисках признаков рано проснувшихся незербренцев, Симна поинтересовался:

— И что же это такое, братец?

Эхомба проговорил, как всегда, спокойно:

— Он сам.