По другую сторону Алисы. За гранью

Часть 1 Прощение

Глава I

Багровая стена

Я лежала в постели Джулии и тупо пялилась в стену. Трещина, возникшая не так давно струилась вниз от потолка и простиралась, по всей видимости, до самого пола, из-за придвинутой к стене вплотную кровати судить было сложно. Я чуть поддела острым ногтем кусок краски, отходящий от стены. Как скорлупка варёного яйца она легко отвалилась и осела на простыню. На этом я не остановилась. Мне показалось, что под краской стена влажная на ощупь. Наверное, дом сыреет, начались дожди. Зажгла свет. Всю трещину заполняла жидкость вишнёвого цвета, стекавшая в свободный от штукатурки участок стены. Взглянула на свою руку – под ногтями обозначился бордовый ободок, а подушечки пальцев окрасились в красный. «Это кровь Джулии» – пронеслась в голове мысль, и я проснулась.

Остатки кошмара слетели с меня за пять минут до сигнала будильника. Сегодня я возвращаюсь в Лондон. Вещи собраны, квартира убрана. Вчера состоялась встреча с владельцем апартаментов. Мои последние средства ушли на переоформление контракта – студию я решила оставить за собой. У меня на удивление наконец-то была работа, на которую, к слову, я должна была скоро отправиться. Не знаю, захотят ли меня оставить в штате. Мой неизбежный отъезд, да ещё и на неопределённый срок вряд ли сыграет мне на руку. Может, получится работать удалённо? В любом случае возвращение в Англию неотвратимо. Благодаря нагревателю, не желающему функционировать должным образом, бодрящий холодный душ быстро помог мне окончательно проснуться. Обтерев пушистым полотенцем своё успевшее продрогнуть тело, я с наслаждением нырнула в любимый голубой свитер, неплохо сочетающийся со светлыми джинсами. Свитер был немного великоват, но я чувствовала себя в нём настолько уютно и защищённо, словно его кашемировое тепло могло спрятать меня от всего мира, который стал так немилостив ко мне в последнее время.

Когда я спускалась по лестнице, моё внимание привлекла газета, оставленная кем-то на подоконнике. Взяв издание в руки, я с ужасом обнаружила, что для первой полосы выбрали новость о пожаре в далласском отеле. В статье не было ни слова о погибшей в огне журналистке. Только упомянули о жертвах и сокрушались по поводу зря потраченных денег на недавний ремонт гостиницы. Лицемеры. Вернув газету на место, я быстрым шагом направилась к ожидавшему меня такси. Не думала, что сегодняшнее утро может стать ещё хуже.

Начавшийся ливень застиг меня врасплох. Случались на неделе небольшие кратковременные дожди, а тут льёт как из ведра. Свитер вымок в одно мгновение.

– Ну и погодка, – я вымученно улыбнулась водителю в зеркало заднего вида. Он угрюмо что-то пробурчал и до самой редакции мы ехали в полном молчании.

Роксана стояла с мрачным видом у входа в здание. Пропуск принадлежал Джулии, но найти белый прямоугольник в вещах погибшей подруги я не смогла. Рокси пришлось спуститься, чтобы лично встретить меня. Теперь мы предстали перед стеклянными дверьми с табличкой «Medicine: Beyond Tradition», и я, переминаясь с ноги на ногу, ждала, когда Роксана наконец позволит мне войти.

– Вам нужно сделать свою карту, – недовольно пробурчала секретарь, прикладывая белый магнитный ключ к считывателю. – Спасибо, что встретили. Займусь этим в первую очередь. – Правда, я умолчала о том, что в ближайшее время ключ мне вряд ли понадобится. Новость о смерти Сэлотто я сообщила миссис Трэверс ещё в день прибытия из Далласа. Роксана приняла это спокойно. Даже слишком.

– Вас ждёт мистер Падоян в своём кабинете, – будничным тоном известила меня секретарь. Ну да, жизнь продолжается, мир не рухнул. По крайней мере, для Роксаны.

Когда мы вошли в редакцию, внутри царила вполне обычная рабочая атмосфера. Девушка, которую я запомнила, как Джанет, так же, как и в прошлый раз была целиком сосредоточена на работе. Я подошла к ней.

– Привет, Джанет, помните меня? – журналистка оторвала взгляд от монитора.

– Доброе утро, да, конечно, Элис? Верно?

Я кивнула и спросила:

– Слышали про Джулию?

– Роксана нам рассказала ещё в понедельник, по крайней мере, тем, кто приходит сюда каждый день. Грустно конечно. Примите мои соболезнования. – Особо печальной Джанет не казалась. Я нахмурилась.

– Вы не были подругами?

– Мы могли поболтать в офисе, но приятельницами не являлись. Извините, мне нужно заняться статьёй, выпуск на носу, – и, тряхнув кудрявой головой, журналистка вновь сосредоточила своё внимание на экране. Ясно. Репутация Сэлотто, судя по всему, была далека от идеала. Я направилась в приёмную Артура. Роксана, окинув меня безразличным взглядом равнодушно уведомила:

– Мистер Падоян про Вас уже спрашивал. Проходите.

Войдя в прохладное помещение, я удивилась разительным переменам, произошедшим с кабинетом главного редактора. Преобладавшие ранее тёмные тона и массивная мебель уступили место хорошо освещённому пространству, обставленному в лаконичном скандинавском стиле. Да и сам сын Дэвида, одетый в светлый льняной костюм вполне соответствовал обстановке.

– Миссис Андерсон, садитесь, – властно велел мне новый глава журнала, указывая крупной ладонью на кресло перед его столом.

– Можно просто Элис, – я старалась выглядеть милой. Дверь со скрипом отворилась.

– Я предпочту прежнее обращение.

В кабинет заглянула невозмутимая Роксана.

– Мистер Падоян, я принесла договор, систему обещали установить к следующей среде. – Она заботливо сложила документы перед Артуром ровной стопочкой.

– Благодарю миссис Трэверс.

А как же «Рокси»?

– Итак. Мы, конечно, все очень огорчены трагичной гибелью мисс Сэлотто, – продолжил мистер Падоян. Услышав эти слова, Роксана неопределённо хмыкнула и в мгновение ока ретировалась. Что это ещё значит?

– Но мы должны двигаться вперёд. Вы принесли последние материалы, над которыми работали совместно с мисс Сэлотто? – я протянула Артуру флешку, которую всё это время крутила в руках.

– Мистер Падоян, – неуверенно начала я, – у меня тяжело заболела мать. Она живёт в Лондоне, и мне важно успеть проститься с ней. Понимаю, что я только устроилась, и неудобно Вас об этом просить. Но мне действительно нужно уехать. – Артур внимательно изучал моё лицо. Его круглые карие глаза сузились.

– Сочувствую. Когда планируете вернуться?

Вот в этом-то и вопрос.

– Я не знаю.

– Не знаете? – редактор удивлённо вскинул брови.

– Мистер Падоян, я не прошу Вас об отпуске. У меня есть возможность работать удалённо, я вернусь, как только все семейные дела будут улажены. – Мои глаза с мольбой заглядывали в такое знакомое лицо. Артур был молодой копией Дэвида. Правда, только внешне. Ни тени от добряка Дэвида.

– Миссис Андерсон, я прекрасно понимаю, как сильно могут затянуть подобные… обстоятельства, но как Вы будете писать про Лос-Анджелес из Лондона?

Об этом я не задумывалась. Только если брать интервью по телефону и интернету? Или просто делать обзоры на заданные темы. У меня возникла идея.

– А что, если я буду писать о Лондоне? Поскольку журнал специализируется на нетрадиционной медицине, рубрика о подобных методах в Великобритании могла бы разнообразить ваше издание?

Артур заинтересованно подался вперёд.

– Ладно, пойду Вам навстречу. Изложите свои идеи по прибытии домой.

– Большое спасибо. Обязательно, – я поднялась со стула.

– Элис.

Я с изумлением обернулась, услышав своё имя, а не официальное обращение.

– Мне правда жаль.

– Мне тоже, спасибо.

Попрощавшись с редактором, я покинула кабинет.

Глава II

Возвращение блудной дочери

Зима в Англии не такая суровая как в Петербурге, но контраст с калифорнийской погодой ощущался явно. В Барселону я улетела до Нового года, захватив с собой лишь тёмно-серое кашемировое пальто. Ветер усилился, испытывая мою верхнюю одежду на прочность. Подняв воротник, я подбежала к вызванному заранее кэбу. Тепло салона автомобиля казалось спасением. Белые хлопья снега прилипли к моим плечам. Стряхнув их кожаными перчатками, пока снежинки не начали таять, я подтвердила адрес поездки, и мы отправились в родовое гнездо семейства Андерсон. Через пятнадцать минут колёса кэба громко зашуршали по белому гравию подъездной аллеи, распугав этим звуком, стаю голубей, мирно гулявших на дорожке. Водитель остановил машину у кованых высоких ворот. Не хотелось лишний раз объяснять охране что-либо, и я, расплатившись с таксистом, вышла из машины. Пройдусь немного, пусть и с чемоданом.

Увядающая красота фамильной усадьбы впечатляла. Штат работников Андерсон Мэнор трудился на славу. Фонтан, даже выключенный на зиму, придавал ухоженному двору некое подобие величия. Опавшие листья, по всей видимости, были собраны ещё до первого снега, а сама дорожка была расчищена от оного. У массивных дверей главного входа меня встретил Джозеф, видимо, помня, что никому из работников я не отдам свои вещи. Не из снобизма, конечно. Только из тех соображений, что я такого отношения недостойна и в доме я по-прежнему ощущаю себя чужой.

– Рад, что ты наконец вернулась. Давай чемодан. – Устав тащить за собой донельзя набитого вещами дорожного мамонта я без препираний вручила его мужу. Пусть помогает, если ему так хочется. Я стащила с себя успевшее намокнуть пальто. Джо не стал проявлять галантность и помогать мне освободиться от верхней одежды. И правильно, хоть чему-то научился за эти годы.

– Устала? – очень хотелось поверить, что его забота неподдельна.

– Немного, – кивнула я. Мы начали восхождение по лестнице на второй этаж. В доме стояла подозрительная тишина, и никто из работающих в особняке людей нам с мужем так и не встретился.

– Как мама? – осмелилась задать я вопрос.

– Увидишь скоро сама, – хмуро пообещал супруг. – Отдохни пока, разбери вещи. – Хорошо, что решила остаться здесь, а не в квартире. Вкатив свой чемодан в нашу с мужем прежнюю спальню, я окинула Джозефа почти безразличным взглядом. Я не собиралась делить с ним комнату. Даже для поддержания видимости наших хороших отношений. Ведь я прибыла сюда, и для того, в том числе, чтобы разрубить наконец этот узел. Разводимся, не разводимся – пора поставить в этом деле жирную точку. В нашей нелепой игре уже нет никакого смысла.

– Не волнуйся, тебе явно будет не до меня в ближайшие дни, я буду спать в гостевой комнате. К тому же у меня накопилась куча дел в Лондоне. Пришлось всё бросить, чтобы ухаживать за мамой. – Меня одолевали смешанные чувства. С одной стороны, я была рада, что нам с Джо не придётся делить спальню, а с другой – эта жертвенность, выставленная напоказ злила меня до зубовного скрежета.

– Спасибо за понимание. Пожалуй, я приму ванну. – Джозеф улыбнулся и сказав, что в таком случае не будет мне мешать, поспешно покинул спальню, любезно притворив за собой дверь. Может и правда полежать немного в горячей воде?

В то время как я отмокала укрытая белоснежной пеной, пахнущей ванилью, даже скорее ванилином, в голову лезли весьма нерадостные мысли. Были они отнюдь не о состоянии дражайшей матушки. Все сводились к Джулии. Я ощущала острую нехватку её общения, поддержки, даже невыносимого буквально ещё две недели назад сарказма. Пусть не всё было между нами гладко, но с ней чувство одиночества на время притуплялось. Тоска охватила мою душу и терзала её подобно озлобленному волку. Я погрузилась с головой под воду. Хватит страдать.

После горячей ванны мне значительно полегчало. Теперь мой главный страх – встреча с матерью. И ужас заключался, конечно, не в самой встрече, а в том, что, если она действительно больна, и я увижу это собственными глазами – моя мама правда умрёт. Окончательно. Надев нарочито яркое платье, чтобы не выглядеть, как на преждевременных похоронах я направилась в комнату Елизаветы Андреевны.

В её спальне стоял сухой воздух, в котором витали резкие запахи лекарств, смешанные с ароматом лилий, торчащих из фарфоровой вазы на прикроватной тумбе. Эти чёртовы лилии Елизавета Андреевна впихивала всегда и везде. Мать полулежала в кровати, её голова покоилась на трёх больших атласных подушках, а она сама была укрыта одеялом вплоть до подбородка, несмотря на духоту. Так и перегреться можно.

– Здравствуй, Алиса. Ты пришла. – Коротко на русском, но с некоторым акцентом из-за редкой необходимости обращаться к родной речи, поприветствовала меня мать. Я медленно приблизилась к её постели. От страха мои ладони взмокли.

– Привет. – Осторожно присев на краешек кровати, я вытерла о джинсы руки. Мама завозилась в постели, стараясь подняться повыше. На неё было больно смотреть. Ещё совсем недавно, каких-то полгода назад, я видела женщину, с прямой спиной и властным взглядом. А сейчас передо мной предстала почти старушка, стоящая на краю смерти. Горько. Такие перемены стали для меня неожиданностью. Как я и боялась – мама действительно скоро умрёт. Я неосознанно взяла мать за руку.

– Алиса, – её голос шелестел подобно сухой листве под ногами. Звучал надломлено, словно каждое слово давалось ей с трудом. Я нервно сглотнула и молча сжала ладонь Елизаветы Андреевны.

– Признаюсь, я потеряла надежду, что ты придёшь. Рада видеть тебя. – Она растянула потрескавшиеся губы в улыбке. Трещинки на нижней губе закровоточили. Я судорожно вздохнула, едва сдерживая слёзы. Кто за ней ухаживает? Вряд ли сам Джозеф.

– Возможно, я и была тебе плохой матерью. Вернее, вообще ей не была. Не прошу тебя меня понять, но перед своим… – мама замялась, стараясь подобрать нужное слово, – уходом, – она остановилась на менее трагичном варианте, – хотелось бы получить твоё прощение, чтобы уйти достойно. – Я хранила молчание, не отнимая руки и несмело глядела на мать. Елизавета Андреевна первая отвела глаза.

– В Чарльза я влюбилась по-настоящему. Пусть это меня и не оправдывает, но мне важно объяснить, почему я тебя оставила с бабушкой. Я была напугана и совершенно не верила, что из меня получится хоть сколько-то приличная мать. Наш брак с твоим отцом – глупая ошибка. Только когда мой покойный второй муж, забрал в наш дом осиротевшего Джозефа – я наконец-то поняла, что такое быть матерью. И вот в один прекрасный день мой сын приводит тебя в нашу семью. И подумать не могла, что Джозеф, встретит мою родную дочь и женится на ней. Но как я могла, разрушить его счастье, сказав, что он выбрал в жёны мою дочь? О которой, к слову, он и не подозревал. О твоём существовании знал только Чарльз. – Мама замолчала. А я почувствовала, как от гнева меня затрясло. Я убрала руку.

– Ты имеешь право злиться, но в тот момент, для меня ребёнком был только Джозеф. Милый Джо. Чувство вины подтачивало моё сердце, как могильный червь. Чарльз, ещё при жизни разделил наследство между детьми. У Джо достаточно денег и имущества. Я наследовала после смерти мужа особняк. Конечно, я осознавала, что этого не хватит, чтобы искупить мои грехи перед тобой, но в тот же день, когда нотариус озвучил последнюю волю сэра Чарльза, я переписала завещание и моей наследницей стала ты. Теперь Андерсон Мэнор по праву принадлежит тебе, Алиса. Надеюсь, ты всё-таки станешь счастливой. – Я несколько опешила и в замешательстве вновь посмотрела на мать. Думала удивить меня это семейство уже не в силах. Странно, Елизавету Андреевну я к своей семье не относила. Совсем.

– Я очень признательна… Но как же Джозеф? Не примет ли он подобное решение, как предательство? – мама неожиданно рассмеялась. Слабо, хрипло и как-то придушенно.

– Джо, разумеется, может быть иногда непредсказуем, спонтанен, но сердце у него доброе. Он любит тебя, не сомневаюсь. – Еле сдерживая своё негодование на такое откровенное нежелание Елизаветы Андреевны замечать очевидные вещи, я принялась разглядывать собственные ногти, которые уже успели отставить отпечатки в виде полумесяцев на ладонях. Когда я разжала кулаки, следы от ногтей налились кровью. Я вытащила салфетку из коробки, стоящей на прикроватной тумбе, и промокнула выступившие алые капли.

– Ты была очень прозорлива в своём решении покинуть нашу квартиру и отправиться в Лондон за богатым мужем, но вот в отношении своего приёмного сына, ты совершенно слепа. – Я поднялась с постели и сжимая салфетку в руках, с вызовом глядя на мать. Та в недоумении приподняла тонкие брови.

– И чего же я, по-твоему, не замечаю?

Прикрыв веки, я сосчитала про себя до трёх.

– Джозеф давно утратил все чувства ко мне, вернее, всё, кроме раздражения и неопределённости. – За окном начался снегопад и белые хлопья липли к кристально чистым стёклам. Хотелось распахнуть настежь закрытые наглухо огромные окна и впустить свежий воздух вместе с кружащимися в танце снежинками в эту затхлую комнату. Мне становилось нечем дышать.

– А что ты чувствуешь, дочка? – услышав такое простое, но настолько неправильно прозвучавшее из уст Елизаветы Андреевны слово, я отвлеклась от созерцания белой пелены и вновь обратила свой взор на матушку.

– Прости мама, но, кажется, я сейчас неспособна что-либо испытывать к мужчинам. Я слишком устала, – уголки рта матери дрогнули. Улыбка на лице мамы, смотрелась так же неуместно, как клоун на похоронах. Снова мысли о смерти. Мне оставалось лишь печально вздохнуть и решиться на один отчаянный поступок. Я подошла к изголовью кровати и наклонившись, оставила невесомый поцелуй на щеке мамы. Это жест вышел столь же неловким, как и всё наше с ней общение. Быстро сделав шаг назад, я отметила, как Елизавета Андреевна медленно дотронулась чуть дрожащими пальцами до того места, где только что были мои губы и, не давая ей возможности прокомментировать случившееся, я стремительно удалилась из покоев матери.

Глава III

Старый друг

Лилии. Этими белыми цветами, запах которых вызывал головную боль, украшали и свадьбы, и дни рождения, и похороны. Я тщетно пыталась стряхнуть с лацкана своего чёрного пиджака оранжевую пыльцу, намертво прилипшую к ткани. Намертво. Мы с Джозефом сидели в первом ряду, откуда был хорошо виден открытый гроб. Организацию похорон родной матери мне не доверили, и потому мой муж полностью взвалил эту ответственность на свои плечи. Местная церковь была до неприличия рада провести панихиду. Для церкви имени Святого Варфоломея, стремительно теряющей прихожан в последнее время, предстоящая поминальная служба известной персоны могла увеличить паству. Я не имела права их винить, скорее чувствовала облегчение, что эта неотвратимая трагедия, хоть кому-то принесла пользу. Сегодня многие жители небольшого городка осмелились присоединиться к нашему трауру. Зал, заставленный треклятыми лилиями, пропахший ладаном, который буквально въелся в деревянные лавки, да и, наверное, в само облачение стола в середине алтаря, был полон. Полон людей, которых я ни разу в жизни не видела, за исключением моей золовки Виктории и её семьи. Не в силах смотреть на выглядящую такой живой стараниями гримёров маму, я переводила взгляд со священника на горящие свечи и обратно. Чуть повернув голову вправо, мы встретились глазами с мужем Виктории. Он тупо пялился на меня и его без того малосимпатичную физиономию уродовала улыбка умственно отсталого. Блестевшую на свету лысину покрывала испарина. Я содрогнулась от омерзения и поспешила отвернуться. Слова священника были неразличимы для меня. Их смысл ускользал, подобно речи на незнакомом языке. В гробу вместо мамы я упорно видела лежащую Джулию. Мои ногти вновь впились в едва зажившие ранки на ладонях. Из меня вырвался тихий стон.

– Дорогая, тебе нехорошо? – Джо тронул меня за колено. Нужно было надеть брюки, а не юбку. Я невольно дёрнула ногой.

– Всё в порядке, просто голова от запахов разболелась, – шёпотом врала я нелюбимому супругу прямо на похоронах собственной матери. Хотелось встать и уйти. Но я боялась не выдержать любопытных взглядов, которые неизбежно провожали бы меня до самых дверей. Я осталась сидеть на своём месте. Не успев опомниться, мы покинули тесную церковь и направились на кладбище. Я замыкала шествие. Джо, забыв о своей роли верного мужа, спешил отыграть до конца образ преданного и любящего сына, помогая нести гроб четверым неизвестным мне мужчинам. Пальто не справлялось со своей задачей уберечь меня от холода, поэтому, я, подняв воротник и обхватив себя за плечи, дрожала как лист на ветру. Кто-то накинул поверх моего пальто какую-то тяжёлую ткань. Я, вздрогнув, завертела головой по сторонам. Никого рядом не обнаружила. Знакомый, успокаивающий запах лаванды, заполнил мои ноздри. Я медленно перевела взгляд на обретённый предмет. Моя любимая шаль, принадлежащая когда-то бабушке, согревала меня сейчас. Всё же, определённо стоит заглянуть к доктору Белл.

Звуки, доносившиеся от толпы людей, одетой сплошь в чёрное, и так выделявшихся на фоне белого снега, стихли. Силуэты превратились в едва различимые точки, мелькавшие где-то в дали. Разве можно было за это короткое время так отдалиться от них? Я прибавила шаг. Но чем больше я стремилась к ускользающим от моего взора точкам, тем дальше они уходили. Остановилась. Обернулась вокруг своей оси. Место казалось смутно знакомым. В окружении каменных надгробий я почувствовала себя весьма неуютно. На кладбище это вполне объяснимо. Вот только погост, на котором я оказалась, находился от нашей церкви в нескольких десятках милях. Тоттенем. Моё больное воображение рисовало сгустившиеся тени скрывавшие в своём мраке голые ветви деревьев. Из звуков только моё сбившееся дыхание да громкий стук сердца. Понимая, что догнать ушедшую вдаль процессию мне не удастся, я развернулась и направилась в обратную сторону. С каждым моим шагом темнота подступала всё ближе, пока вопреки всем законам природы не наступила ночь.

Снег скрипел под моими подошвами, запах лаванды исходящий от шали успокаивал. А я чувствовала себя лишённой всякого выбора и безвольно следующей указаниям невидимой руки. Пройдя кладбище, я очутилась на пустой дороге, по моим предположениям, ведущей в никуда. Как и в прошлый раз, когда я провожала в последний путь мистера Миллигана, перейдя шоссе, я оказалась в лесу. Совершенно не понимая, в какую сторону мне следует идти, я всё равно была уверена в том, что сегодня в трамвае выпью чаю со старым другом. Луна освещала обнажённый лес неестественно ярко, и кроме моих собственных неспешных шагов других звуков я не слышала. Вскоре вдалеке замерцали жёлтые огоньки окошек старого трамвая. К своему удивлению, я была почти этому рада. Впрочем, если выбирать между бесцельным блужданием в тёмном лесу и тёплым чаем в компании знакомого лесника, определённо второй вариант импонировал мне куда больше. Ускорившись, я устремилась к трамваю. Едва я достигла цели своего пути, как остановилась и замерла, не дойдя до хижины и пары метров. В груди будто разлили свинец. Забыв, как дышать, я уставилась в горевшие окна. Рассеянный мягкий свет освещал силуэты двух женщин. Очень знакомых женщин. Моя мама и бабушка собирались пить чай. Кажется, я вовремя.

Не успела я постучать, как дверца трамвая со скрипом отворилась и передо мной предстала бабушка. Алевтина Анатольевна тепло улыбалась мне и поправив свою же шаль на моих плечах тихонько произнесла:

– Ох, Алисочка. Вся в снегу. Заходи скорее, мы тебя заждались. – Потеряв дар речи, я проследовала за бабушкой внутрь хижины. Пахло как в родном доме, в Петербурге. Аромат бергамота и свежей выпечки витал в воздухе. Мама, вполне живая, с румянцем на щеках сидела за круглым столом и медленно размешивала сахар в чашке. Выглядела она лет на десять моложе, чем во время нашего с ней последнего разговора.

– Мама? – я сглотнула слюну. Во рту от волнения пересохло. Алевтина Анатольевна обошла маму со спины и положила ей руки на плечи. Моя семья снова со мной. Только вот почему.

– Алиса, не стой, садись за стол, – мама всё также разговаривала с лёгким акцентом. Да, ласкового тона от неё не дождёшься даже после смерти. Дрожа всем телом, я опустилась на стул, даже не удосужившись снять с себя пальто. Бабушка, погремев посудой в кухонном шкафчике, вытащила на свет забавную чашку с нарисованным котёнком в розовой юбке. Мою любимую. Твёрдой рукой Алевтина Анатольевна налила мне чай.

– А где Эйч? – только и смогла спросить я.

– Ты про Гарольда, моя дорогая? Он ушёл. То есть совсем ушёл, навсегда. Хороший парень. Как Лизочку привёл, так и попрощался с нами. Вернулись мы с ней из белого света и не видали его больше. – Бабушка, от переполнявшей её горечи поджала губы и отвернулась к тумбе, чтобы забрать вазочку с вафлями. Хотя от меня не утаилось, как украдкой, Алевтина Анатольевна смахнула выступившие слёзы.

– Ты всё это время была с Эйчем? – Потеря Харона для меня стала не меньшим горем, чем гибель Джулии и мамы. Но мама-то сейчас рядом со мной.

– Да. Я всегда боялась смерти, и он предложил мне остаться и занять его место. Стать проводником. И я с радостью согласилась. Ведь теперь, я смогу помогать тебе. – Бабушка присоединилась к чаепитию.

– Помогать? То есть, тебя не удивляет, что твоя внучка тоже здесь? – подала голос Елизавета Андреевна. Хороший вопрос. Бабушка подула и осторожно отхлебнула из чашки. Мы с мамой терпеливо ждали ответа.

– Признаюсь, нет, не удивлена. Алисочка давно мне рассказала о своих приключениях и когда я сама познакомилась с милым Гарольдом, то окончательно убедилась в правдивости её слов. Хоть и поверила тебе сразу, дорогая, – Алевтина Анатольевна прикоснулась своей тёплой сухой ладонью моей руки. Мама нахмурилась.

– Этот садовник вовлёк мою дочь в столь тёмную историю, а теперь и ты, мама, вместо того, чтобы Алиса забыла все эти загробные глупости и жила нормальной жизнью, поощряешь её появление? – Я почувствовала, как рука Алевтины Анатольевны дрогнула. Теперь мы для Елизаветы Андреевны мать и дочь. Ну надо же.

– Лизавета, – сердито окликнула дочь бабушка. Школьная учительница проснулась в ней в мгновение ока. – Алиса не может это контролировать. Я только почувствовала, что она должна скоро появиться. – Мама ледяным взглядом продолжала пристально смотреть на Алевтину Анатольевну. По всей видимости, преодолевая внутреннее сражение, Елизавета Андреевна сдалась.

– Алисе всё равно придётся разобраться с тем, что происходит в реальном мире и…

– Вообще-то, я ещё здесь, можно обращаться напрямую ко мне, – не выдержав, прервала я обсуждение моей скромной персоны. Чашки зазвенели, ударяясь о блюдца. Трамвай пришёл в движение.

– Что происходит? – Нет, ещё рано, я не готова прощаться.

– Мне пора, правда, мама?

Бабушка с тоской взглянула на Елизавету Андреевну.

– Это не я решаю, дорогая.

За окнами начало понемногу светлеть.

– Алиса, – почти шёпотом обратилась ко мне мама, – я правда люблю Джозефа и всегда считала его хорошим человеком… Знаешь, не стоит недооценивать моего сына.

Я поёжилась, услышав то, как мама назвала моего мужа своим сыном.

– Он не знает о нашем с тобой разговоре. Не могу представить, как он отреагирует на завещание. Береги себя.

Мне показалось, что белый свет слишком скоро заполнил наш трамвай и поспешно вернул меня на дорожку близ церкви.

Я стояла посреди пустой дороги, заметённой снегом и вцепилась руками в свои плечи, на которых больше не было бабушкиной шали. Сдержать непрошенных слёз я не смогла. Что имеем – не храним, потерявши – плачем.

– Вот ты где, я всюду тебя ищу, пойдём скорее в машину. Не думал, что ты не захочешь проводить маму в последний путь, – раздался баритон мужа почти у самого моего покрасневшего от мороза уха. Внезапно возникший, словно из воздуха Джо, довольно крепко ухватил меня чуть повыше локтя и потащил к стоянке.

– А вот тут ты ошибаешься, я как раз её и провожала, – горько шепнула я куда-то вниз.

– Ты что-то сказала? – остановившись, и чересчур серьёзно на меня посмотрев, сказал Джозеф. В его взгляде пронзительных голубых глаз я заметила искру безумия, что некогда скрывалась в зелени глаз Евы. Прогнав наваждение, я смогла выдавить из себя улыбку.

– Ничего, мне просто всё ещё нехорошо. Идём. – Удовлетворившись этим ответом, муж отвернулся, и я почувствовала облегчение от того, что он больше не смотрел на меня.

Глава IV

Наследство

Прошла ровно неделя после похорон леди Элизабет Андерсон. Елизаветы Андреевны. Моей мамы. В большом кабинете, заставленном книжными шкафами, за массивным столом из красного дерева восседал маленький невзрачный мужчина. В огромном кожаном кресле он смотрелся едва ли не карликом. Его выпуклую лысину обрамляли редкие седые волоски, а сам семейный нотариус – Питер Николас Копленд, нервно промокал карманным носовым платком блестящий от пота лоб. Нельзя сказать, что в комнате было жарко. Отнюдь. Для оглашения завещания были приглашены мы с Джозефом, моя золовка Виктория, бледная как смерть экономка, да кухарка, страдающая приливами и обмахивающая себя газетой. Повариха и нотариус переглядывались и сочувственно улыбались друг другу. Пока эти двое обливались потом, остальные дрожали от холода. Моё внимание привлекла незнакомая темнокожая женщина, чьи кудрявые чёрные волосы были собраны в высокий пучок, украшенный фиолетовым платком. Её тоже пригласили? Но кто она? Пока эти вопросы крутились у меня в голове, я разглядывала гостью. Женщина стояла, прислонившись к шкафу, набитому снизу доверху книгами в одинаковых переплётах с золотым тиснением. Я отметила её стройную широкоплечую фигуру и высокий рост. Не меньше шести футов. Тонкие запястья украшали золотые браслеты. Сливовый брючный костюм выглядел дорого. Казалось, незнакомка почувствовала мой взгляд и повернулась ко мне. Обсидиановые глаза смотрели прямо на меня. Я не стала разрывать зрительный контакт и едва приподняла уголки губ, не уверенная до конца, стоит ли улыбаться. Женщина одобрительно кивнула и и её полные губы расплылись в широкой белозубой улыбке. Я вздрогнула. Нервное покашливание мистера Копленда возвестило о готовности нотариуса огласить завещание. Собственно, зачем все здесь и собрались.

– Кхм. Так. Все указанные лица в завещании покойной леди Элизабет Андерсон присутствуют, – он быстро окинул собравшихся взглядом маленьких сереньких глазок, – думаю, стоит начать с наименьшей части состояния и скорее отпустить мисс Мелтон и миссис Торп. Молодая экономка чуть вздёрнула вверх острый подборок.

– Согласно последней воле леди Андерсон, мисс Мелтон завещается коллекция антикварных таблетниц.

Я заметила гримасу недовольства на лице экономки, но та быстро справилась с эмоциями, вернув себе равнодушный вид.

– Миссис Торп полагается выплата пособия в размере двух тысяч фунтов стерлингов после выхода на пенсию вплоть до самой смерти. Леди Андерсон выражает благодарность за Ваш многолетний труд. – Миссис Торп что-то прошептала, по всей видимости обращение к Всевышнему, сложив полные руки в молитвенном жесте. Я всё-таки улыбнулась. Те трапезы, что выпадали на мою долю за время проживания в особняке были выше всяких похвал.

– А теперь я попрошу остаться только членов семьи и миссис Картер. – Когда мистер Копленд назвал знакомую фамилию, я вздрогнула. Картер. Эйч, он же Гарольд – однофамилица?

– Миссис Картер, как единственной родственнице покойного Гарольда Картера, леди Андерсон оставила, – нотариус запинается и подносит документ ближе к лицу вчитываясь, – домик садовника с дальнейшим правом наследования. – Мистер Копленд выглядит удивлённым. Разве не он заверял завещание? Я украдкой поглядела на миссис Картер. На её губах играла усмешка и вновь заметив мой взгляд она склонила голову набок. По телу пробежал табун мурашек. Создавалось впечатление, что она что-то знает. Что-то определённо связанное с Эйчем и со мной.

– Кхм, раз с кузиной Гарольда Картера мы уладили вопрос, – нотариус многозначительно вскинул брови глядя на миссис Картер. Так она сестра Эйча. Так-так, – то мы можем с вами перейти непосредственно к распределению наследства среди членов семьи Андерсон.

Мистер Копленд продолжал сверлить кузину садовника многозначительным взглядом, явно намекая на приватность дальнейшей беседы, но миссис Картер делала вид, что совершенно не замечает намёков.

– При всём уважении, мистер Копленд, – Джозеф подал голос со своего места рядом со мной, – разве это законно?

Питер вперился взглядом в моего мужа.

– Все правила наследования были соблюдены, уверяю. Так, кхм. На чём я остановился?

Спустя добрых полчаса, я пыталась прийти в себя после громогласных воплей Джо едва не начавшего драку с несчастным нотариусом. На помощь как ни странно пришла Чалис. Именно так представилась родственница Эйча, шепнув мне своё имя на ухо, будто бы посвящая в некую тайну. Она схватила моего мужа поперёк талии и оттащила от мистера Копленда, в страхе прижимающего завещание к груди. Для миссис Картер сопротивление Джозефа никак не помешало выставить его за дверь кабинета и захлопнув за ним дверь, повернуть торчащий в замке ключ. Прислонившись к двери и не замечая барабанящего по ту сторону Джо, Чалис одарила меня ободряющей улыбкой. Сильная женщина. Как и предостерегала меня мать, её пасынок весьма остро отреагировал на желание Елизаветы Андреевны оставить особняк со всей прилегающей территорией, за исключением домика садовника, мне.

А тем временем, мне очень хотелось разодрать ногтями себе горло, настолько было невозможно дышать. Голова кружилась и ноги становились ватными. Цепляясь непослушными пальцами за стену, я добралась до кресла. Андерсон Мэнор и правда теперь принадлежит мне.

Глава V

Чалис

Мы разошлись наполовину

Страшно сделать шаг

Идти ли нам навстречу

Или повернуть назад

Застряли мы на перепутье

Зовёт другая сторона

Подобно хлёстким прутьям

Огнём горят слова

Выжжено на сердце:

«Тебя я больше не люблю»

Но я, подобно иноверцу

Упрямо верю, что смогу

Я сидела в небольшой кофейне напротив салона Чалис, набираясь смелости наконец-то покинуть своё убежище и навестить сестру Эйча. Рождественские украшения ещё не убрали, хотя прошёл почти месяц, как праздник закончился. Отложив в сторону погрызенный карандаш, я пробежалась взглядом по написанным строчкам. Мой блокнот почти весь исписан. Такой тонкий и аккуратный при покупке, без всяких рисунков на светлой обложке, сейчас он словно разбух, его срез утратил гладкость, а переплёт приобрёл украшения в виде неведомых символов, неосознанно выведенных моей рукой. Внутри ещё хуже. Каждые пять страниц – разный почерк. Менялся и нажим, и высота букв, и наклон. Некоторые слова я даже не могла разобрать. Побарабанив пальцами по блокноту, я всё-таки убрала его в сумку и проверила себя на предмет оплаты счёта. Проглотив остатки горького кофе, я решительно поднялась с места и облачившись в пальто, направилась к гадальному салону «Мистерия».

Снег обрушился на головы лондонцев столь внезапно и город, казалось, был совершенно к этому не готов. На тротуарах образовались сугробы, дороги замело, что повлекло за собой образование пробок. Я переходила на другую сторону улицы под недовольный хор гневных гудков раздражённых водителей. А снег всё шёл, прилипая к моим ресницам и практически ослепляя. Порыв ледяного ветра поднял в воздух мой клетчатый шарф и, набросив его мне на лицо, на мгновение лишил способности видеть. Понадобилось не более двух секунд на то, чтобы убрать с глаз шарф. В это самое мгновение я ощутила удар и очутилась лежащей лицом вниз на холодном, мокром асфальте. Голова звенела. Другие звуки, кроме этого проклятого звона, были для меня недосягаемы. Кто-то перевернул меня. Надо мной нависла Чалис. Даже целых две. Но вскоре, сёстры Эйча слились в одну, и я смогла сквозь звенящую завесу услышать её хриплый голос:

– Иисус Христос! Элис, ты в порядке? Как себя чувствуешь? – На шее гадалки в такт её словам покачивался золотой аккуратный крестик на тонкой цепочке. Нас окружало плотное кольцо из любопытных зевак. Болел правый бок и ныло бедро. Я поморщилась.

– Чувствую себя так, словно меня только что сбил автомобиль. А ты что здесь делаешь? – Чалис обхватила прохладными ладонями мою голову и сосредоточенно всмотрелась мне в глаза. Я попробовала пошевелить ногой. Та поддалась. Хорошо. Отняв руки Картер от своего лица, я оперлась на них и попыталась подняться. Думаю, жить буду.

– Подожди, не вставай, вдруг у тебя перелом, – сильные пальцы Картер впились в моё запястье. Я упрямо продолжала вставать. Толпа чуть разомкнула круг, отступая.

– Вышла покурить и увидела тебя, едва двинулась тебе навстречу, как появился этот чёртов «порш», словно из ниоткуда, – Чалис нахмурилась, поддерживая меня одной рукой за талию. – Может скорую вызвать?

Я отрицательно мотнула головой. Надоели мне врачи.

Осторожно, шаг за шагом, мы с Картер преодолели расстояние до её салона и оказались в тёплом, небольшом помещении, где царил полумрак. В воздухе остро ощущался запах благовоний. Цитрусы и жасмин. Плотные фиолетовые шторы закрывали окна, не пропуская в салон дневной свет, из-за снега казавшийся особенно ярким. У стены находился прилавок из тёмного дерева, забитый различными травами, амулетами, рунами и одна Вселенная знает, чем ещё. Центр комнаты занимал большой круглый стол, укрытый бархатной тканью чёрного цвета. Вопреки моим ожиданиям, хрустального шара на нём не было. Чалис подвела меня к креслу рядом со столом.

– Сделать чаю? У меня есть обезболивающие, остались после моего падения с лестницы.

Я в удивлении приподняла брови.

– Буду благодарна и чаю, и таблеткам. Как это произошло? – Сидеть в мягком кресле было определённо удобней, чем лежать на асфальте. Чалис включила электрический чайник.

– Заварю прямо в чашке, ладно? Я несколько раз подогревала, пока ждала тебя. – В её голосе слышался упрёк. За временем я следила и опоздала лишь по вине непутёвого водителя. Я только пожала плечами и кивнула.

– Это случилось примерно за две недели до оглашения завещания. Мне позвонила леди Андерсон и настойчиво попросила меня приехать. Я уже бывала в особняке, когда умер кузен, забирала вещи. Звонок твоей матери меня весьма удивил. И насторожил. Но отказать я Элизабет не могла. Разговор состоялся в её спальне. Не в гостиной, не в кабинете. – Раздался характерный щелчок. Чайник вскипел. Чалис разлила кипяток по чашкам. Я почувствовала аромат чабреца, который смешался с запахом благовоний, дополняя его.

– Предлогом для встречи была завещанная мне книга, каким-то образом миновавшая основную коробку с вещами покойного брата, но истинная причина моего визита была в другом. Она просила меня приглядеть за тобой после её смерти, а взамен завещала домик садовника. – Картер отпила чаю и быстро отдёрнула чашку от губ, поморщившись. Чай, разумеется, остыть не успел. – А ещё, велела остерегаться её сына, поскольку об изменении в завещании он ничего не знал.

Мне сказать на эти новости было нечего. И зачем за мной просить приглядывать совершенно незнакомого человека? Да ещё и в обмен на наследство.

– У тебя наверняка есть вопросы. – Чалис выжидающе смотрела на меня. Я набрала побольше воздуха и закашлялась от въевшегося в него едкого запаха жасмина и цитрусов. Чихнула.

– Надеюсь, ты не заболела? – Представляю, какое впечатление я произвела на Картер. Мало того что меня едва не сбил какой-то маньяк по пути в салон, так ещё и вирусы липли со скоростью света. Я мотнула головой, отрицая это предположение. Уж лучше бы я простыла.

– Благовония. Слишком много запахов. Да и головная боль подступает, – пожаловалась я, поднося свои ещё холодные после улицы пальцы к ноющим вискам. Сделав подушечками массажное круговое движение, я прикрыла на мгновение глаза. К нагрянувшей мигрени присоединилась лёгкая тошнота. Как всегда, полный набор. Медленно выдохнув, и стараясь не обращать внимания на то, что меня начало мутить, я спросила гадалку:

– Но зачем? Почему именно ты? Должна же быть причина такого странного и что уж таить, совершенно нехарактерного для моей матери поступка? – Слова мне давались с трудом. Я потянулась за чаем. Но выпитая горячая жидкость почти сразу попросилась обратно.

– А причина в забытой книге. Под обложкой «Божественной комедии» скрывалась твоя фотография. Вы с Гарольдом сидите за столом, пьёте чай. А на обратной стороне фото подпись: «Моей смелой девочке». – Чалис обхватила свою чашку ладонями.

– Фото, чудесно. Мы действительно сделали селфи с Эйчем… в трамвае. Но повторюсь, при чём здесь ты? – Головная боль, тошнота и нетерпение были весьма плохими спутниками светской беседы. Картер хмыкнула.

– Во-первых, фото датировалось девятнадцатым годом, мой кузен почил гораздо раньше. А во-вторых, я получила письмо от него. В нём он прощался со мной, писал, что уходит. И теперь навсегда. Но Алисе нужна помощь. – Тёмные глаза Чалис гипнотизировали. Я на некоторое время даже забыла, что не все в курсе моих загробных путешествий. Но Картер не выглядела озадаченной, напуганной или вовсе скептически настроенной и как любой нормальный человек на её месте, отрицающей всю эту мистику. Нет, напротив. Она пребывала в спокойном, даже несколько умиротворённом состоянии, что заставляло меня нервничать. Я судорожно сглотнула скопившуюся во рту слюну. Запила чаем. Желудок выдержал.

– Тебе это не кажется… ну хоть немного странным?

Гадалка улыбнулась.

– Я гаитянка. Странность – у меня в крови.

Я недоумённо захлопала ресницами.

– А при чём здесь национальность?

Заметив моё непонимание, Чалис пояснила:

– Магия Вуду. Моя прабабушка, родилась на острове Гаити, в одной из деревень, где культ Вуду особенно почитался. Вместе со своим мужем и сестрой, они перебрались в Новый Орлеан, что весьма предсказуемо. А моя мать, в свою очередь, в Нью-Йорк. Сама я выросла в Бруклине. – Я слушала Картер, не перебивая её. Хотя понять к чему она ведёт, было сложно. – Мы с Гарольдом только кузены, но росли под одной крышей и делили одну фамилию. Он был мне невероятно дорог. И разница в возрасте не помешала нам стать лучшими друзьями. Нашу семью вполне можно было назвать обычной и даже счастливой, пока мой брат не умер. А вот странности начались потом. Поэтому придётся начать издалека. Я закурю? – И не дожидаясь моего ответа, Чалис зажала губами тонкую коричневую сигарету и через секунду пламя зажигалки «Зиппо» озарило её лицо.

– Так о чём это я? Родная религия была оставлена прабабушкой за океаном. Но её сестра не торопилась терять знания, впитанные с молоком матери. Прабабушку звали Алида, а её сестру – Эме. Они вдвоём были как олицетворение Рада и Петра1. Мои предки поклонялись лоа – духам, которые могли помочь связаться с высшим божеством. Одержимость являлась нормой жизни. – Картер стряхнула пепел в опустевшую чашку. Клубы дыма туманом повисли в воздухе.

– Один из таких лоа, наиболее доброжелательный – Легба. Или как его ещё принято называть – Папа Легба. Вот ему в основном моя дорогая прабабушка Алида и поклонялась. Её сестра тоже разделяла любовь к лоа – правда, к его тёмному двойнику Кальфу. Этих лоа объединяет одно – они являются своеобразными проводниками, между смертным и божественным. Между смертью и жизнью, позволяют проникать в другие миры.

Я почувствовала ускорившееся сердцебиение, что неприятно напомнило ритм барабанов в ритуалах Вуду. В ушах зашумело. А Чалис, смотря куда-то за мою спину, продолжила свой рассказ:

– Пусть от корней отрекаться нельзя, но я никогда не слышала от матери и намёка на Вуду, кроме упоминания об истории иммиграции в Америку. Мы были из тех семей, для которых поход в церковь каждое Воскресенье был не просто для галочки. Вера – неотъемлемая часть нашей жизни. Неважно во что. Только она придаёт нашему духу силу, а разуму ясность. – Картер подцепила изящными пальцами золотую цепочку с крестиком. – Но после смерти брата моя вера пошатнулась. Я начала глушить боль зелёным змием, потеряла из-за этого работу, и воровала у матери деньги из кошелька на очередную бутыль с зельем. Это продолжалось довольно долго, пока я не увидела его. Будучи в пьяном бреду, я забрела в один из паршивых Нью-Йоркских переулков, насквозь пропитанный запахами мочи и блевотины. Тот самый закоулок, куда уходят извергнуть из себя отравляющий организм алкоголь и перепихнуться неизвестно с кем, пока этого хочет осквернённое ядом тело. Пока я цеплялась за решётку забора и мой желудок выворачивало наизнанку, сзади кто-то подошёл. Я помню, как страх сковал меня, когда я почувствовала холод стали на своей шее. «Не двигайся» – всё, что я услышала от незнакомца. Всплеск адреналина включил инстинкт, и я поступила наперекор приказу. А дальше последовала вспышка боли и темнота. Очнулась я, лёжа на земле, у чьей-то могилы на кладбище, похоже, местном. Передо мной стоял, как я тогда подумала Легба, или его двойник. Найдя в себе силы встать с мокрой травы, я подошла к лоа. Передо мной был не Легба, и даже не Кальфу. Гарольд, собственной персоной. Кузен курил, и с привычной усмешкой произнёс:

– Чали, моя милая Чали. До чего ты себя довела. – Чалис вытерла скопившуюся в уголках глаз влагу. – Так я и узнала, что смерть, это ещё не конец.

Глава VI

Луна, Башня, Смерть

Я хранила молчание. Ещё в Калифорнии мне удалось себя в собственном психическом здравии, но окончательное подтверждение реальности пережитых событий получила только сейчас. Если раньше и закрадывались в голову сомнения, а внутренний голос украдкой шептал: «Может, всё же стоило пить таблетки?», то теперь этот голос затаился и, по всей видимости, выжидал удобного момента, чтобы вновь дать о себе знать.

Чалис по-прежнему смотрела расфокусированным взглядом. Правой рукой она стала перебирать браслеты, отчего те стали позвякивать. Я сделала последний глоток чая и с громким стуком отставила чашку в сторону. Резкий звук вывел Картер из транса.

– Может ещё налить чаю? – медленно протянула Чалис. Я отрицательно помотала головой и скривилась.

– Только если чего покрепче, – не подумав брякнула я и тут же прикусила язык, – прости, нет, ничего не нужно, спасибо. – Гадалка понимающе улыбнулась.

– Меня это не задело, мой дух сильнее, чем кажется. – Она грациозно поднялась из-за стола. У меня так никогда не получится. Картер подошла к прилавку и выдвинула один из множества ящиков. На свет божий была вытащена деревянная шкатулка. Со шкатулкой в руках Чалис вернулась на место, положив свою добычу на стол.

– Что это? – полюбопытствовала я. Картер вновь обнажила белые зубы в улыбке и открыла шкатулку. В ней хранилась колода карт, немного потрёпанных, старых на вид.

– Гадать будем? – я тоже не смогла сдержать улыбки. Чалис взяла колоду в руки и начала её медленно тасовать.

– Почему бы и нет? Это гадальный салон, нам нужно немного отвлечься, не так ли? Ты позволишь взглянуть на твоё прошлое, настоящее и будущее? – Несмотря на явный сверхъестественный характер недавних событий, в душе я всё ещё оставалась скептиком. Уж, по крайней мере, насчёт всяких гаданий.

– Ну, попробуй. – Получив разрешение, Картер сосредоточилась на картах. Я вновь не удержалась от комментария:

– А мне подержать колоду в руках или посидеть на ней не нужно? – Гадалка коротко мотнула головой, не отвлекаясь от процесса. Колода шелестела, картинки мелькали как в ускоренной съёмке. Чалис наконец остановилась. Вытянула первую карту.

– Прошлое, – с мрачным торжеством в голосе объявила она, выложив карту на скатерть рубашкой вверх. И снова зашуршала колодой. Я обратила внимание на рисунок рубашки. Узоры в фиолетовом пламени, по углам картон был чуть порван. – Настоящее, – вторая карта легла рядом с первой. Вновь шорох. – Будущее, – вытянув третью карту, Чалис перевела взгляд на меня. – Готова? – Какая театральность, наверное, издержки профессии. Я кивнула, подавив смешок. Картер стала переворачивать карты. На первой были изображены два волка, на тёмном фоне, воющих на луну. На второй – разрушенная башня. На третьей, и я вздрогнула – смерть.

– И что весь этот ужас значит? Может, мне и вовсе не стоит выходить из твоего салона? А то и до дома-то не доеду. – Чалис не оценила шутку. Её чёрные брови сдвинулись к переносице, а кончики пальцев прошлись по разложенным картам. Дошли до смерти и вновь вернулись к волкам.

– Луна, – начала она, сохраняя серьёзность в голосе, – говорит о печали в прошлом, обмане, предательстве. Чёрной полосе.

На меня Картер не смотрела, говорила исключительно с картами:

– Башня – символ радикальных перемен, возможно, неожиданных, это твоё настоящее. Ну а будущее…

– В будущем я умру, после печали и перемен, да? Не выдержу метаморфоз? – перебила я неспешное толкование Чалис. Она всё же перевела взгляд на меня.

– Это не в буквальном смысле. Смерть – символизирует перерождение, трансформацию. Переход. – На слове «переход» я поёжилась.

– Да глупости всё это, давай я попробую. Спорим, там будет совсем другой расклад? – я почти вырвала колоду из рук гадалки, и вернула три злосчастных карты обратно к остальным. Моя вежливость оставляла желать лучшего. Картер лишь медленно выдохнула.

– Пробуй, Элис.

Я остервенело начала мешать карты. Что же, сейчас мы как на одном популярном шоу, выведем шарлатанку на чистую воду. Я повторила те же действия, что и Чалис минутами ранее. Три случайно вытянутых карты лежали передо мной причудливыми рубашками вверх. Рука, непроизвольно слегка задрожавшая, приоткрыла первую. Луна. Я отдёрнула руку, словно обожглась. Перевернула вторую. Башня. Третью. Смерть. Заморгала, часто-часто, словно старалась развидеть эти три карты.

– Убедилась? – тихо спросила меня Картер.

Нет.

– Я просто плохо перетасовала колоду. – Собрала. С ещё большим рвением перемешала карты. А потом ещё раз. Результат порадовал стабильностью. Луна, Башня, Смерть.

– Этого не может быть. Какой-то фокус? Да? Ты меня разыгрываешь? – Чалис поглядела на меня с сочувствием, с каким обычно смотрят на душевнобольных.

– Я не занимаюсь дешёвыми фокусами. – Вздохнув, я попытала счастья ещё раз. И меня вновь ждали Луна, Башня и Смерть. Что за бред.

– И это предсказание обязательно сбудется? – прошептала я, возвращая колоду хозяйке. Моя бесцеремонность осталась безнаказанной. Хотя если верить картам, может это и было наказанием.

– Кто знает, повторюсь, главное, лишь то, во что ты сама веришь. – Карты были убраны в шкатулку. Запах благовоний стал отчётливей. Луна, Башня, Смерть.