Плоть и кости

Эпилог

Во тьме Бенни увидел Тома.

Брат стоял посреди длинного коридора, в конце которого сиял приглушенный свет. Он был одет специально для путешествия по «Руинам» в знакомую кожаную куртку, а через его плечо висела ками катана.

— Том?

Брат медленно обернулся к нему.

Он выглядел гораздо моложе, чем Бенни его помнил. И в его глазах не было тоски.

— Привет, дружище, — сказал Том. — Знаешь, что произошло?

— Да, зомби треснул меня палкой по башке.

— Невероятно, да? Готов поспорить, ты и представить себе такого не мог.

— Это точно. — Бенни коснулся головы. Она болела, но оказалась цела. И это удивило его. Во всех снах его голова превращалась в тысячи разрозненных осколков, и он пытался собрать их воедино.

— Почему ты никогда не предупреждал, что зомби способны на такое? — спросил Бенни.

Том пожал плечами:

— Мир — это великая загадка, Бенни. С чего ты взял, что я все знаю?

— О.

— В следующий раз, когда кто-то замахнется на тебя, стоит подумать о том, чтобы увернуться от удара.

— Замечательно. Напомни мне, чтобы я придушил тебя во сне.

— Уже немного поздно, дружище.

И хотя Том не двигался, он каким-то образом удалялся от Бенни. И вдруг Бенни заметил в коридоре и других людей. Их фигуры напоминали смутные тени, слегка колыхавшиеся в неярком свете. Но ему показалось, что он узнал одну из них.

— ЧОНГ?

Фигура застыла, но не обернулась к Бенни.

— Том, это Чонг?

Брат обернулся и взглянул на едва различимую фигуру. А затем наклонился и что-то тихо произнес, но Бенни не смог расслышать его слов.

— Это Чонг? — снова спросил он. — Он… он пойдет с тобой?

Том похлопал фигуру по плечу и направился к Бенни. А другой человек так и остался стоять в тени.

Том остановился в нескольких шагах от него. Теперь он выглядел старше и был похож на того, каким был, когда они ушли из города.

— Можно и мне пойти с тобой? — спросил Бенни.

В глазах Тома промелькнула грусть, но он сумел пошутить:

— Нет, дружище… тебя еще ждет много других мест, чтобы устраивать переполох, и другие люди, которых придется сводить с ума.

— Том… но я так скучаю по тебе, старик.

— Знаю. И я тоже.

— Разве это плохо, что я хочу вернуться домой?

Том коснулся лица Бенни. Его ладонь была теплой.

— А где теперь дом? — спросил Том.

Бенни покачал головой:

— Это не то, чего мы ожидали.

— А чего ты ожидал? — спросил Том.

— Не знаю. Я думал, что мы… в смысле, я думал, что все будет…

— Проще? Бенни, хотелось бы мне заверить тебя, что этот мир лучше, чем на самом деле, — тихо сказал Том. — Или что все будет проще. Но ты и сам знаешь, что это не так, и, думаю, понял это еще до того, как вышел за ворота нашего города. Никс ищет идеальное место.

— Знаю. И мы никогда его не найдем.

— Идеального места не существует. Только не в том виде, в каком она его себе представляет. Вокруг слишком много страданий. Много боли и много людей, которые творят ужасные вещи.

— Значит, это все, что нам осталось? Трудные времена и плохие люди?

Том улыбнулся:

— Я не говорил, что все вокруг плохие. Я сказал, что есть люди, которые творят плохие вещи. Некоторые, но не все. Ты встречал и хороших людей. Так ведь?

— Да.

— Мир есть мир, Бенни. Он редко оказывается таким, каким нам хочется его видеть. — Он убрал руку. — Но есть один секрет, есть кое-что, что я хотел тебе сказать.

— Что?

Том улыбнулся:

— Ты можешь изменить этот мир. Ты, Никс… ваше поколение. Изменить мир и сделать его лучше.

— Ты хочешь сказать, сделать его таким, каким он был раньше?

— А разве раньше все было идеально?

— Нет.

— Вот тебе и ответ. — Он склонил голову набок. — Но ты и так это знал. Не так ли?

Бенни задумался:

— Думаю, да. — Он взглянул на Тома. — Неужели это значит, что тебя на самом деле здесь нет, а я всего лишь в коме? И у меня что-то вроде видений, о которых написано в книгах?

Том задумчиво пожал плечами:

— Откуда мне знать, братик? Ты герой с волшебным мечом. А я всего лишь призрак, но определенно выгляжу сейчас симпатичнее, чем ты.

— Эй!

— Да ладно, просто к слову пришлось.

Они улыбнулись друг другу.

— Я люблю тебя, Том.

— Я тоже тебя люблю, Бенни.

А затем Том отвернулся и ушел, и Бенни отпустил его.

— Добро пожаловать обратно, — произнесла Феникс Райли.

Бенни приоткрыл один глаз и увидел, что она сидит на стуле чуть поодаль.

— Никс, — произнес он, его голос звучал словно слабый шепот. Он лежал на кровати, окруженной свисавшими с металлических шестов шторами из простыней.

— Бенни! — Никс бросилась к нему, ее ладони были теплыми и нежными. Она принялась покрывать его лицо быстрыми поцелуями.

Бенни пытался поднять голову, поцеловать ее, но это оказалось невозможно. Голова раскалывалась, а мышцы превратились в переваренные макароны. Лицо Никс сильно осунулось и было бледным, всклокоченные волосы свисали бессильными прядями.

— Насколько… все серьезно?.. — спросил он, на самом деле не слишком желая знать ответ.

— Мы… едва не потеряли тебя, — сказала она, и ее улыбка показалась ему натянутой, а смех неестественным. — Боже… это была самая долгая неделя в моей жизни!

— Неделя?

— Бенни, мы здесь уже восемь дней.

Он изумленно уставился на нее.

— Я думала, что потеряла тебя, Бенни, — сказала она и изо всех сил стиснула его ладонь. А затем наклонилась и поцеловала костяшки его пальцев.

— А где мы? — спросил он. — Это… Убежище?

Она кивнула, шмыгнула носом и торопливо вытерла глаза, не переставая улыбаться.

— Это старая военная база, — сказала она, помогая ему сесть. Никс обращалась с ним так осторожно, словно он был стеклянным. — И здесь всем заправляют странствующие монахи. Их здесь двести человек.

Но Бенни видел перед собой лишь шторы из простыней.

— А где все?

— Здесь, — ответила она, но на мгновение отвела взгляд. — Мы все здесь.

— Я хочу увидеть Лайлу и Чонга.

Никс помедлила.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Я принесу тебе халат и маску.

— Маску?

— В помещениях их все носят. Мне сложно объяснить… будет проще, если ты сам все увидишь.

Никс помогла ему встать и надеть халат из плотной шерсти. А затем закрыла его рот и нос голубой хлопчатобумажной маской, завязав ленточки на затылке. И сама сделала то же самое.

— Убежище оказалось совсем не тем, что мы представляли, — сказала она, и ее голос слегка задрожал.

Никс медленно раздвинула шторы, и Бенни вытаращил глаза от удивления.

Они оказались в просторном помещении в несколько десятков метров длиной, с массивным изогнутым потолком и огромными окнами по обеим сторонам.

— Когда-то это был ангар для самолетов, — объяснила Никс. — Здесь восемь похожих помещений. И еще несколько на другой стороне базы.

Но Бенни едва слушал ее. Он в оцепенении разглядывал ряды коек, тянущиеся от одного конца ангара до другого. И везде были люди. Некоторые койки были закрыты ширмами, как и у него. Но многие оставались на виду, и люди, лежавшие на них, были неподвижны, словно мертвецы. А чуть подальше, за наваленными друг на друга козлами для распилки дров, простиралось невидимое, но еще более просторное помещение. Оттуда доносился непрерывный кашель. Отовсюду слышались вскрики, плач, стоны боли. Странствующие монахи в простых широких туниках переходили от кровати к кровати, обмывая больных, кормя с ложечки, разговаривая с ними. Несколько монахов читали людям, которые смотрели в потолок невидящими глазами.

— О боже.

— В таком ангаре может разместиться тысяча людей. И каждый полон под завязку.

Бенни охватил ужас.

— И что это за место? Никс, это все как-то неправильно. Я думал, что здесь находится лаборатория, где они изучают вирус и пытаются создать вакцину.

— Это в другом Убежище, — объяснила Никс. — Лаборатории находятся в другой части лагеря. Я покажу тебе.

Они медленно шли вдоль длинных рядов коек. Бенни шатало от слабости, и его ноги дрожали, но Никс поддерживала его, и они осторожно продвигались вперед. Некоторые пациенты смотрели на них глазами, остекленевшими от боли, глаза других померкли от отчаяния.

— Кто все эти люди?

— Беженцы из разных мест. Странствующие монахи многих привели сюда. Другие сами нашли дорогу. Некоторых привезла Бунтарка.

— Это все дело рук жнецов?

Никс покачала головой:

— Бенни, после Первой ночи у нас не осталось больниц. И заводов по производству лекарств. И врачей, которые могли бы их назначить. Все развалилось. Болезни вышли из-под контроля. Даже простые инфекции стали опасными. И так повсюду. Люди быстрее умирают от обычных болезней, чем от укусов зомби. И монахи не в состоянии помочь всем. Они же не врачи… а всего лишь монахи. У них есть несколько мест вроде этого.

— Больницы?

Она снова печально покачала головой. Они остановились взглянуть на старика, который свернулся калачиком на кровати, его кожу покрывали темные волдыри.

— Это хоспис, Бенни. В этом ангаре еще лечат людей, но в других уже нет. Монахи называют их временными приютами. Там они заботятся об умирающих.

— А где же врачи и медсестры?

— В этой части лагеря нет врачей. Врачи и ученые находятся в другом ангаре. То место называется изолятором. Там не позволено находиться никому, кроме исследовательских групп. И некоторых особых пациентов. — Она помолчала. — И… как только пациент попадает в изолятор, обратно его уже не выпускают.

— Почему?

— Потому что большинство из них умирают, а тех, кому удалось выжить, изучают ученые. Они пытаются изобрести лекарство от вируса «Жнец»… от болезни, которую мы всегда называли серой чумой. Хотя это не совсем точно… они пытаются найти лекарства от всех болезней. Иногда им удается создать некоторые препараты, и тогда они передают их монахам. Поэтому умирают не все, кто приходит сюда.

— Но большинство все же умирает?

Никс печально кивнула:

— Когда люди здесь оказываются, они обычно уже неизлечимо больны. И монахи могут лишь немного облегчить их страдания.

— Это… это… — У Бенни не нашлось слов.

— Они делают все, что могут.

Бенни и Никс медленно направились к выходу. Двое пациентов кивнули ему, а он кивнул в ответ, хотя не совсем понимал, что означали эти безмолвные знаки. Возможно, так они хотели сказать друг другу: «Мы еще живы».

И это было ужасно.

— Я помню лишь обрывки событий. Помню огромную собаку и какого-то странного парня. Кажется, Джо? И еще странное воспоминание о зомби-карте…

— Это он. — Никс рассказала, как Лайла нашла Джо, который возглавлял группу разведчиков на просторах «Руин». Они называли себя рейнджерами. — Когда-то он был охотником за головами и именно в то время познакомился с Томом, и поэтому его изображение появилось на зомби-карте. А потом он все бросил и отправился на юг. Бенни… оказывается, существует что-то вроде государства. Оно маленькое, но оно есть. Они называют его…

— …Американским Государством. Мы видели надпись на самолете.

— И это правда, — сказала она. — Пока что у них только сто тысяч человек, большая часть из них живет в Северной Каролине, но они надеются, что со временем их численность возрастет. Люди стараются склеить мир по кусочкам.

Бенни вспомнил о своем сне, о словах Тома.

— А я думаю, — сказал он, — они должны создать нечто совсем другое, нечто новое. То, что будет гораздо лучше.

Никс внимательно взглянула на него, ее зеленые глаза сверкнули, и она кивнула.

Наконец они добрались до конца огромного ангара. Тяжелая тоска навалилась на Бенни. Его сердце болело сильнее, чем голова, ему отчаянно хотелось вернуться обратно в кровать, накрыться с головой и забыть обо всем. Но он понимал, что это невозможно.

Никс распахнула дверь, и ослепительный солнечный свет ударил им в глаза.

Бенни прищурился и прикрыл глаза ладонью. Привыкнув к яркому свету, он увидел, что они стоят около ангара, который был первым в ряду множества других таких же огромных сооружений. Монахи неторопливо входили в ангары и выходили из них. Земля снаружи была засажена лекарственными травами, и повсюду виднелись небольшие сады камней со скамеечками для медитаций. Снаружи все выглядело безмятежно, но ангары скрывали в себе ужас и страдания.

Никс указала на другие постройки, над дверью каждой из них виднелся выведенный краской номер.

— Здание номер один предназначено для пациентов, у которых есть шансы выздороветь. В основном это раны, укусы животных или травмы после столкновений со жнецами.

— А как насчет остальных зданий?

Никс стянула с лица маску.

— Нам не разрешают туда ходить. Там держат людей с заразными болезнями. Пневмония, туберкулез, холера, бубонная чума. Монахи, которые уходят туда работать, не возвращаются.

— И что с ними происходит?

Никс не ответила. Да ей и не нужно было. Вместо этого она сказала:

— Но туда постоянно приходят все новые монахи.

— Это ужасно!

Она проглотила слезы.

— Но они все равно продолжают рисковать. Я разговаривала с одной женщиной примерно маминого возраста. Она сказала, что не боится заболеть. Сказала, что когда придет ее время отправляться в одно из этих зданий, она будет знать, что отдаст свою жизнь, заботясь о других, а это значит, что жизнь ее была прожита не зря.

Бенни уставился на нее:

— И здесь есть только эти ужасы? Больше ничего?

— Нет, — ответила она, и впервые за долгое время он увидел в ее глазах силу и спокойствие. Теперь она была похожа на прежнюю Никс. Ту, которую он когда-то полюбил. И все же в ее глазах светилась печаль. Глубокая и пронзительная. Она взяла его за руку и повела за ангар.

Никс махнула рукой в сторону небольшого зеленого садика. Там располагалась игровая площадка с детскими качелями, лесенками, горкой и большой песочницей. Дюжина детей с веселым смехом носилась по площадке, их лица сияли ярче солнца, а чистый смех звенел, словно колокольчики.

Маленькая светловолосая девочка играла в салки, носясь вокруг лесенки, а три монахини, терпеливо улыбаясь, наблюдали за детьми. На девочке была белоснежная туника, а в волосах — цветы.

— Ева, — произнес Бенни.

Он хотел позвать ее, но Никс покачала головой:

— Не сейчас. Она только вчера наконец начала играть.

— Она выглядит счастливой, — заметил он.

— С каждым днем все больше.

Бенни кивнул. И хотя он понимал, что Еве предстоит нелегкий путь, чтобы пережить трагедию, случившуюся в ее жизни, от ее улыбки ему стало немного легче. И он тоже улыбнулся. И в этот момент заметил одинокую фигуру, которая, скрестив ноги, сидела в тени пальмы, нависшей над игровой площадкой.

— Это Бунтарка? — спросил он.

— Да. Она не спускает с Евы глаз.

— Ты по-прежнему считаешь ее чокнутой?

Никс покачала головой:

— Ей нелегко пришлось. — И она рассказала Бенни о прошлом Бунтарки, о том, как она была жницей и как отказалась от прежней жизни и с тех пор помогала людям.

— Так матушка Роза ее мать? — воскликнул Бенни.

— Была, — поправила его Никс. — Матушка Роза умерла в тот день, когда мы нашли разрушенный самолет. Бунтарке пришлось с этим разобраться, и, думаю, это потрясло ее сильнее, чем она ожидала.

— А как иначе? — воскликнул Бенни. — Она ведь была ее матерью.

Никс кивнула:

— Думаю… она такая же, как мы. И она делала все, чтобы помочь семье Евы. Теперь она знает, что мы тоже пытались помочь Еве.

— Что ж, — сказал Бенни. — Ева теперь здесь. Хоть что-то мы довели до конца. Спасли ребенка. И это дорогого стоит, даже в этом мире.

Мрачные тени заволокли взгляд Никс. Это была не та опасная тоска, которая не покидала ее взгляд с того дня, как погибла ее мама, но все равно это была глубокая грусть. Возможно, причина в том, что их путешествие оказалось бессмысленным, или в том, что страшный мир, который они обнаружили здесь, не соответствовал ожиданиям Никс? Бенни боялся спрашивать, опасаясь разрушить еще хрупкую уверенность, которую ей отчасти удалось возродить.

Никс снова сглотнула слезы и произнесла:

— Послушай, Бенни, я должна кое-что тебе рассказать. Есть плохие и хорошие новости.

— Не знаю, хочу ли я услышать что-то еще, — шутливо произнес он, но его веселый тон остался без внимания.

— Помнишь, мы видели самолет?

Бенни просиял:

— Думаю, да. Это было на самом деле?

— Да. И самолет здесь. Он в одном из ангаров на другой стороне лагеря. Но прежде чем я покажу его тебе, я должна тебя кое о чем предупредить. Ты должен понять, как здесь все устроено.

— Ты начинаешь меня пугать, Никс.

— Я не хотела. — Она прерывисто вздохнула. — Бенни, люди приходили сюда в течение долгих лет. Огромное множество людей. Еще до того, как Американское Государство основало лабораторию. До того, как они создали новые лекарства. Люди приходили сюда, чтобы спокойно умереть, Бенни. Потому что здесь живут странствующие монахи. Ты понимаешь, что это означает?

— Да, — ответил Бенни, и его голос превратился в едва слышный хриплый шепот. — Странствующие монахи считают, что зомби — это кроткие создания, которые должны унаследовать землю.

— Уже унаследовали, Бенни. Уже.

Он уставился на нее, но ее взгляд был жестким. Похоже, она ждала его вопроса, и он задал его. Ужасная мысль закралась в голову Бенни.

— Никс, — спросил он, — а что случилось со всеми этими людьми?

Никс кивнула и, взяв его за руку, снова завернула за ангар.

Бенни вдруг замер на месте. Прямо за ангаром находилась траншея шириной и глубиной метров в шесть. А чуть дальше раскинулись взлетные полосы военного аэропорта. Бенни доводилось видеть такие фотографии. Ровная поверхность простиралась до гряды красных скал, теряясь в горячей дымке, окутывавшей горизонт с другой стороны равнины. Еще четыре ангара располагались в километре от траншеи, а прямо перед ними возвышалось шестиэтажное бетонное здание. Все эти постройки окружала трехметровая стена из шлакоблоков. На дальней стороне взлетного поля виднелся ряд стройных башен, напоминающих фонари, со странными приспособлениями в форме колокола на вершине каждой башни.

А по другую сторону стены из шлакоблоков, заполняя все пространство пустыни до сияющей полосы горизонта, кишели зомби. Тысячи тысяч. На краю траншеи тоже топтались мертвецы, и, бросив взгляд в сторону задней части бетонного здания, Бенни увидел еще нескольких.

Никс сказала:

— Джо говорит, что сейчас их примерно 200–300 тысяч. Когда люди умирают, их опускают в траншею и оставляют там, чтобы они могли бродить на свободе. Монахи молятся о них несколько раз в день.

— Ну а как же самолет? Лаборатория?

Никс опустила ладонь в вырез своей блузки и вытащила серебряный свисток на цепочке.

— Узнаешь? Это собачий свисток жнецов. Ультразвуковой. И зомби идут на него. — Она махнула рукой. — Видишь те башни? Когда самолет собирается взлететь или приземлиться, они начинают издавать ультразвуковые волны. Зомби идут на сигнал в сторону башен и освобождают взлетную полосу. Я уже два раза видела, как это происходит. Потрясающее зрелище.

— Собачьи свистки, — сказал Бенни. — Это изобретение, достойное умного воина. Том бы одобрил.

Никс кивнула.

— А что происходит там? — Бенни указал на бетонное здание.

Никс уже собралась ответить, но внезапно от ее напускной отваги не осталось и следа, и ее лицо исказило глубокое горе. Она закрыла лицо ладонями, сотрясаясь от рыданий.

— Эй… эй… Никс, в чем дело?

Никс обернулась и обвила его руками за шею, рыдая, как недавно в разрушенном самолете. Но сквозь рыдания она что-то пыталась сказать ему.

— Там они работают над созданием лекарства, Бенни. Они пытаются. После того как мы отдали им результаты исследований, которые нашли в самолете, они надеются, что смогут изобрести вакцину. Думают, что смогут остановить эпидемию… победить болезнь…

— Но это же отлично, Никс, — сказал Бенни, гладя ее по спине.

Но она покачала головой.

— Никс? Что… что не так?

И внезапно он все понял.

Все вспомнил.

И это воспоминание острым клинком пронзило его сердце.

— Никс, — прошептал он, и его голос сорвался. — Никс… где Чонг?

Она прижалась к нему:

— Они пытаются, Бенни. Делают все возможное. Но… ему очень плохо. Он уже…

Никс умолкла, не в силах говорить.

Но Бенни больше и не мог ее слушать.

Они обнялись и бессильно опустились на колени.

Это был ад.

Лайла все хорошо понимала.

И что такое ад, Потерянная девушка знала не понаслышке. Она жила в нем всю свою жизнь.

Когда разразилась Первая ночь, она была совсем маленькой, но навсегда запомнила панику и бесконечное бегство. Пронзительные вопли. Кровь и смерть.

Она видела, как умерла мать в тот момент, когда ее сестра Энни с громким криком появилась на свет. Она помнила ужас и смятение других беженцев, когда ее мать вернулась оттуда, куда уходили человеческие души и откуда возвращались бездушные существа. Она помнила, что они сделали, что должны были сделать. Лайла вопила тогда до потери голоса. И эти вопли вдребезги разбили ворота в ад.

Она помнила, как жестоко обошлись с Джорджем Чарли Кровавый Глаз и Молот, а затем схватили своими грубыми руками ее и Энни. И приволокли в Геймленд.

Для боев в зомби-ямах.

Она помнила, как вернулась в Геймленд, чтобы спасти Энни, но ее там уже не было. Осталось лишь существо в обличье прекрасной маленькой Энни.

И Лайла помнила, что ей пришлось тогда сделать.

И помнила каждый день тех долгих одиноких лет, последовавших потом.

Ад?

Лайла знала, что такое ад.

Он не мог научить ее ничему новому и обмануть ее тоже не мог.

Она сидела на краю постели Чонга, наблюдая за странными аппаратами, подключенными к его телу, издававшими гудки и свист. Но с каждым разом гудки делались все реже, а свист напоминал легкий шепот.

Лайла сжимала ледяные ладони Чонга. Его глаза уперлись в потолок, но теперь они стали молочными, радужная оболочка превратилась в размытую мешанину коричневого, зеленого и черного оттенков. Зрачки были размером с булавочную головку, а белки глаз покрывала тончайшая сетка из темных сосудов.

С металлического изголовья кровати свисали флаконы для капельниц с лекарствами и химическими препаратами, из них по венам Чонга разливались какие-то неведомые вещества. На его руке виделось множество темных пятен от уколов. Слишком много уколов.

Лайла отказалась носить костюм химзащиты. Врачи предупредили, что в таком случае она рискует навсегда остаться в этом здании. Врачи не могли дать гарантий, что она выйдет из лаборатории здоровой. И, возможно, инфекция, которая поселится внутри ее организма, сможет довершить то, что не удалось «Жнецу» и другим опасным болезням. Окончательно стереть человечество с лица земли. Люди, работавшие в лаборатории, жили в изоляции, никогда не прикасаясь к открытым участкам кожи своих коллег, избегая даже рукопожатий. Целыми днями они носили костюмы химзащиты и раздевались, лишь оказавшись в непроницаемых капсулах своих спален.

Но Лайле не было до этого дела.

Если она заболеет и умрет, что с того?

Она знала, что будет не одинока в царстве смерти.

Она прислушивалась к гудкам аппаратов и мысленно требовала, чтобы Чонг боролся.

«Борись.

Не сдавайся».

— Не вздумай сдаться, глупый городской увалень, — прорычала она.

Но с каждым мгновением эти гудки, эти электронные признаки жизни делались все слабее и слабее.

И внезапно до нее донесся резкий и бесконечный гудок, исходящий от кардиомонитора.

Казалось, это был самый оглушительный звук на свете.

И лишь ее собственный бесконечный крик боли в душе был еще громче.

Похоже, ад все-таки сыграл с ней напоследок злую шутку.

Бенни и Никс стояли на краю траншеи, а солнце заходило над миром, и звезды загорались на небе. Траншея была длиной в шесть метров. Но с тем же успехом она могла простираться и на десятки километров. И на десятки тысяч километров.

Они смотрели на высокое здание, освещенное электрическим светом, разгоняющим темные тени, которые окутывали его стены.

Они не сводили глаз с большого окна с левой стороны здания.

Час назад они видели в окне силуэт Лайлы.

Но больше она не появлялась.

И они даже не обернулись, когда неподалеку, урча, остановился квадроцикл Джо. Они слышали, как он заглушил мотор, слышали, как негромко гавкнул Гримм и хруст подошв Джо по гравию, но они по-прежнему не сводили глаз с освещенного окна.

— Послушайте, — мягко произнес Джо. — Я только что привез оставшиеся материалы, которые вы нашли в самолете. Ученые уже занимаются ими. Это именно то, что им было необходимо. Это… — Он осекся.

— Убирайтесь, — сказал Бенни. В его голосе прозвучало безразличие.

Джо обошел их сзади и встал прямо перед ними, заставляя обратить на него внимание. А затем присел на корточки, уперев локти в колени. Гримм стоял рядом, его темные глаза казались влажными.

— Я хочу, чтобы вы двое меня выслушали, — сказал Джо. — Поговорим начистоту прямо сейчас, ладно? Я знаю, что вы страдаете. Я знаю, почему вы ушли из Маунтинсайда. И понимаю, почему искали самолет. Знаю, что это для вас значит. Найти место, которое было бы лучше вашего родного города. Шанс обрести настоящее будущее. Я все понимаю. Когда-то я поступил так же. Судя по всему, и Том был того же мнения, а иначе никогда бы не ушел из города и не взял бы вас с собой.

— Вы ничего не знаете, — возразила Никс.

— Нет? Я слишком хорошо это знаю, — сказал Джо. — Вы ушли из города, который почти умер. Маунтинсайд и оставшиеся из девяти городов лишь с виду казались живыми. Всем это известно. И вы знали это и потому сбежали. Хотели отыскать место, где можно начать жизнь заново и совершить нечто важное.

Бенни взглянул на него. Том говорил почти то же самое.

— И вы это сделали, — сказал Джо.

— Нет, — ответила Никс.

Где-то вдали послышалось жалобное завывание койота на восходящую луну.

— В самолете вы нашли материалы серьезных исследований, — сказал Джо. — Возможно, именно благодаря вам, детишки, удастся спасти этот мир.

— Слишком дорогую цену мы за это заплатили, — откликнулся Бенни.

Джо вздохнул и встал. А затем поднял голову к звездному небу.

— Ночь выдалась длинной, — мягко произнес он, — и нас еще ждут долгие часы мрака. Но…

Он отвернулся, и Бенни спросил:

— Что — но?

Джо печально улыбнулся ему:

— Какой бы долгой ни была ночь, солнце всегда восходит.

Он кивнул им, щелкнул языком, подзывая Гримма, и медленно направился прочь. Сел на квадроцикл и завел мотор.

Они смотрели ему вслед.

Никс обернулась к Бенни.

— Он прав? — спросила она.

Бенни покачал головой:

— Не знаю.

Он обнял ее за плечи, и они снова уставились на освещенное окно.

А звезды становились все ярче, прожигая дырки на темном холсте неба.

Святой Джон стоял на скале, откуда открывался вид на темную дорогу. Брат Питер застыл рядом, скрестив руки за спиной и задумчиво склонив голову. Это была чудесная ночь, небо сияло миллиардами звезд и крошечным лунным диском. В траве стрекотали сверчки, а во мраке охотились совы.

Святому нравились эти дикие просторы. За долгие годы пустыня отвоевала часть дороги, но все же она по-прежнему была здесь, маня в сторону горной гряды, отделявшей Неваду от Калифорнии.

— Девять городов, — пробормотал святой Джон. — И место под названием Маунтинсайд.

— Слава тьме, — откликнулся брат Питер.

Святой Джон поднял руку, простирая ладонь к лунному диску, а затем указал длинным, изящным пальцем на дорогу. На северо-восток.

Пустыня у него за спиной была подобна морю бурлящего мрака. Жнецы возникали из темноты и, поравнявшись с братом Питером, строились в семь аккуратных рядов. А затем двинулись по дороге следом за своим предводителем. Кто-то молился, кто-то пел. Через двадцать минут армия жнецов прошла мимо того места, где стоял святой.

Тысячи и тысячи жнецов.

Те, кто считал, что с концом света их жизнь утратила смысл, теперь были убеждены, что все дороги вели сквозь страдания к исцеляющей тьме. Те, кто утратил веру в этот мир, полный болезней, смерти и бесконечной борьбы, теперь воспряли, воодушевленные целью — исполнением божьей воли. Многие из них когда-то сами сражались со жнецами, а потерпев поражение, узрели истину и теперь с оружием в руках служили Танатосу, слава его тьме.

Потерянные обрели себя.

Слепые — прозрели.

Последняя армия мира маршировала вперед, чтобы сразиться в последней битве. Единственной битве, которая имела значение. Той, что была призвана спасти человечество от греха.

Святой Джон дождался, когда последние бойцы вышли на дорогу. А потом закрыл глаза и поднес к губам серебряный свисток, поцеловал его и дунул изо всех сил.

И за спиной у него вторая волна, но в десятки раз мощнее, чем армия жнецов, двинулась вперед. Если жнецы казались морем, то это был океан, в мощном приливе обрушивший свои воды на землю в свете задумчивой луны. Сверчки испуганно смолкли, потревоженные стонами, исторгнутыми из десятков тысяч мертвых глоток.

Святой Джон улыбнулся.

Впереди их ждали девять городов.

И безбожные души томились, ожидая, когда им укажут истинный путь.

Его жнецы откроют красные врата в плоти каждого мужчины, женщины и ребенка.

А затем серые люди уничтожат их плоть и кости.