Пленник золотой любви

Глава 7. Завещание

Выпитая “бадейка” овечьей крови не принесла мне успокоения. Стоя у кухонного окна, я глядел на пополневшую луну, качающуюся в ажурном облаке, и обдумывал план действий.

Беда стояла на пороге избушки… Нет, она уже занесла ногу, чтобы его переступить. Нужно было вытолкнуть ее на улицу и плотно закрыть дверь.

– Филипп не мог не оставить потомства, – судорожно размышлял я. – Тогда пророчество Адской Птицы оказалось бы пустыми словами, а Шенигла понапрасну ничего не говорила.

Как выяснилось, Филипп завещал все свое имущество главарю местной банды – бизнесмену Джанику Саркисову по прозвищу Дырявый Джо. В конце девяностых годов во время перестрелки с конкурирующей бандой в голову Джаника угодила шальная пуля. Саркисов выжил, и даже возгордился наличием у него в черепушке залатанной дыры, но опасное ранение не прошло бесследно – с тех пор бандита начала подводить память. Джаник забывал недавние события из своей жизни. Поэтому он взял за правило всегда носить с собой блокнот для важных пометок.

Летописи Дырявого Джо могли бы перекочевать в толстенные тома уголовных дел, если бы у начальника Волочаровского УВД Виктора Свербилкина возникло желание устроить обыск в его коттедже. На счастье Джаника, известный в городе добряк и весельчак Свербилкин был человеком совестливым. Он считал, что даже ради торжества закона было бы нехорошо воспользоваться недугом школьного приятеля, с которым они сидели за одной партой. К тому же Джаник тоже помогал поддерживать правопорядок, не давал обнаглеть и разгуляться уличной шпане. Городские власти в некотором роде гордились тем, что в Волочаровске есть свой собственный мафиози, который никому сильно не мешает, даже участвует в благотворительных акциях, и с которым всегда можно по-дружески договориться.

По человеческим меркам решение директора мясокомбината составить завещание в пользу Саркисова считалось закономерным. Филипп и Джаник были давними приятелями и вместе проворачивали финансовые авантюры. Вот только по неписаным правилам волшебного мирка Филипп обязан был соблюсти отцовский завет и оформить наследство на сына.

Я беспокоился о том, чтобы богатство Филиппа досталось его сыну, не потому, что пообещал Лаврентию заботиться о его семье. Перспектива остаться без еды была мощным стимулом для защиты прав незнакомца. Трусливый разбойник Джаник не захочет враждовать с вампиром, но вдруг однажды он забудет о том, что я вообще живу в городе и меня нужно кормить. Напоминать ему обо мне будет некому. Последний мой защитник Даппо пострижется в монахи и удалится в буддистский монастырь, затерянный в непроходимых горах Тибета.

Я проник в охраняемую часть города, загроможденную роскошными дворцами. На картах местности она обозначалась как элитный микрорайон “Крутой берег”, а волочаровские обыватели прозвали ее “Долиной нищих”.

Кустами я подобрался к усадьбе Лаврентия. Напротив калитки стоял белый внедорожник “Лексус”. Его ксеноновые фары освещали половину улицы.

Сатибо кого-то ждал. Он беспокойно гладил светло-коричневый руль, слушая бодрые американские ритмы, и смотрел на блестящий асфальт дороги. Недавний дождь будто не коснулся его чистейшей машины. Только на подкрылках и на краях литых узорчатых дисков виднелась засохшая грязь.

Жемчужно-белый “Лексус” был визитной карточкой Сатибо, подчеркивал его элегантность и респектабельность, помогал кружить девушкам головы. Удивительно, что самурая не радовало внимание поклонниц. На большинство людей он смотрел, как говорится, волком, но в общении демонстрировал хорошее воспитание и не был уличен в публичной грубости.

Забота Сатибо о лоске белого “Лексуса” казалась мне маниакальной. Едва различимая царапинка на эмали или пятнышко в салоне приводили его в ужас. А уж если на капот запрыгнет кошка или капнет птичка… О, это была трагедия похлеще древнегреческого эпоса.

Скоро калитка выплюнула на дорогу тоненькую фигурку Юми, распутной сестры Сатибо. Она коллекционировала богатых мужчин с жадностью нищей авантюристки, несмотря на то, что о бедности имела весьма смутное представление. Назвавшись для саморекламы гейшей, Юми извратила японскую традицию. Она танцевала голышом в ночном клубе Джаника Саркисова и там же проводила чайные церемонии, выбирая очередного спонсора из числа пожилых семьянинов. Юнцы и холостяки ее не интересовали.

Спонсоры Юми делились на три категории. Одни мужчины понимали, что тайные встречи – не что иное, как деловое сотрудничество, за которое надо щедро платить. Другие наивно считали, что заслужили ее внимание благодаря личным качествам, не связанным с их материальным положением и карьерой. Третьи интуитивно подозревали, что загадочной красотке что-то нужно от них, только не понимали, что именно они могут ей предложить.

Хуже всего приходилось тем мужчинам, которые влюблялись в Юми. Стоило спонсору проговориться о любви или начать преследовать “гейшу”, уверяя, что он готов бросить семью, та с поразительной жестокостью отлучала его от поклонения себе. Обычно ей было достаточно пары-тройки болевых приемов и угрозы привести в негодность орудие измены.

Сердцевидные губы, раскосые округлые глаза, высокие тонкие брови и черные капли ноздрей короткого носа Юми казались нарисованными на ее светлом лице. Изредка по ее щекам разливался легкий розовый румянец. На ней был сиреневый костюм: пиджак и короткая юбка с белыми оборками. Черные туфли на платформе и шпильках скользили на мокром асфальте.

Своего звериного обличья обольстительная красавица стеснялась. Нечасто я видел ее пробегавшей по лугу лисичкой, снежно-белой с темно-серыми полосками вдоль хребта и на щеках.

Сатибо открыл перед сестрой дверцу машины, взял у нее фиолетовый зонт с тростниковой ручкой и убрал его в пакет.

– Сколько ему осталось? – спросил он с презрением нерадивого слуги к надоевшему хозяину.

– Немного, – Юми прыгнула в кресло. – Не больше дня. Тает как спичка. Сэнсэй весь светится от счастья. Он меня закопал своими небесными планами. Слышать не могу о Тибетском монастыре.

– У нас тоже есть мечты. Почему бы нам не уважать чужие? Мне приснилось, что Майкл, штатовский родственник Сэнсэя, протолкнул меня в Вашингтонский археологический университет. Там я получил вторую вышку и отправился с экспедицией в леса Амазонии на поиски индейского золотого города.

– Э-э. Куда тебя занесло. Тоже мне, Индиана Джонс, – Юми вынула жевательную резинку изо рта. – Ты не забыл, что в Южной Америке есть вампиры? Не только милые летучие мышки, но и большие злые кусаки, которых мы не любим.

Она засмеялась.

– Это не проблема, – хмуро возразил Сатибо. – А ты сама куда планируешь устроиться?

– В Голливуд, – механически выпалила Юми – Хочу сниматься в кино. Представь афишку: Юми Яматори – Брюс Ли реинкарнировался в женщину.

– У Майкла нет знакомых в Калифорнии.

– А у меня – будут. Думаешь, я не найду режиссера, который захочет снимать меня в кино и снимать с меня одежду?

Сатибо молча отвернулся.

– Ты заказала билеты? – поборов недовольство образом жизни сестры, он заставил себя посмотреть на нее.

– На среду, – Юми пощелкала красными ногтями. – Надо валить отсюда как можно быстрее.

– Я не могу уехать раньше, чем на следующей неделе.

– Послушай меня хоть раз, братишка. Если мы в среду отсюда не свалим, мы никогда отсюда не свалим. Перебои волшебного излучения прекратятся. Нас аномальная зона не выпустит.

– Я не уеду из Волочаровска, пока не завершу все дела. Нельзя бросать маму в такое сложное время. Я тебя не понимаю, Юми. Разве для тебя ничего не значит честь нашей семьи?

– Нет, Сатибо. Ничего. Для меня имеет значение благополучие нашей семьи. Абстрактных понятий чести и совести я не признаю. Мама сама захотела остаться. Никто ее не бросал.

– Сначала я должен убить вампира и найти его клад, – Сатибо сжал пальцы на руле. – Штаты подождут.

“Вот почему он ко мне прицепился, – попятившись, я наткнулся на колючий куст шиповника. – Причина не в убийстве его отца и прадеда. Ему нужен клад”.

– Мы это успеем, – Юми повысила голос. – Давай сначала закрепимся в Штатах. Пусть вампир успокоится. Потом мы найдем колдуна, умеющего управлять туманным порталом. С ним мы сможем кенгурами скакать из Калифорнии в Волочаровск и наоборот хоть десять раз на дню. Мы станем неуловимыми мстителями, убьем любого врага без проблем. Вампира пока оставим в живых. Он может забыться и привести нас к сокровищу. Если мы его сейчас грохнем, то никогда не узнаем, где он спрятал клад.

– Мне легче найти клад покойника, – Сатибо завел автомобиль. – Дар поможет.

– А если дар подведет? И потом, мы даже не понимаем, как убить эту тварь. На нем сверхпрочная магическая защита. Ультрафиолет его не берет. Осиновая смола, наверное, тоже.

– Я узнал о надежном средстве. Скоро его получу, – зловеще ухмыльнулся Сатибо.

“Лексус” поехал к будке охраны – слишком быстро, чтобы его можно было незаметно преследовать. Кроме того, меня отвлек громкий скрежет задвижки.

С замками возился Даппо. Перейдя на другую сторону дороги, я негромко постучал по железу, и предводитель самураев бесстрашно выглянул из-за калитки.

– Простите меня за намерение побеспокоить вашего хозяина, Сэнсэй, – молитвенно сложив руки на груди, защебетал я. – Был бы весьма польщен вашей любезностью, если бы вы допустили меня проститься с ним. Филипп Лаврентьевич много меня облагодетельствовал. Неприлично без прощальной речи отпустить его в последний путь.

– Заходи, Тихон, – по привычке осмотревшись, Даппо впустил меня в сад и проводил к черному ходу через яблоневую аллею.

Бесцветная пленка на стеклах дворца отливала перламутром в свете садовых фонарей. Сын вампира предусмотрительно оберегал себя от южного солнца.

По узкой винтовой лестнице в темном пролете мы поднялись на второй этаж, вышли за железную дверь, замаскированную осенним этюдом, и оказались в спальне Филиппа.

– Тихон пришел проститься с вами, господин, – коротким жестом Даппо остановил меня. – Могу я оставить вас наедине?

Он подошел к широкому хозяйскому ложу, где под спудом мягких одеял покоилось тщедушное тело. На прикроватной тумбе стоял хрустальный бокал с кровью бройлерного цыпленка.

– Иди, – прохрипел Филипп, приподняв костлявую руку.

На его сморщенном лице застыла гримаса презрения, оставив потрескавшиеся губы некрасиво растянутыми, а впалые глаза – сощуренными.

Даппо вышел через парадную дверь. Я приблизился к изголовью.

– Зачем ты пришел, Бродячий Пес? – выправив лицо, насмешливо проскрипел Филипп. – Не проститься же со мной захотел. Так чего тебе надо? Испугался, что Джаник не будет снабжать тебя провизией?

– Я не боюсь Дырявого, – спокойно ответил я. – Меня привел к тебе клятвенный долг. Я поклялся твоему отцу заботиться о его потомках. В завещательной интриге намерен отстаивать интересы твоего законного наследника. Уверен, у тебя есть сын. Иначе быть не может.

– Может, – Филипп усмехнулся. Из мрака иссохшего рта выскользнули длинные желтые клыки – его последние собственные зубы. – У меня дочь. Я вижу, ты удивлен. Не ожидал сюрприза? Так вспомни, что Шенигла про нее говорила. Моя дочурка устроит здесь трам-тарарам, кромешный ад.

Вот уж не предполагал, что пророчество Шениглы сбудется так скоро. Для меня это было равносильно ожиданию конца света – когда его обещают каждый год твоей вечной жизни, ты перестаешь верить ученым людям и потому рискуешь прозевать его настоящее приближение.

Я вспомнил последний разговор Шениглы и Лаврентия накануне его смерти. Зашелестела в памяти скрипучая речь Адской Птицы.

– Дарована ей будет великая колдовская сила, – говорила пернатая ведьма о наследнице Лаврентия. – Дарована будет и особая власть над упырями. Она завершит твой начаток. На месте сем положит сердцевину упыриного царства… Та женщина зовется Кромешною Тьмою. Непобедимой и бессмертной. Она повергнет зачарованную землю во мрак. Всех людей, всех тварей, за коих трясется моя сестрица, погубят ее слуги. Наступит время нашего торжества.

Я понимал, что придется убить исчадие зла, когда поклялся Бажене защищать волшебный край. Ад на полюбившейся прекрасной земле был мне не нужен.

История повторялась витком спирали. Я вновь стал частью борьбы за выживание в вампирском мирке: кто-то собирается убить меня, а кого-то собираюсь убить я, как в старые недобрые времена.

– Во всем виновата Маринка. Хитрая стерва… – Филипп выразился бы жестче, если бы его не смущал мой культурный тон. – Зоотехничка из деревни. Мы с ней встретились на отдыхе в Крыму. Я притворялся женатым, носил золотое кольцо. Я ей сказал четко и ясно: “Никаких детей”. А она мне: “Что ты, какие дети?” Наврала про бесплодие. Если бы знал, что одинокая дуреха мечтает родить от городского интеллигента, я бы… – он прокашлялся и растянул сизые губы в улыбке. – Ее, видишь ли, не устраивали местные пьянчуги. Она боялась их генов… Ха – ха. Вот и получила хрен пойми чего вместо ребенка. Как родила, прислала телеграмму. Денег, мол, у тебя не прошу, но знай, что в деревне Питюкино Ленинградской области растет твоя дочка Лиза… Так двадцать лет подряд Маринка мне письма шлет. Я никогда на них не отвечал. Самое интересное письмо она прислала в июне позапрошлого года – сообщила, что дочка поступила в юридический институт. Разогналась, что я оплачу дорогостоящую учебу. Я ей в первый раз написал ответ: “Шиш тебе без масла, дура”.

– Это нехорошо, Филипп, – я покачал головой. – Не мне тебя учить, но подумай сам: за всю жизнь ты не совершил ни одного богоугодного дела. Скоро твоя душа покинет земную обитель. Страшный Суд нельзя подкупить. Ты предстанешь перед Господом не с иностранной валютой в карманах, а с горой смертных грехов на закорках. Одумайся, пока не пробил час. Твоя дочь живет в нищете. Оставь наследство ей, а не Джанику Саркисову. У него денег не то, что куры не клюют – гуси давно обклевались.

– Ей нельзя сюда приезжать. Всякое может случиться, – Филипп многозначительно посмотрел на стакан с кровью. – Я хочу, чтобы она была человеком.

– Лучше ли будет, если там ее найдут вампиры? Или если там в ней проснется жажда крови? В нашем сообществе принято обучать новичков. Мы не выпускаем их в опасный мир, пока не подготовим к тяготам вампирского бытия. Переделай наследство, Филипп. Я буду присматривать за твоей дочерью, помогать ей, и сохраню тайну ее происхождения.

– Не уверен, что тебе можно доверять, Тихон.

– Ты прожил больше ста лет. Иное доказательство излишне, – с притворным коварством усмехнулся я.

– Даппо! Даппо! – громко прохрипел Филипп.

Сэнсэй вбежал, держа наготове обнаженный меч.

– Тащи нотариуса! Живо! Я меняю завещание!.. А его, – Филипп указал на меня трясущейся левой рукой, – выведи вон.