Пленник разума

Ему было так холодно и плохо — неясно, невыносимо, не по-человечески плохо. Слабость проникала в кровь и кости, отдавалась в голове и сердце. Очертания окружающих предметов расплывались, будто в тумане. Зато он видел нечто… совсем иное и видел это с головокружительной ясностью, объяснения которой не было. Теперь он различал причины и следствия так же четко, как раньше видел траву и деревья. Но все это словно бы принадлежало иному миру, далекому, равнодушному.

Перед ним выплыли очертания двери. Без единой мысли, машинально он потянулся к звонку.

Звонок отозвался короткой трелью…

Растерянно почесывая затылок, Джон Фаулер таращился на выключатель. Некоторое время назад непонятно почему выключатель вдруг заискрился и перегорел. А десять минут назад Фаулер отключил главный рубильник, отвинтил стенную плиту и принялся ковыряться отверткой в затейливо проложенных проводах. Но тщетные попытки ремонта только укрепили его подозрения: выключатель сломался окончательно и бесповоротно. Выключатель, как и прочая техника в доме, был устроен так, чтобы в случае поломки менялся весь предмет целиком.

В тот день Фаулер вообще был склонен раздражаться по пустякам. Он ждал одну гостью и хотел, чтобы дом выглядел на все сто. Он уже столько времени охотился за Вероникой Вуд, но сегодняшняя встреча должна была сдвинуть дело с мертвой точки. Во всяком случае, Фаулер очень на это надеялся.

Он быстренько черкнул себе напоминание не забыть купить сменные тумблеры. И не успел звонок смолкнуть, как Фаулер был уже в прихожей. С улыбкой на губах он распахнул входную дверь. Но на пороге оказалась вовсе не Вероника Вуд. Там стоял человек без лица.

Именно так подумалось Фаулеру, и во все последующие месяцы эта фраза еще не раз возникала у него в голове. Пока же он просто стоял и смотрел на пустоту. Незнакомец тоже глядел на него, но как-то странно, словно ничего перед собой не видел. Черты лица незваного гостя были настолько обычными, что могли бы служить универсальным слепком среднего человека, — в них не было ничего запоминающегося, ничего создающего индивидуальность. «Даже если бы мы встречались раньше, — вдруг подумалось Фаулеру, — все равно я бы его не узнал». Ведь нельзя узнать человека, которого на самом деле не существует. А этого человека именно что не существовало. Все признаки характера, всякие черты личности были стерты неведомой силой. Абсолютная пустота снаружи…

И судя по всему, внутри тоже, ибо незнакомец вдруг покачнулся и без сил рухнул прямо на руки Фаулеру.

Машинально подхватив падающее тело, Фаулер ужаснулся его легкости.

— Эй!.. — окликнул было он, но, осознав неуместность подобных окликов, попытался задать какие-то вопросы.

Ответов, разумеется, не последовало. Незнакомец был в глубоком обмороке.

Фаулер скривился и, выглянув в дверь, оглядел улицу. Никого. Пришлось перетащить гостя через порог и положить на кушетку. «Просто отлично, — пронеслось у Фаулера в голове. — Вероника появится с минуты на минуту, а тут вваливается это чудо бестелесное».

Бренди, влитый в рот незнакомца, оказал магическое воздействие. Щеки неведомого гостя, правда, так и не порозовели, но глаза его распахнулись и уставились на хозяина дома пустым, непонимающим взглядом.

— Вы в порядке? — поинтересовался Фаулер, едва сдержавшись, чтобы не добавить: «Вот и отлично. Тогда вали домой».

Ответом был очередной вопросительный взгляд. Фаулер поднялся, намереваясь вызвать врача, но вдруг вспомнил, что видеофон до сих пор не привезли. Вот оно, будущее: искусственный дефицит пришел на смену реальному. Сырья было навалом, и покупатели стали слишком избалованны. Поэтому их посадили на своего рода диету, чтобы пробудить аппетит и развязать кошельки. Видеофон появится, только когда компания решит, что Фаулер уже достаточно подождал.

К счастью, всегда имелся запасной вариант. Пока есть электричество, он может включить аварийный режим и получить все, что нужно, в том числе и комплект для оказания первой помощи. Домашние средства вроде пошли на пользу нежданному пациенту. Но потом бренди, должно быть, достигло какого-то нервного центра, который отвечал за желудок. Человека вырвало.

Некоторое время спустя Фаулер вывел гостя из ванной и положил на кровать в комнате со сломанным выключателем. Вскоре незнакомцу действительно полегчало. Он сел и с надеждой уставился на Фаулера. И все. На вопросы он просто не отвечал.

Прошло десять минут, а человек без лица продолжал сидеть, глядя перед собой пустым взглядом.

Снова зазвенел звонок. Фаулер, убедившись, что умирать его гость не собирается, почувствовал облегчение. Но вместе с этим проснулось возмущение. Какого черта этот парень вломился в его жизнь именно сейчас? Да и вообще, откуда он взялся? До ближайшего шоссе топать целую милю по грязной дороге, а на туфлях незнакомца нет и следа пыли. К тому же это отсутствие внешности вызывало непонятную, неприятную тревогу. Именно отсутствие, а как еще назвать подобное? Деревенских дурачков частенько называли неполноценными, но тут ни о каком кретинизме не могло быть и речи. Незнакомец скорее походил…

На кого?

По спине Фаулера пробежали мерзкие мурашки. Но тут повторный дверной звонок напомнил ему о Веронике.

— Подожди. Все будет хорошо. Просто подожди тут. Я скоро буду.

В тусклых глазах мелькнул вопрос.

Фаулер обвел взглядом комнату.

— Если хочешь, на полках есть книги. Или можешь разобраться вот с этим. — Он ткнул пальцем в выключатель. — Если что понадобится, зови.

С этими словами Фаулер выскользнул из комнаты и затворил за собой дверь. В конце концов, разве он сторож брату своему? И не для того он столько дней приводил дом в порядок, чтобы сейчас все его планы полетели в тартарары из-за нежданного вторжения.

Вероника ждала на крыльце.

— Привет. — Фаулер постарался принять как можно более гостеприимный вид. — Не заблудилась? Заходи, заходи.

— Твой дом торчит, как порезанный палец, — сообщила она. — Здравствуй. Значит, это и есть жилище твоей мечты?

— Оно самое. А когда я научусь наконец анализировать свои желания и мечты, мой дом станет просто идеальным.

Фаулер помог ей снять плащ, и они прошли в гостиную. Комната по форме своей напоминала жирную запятую, а ее стены были сделаны из трехслойного герметичного стекла. Поцеловать гостью Фаулер так и не решился — Вероника казалась какой-то напряженной. А жаль. Но можно попробовать предложить ей выпить…

— Да, пожалуй, — кивнула она. — А потом ты покажешь мне свое жилье.

Фаулер вступил в отважный бой с многофункциональным баром. По идее, этот бар должен был сам разливать и смешивать коктейли (в него был встроен специальный вертящийся диск), но изнутри донеслось только бряцанье бьющегося стекла. Так что пришлось Фаулеру прибегнуть к более традиционному способу.

— Виски с содовой? Вообще-то в теории механический дом идеален для жизни. Если б только его воплощение на практике было так же идеально… К сожалению, замысел не всегда соответствует реальности.

— А мне нравится эта комната, — призналась Вероника, развалившись в воздушном кресле. С бокалом в руке она разом почувствовала себя увереннее. — Вся такая плавная, изогнутая… И окна очень миленькие.

— Все дело в мелочах. Стоит полететь одному предохранителю, и приходится менять целую систему… А окна — я их сам выбирал.

— Вот только пейзаж не удался.

— К сожалению, тут ничего не поделаешь. Куча правил и запретов в этом строительстве. Я хотел было построить дом на холме в пяти милях отсюда, но, как выяснилось, местные законы это запрещают. А ведь это не обычный дом. Он, конечно, не венец экстравагантности, но все-таки! Однако с таким же успехом я мог бы предложить построить вычурное строение в духе Фрэнка Ллойда Райта в каком-нибудь заскорузлом Вилльямсбурге. Хотя все в моем доме устроено очень удобно и функционально…

— Вот только виски не приготовишь.

— Мелочи жизни, — отмахнулся Фаулер. — Дом — весьма сложный механизм. Конечно, вначале приходится подчищать всякие мелкие неисправности. Я их потихоньку и подправляю. Я тут прямо на все руки мастер. Может, показать дом?

— Ну, давай, — вздохнула Вероника.

Фаулер, разумеется, надеялся услышать в ее голосе больше энтузиазма, но пришлось довольствоваться и этим. Он повел гостью по дому. Изнутри особняк выглядел намного просторнее, чем снаружи. Разумеется, ничего выдающегося, но — в теории — весьма функциональная система, совершенно не похожая на традиционные коттеджи с чердаками, подвальчиками, ванными и кухнями, в которых пользы не больше, чем в аппендиксе.

— Кстати, — комментировал Фаулер, — по статистике большинство несчастных случаев происходит в ванных комнатах и на кухнях. Но мой дом устроен так, что вероятность подобного абсолютно исключена, и…

— А это что? — поинтересовалась Вероника, открывая дверь.

Фаулер скривился.

— Гостевая комната. Единственный промах. Наверно, будет просто кладовой. Тут нет ни одного окна.

— И свет не работает.

— Ах да, совсем забыл. Это я выключил рубильник. Сейчас все будет!

И он устремился к нише с пультом управления домом, дернул рубильник, после чего стрелой полетел обратно. Вероника тем временем разглядывала комнату, со вкусом убранную под спальню. Несмотря на отсутствие окон, комнатушка благодаря тонированным и умело спрятанным флуоресцентным светильникам казалась просторной и светлой.

— А я тебя звала. Разве ты не слышал?

Фаулер с улыбкой погладил стену.

— Хорошая звукоизоляция. По всему дому. Архитектор постарался на славу, вот только с этой комнатой…

— А что с ней не так?

— Да ничего, но представь себе: ты заходишь сюда, закрываешь дверь — и вдруг заклинивает замок. Терпеть не могу закрытые пространства.

— Со страхами следует бороться.

Эту фразу Вероника явно где-то вычитала. Усилием воли Фаулер подавил зарождающееся раздражение. Иногда эти ее вечные штампы так бесили… но Вероника была настолько красива, что он был готов мириться со всеми ее недостатками.

— Тут даже кондиционер имеется. — Он нажал на другой выключатель. — Правда, похоже на прохладный весенний ветерок? Кстати, о прохладе. И прохладительных напитках. Может, тебе налить еще капельку прохладного виски?

— Давай, — согласилась Вероника, и они вернулись в изогнутую гостиную.

Уже заметно стемнело. Девушка подошла к огромному, во всю стену, окну.

— Будет буря. По радио передавали, что ожидается сильная гроза. Я, пожалуй, поеду, Джонни.

— Так рано? Ты же только пришла.

— У меня назначена встреча. Да и вообще, завтра рано на работу.

Вероника работала моделью в агентстве «Кори» и пользовалась большим успехом. Фаулер отступил от непокорного автоматического бара и взял ее за руку.

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Вдруг в комнате стало тихо. Только свинцовые сумерки распластались за окном, и желтые холмы дрожали под порывами невидимого ветра. Вероника смотрела прямо ему в глаза.

— Я знаю, Джонни… То есть я чувствовала, что ты меня об этом попросишь.

— Ну и?

Девушка поежилась.

— Не сейчас.

— Но почему, Вероника? Мы знаем друг друга уже несколько лет…

— Просто… я не уверена, Джонни. Иногда мне кажется, что я люблю тебя. А иногда ты меня просто бесишь.

Он нахмурился.

— Не понимаю…

— Я не могу этого объяснить. Просто я… так тебя вижу. Ты либо очень милый, либо отвратительный. И сначала я хочу определиться. А сейчас мне пора — вон, дождь уже начинается.

С этими словами она выбежала на улицу. Фаулер поморщился — во рту стоял какой-то кисловатый привкус. Он налил себе еще виски и побрел к чертежной доске, на которой лепилось друг к другу множество набросков. Бред! Он неплохо зарабатывал, делая рекламу на заказ, даже смог обзавестись таким необычным домом…

Взгляд его неожиданно упал на один из эскизов. Незначительная деталька, которая потом станет частью большой композиции. С бумаги на него смотрела горгулья, прорисованная очень тщательно, со скрупулезной точностью, от которой делалось немножко не по себе. Вероника…

Но тут Фаулера озарило: гость! О нем-то он совсем позабыл! Фаулер резко поставил бокал. Во время экскурсии по дому он не стал показывать Веронике комнату, где содержался незнакомец, а потому совершенно забыл о своем странном госте. Плохо, очень плохо. Можно ведь было попросить Веронику прислать доктора.

Вот только, как выяснилось, гость совершенно не нуждался в услугах врача. Он увлеченно ковырялся в выключателе, ничуть, похоже, не заботясь о том, что его может стукнуть током.

— Осторожнее! — окликнул его Фаулер. — Эти провода под напряжением!

Незнакомец лишь наградил его пустым, ничего не значащим взглядом и снова потянулся к проводам под выключателем. Свет погас.

И вспыхнул вновь, осветив новый пасс руками.

В центре щитка не было никакого выключателя. Фаулер непонимающе заморгал.

— Что?!

Неуловимый жест. Свет погас. Еще жест.

— Что ты с ним сделал?

Никакого ответа.

Фаулер мчался в машине через шторм, бормоча проклятия в адрес всех радио- и электролюбителей. Рядом с ним с бессмысленной улыбкой сидел гость. Сейчас Фаулер хотел только одного — сбыть парня с рук. Ну, в этом поможет местный доктор. Или полицейский. Вернее, помог бы… Фаулер резко ударил по тормозам — дальнейший путь преграждали несколько камней, упавших на дорогу.

С трудом развернувшись и бормоча ругательства, Фаулер поехал домой.

Человек без лица тихонько сидел рядом.

Целых три дня они были отрезаны от мира. По счастью, в кладовке было достаточно снеди, а подземные линии электропередачи шторм не затронул. Водоочистной фильтр исправно превращал мутный ручей в кристально чистую воду, а радио работало в любую погоду, так что заказов у Фаулера было предостаточно. Но, несмотря на это, он практически не подходил к чертежной доске. Большую часть времени Фаулер посвятил изучению удивительной, просто невероятной конструкции.

Выключатель, созданный гостем, был абсолютно уникальным. Фаулер понял это, когда разобрал устройство. Гость разбил герметичный пластиковый щиток и каким-то хитроумным образом переплел несколько проводов. Подобное соединение не имело никакого смысла, и фотоэлементами, которые могли бы все объяснить, тут даже не пахло. Но факт оставался фактом: свет включался взмахом руки перед панелью выключателя и выключался, стоило махнуть рукой вниз.

Фаулер начал экспериментировать со светом. Похоже, из выключателя исходил некий невидимый луч длиной дюймов четырнадцать. На чуть большем расстоянии даже самые энергичные пассы не давали никакого эффекта.

Порядком заинтригованный, он попросил гостя поменять еще один выключатель. Вскоре свет во всем доме включался и выключался новым способом, но это отнюдь не приблизило Фаулера к пониманию проблемы. Он мог скопировать общую схему, однако сам принцип действия оставался тайной за семью печатями. От этого становилось несколько не по себе.

Так как Фаулер оставался запертым в доме целых три дня, времени на раздумья у него было предостаточно. Накормив гостя (как оказалось, пользоваться ножом и вилкой тот не умел), Фаулер попытался вызвать его на разговор. Почти безуспешно.

Но однажды незнакомец вдруг произнес:

— Забыл… забыл…

— Зато ты не забыл, как чинить проводку, — логично указал Фаулер. — Откуда ты такой взялся?

Незнакомец повернулся к нему.

— Откуда? — Молчание, а затем: — Когда? Время…

А еще как-то раз он взял в руки газету и вопросительно ткнул на год выпуска.

— Ага. — По спине Фаулера побежали мурашки. — Ты знаешь, что это за год?

— Неправильно… Забыл…

Фаулер воззрился на незнакомца. Тут его осенило: можно ведь обыскать карманы гостя! Вот только карманы отсутствовали. Костюм был вполне обычным, разве что немного странноватого фасона, но карманов в нем не было.

— Как тебя зовут?

Молчание.

— Откуда ты? Из другого времени?

Молчание.

Фаулер подумал о роботах. Он представил бездушный мир будущего, населенный автоматическими людьми. Но нет, тут дело в другом. Незнакомец, сидящий перед ним, был до ужаса нормальным. Пустым, как будто опустошенным. Нормальным?

Что такое норма? Что это за несуществующий символ, который, воплотившись в жизнь, обретает поистине чудовищное обличье? Ведь чем ближе человек к норме, тем более он безлик. Точно так же, как прямая, сокращаясь, превращается в точку, у которой нет почти никаких особенностей. Одна точка ничем не отличается от другой. Как и люди, приведенные к общему знаменателю в каком-нибудь невероятном году.

Норма.

— Ладно, — решил Фаулер. — Пока ты не вспомнишь свое имя, я буду звать тебя Норманом. Только я не верю, что ты действительно, э-э… точка. Ты не тупица. Уж по крайней мере в электронике ты мастер.

Скоро Фаулер открыл для себя и другие таланты Нормана. В один прекрасный день ему надоело смотреть на бесконечный серый дождь и унылый пейзаж за окном, но когда он попытался закрыть встроенные венецианские ставни, оказалось, что и они сломались.

— Попробовал бы архитектор пожить в одном из своих домов, — фыркнул Фаулер и, заметив Нормана, показал на окно.

Норман без всяких эмоций улыбнулся.

— Этот вид из окна. Мне уже надоело смотреть на дождь, а ставни не работают. Может, сумеешь их починить? А то за окном сплошная муть…

Некоторое время Фаулер терпеливо объяснял, чего хочет. Норман внимательно слушал его, но потом повернулся и удалился в комнату, номинально считающуюся кухней, хотя куда лучше оборудованную. Фаулеру оставалось только пожать плечами и сесть за чертежную доску. Немного погодя он поднял голову и увидел, как Норман возит по окну несколькими тряпками. Похоже, он решил покрасить окно водой. Фаулер фыркнул.

— Да я же не просил тебя его мыть! Я говорил о ставнях!

Норман поставил почти пустой таз на стол и выжидательно улыбнулся. К Фаулеру вернулась некоторая уверенность в ситуации.

— Ага, путешествия во времени, как же… Сбежал, небось, из сумасшедшего дома. И чем быстрее я тебя туда верну, тем лучше. Пусть только дождь прекратится… Интересно, а ты сможешь настроить видеофон? Черт, совсем забыл. У нас его пока нет. Да и, подозреваю, с ним ты не справишься. С выключателем тебе просто повезло.

Он всмотрелся в дождь и подумал о Веронике. И увидел ее перед собой, смуглую и стройную, со скромной полуулыбкой.

— Что?!

Голос Фаулера сорвался на хрип. Он сморгнул. Галлюцинации? Он снова глянул в окно — настоящая Вероника все еще стояла под домом. Норман улыбнулся, кивнул и ткнул пальцем в девушку.

— Ты тоже ее видишь? — недоуменно уточнил Фаулер. — Но этого не может быть. Она под окном… И она ведь промокнет! В конце концов, что…

В итоге промок только Фаулер, выскочивший без зонта под проливной дождь. Снаружи не было ни души. Заглянув в окно, он увидел знакомую комнату и бродящего по ней Нормана.

Вернувшись, он первым делом спросил:

— Это ты нарисовал Веронику на окне? Но ты же ее никогда не видел. К тому же она была совсем как живая. Да этого не может быть! Я просто потихоньку схожу с ума. Мне нужно спокойствие. Спокойно подумать в спокойной обстановке…

Он попытался взять себя в руки, и постепенно образ Вероники стерся. Теперь окно выходило на тихую, прохладную лесную поляну. Немного поразмыслив, Фаулер понял, в чем дело. В окне отражались его мысли.

Конечно, пришел он к этому выводу не сразу. Сначала он какое-то время экспериментировал с окном, пытаясь понять, что же происходит. На все вопросы Норман, как обычно, отмалчивался. Но в конце концов Фаулер догадался: когда он смотрит на окно и четко представляет себе что-то, на «защитном экране» появляется проекция его мысли.

Как будто бросаешь камушек в воду. Сначала идут круги, а потом водная гладь затихает. Поляна жила: в деревьях пролетал легкий ветерок, покачивая ветви, и листва играла на солнце. В голубом небе плыли облака. Внезапно Фаулер вспомнил, где он все это видел — много лет назад в Вермонте. Только разве в Вермонте растут секвойи?

Значит, это несколько воспоминаний, собранных воедино. И данная сцена изначально была такова в его мыслях. Представляя лес, он знал, что там будет ветерок, будут покачиваться ветки. Вот они и покачивались. Правда, все медленнее и медленнее — как будто внутри картинки заканчивался механизм завода.

Он снова напряг воображение. Пусть сейчас будет берег озера в Чикаго. По дороге заскользили машины. Он хотел было заставить их ехать задом наперед, но только заработал головную боль. Возможно, он и мог изменять нормальный ход событий, но мозг его наотрез отказывался воспринимать происходящее в обратном порядке. Фаулер вновь сконцентрировался и увидел, как на стекле возник берег моря. Хорошо, подумал он, посмотрим, через какое время картинка совсем исчезнет. Где-то через час движение прекратилось, но сама картинка держалась еще около часа.

И только тогда Фаулера озарило, какие возможности это открывает.

Сколько стихов написано об отвергнутой любви, обернувшейся ненавистью! Психология вполне способна объяснить этот феномен — все дело в механизме смещения. Энергия не пропадает бесследно: если блокируется один канал, открывается другой. Нет, не то чтобы Вероника отвергла Фаулера, и уж конечно его чувства не подверглись описанной выше алхимической трансформации (ну, разве что кто-нибудь заглянет в глубины психологии и поймет, что любовь — это второе лицо ненависти, но на таком уровне анализа можно доказать вообще что угодно).

Назовем это переориентацией. Фаулер никогда не допускал мысли, что Вероника может отвергнуть его любовь. И теперь его самолюбие было уязвлено. Разумеется, ему нужно было найти себе извинение, вернуть уверенность в себе. Бедняга Норман оказался единственным доступным козлом отпущения. С той самой минуты, когда Фаулер задумался о коммерческих возможностях, связанных с чудесным окном, Норман был обречен.

Конечно, все случилось не сразу. И узнай Фаулер, к чему приведут его действия, он пришел бы в ужас. Он не был негодяем, поскольку чистых, абсолютных негодяев просто-напросто не существует. В природе и голове правит система равновесия, подобная той, которая существует в политике. Но равновесие это серьезно пошатнулось, когда Фаулер запер Нормана в комнате без окон (от греха подальше) и помчался в Нью-Йорк на встречу с патентным поверенным. Вначале он был осторожен. К тому времени он уже выведал принцип телепатически управляемого окна, но запатентовал лишь выключатель, реагирующий на движение руки. Правда, впоследствии он весьма корил себя за собственные невежество и поспешность, так как тут же последовала череда хитроумных плагиатов. А Фаулер не настолько разбирался в технике, чтобы защитить «свое» изобретение.

И только чудом он не выдал секрет телепатической краски. Так или иначе, время шло, а пока Норман чинил и совершенствовал дом согласно требованиям хозяина. Некоторые из его изобретений ни на что не годились, но другие представляли собой необычайно ценные и удобные устройства — оригинальные решения, стоившие немалых денег на рынке. Логика Нормана была не похожа абсолютно ни на что. Перед ним ставили задачу — он ее решал, но никогда не выказывал ни малейшей инициативы. Похоже, его вполне устраивало сидеть дома. Хотя «устраивало» — это не совсем то слово. Разве медуза думает о том, устраивает ли ее бухточка, в которой она плавает? Если Норман и руководствовался какими-то стремлениями либо порывами, они были слишком слабы. Иногда Фаулер, изучая своего странного гостя, приходил к мысли, что Норман страдает особого рода психозом, иначе называемым кататоническим ступором. Воля его была полностью подавлена, хотя, может, ее никогда и не было.

Никто никогда не описывал чувства владельца курицы, несущей золотые яйца. Сначала этот человек ломает голову над загадкой, затем предпринимает некие шаги, о которых потом жалеет. У Фаулера был более аналитический склад ума — он догадывался, что Норман способен нести золотые яйца только в том шатком состоянии, в котором сейчас пребывает. Металл податлив, пока не применишь давление, после чего он сразу теряет гибкость. Вот Фаулер и боялся надавить слишком сильно. Но куда больше он боялся не заметить какое-либо особо ценное свойство своей волшебной курочки.

Поэтому он изучал Нормана — краешком глаза, боясь вспугнуть, как будто следил за собственной тенью. Казалось, у Нормана вообще не было высших рефлексов, он вел практически растительную жизнь. Разумеется, он осознавал себя как личность, но… откуда он взялся? Что это за место и время? Или Норман просто урод, псих, мутант? Лишь одно можно было сказать с уверенностью: часть его мозга была парализована. Воля, стремления — все это куда-то подевалось. И все это поставлял ему Фаулер, давая те или иные указания. Когда же указаний не было, Норман просто сидел, время от времени слегка вздрагивая.

Это сбивало с толку. Это увлекало.

А кроме того, таило в себе опасность. Фаулер не собирался отпускать своего пленника, но иногда его одолевали муки совести: кто он такой, как не рабовладелец? Наверно, это противозаконно. Нормана следует поместить в больницу, под наблюдение врачей. Но, с другой стороны, он обладал такими талантами!..

Чтобы несколько успокоить совесть, Фаулер перестал запирать комнату без окон. Все равно в этом не было нужды. Норман словно находился под глубоким гипнозом, так что без соответствующего приказа он никуда не ушел бы. Фаулер, весьма посредственно разбиравшийся в законах, полагал, что это может стать его будущей лазейкой. Перед его глазами стояла картина, как он, сидя на скамье подсудимых, свидетельствует под присягой, что Норман никогда не был пленником и всегда имел возможность покинуть дом.

Лишь отчаянные муки голода могли заставить Нормана ослушаться хозяина и выйти из комнаты. Да и то, пробираясь на кухню, Норман съедал там первое, что попадалось под руку, после чего послушно возвращался обратно в свою камеру.

Время шло. Фаулер, сам того не осознавая, перестраивался на новую систему ценностей. Он постепенно отказывался от работы, а потом и вовсе перестал принимать заказы. Это случилось после неудачного эксперимента, когда Фаулер попытался получить на бумаге такие же телепатические картинки, как и на стекле. Вот если бы он мог просто придумывать рисунки, а потом они появлялись на бумаге…

Как раз это оказалось для Нормана непосильной задачей.

Фаулеру страшно хотелось поделиться своей потрясающей тайной с Вероникой. Иногда он ловил себя в самый последний момент — еще чуть-чуть, и все раскрылось бы. Однако всякий раз он успевал прикусить язык. Впрочем, теперь он не особо зазывал девушку к себе в гости — по дому туда-сюда слонялся Норман, постоянно что-нибудь подлаживая в той или другой комнате. Зато в голове Фаулера проносились яркие картины прекрасного будущего. Он видел Веронику в норковой шубке и жемчугах, а себя — во главе финансовых империй, построенных на необычных талантах Нормана и на его поистине необычайном послушании.

Вполне возможно, что послушание это объяснялось физической слабостью гостя. Казалось, вся его энергия, без остатка, уходила на дыхание и еду. А после решения какой-либо задачи Норман был вообще ни на что не способен — день или два он буквально с ног валился и, лишь как следует отдохнув, мог взяться за выполнение очередного задания. Но Фаулер ни капельки не возражал. Наоборот, самым страшным стало бы выздоровление Нормана, его приход в норму…

Деньги исправно поступали — даже при том, что Фаулер был начисто лишен какой-либо деловой жилки. Хотя при таком количестве идей это уже не имело значения.

Теперь, когда в кармане начали шуршать купюры, Фаулер почувствовал себя несколько увереннее и начал осторожно выведывать, не пропадал ли кто за последнее время. Ему нужно было убедиться, что на пороге его дома не появится откуда ни возьмись возмущенная родня с требованием вернуть денежки взад. Первым делом он пытался вызнать что-либо у Нормана, но тщетно.

Норман просто не умел говорить. В его голове не существовало понятия связности, там не было места логике. Он мог произносить слова, но не сплетать их воедино. И похоже, это его очень беспокоило. Ему как будто нужно было что-то донести до Фаулера, нечто крайне важное, поэтому всякий раз, набираясь сил, он предпринимал очередную попытку — и всякий раз терпел неудачу.

Да и Фаулер не особо жаждал его слушать. Стоило Норману немножко выкарабкаться из пропасти изнеможения, как ему тут же поручали очередную работу. Порой Фаулер и сам недоумевал: казалось бы, ну что он так боится услышать? Однако потом понял…

Норман мог пытаться рассказать, как его можно вылечить.

А вскоре Фаулер сделал еще одно весьма неприятное открытие. Несмотря ни на что, Норман с каждым днем становился сильнее.

Как-то раз он возился с новым виброшлемофоном, позднее названным «Головотроном», когда вдруг отложил инструменты в сторону и воззрился на Фаулера весьма пронзительным и живым взглядом.

— Больно, — с трудом произнес он. — Я… знаю… работа!

Это прозвучало как вызов. Решительным движением Норман отодвинул инструменты еще дальше.

У Фаулера подступил комок к горлу, и он хмуро уставился на пустоту, что посмела выйти из повиновения.

— Хорошо, Норман, — сказал он примирительно. — Хорошо. Ты закончишь работу и отдохнешь. Но сначала нужно ее закончить. Ты должен закончить работу, Норман. Понимаешь? Ты должен закончить…

Конечно, это была чистая случайность — ну, или почти случайность, — что работа оказалось гораздо сложнее, чем представлял себе Фаулер. Норман, всегда беспрекословно подчинявшийся, если ему медленно повторить приказ несколько раз, проработал допоздна.

И к концу он был так измучен, что не мог ни говорить, ни двигаться три дня кряду.

Собственно говоря, как раз «Головотрон» стал поворотным моментом в карьере Фаулера. Сначала он этого не осознал, но позднее, оглядываясь на прошлые годы, понял: то была его первая серьезная ошибка. Первая, если не считать той, когда — еще в самом начале истории — он перетащил Нормана через порог своего дома.

Фаулеру пришлось отправиться в Вашингтон разбираться с очередным нарушением патента. Некая крупная фирма прослышала о «Головотроне» и решила (по крайней мере так считал Фаулер) украсть новинку. Фаулер был абсолютным профаном в технике, однако в своей нынешней форме «Головотрон» не мог быть запатентован, вот конкуренты и пытались протолкнуть собственное похожее — или украденное — изобретение.

Надо было как-то выкручиваться, но он, Фаулер, в Вашингтоне, а Норман… И тогда Фаулер позвонил в агентство «Кори». Междугородние видеофоны на рынок еще не выбросили, так что видеть лица Вероники он не мог. Зато он вполне способен был представить себе его выражение.

— Но у меня же работа, Джон! Я не могу все бросить и мчаться к тебе домой.

— Пойми, Вероника, это дело на сто тысяч баксов. Я… просто мне больше некому довериться.

О главной причине своего доверия ей он, разумеется, промолчал. Умом Вероника вовсе не блистала.

В результате Вероника все-таки поддалась на уговоры. Ей всегда нравились тайны, а он тонко намекнул на внутрикорпоративный шпионаж и кровавые разборки на Капитолийском холме. Он объяснил ей, где лежит ключ, и она бросила трубку. От волнения Фаулер грыз ногти и едва удерживался, чтобы не пить больше одного бокала виски с содовой в полчаса. Казалось, прошли годы, прежде чем он услышал звонок.

— Да, Вероника?

— Так, я возле дома. Ключ был на месте. Что теперь?

У Фаулера было время разработать план. Он положил карандаш и блокнот на специальную полочку перед собой и сдвинул брови. Возможно, это рискованно, но…

Но он собирался жениться на Веронике, так что риск не так уж и велик. А до правильных ответов она никогда не додумается.

И он рассказал ей о комнате без окон.

— Там мой слуга Норман. У него не все дома, зато он отлично разбирается в механике. А еще он глуховат, так что тебе придется повторять все раза по три.

— Может, мне лучше убраться отсюда? — хмыкнула Вероника. — А то ты сейчас скажешь, что у него мания убийства.

Фаулер нервно хохотнул и продолжил:

— На кухне ты найдешь коробку. Она лежит в красном буфете с синей ручкой. Коробка тяжеловата, но, думаю, ты справишься. Принеси ее Норману и скажи, чтобы он сделал «Головотрон» с новой схемой.

— Ты что, пьян?

Фаулер чуть было не укусил трубку, однако вовремя взял себя в руки. Внутри он весь кипел.

— Вероника, это не розыгрыш. Я же тебе сказал, это очень важно. Сто тысяч — это не шутка. У тебя есть карандаш? Записывай. — Он продиктовал ей технические указания, которые осторожно выпытал у специалистов. — Передай это Норману. Скажи, что материалы и инструмент в коробке.

— Ну, если ты меня разыгрываешь… — процедила Вероника. — Ладно, не вешай трубку.

Телефон замолчал. Фаулер тщетно пытался уловить хоть что-то из происходящего за много миль от него. Он слышал какие-то звуки, но они были совершенно бессмысленны. А потом до него донесся оживленный спор.

— Вероника! — закричал Фаулер.

Никакого ответа.

Голоса несколько стихли. А потом в трубке раздалось:

— Джонни, если ты еще раз такое выдашь…

— Что стряслось?

— Держать дома полного идиота… — Она тяжело дышала.

— Он… что он натворил? Что произошло?

— Да так, ничего особенного. Просто когда я открыла дверь, твой слуга как выскочит наружу и ну мотаться по дому, будто… будто летучая мышь! И он все время что-то бормочет. Джонни, он меня напугал! — заныла Вероника.

— А где он сейчас?

— В своей комнате. Я… я его боюсь. Но я старалась не показывать этого. Я подумала, если я его заманю обратно и запру дверь… Я пыталась заговорить с ним, но он как накинулся на меня, и, по-моему, я заорала. Он все хотел что-то мне сказать…

— Что?

— Я-то откуда знаю? Он в своей комнате, но я не знаю, куда подевался ключ. Я здесь ни на минуту не останусь. Я… он приближается!

— Вероника! Прикажи ему вернуться к себе. Но говори громко и уверенно!

Она подчинилась. До Фаулера донесся ее голос. Она повторила приказ несколько раз.

— Он меня не слушается. И собирается выйти из дома.

— Останови его!

— И не подумаю! Я с ним уже достаточно наобщалась.

— Тогда дай мне с ним поговорить, — внезапно решил Фаулер. — Меня он послушается. Приставь трубку к его уху, чтобы он слышал мой голос. — И он закричал: — Норман! А ну, иди сюда! Слушай меня!

Прохожие с удивлением оборачивались на странного человека, орущего в телефонной будке, но Фаулеру было все равно.

В трубке послышалось знакомое бормотание.

— Норман, — уже тише, но так же твердо продолжал Фаулер, — делай то, что я тебе говорю. Не выходи из дома. Не выходи из дома. Ты меня слышал?

Невнятное бурчание, а затем:

— Не могу выйти… не могу.

— Не выходи из дома. Сделай новый «Головотрон». Сейчас. Возьми нужные инструменты и собери его в гостиной, на столике с телефоном. Сейчас.

Некоторое время стояла тишина, а потом до Фаулера снова донесся срывающийся голос Вероники:

— Он идет к себе в комнату. Джонни, я… ой, он возвращается! С этой твоей коробкой…

— Дай мне еще с ним поговорить, а пока выпей что-нибудь. Смешай себе парочку коктейлей.

Вероника была его единственной надеждой, а удержать ее в доме можно было, только залив ее страх виски.

— На, тебя спрашивают.

И трубка опять заворчала голосом Нормана.

Фаулер сверился со своими записями и принялся отдавать четкие, резкие, подробные приказы. Он в деталях описал Норману, что требуется, и повторил указания несколько раз подряд.

В конце концов Норман начал паять новую схему «Головотрона», а Вероника следила за ним, описывала происходящее и делала необходимые Фаулеру замеры. К тому времени как она слегка опьянела, процесс уже более-менее наладился. Конечно, ее замерам могло недоставать точности, поэтому Фаулер требовал, чтобы она снова и снова проверяла и перепроверяла размеры каждой детали.

Несколько раз он разговаривал с Норманом, и с каждым разом голос пленника становился все слабее. Норман усердно трудился над «Головотроном», и опасная энергия покидала его вместе с жизненными силами.

Наконец Фаулер собрал всю необходимую информацию, после чего приказал совершенно измученному Норману возвращаться в свою комнату. Вероника сказала, что Норман послушно поплелся туда и упал там прямо на пол.

— С меня норковая шуба. Спасибо и пока.

— Но…

— Мне надо бежать. Все объясню при встрече.

Патент он буквально вырвал зубами, однако предстояла еще судебная тяжба с фирмой, пытавшейся украсть изобретение. Утешало одно — его курочка пока продолжала нести золотые яйца.

И в то же время рисковать было нельзя. Нужно было по горло загрузить Нормана работой. Как только к нему вернутся силы, снова последует всплеск активности. И очень скоро никакие замки не смогут удержать Нормана…

Да, Фаулер мог запереть двери, но если Норман задастся целью, он с легкостью вырвется из своего плена. Как только ему в голову придет мысль «задача — сбежать», его ловкие пальцы мигом соорудят какой-нибудь проникатель сквозь стены или передатчик материи, и тогда все, конец.

Но у Нормана было одно полезное свойство. Если заставить его работать — на благо Фаулера, разумеется, — все его своеволие сойдет на нет.

Розоватое освещение высокой кабинки выгодно оттеняло лицо Вероники. Она передвинула бокал с мартини и произнесла:

— Но, Джон, я не хочу за тебя замуж.

В бокале, который вертели пальчики Вероники, играли отблески света. Как все-таки она была хороша — даже для известной модели известного агентства. И Фаулер так хотел удержать ее.

— Почему же?

Она смущенно пожала плечами. С того самого дня, как она встретилась с Норманом, Вероника вела себя слегка странно. Фаулер дарил ей дорогие подарки, задабривал разговорами, и иногда это действовало, но в общем и целом он чувствовал: с каждым днем Вероника отдалялась от него. Да, умом девушка не блистала, но у нее неплохо была развита интуиция. Которая и удерживала ее от замужества с Джоном Фаулером.

— Может, мы просто слишком похожи, Джонни? — задумчиво предположила она. — Даже не знаю. Я… кстати, как поживает твой полоумный слуга?

— Тебе он все не дает покоя? — В голосе Фаулера проскользнуло раздражение. Слишком уж она заботилась о Нормане. Похоже, не надо было пускать ее в дом, вот только выбора не было. — Давай забудем о Нормане. С ним все в порядке.

— Джонни, я честно думаю, что ему надо бы обследоваться. В тот день он выглядел каким-то совсем больным. Ты уверен…

— Конечно уверен! За кого ты меня принимаешь? И вообще, он и так находится под наблюдением врача. Норман просто слабоумный. Я тебе это двадцать раз повторял. Может, ты мне все-таки поверишь? Он… регулярно ходит к врачу. Просто он слегка разнервничался, увидев тебя. А сейчас с ним все хорошо. В общем, забудем о Нормане. Мы ведь говорили о свадьбе, а?

— Это ты говорил, не я. Нет, Джонни. Боюсь, ничего из этого не выйдет.

Глаза Вероники слегка блеснули, отражая мягкий свет, и по ее лицу пробежала тень сомнения — или подозрения? От женщин с таким складом ума, как у Вероники, никогда не знаешь, чего ожидать. Фаулер мог найти аргументы на любое ее возражение, но аргументы были для нее пустым звуком, ибо все ее убеждения представляли собой непоколебимый монолит.

— Ты выйдешь за меня замуж, — твердо заявил он.

— Нет. — Она бросила на него тревожный взгляд и глубоко вздохнула. — Пожалуй, Джонни, сейчас я могу тебе об этом сказать. Совсем недавно я решила выйти замуж за другого человека.

— За кого это? — Ему хотелось закричать, и только неимоверным усилием воли он сдержался.

— Ты его не знаешь. Это Рэй Барнаби. Я… окончательно это решила, Джон.

— Мне это имя ничего не говорит, — ровным голосом ответил Фаулер, — но я постараюсь узнать о нем как можно больше.

— Ну, Джон, не будем ссориться. Я…

— Вероника, ты выйдешь замуж за меня, и только за меня. — Даже сам Фаулер поразился жесткости своего голоса. — Поняла?

— Не будь идиотом, Джонни. Я тебе не принадлежу.

— Я не идиот! Я просто ставлю тебя в известность.

— Джон, я буду поступать так, как сама захочу. И не будем ссориться.

До сих пор, до этой вспышки ледяной ярости, Фаулер и не осознавал, что женитьба на Веронике превратилась для него в навязчивую идею. Он отвык от неповиновения — безграничная власть над Норманом позволила ему ощутить сладкий вкус тирании. И сейчас Фаулер долго рассматривал Веронику в розоватом освещении кабинки, пытаясь совладать с голосом и не сорваться на крик.

— Что ж, Вероника, если это твое последнее слово, я позабочусь о том, чтобы ты жалела о своем решении всю жизнь, — наконец процедил он.

Она отодвинула свой недопитый бокал почти с такой же яростью, какая кипела внутри его.

— Не выводи меня из себя, Джон, — гневно заявила Вероника. — У меня тоже есть характер. Меня всегда что-то в тебе отталкивало.

— Ты обо мне еще и не такое узнаешь, если не…

— Хватит, Джон, — отрезала она и поднялась со своего места, поправляя сумочку на плече.

Даже в мягком свете было видно, как заострилось ее лицо — гневные складочки пролегли вдоль носа и рта Вероники. И в этот миг Фаулер ощутил какое-то противоестественное торжество, ведь в своей ярости она была так безобразна. Но даже эта внезапная уродливость не поколебала его намерений.

— Ты выйдешь за меня замуж, — отрезал он. — Сядь. Ты выйдешь за меня, даже если мне придется… — Вдруг он запнулся.

— Придется что? — В ее голосе кипел гнев.

Он покачал головой. Его угроза должна остаться в тайне.

«Норман поможет мне, — думал он с холодным ликованием. — Норман найдет выход».

Он только ухмыльнулся вслед девушке, гордо вышедшей из бара.

Целую неделю Фаулер ничего о ней не слышал. Он навел справки об этом самом Барнаби и без особого удивления узнал, что Вероника собирается — если это вообще правда — выйти замуж за юного брокера среднего достатка и средних же способностей. Ничтожество! Фаулер был просто в бешенстве. Они одного поля ягоды и, несомненно, заслуживают друг друга! Но он был все еще одержим Вероникой: она достанется только ему, и никому больше!

Однако ничто не могло изменить ее решения. Зато можно было заставить передумать Барнаби, нужно лишь время. А сейчас Норман трудился над хитроумным устройством, позволяющим воспроизводить любое освещение, — тот розоватый свет в баре так «шел» облику Вероники!

Минула целая неделя, а от Вероники не было никаких вестей. Ничего, не страшно, Фаулер мог позволить себе чуточку подождать. У него были способы держать ее на крючке. А пока он лишь наблюдал и терпеливо ждал своего часа.

Кроме того, у него имелись и другие дела. Уже были готовы к подаче на патент два новых устройства — «Волшебный замок», кодируемый отпечатками пальцев, и «Шлем-парикмахер», способный исполнить любую стрижку и, вероятно, грозящий разорением всем цирюльникам планеты. Однако тяжба по поводу «Головотрона» грозила вылиться в дорогостоящую процедуру, да и Фаулер уже привык жить не по средствам. Далеко не по средствам. Это казалось таким глупым — тратить только то, что получаешь, когда не за горами поистине сказочные богатства.

Дважды он отрывал Нормана от создания иллюзорного светильника, поручая ему мелкие задания из других областей. К тому же Норман сам по себе был большой проблемой.

Работа изнуряла его. Должна была изнурять. Это было необходимостью. Неприятной, но необходимостью. Иногда Фаулеру даже становилось немного неловко от жуткой усталости, сквозившей во взгляде Нормана. Норману приходилось несладко. Но поскольку он не мог выразить свои страдания, Фаулер утешался тем, что говорил себе: мол, это все фантазии больной совести. Легче было отмахнуться от того, что не хотелось видеть, оправдывая себя тем, что «на самом деле все это во благо».

К концу второй недели Фаулер решил больше не дожидаться Вероники. Он купил кольцо с огромным бриллиантом, чья стоимость поразила даже его самого, и в придачу к нему небольшое обручальное колечко с кругом ограненных под изумруды бриллиантиков. И, положив в карман драгоценностей на десять тысяч долларов, он отправился в город, к Веронике домой.

Дверь ему открыл Барнаби.

Как будто со стороны, Фаулер услышал свой голос:

— Э-э… Мисс Вуд дома?

Барнаби ухмыльнулся и покачал головой. Фаулер заранее знал, что ему ответят. Можно было не обращать внимания на дурацкое шестое чувство, которое настойчиво шептало на ушко, но эта глупая, довольная ухмылка может свидетельствовать только об одном. Впрочем, он не дал Барнаби произнести ни слова. Оттолкнув пораженного жениха, Фаулер влетел в квартиру.

— Вероника! — закричал он. — Вероника, ты где?

Она появилась из кухни в фартуке в складочку, на лице ее были написаны одновременно опаска и вызов.

— Кажется, тебя сюда не приглашали, Джон Фаулер, — решительно заявила она.

У него за спиной возник Барнаби и начал было что-то сердито говорить, но девушка, проскользнув мимо Фаулера, успокаивающе взяла Барнаби за руку.

— Мы поженились позавчера, Джон, — сказала она.

С удивлением Фаулер обнаружил, что кровавая пелена ярости — это вовсе не фигуральное выражение. На мгновение эта самая пелена скрыла и комнату, и молодоженов. Он едва мог дышать, настолько сильным было его бешенство.

Он достал из кармана белую бархатную коробочку, открыл и повел ею перед носом Вероники. Жидкое пламя задрожало на мириадах бриллиантовых граней, и на миг зависть проступила на лице Вероники, но потом оно стало твердым под стать алмазу.

— Думаю, тебе лучше уйти, Фаулер, — сказал Барнаби.

И в полной тишине Фаулер вышел.

Теперь в иллюзорном светильнике не было никакой нужды. Для мести понадобится нечто посерьезнее. Норман отложил в сторонку уже готовое устройство и занялся другой проблемой. Ничего страшного, когда-нибудь светильник пригодится. А сейчас в голове Фаулера уже рождались новые идеи.

Воплощение этих идей стоило недешево. Все прикинув и взвесив, Фаулер решил, что настало время выбросить на рынок чудо-окно.

До сих пор он хранил это изобретение про запас. Отчасти, наверное, потому, что опасался последствий. Будучи художником, Фаулер знал, что телепатический проектор может породить новый вид искусства. Здесь таилось столько возможностей…

Но затея с окном провалилась.

Не совсем, конечно. В окне было нечто чудесное, а люди всегда готовы покупать чудеса. Но как далеко это было от мгновенного, невероятного финансового успеха, в котором так уверен был Фаулер!.. Возможно, окно оказалось слишком чудесным. Изобретатели всегда кроются в тени, пока мир не будет готов принять их творение. Мельес[1] в Париже начал снимать звуковое кино уже в 1890 году, но тогда это казалось волшебством вдвойне, и изобретение никого не затронуло. Так и телепатический экран — он выглядел чересчур роскошно. К тому же волшебное окно оказалось не таким простым или безопасным, как Фаулер думал. Далеко не все люди обладали достаточно дисциплинированным умом, чтобы создавать по своей воле всяческие картинки. А в качестве общедоступного развлечения окно походило на семейный фильм — воспоминания и мечты других людей невыносимо скучны, пока не увидишь в них себя.

Кроме того, данная диковинка слишком попахивала телепатией, чтобы ей доверяли. Фаулер достаточно давно жил один, а потому забыл о том, насколько опасно выдавать свои мысли другим. На своем окне он мог представлять все, что угодно. Но в обычной семье это невозможно. Попросту невозможно.

Разумеется, некоторые голливудские компании и несколько миллионеров взяли окна в аренду — продавать свое изобретение Фаулер наотрез отказался. Некая киностудия сделала снимки серии нафантазированных картин и вставила их как череду снов в историю современной Золушки, но спецэффекты достигли в те годы таких высот, что окно не стало никакой сенсацией. Даже студия Диснея могла состряпать куда более внушительные иллюзии. Оставалось лишь ждать, пока не появятся художники, проецирующие свои видения профессионально.

Еще одно окно взяла в аренду группа этнологов, которая пробовала запечатлеть на стекле воспоминания стариков, дабы воссоздать повседневную жизнь недавнего прошлого. Но картинки оказались слишком расплывчатыми и неточными, полными анахронизмов. Они требовали такой тщательной перепроверки, что теряли всякую ценность. Отсюда можно было сделать вывод: средний ум слишком недисциплинирован, чтобы выступать проектором. И волшебное окно на поверку оказалось хоть и дорогой, но всего лишь игрушкой.

Доходов оно не принесло. Правда, для Фаулера окно таило в себе еще одно свойство, куда более важное, чем деньги…

Одним из свадебных подарков Веронике и Барнаби стало именно телепатическое окно. Оно пришло по почте, анонимно. Вероника и Барнаби не могли не заподозрить подвоха. Впрочем, как бы то ни было, молодая пара решила оставить окно себе. Благодаря работе моделью Вероника вращалась в достаточно обеспеченных кругах, да и у Барнаби было несколько богатых друзей. Любой из них мог взять в аренду окно и прислать молодоженам в качестве подарка. Кроме всего прочего, обладание таким окном резко поднимало их вверх по социальной лестнице. Поэтому Вероника и Барнаби решили не заглядывать дареному коню в зубы. И окно осталось у них.

Они не знали, но могли подозревать… Над созданием данного конкретного окна Норман трудился в течение многих изнурительных часов, а Фаулер все это время стоял над ним, подгоняя его постоянными приказами.

Когда новинка провалилась на рынке, Фаулер не больно-то расстроился. Существуют и другие способы заработать денег. Пока в его распоряжении Норман, он свободен от обычных законов спроса и предложения. Привычные рамки уже не ограничивали Фаулера… Да и как они могут удержать человека, в чьем распоряжении находится неограниченный запас денег и ресурсов? От провалов Фаулер никогда по-настоящему не страдал. Страдать приходилось Норману.

К вящему своему сожалению, Фаулер не мог наблюдать за тем эффектом, который оказывал его подарок. Для этого ему бы пришлось стать незаметной тенью в квартире молодоженов. Но, зная Веронику, он мог строить догадки.

Вся задумка строилась на банальном принципе: дай ребенку нож, и он обязательно порежется.

Сначала Фаулер собирался создать окно, которое бы передавало его идеи, замаскированные под мысли влюбленной парочки. Но тут же его осенило: образы, таящиеся в головах несчастных молодоженов, могут быть куда опаснее.

— Впрочем, они ведь и так разбегутся годика через два… — сказал он себе, прокручивая в уме возможности телеокна. Он не искал себе оправданий — он в них уже не нуждался. Теперь Фаулер просто перебирал возможности. — Оба глупы, оба эгоистичны. Из такого материала хорошей семьи не создашь. Это будет совсем просто…

У каждого человека в голове таится необузданный дьявол. Все, что проходит через фильтр бессознательной цензуры, мы держим под контролем. Но на нижних уровнях психики и речи нет о морали.

Норман создал телепатическое окно, на котором иногда всплывали образы, вытащенные прямиком из глубин подсознания.

Разумеется, данным окном можно было управлять — большую часть времени оно ничем не отличалось от обычного телеокна. Но стоило Фаулеру пожелать, и стекло, переключившись в новый режим, становилось в двадцать раз чувствительнее.

Перед тем как задействовать его в первый раз, он позвонил по видеофону Веронике. Вечерело. Телеокно в изысканной рамке было установлено прямо напротив видеофона, чтобы любой позвонивший сразу мог убедиться в достатке семьи Барнаби.

К счастью, на звонок ответила Вероника, хотя за ее спиной был виден и Барнаби. Муж Вероники бросил было любопытный взгляд на видеофон, но, увидев на экране Фаулера, сразу изменился в лице. Да и взгляд Вероники из вежливого превратился в сердитый, когда она узнала звонившего.

— Ну?

Фаулер усмехнулся.

— Да так, просто хотел узнать, как у вас дела.

— Спасибо, отлично. Все?

Фаулер пожал плечами.

— Если хочешь, то все.

— До свидания, — отрезала Вероника и оборвала связь.

Экран погас, и Фаулер ухмыльнулся. Ему всего-то нужно было напомнить Веронике о себе. Затем он нажал на кнопку, включающую чудесное окно, и стал ждать.

Он не знал, что будет дальше. Но что-то определенно должно случиться. Фаулер надеялся, что его звонок напомнит Веронике о роскошных бриллиантах, которые он принес в последний раз. Еще он надеялся, что на окне появится образ драгоценностей, четкий, как отражение в тихой воде, и мерцающий ярким светом. На первый раз этого хватит, чтобы расстроить Барнаби. А жаркая ссора настраивает на дурное даже самый благородный ум. Молодожены придут в ужас, увидев на окне насилие и сокровенные картины ненависти, кроющейся в подсознании. Может, в огромном стекле Вероника отразится задушенной. Может, Барнаби увидит на своем лице кровь, сочащуюся из глубоких царапин, которые нанесла его ненаглядная…

Фаулер удобно расположился в кресле, наслаждаясь мечтами.

На это может понадобиться время. Возможно, годы. Но Фаулер был готов ждать.

Это заняло куда больше времени, чем он предполагал. Медленно, очень медленно проникал яд в семью Барнаби. Но в то же время по жилам Фаулера также растекалась отрава. Яд просочился настолько глубоко, что Фаулер даже не чувствовал его. Он вплотную подошел к последней черте.

Фаулер так и не смог определить, в какой день и час он возненавидел Нормана лютой ненавистью.

Наверняка владелец курицы, несущей золотые яйца, живет в постоянном страхе. Каждый день он заглядывает в курятник, опасаясь обнаружить там обычное белое яйцо, годное лишь для омлетов или выведения цыплят. Однако от наваждения ему не уйти, ведь он не может покинуть дом, в страхе потерять свое сокровище…

Норман был пленником, но этот пленник сковал своего тюремщика. Они были скованы одной цепью. Если Фаулер уедет надолго, Норман выздоровеет. Эта неминуемая опасность отметала любые поездки. И слуг Фаулер не мог завести — он жил со своим узником один на один. Иногда он представлял Нормана змеей, чьи ядовитые зубы, как только они отрастут, надо немедленно вырывать, раз за разом. Но сами железы, содержащие яд, удалять нельзя, поскольку это может повлечь за собой смерть золотой курицы. Подобное смешение образов недвусмысленно указывало на состояние ума Фаулера.

Он был таким же пленником в своем доме, как и Норман.

В последнее время Фаулер давал Норману поручения просто в целях безопасности, уже нисколько не думая о коммерческой ценности. А тот постепенно набирался сил. Норман все еще не мог связно излагать свои мысли, но говорил теперь гораздо чаще. И все яснее проглядывало его желание донести до Фаулера какую-то важную информацию.

Конечно, Фаулер догадывался, о чем так хочет поведать ему Норман. О том, как его можно излечить. И похоже, Норман наивно считал, что стоит ему облечь эту информацию в слова, как Фаулер немедленно окажет ему всю необходимую помощь.

Когда-то подобное наивное доверие могло тронуть Фаулера. Когда-то, но не сейчас. Он слишком долго и слишком безжалостно пользовался Норманом, и теперь ему оставалось только ненавидеть — либо Нормана, либо себя. По привычке он переносил свою вину на пленника и наказывал его за это. Таинственное происхождение Нормана, его таинственные возможности — эти загадки уже не беспокоили Фаулера. Наверное, затуманенный мозг пленника где-то замыкает, и отсюда рождаются гениальные идеи. Фаулер просто принимал это и использовал.

Вполне вероятно, существовали какие-то правила, определяющие, что может и что не может сделать Норман, но правила эти Фаулер так и не смог понять. А потом и вовсе махнул на них рукой. Норман создавал невероятно сложные механизмы, но пасовал перед простейшими задачами.

Также обнаружилось еще одно умение Нормана — он мог безошибочно находить потерявшиеся в доме вещи. Фаулер выяснил это совершенно случайно и весьма порадовался своему открытию: после таких поисков Норман буквально валился с ног. Когда не удавалось придумать ничего другого, а у Нормана оставалось слишком много сил и ясности рассудка, Фаулер просто говорил ему, что где-то потерял часы, книжку или отвертку, и отправлял Нормана на поиски.

Но потом случилось нечто весьма странное и страшное, после чего Фаулер перестал давать Норману подобные поручения. Как-то раз он приказал Норману найти папку с довольно важными бумагами. Норман прошел к себе и закрыл дверь. Долгое время его не было. Наконец Фаулер, потеряв терпение, крикнул Норману, чтобы тот выходил.

Ответа не последовало. После третьей попытки докричаться до пленника Фаулер открыл дверь и заглянул в комнату. Она была пуста. В комнате не было окон, и выбраться из нее можно было только через дверь. Но Фаулер мог поклясться, что Норман не выходил.

В панике он перерыл всю комнату, тщетно окрикивая пленника. Он обыскал весь дом в спешке и нарастающем ужасе. Нормана не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в подвале — нигде.

Фаулер был уже на грани нервного срыва, когда дверь в комнату Нормана распахнулась и оттуда, слегка пошатываясь, появился пропавший. Его лицо было бледным и бессмысленным от усталости, но в руках он держал папку.

После этого Норман проспал три дня кряду. И Фаулер больше никогда не пользовался поиском вещей для усмирения пленника.

Шесть месяцев прошли без каких-либо значительных событий, и Фаулер послал Нормана работать над дополнительным устройством для волшебного окна Барнаби. Подкупленная приходящая служанка снабжала Фаулера новостями, кроме того, он старался быть в курсе всех сплетен от их общих друзей. Было ясно, что семью Барнаби сотрясает больше свар и пререканий, чем обычную супружескую чету, но распадаться она пока не собиралась. Волшебного окна было недостаточно.

Норман придумал незаметное приспособление, испускающее ультразвуковые волны, которые вызывали раздражительность и нервное напряжение. Служанка тайком пронесла его в квартиру. Новости, которые стали поступать после этого, куда больше понравились Фаулеру.

В целом на всю затею ушло три года.

А решила исход дела та самая подсветка, которая пришла в голову Фаулеру после достопамятной встречи, когда Вероника впервые рассказала о Барнаби.

Норман работал над прибором довольно долго. Светильники были сделаны чрезвычайно тонко. Чтобы получить нужный оттенок, пришлось изучить цвет кожи Вероники, обои в квартире, расположение окон. У Нормана была масштабная модель комнат, в которых брак Барнаби катился к разводу. Очень долго он думал, под каким углом должен падать свет, чтобы получился наихудший эффект. И конечно, это все надо было делать очень осторожно, ведь нельзя было допустить, чтобы замену светильников в доме заметили.

Наконец с помощью горничной все было сделано как надо. И теперь Вероника, приходя домой, становилась уродиной.

В новом свете она выглядела осунувшейся и усталой. Он подчеркивал каждую ее морщинку и все несовершенства. Ее кожа казалась землистой. Новый свет заставил Барнаби гадать, как он раньше мог считать эту женщину красивой.

— Это ты виноват! — заходилась в истерике Вероника. — Это ты во всем виноват и сам это прекрасно знаешь!

— При чем тут я? — надменно ответил Фаулер.

Он с трудом сдерживал улыбку, уголки рта так и норовили приподняться.

Экран видеофона разделял их, словно оконное стекло. Вероника склонилась к аппарату. От крика у нее на шее вздулись вены. Раньше он этого не замечал. Может, это появилось у нее от постоянных скандалов этих трех лет? Еще он впервые увидел тонкие вертикальные бороздки между ее бровями. После замужества Фаулер видел Веронику всего раза два. Когда ему хотелось повидать ее, он пользовался волшебным окном — так было гораздо приятнее и безопаснее.

Сейчас перед ним было почти незнакомое лицо, незнакомая женщина. У Фаулера мелькнула мысль, что во всем виновато обезображивающее освещение. Но потом он заметил людей за спиной Вероники и понял, что она звонит из аптеки. Перед ним была реальность, а не иллюзия. Перед ним была настоящая Вероника, такая, какой ее сделали они с Норманом.

— Ты сделал это! — обвиняла она. — Не знаю как, но ты сделал это…

Когда она позвонила, Фаулер как раз читал газету. Теперь он незаметно заглянул в раздел светской хроники и обнаружил, что накануне вечером известная модель агентства «Кори» и ее муж-брокер вдрызг разругались при большом скоплении народа.

— Так что же все-таки случилось? — мягко спросил Фаулер.

— Не твое дело, — рявкнула Вероника, продемонстрировав типичную женскую логику. — Не прикидывайся, будто не знаешь! Без тебя тут не обошлось, и тебе это отлично известно. Без тебя и твоего полоумного Нормана. Думаешь, я не догадалась? Все эти ваши глупые фокусы… Я знаю, вы что-то смастерили…

— Вероника, у тебя истерика.

Конечно, у нее была истерика. Истерика, приправленная всегдашней убежденностью в том, что никакие неприятности не могут произойти по ее вине. Совершенно случайно со своими истерическими обвинениями Вероника попала в точку, но это не имело значения.

— Он тебя бросил? Да?

В ее взгляде была ненависть. Тем не менее она кивнула.

— Это твоя вина, и ты мне поможешь. Мне нужны деньги. Мне…

— Хорошо, хорошо. Ты несешь бред, но я помогу. Ты сейчас где? Я подъеду, мы выпьем и поговорим. Все не так страшно, как кажется, крошка. Он тебе не пара. Ни о чем не волнуйся. Я буду через полчаса, и мы продолжим разговор, начатый три года назад.

Отключив видеофон, Фаулер отстраненно подумал, что не во всем покривил душой. Как ни странно, он все еще хотел жениться на Веронике. Его отталкивали ее новое лицо с сердитыми морщинами и шея с вздувшимися венами, но отбросить навязчивую идею он не мог. Фаулер три года добивался этого и теперь хотел жениться на Веронике Барнаби не меньше, чем когда-то на Веронике Вуд. А потом… Впрочем, не стоит загадывать на будущее.

Однако кое-что его пугало. Вероника оказалась не так глупа, как он решил в тот день, когда был вынужден позвать ее помочь с Норманом. Она слишком много видела, слишком много поняла, слишком много запомнила. Это было опасно. Нужно было выяснить, что же она думает о нем и Нормане.

Надо заставить ее молчать, так или иначе.

Тут Норман до боли четко произнес:

— Должен сказать тебе… должен…

— Нет, Норман, — поспешно перебил Фаулер. — Надо работать. У нас нет времени на разговоры.

— Не могу работать. Нет, должен тебе сказать…

Норман умолк, поднял трясущуюся руку к глазам и скривился, глядя на собственную ладонь. На лице его отразились отчаянные усилия и мольба. Сила, таинственным образом возвращающаяся к нему временами, сейчас почти вернула Нормана в мир людей. Пустота его лица порой наполнялась почти узнаваемой индивидуальностью.

— Не сейчас, Норман! — Фаулер услышал тревогу в собственном голосе. — Ты мне нужен. Потом мы разберемся, что ты мне хочешь сказать. Но не сейчас. Я… послушай, мы должны исправить систему освещения для Вероники. Я хочу, чтобы свет ее красил. И мне это нужно быстро, Норман. Тебе придется заняться этим прямо сейчас.

Норман смерил его пустым взглядом, и Фаулеру это не понравилось. Он отвел глаза и стал смотреть на лоб Нормана, терпеливым голосом повторяя инструкции.

Там, за этим безликим фасадом чистого лба, должно быть, билось в застенках живое существо, тщетно пытаясь освободиться… Фаулер с отвращением отбросил эту дикую мысль, еще раз повторил приказ и поспешил из дома. Вероника ждет.

Но взгляд Нормана преследовал его весь день, пока Фаулер был в городе. Темный, пустой, отчаянный взгляд… Взгляд узника, запертого в темнице под сводом черепа, в тошнотворно замкнутом пространстве. И сколько он ни кричит, никто его не услышит… Однако пленник становится слишком сильным. В конце концов, загрузить его работой будет только милосердием: от усталости он снова впадет в оцепенение и забудет о своей жалкой доле.

Вероники на условленном месте не было. Фаулер целый час просидел в баре. Потом позвонил ей домой, но никто не ответил. Он позвонил и себе, но там вроде тоже никого не было. Фаулера охватила тревога, объяснить которую он не мог. Волнуясь все больше, он отправился домой.

Вероника ждала его на пороге.

— Вероника! Я прождал битый час! Что такое?

Она улыбнулась. В ее улыбке читалось торжество, но ни одно слово не слетело с ее губ.

Фаулер ворвался в дом, оставив Веронику на крыльце. Его преследовало ощущение, будто случилось что-то страшное. Почти машинально он позвал Нормана. Похоже, подсознание, опередив разум, первым догадалось, где скрывается самая большая опасность. Возможно, Вероника и глупа, но он забыл, какими хитрыми бывают тупицы. Сложить два и два ей было по силам. И ей вполне хватало ума вычислить причины и действовать логично, когда от этого зависело ее благополучие.

Но сегодня она просто превзошла себя.

Норман лежал на кровати в комнате без окон, и на лице его не отражалось ровным счетом ничего. Какие-то умственные и волевые усилия истощили его так, что он потерял остатки разума. Что послужило тому причиной? Неужели Вероника поставила перед ним какую-то новую задачу — совершенно неразрешимую? Уж Фаулер-то здесь точно был ни при чем. Работа, над которой по его заданию Норман трудился час назад, никак не могла довести его до такого состояния.

Но стал бы Норман подчиняться кому-либо кроме Фаулера? В прошлый раз он проигнорировал приказы Вероники. И не сбежал только потому, что Фаулер твердо велел ему вернуться… Хотя стоп! Она же его уговорила. Фаулер начал припоминать. Она не могла командовать, но могла уговорить безликого гостя послушаться ее. Это был действенный способ. И она об этом знала.

Что же за задание она дала Норману?

Фаулер бегом кинулся в гостиную. Вероника по-прежнему стояла в дверях. Она ждала.

— Что ты сделала?

Она улыбнулась и ничего не сказала.

— Что произошло?! — выкрикнул Фаулер. — Отвечай, Вероника! Что ты сделала?

— Я поговорила с Норманом. Я… попросила его сделать для меня кое-что. Вот и все. До свидания, Джон.

— Стой! Ты не можешь так просто уйти! Мне надо знать, что случилось. Я…

— Узнаешь. — Вероника снова растянула губы в тонкой улыбке и закрыла дверь.

Фаулер услышал, как ее каблучки пару раз стукнули по дорожке, и все. Вероника ушла, и он ничего не мог с этим поделать.

Он не знал, что она сделала. Фаулер был в ужасе. Она говорила с Норманом — а сегодня Норман был почти вменяем. Если она задала нужные вопросы, то могла узнать почти все. Все о магическом окне, об ультразвуке, об освещении… О самом Нормане. И даже… И даже о некоем оружии, которое Вероника сможет использовать против Фаулера. Норман его соорудит, если ему прикажут. Он всего лишь механизм. Он не может мыслить, только подчиняться.

Значит, у нее может быть оружие. Но какое? Фаулер никогда не знал, на что способен ум Вероники. И теперь он не мог себе представить, какой способ мести она предпочла бы, получив в свое распоряжение такую всемогущую силу, как изобретательский дар Нормана. Фаулера вообще никогда не интересовал ее ум. Он не догадывался, что за существо скрывается в ее черепной коробке, так же как и что за пленник живет в голове Нормана. Единственное, что он знал наверняка о создании, обитающем в Веронике, — что эта тварь способна гаденько ухмыляться. И эта мысль бесила Фаулера.

«Узнаешь», — сказала перед уходом Вероника. Но прошло несколько дней, прежде чем он понял, что она имела в виду. Впрочем, даже тогда он не был уверен, что во всем виновата она. Все эти неприятности могли быть и несчастливым совпадением. Найти Веронику в городе он не смог, сколько ни пытался. Однако ему все время чудилось, что она следит за ним, что, если очень быстро обернуться, он успеет увидеть ее.

«Вот так и работает колдовство вуду, — в ярости сказал он себе. — Человек, который знает об угрозе, может сам запугать себя до смерти…»

Нет, в его случае смерти можно было не бояться. Это уж точно не входило в планы Вероники: убить врага, тем самым дав ему уйти. Она знала, чем сразить Фаулера — выставив его на посмешище.

Возможно, все происходящее было всего лишь чередой совпадений. Однажды он споткнулся и шлепнулся, как клоун, до упаду рассмешив очередь за билетами на поезд. При одном воспоминании об этом у Фаулера начинали гореть уши. В другой раз, хлопоча о патенте, он три раза подряд по-дурацки оговорился, когда хотел произвести впечатление на одного конгрессмена и его надутую индюшку-жену. А на обеде у Билтморов он ронял все, к чему притрагивался, — тарелки, вилки, бокалы. В конце концов все в комнате уставились на Фаулера, а метрдотель явно вознамерился выставить его за дверь…

Это было похоже на бомбу замедленного действия. Фаулер никогда не знал, что, когда и где с ним произойдет в следующий раз. И убеждал себя, что чистый, тонкий издевательский смех Вероники, который он слышит каждый раз, когда собственное тело подводит его и выставляет дураком, — это лишь игра воображения.

Фаулер пытался выбить правду из Нормана.

— Что ты сделал? — кричал он в пустое, безмолвное лицо. — Что она велела тебе? Ты что-то намудрил с моими синапсами, да? Чтобы она могла перехватывать управление моим телом, когда ей вздумается? Что ты сделал, Норман?

Норман молчал.

На третий день Вероника позвонила. У Фаулера аж колени ослабли от облегчения, когда на экране видеофона проявились ее черты. Однако, не дав ему и рта раскрыть, она отчеканила:

— Так, Джон. У меня есть только минута на тебя. Я просто хотела сообщить, что со следующей недели я возьмусь за тебя всерьез. Все, Джон. Пока.

Больше лицо Вероники на видеофоне не появлялось, сколько бы Фаулер ни колотил по нему, как бы сильно ни нажимал на кнопки, набирая ее номер. Вскоре он в полном изнеможении упал на стул и уставился в стену. Ему стало по-настоящему страшно…

Уже давненько Фаулер не знал горя, которому не мог бы помочь Норман. А сейчас Норман действительно не мог помочь. Он был не способен или не хотел создавать защиту от неизвестной угрозы. Также не способен он был и намекнуть Фаулеру, что же за оружие он, Норман, вложил в прелестные ручки Вероники.

Это мог быть всего лишь блеф, однако Фаулер не мог рисковать. Он сильно изменился за эти годы, гораздо сильнее, чем сам предполагал до сих пор. Когда-то его мозг был достаточно гибок, чтобы встречать угрозу без паники и находить способ защититься. Но не сейчас. Фаулер слишком долго зависел от Нормана, решающего за него все проблемы. Он оказался беспомощным. Разве что…

Фаулер рассмотрел эту идею, однако тут же отбросил ее как несостоятельную. За последнюю неделю она часто приходила ему в голову, но осуществить ее было совершенно невозможно. Совершенно…

Он пошел в комнату без окон, где тихо сидел Норман, устремив взгляд в пустоту. Фаулер просунул голову в дверь и посмотрел на пленника. Там, в черепе этого человека, скрывался секрет более ценный, чем все его изобретения. Мозг, разум, исток. Загадочный каприз природы, заставивший курицу нести золотые яйца.

— Ты используешь какую-то часть мозга, не работающую у других, — задумчиво проговорил Фаулер.

Норман не шелохнулся.

— Возможно, ты выродок. Возможно, мутант. Но в твоей голове есть что-то вроде термостата. Включишь его, включается и твой мозг. Мы с тобой используем разные центры мозга. Ты как мотор на холостом ходу. Включается турбонаддув, и твой мозг начинает работать по непонятным мне законам логики. Я вижу результат, но не знаю, как ты его достиг. Если бы я знал…

Он замолчал, уставившись на макушку понурившегося Нормана так пристально, будто мог разглядеть, что у него там внутри.

— Если бы я только узнал твою тайну, Норман! Тебе она только во вред. А я, с твоим секретом и моим разумом, мог бы столько всего сделать…

Даже если Норман и слышал, он не подавал виду. Но Фаулера вдруг обуяла жажда деятельности.

— Я это сделаю! Надо попробовать. Все равно терять нечего! Я заперт в этом доме с тех самых пор, как это началось, а теперь и Норман помочь не может. По крайней мере стоит попробовать.

Он стал трясти молчащего пленника за плечо.

— Норман, проснись. Проснись же! Норман, ты слышишь меня? Проснись, Норман, нас ждет работа.

Очень медленно, как будто из далекого путешествия, пленник вернулся в свою тюрьму, съежился в костяной клетке черепа и уставился на Фаулера бессмысленным взглядом из глубоких глазниц.

И тут Фаулер с ужасом понял, что до нынешней минуты он в упор не замечал самого очевидного решения. Норман мог это сделать. Фаулер почти не сомневался. Мог и даже должен был. К такой развязке они шли с той самой минуты, когда несколько лет назад Норман позвонил в дверь. Чтобы это понять, понадобилась Вероника и вся эта передряга. Но сейчас настало время для последнего чуда.

Фаулер станет самодостаточен.

— Скоро ты славно отдохнешь, Норман, — мягко начал он. — Ты мне поможешь… научиться думать, как ты. Понимаешь, Норман? Ты знаешь, что заставляет твой мозг работать так, как он работает? Я хочу, чтобы ты меня научил, как это делается. А потом ты уйдешь на каникулы, Норман. Долгие, сказочные каникулы. Больше ты мне не будешь нужен, Норман.

Норман работал целые сутки без отдыха. Фаулер наблюдал за ним, сдерживая нарастающее волнение. Ему казалось, что его пленник не меньше его самого захвачен последним и, пожалуй, главным заданием. Он все время что-то бормотал над замысловатой проводкой для какого-то механизма. Эта штука чем-то напоминала незамкнутую многоугольную раму с подвижными сочленениями. Норман обращался с ней предельно осторожно. Время от времени он отрывался от своего занятия и, казалось, хотел что-то сказать, чему-то возразить. Но Фаулер безжалостно приказывал ему вернуться к работе.

В законченном виде конструкция смахивала на тюрбан, как раз впору какому-нибудь султану. На лбу даже сиял драгоценный камень размером с фонарь-налобник, причем он действительно испускал свет. К нему тянулись все провода, и камень, сидящий в сплетении проводов надо лбом, испускал мягкое голубоватое сияние. Что его питало — непонятно. Фаулер подумал, что камень похож на медленно моргающий глаз. Глаз глубокомысленно смотрел на него из рук Нормана.

В последний момент Норман едва не передумал. Его лицо посерело от усталости, но он склонился, не давая Фаулеру тюрбан. Почувствовав себя Карлом Великим, Фаулер нетерпеливо выхватил механизм и водрузил себе на голову. Норман с неохотой нагнулся, чтобы поправить.

Чудесная минута предвкушения…

Тюрбан оказался легким как перышко, но там, где он прикасался к коже головы, она чуть-чуть болела, как будто кто-то тянул за волосы. Боль все росла. Тут Фаулер осознал, что дело не только в волосах…

Не только в волосах, но и в мозге…

Не только…

Сквозь туман, расползшийся по комнате, проступило приближающееся встревоженное лицо Нормана. Он почувствовал, как кто-то поднял электрический венец. Ослепленный дикой болью, Фаулер смущенно смотрел на Нормана. Тот морщился.

— Нет. Нет… неправильно… ты… неправильно.

— Я не прав?

Фаулер качнул головой, и боль отступила. Осталось только сладостное предвкушение и нетерпеливое разочарование от отсрочки. В любой момент что-то могло помешать им: например, Вероника отколет какой-нибудь новый фокус, и все будет потеряно…

— Что неправильно? — Фаулер пытался обуздать свое нетерпение. — Я? В чем я не прав, Норман? Что-нибудь случилось?

— Нет. Неправильно… ты.

— Подожди-ка. — Фаулеру уже приходилось решать такие загадки. — Так, я не прав? В чем? — Он огляделся по сторонам. — Неправильная комната? — наугад выпалил он. — Неправильный стул? Неправильное подключение? Я должен чем-то помочь? — Последний вопрос вроде бы вызвал какой-то отклик. — Как помочь? С проводами? Я должен делать что-то, когда надену шлем?

— Думать! — выпалил Норман.

— Я должен думать?

— Нет, неправильно. Думать неправильно.

— Я неправильно думаю?

Норман в отчаянии отмахнулся и двинулся в комнату, захватив с собой тюрбан.

Фаулер потер лоб, где надавили провода, и задумался о случившемся. Думать неправильно. Чушь какая-то! Он посмотрел на свое отражение в экране видеофона, отлично замещающем зеркало, потрогал красный след от проводов и тихо сказал себе: «Мышление. Что-то зависит от мышления. Что же?» Очевидно, тюрбан изменял ход его мыслей, приоткрывал дверцу, за которой таились иные законы, управляющие разумом Нормана.

Фаулер подумал, что, возможно, это как-то связано с тем, что сначала шлем стал как будто тянуть волосы, потом череп, а потом и мысли — словно кто-то гладил против шерсти. Но разгадать эту загадку Фаулер не мог. Он так устал. Все эмоциональное напряжение последних дней, угроза, по-прежнему висящая над ним, трепет перед недалеким будущим… Нет, сейчас он не в силах ни в чем разобраться. Оставим это Норману. Норман и решит эту задачу — им обоим во благо.

Так и произошло. Через несколько минут Норман вышел из своей каморки с новым, более высоким и круглым тюрбаном, светящаяся точка на нем стала более насыщенно-синей. Твердой походкой он направился к Фаулеру.

— Ты… думаешь неправильно, — с поразительной четкостью произнес он. — Очень… очень стар. Не измениться. Думаешь неправильно!

Он тревожно посмотрел на Фаулера, и тот в ответ уставился на Нормана, ища в его глубоко посаженных глазах ключ к смыслу, скрытому в запертых камерах черепа.

— Думаю неправильно, — откликнулся Фаулер. — Очень… стар? Не понимаю. Или понимаю? Ты хочешь сказать, что мой разум утратил гибкость? — Он вспомнил мучительный момент, когда все процессы в мозгу будто пытались повернуть вспять. — Но тогда же он вообще не будет работать!

— Ага, — уверенно заявил Норман.

— Но если я слишком стар…

К возрасту это не имело никакого отношения. Не так уж стар был Фаулер. Просто все его мысли остановились, когда появился Норман. Он глубоко увяз в потворстве своим прихотям, и сейчас его мозг отказался принимать ответ, предлагаемый тюрбаном.

— Я не могу измениться, — в отчаянии выкрикнул он Норману. — Если бы я додумался до этого, когда ты только пришел, до того, как закостенел мой мозг…

Норман протянул тюрбан светящейся точкой к себе, и синеватый блик затанцевал на его лице.

— Этот будет работать, — сообщил он уверенно.

С запоздалой осторожностью Фаулер отодвинулся.

— Подожди-ка. Мне надо сначала узнать побольше… Как он действует? Ты не можешь сделать меня моложе, а я не хочу, чтобы над моим мозгом ставили эксперименты. Я…

Норман не слушал. Быстрым, уверенным движением он натянул электронный венец на Фаулера.

И вновь ощущение, будто какая-то сила рвет волосы, разрывает кожу, череп и мозг… А потом — на полу мгновенно сгустились тени, на секунду в восточных окнах блеснуло солнце — и мир погрузился во тьму. Тьма подмигнула, стала лиловой, багрово-красной, обернулась светом…

Фаулер не мог шевельнуться. Он отчаянно пытался сбросить тюрбан, но что бы ни приказывал мозг, это не вызывало ни малейшего отклика в скованном теле. Он все так же стоял перед зеркалом, и синий свет все так же многозначительно подмигивал ему. Но все двигалось так быстро, что он не успевал понять, свет это или тень, ни расплывчатых движений, отражающихся в зеркале, ни того, что с ним происходит.

Это было вчера, и неделю назад, и год назад — Фаулер точно не знал. «Ты не можешь меня сделать моложе». Он смутно помнил, как когда-то сказал эти слова Норману. Мысли лениво ворочались где-то в глубине разума, верхние слои которого что-то срезало один за другим, час за часом, день за днем. Норман мог сделать Фаулера моложе. Мог сделать и делал. Норман тянул его назад в то время, когда мозг Фаулера был достаточно гибким, чтобы магический тюрбан открыл ему дорогу к гениальности.

Расплывшиеся пятна в зеркале — это люди, двигающиеся с нормальной скоростью — он сам, Норман, Вероника — вперед во времени. А Фаулер возвращался в прошлое, никем не замеченный. Однако дважды он видел, как по комнате проходил Норман, нормальным шагом. Похоже, что-то искал. На глазах у Фаулера Норман залез рукой за подушку на стуле и вытянул помятую папку для бумаг — ту самую, за которой Фаулер когда-то послал своего пленника, и тот исчез из запертой комнаты.

Значит, Норман и раньше путешествовал во времени. То есть его способности еще более велики и невероятны, чем думал Фаулер раньше. И теперь он, Фаулер, станет таким же могущественным, когда в голове у него снова прояснится и прекратится это слепящее мерцание.

Ночь и день мелькали, словно взмахи черного крыла. В точности как описывал Уэллс. Взмахи, которые гипнотизировали крыла. Взмахи, которые оставляли Фаулера ослепленным и оглушенным…

Норман с папкой в руках поднял голову, и на мгновение Фаулер встретился взглядом с его отражением в зеркале. Потом Норман отвернулся и ушел в другое время, к новой встрече, которая затем приведет к этой же, и так раз за разом по сужающейся спирали, суть которой не понять никому…

Это не имело значения. Важно было только одно. На мгновение ясность мысли почти вернулась к Фаулеру, и он уставился на свое отражение в зеркале. Его лицо было так похоже на лицо Нормана…

Ночь и день взмахами крыла проносились мимо, а Фаулер стоял в этом безвременье беспомощный, неподвижный. С ужасом глядя на свое отражение в серой дымке утекающего времени, он знал, кто такой Норман.

Но потом его одолел милосердный сон, и больше Фаулер ничего не знал.

В мозге есть центры, которые для человека, каков он сейчас, бесполезны. Только в далеком будущем мы возмужаем настолько, чтобы совладать с этим могуществом. Человек из нашего времени может разгадать, как включить эти центры. И если он достаточно глуп, он повернет ключ и откроет дверцу к ним.

Но затем он уже ничего не сможет сделать.

Ведь современный человек недостаточно силен, чтобы справиться с необъятной энергией, необходимой для включения этих центров. Перегруженные цепи головного мозга и психика не продержатся и секунды. А потом энергия захлестнет активированные центры мозга, которые не должны использоваться еще лет тысячу, пока не появится новое человечество. И как только распахнутся врата мозга, эта энергия разрушит каналы, сожжет соединения, разорвет связи между нейронами.

Тюрбан на голове Фаулера накалился добела и исчез. То, что когда-то случилось с Норманом, происходило и с ним. Ослепительное открытие, осушение, истощение…

Он распознал лицо Нормана, отразившееся в зеркале рядом с его — оба бледные от истощения, оба оглушенные и опустошенные. Фаулер знал, кто такой Норман, что им двигало, по какой жестокой иронии он имел полное право эксплуатировать Нормана. Но теперь было уже слишком поздно менять будущее и прошлое.

Время все медленнее взмахивало крылами. И минувшее возвращалось — круг вот-вот замкнется. Воспоминания мерцали в голове Фаулера все более размыто, как день и ночь, как туманный, бесформенный мир, что только и оставался для него.

Ему было так холодно и плохо — неясно, невыносимо, не по-человечески плохо. Слабость проникала в кровь и кости, отдавалась в голове и сердце. Очертания окружающих предметов расплывались, будто в тумане. Зато он видел нечто… совсем иное и видел это с головокружительной ясностью, объяснения которой не было. Теперь он различал причины и следствия так же четко, как раньше видел траву и деревья. Но все это словно бы принадлежало иному миру, далекому, равнодушному.

Ему нужна помощь. Ему необходимо что-то вспомнить. Что-то очень важное. Он должен найти помощь, сконцентрироваться на том, что может его излечить. Излечиться можно, он знал это, чувствовал сердцем. Но ему нужна была помощь.

Перед ним выплыли очертания двери. Без единой мысли он полез в карман. Но у него не было кармана. На нем был новый костюм из блестящей ткани и без карманов. Нужно постучать, позвонить. Он вспомнил…

Лицо в зеркале. Его лицо? Но и тогда оно менялось, так облако, заслоняя солнце, отнимает жизнь, цвет и душу пейзажа. Как амнезия стерла его разум, так и физическая усталость сковала его тело — травматический шок от путешествия во времени, сквозь взмахи черных крыльев, стер черты его лица, оставив только матрицу, основу, лишенную всякой индивидуальности. Это было не его лицо. У него вообще не было лица, как и не было памяти. Он знал только, что за знакомой дверью, перед которой он стоит, ему помогут. Он должен спасти себя из замкнувшейся вечности.

На этом последние обрывки памяти и сил оставили его.

Снова звонок отозвался короткой трелью… Снова круг замкнулся.

Снова безликий человек ждал, когда Джон Фаулер откроет дверь.