Пленница пророчества

Глава 1

Наверное, в жизни каждого человека наступает мгновение, когда он понимает, что все, что он делал до этого, неправильно и даже бессмысленно. Понимает, что все знания, старательно заложенные немногими учителями в голову, на практике бесполезны. И великое чудо, если понимание это придет поутру, в своем доме и в окружении друзей. Мне же не повезло: великий момент просветления наступил, когда я сидела на дереве, с тоской глядя на огромную клыкастую зверюгу внизу. Она громко фыркала, изредка поглядывая наверх, и точила клыки о кору старого клена. Или дуба? Не знаю, никогда не интересовалась деревьями.

Я поудобнее устроилась на толстой ветке, мрачно смотря вниз. Было невысоко – метра три, но достаточно, чтобы переломать ноги. А дикий кабан, по милости которого мне пришлось совсем не по-королевски взбираться на дерево, не собирался уходить. Мерзкое животное разлеглось в куче листвы и продолжало недовольно ворчать.

Я тоже ворчала. А что оставалось делать? Принцесса, в незнакомом лесу, одна, вокруг – ни единой человеческой души. Впору плакать. Месяц назад я бы так и сделала, а сейчас только попыталась сесть удобнее. Не будет же эта скотина здесь до ночи лежать? Да и колдун к вечеру хватится, пойдет искать. Знаю я его: врет, что могу отправляться на все четыре стороны, а он, дескать, искать не станет. Станет, как миленький. Найдет, да еще всыплет. Это он умеет, у него хорошо получается.

От неприятных воспоминаний заныли запястья, и настроение совсем упало. Казалось, куда хуже? В плену у злого колдуна, вдали от семьи, никому не нужная, всеми забытая… Так нет, вот еще кабан прилип как банный лист. Второй час уже караулит, будто на верность присягнул. И ничего с этим не сделать.

Будь на моем месте Лоренц, он бы этого кабана изрубил в капусту. Ему не привыкать – походы да турниры, и наоборот. Братец мой словно родился с мечом и в доспехах. Храбрый, сильный, красивый – загляденье. Наверное, места себе не находит, скучает по сестре…

Мне от этой мысли даже смешно. Мы, конечно, в какой-то степени родные, но не настолько. А вообще интересно: ищет меня кто-нибудь?

Прошло почти два месяца с того дня, как колдун меня похитил. Хорошо помню тот вечер: было тепло, солнечно, и закат красивый, огненный, как с картинки. Я долго наряжалась перед зеркалом, сама заплетала волосы. И все ради таинственного поэта, который уже пару недель мне стишки писал. Да такие, что сердце на части разрывалось. Я уже подумала, что все, вот оно – влюбилась. А может, так и было – что с избалованной принцессы взять? Занятий у меня было немного: вышивай, музицируй да влюбляйся. Ни отцу, ни покойной королеве и в голову не приходило меня чему-нибудь серьезно учить. Зачем? Вот Лоренц – будущий король. А я… Сложно сказать, как ко мне во дворце относились. Слуги любили, тут я поклясться готова – никого по моему приказу никогда не наказывали, а дальше слов мои «королевские» истерики не заходили. Да и отходчивая я, на серебрушки никогда не скупилась.

Дворяне поначалу насторожены были: четырнадцать лет король держал меня подальше, а тут решил ко двору представить. Первые месяцы приходилось тяжело, разговоры стихали мгновенно, стоило мне только на пороге появиться. А потом все как-то уладилось – убедились, что политика мне неинтересна, из сплетен слушаю только любовные, не болтаю об услышанном налево и направо. Так что со временем за мной закрепилась репутация легкомысленной и несерьезной особы, поэтому на некоторые вольности, присущие моему возрасту, стали закрывать глаза.

Ну, посмотрит принцесса благосклонно на очередного воздыхателя, и пусть – посмотрит да перестанет. А чем ей еще в замковых стенах заниматься? Потому в тот вечер никто меня и не остановил, никто не поинтересовался, почему это на закате дня принцесса оказалась в самом дальнем уголке обширного королевского сада.

Небо, помню, совсем золотым стало – подходящее время для романтической встречи. А воздыхатель мой уже был на месте, стоял себе в тени раскидистого клена, бумажку какую-то перечитывал. Оборачивается и смотрит на меня, словно в душу заглядывает. И как-то страшно мне: глаза у поэта голубые-голубые, холодные, ни капли обожания в них. И все, ничего больше не помню. Очнулась только в грязи у крыльца хижины. Поэт чертов, колдун вшивый…

От злости чуть вниз не сорвалась, пришлось сильнее прильнуть к широкому стволу дерева. Чтоб этот колдун под землю провалился! Нет бы похитить да жениться или в жертву принести, так ведь держит взаперти, издевается и ни словом не обмолвился, зачем я ему вообще сдалась. Сижу и дни напролет думаю, чем заслужила такую участь.

Кабан внизу громко заворчал, поднялся на ноги и беспокойно заметался под деревом – добычу, пакость такая, оставлять не хочет. Вдруг высокие кусты в десяти метрах от нас затрещали, и животное испуганно скрылось в чаще.

– Что ты тут делаешь? – Фэрфакс остановился под деревом, изумленно смотря наверх. Я стыдливо попыталась одернуть задравшееся платье, потеряла равновесие и обхватила руками сук с такой силой, что еще чуть-чуть, и мы бы стали единым целым.

– Чтоб тебе пусто было, – негоже менять традицию только из-за того, что я не стою на земле, а сижу под небесами, словно большая белка.

– Да это само собой разумеющееся. – Колдун обошел дерево по кругу и остановился подо мной. – Ну, а зачем ты туда залезла?

– Не твое дело, – огрызнулась я, чувствуя, как вспотевшие ладони предательски скользят по коре.

– То есть если я сейчас уйду, ты совсем не расстроишься? – Фэрфакс облокотился о ствол.

– Не расстроюсь. Еще и подскажу, куда тебе идти!

– Неужели жить на дереве так интересно?

– Не представляешь насколько. – Как же меня распирало от желания запустить вниз что-нибудь тяжелое. Жаль, вокруг были только листья.

– А я ведь предупреждал, что ходить по лесу нужно осторожно. – Колдун задумчиво провел пальцами по свежим следам от клыков кабана.

– Мой лес – где хочу, там и хожу.

– Лес-то, может быть, и ваш, ваше высочество, да логово – кабанье. А зверье, оно такое: им королевские грамоты не указ, они не ведают, что перед ними по деревьям королевская особа скачет. – Фэрфакс откровенно веселился. – Будете спускаться, принцесса?

– Спущусь, когда пожелаю, – зло бросила я. – Мне здесь, может быть, нравится. Свежо, необычно, свободно.

– До самого вечера сидеть будешь?

– Да хоть всю жизнь! – В подтверждение слов я сильнее прижалась к жесткой коре и ехидно улыбнулась, бросив взгляд на колдуна. Если хочет меня спустить, пусть лезет сам.

Фэрфакс задумчиво почесал подбородок:

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты весьма необычная принцесса?

– Конечно.

– Манер никаких, ругаешься, как базарная бабка, красотой не выдалась. Одно удивительно: храбрая. Здешние древесные змеи с одного укуса убивают, а тебе все равно. Даже восхищаюсь.

Волосы на голове зашевелились от ужаса. Если и есть что-то на этом свете, что я ненавижу больше, чем своего пленителя, так это змеи. Скользкие, холодные, омерзительные… Я воочию представила, как они подбираются ко мне, готовясь напасть. Что-то коснулось запястья, и я, недолго думая, разжала руки и с громким визгом полетела вниз.

Колдун, будь он неладен, поймал меня у самой земли, но не удержал равновесия, и мы оба растянулись на траве. От удара с прежней силой заныли старые ушибы, а в глазах потемнело.

– Довольна? – зло прошипел колдун, резко поднимаясь на ноги и вздергивая меня за ворот платья.

– Ой-ой-ой! – Левая лодыжка отозвалась пронзительной болью так, что на глаза слезы навернулись.

– Ну что еще? – Колдун, видя гримасу на моем лице, задрал подол платья. – Подумаешь – вывих.

– Больно, – продолжала хныкать я, опираясь на ствол дерева.

Фэрфакс поморщился, осматривая мою ступню. Затем, без всякого предупреждения, дернул так, что я взвыла на весь лес. Колдун было шарахнулся, но тут же взял себя в руки.

– Перестань вопить!

– Больно!

– Врешь. Пойдем, темнеет.

– Я идти не могу, – совершенно честно ответила я, демонстрируя колдуну босую ногу. Одним богам известно, где именно я потеряла неказистую туфлю, когда убегала от разъяренного животного, но под деревом ее не было. Фэрфакс закатил глаза и протянул руки, я отшатнулась от него, как от прокаженного.

– Тогда и сиди здесь всю ночь, – разозлился он.

– Вот и буду! А когда меня зверье сожрет, ты будешь приходить, смотреть на мои косточки и…

Стремительным движением Фэрфакс подхватил меня сначала на руки, а потом перекинул через плечо. Встряхнул, чтобы не кричала, и зашагал прочь. Надо признать, путешествовать, будучи перекинутой через плечо головой вниз, весьма неудобно. Косы рассыпались окончательно, запутались, поэтому в зарослях малины за нами оставался рыжий след из вырванных волос.

Шли мы в полном молчании. Я злобно сопела, колдун невозмутимо похлопывал меня по ногам, когда слишком громко ворчала. Нам обоим хотелось быстрее добраться до избушки: темнело, а ночью дремучего леса опасался даже колдун.

– А, кстати, на кой черт ты туда пошла? – опуская меня возле калитки, поинтересовался колдун.

– Грибы собирала, – ответила я, прыгая на одной ноге до крыльца.

– И где они?

– А леший их знает. – Я пожала плечами. В хижине было тепло, сухо, даже уютно, хотя и не так, как у меня дома – не было здесь ни ковров, ни картин, ни зеркал с безделушками. На кухне – старая печь, несколько полок с домашней утварью, стол и пара табуретов; в другой комнате – кровать колдуна, комод, каждый ящик которого был заперт, шкаф с книгами да пара полок. Жили мы, в общем-то, более чем скромно.

Фэрфакс за моей спиной глубоко вздохнул, и я инстинктивно вжала голову в плечи, но он сдержался. А вот первое время не сдерживался. Ух сколько раз мне от него перепадало: то подзатыльник, то щипок. Но хуже всего были слова. Колдун был мастером ехидных и презрительных речей, а искусством унижения овладел, по всей видимости, в совершенстве. Даже не верилось, что столько яда и ненависти может уместиться в одном человеке. Но ничего, как-то свыклись друг с другом, по пустякам силы больше не растрачиваем.

– И много там было? – вполне миролюбиво спросил мужчина, облокотившись на перила крыльца.

– Много, – немного подумав, соврала я, – и все белые, не червивые. Отличный был бы ужин.

Колдун скрипнул зубами, сжал кулаки и молча пошел в лес. Я позволила себе усмехнуться, глядя ему в спину. Грибы он обожал. Еще любил ежевику – наберу целую корзину, не успею поставить, а колдун уже таскает горстями. Иногда мне кажется, что за время плена я его всего изучила. Знаю, что вспыльчив, жесток, но справедлив, читать любит – днями сидит за книгами, пока я без дела по двору шатаюсь. Со мной пробовал что-то обсуждать, только сильно я на него злюсь, чтобы спокойно разговаривать. Так и тянет сказать какую-нибудь гадость.

В окно комнаты постучались. Сердце забилось сильнее, когда я увидела почтовую голубку. Она прилетала два раза в неделю, но колдун всегда под благовидным предлогом отправлял меня вон. Отвязав от лапки небольшую, свернутую в трубочку бумажку, я прогнала птицу. Подскочив к лампе, развернула ее и разочарованно простонала – подписанные столбы цифр и пара строк на неизвестном языке. Колдуну, несомненно, он знаком, а вот мне – нет.

От досады хотелось плакать. Знала бы, что языки пригодятся – училась бы усердней, а не считала ворон. Но если быть совсем честной, учителя у меня были под стать: скучающие, необязательные и рассеянные. В классной комнате мы тратили впустую время друг друга, делая вид, что география, история, политика и древние языки мне когда-нибудь понадобятся.

Остаток вечера, как примерная пленница, я просидела на табурете в углу, посматривая в окно. Колдун объявился ближе к полуночи. Злой, измотанный и без грибов. Пришлось довольствоваться простой картошкой.

– Фэрфакс. – Я отложила ложку и отодвинула тарелку, положив подбородок на сложенные ладони.

– Мм? – Колдун без всякого аппетита пережевывал рассыпчатые клубни.

– Ты про древний язык с утра говорил, помнишь?

– Помню, – насторожился мужчина.

– Так и не сказал, что означает твое имя.

– А тебе зачем?

– Чтоб гадостей больше говорить, – разозлилась я, – ты же меня не отпустишь?

– Не отпущу.

– Так, может, пришло время узнать друг друга лучше?

– Я и так про тебя все знаю, – со вздохом ответил колдун.

– А вот я про тебя – ничего.

– Так ведь ты пленник, а не я, – искренне удивился Фэрфакс.

– Знаю-знаю, – я раздраженно отмахнулась, – но чего тебе стоит просто поддержать разговор? Как-никак, мне здесь до старости с тобой сидеть – не все же время нам ругаться…

– Глупость какая тебе в голову взбрела, – отрезал Фэрфакс. – Как только можно будет, я от тебя избавлюсь.

– А когда можно будет? – Я закатила глаза. Разговор повторялся уже в десятый раз.

– Когда время придет.

– То есть не скоро, – подытожила я.

– Скоро, не скоро – не мне решать, – припечатал колдун, поднимаясь из-за стола.

– А кому? – Я тоже встала, метнув на мужчину тяжелый взгляд.

– Тебе какая разница? Он – там, ты – тут. Вы никогда не встретитесь. – Фэрфакс ушел в комнату.

– Тебе самому не скучно сидеть в этой глуши? – вдогонку крикнула я. Некоторое время подождала ответа, но колдун, видимо, пропустил вопрос мимо ушей. А уже ближе к самой ночи все-таки соизволил ответить, всучив в руки потрепанный томик с желтыми листами и напутствием «очень интересная история».

– Приятных снов, Рирариланна.

– И тебе не проснуться, – привычно откликнулась я, устраиваясь на лавке возле печи. Некоторые традиции менять все же не стоит. Колдун покачал головой, затушил свечу, и началась новая ночь моего заточения.

– Опять каша? – Колдун скривился, поднося ложку ко рту. – И опять пересолила. В кого ты только смогла влюбиться в этом лесу?

Я поджала губы, молча снося ворчания. Где это видано, чтобы принцесс учили готовить? В королевском дворце всегда была армия поварят и кулинаров, от меня всего-то и требовалось сказать, что хочу. Хорошо еще, что большую часть жизни я провела в летнем поместье, где глазеть на работу добродушной поварихи часто было единственным развлечением за весь день, так что худо-бедно кашеварить я умела. И ладно бы стряпать приходилось для отца или брата, так нет же – для колдуна мерзкого, чтоб ему провалиться после этой ложки. Ну ничего, он у меня еще и не такое откушает.

– Неужто картошки совсем не осталось? – Фэрфакс выразительно отодвинул тарелку, так и не съев вторую ложку.

– Четвертый день как доели. – Я брезгливо помешала кашу. Выглядела она и вправду мерзко: сероватая, с комочками, украшенная чахлой петрушкой. Вдобавок ко всему на зубах сие лакомство хрустело не хуже песка, да и на вкус оказалось не лучше.

– А крупы еще сколько?

– Полмешка, – скрывая усмешку, ответила я. Колдун прям в лице переменился.

– А соли?

– Мешок.

Соли было много, как бы я ни старалась целыми черпаками приправлять ею и завтрак, и обед, и ужин. Вкуснее от этого стряпня не становилась, да и кислое настроение колдуна успело приесться. Но расчет был прост: одной кашей взрослый мужик, колдун к тому же, сыт не будет. Продуктов у нас, как назло, был полный погреб – в основном картошка, крупы да овощи. Но благодаря моему небывалому усердию запас стремительно сократился. Сомнительному, конечно, усердию. Рано или поздно колдун должен был откуда-то достать новую провизию. Вот тут-то я… Ладно, буду действовать по обстоятельствам.

– Совсем необязательно целый ковш соли изводить на один горшок. – Колдун оперся подбородком на ладони, разглядывая меня.

– Да вот беда: все пробую-пробую, и кажется несоленым. – Я опрокинула солонку над тарелкой. – А тебе вот как?

– Отвратно, – честно признался мужчина.

– Тогда и готовь сам. Я посмотрю, что у тебя получится из крупы червивой, – обиделась я.

Фэрфакс захохотал, не сводя с меня пристального взгляда. Любит он на меня так смотреть – долго, пристально, как будто в душу. Напугать хочет, наверное.

– Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы рискнул предположить, что он влюбился по самые уши.

– А сейчас?

– А сейчас… даже не знаю, – продолжал веселиться колдун.

– По-твоему, принцессы влюбляться не могут? – возмутилась я.

– Могут-могут, – шутливо замахал руками Фэрфакс, – да только в кого ты в этой глуши влюбиться-то смогла? В медведя?

– А может быть, в тебя? – Я прищурилась, оценивая его реакцию. Колдун захохотал как ненормальный, едва не опрокинув кашу на колени. – Чего смешного-то? Сижу в лесу, домой вернуться не могу, вокруг медведи, волки, змеи. А тут колдун рядышком. И собой хорош, и при деньгах. Характер только скверный, но ничего, это поправимо.

Уж не знаю, какая муха меня укусила, когда я решила так открыто над колдуном шутить, но Фэрфакса укусило что-то дикое и бешеное. Он не стал отмахиваться от меня, отшучиваться, только сложил руки под подбородком и нахмурился. От нехорошего предчувствия скрутило живот.

– Ну, предположим, – спокойно проговорил он, – толика разумности в твоих словах есть. А чем докажешь?

– С каких таких пор любовь доказывать надо? – парировала я. – Хочешь, стихи прочитаю или спою?

– Нет-нет, – поспешно ответил Фэрфакс. И не зря: не давалась мне поэзия, а с пением было и того хуже – учитель мой просил его казнить, ибо большего бездаря, чем я, в королевском роду еще не встречалось. – Слова в любовном деле – ненадежная опора. Лишь действия могут свидетельствовать… – мужчина не договорил, пытаясь скрыть ухмылку. Его все это немало веселило.

– Ну, значит, действия, – задумчиво повторила я.

– Именно.

И продолжил ухмыляться. Знает же, что понятия я не имею, чего он от меня хочет. При дворе действия заканчивались поцелуем ладошки да очередным сонетом. Зря я все это затеяла. Его повеселила, а себе настроение испортила.

Колдун тем временем встал, обошел вокруг стола и оказался позади. Меня затрясло от злости.

– Действия-то какие? – буркнула я, теребя на коленях грязное полотенце.

– Принцесса из тебя никудышная, да и я не знатен, так что опустим все эти излияния о вечной любви. – Фэрфакс тяжело опустил руки мне на плечи и наклонился к уху. – Один маленький поцелуй.

– Подставляй щеку, – процедила я тоном, который меньше всего подходил для такого волнительного события.

– Нет-нет, – колдун легонько подцепил ошейник, и я быстро встала, зная, что кожа на шее от сильного нажима снова начнет зудеть. Мужчина ухватил меня за руку и развернул к себе, – настоящий поцелуй. Крепкий, страстный, наполненный желанием и влечением, которые свойственны только влюбленным.

У меня даже дыхание перехватило – то ли от такой наглости, то ли от страха. А колдун только и улыбался, да так, будто это все не шутка. Ох, и кто тянул меня за язык? Страшно-то как!..

– Вот так и разоблачают ложь. – Фэрфакс вздохнул, устало прикрывая глаза. – Не в словах истина, принцесса, а в действиях. Твоим же словам я бы не доверил и своего осла, если бы он у меня был.

Тут он заблуждался: от своих слов и идей я никогда не отказывалась и шла упорно до самого конца, каким бы он ни был. В королевском дворце быстро пришли к мнению, что я была, пожалуй, самой упрямой принцессой за последние триста лет. Подначивать лишний раз не осмеливался даже брат: он хорошо знал, что своего я добьюсь если не упорством, то слезами.

Я гордо расправила плечи, откинула за спину лохматую, кое-как заплетенную рыжую косу, и вскинула подбородок.

– Давай, – произнесла так, что сама испугалась своего голоса, – целуй.

– Что? – Колдун опешил: такого поворота он не ожидал.

– Принцесса, что ли, первой должна все делать? – не на шутку разозлилась я. – Третий раз повторять не буду: целуй давай.

Колдун смерил меня долгим, уничтожающим взглядом, который я с честью выдержала – помогали ярость и злость. Да и новое, удивленное выражение лица мужчины вселяло некое подобие уверенности. Он замешкался, отвел глаза, видимо, пытаясь гадость какую-нибудь придумать.

– И долго мне так стоять? – Я на всякий случай выпятила нижнюю губу.

– Вот скажи мне: как у короля Уильяма, умнейшего правителя Катергейма, мог родиться такой, – Фэрфакс закатил глаза, – недалекий и невежественный отпрыск?

– Сдается мне, не так принято целоваться. – Я грозно нахмурилась, складывая руки на груди. – Может, не умеешь?

– Уймись уже, шутка не удалась. – Колдун отступил, с тоской поглядывая на тарелку.

– А может быть, принцесса для тебя недостаточно хороша? – распалялась я, сжимая в руках полотенце.

– Тоже верно. У иных похитителей принцессы настоящие: стройные, прелестные, воспитанные. А мне бастард достался.

Умел же колдун подобрать слова, чтобы ранить поглубже.

Правду мне открыли за несколько дней до кончины королевы. Помню себя одиннадцатилетней девчонкой, сжавшейся на роскошном стуле и испуганно следившей за расхаживающим из угла в угол отцом. Он покусывал костяшки пальцев, подолгу смотрел в окно, что-то бормотал себе под нос. Настроение в те дни в замке царило гнетущее – Витория угасала долго, и предстоящий траур витал в воздухе.

– Да и плевать! – в какой-то момент отец оборвал собственные рассуждения, подошел ко мне и присел на соседний стул. – Я исполню ее желание, даже если это будет последним, что сделаю.

Я тогда перепугалась не на шутку: Витория меня не любила и ее последним желанием вполне могла оказаться моя жизнь. Взяв меня за руку, отец просто произнес то, о чем изредка судачили на кухне: королева не была моей матерью. Помню, восприняла эту новость с истинно придворной внешней невозмутимостью – наверное, потому, что где-то в глубине души об этом давно догадывалась. А потом с детской непосредственностью спросила, кто же все-таки моя родительница.

Отец будто бы на десяток лет постарел: помрачнел, сгорбился, безвольно опустив руки.

– Я не помню ее имени, – его слова пригвоздили меня к месту. – И тебе не стоит об этом больше спрашивать, иначе это погубит всех, и тебя в первую очередь. Это секрет, который ты должна хранить.

Я и хранила, да только сплетни все множились и множились: что это за дочь такая, ни слезинки не пролила, да и не похожа она ни на мать, ни на брата. На дне памяти впервые заговорили об этом громким шепотом. Повезло, что прабабка тогда еще жива была. Древняя старуха, уже слепая на один глаз, она поднялась со своего места и гаркнула, приказав всем заткнуться и не позорить память покойной. Поддерживаемая под локоть звездочетом Бафшаном, она проскрипела, что раз ее внучка – покойная королева Витория – признала дочь, то и всем остальным стоит с этим считаться. Ее еще видящий, но по-старчески выцветший желтоватый глаз при этом недобро блеснул, задержавшись на притихших придворных. Следом, конечно, полился поток сладких речей-извинений, но единственные стоящие хоть чего-то слова в тот вечер были произнесены без придворного этикета – грубо, резко и честно.

Умерла старуха через год. А еще через два слухи расплодились с удвоенной силой. В конце концов роковое обвинение прозвучало громко и в самый неподходящий момент – за три недели до помолвки. Я иногда думаю: а какой была бы моя жизнь, не распусти советник свой язык после пятой бутылки вина? Его-то уж точно была бы лучше – не казнили бы.

Жених был знатный, красивый и молодой рыцарь. Сразу мне приглянулся на турнире. Ему король мешок с деньгами, а он только на меня смотрит, улыбается. Глаза у него были добрые, темные, как ночь. И отцу он нравился, и брату. Словом, мечта любой принцессы – выйти замуж по любви – почти сбылась. Почти.

От воспоминаний на глаза навернулись слезы. Я поспешно опустила голову – колдуну их видеть не нужно, чтобы не принял на свой счет. А он все стоит и смотрит, выжидает, что я отвечу. Мне и сказать-то нечего. Ударить бы его, влепить такую оплеуху, чтоб в глазах потемнело. Что с того, что мать моя была не королевой?..

– Что это с тобой? – Фэрфакс нахмурился.

– Ничего. – Я отошла к печи и принялась переставлять горшки. Уши горели, глаза застилали слезы, но рыдания я сдерживала. Не дождется их колдун.

– На правду не обижаются.

– Я не обижаюсь.

– А почему тогда уши красные? Ну-ка, посмотри на меня. – Мерзкий колдун ухватил меня за плечи, развернул к себе и взял за подбородок. – Ты – внебрачный ребенок, которого пожалели, позволили называться принцессой, позволили чувствовать себя ею. Знаешь, как в других королевствах поступают с подобными тебе? Их убивают, топят в младенчестве, скармливают бродячим псам или относят в лес на радость волкам. Но тебя пожалели, да только не стоила ты всех усилий. Училась неприлежно, характером и повадками пошла в необразованную мать, красотой – в нее же. Да любая крестьянская девчонка на твоем месте сидела бы ниже травы, штудировала грамоту и слушалась старших, понимая, что сегодня или завтра ее из дворца выставят. Но ты… ты – нет. – Фэрфакс глубоко вздохнул, переводя дух. Мне даже на секунду показалось, что он мысленно сверяется с заранее заготовленным текстом. – Ты считаешь, что тебе все обязаны. Что ты любимица, ровня кровной знати. Но наконец-то справедливость восторжествовала, и ты сидишь в дремучей глуши, где тебе и место.

– Кровная знать? – Я отступила назад, спиной упершись в каменную кладку.

– Что? – Фэрфакс осекся на полуслове.

– Это те, кто приказал меня похитить, – догадалась я.

– Может быть, – после долгого молчания наконец выговорил колдун.

– И сколько они тебе пообещали? Мой отец даст в два раза больше!

– Нет, – криво усмехнулся мужчина. – Дело не в золоте.

– Фэрфакс, я не буду повторять дважды. – Когда надо, я умею выглядеть серьезной и рассудительной, похожей на настоящую принцессу. – Помоги мне, отпусти меня. Я клянусь: никто не будет тебя преследовать и, более того, моя семья выплатит тебе столько золота, алмазов, серебра, изумрудов, сколько пожелаешь.

– Говорю же, не в награде дело. – Колдун отвернулся, намереваясь позорно сбежать от разговора.

– Фэрфакс! – Я не собиралась так просто его отпускать. Колдун проговорился, и я чувствовала: это только вершина айсберга. – Я не знаю, что может заставить тебя помочь мне, но я могу сказать, что тебя ждет, если ты откажешься. – Сработало, колдун замер на пороге комнаты. – Когда тебя поймают, я лично буду настаивать на том, чтобы тебе сохранили жизнь. Я буду смотреть, как палач выдирает тебе ногти, сдирает кожу узкими полосами с твоей спины, буду смотреть и улыбаться. А после того, как ты признаешься, выдашь все имена, я посажу тебя в темницу. Буду приходить каждый день, с самого раннего утра, садиться напротив… Ты не сможешь сбежать, не сможешь умереть, будешь гнить там до самой моей смерти. Ты понимаешь это?!

– Ты не в том положении, чтобы мне угрожать, – не оборачиваясь, бросил колдун. – Но слушать твою истерику было любопытно.

– Скажи, за что? Кто так со мной?

– Я не смог бы, даже если захотел.

– Почему?

– Не интересовался ее именем, – пожал плечами колдун.

– «Ее»?

Фэрфакс отчетливо скрипнул зубами и, прихрамывая, скрылся в комнате. Сгорая от любопытства и гнева, я рассеянно начала протирать грязным полотенцем горшок. Колдун все-таки тоже человек. Его спокойствие, непроницаемость, холодность и расчетливость – все это можно было преодолеть. За этой стеной хранились имена моих недругов. Не только моих, они восстали против воли отца, против его власти, против моего брата, против всей семьи. И, может быть, мое похищение – только начало.

– Ну, долго тебя ждать? – Фэрфакс недовольно переминался с ноги на ногу, с раздражением поглядывая на кусты.

– Иду я, иду. – Оставляю зарубку длиною с палец на коре дерева и выхожу, поправляя юбки. – Как ты по полчаса в кустах сидишь…

– Я не хожу в кусты, – отрезал колдун, вскакивая на лошадь.

– А вот бы следовало, – пробурчала я, нерешительно замирая возле своей кобылы. Ростом я не выдалась, а потому в седло карабкалась как на высокую гору: вся красная, запыхавшаяся, даже ладони оцарапала невесть обо что. Колдун наблюдал за мной с умеренным интересом, но ни помогать, ни смеяться не торопился. Наконец устроившись в седле, я властно хлестнула поводьями, посылая лошадь галопом. Вернее, пытаясь. Кобыла была под стать колдуну: вредная и ленивая. Слушалась она только Фэрфакса, и я не сомневалась: напади на нее стая волков, она бы продолжала флегматично жевать траву.

Колдун тихонько свистнул, и мы снова отправились в путь. Надо признаться, я была ему не рада. Месяцем ранее Фэрфакс разругался с «заказчиками». Досталось всем: и несчастной голубке, принесшей письмо, и лошади, которая не желала ехать в ночь, и мне, необдуманно заглянувшей через плечо.

Сидя на полу и хныча, потирая стремительно опухающую щеку, я во все глаза глядела на колдуна. Страшно было как никогда. До того дня я, похоже, и не знала его настоящего гнева. Лицо Фэрфакса потемнело от ярости, ноздри раздулись, губы перекосило. Дымом заволокло всю комнату. Почерневшая тушка голубя, покрытая совсем не аппетитной черной коркой, лежала у моих ног.

Понимая, что лучше бы мне скрыться подальше от его рассерженных глаз, я на четвереньках выбралась из комнаты, намереваясь пересидеть колдунский гнев в кухне, но не тут-то было. Фэрфакс бился в истерике не хуже меня: молнии летали по всему дому, а по стенам прыгали странные тени, словно какие-то черти сбегались к колдуну. Благоразумно рассудив, что лучше бы мне держаться еще дальше, я вышла во двор. Свежо было, темно. Хорошо. Как ни крути, а лес красивый. Густая чащоба – ночью непроглядная, как мрак конца мира, а днем пронизанная волшебным светом, как будто дриады из сказок благословили это место.

За спиной в очередной раз что-то грохнуло, и я поспешила за калитку. Прогуляюсь немного, глядишь, колдун к ночи остынет. Щека противно ныла.

Глупая я все-таки девчонка. Это в сказках злодеи с прекрасными девицами-пленницами как с принцессами обходятся, лелеют их, заботятся. Что я принцесса, что не принцесса – все равно прилетело бы. А может, злодей мне неправильный попался? Вот похитил бы меня разбойник – благородный, красивый, мужественный, жили бы мы с ним в лесу или на дороге. Кочевали бы, богатых грабили во благо, с другими разбойниками делились. Тут мне и самой захотелось влепить себе затрещину: зачем с другими-то делиться?..

Погруженная в свои мысли, я и не заметила, как забрела достаточно далеко. Свет окон едва виднелся среди частых стволов деревьев. Тишина вокруг стояла какая-то нехорошая. Зябко поежившись и обняв себя за плечи, я медленно, сохраняя достоинство перед попрятавшимися белками, отправилась назад. На переливчатый стук конских копыт вначале и внимания не обратила: мало ли что может померещиться в лесу одинокой девице, еще и ночью?

От всадника я шарахнулась, как от огня: огромный меч пронесся в пяди от носа, досадливо рассекая кору дерева. Рыжая лошадь в веселеньких белых яблоках встала на дыбы с громким ржанием, молотя копытами воздух. К чести моей будет сказано, я сразу сообразила, что спасать меня сей целеустремленный рыцарь не собирается – слишком красноречив был меч и оскал, видневшийся из-под шляпы. Прижимаясь к дереву, я со страхом что-то просипела, но вместо ответа снова блеснула сталь.

Оказавшись зажатым меж двух огней, выбираешь тот, что горит дальше и тише. Совсем не по-королевски вопя от страха, я метнулась в высокие заросли, с боем и криком пробиваясь к домику. Мой преследователь, по всей видимости не любивший охоту, ломанулся прямиком за мной, подгоняя кобылу, а заодно и меня злобными проклятиями и угрозами. У самого забора нога предательски дрогнула, и я рухнула на землю. Лошадь встала на дыбы. Вот так я и помру – раздавленной в буквальном смысле этого слова.

Полыхнуло огнем, и нависшая надо мной лошадь куда-то пропала, перед глазами было темное небо. С трудом переведя дух, я перекатилась на бок, приподнялась на локте и не смогла подавить облегченного вздоха: колдун возвышался над моим потенциальным убийцей, уперев руки в бока и прижав каблук своего сапога рыцарю в горло.

– Я в порядке. – Я поднялась сначала на колени, а потом, придерживаясь рукою за забор, на ноги. Фэрфакс на меня даже не посмотрел. Видок у колдуна был тот еще: лицо перекошено, светлые волосы торчат во все стороны, пальцы скрючены, будто полотенце выкручивает с особой жестокостью.

– Кто послал? – донеслось очень тихо, вкрадчиво, но яростно. Мужик под его ногой хрипел, стонал, силился поднять руки, чтобы сдвинуть колдуна. – Еще раз: кто послал?

Имени я не расслышала, а подойти ближе было выше моих сил. Меня трясло, в боку болело, ноги мелко дрожали. Ссадины на локтях наконец-то дали о себе знать и теперь неприятно щипали.

– Иди в дом, – не глядя приказал Фэрфакс. – Умойся.

– Не пойду никуда, – упрямо вскинулась я, пытаясь пригладить растрепавшиеся волосы. – Зачем он?..

– Уйди, – прошипел колдун, и я все-таки поковыляла к крыльцу, от греха подальше.

Куда Фэрфакс дел этого убийцу, я так и не узнала, но посещали нас подобным образом еще четыре раза. О двух посещениях свидетельствовал покосившийся забор и обвалившаяся крыша крыльца – само сражение я пересидела в погребе, не решившись и носа высунуть, пока Фэрфакс меня не позвал. От одного рыцаря осталось кровавое пятно, которое мне пришлось убирать. Колдун лишь сокрушался, мол, не с той ноги встал и перестарался. Легче от его раскаяния не было: кошмары снились еще две недели, запах крови преследовал ежеминутно, а есть получалось только сырую картошку – от вида каши тут же мутило.

Последнего, четвертого, колдун разговорил. Радости это не принесло: как оказалось, в услугах Фэрфакса похитители нуждаться перестали, платить отказались, а от меня решили попросту избавиться. Ну, и от колдуна заодно, если тот будет мешать. Имен несчастный не назвал – да колдуну они и не были нужны, а я твердо убедилась, что, кем бы ни были мои враги, они идиоты. Шутка ли – поступать так с колдуном?

Убедившись, что дорогу до хижины теперь знает каждый проходимец, Фэрфакс велел собираться и не задавать лишних вопросов. Вот так я и оказалась на лесной дороге, которая, как любезно уведомил колдун, вела в большой город, где и должна была начаться моя новая жизнь.