Пленница Гора

14. УЧАСТЬ РАБЫНИ – СЛУЖИТЬ ПОВЕЛИТЕЛЮ

Шел второй день моего пребывания в военном лагере Раска из Трева, разбитом в ложбине между поросшими густым лесом холмами, в укромном месте, вдалеке от людских глаз.

Едва лишь накануне наш тарн, хлопая крыльями, опустился на поляну среди окруженных высоким частоколом палаток, как отовсюду раздались громкие приветственные крики.

Я догадалась, что люди Раска из Трева относятся к своему предводителю с большой теплотой и привязанностью.

Среди окруживших нас воинов я заметила нескольких девушек в железных ошейниках и коротких туниках из репсовой материи. Они тоже казались обрадованными. Глаза у них сияли.

Раск со смехом поднял руки над головой, отвечая на раздающиеся со всех сторон приветствия. Легкий ветерок донес откуда-то запах жареного боска. Приближалось время ужина.

Раcк развязал мне ноги и выдернул из кольца на седяе ремень, стягивавший мне запястья, однако руки мне развязывать не стал. После этого он без малейших усилий поднял меня на руки и опустил на землю рядом с тарном. Он не швырнул меня, как вещь, не пнул ногой и не заставил опуститься перед ним на колени, но я все равно не осмеливалась поднять на него глаза.

– Хорошенькая штучка, – раздался рядом женский голос.

Я не удержалась и посмотрела на его обладательницу. Она оказалась невероятно красива. На ней было легкое белое платье, оставлявшее открытыми ее шею и плечи. Я заметила также у этой женщины узкий металлический ошейник. Ее одежда разительно отличалась от коротких грубых туник других невольниц, и я догадалась, что она – старшая в лагере над женщинами и что мне с остальными девушками следует ей подчиняться. Нет ничего удивительного в том, что почти везде, где есть несколько невольниц, или, как их называют на Горе, кейджер, над ними, как правило, назначают старшую женщину – кейджерону. Мужчины вовсе не желают утруждать себя указаниями по поводу наших повседневных обязанностей; они лишь хотят, чтобы все было сделано точно и в срок.

Как я их ненавидела – и за все, что они мне сделали, и за то, что они вообще есть на свете!

– На колени! – приказала кейджерона. Я послушно опустилась на колени в позе рабыни для наслаждений.

По рядам мужчин пробежал ропот одобрения.

– Я вижу, она прошла обучение, – заметила женщина.

Я залилась краской стыда. Я ненавидела этих собравшихся вокруг меня мужчин, но мое прошедшее сложную тренировку тело непроизвольно двигалось таким образом, чтобы лицезрение его доставляло мужчинам удовольствие.

– Она рабыня для наслаждений, притом весьма посредственная, – объявил Раcк. – Ее зовут Эли-нор. Она хитрая, лицемерная девчонка, лгунья и воровка.

Такая рекомендация была мне, конечно, не на пользу.

Кейджерона взяла меня за подбородок и приподняла мне голову.

– У нее проколоты уши, – фыркнула она, всем своим видом выражая глубочайшее презрение.

Мужчины рассмеялись. Их смех был мне безразличен. Меня пугало другое: я догадалась, что мои проколотые уши, по обычаю, разрешают для них большую свободу в обращении со мной.

– Мужчины такие животные, – не понятно, с укоризной или с одобрением произнесла кейджерона.

Раcк из Трева запрокинул свою гривастую, как у ларла, голову и громко расхохотался.

– А ты, Раcк Красавчик, самое большое животное! – заметила женщина.

Я поразилась ее дерзости. Неужели ее не накажут плетьми?

Раcк, однако, не выразил никакого неудовольствия. Наоборот, он снова громко расхохотался и даже смахнул рукой выступившие из глаз слезы.

Женщина обернулась ко мне.

– Так, значит, ты, моя милая, – лгунья и воровка, – произнесла она с нескрываемым сарказмом.

Я поспешно опустила голову. Я не в силах была смотреть ей в глаза.

– Смотри на меня! – приказала женщина.

Я испуганно подняла голову и взглянула ей в лицо.

– В этом лагере ты также собираешься заниматься воровством и кого-то обманывать? – поинтересовалась она.

Я отчаянно замотала головой.

Мужчины рассмеялись.

– Если ты только попытаешься это сделать, тебя накажут, – пообещала кейджерона. – И уверяю тебя, наказание будет суровым!

– Тебя изобьют розгами и поместят в ящик для провинившихся невольниц! – подхватила одна из стоящих поблизости девушек.

В чем бы ни заключалось это наказание, желания проверить его на себе у меня не появилось.

– Нет, госпожа, – поспешила заверить я женщину, – я не буду ни лгать, ни воровать!

– Это хорошо, – кивнула она.

Я почувствовала некоторое облегчение.

– Она вся грязная, – поморщился Раcк. – Вымой ее и приведи в порядок.

– Вы наденете на нее свой ошейник? – поинтересовалась кейджерона.

Раcк помедлил с ответом и окинул меня оценивающим взглядом. Я вся сжалась и опустила голову.

– Да, – услышала я его ответ.

Он развернулся и вместе с остальными направился к центру лагерной стоянки.

– Пойдем со мной в палатку для женщин, – сказала старшая женщина.

Я вскочила на ноги и, со связанными за спиной руками, поспешила за ней.

Молодая невольница легким прикосновением пальцев помазала мне за ушами каким-то ароматическим веществом, очень похожим на туалетную воду.

Солнце уже поднялось. Шел второй день моего пребывания в лагере воина и разбойника Раска из Трева.

Сегодня на меня должны будут надеть его ошейник.

Девушки-невольницы расчесывали и укладывали мне волосы, а я стояла на коленях в глубине палатки для женщин и наблюдала за тем, что происходит снаружи.

День выдался ясным и солнечным. Легкий ветерок перебирал стебли травы и играл отброшенным пологом полотняной палатки.

Сегодня на Элеонору Бринтон наденут ошейник.

Ена, старшая среди женщин, кейджерона, быстро ознакомила меня с принятой в Треве нехитрой церемонией получения невольницей ошейника. Она была очень недовольна тем, что я не знаю собственной кастовой принадлежности и не могу назвать местом своего рождения хоть какой-нибудь известный горианский город или село.

– Но ведь без этого нельзя! – возмущенно заявила она.

Подумав, я решила местом своего рождения назвать мой родной город, а в качестве полного, данного при рождении имени сообщить свое настоящее имя. Тогда на церемонии принятия невольничьего ошейника меня будут называть мисс Элеонора Бринтон из города Нью-Йорк!

Я рассмеялась. Интересно, как часто в этом варварском мире будут ко мне обращаться подобным образом? Сейчас прежняя гордая и неприступная мисс Элеонора Бринтон из этого самого города Нью-Йорка казалась мне абсолютно ничем не похожей на ту девушку, которой я в данный момент являлась. Они словно были двумя совершенно разными людьми: одна, богатая и высокомерная, продолжала купаться в роскоши в своем пентхаузе на крыше небоскреба и разъезжать на спортивном “Мазератти”, а вторая, бесправная, всеми помыкаемая невольница, готовилась к процедуре надевания на нее железного ошейника.

Тем не менее суровая действительность говорила мне, что все это не сон, не плод больного воображения,.. что я, Элеонора Бринтон, стою сейчас в этой убогой палатке, затерянной в бескрайних просторах чуждого мне, непонятного мира, жителей которого, очевидно, нисколько не удивляет тот факт, что мой родной город, Нью-Йорк, находится на Земле – планете, название которой ничего не говорит их далекому от подобных мыслей сознанию. Их всецело занимает сейчас процедура надевания на меня ошейника и то, какой город я назову в качестве места своего рождения.

Вчера девушки под руководством Ены меня выкупали, причесали и дали поесть. Пища была очень хорошей: свежий хлеб, кусок жареного мяса, сыр и плоды ларма. Изголодавшись за время своих скитаний, я съела все, что мне предложили. Меня даже угостили глотком изумительно вкусного каланского вина, которого я не пробовала с той ночи, когда разбойницы Вьерны похитили меня по заданию таинственного человека, хозяина мохнатого чудовища.

Первое время я очень всего боялась, но обращались со мной неплохо. Заводить с девушками какие-либо разговоры я не осмеливалась.

После того как меня вымыли, причесали и накормили, Ена сказала:

– В лагере тебе предоставляется полная свобода передвижений.

Это меня озадачило. Я ожидала, что мне придется сидеть на цепи под тщательным присмотром охранников.

Ену позабавило мое недоумение.

– Тебе отсюда все равно не убежать, – рассмеялась она.

– Да, госпожа, – ответила я и смущенно опустила глаза: мне не хотелось выходить из палатки для женщин.

Ена догадалась о том, что меня волнует. Она подошла к большому сундуку, откинула крышку и вытащила прямоугольный отрез репсовой материи размером два на четыре фута.

– Ну-ка, встань, – приказала она. – И подними руки.

Я поспешно выполнила ее указания, и она ловко обмотала материю у меня вокруг тела, закрепив ее концы большой булавкой.

– Опусти руки, – сказала она и окинула меня критическим взглядом.

Я стояла, во всем повинуясь ее приказам.

– А ты хорошенькая, – заметила она и махнула рукой: – Иди посмотри лагерь

– Благодарю вас, госпожа! – воскликнула я и выбежала из палатки.

Лагерь был разбит между несколькими прилегающими друг к другу густо поросшими лесом холмами. Я думаю, сейчас мы находились где-то в северо-западной части владений Ара, у самого подножия Валтайских гop. Это был типичный горианский военный лагерь, хотя и небольшой. Здесь были оборудованы насесты и взлетные площадки для тарнов, отведены места для стирки одежды и приготовления пищи. В лагере находилось не меньше сотни воинов Раска из Трева и около двадцати девушек, довольно хорошеньких, в грубых невольничьих туниках и ошейниках, занимающихся обычными для рабыни повседневными делами – приготовлением пищи, приведением в порядок тарнской сбруи и уборкой территории.

Трев, насколько мне было известно, находился в состоянии войны сразу с несколькими странами. Для политики горианских государств, с их стремлением к безраздельному господству над крупными территориями и одновременно – к независимости, довольно характерно недоверие и подозрительность как к ближним, так и дальним соседям. Они в любой момент готовы дать отпор агрессору, даже если никакие объективные причины не дают им повода для беспокойства.

В отличие от затаившихся в ожидании неприятеля крупных городов, Трев руками Раска и подобных ему предводителей разбойничьих формирований вел непрекращающиеся боевые действия. Тарнсмены совершали дерзкие налеты на небольшие селения. Так, например, разбойники Раска совсем недавно уничтожили посевы на полях во владениях Ко-ро-ба и подвергли ограблению несколько торговых караванов, державших путь по коробанским степям.

Теперь Раcк обосновался во владениях Ара. Он был, несомненно, дерзким разбойником, если решился развязать боевые действия против самого Марленуса – верховного правителя, или убара, Ара, называемого горианами не иначе как Убаром всех убаров.

Мне нравились запахи военного лагеря и наполнявшие его звуки.

Я остановилась у квадратной, засыпанной песком площадки и некоторое время с интересом наблюдала за учебным поединком двух воинов. Они сражались на боевых мечах и бились с такой яростью, словно речь между ними шла о жизни и смерти. Какими, подумалось мне, нужно быть храбрыми людьми, чтобы сойтись в таком поединке лицом к лицу с противником, не знающим пощады, чтобы не испугаться направленного в тебя острого клинка, сверкающего в воздухе подобно неуловимой молнии. Нет, я бы так не смогла. Я бы тут же бросила меч и убежала. Чем может быть женщина в руках таких мужчин? Только их невольницей, их добычей!

На секунду мне снова захотелось оказаться в окружении земных мужчин, большинство из которых на моем месте поступили бы точно так же, как я. Однако постепенно, пока я наблюдала за поединком горианских воинов, это мимолетное желание исчезло. Что-то таившееся в глубине моего сознания, примитивное и необъяснимое, заставляющее меня почувствовать себя беспомощной и ранимой, стало подниматься на поверхность, заглушило желание возвращаться на Землю и породило стремление остаться здесь, на Горе, где есть такие мужчины.

Внезапно я почувствовала страх. Руки и ноги у меня стали ватными. А что, если эти мужчины сейчас прекратят поединок и прикажут мне прислуживать им? Что они могут от меня потребовать? И чем я, женщина, смогу ответить им, как не полным и безоговорочным повиновением? Когда отдают приказания такие мужчины, что остается делать женщине?

– Хоу! – крикнул один из воинов, и они немедленно прекратили поединок.

Я не стала дожидаться, что за этим последует, и поскорее убежала от казавшегося для меня опасным места.

Мне захотелось поближе осмотреть огораживающий лагерь частокол. Составляющие его колья – которые из-за их толщины скорее можно было назвать бревнами – были футов двадцати высотой; концы их были заострены.

Я подошла к забору и потрогала колья рукой. Они оказались гладкими и были плотно подогнаны друг к другу. Я запрокинула голову: до заостренных концов кольев не дотянуться, не допрыгнуть. Да, через такую стену мне не перебраться. Я надежно заперта внутри лагеря.

Я двинулась вдоль стены, обходя примыкающие к ней взлетные площадки для тарнов, и вскоре подошла к воротам. Они также были бревенчатыми, но состояли не из целых бревен, а из двух частей: нижней, представляющей собой открывающиеся створки ворот, и верхней, являющейся продолжением частокола. Ворота были заперты на два толстых, прочных бруса, которые покоились в расположенных по краям двери широких железных скобах и удерживались на месте тяжелыми цепями. На цепях висел замок сложной конструкции.

Ничего другого ждать, конечно, не приходилось, и, тяжело вздохнув от постигшего меня разочарования, я уже собралась было отойти от забора, когда внезапно заметила снаружи еще одни ворота. Оказалось, что лагерь обнесен двумя стенами частокола. У наружной стены, такой же высокой и прочной, как внутренняя, был насыпан бруствер, чтобы защитникам было удобнее оборонять лагерь от нападения. У внутренней стены бруствера не было.

Ну еще бы! – разозлилась я. Внешняя стена им нужна, чтобы отражать нападение врагов, а внутренняя, без бруствера – чтобы не дать разбежаться невольницам! Не зря Ена предупреждала, что отсюда не убежишь.

– Девушкам запрещено прогуливаться возле ворот, – заметил стоящий рядом часовой.

– Да, хозяин, – пробормотала я и поскорее отошла прочь, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

Я продолжала идти вдоль внутренней стороны частокола.

В одном конце я обнаружила крохотную дверь, не больше восемнадцати дюймов высотой, через которую мог с трудом пролезть взрослый человек. Дверь, естественно, также была заперта толстым брусом, удерживаемым тяжелыми цепями. Рядом с дверью стоял часовой.

Я заметила, что, даже взобравшись на брус и поднявшись на цыпочки, не могу дотянуться до верхнего, заостренного края частокола. Он был так недосягаемо далек от меня!

Я была пленницей внутри лагеря, настоящей пленницей, хотя вместо потолка у меня над головой синело бездонное небо.

– Проваливай отсюда! – рявкнул воин у двери, и я поспешно удалилась.

Ена права: отсюда не убежишь.

Завтра на меня, Элеонору Бринтон, наденут ошейник!

Я стала бродить по лагерю. Повсюду были разбиты палатки, разведены костры, у которых расположились мирно беседующие мужчины. Девушки прислуживали им или занимались своими повседневными делами.

Меня снова захлестнула ненависть к мужчинам. Почему они заставляют нас работать? Почему они сами не готовят себе пищу, не стирают свои туники и не начищают сандалии? Они этого не делают, потому что не хотят. Они заставляют нас, женщин, выполнять за них всю грязную работу. Они помыкают нами, эксплуатируют нас! Как я их всех ненавидела!

В одном месте на невысокой насыпи я увидела глубоко вкопанный в землю каменный столб, в верхней части которого было прикреплено большое железное кольцо.

Чуть поодаль я заметила длинный, горизонтально расположенный на двух опорах шест, на каких обычно развешивают мясо для вяления. Однако меня поразило, что в землю как раз под центральной частью шеста был вкопан такой же каменный столб с прикрепленным к нему железным кольцом. Я стала было размышлять о его предназначении, но тут мне на глаза попался стоящий на открытом месте маленький железный ящик, основание которого занимало площадь не больше трех квадратных футов. Высотой ящик был в рост человека. В передней его части находилась железная дверь с двумя прорезями: одной, расположенной вверху, шириной в семь и высотой в полдюйма, и второй – внизу, у самого основания железного ящика – шириной не меньше фута и высотой дюйма в два. С краю двери виднелись два железных засова с отверстиями, предназначенными для навешивания замков.

“Интересно, – подумала я, продолжая бродить по лагерю, – что можно держать в таком ящике?”

Неподалеку от забора я заметила длинное бревенчатое строение без окон и с одной-единственной дверью, закрытой на два мощных железных засова. Склад для провизии, решила я.

Ноги привели меня к центральной части лагеря, и я остановилась у широкого низкого шатра из темно-красной ткани, натянутой на восемь вкопанных в землю шестов. Заглянув за отброшенный полог, я увидела, что внутри шатер отделан тончайшими шелками. Он был довольно низким: лишь в его центральной части человек мог выпрямиться в полный рост.

На земляном полу шатра, прямо напротив входа, стояла плоская медная жаровня, в которой тлели раскаленные угли. Над жаровней на треноге был установлен небольшой железный бочонок для вина: я слышала, что воины Трева предпочитают пить вино подогретым. Очевидно, и в условиях затерянного в лесах временного лагеря разбойники Раска не хотели отказываться от своих привычек. Мне даже показалось странным, что такие грубые люди, тарнсмены, могут иметь свои маленькие слабости.

Рассказывают также, что многим из них нравится расчесывать волосы своих невольниц. Горианские земли и живущие в них люди такие странные, так не похожи друг на друга. И все же не думаю, чтобы среди этих диких, свирепых разбойников, держащих в страхе многие города Гора, нашлось бы много любителей насладиться тонким вкусом подогретого вина или получить маленькое удовольствие от такого незатейливого занятия, как расчесывание волос своей девушки.

Внутри шатер был убран толстыми, на вид очень мягкими коврами из Тора или из Ара – несомненно, добычей из какого-нибудь разграбленного каравана торговцев. С подпирающих шатер шестов на тонких цепях свисали заправленные тарларионовым жиром светильники. Спускались сумерки, и некоторые светильники горели, заливая шатер теплым желтоватым светом.

Я сразу представила себе, что лежу в этом шатре на мягких коврах, утопая в кружевных подушках, заботливо подложенных под меня рукой моего хозяина, и наблюдаю за тенями, отбрасываемыми на затянутые шелками стены тлеющими в медной жаровне углями.

Едва ли все это возможно на самом деле. Если я когда-нибудь и окажусь в этом шатре, то только для того, чтобы прислуживать своему возлежащему на подушках хозяину, подносить ему подогретое вино и всячески ублажать его.

По обеим сторонам шатра стояли огромные, окованные железом сундуки, наполненные, очевидно, награбленным разбойниками добром: всевозможными золотыми и серебряными украшениями, жемчужными ожерельями и усыпанными драгоценными каменьями браслетами, которым предназначено обнимать руки и шеи невольниц, делать их красоту еще более изысканной и утонченной. Да и я сама такой же трофей, как каждая из наполняющих эти сундуки золотых монет или дорогих безделушек. Да, напомнила я себе, я такая же вещь, которую по желанию владельца можно купить, продать или распорядиться по своему усмотрению.

Мне стало грустно.

Интересно, есть ли в этих сундуках ненавистные мне колечки для носа и пожелает ли мой хозяин украсить меня подобным образом?

При одной мысли об этом настроение у меня окончательно упало.

– Чей это шатер? – поинтересовалась я у проходившей мимо невольницы.

– Неужели не догадываешься? – фыркнула она. – Конечно, Раска!

Действительно, догадаться было нетрудно.

У входа в шатер на траве развалились двое охранников. Они лениво опирались на свои копья и не спускали с меня полусонных глаз.

Я снова заглянула в шатер. Интересно, а где сам Раcк? Он так до сих пор и не пожелал меня увидеть.

– Уходи отсюда, – лениво бросил один из охранников.

Я услышала за спиной мелодичный перезвон колокольчиков и, обернувшись, увидела молодую темноволосую девушку в развевающемся одеянии из тончайшего полупрозрачного алого шелка. На щиколотке левой ноги у девушки был надет узкий золотой ножной браслет с подвязанными к нему крохотными колокольчиками. Девушка бросила на меня изучающий взгляд и быстро скрылась за пологом шатра.

Разговаривавший со мной охранник сделал вид, будто собирается подняться с земли. Не желая испытывать его терпение, я поскорее отошла от шатра и побежала в палатку для женщин. Спрятавшись за ее толстыми матерчатыми стенами, я опустилась на пол и заплакала.

Ена, занятая вышиванием на пяльцах нарукавной повязки, которую тарнсмены надевают на спортивных гонках тарнов, оставила работу и подошла ко мне.

– Что случилось? – участливо поинтересовалась она.

– Я не хочу быть рабыней! – воскликнула я. – Не хочу!

Ена обняла меня за плечи.

– Быть невольницей нелегко, – согласилась она.

Я выпрямилась и посмотрела ей в глаза.

– Мужчины такие жестокие! – всхлипнула я.

– Это верно, – согласилась старшая среди женщин.

– Я их ненавижу! – рыдала я. – Я их терпеть не могу!

Она ласково меня поцеловала. Глаза у нее смеялись.

– Можно мне говорить? – спросила я.

– Конечно, – ответила она. – В этой палатке ты можешь говорить, когда захочешь.

Я опустила глаза.

– Говорят… я слышала… – нерешительно начала я, – что Раcк из Трева очень суровый и требовательный хозяин…

Ена рассмеялась.

– Это верно, – сказала она.

– Еще говорят… что он, как никакой другой мужчина, может унизить и оскорбить женщину…

– Я не была ни унижена им, ни оскорблена. Хотя, конечно, если он пожелает унизить или оскорбить женщину, я думаю, он сумеет сделать это наилучшим образом.

– А если девушка позволила себе держаться с ним дерзко и высокомерно?

– Такая девушка, вне сомнения, будет унижена и наказана. – Ена рассмеялась. – Раcк из Трева покажет ей, что такое настоящая невольничья жизнь.

Ее слова меня, естественно, нисколько не приободрили.

Я подняла на Ену заплаканные глаза.

– Говорят еще, что он использует женщину только один раз, а потом, взяв от нее все, что можно, ставит на ее теле свое клеймо и удаляет от себя.

– Меня он ласкал довольно часто, – ответила Ена и с усмешкой добавила: – Раcк вовсе не какой-нибудь безумец.

– Но он поставил на вашем теле свое клеймо? – допытывалась я.

– Нет, – ответила Ена. – У меня на теле стоит клеймо города Трева. – Она улыбнулась. – Когда Раcк похитил меня, я была свободной женщиной. Естественно, он произвел церемонию моего обращения в рабство и поставил на мне клеймо.

– Он собственноручно обратил вас в рабство?

– Да, я признала себя его рабыней. – Она снова рассмеялась. – Сомневаюсь, чтобы рядом с таким мужчиной любая женщина не почувствовала себя невольницей!

– Только не я! – с уверенностью воскликнула я. Ена рассмеялась.

– Но если на теле девушки уже стоит клеймо, – продолжала я расспрашивать старшую невольницу, – ее ведь вторично не станут подвергать процедуре клеймения, не правда ли?

– Обычно нет. Хотя иногда на теле девушки ставят и второе клеймо. В городе Трев такое случается. – Она многозначительно посмотрела на меня. – Чаще всего это клеймо ставится в качестве наказания и предупреждения о том, что с такой невольницей следует держаться настороже.

Ее слова меня озадачили.

– А есть еще так называемые обличительные клейма, – продолжала Ена. – Они маленькие, но хорошо заметны. У них довольно много разновидностей. Есть, например, обличительное клеймо для воровки, для лгуньи и для многих других нарушительниц, совершивших преступление или серьезный проступок.

– Я не лгу и не ворую!

– Это хорошо.

– Мне никогда не приходилось видеть клеймо Трева, – призналась я.

– Это очень красивое клеймо, – с гордостью заметила Ена.

– А можно мне его посмотреть? – попросила я, сгорая от любопытства.

– Конечно, – согласилась Ена.

Она поднялась с пола и распахнула свое длинное белое одеяние.

На стройном, словно выточенном из слоновой кости бедре женщины стояло удивительно изящное клеймо, подчеркивающее нежность и белизну ее кожи и провозглашающее ее тем, кем только она и могла быть в этом суровом, безжалостном мире – невольницей.

– Красиво, – прошептала я.

Лицо Ены осветилось довольной улыбкой.

– Ты умеешь читать? – спросила она.

– Нет, – призналась я.

Она коснулась рукой невольничьего клейма.

– Это выполненная курсивом первая буква названия города Трева, – пояснила она.

– Очень красивое клеймо, – похвалила я.

– Мне тоже оно нравится, – призналась Ена.

Она окинула меня мимолетным изучающим взглядом и неожиданно приняла позу рабыни для наслаждений.

Я не смогла сдержать своего восхищения.

– Мне кажется, оно только подчеркивает мою красоту, – заметила Ена. – Ты не находишь?

– Да! Да! – воскликнула я.

В глубине души я надеялась – хотя не желала в том себе признаваться, – что клеймо у меня на теле выглядит не менее привлекательно.

Ена пошире распахнула свое одеяние, любуясь темнеющей у нее на бедре отметиной.

Она взглянула на меня и рассмеялась.

– Это клеймо поставил на мне мужчина!

Я улыбнулась в ответ, но тут же почувствовала глубокое раздражение. Какое право имеют эти грубые существа ставить свое клеймо на наши тела? Надевать на нас свои ошейники? Разве справедливо утвердившееся на Горе право сильного по своему желанию и усмотрению отмечать тех, кто слабее его?

Я почувствовала, как меня снова захлестывает злость и ощущение своей полной беспомощности. Я испытывала ненависть к человеку, державшему меня в своем лагере бесправной пленницей. Мне захотелось побольше узнать о моем похитителе, чей ошейник мне придется принять на завтрашней церемонии.

– Говорят, – заметила я, – что у Раска из Трева большой аппетит на женщин. Что он коллекционирует свои победы над ними и относится к своим жертвам с презрением.

– Он нас любит, – рассмеялась Ена. – Это верно.

– Но ведь он нас презирает! – воскликнула я, чувствуя, как в этом крике выплескивается все переполнявшее меня отчаяние, возмущение и бессильная ярость.

– Раcк из Трева – мужчина, воин, – пожала плечами старшая невольница.-Такие, как он, нередко рассматривают женщин всего лишь как объект охоты и удовольствий.

– Но это оскорбительно! – не выдержала я. Ена опустилась рядом со мной на пол, откинулась на пятки и весело рассмеялась.

– Возможно, – согласилась она.

– Меня такое обращение не устраивает! – воскликнула я.

– Бедная маленькая кейджера! – улыбнулась Ена.

Злость и разочарование навалились на меня с новой силой. Я не желала быть просто объектом чьих-то сексуальных притязаний! Но завтра… завтра мне на шею наденут какую-то дурацкую железку. Чем еще может быть девушка, носящая ошейник, как не вещью, как не предметом, которым можно распоряжаться по своему усмотрению?!

– Я ненавижу мужчин! – упрямо воскликнула я. Ена посмотрела на меня с иронией.

– Интересно, – задумчиво произнесла она, – понравишься ли ты Раску из Трева?

Она отстегнула булавку, удерживавшую у меня на плече нехитрое одеяние, и сбросила мое покрывало на пол.

– Может, и понравишься, – подняла она брови.

– А я не хочу ему нравиться! – закричала я.

– Он заставит тебя захотеть, – со знанием дела сказала старшая невольница. – Ты будешь отчаянно стараться ему понравиться, вот только не знаю, насколько тебе это удастся. Раcк настоящий воин. У него было много женщин, и еще больше претенденток добиваются его внимания. Он большой знаток женщин, и поэтому угодить ему очень трудно. Думаю, тебе не удастся ему понравиться.

– Если я захочу – удастся! – заверила я кейджерону.

– Может быть… – с сомнением пожала она плечами.

– Но я этого не хочу! Я буду оказывать ему сопротивление… Я буду бороться. Ему не добиться от меня покорности! Ему меня не приручить!

Ена не сводила с меня внимательных глаз.

– Во мне нет слабостей, свойственных остальным женщинам, – сказала я, вспомнив Вьерну с ее разбойницами, Ингу, Рену и Юту. – Все женщины слабы. Но я – не такая, как все. Я сильная и гордая.

– Непокорности тебе не занимать, – согласилась Ена. Я хмуро посмотрела на нее.

– А теперь давай-ка спать, – сказала она, поднимаясь на ноги, чтобы погасить освещавший палатку медный светильник.

– Почему так рано? – спросила я.

– Потому что утром ты должна выглядеть свежей и привлекательной. Завтра на тебя наденут ошейник.

Я улеглась, но вскоре опять нетерпеливо приподнялась на локте.

– А разве на ночь на меня не будут надевать цепи? – удивилась я.

– Нет, – донесся до меня из темноты голос старшей невольницы. – Ты и так не убежишь.

Я натянула на себя толстую мягкую шкуру ларла и долго лежала, сжимая от злости кулаки и глотая подступающие к горлу слезы.

Наконец я опять не выдержала.

– Ена, – позвала я старшую невольницу. – Вот вы – уже давно рабыня. Неужели вы не испытываете ненависти к мужчинам?

– Нет, – ответила она.

Меня снова захлестнула волна глухой обиды.

– Я нахожу мужчин волнующими, – продолжала старшая невольница. – Очень часто мне хочется отдать им всю себя, отдать все, что у меня есть.

Я с ужасом слушала ее слова. Как она может так говорить? Неужели у нее нет никакой гордости? Если ей и приходят в голову такие чудовищные мысли, что само по себе уже просто неприлично, она должна хранить в полной тайне этот унижающий чувство собственного достоинства каждой женщины недостаток!

Уж я-то, по крайней мере, искренне ненавижу мужчин. Им не добиться моего расположения!

Но завтра… завтра я буду принадлежать одному из них! Он будет владеть мной, согласно всем законам этой чудовищной планеты! Он будет приказывать мне, а я – выполнять все его желания.

И главное – мне никуда отсюда не деться!

На меня не надели на ночь цепей, но это ничего не меняло: я была надежно заперта, замурована в этом лагере, обнесенном высоким частоколом.

“Тебе не убежать”, – сказала Ена.

Она права.

Завтра на меня, Элеонору Бринтон, наденут ошейник. Впервые за все время моего пребывания на Горе я буду носить на шее узкую полоску металла, официально объявляющую меня чьей-то собственностью!

“Ты очень хорошенькая”, – заметила Ена.

Обнаженная, я стояла на коленях на устилающем пол палатки толстом мягком ковре. Я была умыта, волосы у меня – тщательно причесаны. Молодая невольница, державшая в руках маленький флакончик, украшенный изящным горианским орнаментом, снова омочила пальцы в ароматной, с терпковатым запахом туалетной воде и помазала ею у меня за ушами.

Остальные стоящие рядом с Еной девушки, их было трое, не сводили с меня критического взгляда. Одна из них наклонилась и – в который уже раз – принялась поправлять мне волосы.

– Да она уже причесана! – рассмеялась вторая девушка.

– Неужели ты не волнуешься, Эли-нор? – удивилась молодая невольница. Я промолчала.

– Ты хорошо помнишь, что тебе нужно делать на церемонии? – спросила Ена.

Я кивнула.

Меня занимали совсем другие мысли.

Не может быть, чтобы все происходящее вокруг меня было реальностью! Чтобы я, Элеонора Бринтон, стояла сейчас на коленях в этой палатке, затерянной в бесконечных просторах дикой, варварской планеты, готовясь принять невольничий ошейник!

Одна из девушек подбежала к пологу палатки, откинула его и выглянула наружу. Там уже толпились в ожидании церемонии воины и рабыни.

Светило солнце. Легкий ветерок неторопливо перебирал листья деревьев.

Я ощутила тревогу и, чтобы отвлечься, стала принюхиваться к обволакивающему меня запаху туалетной воды, напоминающему нежнейшие французские духи. Запах был изумительным. Никогда прежде на Земле я, считавшая себя знатоком в парфюмерии, не встречала ничего равного по утонченной изысканности этой ароматической жидкости, которой надушили меня, простую рабыню, представительницы этого варварского мира! Тут было чему удивляться!

Однако избавиться от беспокойства мне не удалось.

Стоя на коленях на толстом ковре, я ждала. Прошло, наверное, не меньше четверти часа.

– Может быть, он не станет надевать на нее ошейник сегодня? – высказала предположение одна из невольниц.

Вдруг выглядывавшая из-за отброшенного полога палатки девушка обернулась и взволнованно замахала рукой.

– Приготовьте ее! – прошептала она. – Скорее!

– Встань! – приказала Ена.

Я поднялась на ноги… и застыла от изумления.

Девушки вытащили из плотного чехла длинное, с капюшоном, восхитительное одеяние из тончайшего, переливающегося всеми оттенками алого шелка.

Одна из невольниц поспешно подошла, накинула мне на волосы тонкую сеточку и подобрала их к затылку, закрепив длинными шпильками. Эти шпильки, я знала, должен будет вытащить у меня из волос сам Раcк.

Девушки набросили шелковое одеяние мне на плечи. Оно напоминало легчайший, невесомый плащ с прорезями для рук, но без рукавов. Капюшон надевать на голову мне не стали.

– Заведи руки за спину, – распорядилась Ена; она принесла откуда-то узкий кожаный ремень, усыпанный драгоценными камнями.

Я послушно выполнила приказ и почувствовала, как руки у меня за спиной связали – не крепко, не для того, чтобы по-настоящему обезопасить невольницу.

После этого Ена кивнула молодой невольнице с флаконом, отделанным изящным горианским орнаментом. Девушка снова омочила пальцы в ароматической жидкости и коснулась ими у меня за ушами и на груди. Я с новой силой почувствовала терпковатый, изысканный запах туалетной воды.

Сердце у меня тревожно забилось.

Тут ко мне опять подошла Ена. В руках у нее была длинная грубая веревка – самая обычная, какие применяются, например, для установки лагерных палаток. Ена приподняла мне волосы и завязала конец веревки у меня на шее, довольно туго. Большой узел у меня под подбородком мешал дышать и говорить. Странно, подумалось мне: руки у меня связаны усеянным драгоценными каменьями ремнем, а вести меня будут за наброшенную на шею грубую веревку!

– Ты хорошенькая, – одобрительно заметила Ена.

– Хорошенькое животное на поводке! – проворчала я.

– Да, животное, – подтвердила Ена. – Но животное очень и очень привлекательное!

Я с ужасом посмотрела ла нее, но тут же поняла, что она совершенно права: я, Элеонора Бринтон, действительно мало чем отличалась от какого-нибудь животного, поскольку была всего лишь рабыней. Нет поэтому ничего удивительного в том, что ее и ведут за собой на грубой, обтрепанной веревке, которой наверняка стреноживали прежде на ночь толстого боска или вечно грязного, ленивого верра.

Я закусила губу и отвернулась.

Ена накинула мне на голову прозрачный капюшон.

– Они готовы! – взволнованным шепотом сообщила выглядывающая из палатки девушка.

– Выводите ее! – приказала Ена.

Девушки взяли у нее из рук веревку и повели за собой. К нам присоединились несколько находившихся у палатки мужчин и невольниц.

Меня подвели к небольшой площадке, расчищенной у шатра Раска из Трева. Он дожидался, прогуливаясь у откинутого полога. Меня поставили прямо перед ним. Я с трудом подняла на него испуганный взгляд.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

– Развяжите веревку, – распорядился наконец Раск.

Шедшая позади меня Ена развязала давивший мне горло узел и отдала веревку одной из сопровождавших меня девушек.

Я стояла перед Раском со связанными за спиной руками, в прозрачном шелковом одеянии и в скрывавшем мои волосы капюшоне.

– Развяжите ей руки, – приказал Раск.

Он вытащил из-за пояса жесткий, грубой выделки ремень, которым тарнсмены обычно связывают своих пленниц. Он не был украшен драгоценными каменьями.

Ена развязала мне руки.

Мы с Раском продолжали смотреть друг на друга.

Он медленно подошел ко мне и откинул удерживающий мои волосы прозрачный капюшон. Я стояла не шевелясь, выпрямив спину.

Неторопливо, одну за другой он вытащил четыре шпильки, закалывающие у меня на волосах тонкую сеточку, и отдал их стоящей рядом девушке.

Освободившись от неволи, волосы густым каскадом хлынули мне на спину и разметались по плечам. Ко мне тут же подскочила молоденькая невольница и быстро расчесала их деревянным гребнем.

– Она хорошенькая, – долетели до меня слова обменивавшихся впечатлениями невольниц.

Раcк отошел от меня на пару шагов и остановился, все так же не спуская с меня глаз.

– Снимите с нее накидку, – распорядился он.

Ена распахнула на мне полы накидки, и алые шелка скользнули к моим ногам.

Девушки из рядов зрителей от восхищения затаили дыхание. Некоторые из воинов в знак одобрения ударили древками своих копий о щиты.

– Подойди ко мне, – приказал Раcк из Трева.

Мы стояли друг против друга: он – с мечом на поясе и грубым кожаным ремнем в руке, и я – полностью обнаженная по его приказу.

– Подчинись мне! – потребовал он.

Я не могла, не в силах была выразить какого-либо неповиновения.

Я опустилась перед ним на колени, низко склонила голову и протянула к нему руки, скрещенные в запястьях.

Ясным, громким голосом я произнесла:

– Я, мисс Элеонора Бринтон из Нью-Йорка, выказываю свое полное повиновение воину Раску Рариусу из славного города Трева и признаю себя его рабыней. Из его рук я принимаю даруемую мне жизнь и имя и отдаю себя в его полное распоряжение.

Внезапно я почувствовала, как кожаный ремень стягивает мне запястья. Я машинально потянула руки к себе, но они уже были связаны!

За какое-то мгновение запястья у меня оказались туго перехваченными ремнем, затянутым умелой рукой воина-тарнсмена! Я в страхе подняла на него глаза.

Раcк взял из рук стоящего рядом воина отливающий металлическим блеском предмет, в котором я узнала разомкнутый с одной стороны железный невольничий ошейник.

Он протянул его ко мне.

– Прочти, что здесь написано, – потребовал он.

– Я не могу, – пробормотала я. – Я не умею читать.

– Она неграмотная, – подтвердила Ена.

– Дикарка! – услышала я короткий презрительный смешок какой-то невольницы.

Я почувствовала себя пристыженной. Я смотрела на узкую полоску металла, по центральной части которой бежала выгравированная курсивом надпись, но не могла ничего разобрать.

– Прочти ей, – протянул Раск ошейник Ене.

– Здесь написано, – прочла Ена: – “Я являюсь собственностью Раска из Трева”. Я молчала.

– Ты все поняла? – спросила старшая невольница.

– Да, – ответила я. – Поняла.

Раск завел мне за шею обе соединенные перемычкой половинки железного ошейника, но не торопился их защелкивать. Он стоял, пристально глядя мне в лицо. Наши глаза встретились. Его взгляд был твердым и суровым, мой же – молил о пощаде. Никакого снисхождения я не получила. Ошейник защелкнулся на мне с сухим металлическим треском. По рядам девушек пробежали возгласы удовлетворения. Воины ударили древками копий о кожаные щиты.

Я закрыла глаза. По щекам у меня побежали слезы. Я стояла преклонив колени, опустив голову и глядя невидящим взглядом на пыль у меня под ногами и кожаные сандалии Раска из Трева.

Тут мне вспомнилось, что я должна произнести еще одну ритуальную фразу.

Я с трудом подняла глаза на своего повелителя.

– Я полностью в вашем распоряжении, хозяин, – пробормотала я.

Раск протянул мне руки и поднял меня с земли. Запястья у меня были туго связаны кожаным ремнем. Горло обнимал узкий железный ошейник. Взяв за подбородок, Раск привлек меня к себе, с удовольствием втянул носом исходящий от меня запах туалетной воды и заглянул в мои глаза. Его суровое, непреклонное лицо было совсем рядом. Я была не в силах отвести от него зачарованных глаз. Губы у меня сами собой раскрылись. Я приподнялась на цыпочки и потянулась к нему, чтобы коснуться губ моего хозяина.

Он рукой отстранил меня от себя.

– Надеть на нее рабочую тунику, – распорядился он, – и отправить в барак.