Планета звезды Эпсилон

Часть вторая ШЕСТЬ АВАРИЙНЫХ СУТОК

Сигнальные огни действительно отказали. Я был чист перед совестью и долгом космолетчика, когда садился на Беану. Я был безмерно рад, что я снова на Беане и снова увижу Бэкки. У меня в запасе шесть неиспользованных аварийных суток. В пределах этого времени я не нарушаю графика. Земля ждет меня, ведет радиомаяком. За это время я смогу все решить…

Это мой последний рейс в систему Эпсилона. На Гамме мы вели геологические разработки. Я, Алексей Гончаров, «безвоздушный извозчик», как называют в шутку транспортных космолетчиков, доставлял на Гамму геологические партии, транспортировал на Землю образцы пород. А в этот последний рейс я спустил на планету автоматическое оборудование, и теперь трудно сказать, прилечу ли на Беану я или кто-то другой. Это обстоятельство поставило меня перед проблемой, всю тяжесть которой я ощутил только теперь. Я могу потерять Бэкки.

Я любил ее. Теперь, в этот последний рейс, я понял, что должен увезти Бэкки на Землю.

Но встретила Бэкки меня без особой радости. Она торопилась на пресс-конференцию в Верховное ведомство Беаны. Я удивился. Во-первых, потому, что Бэкки политикой не занималась, а во-вторых, обычно она приглашала и меня на разные мероприятия, к которым проявляют интерес газеты. Сегодня же Бэкки заявила, что если я хочу, то могу посидеть дома и подождать ее.

— Эта пресс-конференция — наше внутреннее дело, не для твоих нежных ушей.

Сама смутилась от собственной резкости и добавила:

— Если тебе не хочется оставаться одному, может быть, ты посидишь в машине? Я не думаю, чтобы нас задержали надолго, вопрос достаточно ясен.

— Бэкки, у меня всего шесть суток, и мне было бы жаль… — начал было я. Она перебила меня, заторопилась, и мы поехали.

К Верховному ведомству мы приехали раньше намеченного времени. Зашли в кафе «Эпсилон». У стойки стоял парнишка — молодой, невзрачный. Все, что я запомнил, — его нервически двигающиеся руки. Правда, он был «под грузом».

Бармен поставил на наш столик коктейли. И тут парень подошел к нам.

— Я про тебя слышал, — он взялся за столик, — ты Бэкки Гек из «Вечернего Эпсилона». И ты очень ничего!

Бэкки рассмеялась.

— Бармен, — крикнула она, — еще коктейль для этого юноши!

Но тот не стал ждать, выпил из ее бокала. Бэкки вспыхнула, но сдержалась, пододвинула ему стул и предложила сигарету. Он закурил, но сел прямо на стол:

— У тебя славная кожица… — Он хотел погладить Бэкки, она увернулась.

— Ух ты, змейка! Думаешь, ты такая знаменитость, что и потрогать тебя нельзя простому парню? Не бойся. Я тебе ровня. Я Херли Чвай, программист Верховного ведомства. Ты должна была обо мне прослышать, это я составлял ту программу… — Он горделиво повел подбородком.

— Хорошо, только сядь на стул, — нервно ответила Бэкки.

— Я холост. Я на тебе и жениться могу. Я четыре ночи не спал. Ты знаешь, сама об этом написала. Закончили мы ее только утром… Ну, наши и дали! — Он повертел в воздухе пальцем. — Только я в это не верю.

— Поверишь! А замуж я не собираюсь. Так что считай наш разговор оконченным, — у Бэкки зло блестели глаза, — ты уже выпил свое?

— Слушай, я устал. В голове пусто. Мы все там как взмыленные.

И тут парень обратил внимание на меня:

— А… Ты с этим типом! — внимательно посмотрел на мой костюм. — Он вроде не наш. Беанец ее уже не устраивает! Конечно, это твое дело, но обидно…

Я рванулся, чтобы отшвырнуть наглеца. Но Бэкки меня остановила. Она решила сама постоять за себя:

— Пойди проспись! Потом поговорим на свежую голову.

— Ах, так! Ты хочешь сказать, что я пьян?! Вон отсюда!

Я схватил негодяя за шиворот, чтобы выбросить его из кафе. И в этот момент он вынул из кармана пистолет. От неожиданности я опустил руку.

— Ты, выматывайся! — крикнул он мне. — Ну! Она идет со мной! Считаю до трех.

И вдруг раздался выстрел. Парень упал. К нему подошел беанец в синем костюме, заглянул в лицо и спокойно вышел из кафе. Я подхватил побледневшую Бэкки и потащил ее к машине. Она нервно рассмеялась:

— Ну вот, началось… Я думала, Верховные сто лет его утверждать будут. — Перевела дух и добавила с непонятной мне холодной, злой интонацией: — Неплохое начало для репортажа…

— Что утверждать? — не понял я.

— Верховное ведомство приняло новый закон. Возьми газету — я там все в подробностях расписала. — Она бросила мне на колени вчерашний номер «Вечернего Эпсилона» и пошла в Верховное ведомство.

На первой полосе под крупной шапкой «Мы хотим оздоровить общество» стояло интервью Бэкки с одним из Верховных министров.

«Разнузданность наших нравов, — читал я, — давно требует принятия самых безотлагательных мер. И вот власти планеты, внимая многочисленным жалобам ее жителей, вынесли четкое и строгое решение: за всякое отступление от норм нравственности и морали — смерть!»

Что это такое? — меня будто кипятком облили. Я отказывался верить своим глазам. Что за страшный сон? Мракобесие, средневековье, инквизиция…

— Грандиозное начинание, — сказала Бэкки, вернувшись с пресс-конференции, — я всегда верила в прогресс и его достижение любыми средствами. Цель абсолютно благородна.

— Я ничего не понимаю. Это странно, Бэкки! — Она не слушала меня. — Все это… Как можно?…

— Забавный случай, — она явно не слушала меня, поглощенная собственными мыслями, вчера, когда прессе рассказали о новом законе, редактор газеты «Производственный континент» назвал его необдуманным и антигуманным. Вчера же его избили до полусмерти. Ой! Мне сегодня везет! Это он! — И с этими словами Бэкки выскочила из машины.

Обернувшись, я увидел беанца в синем костюме. Бэкки о чем-то оживленно поговорила с ним и вернулась в машину весьма довольная.

— Он согласился.

— Кто и на что? — неодобрительно отозвался я.

— Элдар Крауф, член комиссии семнадцати, тот, что спас нас от негодяя… Он согласился. Понимаешь, я получила в редакции разрешение на серию репортажей. — Она прилегла на руль и повернула ко мне голову. — Это признание, милый, когда журналисту отдают целую тему, это великолепно… И я хочу, чтобы у этой серии был герой, как бы тебе лучше объяснить… ну, единый тематический стержень.

— По-моему, у этой темы уже есть стержень. Дуло пистолета.

Бэкки обиженно поджала губы и включила мотор.

— Приготовься к головокружительной езде, постараюсь выжать из него все, — это уже об электромобиле, — надо спешить: я должна успеть еще переодеться.

— Что?

— Мы едем на свадьбу. Не могу же я появиться в высшем обществе в таком виде.

Бэкки свернула на узкую улочку, сияющую витринами. Я опешил, потому что привезла она меня в магазин мужской одежды.

— Неужели ты считаешь, что я соглашусь пойти с тобой в общество, когда ты в такой дурацкой униформе? И так четыре года хожу как с бельмом на глазу! Мне надоело, что на тебя оглядываются, — говорила Бэкки, водя меня среди стеллажей и вешалок. — Надо быть как все, не выделяться.

Заставила меня надеть костюм беанской моды — я чувствовал себя в нем актером, играющим в исторической пьесе. Переубедить Бэкки все равно было невозможно. Мой летный комбинезон она завернула в бумагу и бросила в багажник машины.

— А теперь домой! Я приведу себя в порядок. Знаешь, эта свадьба прямо-таки символична: женятся сын владельца фабрики и дочь хозяина универмага. На свадьбе, кстати, будет Крауф. Я пригласила его. Надо же завязывать отношения. Он симпатичный человек. Я уверена, тебе он понравится. Он преподаватель философии, работает в университете.

Да, Крауф внешне производил весьма достойное впечатление. Но он был членом комиссии семнадцати, он был человеком, который мог убить — чудовищно… Я заговорил с ним первым:

— Мне трудно судить о действиях вашего правительства, понимаю, я — чужак, но должен сказать: слишком это дорого — платить жизнью за нравственный грех. Конечно, воспитывать людей необходимо, но насилие не та мера. Человек может попасть в такую ситуацию, когда поступок будет иметь двойное толкование.

Мы уже возвращались с «символической» свадьбы, ситуация казалась мне подходящей для разговора.

— Должен быть предел всему, и новому закону тоже, — сказал я.

— Ну, конечно, — с иронией отозвался Крауф, — было бы, наверное, куда гуманнее, рассматривая закон как воспитательную меру, пристрелить нарушителя морали, а потом воскресить, пригрозить пальчиком: «Не делай так больше, мальчик!» Но такого не бывает.

Крауф вдруг резко нажал на тормоз. Впереди на дороге образовалась пробка.

Крауф пошел посмотреть, в чем дело. Вернулся он через несколько минут.

— Предел… — проворчал он, глядя на меня, — предел… Пойдемте, Алексей, вам это будет интересно.

Пробравшись между машинами, мы вышли на перекинутый над мелкой речкой мост. У парапета стояли люди, они, смеясь, смотрели вниз. Мне не понравился их смех. Кое-кто свистел, как на футбольном матче.

— Смотрите! — приказал Крауф.

В воде вверх колесами лежала машина. На берегу в отчаянии бегал невысокий молодой человек.

— Да она давно готова! — крикнул ему кто-то.

Из редких реплик я узнал, что в машине осталась девушка.

Я бросился вниз, понял, что за мной кто-то бежит.

Вытащить из воды малолитражку труда не представило. Взломали замок, открыли дверцу. Молодой человек взял на руки свою спутницу. Я хотел сделать ей искусственное дыхание, но Крауф остановил меня:

— Ты не бог. Иди скорее вперед, пока за нами не увязались. — И потащил за рукав. У дороги толкнул вперед, когда я еще раз оглянулся.

— Иди-иди! Бэкки волнуется.

И тут за моей спиной захлопали выстрелы. Стрелял Крауф. Вернулся в машину как ни в чем не бывало — ровный, спокойный голос:

— Мы слишком поздно подъехали! А эти подлецы нашли себе развлечение, вместо того чтобы… — И он злобно усмехнулся.

— На этом, дорогие друзья, пресс-конференция закончена, — объявил начальник следственного отдела Верховного ведомства Кибрит Эллис.

«Вот и все, — устало подумал он, — сейчас заеду за Ингит и домой… Надо только на минуту зайти в отдел».

— К вам весьма настойчивый посетитель. — Секретарь Эллиса привстала, чтобы открыть перед ним дверь.

На стуле для посетителей сидел высокий довольно плотный человек. Его лицо показалось Эллису знакомым. Человек поднялся навстречу. Эллис сухо сказал:

— Вы ко мне? Слушаю вас…

— Меня зовут Рэв Дрибл, я продавец газет и хочу стать членом комиссии семнадцати. Вот то дело, которое привело меня к вам.

— Я не имею никакого отношения к комиссии семнадцати. Вы обратились не по адресу.

— Но вы — начальник следственного отдела? Кто же еще занимается этим?

— И тем не менее, — устало ответил Эллис, — кроме того, комиссия уже укомплектована. Мы напрасно теряем время, молодой человек.

Собеседник Эллиса встал, сгорбился, что-то пробормотал себе под нос и поплелся к двери. На пороге он обернулся:

— Послушайте, но ведь кто-то из членов комиссии может заболеть, отказаться, погибнуть, наконец!

— Хорошо! — с расстановкой произнес Эллис. — Оставьте свои координаты. При необходимости я найду вас.

«Кто же еще этим может заниматься? — невольно повторил Эллис слова посетителя, сидя в машине у школы, в которой работала его невеста. — Этот идиот прав, они щелкнули меня по носу. Решили, что я и без того наделен большой властью, а она мне не по чину».

… Эллис всегда приходил на службу вовремя. Даже раньше положенного. Сегодня утром он еще раз разложил на столе, затем снова собрал и перелистал страницы секретного доклада. Невольно чувствовал, как ему жаль отдавать в чужие руки эти бесценные сведения — он держал в руках судьбы сотен беанцев.

Как обычно, министр за вторым завтраком принимал подчиненных. Когда Эллис вошел, министр старательно намазывал джемом крохотный сухарик.

Дождавшись, когда министр отопьет из чашки дымящегося, покрытого розовой пенкой молока и проглотит кусочек сладкого сухарика, Эллис неторопливо разложил перед ним свои бумаги и торжественно сказал:

— Перед вами список лиц и организаций, противопоставляющих себя обществу. Недовольных своим правительством. В основном это те, кто проживают на Производственном континенте или связаны как-то с ним, Производственный континент всегда был источником смуты.

Министр, разжевывая, проговорил:

— Можете забрать эти бумаги. Ни к чему они. Вы слышали, новый закон уже входит в силу?

— Разумеется, — ответил Эллис, а в голове пронеслось: «Издевается, знает, что новый закон должен проходить по моему отделу, все эти головорезы должны отчитываться передо мной, подчиняться только мне!»

— Так вот, после введения закона о борьбе за нравственность мы будем жить в идеальном обществе. А от того, что мы отловим этих тараканов, — министр собрал разложенные Эллисом документы в аккуратную стопку, уложил ее в папку и протянул ему, — ничего не изменится. Появятся новые. Работа, проводимая вами, очень важна для нашего общества, и когда вы понадобитесь мне, мы вернемся к этой теме. А сейчас я прошу вас заняться вот чем. Потолкуйте с репортерами. Разъясните им новый закон.

Эллис был недоволен. Мало того, что ему фактически выразили недоверие, отстранили от акции семнадцати, да еще как мальчишку на побегушках отправили беседовать с журналистами…

Ингит ждала его дома. Эллис понял, что давно. Зря он караулил ее возле школы — мог бы и не тратить время. И спросил резко:

— Где пропадала?

— Ничего не скажешь — нежный возлюбленный! — ответила она.

— Интересно! — воскликнул Эллис. — Где ты была?

Ингит промолчала. Это не понравилось Эллису. Он повторил вопрос.

— Я вообще не была сегодня в школе. Я ходила к родителям некоторых моих учеников Беседовала. Понятно?

Эллис заметил беспокойство в глазах Ингит, насторожился и поспешил перевести разговор на 'другую тему:

— Ты видела газеты? Там довольно любопытные вещи.

— Ты имеешь в виду новый закон? Эллис кивнул:

— Сволочи!

— Кто? — Ингит подняла на него глаза — ее взгляд опять не понравился Эллису.

— Верховные.

— Первый раз слышу от тебя такое.

— Первый раз… Я тоже первый раз… Так унизить! — Эллис поведал о своих горестях, сказав в конце, что мириться с подобной ролью он не намерен. Но тут Ингит вставила:

— Взял бы да и женился на чьей-нибудь дочке… Стал бы им ровня.

Эллис косо, недобро посмотрел на нее — захотелось выпить вина.

— Рад бы! — хмыкнул. — Вот только ты мне и подходишь. Сама должна понимать! Мой отец на Аркосе был всего-навсего агентом наружного наблюдения… — Но, увидев выражение ее лица, смущенно пробормотал: — Я не хотел тебя обидеть. Ты же знаешь, как я люблю тебя! — Он раскупорил бутыль, выпил, потом еще и еще, и начал рассказывать, как рано или поздно он им всем свернет головы, что они сами дали ему эту возможность.

Ингит слушала, подперев щеку кулачком. А утром Эллис проснулся в одиночестве. Ингит не оставила даже записки.

Я не мог говорить с ними, знал только одно: не хочу быть здесь. И попросив Крауфа остановить машину у ближайшей станции, отправился в аэропорт, а оттуда вертолетом на Космобазу.

… База находится на острове, недалеко от второго Производственного континента Беаны. На нем заводы и рудники.

Бэкки как-то говорила, что рабочие и инженерный состав там на особом положении.

На земной Космобазе работают местные, беанцы. Они выделены нам Верховным ведомством по специальному распоряжению. Руководит ими Дзей Оун, толковый инженер, приличный администратор. Утром он пришел ко мне. Его лицо было расстроенным.

— Ну, Дзей, — спросил я его, — как идет установка вашей системы бортового освещения? Я думаю, легче смонтировать новое, чем делать ремонт. Возможно, — добавил я, чтобы поднять настроение инженера, — вашим вакуумным лучеиспускателем заинтересуются на Земле и со временем оснастят не только мой «Байкал».

— Работать некому, Алексей, — нервозно ответил он, — вы знаете, конечно, механик по освещению у нас был один.

— Ну и что?

— Его убили.

— Что он сделал?

— На мой запрос в Верховное ведомство ответили, что кара была справедливой. Больше ничего не знаю. Жалко, неплохой был парень… Да что там, в сегодняшних «Утренних новостях» сводка: за один вчерашний день комиссия ликвидировала сорок восемь человек. Говорят, их не семнадцать, а человек двести. Больно уж они оборотистые. Только за один день, подумайте! К тому же, как мне известно, сводки убитых на Производственном континенте вообще не публикуются. А там убивают на каждом углу и непонятно за что.

— Работают, — выдавил я в ответ.

— Я потерял одного из друзей, — мрачно продолжал Оун, — впрочем, вы были свидетелем расправы над ним.

Я настороженно поднял глаза.

— Я должен был встретиться с ним в кафе «Эпсилон». Он собирался сказать мне что-то важное, звонил мне. Это было вчера утром. Через витрину я видел, как над трупом моего друга стоял некто в синем.

Я кивнул. Я не знал, рассказывать ли Оуну, за что поплатился жизнью его приятель…

— Собственно, особенно близки мы никогда не были, — продолжал инженер, — но он мне был друг. По убеждению, по общему делу… А сейчас я должен уйти, — неожиданно закончил Оун, поднимаясь со стула. — Проводится сбор жителей острова в поддержку нового закона. Хотите со мной? — вежливо осведомился он.

— А что я там буду делать?

— Ничего. Сидеть и слушать.

Я подумал, может быть, этот сбор объяснит мне, как цивилизованное общество могло дойти до подобного решения? Как мог возникнуть чудовищный замысел, противоестественный законопроект, как вообще могла возникнуть сама мысль о нем? Как, наконец, люди могли согласиться на зверскую миссию?

С улицы донеслись выстрелы. Казалось, с каждым часом они звучат все чаще и чаще, и беанцы воспринимают их уже как звуки детской хлопушки. Потому что иначе можно сойти с ума! А как я воспринимал это? Может быть, я что-то недопонимал? В моих размышлениях были только вопросы, но не было ответов.

И тут меня осенило.

— Дзей, вы не знаете, в библиотеке базы есть история Беаны? Хотя бы краткая?

Он пожал плечами:

— Вероятно… Зачем вам? Так пойдете со мной?

Я отказался. Оун откланялся, от двери презрительно бросил:

— Не понимаю… Зачем? Что вам Беана? Прилетел — улетел…

— Прилетел — улетел? — Я схватил инженера за рукав, втащил обратно в комнату, усадил в кресло. — Да я уже сутки думаю, как предотвратить резню! Око за око, зуб за зуб… Это уже было, это уже известно в обитаемом мире! И ни к чему доброму никогда не приводило! Я не верю в подобный способ борьбы с недостатками! Надо что-то делать, надо предупредить Верховное ведомство о страшных последствиях этой политической авантюры! Но, чтобы что-то сказать, я сам должен понять, что привело ваше правительство к необходимости введения нового закона. Мы на Земле считаем, что любые общественные явления не происходят на голом месте, их готовит историческая необходимость или… исторические заблуждения! — Я начал увлекаться, сбился, смутился, но главное сказал. — Бороться за нравственность, не запрещая официальных публичных домов, порнографических изданий, фильмов и спектаклей, проникнутых ужасом, насилием, унижением человеческого достоинства, невозможно. Но ваши власти на это почему-то закрыли глаза. Я давно уже заметил, что ваши правители, особенно сам Верховный, любят декларировать свое человеколюбие, приверженность к неотъемлемым правам людей. А между тем сами изобрели новую форму не просто попрания этих прав, а физического уничтожения сограждан, лишения их права на жизнь. Как-то не стыкуется. И зачем все это?

— Да, — подавленно произнес Оун, — я тоже хочу понять, где корни нового закона. Только наша официальная история здесь ни при чем. Эта изящно изданная книжка расскажет вам, как была обжита дикая планета, спасена цивилизация, но, я думаю, все происходило куда прозаичнее, если хотите, даже трагичнее. Дело в том, что первое поколение аркоссцев, переселившихся на Беану, погибло. Погибло внезапно, почти одновременно, безболезненно, заметьте. Мне было девять лет, когда я потерял мать — я помню немного Аркос, меня увезли ребенком. Отец погиб еще раньше, но при выполнении задания. А мать… В то время… не было эпидемии. Адаптационную несовместимость не сочли причиной массовой гибели, ведь смерть обошла членов правящих семей. Вот загадка, над которой мы ломали головы всем интернатом: как вы понимаете, сирот нужно было растить, об этом Верховные позаботились. Подростков и малолетних детей разместили на втором, менее обжитом по тому времени континенте планеты. На этом континенте разместилась и промышленность, вывезенная с Аркоса. Так сложился Производственный континент. Сироты стали не только его жителями, но и основной рабочей силой. Высшее техническое образование, только техническое, заметьте, получили немногие. Словом, дети унаследовали профессию родителей. Дети инженеров стали инженерами. Удел остальных — труд и низкопробные развлечения. На Главный континент по специальным разрешениям еще могут выехать инженеры и менеджеры, а остальные…

— И какую связь вы усматриваете с новым законом?

— Пока никакой. Только я хочу вас спросить: зачем Беане такая огромная армия? От каких врагов планета-государство должна защищаться? Пришельцы вряд ли позарятся на наш скудный мир. Да и с пришельцами нам не справиться. И все же армия существует. Может быть, эта армия в один прекрасный день… Не знаю, я ничего не знаю. Только где гарантия, что и наших детей однажды не заберут в интернат для круглых сирот? Иногда я думаю, что наша с женой бездетность во благо… Как ни горько так думать! — Оун фыркнул. — Кстати, вы не бывали на Производственном континенте?

— Не довелось.

— И не доведется. Даже если вы очень захотите гуда поехать. Добавлю, что всем нам, находящимся в контакте с землянами, предписано в разговорах касаться только технических проблем, возникающих при совместной работе. И все. Это я уж такой болтун попался. То, что положено знать об эпохе переселения, вам, вероятно, расскажет книжка. А молва говорит недоброе об этом времени. Первые переселенцы вымерли, потому что так было нужно элите — тогда это было сто три семьи, они использовали людей для возрождения цивилизации на новой планете и убрали каким-то образом, чтобы сделать из их детей своих рабов. Однако существует память…

— Вы говорите страшные вещи, Дзей!

— Что делать! Но не буду отягощать вас больше. Пора.

После ухода Ингит Эллис проснулся с ощущением, что знает, что делать дальше.

Не спеша оделся, не спеша позавтракал, спрыснул лацканы серого с искрой костюма дорогими мужскими духами, закурил и спустился в гараж. Ровно через двадцать минут он уже входил в свой кабинет.

— Вы помните некоего Дрибла? — спросил Эллис секретаршу. — Разыщите мне его.

Секретарша порылась в бумагах и сообщила:

— У него есть домашний телефон. Кроме того, место его розничной торговли газетами — вход в парк Верховного ведомства. Это рядом.

В кабинете Эллис первым делом открыл сейф и взял папку с секретными данными о двух тайных организациях Беаны, готовящих заговор против правительства. В папке хранилось досье на руководителей этих организаций и на рядовых их участников. Эллис знал, что ее вожди ведут между собой нескончаемые переговоры об объединении. Но что-то мешает им договориться. Одного из лидеров Эллис знал, и неплохо. Серт Смелл, руководитель организации Главного континента, служил некоторое время в Верховном ведомстве, потом его перевели на должность директора научно-исследовательского центра. Это был благообразный, барственный человек, о котором Эллис порой думал, что ему абсолютно все равно, чем и как руководить, лишь бы быть у руля. Эллис понимал, раздумывая о Смелле, что именно мешает ему соединиться с организацией Производственного континента: его собственное честолюбие. Некогда Эллис делал на Смелла ставку как на человека, который, сам того не подозревая, превратит организацию в оппозиционную ложу, демагогический клуб несогласных. Конечно, со Смеллом было бы проще. Но с другой стороны — Эллис и Смелл были слишком хорошо знакомы, чтобы пойти на откровенное сотрудничество, к которому готовился теперь Эллис.

Пройдя карандашом по списку, Эллис остановился на фамилии Дзей Оун. Раскрыл его досье, и в это время секретарша ввела Дрибла. Эллис поднял на него глаза:

— Как видите, я не обманул ваших ожиданий. Я помнил и думал о вас. Правда, по-прежнему никаких связей с комиссией у меня нет. И тем не менее я готов что-то предложить вам. Вы работаете на улице. Там же работают и наши уважаемые рыцари справедливости. Так что вам ничего не стоит выследить их.

Дрибл ответил, раздумывая:

— Кажется, я понял вашу мысль.

— Но учтите, я дарю ее вам не безвозмездно. Когда вы войдете в контакт с одним из них — как вы это сделаете, меня не интересует, — то тут же поставите меня в известность. Если о ваших контактах с комиссией я узнаю через третьих лиц, это в моей власти, я сыграю с вами нехорошую шутку, другого выхода у меня не будет По новому закону, ни один беанец не имеет права выявлять круг лиц, его исполняющих. Ну а в случае удачи я получу возможность нажать на известные мне пружины, чтобы и дальше помогать вам.

Дрибл ушел довольный. Эллис опять взял досье Оуна: «Дзей Оун, закончил Высший технический колледж. Работал на заводе по производству электродвигателей, по личной просьбе переведен на экспериментальный завод вертолетных конструкций. Там вступил в тайную организацию. Женат. Бездетен. По протекции Серта Смелла переведен на должность главного инженера Космобазы Земли».

Эллис закрыл папку и взял в руки машинописную копию программы действий организации Производственного континента. Пункт первый утверждал равноправие Главного и Производственного континентов.

Эллис покачал головой: легче осушить водное пространство между ними.

Пункт второй: «Передача всех производящих промышленных и сельскохозяйственных предприятий, принадлежащих пятидесяти семи семьям и другим частным лицам, в общую собственность».

Эллис попытался представить себе, как это может выглядеть на практике. «Ну, допустим, — думал он, — завод большой, их много там, пусть хозяйничают… если смогут выкинуть пятьдесят семь. А мелкие предприниматели, мелкие хозяйчики, которых полным-полно на Главном континенте? Они не смирятся…» Пункт третий: «Ликвидация наследственной власти и установление власти нового правительства, созданного на основе всеобщих равных выборов для всего взрослого населения обоих континентов».

Далее следовали пункты об интенсивном развитии производства, справедливом распределении доходов. Это уже не интересовало Эллиса. Он понял: радикалу Оуну никогда не удастся заставить Смелла и его сторонников выступить вместе с ним. Эллису стало ясно, что ему нужен Оун.

Через пару часов он был на Космобазе. Оуна нашел возле ворот. Отработанным движением показал удостоверение. Они вошли в административное здание, молча сели друг против друга.

— Как вы относитесь к новому закону? — спросил Эллис.

— Закон принят, как утверждается, под знаком гуманизма, — пожал плечами Оун.

— Ваш ответ меня не удовлетворяет, но другого я не ждал. Здесь курят? Надеюсь, взрывоопасные вещества вы храните в другом месте? — Эллис затянулся, выдохнул сигаретный дым. — А теперь позвольте напомнить вам содержание нескольких бесед, которые вы вели три дня назад в обществе радиста базы Миккаса Пру, инженера-технолога Вирена Краста и лаборанта Сея Рода. Вы высказали мысль, что примером для аморального поведения служат наши досточтимые пятьдесят семь семей. За два дня до этого…

— Достаточно, — сказал Оун. — Я все понял. Что вы хотите?

— Это вы поймете несколько позже. — Эллис встал, прошелся по комнате. — Должен вам сказать, что меня не устраивает новый закон.

— И поэтому вы пришли ко мне?

— Я мог бы пойти к Серту Смеллу. Но я не считаю его достаточно деловым человеком, он слишком озабочен собственным благополучием. Считаю, что ничего, кроме вреда, человек этот не принесет вашей организации. Учтите, я давно слежу за вашей подрывной деятельностью. И у меня есть основания сделать выводы относительно вас всех. И Смелла в том числе. Но ближе к теме. Я предлагаю вам сотрудничество.

— Интересно, — усмехнулся Оун, — вы-то чем можете быть недовольны?

— Это уже мое дело. Я мог бы и не отвечать на ваш вопрос. Но я скажу. Мой отец был младшим полицейским инспектором в пятьдесят три года. Почему я так хорошо помню эту цифру? Именно из-за возраста отца оставили на Аркосе, как лишнего в деле строительства… нового витка цивилизации. Мать моя была удачливее, но и ее карьера не пошла дальше определенных рамок. Мой путь был очень сложен. — Эллис усмехнулся. — Вы никогда не клеветали на своего начальника? Не приходилось? Оттого вы здесь и прозябаете. Мне это приходилось сделать дважды. Не скажу, чтобы оба мои руководителя были порядочными людьми, они были как все. Только они стояли надо мной и мешали мне. Оуна передернуло:

— Вы чересчур откровенны.

— Если даже я не нравлюсь вам, все равно выбирать не приходится. Так что давайте ближе к делу. Я хочу разогнать, а возможно, и физически уничтожить эту банду — пятьдесят семь. Помочь в этом мне может только ваша организация. Вот почему мы сидим за одним столом, хотя признаться, — Эллис неожиданно добродушно рассмеялся, — ваша конторка меньше всего похожа на зал переговоров.

— Почему вы так уверены в наших силах? — уже спокойно, по-деловому спросил Оун. — А если мы не сможем помочь вам?

— Э, бросьте. Я слишком хорошо знаю ваши возможности. Но если вы убедитесь, что не можете помочь мне или не хотите, что равнозначно, то завтра вся ваша организация, а вы лично уже сегодня, окажетесь за решеткой.

— Вы страшный человек.

— Об этом мне говорили, — с усмешкой заметил Эллис, — и не раз. Скажите что-то поновее. И не кукситесь. Мы люди разные, но пока у нас общая цель. Пока мы нужны друг другу.

— Что вы предлагаете?

— Вот это уже разговор. — Тон Эллиса повеселел. — Первое. Ваша организация должна сейчас вести свою работу так, будто этой встречи не было. Второе.

Мои приказы, если хотите, рекомендации, их я буду давать лично вам, должны исполняться точно и в срок. В срок, — повторил Эллис, — до минут. Вам понятно? И, надеюсь, вы согласны?… Ну а если согласны, то, насколько мне известно, дело в вашей организации на мази. И вы ждете удобного повода для выступления, не так ли?

— Да, — коротко отозвался Оун.

— Повод я беру на себя. Ваша первая задача: начать выявление и по возможности физическое истребление членов комиссии семнадцати. Обо всех ваших шагах в этом направлении вы должны уведомлять меня незамедлительно. Вот мой телефон, — Эллис протянул Оуну визитную карточку. — После вашего звонка я буду указывать место встречи. И больше никаких разговоров вестись не должно. Безопасность вашей организации и залог успеха в ваших четких действиях и моих руках. И последнее. Вы проводите профилактику корабля землянина? Не форсируйте, а, говоря профессиональным языком, саботируйте ее.

Я углубился в чтение истории Беаны. Она показалась мне потоком бессвязных фактов. Больше всего меня удивила глава, посвященная обоснованию того, что технический прогресс на определенной стадии ведет к экологической катастрофе. Неужели непонятно, что можно и нужно просто разумно сочетать технический прогресс с охраной окружающей среды? ан нет… Регресс, по-беански, является разумной мерой стабилизации общества. Стало быть, борьба за регресс — то есть борьба с прогрессом, который ведет к экологическому кризису?…

Я хотел поделиться своими соображениями с моим инженером. Когда я растолковал ему противоречие постулатов общества и основополагающего принципа нового закона, то мне показалось, будто он невнимательно слушал. Тогда я спросил:

— Какие-то неприятности, Дзей? — Оун вздохнул, словно освобождаясь от гнетущих мыслей. — Уж не я ли подвел вас?

Вид у моего инженера был не из лучших.

— Скорее я могу вас подвести, — почему-то ответил он. — Да, слушаю вас с почтением.

— А у вас общий стиль, — усмехнулся я. Переход от равнодушия к угодничеству был явно нарочитым.

— С кем? — Оун насторожился.

— С автором этой книжки, — я положил перед ним историю Беаны.

— Я же говорил вам, у нас все прекрасно! — В голосе Оуна послышалось раздражение.

Да что же это такое? Что могло так выбить его из колеи? Даже рассказывая мне о гибели друга и сотрудника, он выглядел ровнее.

— Не помешал вам? — растерянно спросил я.

— Вы напрасно обижаетесь, Алексей, — почти мягко ответил инженер. Чувствовалось, как он переламывает свое настроение. — Вы хотели поговорить об истории нашей планеты, не так ли? Так вот. С переселением все ясно? Значит, стали жить. Кто как мог. Точнее, как кому сказали. Сто три семьи, их слуги в довольстве и роскоши, а прочие, вот именно, прочие — в неустанном труде, дабы не лишить ста трех их привычной роскоши и привычного довольства. И вот тогда прочих стали развлекать, как — вам прекрасно известно.

Я не сводил глаз с бледного лица Оуна. За неторопливым течением его речи угадывалась горечь.

— И когда среди веселья и адского труда была создана техническая основа нашего существования, началось на первый взгляд непонятное. Как бегун, разорвавший финишную ленточку, переходит на шаг, так и промышленные мощности Беаны стали вдруг работать вполсилы. Рабочие руки вдруг стали никому не нужны.

— Что же случилось? — невольно вырвалось у меня. Кажется, я правильно «прочел» главу о прогрессе и регрессе. Плановый регресс — вот в чем дело.

— Ничего не случилось, — спокойно ответил Оун, — уровень производства обеспечивает лишь удовлетворение потребностей элиты. Остальные получают на поддержание жизни. Таким образом наши правители ни в чем себя не ограничивают, расходуют природные и людские ресурсы исключительно для себя. Они твердо решили, что одного глобального экологического кризиса и космического переселения с них достаточно.

— Но есть же выход из положения, — возразил я, — есть возможность овладения новыми видами энергии, помимо электрической. Взять самое простое: энергию вашего светила. Не говоря уже о термоядерной.

— А зачем тратиться на исследования, разработки, когда и так хорошо? Зачем это пятидесяти семи? А что касается научного и технического застоя… Он влияет только на тех, кто трудится, это их жизнь становится все невыносимей. Конечно, люди не хотят мириться с существующей ситуацией. На Производственном континенте не раз, протестуя, полностью останавливали производственный цикл. Ну и что? Пятьдесят семь спокойно жили на запасах, ожидая, когда гонимые голодом люди снова придут к конвейерам. Более того, они допустили к ним дополнительные рабочие руки из числа не имеющих работу и за короткий срок наверстали упущенное, чтобы потом снова сбавить темпы — и все текло по-старому.

— Живя на Главном континенте, и не подумаешь, что все так скверно.

— Теперь, я надеюсь, Алексей, вы понимаете, зачем планете-государству, не имеющей внешних врагов, такая большая армия и столь разветвленный государственный и полицейский аппарат? А вот зачем понадобилась еще и комиссия семнадцати, этого я не понимаю… И без нее прессинг достаточно тяжел.

Заскрипела дверь — ее осторожно приоткрыл наш радист. Оун вздрогнул. Я невольно подумал, что Миккас Пру подслушивает нас. В руках радист держал коробку. Заговорил Оун, будто очнувшись или вспомнив что-то:

— Простите, Алексей, Миккас хотел бы обратиться к вам с просьбой. Но застеснялся, наверное. Раз вы едете в город, передайте эту коробку сестре Миккаса. Она одинокая женщина, хотелось бы ей помочь.

… Сестра Миккаса Пру жила в зоне отдыха. На лестнице ее дома, видимо, забыли включить освещение, и, поднимаясь, я всякий раз щелкал зажигалкой, чтобы высмотреть номер квартиры. Поднявшись на пятый этаж, я невольно посторонился: в полумраке маячила какая-то фигура. Вспыхнул огонек сигареты — передо мной стояла Бэкки! Я изумился.

— Стой! — шепотом окликнула она меня. — Ты куда? Как ты здесь оказался?

— Я могу спросить тебя о том же… Я в триста восьмидесятую.

— Ничего себе! — Тон Бэкки изменился. — Там живет одинокая женщина.

Я не хотел, чтобы Бэкки думала обо мне плохо:

— Здесь живет сестра радиста нашей базы. Он просил передать ей посылку.

В это время наверху отворилась дверь, мы услышали женский голос и в ответ на него — голос Крауфа:

— В Верховном ведомстве уже есть определенное мнение на этот счет.

И тут грохнул выстрел.

Я все понял и почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

Когда мы сели в машину, долго ехали молча. Но все же я не выдержал:

— За что ты ее?

— Злобная, агрессивная клеветница. Словом, захотела в нынешней ситуации стать тем палачом, который получает шапку казненного.

— Неплохо… Вот, кстати, реакция на вашу деятельность, Крауф. Но что же она хотела, эта женщина?

— Грубо говоря, деньги, — резко бросила Бэкки.

— Да… — со вздохом произнес Крауф, — деньги — это сила.

Помолчал и, вдруг обернувшись ко мне, заговорил:

— Когда в Верховное ведомство пришло анонимное письмо с проектом нового закона, его показали юристам, и те сначала посмеялись, а потом заявили, что об анонимке стоит подумать.

— Чтобы установить кровавую диктатуру? — в упор спросил я.

— Да о чем вы говорите, Алексей? — укоризненно ответил Крауф. — Кровавая диктатура… Да, выборной системы Беана не знала никогда, но наша демократия достаточно развита.

— Я, конечно, не философ, не космический провидец, я просто женщина. Но позвольте мне сказать, — Бэкки смотрела на нас, как на демагогов. — Человека нужно воспитывать, чтобы он стал человеком. Много есть к тому способов, педагогических и прочих, но они малоэффективны, иначе откуда грязь и нечисть? А вот при воспитании под страхом смерти во втором, третьем поколениях мерзость выведется как чума.

Когда мы подъехали к ее дому и Крауф начал прощаться, к нам подошел молодой человек.

— Я, собственно, к вам, — он протянул Крауфу руку, — но я не знал, где вы живете, выяснил только, что здесь вы бываете. Поэтому пришел сюда.

— Вы что, следили за нами? — удивленно спросила Бэкки.

Тот не удостоил ее ответом.

— Меня зовут Рэв Дрибл, — представился он, — я решил войти в комиссию семнадцати. Мне слишком многое пришлось пережить, чтобы отказать себе в этом. Я надеюсь на вас. Я знаю, что личные обиды плохие советчики в деле справедливости, но у меня есть моральное право судить подлецов и негодяев.

— Кто же мог вас так обидеть? — усмехнулся Крауф.

— Это не уличный разговор, — сказала Бэкки, — к тому же я страшно голодна. Идемте…

Дрибл смутился и пошел за нами.

— Это серьезный разговор, вполне серьезный, — повторял он, снимая в прихожей пальто, — я расскажу вам все, и вы меня поймете. Но сначала ответьте, как вы стали членом комиссии? Вы что, умнее, справедливее других? Вы что, бессребреник? — допытывался он у Крауфа.

Мы прошли в комнату. Неожиданный гость заинтересовал меня.

— Может быть, бессребреник, — задумчиво ответил ему Крауф, — разглядывая висящий над тахтой фотографический портрет Бэкки. — Может быть… За работу в комиссии нам не полагается дотации. Я живу на средства, заработанные преподаванием философии в университете.

— Ага, значит, у вас общий взгляд на мир, поступки людей, и поэтому?… — не унимался Дрибл.

— Мировоззрение здесь ни при чем, и вообще, я боюсь, что не смогу ответить на ваш вопрос. Меня вызвали, и я согласился.

— Неужели вы никогда не задумывались, почему вызвали именно вас, а не вашего коллегу, недруга, приятеля? И вы просто так согласились? Вы что, безжалостны по натуре?

— Нет, — ответил Крауф, — некоторые даже считают, что я человек мягкий. Врагов у меня нет. Я думал, прежде чем согласиться. И видите ли, я уверовал…

— Вот! — Дрибл с облегчением вздохнул. — Этого мне от вас и надо. Я тоже уверовал в то, что единственный способ поставить людей на место наконец найден.

Я уверовал и ощутил в себе право быть орудием возмездия ради справедливости.

Глядя еще на одного поборника справедливости, я думал, что присутствую при шутовском спектакле.

— Справедливость! Вы-то тут при чем?! У вас что, суда нет? — спросил я.

— Правосудие имеет дело с готовыми преступниками, — обернулся ко мне Крауф. — Но ведь не в природе разумного существа страсть к грабежу, обману, ко всему, что четко квалифицируется в своде законов. Важно другое. Чтобы стать насильником, нужно испробовать свою силу над слабым, затем над более сильным и так далее к вершинам подлости, к преступлению. Все логично, закономерно. Но комиссия карает тех, кто является потенциальным преступником. Лучше убрать язву сразу, чем ждать ее прободения.

Бэкки принесла ужин.

— Так кто же вас так обидел? — серьезно спросила она Дрибла, усаживаясь к столу и приглашая нас.

Дрибл поведал нам свою историю. Он был одним из способнейших сотрудников химического института. И работал под руководством личности заурядной. Его руководитель понимал, что только благодаря таланту Дрибла, его знаниям лаборатория делает значительные успехи. Его грызла зависть.

Когда-то Дрибл был женат, но с женой прожил недолго. Расставшись, они не имели друг к другу никаких претензий. И вдруг в научный центр по координации исследований пришло письмо от некоего врача, оказавшегося приятелем начальника Дрибла. В нем утверждалось, что Дрибл много лет отравлял свою жену неизвестными химическими веществами, о чем врач, наблюдавший женщину, считал своим долгом уведомить руководство центра.

Все кругом были уверены, что Дрибл не злоумышленник, даже знали, что письмо врача инспирировано заведующим лабораторией, находились к тому и прямые доказательства. Однако бывшая жена Дрибла подтвердила обоснованность обвинения.

Директор, к которому Дрибл обратился за помощью в восстановлении справедливости и своей репутации, замялся и сокрушенно сказал, выразительно подняв глаза к потолку: «Я не в силах изменить то мнение…»

— Теперь мне ничего не остается, как торговать газетами, более почтенного занятия недостоин, — закончил Дрибл свой рассказ.

Крауф удивился:

— Я знаком с вашим директором. Серт Смелл, не так ли? Он всегда производил впечатление человека добродушного, преданно служащего науке. Как же он не смог отличить клевету от правды?

— А как вы отличаете клевету от правды? — не удержался я.

— А вообще, вам, Рэв, — обратилась Бэкки к Дриблу, — крупно повезло, что вы вляпались в эту историю до принятия нового закона.

Дрибл в конце концов признался, как нашел нас. Он видел, как на мосту Крауф стрелял, по его выражению, в «гогочущие пасти».

Крауф посмотрел на часы и поднялся. Дрибл пошел за ним. Я тоже встал.

На улице светили редкие фонари.

— Ну, что? — спросил Крауф. — Куда вас подвезти?

Дрибл назвал адрес, а я — ближайшую вертолетную станцию.

Крауф обошел машину, открыл переднюю дверцу — она-то и спасла его. Из темной подворотни соседнего дома раздались выстрелы. Крауф удивленно дернул головой и схватился за левое плечо. Мы с Дриблом бросились к раненому. Но все же я успел посмотреть вслед убегавшим. При свете уличного фонаря я ясно разглядел фигуру Дзея Оуна, моего тихого инженера.

Бэкки казалось, что более страшной ночи она не переживала. Выстрелы, рана Крауфа, мысль, что под эту пулю мог попасть Алексей. Она же любила его.

Алексей… Нередко ей казалось, что он держится с ней так, словно она маленькая девочка, несмышленыш. Конечно, он хочет, чтобы она стала его женой, она сама хотела бы этого, только как объяснить ему, что здесь, на Беане, она тоже будет ему верной подругой, как и там, на его прекрасной родине. Он говорит, что на Земле не знают, что такое деньги. Там не нужно думать о заработке, а нужно просто работать в собственное удовольствие. И ты будешь счастлив. Но если это правда, то жить там ей будет страшно. Ведь она воспитана в совсем иных правилах, может незаметно для себя сделать промашку, ее осудят наверняка…

Бэкки передернула плечами. Нет, нечего ей делать на Земле, хотя бы до тех пор, пока она не узнает… Пока она не узнает сама и не расскажет о своих знаниях беанцам. В этом она поклялась своей матери перед ее смертью. Как это было давно! Пятнадцать лет бесплодных поисков и невероятно напряженного ожидания… Архивы молчат, газеты молчат. Но Бэкки верит все равно, истина откроется. Теперь она думала, что новый закон сметет ту ложь, что опутала всю планету, сделает явное тайным. Надежда вряд ли сбыточная, но вдруг… Нужно использовать все средства — истина, которую она ищет, слишком дорога. Не для нее одной. Правда, порой ей уже казалось, что все это красивая сказка, порожденная надеждой на лучшую долю, возникшая среди таких же одиноких женщин, как ее мать. Бэкки смутно помнила подруг матери, льющих горькие слезы… О чем только? Этого она уже не помнила, а спросить было не у кого. И если она не дочь национального героя, как твердила мать и повторяли ее подруги, то… То все в ее жизни было верно: и ограничения, барьеры. Или, может быть, все, что сделал отец, не имело такого значения, которое дало бы его дочери свободу и достаток? Мог он оказаться никому не нужным энтузиастом-одиночкой?

Рассказать Алексею — он скажет, что цивилизация, достигшая космоса, не смогла сделать подобного шага назад. Это верно, Беане не под силу освоение даже близкого околопланетного пространства. Но ведь Алексей наверняка знает, что Беана — дочерняя планета далекой родины аркоссцев, это знают все.

Когда Бэкки вошла в гостиную, Крауф и Гончаров сидели и тихо разговаривали.

— Вот они и «работают» под вас, Элдар… — убеждал Гончаров.

— Это исключено. Мы стреляем мечеными пулями. Преступники попадут за решетку, если, разумеется, поблизости не будет одного из нас.

Опять спорят о законе! Дался же он Гончарову! Бэкки в сердцах резко подвинула кресло к тахте и сказала:

— Алексей, приготовь завтрак, а я поработаю сестрой милосердия.

Гончаров отправился на кухню. Бэкки вдруг с облегчением подумала, что вот наведет комиссия порядок, все вернется к прежнему, Алексей будет прилетать и улетать, она снова будет писать на темы морали и быта, Крауф снова займется университетской деятельностью, а Дрибл… Дрибл, может быть, вернется в лабораторию.

Дрибл пришел после завтрака. Он порадовался, что рана Крауфа оказалась неопасной, и предложил заняться святой местью — он знал, где живет его недруг, директор института.

Крауф пожал плечами — почему Дрибл решил направить свою месть против него, а скажем, не против заведующего лабораторией?

— Логично, — поддержала Дрибла Бэкки, — ведь это при попустительстве Смелла откровенный дурак стал руководителем, равнодушие Смелла поощрило подлость женщины. Представьте себе, что Смелл повел бы себя порядочно, защитил бы Дрибла и подлость выявилась бы сразу, виновные были бы наказаны. В том-то и дело, что часто подлость бывает скрытой.

Потом она помогла Крауфу надеть пальто, проводила его и Дрибла до двери. Когда вернулась в комнату, Алексей сидел на прибранной тахте, и по его лицу она поняла, что сейчас он начнет с ней тот разговор, который они оба не то откладывали, не то избегали… Она принялась за уборку квартиры, думая, как бы объяснить ему, что убегать с Беаны она не имеет права… Объяснить так, чтобы он поверил ей, понял ее. И, на что Бэкки совсем не надеялась, помог ей. Но позвонили с Космобазы. Гончаров заторопился.

А Бэкки пошла в редакцию. Зашла в секретариат узнать, стоит ли в номере ее вчерашний репортаж. Но ответственный секретарь редакции сказал, что материал из номера сняли. У ведущего редактора какие-то замечания… Ведущий редактор встретил Бэкки хмуро: «Вы торопитесь на полосу газеты прямо-таки на «крыльях вдохновения». Это, кажется, из вашего же последнего шедевра…»

Бэкки вспыхнула. Тот взял со стола гранки: «На вашу тему идет в номер статья чиновника из Верховного ведомства, — он помолчал, усмехнулся. — А потом снова будем печатать вас, и только вас… Пока все это не закончится…»

Бэкки в гневе вернулась в свой отдел. Как всегда, по утрам там сидела секретарь, Дея. Она тихо разговаривала со своей старшей сестрой Ингит.

— Сволочи, — сказала Бэкки, Дея и Ингит повернулись к ней, — мой вчерашний репортаж сняли. Чин из Верховного есть чин из Верховного, это я понимаю. Но ведь насмехаются!

Дея вздохнула. Ингит поцеловала сестру и вышла.

Через некоторое время в коридоре послышались возбужденные голоса. Дея приоткрыла дверь. Из суматошных, разрозненных фраз она поняла, что ответственный секретарь и ведущий редактор номера только что лишены жизни по новому закону. Но кто это сделал? Не смерть двоих потрясла людей, а весть: «Он среди нас!»

«Не он, а она, — про себя поправила Бэкки, — надо же! Ингит, сестра тихони Деи! Такая нежная, такая воспитанная девушка! Невеста влиятельного человека… Как все обманчиво! Вот и Крауф на вид вполне приличный человек… Пойди разберись. Дрибл, бредящий местью и убийством… А может быть, прав Алексей, утверждая, что новый закон открывает в людях самые подлые, низменные инстинкты?…»

Бэкки уже не могла работать. Сидела у стола, равнодушно перебирая бумаги, стараясь заглушить внутреннюю дрожь.

Неожиданно пришел Крауф.

— Я не поеду с вами сегодня, — вяло сказала она, стараясь не смотреть ему в лицо.

— Я, собственно, не за тем. Бэкки, вы должны знать: Алексею надо немедленно улетать с Беаны. Немедленно.

Конечно, я погорячился. Как говорил наш старый профессор психологии — прежде чем начать разговор, оцените возможности аудитории. Правда, это касалось правил психологии контакта. Но я всегда полагал, что мы с Бэкки люди близкие. И я расшумелся. Назвал Крауфа добровольным убийцей, ее — пособницей… Она обиделась. Потом я соглашался, что расстаться с Беаной ей трудно. Убеждал в какой уже раз, что на Земле ей будет лучше, что там она сможет служить истинным идеалам справедливости.

По тому, как Бэкки замедлила движения, я понял, что мои слова она слушает с вниманием. И тогда я сообщил ей, что пойду в Верховное ведомство и скажу прямо: вы перестали быть людьми. За вмешательство во внутренние дела планеты меня, вероятно, вышлют с Беаны. Но ведь кто-то должен назвать вещи своими именами. Кто-то должен сказать во всеуслышание, что человек не может существовать среди смертей в ожидании собственной! Я вполне осознаю последствия моего визита к Верховным и поэтому тороплю Бэкки. У меня может не оказаться в запасе и суток. Мы вообще можем расстаться навсегда.

Бэкки заплакала.

— Знаешь, — сквозь слезы прошептала она, — мне следовало давно рассказать тебе все, но я боялась, что ты поймешь меня превратно. Мне было шесть лет, когда умерла моя мать, — Бэкки забилась в угол дивана, — а отец… — Судя по всему, Бэкки собралась мне сказать что-то чрезвычайно важное для нее, собиралась с духом, искала слова. — Он улетел в космос. Это было в эпоху переселения. Отец и те, кто находился с ним, были объявлены национальными героями… Но… Я никогда этого не чувствовала. Я часто думаю, как я выросла, как выучилась, как не свихнулась! Ведь совсем одна, родственников не было. Умирая, мать сказала, что я должна восстановить правду об отце. Беана и космос — что может быть несуразнее, правда? Словно кто-то вычеркнул целую страницу жизни, истории! Но я хочу знать.

— Куда они могли лететь? Бэкки горестно вздохнула:

— Об этом полете никогда никто не вспоминает. В архивах изъяты все документы. Видно, на его организацию ухлопали массу средств, которые не оправдались.

Зазвонил телефон. Бэкки ответила и тут же протянула трубку мне. Я услышал голос Дзея Оуна. Он длинно и путано извинялся, объяснял, как ему удалось разыскать меня. Срочно звал на базу — что-то там стряслось. Я сказал Бэкки, что, к сожалению, должен ехать, вернусь, мы разберемся…

Оун ждал меня. Он расхаживал по своей конторке как ни в чем не бывало. В первые минуты у меня даже зародилось сомнение: а не обознался ли я вчера?

Оун обратился ко мне с просьбой. И мне показалось, что и эта просьба связана со вчерашними событиями.

— Все ясно, — кивнул я инженеру, — я сделаю все, как надо. Кстати, этого человека зовут не Серт Смелл?

Оун удивленно посмотрел на меня:

— Откуда вы знаете?

— Да так, случайно, — я не хотел вдаваться в подробности. Вчерашние выстрелы, покушение на Крауфа — наглядное доказательство, что на Беане появились силы, способные так или иначе противостоять комиссии.

Может быть, Смелл и недостойный человек. Я слышал версию Дрибла. И слышалось в ней мне нечто искусственное. Не могу объяснить, почему. Интуиция, должно быть. Но я не знаю объективных обстоятельств этого дела. И не в Смелле суть. А в том, что началось сопротивление.

— Дзей, — мне показалось, что я говорю чужим голосом, вкрадчивым и тревожным. — Дзей, — повторил я, запинаясь. — Поймите, на место убитого вами в комиссию придет другой. В эпоху земных революций цель была достигнута иными средствами борьбы. — Я осекся под взглядом Оуна.

— О чем вы, Алексей? — Он наигранно пожал плечами. — Поверьте, я не понял. Вы правильно записали адрес.

Я пришел в изысканно обставленную квартиру. Ответив на рукопожатие хозяина, сказал:

— Ваш друг, который послал меня, не смог вас предупредить. Комиссия начала охоту за вами.

Я никогда не видел мужских истерик. Это было страшно. Успокоившись, Смелл вяло опустился на стул и сказал:

— Надо жену и дочь отправить за город. Я не хочу, чтобы они знали… Комиссия неумолима. От нее никуда не деться. Спасибо, что предупредили.

Он ждал, когда я уйду. А я сказал:

— Я помогу вам. У вас есть машина? Собирайтесь.

— Это бесполезно. Я знаю, как они действуют. Они найдут того, кто им нужен. Везде и всюду.

— Но не на Космической базе Земли. Смелл поднял на меня удивленные глаза.

— Я как-то сразу и не подумал… Да-да, конечно, я знаю о высоком благородстве сыновей Земли…

Больше мы не обменялись ни словом. По пути, километрах в тридцати от города по трансконтинентальному шоссе, я увидел, что за нами следует машина Крауфа. Он гнался за нами.

Кончилось все отвратительно. Крауф обогнал нас и в метрах трехстах стал поперек дороги. И тут Смелл сделал отчаяннейшую глупость. На полном ходу он выбросился из машины. Ко мне подошел Крауф:

— Если вы, Алексей, немедленно не покинете Беану, я не отвечаю за вашу жизнь. И кстати, я не забыл вашей попытки спасти родственницу радиста вашей базы.

Второе приглашение убраться вон я получу у Верховных. Значит, туда, потом за Бэкки — и на старт! Ничего, как-нибудь долетим без бортового освещения. Впрочем, меня могут выслать и под конвоем, я не успею даже по телефону связаться с Бэкки. Значит, сначала к ней.

Не ответив Крауфу, я сел в машину Смелла.

У самого въезда в город, рядом с новостройкой, прострелили обе шины задних колес. Началось непонятное.

Я вышел из машины, огляделся. Казалось, я один. Кругом навалены стройматериалы. Стемнело, рабочий день закончился. Стояла тишина. И тут прожужжала пуля.

В космосе я не раз встречался с опасностью, но всегда решительно шел ей навстречу, зная, что моя жизнь в моих собственных руках и зависит только от меня, от моей сноровки, ловкости, от моих знаний. А сейчас мне казалось, что метеоритные потоки, радиация, излучения белых карликов, плазма ничто по сравнению с невидимыми комочками свинца.

Впереди лежали трубы, достаточно большие, чтобы спрятаться. Я не стал раздумывать. А потом услышал, как кто-то, может быть, даже Крауф, ходит рядом. Вдруг этот кто-то стал простреливать трубы. Они гудели и ахали, повторяя звук выстрела. Потом все так же неожиданно стихло. И я услышал шепот:

— Здесь, налево, дыра в заборе. За забором — стройка. За ней — вертолетная площадка. Спешите…

И я услышал удаляющиеся шаги. Вылез из трубы, огляделся. Никого. Поехал к Бэкки.

В первую минуту я подумал, что ее нет дома. Решил позвонить Оуну. Но тут в темноте вспыхнул огонек сигареты — Бэкки сидела в кресле. Я зажег свет. Она не шевельнулась. На полу у кресла были разбросаны исписанные листки.

— Работала?

— Делала вид… Я сел напротив.

— Мне больше нельзя оставаться здесь, Бэкки…

— Знаю, — в ее голосе мне послышалось безразличие, я удивился.

— Что с тобой? Я сейчас иду в Верховное ведомство, иду вместе с тобой, возможно, нам немедленно придется улететь. Что ты на это скажешь?

— Ничего, — Бэкки не изменила позы.

— Как же так? — Я собрал с пола исписанные листки, спросил мягко: — О чем сочиняла?

— Все о том же. О выстрелах и трупах. Репортажи… Как пристрелили артистов. Тебе интересно? Открой бар, там, кажется, что-то есть.

Я выставил на стол початую бутылку, рюмку для Бэкки. Налил. Она выпила залпом. Она прежде никогда не делала этого при мне.

— Что сидишь? — Она в упор посмотрела на меня. — Пей! Не можешь? Не хочешь? Пей! Жить легче будет. Давай не церемонься.

— На кого ты сердишься?

— На себя. — Бэкки порывисто встала, отошла к окну и затихла. Вдруг заговорила незнакомым мне голосом: — Знаешь, Алексей, трупы, трупы, трупы… Мне жутко. Я все время надеялась, что новый закон во благо Я все ждала лучшего. Я и рубрику в газете повела потому, что чувствовала необходимость выявлять подлость, которую необходимо уничтожить. Ты никогда не интересовался моим прошлым. Ты даже не знаешь, сколько выпало мне на долю. Сколько гадости мне пришлось увидеть и перенести. Хотя ты всегда заявлял, что мы — самые близкие люди на свете… Лестно, конечно, — она усмехнулась, но… В этом мире мне все так же приходилось ждать, когда уничтожат подлость и гадость так же, как это сделали в твоем — лучезарном, стерильном, прекрасном… Теперь мне кажется, что я уже не знаю, где гадость, где подлость, где расшатанная психика, недостаточность воспитания, слабость характера или жажда крови, чужой крови. Я не знаю, где добро, где зло. Раньше было проще… — Голос Бэкки посуровел. — Вчера, когда в вас стреляли, я впервые попала в положение жертвы. Человек даже не знает, за что. Некому объяснить. Подходит респектабельный человек — и в упор…

— Ужасно!

— Что ужасно?! Да что ты видел ужасного в своей жизни? Знаешь, землянин, ты… ты перестал чувствовать! Сострадать! Тебя… Да ведь тебя убить надо! — Ее трясло. — Да, тебя необходимо убить!

Я увидел в ее руке пистолет.

— И это сделаю я. Я убью тебя. За все сразу.

— Ты с ума сошла… Что с тобой?!

— Может быть, такое время, можно свихнуться. Но сейчас я говорю истину. Кто позволил тебе делать из меня игрушку? Я никогда ничего от тебя не требовала, никогда! Как тебе это было удобно: улетел, прилетел… Но ты никогда не брал на себя ни единой моей печали… Пока над твоей головой было ясно, ты почему-то не звал меня за собой в свой идеальный мир. А ты задумывался хоть раз, как я живу, когда ты улетаешь? Здесь, на Беане, среди раздражающих тебя несовершенств, когда жду тебя? Когда страдаю, тоскую… — она махнула рукой. — Почему я должна зависеть от твоих настроений? Мне было плохо и одиноко. Скажу правду: я тебе всегда была верна. Даже когда ты улетал на Землю. Я тебя любила.

Она подняла револьвер. Происходящее не укладывалось в сознании. Я не понимал, что с Бэкки, — уж не больна ли она. Я не верил, что она нажмет на курок. И поднять на нее руку я не смел. Казалось, прошла вечность. Бэкки с силой отшвырнула револьвер. Он ударился о стену, посыпалась штукатурка, что-то тяжелое ударилось об пол.

На полу среди кусков штукатурки лежал плоский металлический предмет.

Поговорив по телефону с Дриблом, Эллис набрал номер Оуна, но тут же нажал на рычаг. И усмехнулся. Кажется, он перестает доверять самому себе. Ну и что? Не он выдумал эту систему, не ему и бояться ее. Странный однако этот Крауф — доверился первому встречному. Но главное, он согласился убить Смелла. Пожалуй, за этот пункт своего плана Эллис опасался больше всего — кто его разберет, этого Крауфа, ревнителя справедливости.

Остальное — в своих руках. Оун управляем вполне, в этом Эллис уже убедился. Инженер легко попался на крючок. И, отбросив привычную осторожность, Эллис отправился на Производственный континент.

Входя в квартиру Оуна, Эллис невольно отметил ее убогость. В полутемной прихожей стоял тяжелый запах.

— Что у вас так темно? — здороваясь с хозяином, спросил Эллис.

Тот пожал плечами:

— В нашем районе энергию ограничивают.

— Простите, забыл.

— Извиняться должен я. Жена лежит, поговорим на кухне.

— Нездорова? Жаль… — проговорил Эллис, раскрывая портфель. — Вот что. Здесь пачка пропусков за моей подписью. — Эллис сощурил глаза. — Я всегда чувствовал ваше недоверие. Теперь, надеюсь, вы понимаете, что мы связаны накрепко. В случае неудачи нас ждет общая участь. Впрочем, — помедлил Эллис, — сегодня к вечеру все должно быть ясно. Либо мы, либо… А сейчас необходимо найти землянина. Дело в том, что Серту Смеллу грозит комиссия. Как вы понимаете, у меня есть возможность узнавать их намерения. И думаю, что самое подходящее убежище для него — Космобаза Земли. Пока мы не решим…

— Без Гончарова я не могу поместить туда постороннего.

— Не перебивайте. Вы и не должны близко подходить к Смеллу. Его приглашением на базу должен заняться землянин. Он сейчас у некой Гек, журналистки. Вот ее телефон. Поторопитесь. Это все, что я хотел сказать вам. Ждите моего звонка. Как вы понимаете, я не зря пересек пролив. Надеюсь, к вечеру вы получите долгожданный сигнал к началу действий. И повод к выступлению.

Оун взял машину и направился навстречу Гончарову.

Хорошо, что никто не обратил внимание на его электромобиль. На обочине лежал мертвый Смелл. Около него был тот, в которого они вчера стреляли — Оуну стало невыносимо обидно, что он промахнулся. Гончарова не было. Видимо, он разделил участь Смелла. Обескураженный, Оун поехал на базу. Лишь переступил он порог своей конторки, как раздался телефонный звонок:

— Вы были на трассе и все видели, не так ли? — спросил Эллис. Оун понял, что отвечать необязательно. — Так вот, немедленно передайте своим людям в ваших газетах и на радиостанции информацию о вопиющем преступлении комиссии. Этот произвол откроет глаза беанцам. Вместе с землянином правительство убило доверие к себе. — Оун вздрогнул. Эллис подтверждал его догадку. — Наверное, вам не надо растолковывать, — добавил Эллис после паузы, — что лучшего повода для выступления наших сил не найти. — Эллис рассмеялся и повесил трубку.

О, как же Оун ненавидел Эллиса! Теперь ему стал ясен его план. Вот зачем понадобилось спасать Смелла. Смелл был только приманкой.

Но как бы то ни было, решил Оун, дело превыше личных отношений, и к вечеру радиостанция Производственного континента каждый час передавала экстренное сообщение: «Комиссия распоясалась. Честные беанцы должны ответить ударом на удар…»

Крауф очень любил этот уютный ресторанчик рядом с университетом. Он приходил сюда, когда ему бывало грустно, здесь он отмечал и радостные дни. Не заглядывая в меню, Крауф сделал заказ.

Когда машина Гончарова повернула к городу, Крауф почувствовал, как вспотела рука, сжимавшая пистолет. Еще несколько минут назад он совершал над собой насилие, заставляя себя убить землянина. Отрезвили его тогда слова Дрибла: «В кого вы целитесь? Вы подумали о последствиях?»

Крауф ответил Дриблу только удивленным взглядом, но пистолет опустил.

… Рассматривая теперь грани бокала, Крауф раздумывал, неужели этот юнец подметил то, в чем сам Крауф едва признавался себе? Бэкки… Если тот выстрел необходим, пусть его сделает другой человек. Так вульгарно избавляться от соперника — это не для него. К тому же Крауф не испытывал к землянину дурного чувства.

Официант принес закуску. Крауф неторопливо поковырял в ней вилкой, сдобрил соусом. Да, Дрибл, увы, прав… Он не мальчик, чтобы стыдиться внезапного, быстро разгоревшегося чувства. Кусок оказался пресным. Крауф откинулся на спинку кресла, и перед его глазами встало лицо Бэкки. Крауф вздохнул. Но что так привязывает ее к землянину? Почему она выбрала его? Ведь видятся они нечасто. Стало быть, есть что-то более сильное, чем пространство и время. Крауф уже сам начинал убеждаться в этой несложной мысли.

Он вспомнил о своей прежней жизни. Университетская деятельность, общение со студентами, друзьями, искусство, спорт, забота о рано овдовевшей сестре и ее маленькой дочери. Теперь новое состояние души вполне связывалось с непривычной, странной, ему не свойственной обязанностью. Хотя, если разобраться, должен же кто-то стоять на страже покоя сограждан. Почему не он, которого в юности называли совестью школы? Кому же еще быть судьей, как не ему, если он выше всего на свете ставит справедливость? Было бы куда страшнее, окажись на его месте стяжатель, карьерист, подонок, презирающий и подозревающий всех и вся.

— Не угодно ли свежую газету?

Крауф вздрогнул. Разносчик протягивал ему свежий, пахнущий типографской краской номер вечернего выпуска. Крауф машинально бросил на поднос разносчика мелочь, машинально развернул газету. Заголовок первой страницы поразил его. Он наскоро расплатился с официантом, забыв сдачу, и отправился к Бэкки.

… На его звонок никто не отозвался, но в прорези замка он увидел свет. Толкнул дверь, она легко отворилась, видно, забыли запереть. И тут он услышал резкий голос Гончарова:

— Теперь тебе все ясно? Какая чудовищная связь! Я чувствовал…

В ответ — подавленный голос Бэкки:

— Мы с тобой бессильны против этой страшной машины!…

Гостиная Бэкки потрясла Крауфа не меньше, чем заголовок газетного сообщения. В стене, отделяющей спальню от гостиной, зияла дыра. На полу, среди обломков штукатурки, лежал дамский пистолет. А Бэкки и Гончаров склонились над какими-то бумагами. Они даже не заметили, как он подошел к ним.

— Не ожидал вас увидеть здесь, Алексей, — сказал Крауф, протягивая Гончарову газету так, чтобы заголовок сразу бросился в глаза. Гончаров недоуменно посмотрел на Крауфа, перевел взгляд на Бэкки и, бегло пробежав газетное сообщение, прошептал:

— Дела…

Бэкки взяла газету из рук Гончарова и побледнела. Гончаров улыбнулся ей:

— Нет, я не выходец с того света. Просто попал в переделку, не хотел расстраивать тебя, не рассказал…

— Прости меня, — вдруг прошептала Бэкки, — прости…

Гончаров погладил ее по голове. Крауф потупился. Потом понимающе кивнул и спросил:

— Что тут у вас такое? — Он обвел руками комнату. Бэкки загадочно взглянула на Гончарова и протянула Крауфу листки в металлической папке:

— Это бумаги моей матери.

В папке лежало два письма. Одно из них, несомненно, было написано женской рукой.

«Моя девочка, мне бы хотелось, чтобы эти документы рано или поздно попали к тебе, потому что кто-то должен знать правду, но я боюсь, ты сама вряд ли будешь в состоянии открыть ее. И все же пусть ты встретишься с моими записками как можно позже — если будущее для нас в молчании, это может быть небезопасно для тебя. Поэтому я доверяюсь тайнику и случаю.

Все, кто прилетел на Беану так называемым первым эшелоном, гибнут. С каждым днем растет недавно освоенное кладбище. Умирают го, кто принимал деморфин. Практически же деморфин принимало все взрослое население Беаны. Одни больше, другие меньше, но разве в дозах дело… Счастье, что у тебя, Бэкки, есть пенсия за отца и кое-что из наших сбережений. Ты избежишь государственного интерната, куда забирают осиротевших детей. Я приняла большую дозу деморфина, началось это еще на Аркосе. Дни мои сочтены. Поэтому считаю разумным рассказать тебе о содержании последнего письма твоего отца — это единственная память о нем.

Все началось с деморфина. Я убеждена в этом, иначе его свойства стали бы известны еще на Аркосе. Но там мы их не знали, радовались, что таким простым аптечным средством можем увеличить свои возможности: например, трудоспособность. Деморфин снимал утомляемость, высвобождались ночные часы, когда само желание выспаться исчезало после приема таблетки Когда состоялся перелет, деморфин насаждался принудительно. Мы работали круглые сутки, принимая его. Потому что прилетело нас на Беану ровно столько, сколько необходимо, чтобы в кратчайший срок наладить жизнь — отстроить город, запустить производство, начать новый этап цивилизации. И как утверждалось, подготовить таким образом экспедицию — за оставшимися на Аркосе согражданами, близкими, друзьями… Сделать все требуемое в сжатые сроки могло бы, наверное, только большое количество людей. Но хотя нас было мало, мы понимали, что больше и не требуется (поэтому остальных предательски бросили на гибнущем Аркосе). А работали мы за троих — день и ночь. И вот теперь расплачиваемся за это сиротством своих детей. Это хуже собственной смерти. Моррис, кровавый вампир, рассчитал верно: он дал нам время воспроизвести себя в детях, и больше мы оказались уже не нужными… Мы стали игрушками в руках этого человека, так же, как и те, кто теперь задыхается на Аркосе, погибшем из-за варварского отношения к нему. Природа отомстила жестоко — люди умирают в угаре промышленных газов и отходов, среди отравленной воды и пищи. Смерть здесь, смерть там — вот печальный итог перелета. И кто знает, может быть, заложив фундамент новой цивилизации на этой планете, мы уже начали процесс разрушения и здесь, и наших далеких потомков ждет участь несчастных аркоссцев. Страшно думать об этом.

Ты спросишь, как могло случиться, что на погибающей планете остались люди, ведь перелет был мерой спасения? Да. Но это была мера спасения элиты. Увы, элите нужна прислуга, поэтому нас и взяли. Остальных обманули. Чудо, что отец мог взять меня с собой: помогло мое умение шить, вторая профессия. Брали же строго ограниченное число людей, определявшееся специальной «сеткой набора». На Аркосе объясняли, что берут лучших. «Сетка набора» явилась «сеткой выживания» на новой планете. Зачем лишние рты? Опять идти к экологическому кризису? Была бы воля Морриса и ста трех, они бы всех нас оставили на Аркосе. Но, явившись на Беану в полном составе своих семейств, они пошли на то, чтобы мы «воровали» их чистый воздух, ультрафиолет, натуральные продукты питания — мы для них необходимое зло. И, не считаясь с нашей тоской, привязанностями, семейными и родственными узами, нас, как рабов, обманом привезли сюда. Несколько отчаянно смелых людей пришли к Верховному правителю Моррису и сказали ему примерно то, что я здесь написала. Этим они обрекли себя на страшную участь.

Народу объяснили, что экспедиция на Аркос не направляется потому, что с планетой нет связи. Аркос молчит. О деморфине, который, как выяснилось, разрушает клетки мозга, народу тоже дали разъяснение. По официальной версии, во всем оказался виноват ученик изобретателя, который заведомо не предупредил правительство. Его казнили. Деморфин был мгновенно изъят из употребления. Народ успокоился. Тем более было объявлено, что, поскольку аркоссцы не дают о себе знать, на Аркос направляется космический корабль с добровольцами. В их задачу, как писали в то время газеты, входило долететь до Аркоса и выяснить причины отсутствия связи, сообщить о скором выходе второго эшелона.

Среди добровольцев, отправившихся на Беану, был и твой отец. В экипаж корабля вошли также полицейский инспектор Грим и супруги Мишле. Командиром корабля был пилот Оун, начальником экспедиции — крупный предприниматель Крюгер. Теперь я уверена, что экипаж составили те, от кого Моррис по каким-то причинам желал избавиться.

О, если бы ты видела, как их провожали! Это был праздник. Только с праздником не вязалась мрачная, как черный столб смерча, ракета, даже иллюминаторы оказались задраенными. Никто не видел улетающих. Народ ликовал, предвкушая радость встречи с близкими. Как только ракета поднялась и скрылась из виду, официальная пропаганда, еще вчера неумолчно расписывающая перспективы полета, замолчала. Если твой отец вернется, правда победит. если нет сделай все, что не смог сделать он. Ради этого стоит жить.

Рона Гек».

Крауф аккуратно свернул письмо и взял второе.

Оно было написано на неровных обрывках каких-то счетов.

Желтая шероховатая бумага, строчки гуляют, буквы прыгают, но прочитать все же можно:

«Родная моя Рона!

Вот уже восьмой день, как мы в разлуке. Организаторы перелета, видимо, сочли наше общение с близкими излишним. Не разрешено даже писать, бумагу мне достал человек, который передаст тебе письмо. Но сделать это он сможет только после старта. Предстартовый карантин больше похож на тюремное заключение. Мы не общаемся даже друг с другом. Но кое-что я знаю о своих спутниках. Крюгер целый день пьет и в пьяной горячке во все горло распевает неприличные песни. Кто-то говорил мне, что в юности он был портовым грузчиком, потом разбогател на махинациях. Невольно веришь в это. Супруги Мишле спят, а когда не спят, то ссорятся. Крюгер и Мишле — мои соседи, рядом, за стеной то ли комнаты, то ли камеры. Об Оуне и Гриме мне ничего не известно.

Не перестаю удивляться составу экипажа. Пилот Оун — единственный грамотный в астронавигации человек, но у него нет второго пилота. Я не говорю, что нет врача и радиста. Начальником экспедиции является Крюгер только потому, что он второе лицо государства. Но что он понимает, разве он способен реально руководить полетом? Грим, хотя и энергичен, и имеет профессиональные навыки руководства, но, как и супруги Мишле и я, — откровенный балласт.

Я не верю в возвращенье на Беану. Может быть, нам удастся сесть на Аркос, но вот взлетим ли мы оттуда? Мы не располагаем ни специалистами, ни материальными ресурсами. Я думаю, нас убирают. Но зачем?

И почему таким странным способом? Наверное, никто, кроме Морриса, не может ответить на этот вопрос. Но именно этот вопрос убеждает меня в том, что наш полет только начало и что Беану ждет нечто страшное. Планы, рожденные в мозгу Морриса, направлены только на укрепление его личной власти. И он будет изыскивать все новые способы ее укрепления, искореняя память о своих преступлениях. Порой я думаю, чья же участь ужаснее — наша ли или тех, кто будет жить? Что ждет тебя и нашу девочку?»

Крауф нехорошо усмехнулся, эта девочка ввела в свой дом его, Крауфа, ввела в дом, где предсказывалось его появление. Никогда Крауфу не было так тошно, как сейчас.

Он аккуратно сложил письма в металлическую папку.

— Ну как, Крауф, у вас нет желания отправить нас к праотцам за раскрытие государственной тайны? — печально спросил Гончаров.

Крауф посмотрел на Бэкки. Она сидела неподвижно.

— Тайны? Почему тайны? Здесь, — он ткнул в папку пальцем, — здесь только вопросы. Почему на Аркосе остались люди? Что с ними? Где тот космический корабль? Что с отцом Бэкки, наконец? Ответов нет.

— Да, ответов нет. Но я их найду. Бэкки, ты отвезешь меня на Космобазу, — сказал Гончаров, — теперь мне понятно, почему по договору с вашим правительством Земля имеет право вести разработки только на Гемме, сколько мы ни просили доступа на другие необитаемые планеты вашей системы… Теперь ясно, что я должен делать.

Когда в ночном небе исчезла космолодка Гончарова, Бэкки тихо простонала. Крауфу захотелось ее утешить:

— Он вернется…

Она молча пошла к машине. Крауфу показалось, что она плачет. Он отвез ее домой, а час спустя писал в Верховное ведомство: «… Закон лжив. Нравственное оздоровление общества не может идти безнравственным путем. Отсюда логически вытекает, что закон не что иное, как прикрытие неблаговидных целей властей. Ради спасения цивилизации Беаны требую немедленного пересмотра и отмены закона».

Подписавшись, Крауф сам отнес письмо в Верховное ведомство.

Посадочную площадку я нашел довольно быстро. Однако не обнаружил лоцманских знаков, да и на позывные ответа не получил. И, только открыв люк, увидел людей Их лица были сосредоточенны и враждебны. Говорили они по-беански.

Конечно, мне следовало приготовиться к тому, что они примут меня за беанца, за предателя, врага. Объясняться с капитаном вооруженного отряда пришлось долго. Он никак не мог взять в толк, где это — Земля, и, главное, как я смог добраться оттуда, из такого далека… А я никак не мог решить, стоит ли объяснять, что прибыл с Беаны.

Главное, что беспокоило капитана охраны, — зачем я к ним вообще явился. Говорить обычное, что говорит землянин при контакте с иным разумом — о связи цивилизаций, о единстве Вселенной, язык не поворачивался. Ничего себе единство! Брошенная, преданная планета…

Мне ничего не оставалось, как повести с капитаном беседу о помощи высокоразвитых цивилизаций космического уровня. Лицо капитана стало еще более суровым:

— Нашим отцам, когда они боролись за будущее, никто не пришел на помощь. Мы в ней уже просто не нуждаемся.

Что ему ответить?! Словом, моя цель для него так и осталась непроясненной.

Потом приехал Председатель Объединенного научного совета Аркоса Вилли Клаузен. Он захотел осмотреть мою космолодку. Я понял, что с этим человеком могу быть откровенным.

… Мы стояли у люка, и я объяснял ему принцип устройства двигателей моей космолодки. Жаль, что он не видит моего корабля, тогда, быть может, и поверил, что я с Земли. Конечно, он старался верить всему, но не верил до конца. Я выходил за рамки его представлений о реальности. Он внимательно осмотрел пульт управления, засмеялся:

— Да… Мы вот только собираемся запустить вокруг Аркоса искусственный спутник — установить на нем антенну дальней связи, наладить сообщение между континентами нашей планеты. Пока у нас со связью плохо.

Я никогда не жалел так, что со мной нет Бэкки, как в эти часы, когда мы с Клаузеном облетали планету. Нет, не смирились аркоссцы с предательством, остались не доживать, а жить на этой планете, разбудили ее к новой жизни!

Как я хотел, чтобы Бэкки видела все это собственными глазами!

Клаузен сидел перед экраном обзора и восхищенно поглядывал на овал штурвала.

— На чем, говорите, работает ваша лодка?

Когда я назвал источник энергии, Клаузен неожиданно воскликнул: «О, великие Бенцы!» — и попросил немного изменить курс.

— Пожалуйста, чуть западнее. Я покажу вам место, откуда началась новая цивилизация Аркоса.

Минут через десять под нами показалась гористая местность.

— Здесь мой отец нашел это вещество, — Клаузен быстро написал несколько формул, — мы называем его бенценит, по имени ученого профессора Бенца, который предсказал его месторождение и исключительные свойства. А внучка профессора, Шейла Бенц, нашла лученит. Только не знала, что его лучи смертельны. Работала буквально голыми руками. Замечательная была женщина! Но заболела неизвестной болезнью, рано умерла. А сколько еще могла сделать! Сейчас лученит изучается и, как предсказывала Шейла Бенц, имеет прямое отношение к энергетике. Но мы пока не знаем, как использовать его энергию — впереди много работы. Понятно, что в основе лежит принцип распада вещества, но вот как овладеть реакцией…

— Смотрите! — воскликнул Клаузен. — Видите белый постамент? Это то самое место, где мой отец нашел бенценит. Мой отец — он был любимым учеником Бенца. Давайте спустимся, чтобы вы могли лучше рассмотреть обелиск.

Мы пролетели над небольшим горным плато. Странно выглядели эти горы. Будто великаны много лет назад пригоршнями выбирали из них породу, а из гигантских ладоней сыпались в беспорядке мелкие камешки. Я сказал об этом Клаузену.

— А что вы хотите, — отозвался тот, — при режиме ста трех разрабатывали полезные ископаемые так, что в отвал шла порода, содержащая огромный процент руды.

Некоторое время мы летели молча, пока Клаузен не сказал с тоской в голосе:

— Мало того, что нас бросили на умирающей планете, они сняли с Аркоса всю производственную базу, весь технологический комплекс. Мы остались сидеть перед обеденным столом, на котором не было ничего, кроме посуды с объедками. В полном смысле этого слова… Последние годы доотлетной эры домашний скот вымирал, гибли пастбища…

— Отчего же? — в обзорном экране я видел альпийские луга.

— Загрязнение биосферы. Нам все пришлось начинать сначала. Вот сейчас вы увидите, как мы перестроили города! Сами, все сами… С нуля. Сто три перед отлетом даже взорвали радиостанцию, а с ней и космическую антенну, которая была когда-то на Аркосе, Повторить это сооружение мы пока не можем. Как сто три боялись, что кто-то узнает о нашей трагедии! Подлецы!

Мы летели над рекой. Она служила ориентиром моему спутнику. Промелькнуло водохранилище с плотиной электростанции, на его глади я заметил несколько парусников.

— Это мы проводим традиционные соревнования молодежи, — сказал Клаузен, — теперь по реке плавать неопасно. Старики рассказывают, что было время, когда капля речной воды, попав на кожу человека, вызывала язвы. Конечно, — продолжал Клаузен, — мы не сразу роняли, что преданы. Убедил нас в этом взрыв космической антенны. К тому же, охраняя себя, старый режим совершил оплошность — в переносном смысле, разумеется. С их точки зрения, в наказание на Аркосе были оставлены представители левых и радикальных партий, в том числе и рабочей партии общественного развития. Теперь это наша правящая партия. Она взяла власть в свои руки, когда сто три бежали. Трудно было, конечно. { — 1ужно было накормить население, одеть, обуть, согреть. Начинался голод, за ним — эпидемии… Лидеры рабочей партии общественного развития начали с самого главного — со всеобщей обязанности трудиться на благо всех Я справедливого распределения результатов труда. Только так можно было поднять промышленность, оздоровить города, очистить окружающую среду. Через пять лет голод был побежден. Но все, чего мы добились, мы добились лишь благодаря установлению власти большинства и признания всеобщего равенства. Разве мы заставили бы владельцев оставшихся на Аркосе предприятий тратить средства на очистные сооружения?

— Знаете, Вилли, — сказал я, — давайте сделаем вот что. Я ограничен временем. Мне бы хотелось побыстрее попасть в вашу столицу, посмотреть на нее.

Клаузен предложил мне встретиться с руководителями рабочей партии общественного развития.

Эти люди с интересом выслушали мой рассказ о Земле, о достижениях нашего социального и технического развития, о сотрудничестве в космосе и о том, какой вклад мы могли бы внести в развитие Аркоса.

Потом я рассказал о Беане. Мои собеседники были потрясены.

— Мне кажется, — сказал я, — они боятся вашей мести. Знают свою вину и боятся. Боятся, что честные люди Беаны узнают о вашей участи… или о вашем примере. Есть еще одно обстоятельство. Когда сразу после перелета на Беану население заподозрило что-то неладное с так называемым вторым эшелоном, началось общественное возмущение. В ответ власти отправили к Ар косу корабль. Думаю, его посадка на Аркосе и не была запланирована.

Председатель Совета общей исполнительной воли на минуту сосредоточенно задумался. Потом сказал:

— Верно. Много лет назад было зафиксировано приближение к Аркосу космического тела, но было ли оно искусственным или естественным, мы не знаем. Тело прошло по касательной и исчезло в пространстве. Мы тогда зафиксировали время его прохождения и точные координаты. Специалисты могут дать вам точную справку.

Справку от специалистов по космобаллистике я получил исчерпывающую. Но мне был нужен компьютер, чтобы высчитать, могла ли орбита беанского корабля пройти по касательной к орбите Аркоса. Аркоссцы таким мощным компьютером не располагали. Значит, обсчет я мог произвести только на борту «Байкала». Но когда аркоссцы узнают о его результатах? И как? Подумав, я предложил оставить на Аркосе аппарат связи моей космолодки. Конечно, установка не обладала мощностью аппарата «Байкала», но для ближайшей космической связи была пригодна вполне. Она могла оказаться неоценимой и для установления сотрудничества Аркоса с другими планетами. Так и порешили…

По моим подсчетам, я прилетел на Беану вовремя. Но я все же ошибся. На базе о моем отсутствии знали. В ангаре, где обычно стояла моя космолодка, был произведен обыск.

Утром, за рабочим столом, Эллис просматривал свежие газеты. Он был доволен. Все они со ссылкой на радиостанцию Производственного континента комментировали акцию комиссии семнадцати — убийство землянина. В это время Эллиса вызвал министр.

— Ознакомьтесь, — он протянул докладную Крауфа, — автор уже арестован. Думаю, не стоит тянуть с этим делом. Но неудобно расстреливать на месте. Все-таки он был одним из лучших агентов. Придется судить по старинке. Сегодня же и казним.

Лицо Эллиса выразило недоумение. Министр зевнул:

— Вы полагаете, возможен иной приговор? Да, вот что, — министр потянулся в кресле, — что это за белиберда? Бред наших газетчиков заходит слишком далеко. — Он протянул Эллису номер газеты «Производственный континент». — К шумихе мы привыкли. Но это уже чересчур. Я-то знаю, что землянин жив-здоров. — Эллису стало жарко. До него с трудом дошли следующие слова министра: — Займитесь редактором и издателями этого листка. Продумайте время суда над Крауфом. И кстати, это мнимое убийство тоже припишите Крауфу. Дайте сводку по суду над Крауфом прессе. Опровергать убийство землянина не нужно.

Эллис механически собрал со стола министра документацию и словно во сне отправился к себе.

… Ему удалось многое — он загнал Гончарова в тупик, лишил электромобиля, прострелив шины, заставил прятаться среди стройматериалов. Эллис видел, как землянин залез в жерло готовой к установке канализационной трубы, как выскочил из нее, когда Эллис выстрелил в раструб, как спрятался в другую. Эллис опять стрелял, землянин снова прятался, потом затих. Напоследок, чтобы не было сомнений, Эллис расстрелял всю обойму в пустоту раструбов. Было все так же тихо. И Эллису стало по-мальчишески интересно: где, в какой трубе он уложил властителя Вселенной? Но трупа землянина Эллис не нашел…

С растерянностью Эллис справился быстро: так ли уж все потеряно, если землянин жив? Сегодня каждый беанец знает, что из-за произвола правительства комиссия убила землянина. Сегодня еще люди негодуют и ропщут. Убит человек, чьи моральные качества вне сомнений!

Условным кодом он связался с Оуном. Нужно теперь только дождаться суда над Крауфом. Тут Эллис продумал все детали.

В зале были министры, тот, кого назначили в комиссию на место Крауфа, подсудимый и Эллис.

Крауф держался спокойно.

— Каким образом, — спросил Верховный министр подсудимого, — вы, будучи привлечены к выполнению величайшей акции правительства, могли прийти к выводу, что ваше правительство заблуждается?

— К этому меня подвели действия правительства, моих коллег по комиссии и мои собственные действия.

— Вы уничтожили тридцать граждан. Неужели вы считаете, что во всех тридцати случаях действовали несправедливо?

— Да.

Эллис попросил слова.

— Разве вы не согласны, что новый закон — это воспитательная мера, которая наиболее радикальна, наиболее действенна, чем любая другая для нравственного возрождения нашего общества?

— Новая акция обострила низменные чувства в беанцах.

Со своего места поднялся преемник Крауфа по комиссии Это был Дрибл.

— Крауф…

— Называйте его подсудимым, — поправил Верховный.

— Итак, подсудимый, — Крауф внимательно смотрел на своего бывшего «подопечного» и чувствовал, как во рту собирается горечь. — Мы поняли, что вы хотели выразить своей докладной, но хотелось бы знать, что побудило вас написать ее. Возможно, какой-то конкретный импульс или просто разочарование в своей деятельности? В последнем случае, что послужило источником разочарования? — От продавца газет не осталось и следа. Перед Крауфом стоял холодный, умный, собранный, расчетливый и властный противник.

— Покушение на жизнь землянина, — голос Крауфа звучал твердо.

Эллис вздрогнул. Значит, и Крауфу известно, где прячется Гончаров? Он спросил:

— Что вы можете сказать об участи землянина? Где вы прячете его? Или его труп?

— Я? — Крауф недоуменно улыбнулся.

— Вы знаете, — с нажимом произнес Эллис, — где землянин. Откуда у вас сведения, что было произведено только покушение, что убийства не совершилось? Вы настаиваете на истинности этих сведений? Суд требует ответа.

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

Эллис собрался задать следующий вопрос, но неожиданно двери с предупреждающей табличкой «Вход только для министров Верховного ведомства» распахнулись. На пороге стояло несколько человек. Они были вооружены.

… А потом Эллис, распорядившись об аресте Верховных, перешагнул порог кабинета министра, чтобы самому сквитаться с бывшим руководителем.

Тот поднял голову — ему уже объявили об аресте — и с иронией сказал:

— По нестройному топоту ног в коридоре я понял, что правительство отправилось в свой последний путь? Вы, Эллис, добились своего… Не случайно я никогда не мог понять вас. Вы — человек с двойным дном. Этого я, увы, не знал. Скажите, под вашим вторым днищем нет третьего? Я не верю, что вы в заговоре с чернью. Насколько мне известно, вы человек брезгливый. Ну, ладно. Ответьте мне: а на Беане сохранен закон о последнем желании приговоренных к казни?

Эллис, заранее отрепетировавший все, что он скажет министру и как потребует от него списки и адреса членов комиссии семнадцати, не ожидал, что человек, перед которым он недавно опускал голову, а теперь мог бы лично расстрелять, будет держаться с таким достоинством и заставит его испытывать вместо превосходства унижение и беспомощность.

— Да, — тихо сказал Эллис, — но тут же взял себя в руки и уселся перед министром в непринужденной позе.

— А вы не удовлетворены, Эллис. Поэтому решили переговорить со мной. Вы желаете знать, как можно познакомиться с членами комиссии?

Этого Эллис и вовсе не ожидал. Ответил вызывающе:

— Разумеется, вы интересуете меня как человек, имеющий прямые связи с государственными преступниками. Я обязан найти и уничтожить их. Итак?

— Что? — министр недоуменно поднял бровь.

— Ключ от сейфа, где хранятся документы.

— Позвольте, Эллис, я вскипячу молока? Это последнее желание обреченного. Тем более сейчас время моего второго завтрака. Кстати, в сейфе ничего нет. Ключ я отдам. Там хранятся документы совсем иного характера — вы будете разочарованы.

Эллис сказал устало:

— Вы же понимаете, сопротивление бесполезно. Я все равно найду документы. Кстати, в архиве я уже обнаружил перфокарту, составленную неким программистом Чваем. Там расчет… И итоги. Да, скажите, что за результат вычислил программист? Точнее, его машина. Я не понял.

— Весь обсчет — блеф. Вы правда ничего не поняли? Значит, мы вас переоценили. Вы оказались рядовой личностью. Но я вам объясняю. После введения нового закона люди стали думать не о том, довольны ли они своей жизнью и своим правительством или нет, а о том, что каждый из них — грешник. — Министр сделал паузу, тщательно собрал крошки со стола в пухлую квадратную ладонь, бросил их в корзину для бумаг. — Мы-то с вами знаем, что все грешники, не так ли? Только в разной степени. Так вот, люди начали думать не о том, как жить получше, а о том, как остаться в живых. Теперь вам, надеюсь, ясно, что было незачем вести учет бесконтрольной и аморальной акции? Разве дело в том, чтобы отправить на тот свет десяток хулиганов? Нет, не об этом мы думали. А хорошее прикрытие для борьбы с чернью — «борьба за нравственное оздоровление населения?» Поэтому мы не привлекали к акции вас, наш обиженный дружок, исключительно зная ваше служебное рвение. Как видите, в чем-то мы недооценили вас, а в чем-то явно переоценили.

Эллис растерянно спросил:

— Но ведь комиссия посылала отчеты?

— Посылала. Я их в глаза не видел. Их тут же уничтожали. Зачем лишняя писанина?

— А принцип подбора комиссии? Там же был специальный подбор!

— Это я однажды решил развлечься. — Министр засмеялся. — Я пригласил учителей младшей школы. Они страшно тряслись, бедные старушки, когда сидели в этом кабинете. А я попросил их рассказать об их учениках, которые им запомнились необычайностью поведения и характера. Так вот, одна рассказала о девочке, плакавшей от чужих обид, другая — о мальчугане, которого называли совестью школы. Он был не по годам совестлив. Третья — о мальчике, беспощадном даже к себе. И так далее. Потом я нашел этих детей, уже выросших. Было интересно проследить за их судьбами. Сравнить, какой был ребенок и что из него вышло.

— Но какое отношение…

— Эх, Эллис, Эллис! Вы в одной ситуации видите семь вариантов семи поступков, а эти люди видели только по одному. В экстремальных условиях, в которых постоянно пребывали члены комиссии, налет условности, привычек, традиций, мироощущений пропадает. Люди возвращаются к мироощущению своего детства. Они жалки, но одновременно страшны, эти взрослые дети. Кстати, у меня есть один человек, который непосредственно занимается комиссией семнадцати. И непосредственно занимается персонально вами, Эллис. Он не ребенок. Он взрослый, серьезный человек. Эх, Эллис, уж коли вы захотели власти, то явно начали не с тех. — С этими словами министр посмотрел на часы, вынул головку завода и направил ее в рот. Глаза его остекленели. Эллис понял, что в часах была ампула с ядом. Ему стало досадно: он ничего не узнал. Но теперь понял: надо спасать из тюрьмы Крауфа. Эллис прекрасно помнил, что сказал министр во время их предыдущей встречи: «Я-то знаю, что землянин жив-здоров». Об этом знал Крауф. Эллис еще недолго задерживался в кабинете министра. Поспешно обыскал труп. Да, ключи от сейфа министр всегда носил с собой во внутреннем кармане.

В сейфе хранилось несколько папок. Эллис судорожно схватил их и, бросив на стол, стал искать материалы о комиссии. Их действительно не было. Не было ничего, что так или иначе могло быть связано с пресловутой комиссией. Но постепенно Эллис начал интересоваться находкой. Толстую папку под грифом «Совершенно секретно» — «Протокол перелета Аркос — Беана» он отложил, пролистав. Интересно, но длинно. Протокол о высылке государственных преступников показался ему вообще неинтересным. Он сам их выслал на полярные рудники немало. И тут он увидел радиоперехват: «На Беане Эпсилона законодательно действует так называемая комиссия семнадцати, члены которой наделены правом убивать на месте каждого по своему усмотрению. Цивилизация в опасности: население планеты ежедневно уничтожается. Выяснил существование в системе Эпсилона на планете Аркос пробеанской цивилизации. По некоторым данным, планета была обречена на гибель ввиду экологического кризиса. Пытаюсь узнать подробности и принять меры. Космолетчик первого класса Алексей Гончаров».

Эллис похолодел. Но успокоила его копия приказа агенту второго ранга Миккасу Пру установить в стартовое устройство космического корабля «Байкал» электромины. Верно сориентировались, отметил Эллис. Ключ на старт — Земля берет свой корабль на радиомаяк. А то, что одновременно с двигателем срабатывает электромина, легко списать на стартовую катастрофу. Главное, ключ-то только у землянина… И в корабле он был — живой и невредимый. Для Земли это факт, не поддающийся сомнению.

Чудесно! «Байкал» пока стоит на месте. Дальше Пру сообщает, что землянин вылетел на космолодке к Аркосу. Кто же мог подсказать адресок?

И как ни жаль было времени, Эллис принялся внимательно читать папку, содержащую первую государственную тайну Беаны.

Крауфа опять усадили на скамью подсудимых. — Вы обвиняетесь в жестокости и преднамеренном убийстве тридцати человек. Вы обвиняетесь в преднамеренном совершении тягчайшего преступления против гуманности. Есть ли у вас возражения?

— Нет.

— Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я подчинялся правительству, которое направило меня на эту акцию.

— Прежнего правительства не существует. Его члены смещены и подлежат суду, — сказал председательствующий.

В это время в зал вошел Эллис — Крауф сразу узнал его. Не взглянув на скамью подсудимых, Эллис подошел к председательствующему. Крауф увидел, как тот, на вид непоколебимый и ровный, вдруг смутился.

Эллис поднял голову и посмотрел на подсудимого:

— Вы привлечены по ошибке, Крауф. Дело в том, что Дзей Оун, — он кивнул на председательствующего, — и все мы знали вас как неукоснительного и последовательного исполнителя жестокой воли Верховного ведомства. И только я знал, что вы изменили свой образ жизни. Мы приносим извинения за досадное недоразумение и надеемся, что вы станете нашим другом.

Спустя некоторое время, сидя за столом с Дзеем Оуном и Эллисом, Крауф пытался свести концы с концами. «Почему эти люди ищут моей дружбы?» — взволнованно спрашивал он себя.

Дзей Оун, глава нового правительства, уже не держался независимо и сухо.

— Итак, вы глава переворота? — с сомнением обратился к нему Крауф.

Тот покосился на Эллиса и утвердительно кивнул.

Слушая разговор Оуна и Крауфа, Эллис посмеивался про себя. Он хорошо помнил те цели, которые преследовал, когда отдал распоряжение Оуну, своему нынешнему руководителю, о немедленном выявлении и истреблении членов комиссии. Во-первых, устанавливая их личности, члены организации Оуна ему самому давали выход на этих людей. Во-вторых, в случае неудачи выступления организации он смог бы представить правительству не только списки заговорщиков, но и конкретных участников покушения. Это придало бы вес пошатнувшемуся в последнее время престижу Эллиса.

— Так что вам нужно от меня сейчас? — мысли Эллиса прервал вопрос Крауфа.

— Вы, как никто, можете нам помочь.

— Вряд ли.

— Но, кроме вас, никто не знает в лицо членов комиссии. Это первое. Вы должны быть осведомлены об их злодеяниях. Это второе. А третье, и самое главное, как я слышал, из всех членов комиссии вы были наиболее справедливым. Конечно, если это слово уместно по отношению… Вы понимаете меня. Вы должны помочь нам по борьбе с карателями.

— Что ж, — сказал Крауф, — есть возражение. Кроме меня, членов комиссии знают Верховные.

— Они расстреляны, — поспешно вставил Эллис.

— Кто приказал? — удивился Оун.

— Я, — кратко ответил Эллис и продолжал тоном, не терпящим возражения, — даже в архиве не осталось никаких данных о семнадцати. Видимо, министр юстиции держал с ними личную связь. — Говоря так, Эллис продолжал сомневаться, что министр мог действительно пустить акцию на самотек.

— Не кажется ли вам, Эллис, — медленно проговорил Дзей Оун, — что расстрел без суда и следствия уподобляет нас тем карателям, с которыми мы боремся? Вы поступили опрометчиво и своевольно.

— А при чем здесь я? Это воля большинства, — безразлично ответил Эллис и быстро взялся за чашку. — Единственное, что удалось обнаружить в архивах, — это перфокарта, составленная программистом Чваем.

Оун встрепенулся:

— Он убит. Это вы убили его, Крауф. И видимо, не случайно. Он что-то знал.

Крауф удивленно покачал головой:

— Помню, в кафе «Эпсилон» он издевался над женщиной, угрожал пистолетом. Был сильно пьян. Но что он мог… Нет, и в голову это мне не приходило тогда!

В разговор вступил Эллис:

— Не думаю, что вы много потеряли, Дзей. Программист мог сообщить вам, что разработанная машиной социологическая программа перспектив применения закона определила, что закон противоречит основам существования демократического общества, общества вообще и является способом укрепления власти. Что же касается деятельности комиссии семнадцати, то машина дала довольно пространный итог. Я его даже специально выписал. — Эллис покопался во внутреннем кармане пиджака и извлек аккуратно сложенный листок, прочитал: — «Открыто террористическая диктатура наиболее реакционных сил с использованием крайних форм насилия против народа и лжесоциальной демагогии».

— Знай мы все это раньше, — горячо сказал Оун, — мы могли бы сразу разобраться, разоблачить и предотвратить наступивший кошмар.

— Увы, — задумчиво проговорил Крауф, — сделанного не вернешь. Подумайте к тому же, как я могу доносить на людей, с которыми недавно был тесно связан?

— Стало быть, — нахмурился Оун, — вы отказываетесь нам помогать?

— Вы столько перенесли в этот день! Подумайте, Элдар! Отдохните и подумайте. Отвлекитесь от личных переживаний, и верное решение придет само собой. Иначе страшно подумать… Резня может принять катастрофические масштабы, мы окажемся бессильны.

Домой или к сестре Крауфу ехать не хотелось. Когда он вышел на улицу, то понял, что единственный человек, к которому его тянет, — это Бэкки.

Крауф шел по пустынным улицам. Точно все попрятались. Или вымерли. Или перебиты его бывшими приятелями. Кто знает? И чем ближе подходил Крауф к дому Бэкки, тем сильнее ему казалось, что все пережитое — кошмарный сон.

Дверь квартиры оказалась опять открытой. Но на этот раз хозяйки дома не было. В растерянности Крауф прошел в гостиную — следы недавнего разгрома были тщательно убраны, стена заделана. Видимо, Бэкки в редакции, решил Крауф. Он уже хотел развернуться и отправиться в редакцию «Вечернего Эпсилона», но его остановил голос Эллиса.

— Что, пришел за документацией? Беглянка, судя по всему, утащила ее с собой. — Крауф похолодел.

Чувствуя, что севший голос выдает его, он с натужной легкостью ответил:

— Что за документация? Эллис отозвался из полумрака:

— Иди сюда. Я уже кое-что нашел. Раз ты здесь, поговорим. Думаю, ты расскажешь мне многое, если не все.

— За кого ты меня принимаешь?

— За натуру сильную, хотя не лишенную романтического начала, словом, за того, кто ты есть. Оружие на стол!

Крауф невольно повиновался.

— Видишь, насколько я оказался прав! Итак, ты категорически отказался от своей деятельности?

— Да.

— Тогда будь логичен до конца. Если ты не с ними, то против них. Не так ли? Да ты сядь.

— Возможно, да.

— Значит, ты с нами. Поскольку мы против них.

— Нет. Я не предатель.

— Это лозунги. Они хороши для других случаев. Итак, имена и адреса твоих коллег. Я жду. Что ты рассказал землянину о перелете? Что тебе рассказывал твой отец — ведь он был врачом первой экспедиции? — без всякого перехода вдруг спросил Эллис. Крауф подавил внутренний трепет:

— Ничего. Да и мне известно не больше, чем всем.

— Что сейчас на Аркосе? Что знает землянин? Зачем он летал туда?

— Спросите у него. Как я понимаю, это его профессия.

— Ну что ж, я приглашал тебя к деятельности гуманной. И гуманным образом. Теперь я заставлю тебя и, прости, негуманными методами. — Эллис оглянулся. — А квартирка неплохая… Да, ты не знаешь, где хозяйка? Не летит ли с землянином? Откуда он узнал об Аркосе?

Крауфа передернуло. Эллис встал с кресла, толкнул дверь в спальню, вошли трое. Один из них шагнул к Крауфу и заломил руки за спину. Пытка продолжалась около четверти часа. Эллис молча рылся в бумагах на столе Бэкки. Крауф терпел, все время поражаясь себе, что такое можно вытерпеть…

Потом трое отошли, смотрели на Крауфа, словно любуясь своей работой.

— Уходите, — тихо сказал им Эллис.

Он сел на тахту, держа в руках несколько листков. Палачи вышли, притворив за собой дверь.

— И теперь ты не хочешь помочь справедливости, брат мой?

Крауф вздрогнул.

— Я правильно назвал ваш пароль? Не сопротивляйся, все равно твои «братья» в моих руках. Я даже знаю, когда пароль семнадцати произносится: если один просит другого оказать чисто техническую помощь. Так?

Крауф обессилено застонал.

— Меня интересует землянин и Аркос. Что задумал землянин? Зачем он туда полетел? Зачем радировал на Землю о нашем новом законе? Что он хочет? Денег? Власти? Говори, или никто не узнает, кто убил тебя и за что.

— Откуда тебе известен пароль? — спросил Крауф. Эллис засмеялся:

— Предпочитаешь поменять тему? Ну, хорошо… Ни за что не отгадаешь. Я тут разбирал бумажки этой милой дамы… Неплохой репортер. Так стремилась к эффекту присутствия в одном из своих репортажей, что невзначай выболтала государственную тайну.

— Не клевещи.

— И в мыслях нет. Правда, опубликовать этот репортаж она при старом режиме не успела, иначе по головке ее не погладили бы. Жаль, что так же легко она отнеслась и к другой государственной тайне. Мне не пришлось бы сейчас развлекаться с тобой. Имей в виду, я эту куклу держу за волосы. Она близка с землянином? Она в курсе его дел? Так вот, если ты сейчас не выложишь мне все как есть, я разыщу репортершу и на твоих глазах мои ребятишки поиграют ее ребрышками…

— Ты изверг!

— Я?! Ну же… Я ведь никогда не называл тебя палачом.

— Прекрати или…

— «Или» не будет. Я уважаю твои чувства. Крауф проскрипел зубами:

— Это что, продолжение пытки?

— Да нет. Давай вернемся к нашей теме. Значит, говоришь, нужно спросить у землянина? Что ж, обязательно спросим. И все же для начала все вопросы — к тебе. Ты, увы, упрям, но мы не дети, мы сломим твое упрямство. Тебя будут пытать долго и страшно, пока ты не заговоришь или не умрешь. А умрешь ты не скоро, здоровье у тебя отменное — слабых в комиссию не брали. Но если вы с землянином разговоритесь, я приглашу врача, и, может быть, ты поправишься. Когда вернется землянин?

— Не знаю.

— Ну, что ж, поедем в госпиталь, брат мой. Мои ребята что-то перестарались сегодня, а мне нужно узнать многое. И что тебе говорил твой отец, и что знает Гек, и что привез землянин с Аркоса, все-таки интересно, какие там новости.

В госпитале Эллис приказал сиделке доносить ему обо всех, кто придет навестить Крауфа. Эллис прекрасно помнил, что тот человек, о котором говорил министр, занимается не только комиссией, но и им самим, персонально.

Гоночная неслась на огромной скорости. В ней трое. Среди них — женщина. Кто же из них тот самый?… Когда вышли на межконтинентальное шоссе, Эллис подумал: а вдруг в комиссии стало известно об отступничестве Крауфа? О том, что он попал в переделку с новыми властями и, возможно, пойдет на сговор с ними? Тогда вряд ли эти люди пришли бы в госпиталь к Крауфу. Или они не имеют отношения к комиссии.

По межконтинентальному ехали долго. Эллиса уже начала утомлять серая лента дороги между редкими белыми зданиями сельскохозяйственных комбинатов. Потом начались леса — зона отдыха. Вероятно, все-таки не то — эти трое едут развлекаться. Эллис совсем приуныл и чуть было не потерял из вида гоночную машину, когда она неожиданно для него свернула на боковую трассу.

Он остановился. Посмотрел, как гоночная ушла за кустарник. «Другой дороги здесь нет», — подумал он и повернул в сторону города.

Порой Эллис до боли отчетливо понимал, что обида, которой, по сути, и не было, завела его слишком далеко. На дорогу, где все зыбко и неясно. Уж не перехитрил ли он свою судьбу, исковеркав дорогу, по которой было так уверенно, легко и надежно идти? К тому же дела принимали оборот еще более неприятный, чем предрекал министр. В рискованные планы Эллиса вмешался еще и землянин. Чем он опасен? Комиссия семнадцати была нужна Эллису лишь затем, чтобы, опираясь на нее, прибрать власть к своим рукам, а не делить ее с Оуном и его соратниками. Но привези землянин на Беану правду об Аркосе и Великом перелете, расскажи он всему этому сиротскому, выросшему в интернатах поколению, которое составляет основное население Беаны, что такое деморфин, который сначала обратил людей в рабов, а потом убил их, какую роль во всем этом сыграли Верховные, поток гнева сметет и самого Эллиса, и порождение Верховных — комиссию семнадцати, на которую Эллис сейчас делал свою ставку. Справиться с этим потоком не помогут ни самый жестокий террор, ни самая извращенная демагогия о защите морали, нравственности, прав человека. Эллису самому было жутко, когда он читал отчет о так называемом перелете.

Ставя машину в гараж, Эллис грустно напевал свой любимый мотив. А в целом все же, хотел он думать, день прошел неплохо. Он узнал, где их логово. Вошел в квартиру, прошел на кухню, налил себе вина, собрался выпить и услышал голос своей невесты:

— Здравствуй, а меня ты не хочешь угостить? События последнего времени научили Эллиса ничему не удивляться, но появление Ингит его поразило.

— Ты… — прошептал он пересохшими губами, — откуда ты? Как я рад, что ты не забыла меня! В моей жизни многое изменилось! Знаешь, я теперь большой человек…

— Знаю…

— Тебе, наверное, сейчас трудно живется? Но теперь все наладится. Мы будем жить вместе, все будет хорошо.

— Сейчас большинству живется нелегко.

— О, да ты, конечно, голодна. У меня есть все! — Эллис засуетился.

— Спасибо, — в голосе Ингит прозвучала насмешка. Эллис не обратил на это внимание.

— Я понимаю, я все понимаю. Но не говори так. Конечно, трудно сразу вернуться к прошлому. Это пройдет, главное, что ты пришла. Ведь ты же пришла…

— Да. Но не за тем.

Эллис невольно обернулся. И увидел направленный на него пистолет. Он понял, что помешать ей не сможет. И он прошептал:

— Помоги справедливости, брат мой… Ингит остолбенела

Первым делом я обсчитал на компьютере «Байкала» возможную траекторию полета космического корабля с Беаны. Компьютер указал мне и оптимальное время для старта, до него оставалось теперь несколько часов.

База словно вымерла. Ни Оуна, ни его подчиненных. Следы обыска… Значит, и здесь побывала комиссия семнадцати.

К счастью, я быстро нашел Бэкки. Она была в редакции.

— Тут такое творится, — закричала она в трубку, — так все улаживается… — Я ни слова не понял, Бэкки, как всегда, захлестывали эмоции, и, остановив ее на полуслове, я начал:

— Слушай внимательно. Аркос жив. Но корабль твоего отца там не садился. Слышишь? Не садился… Но кажется, я могу найти его, даже, возможно, транспортировать на Беану На Аркосе я оставил радиосвязь моей космолодки. — Бэкки молчала. Но по звукам в трубке я понял, она плачет. И сказал: — На базе я один. Вылетаю в полночь. Жди меня на базе не позднее завтрашнего полудня.

Я направился к «Байкалу». У дверей рубки меня остановил телефонный звонок, и я услышал голос Оуна:

— Я никогда не верил сплетням о твоей гибели.

— Благодарю… — все, что у меня нашлось в ответ, — где вы, Дзей?

— Читай газеты, узнаешь. Прошу тебя, навести Крауфа, он в центральном госпитале.

— Что с ним, где вы, Дзей? — снова спросил я, но Оун положил трубку.

На базе мне удалось найти последний номер «Производственного континента».

Итак, во главе нового демократического правительства мой тихий инженер. Это меняет дело. Надо ехать к нему, рассказать об Аркосе. И нужно, чтобы в поисках пропавшего космического корабля и в поисках разгадки трагических событий на Беане приняли участие и люди планеты. Это же их дело. По пути к Оуну я решил навестить Крауфа.

У постели Крауфа дежурила пожилая сиделка. Увидев меня, она тихо выскользнула из палаты.

На Крауфа было больно смотреть.

Он силился улыбнуться:

— Я не ждал вас, Алексей…

— Что случилось? Кто посмел?

— Вам нужно немедленно улетать. При нынешней ситуации остается только удивляться, как вы еще живы. И вы и Бэкки… А у вас, Алексей, самая страшная роль — роль соглядатая.

— Какая ситуация? О чем вы говорите, Элдар?

— Эллис, вы не знаете его, но запомните это имя, Эллис ищет членов комиссии. Но не для справедливого возмездия. Увы, это я понял только здесь. Он найдет их и для своих целей начнет использовать, они жестоки, они пойдут за ним. Эллис узурпатор… Помните о Моррисе, о нем писала мать Бэкки? Эллис достойный его преемник Но вместе с тем, как всякий подлец, он боится… Поэтому он хочет знать, что тебе известно об Аркосе…

— Чем я могу помочь вам, Элдар?

— Дело не во мне. В беанцах. Эллис поднял черное знамя.

— Вы говорили об Эллисе с Оуном?

— Увы, да. Но Оун пребывает в розовой эйфории. — Крауф умолк на полуслове, в комнату вошла сиделка со шприцем в руках. Я простился.

Из госпиталя я отправился прямо в бывшее Верховное ведомство. Мне удалось встретиться с Дзеем Оуном. Встреча вышла натянутой и бесполезной. Оун не поверил мне. Эллиса Оун хорошо знал, считал его надежным человеком. И тут в разговор вступил темноволосый человек, сидевший спиной к нам, — он разбирал документы в пухлой папке.

— Я бы серьезнее относился к Эллису, Дзей, — мрачно заметил он. — Я бы не доверял бы ему полностью.

— Это наш попечитель безопасности, — представил мне его Оун, заметив мой интерес к этому человеку. Я внимательно смотрел на него, он был довольно молод, но в его темных волосах уже пробивалась ранняя седина.

К рассказу об аркосской цивилизации Оун отнесся с восторгом:

— Вот, наконец-то мы протянем друг другу руки! В едином порыве мы объединим усилия и преодолеем искусственный, ненужный барьер, что возведен между нами общими врагами. Вы должны рассказать об Аркосе сегодня же на нашем заседании Совета попечителей.

— У нас будет время для подобного выступления. К тому же завтра у меня будут новые факты. Сегодня в ночь я стартую. Будьте осторожны, — сказал я на прощание Оуну, — берегите себя и своих друзей.

Он пожал мне руку.

… Стартовал я нормально. Правда, к моему удивлению, в момент старта на Беане погасло освещение. Главный континент погрузился в глубокий мрак. Только за кромкой океана слабо светилось зарево — продолжал работу Производственный континент. «Что же случилось на Главном?» — забеспокоился я. Но когда «Байкал» выходил за пределы беанской атмосферы, я увидел: Главный континент вновь озарился переливами огней.

Ингит знала только одно — Эллис назвал пароль, и она выполнила свой долг: привезла его на виллу. Конечно, ей могли возразить, что тот, Дрибл, тоже назвал пароль. Ну и что? Тот пришел сам. Этого она привела. Есть определенная разница. В конце концов он знает пароль, а друг он или враг — в этом можно разобраться…

— … Планета в руках ублюдков. Они поведут цивилизацию вспять. Они распустят общество, развратят его. Только потому, что не умеют, не могут твердой рукой держать бразды правления. Вы — новая элита Беаны. И вы должны держать бразды правления. Вы должны спасти планету от полного краха. Я пришел, чтобы помочь вам.

— А если нам не нужна ваша помощь? Если мы и сами имеем ясное представление, что нам делать? Такой поворот беседы не входил в ваши планы?

— У меня не было и нет никаких иных планов, кроме одного желания: спасти планету, — последняя фраза прозвучала патетически, это Эллис понял по насмешливым взглядам слушателей и на минуту замолк.

— Чтобы спасти планету, надо иметь над ней власть, — скептически сказал кто-то, — нам же, как я понимаю, предстоит еще ее захватить. Для этого нужно хотя бы появиться в Верховном ведомстве. Это опасно — не сидят же они сложа руки.

— Они отменили аппарат насилия. Охрана невелика, — твердо сказал Эллис.

Комиссия молчала. Кто-то отозвался из темного угла:

— Мы должны подумать, не так ли? Раздалось нечто вроде одобрительного гула.

— А вы, Эллис, — продолжил тот же голос, — покуда отдохните. У нас приготовлены для вас вполне приличные апартаменты.

Дрибл брел по некошеному лугу. Его мысли были заняты одним: как же эти люди примут его?

Из-под ног выпорхнула птица. Он засмеялся. И сам удивился своему смеху — такому счастливому и спокойному. Так беззаботно он радовался только рядом с матерью…

Дрибл проводил глазами птаху и решил отдохнуть. Сел на траву и с ясной отчетливостью понял, что близок к итогу, к цели того главного дела, начало которому положил его отец.

Отец был трезвым и дальновидным политиком, но и он вряд ли предполагал, что все так обернется. И хорошо, что письмо отца, где излагались принципы закона, у Дрибла с собой. Письмо — главный козырь при встрече с бывшей комиссией.

Отцом Дрибла был бывший Верховный министр Ар-коса Пэт Моррис. Дрибл узнал это в день своего совершеннолетия, когда отца уже не было в живых. В тот день мать вручила Дриблу предсмертное письмо отца и маленький конверт, о котором упоминалось в отцовском письме.

«Когда ты поймешь, что планета на грани социальной катастрофы, приложенное письмо ты отправишь в Верховное ведомство на имя своего дяди. Он придет к власти после меня, но ему никогда не понять, как разумнее всего сохранить свою власть.

Эта мысль не давала мне покоя. Некогда мне казалось, что проблема решена в эпоху переселения, когда я рассматривал второй континент Беаны как резервацию для черни. Судьба дала мне в руки средство, не буду обременять тебя его описанием, благодаря которому мне удалось заселить второй континент людьми, не представляющими иной жизни, кроме труда. Однако среди тех, кого я пытался превратить в трудовую касту, началось расслоение. Социальное расслоение рано или поздно приводит к общественным противоречиям. Выделились технократы. Рано или поздно они захотят политической власти и станут опасны. На Главном континенте, увы, произошел тот же процесс. Те, кого я рассматривал как обслуживающую касту, постепенно богатея, сформировались в мелких хозяйчиков, средних собственников. Вряд ли они скоро задумаются о политике, но придет и их черед разделить власть с Верховными.

Все начнется с политического недовольства. Противопоставить ему я могу только свое завещание. Эту тайну я доверяю только тебе…».

В день, когда Дрибл узнал о принятии нового закона, министр юстиции, ближайший друг отца, сказал ему:

— Теперь ты должен сделать все, чтобы акция правительства не превратилась в акт самоубийства. Ты должен знать об этих людях все — не захотят ли и они добиться власти! Это желание необходимо пресечь в корне!

И еще министр добавил, что искать связь с комиссией Дрибл должен самостоятельно, не разрушая кропотливо созданной легенды.

Дрибл усмехнулся, вспомнив, как легко ему удалось поймать Эллиса на крючок. Жаль только, что не удалось сорвать его планы до конца. Ну что ж, землянина он, по крайней мере, спас… Этот профессиональный провокатор Эллис создал для толпы достаточно подходящий миф: комиссией убит лучший из людей…

Теперь осталось повести за собой эту комиссию, предложив ей целенаправленно бороться за реставрацию традиционной власти Беаны, но под руководством новой элиты — семнадцати. Но вдруг они не захотят идти за ним? Что тогда?

Дрибл встал с травы, отряхнул брюки и отправился на виллу, которую сам же приобрел для комиссии на случай… Впрочем, он не думал тогда, на какой. Он считал, что должны же где-то собираться вместе и общаться, отдыхая, борцы за справедливость! Министр одобрил приобретение.

Когда случилось это, ему стало страшно — кажется, впервые в жизни. Он закричал. Но вскоре умолк — что о нем подумают?! Слабак? Слюнтяй? Остался наедине с трупом и полез от страха на стенку!

И тогда Эллис забарабанил в крышку люка и начал громко выкрикивать: «Его нельзя упускать! Его нельзя упускать!»

«Братья» не скоро откликнулись. После того, как он крикнул, уже без паники в голосе, но и без надежды, что его услышат, — «Мы проиграем, если дадим ему уйти!» — наверху загремели замками. Значит, отметил Эллис, они все-таки были рядом.

— Сегодня стартует корабль землянина. Он летит на Аркос, Беане грозит интервенция, колонизация… Они отомстят!

Эллис рассчитывал, что от этих слов наверху должна начаться паника. «Братья» пойдут на разговор, а поэтому выпустят его отсюда. Он не будет голословен, он выложит перед ними три документа, которые придадут комиссии решимости и силы. Те два, из министерского сейфа, и этот — добытый таким неожиданным и невероятным путем.

Вообще в этой истории не было ясно только одно: если не Крауф, как предполагал Эллис, а Дрибл человек министра, то зачем комиссия сунула его, как и Эллиса, в подвал? Может быть, они не знали?… Или не поверили Дриблу? Или планы Дрибла оказались им неугодными?

Удивительная встреча! Дрибл играл под простачка. Куда же ему было деваться после суда над Крауфом? Только уходить вместе с комиссией. Эллис решил подыграть ему, сказал, что комиссия пленила Дрибла по наущению Крауфа. И тут они разговорились по-приятельски. Так, на дружеской ноге, Эллис вел обычно негласные допросы. Дрибл этого не знал, не понял и проговорился.

— Власть — бесспорно, удел избранных. Всякое отклонение от этого правила преступно. Я пытался внушить эту мысль комиссии, но увы…

Эллис все понял. Так говорить мог только человек министра. Значит, Дрибл стоит не только на пути комиссии, но и на его пути. И неизвестно еще, какими средствами борьбы он располагает. Эллис не помнил, как кинулся на Дрибла, как покатились они по холодному полу, как Дрибл пытался схватить его за горло и он, чувствуя удушье, вцепился Дриблу в волосы, потом сел ему на грудь и молотил головой о каменную стену, пока голова не стала в его руках податливой и теплой от крови. И вот тут-то он узнал, что такое ужас…

… Когда Эллиса привели в дом, в ту же большую комнату с длинным столом, там уже собрались все члены комиссии. Эллис рассчитал точно — в неопределенной ситуации охотнее верят худшему.

— Когда улетает землянин?

— В полночь. Так он сам сказал Оуну.

— Что можем сделать мы?

— Самое большее — не дать ему добраться до Аркоса. Он летит туда уже не на космолодке, как в первый раз, на грузовом корабле. Ясно, он готовит десант! Вот и его радиограмма на Землю.

Пожалуй, этот козырь оказался самым действенным. Боевая группа быстро собралась. Ингит была с ними. Эллис отозвал ее в сторону:

— Не суйся туда. Там могут быть дела серьезные. Под стартовым устройством землянина — электромина.

— Почему ты молчал об этом?

— Мина может не сработать. Наконец, он мог ее обнаружить. Подстраховаться же необходимо.

Ингит отошла, задумавшись, а когда уехала боевая группа, она услышала голоса из соседней комнаты:

— Да, выслушать его следует. Честно говоря, тот тип мне сразу не понравился. — Ингит увидела, как к тем двоим подошел Эллис. — Тебе, приятель, повезло, — это было обращено уже к Эллису, — у тебя глотка оказалась мощнее. Тот тоже что-то горлопанил о важном сообщении.

Эллис сразу понял, о чем идет речь. Он знал, что хотел сообщить комиссии Дрибл. В кармане его пиджака он нашел письмо, содержание которого расшифровывало перфокарту программиста Чвая: «Создание комиссии наемных убийц, безусловно, дохлая кошка в политической игре. Она устрашит мелких хозяйчиков и убедит их в необходимости твердой единоличной власти диктатора. Мелкие хозяйчики поддержат акцию — и станут самой надежной опорой власти. На Производственном континенте комиссия, став средством устрашения, окажется орудием подавления революционных выступлений. Действие закона пройдет два этапа. Как уже явствует, сначала он будет средством укрепления наследственной власти. Вторая стадия его развития будет протекать подспудно и неотвратимо. Ее суть будешь знать только ты: рано или поздно члены комиссии, став людьми, непохожими на других, — сверхжестокими, сознающими свою избранность, не знающими пределов и ограничений, — придут к реальной власти. Возможно, это будет связано с кровавым переворотом. Верховных члены комиссии либо вышвырнут с политической арены как старый хлам, либо сохранят как музейную реликвию, придавая своим действиям внешне благопристойный вид привычной демократии. Ты должен стать над этими людьми и повести их за собой.

Я хотел бы передать тебе крепкую власть. Власть Верховных изживает себя. К тому же перешагнуть через традицию я не смею… Поэтому я могу лишь начертать перед тобой тот путь, который приведет тебя к твоему законному месту. Не кори, что этот путь окажется тернист».

Больше всего Эллиса поразило то, что письмо Морриса и перфокарта Чвая раскрывали его собственные самые сокровенные устремления…

— Так вот, — начал Эллис, — теперь пора переходить к конкретным действиям. Борьба за власть начинается с борьбы за независимость. Думаю, все знают Верховный банк. Из банка есть тайный вход в Верховное ведомство. Я проведу вас в комнату заседаний Оуна. Ни один его министр или, как они себя называют, — Эллис хохотнул, — попечитель, не вооружен. Оружие, видите ли, противоречит их нравственным нормам.

— Что мы будем делать после захвата власти? Как исправлять ситуацию? Кто нас поддержит?

— Нас? Вы знаете, что происходит на континентах? О да, чернь ревет от восторга, а остальные? Расстреляны только Верховные. А мелкие предприниматели, лавочники, крупные фермеры? Они не спешат на зов Оуна отдать на всеобщую потребу свое небольшое хозяйство. Вспомните о членах пятидесяти семи семей и о тех, кто им близок! Оун лишил их всего и заставил прятаться. Пока они робко сопротивляются. Но приди мы, и они с радостью выйдут нам навстречу. Мы, и только мы, нужны им. А что мы будем делать? Править! И так, как на Беане, этого не делал никто и никогда!

Ингит не дослушала Эллиса. Пожалуй, она никогда еще не испытывала такого желания посоветоваться. Она не знала человека более способного дать верный совет, чем Крауф. Ингит потихоньку вышла, вывела из гаража машину, стараясь не привлекать к себе внимания, и направилась в город.

Когда ей в госпитале сказали, что у Крауфа был землянин, она крайне этому удивилась.

— Слушайте, Крауф, вы знаете хотя бы, чем этот тип грозит Беане? — сразу спросила она.

Крауф улыбнулся и тихо сказал:

— Гончаров мирный человек, сегодня он улетает на Землю.

— Он сказал вам это твердо? — Ингит подошла близко, взялась за спинку кровати.

— Совершенно точно. В полночь он улетает навсегда.

Насчет полночи — это верно… Ингит взглянула на часы. До отлета землянина оставалось сорок минут.

— Так вот, чтобы вы знали. Эллис получил данные, что Гончаров летит вовсе не на Землю. Он готовит интервенцию аркоссцев. Оказывается, они живы, их месть… Поэтому нужно сделать все, чтобы Гончаров не взлетел. И хотя под стартовым устройством заложены электромины…

Крауф внимательно глянул на Ингит, с трудом сел. на постели, перенес с тумбочки к себе на колени телефонный аппарат.

— Бэкки, — сказал в трубку, — под кораблем Алексея взрывчатка, электромины. Предупредите его, если успеете.

Ингит долго не раздумывала. Предателю — смерть!

Спокойно перезарядив оружие, Ингит пошла к машине. Она ехала к городской энергоподстанции. Если эта Бэкки захочет помочь землянину, другого пути у нее нет.

Что ж, противница оказалась достойной. Умная женщина безошибочно поняла, как следует поступить. Ее машину Ингит увидела недалеко от энергоподстанции. Электромобиль летел на предельной скорости, и Ингит усомнилась, что догонит его. Когда подъехала к подстанции, перевела пистолет на автоматический режим. Пришлось убрать и охранников, и дежурных рабочих.

Бэкки была уже у пульта. В ту секунду, когда Ингит взвела курок, она взялась за рубильник. Ингит выстрелила. Бэкки повисла на рукоятке…

Все погрузилось во тьму. Ингит досадовала — землянин успел стартовать.

Шло совещание правительства Дзея Оуна. Попечитель права написал отчет, в котором признал, что изолировать от общества бывшую комиссию семнадцати пока не удается. После установления на Беане демократических норм гражданской жизни все они скрылись.

— Они убили Эллиса, — сказал попечитель здравоохранения.

Оун поднял печальные удивленные глаза.

— Главный врач центрального госпиталя, куда Эллис поместил Крауфа, доложил мне, что Эллис начал слежку за посетителями Крауфа. И пропал сам. Видимо, напал на след негодяев. Увечья Крауфа тоже дело рук семнадцати. Они отомстили ему за отступничество.

— Эллис шел по верному пути, — вставил попечитель права. — Надо почтить его память.

Все молча переглянулись.

— Я не могу в это поверить, — прошептал Оун, подумал, что, к счастью, не доверился словам Крауфа и Гончарова о страшных замыслах Эллиса. — Если у Эллиса есть родственники, позаботьтесь о них должным образом. А сейчас перейдем к вопросу о ходе национализации промышленности и распределении доходов от производства.

— Творится полная неразбериха, — начал попечитель промышленности, — вчера электромобильный завод и несколько других предприятий Производственного континента вообще прекратили работу. Предприятия захватили вооруженные бандиты, которые встретили огнем вышедших на смену рабочих. Судя по всему, бандиты — ставленники бывших владельцев. Неизвестно кто убил главного инженера швейного комбината, которая первой сняла пломбы с законсервированных цехов и пустила туда работниц из числа незанятых…

— И вы на это смотрите?… — негодующе спросил Оун попечителя права.

— К сожалению, я не могу все сделать. Мой аппарат — всего несколько работников, которых я привез с Производственного континента. Мы с попечителем безопасности занимаемся формированием дозоров из населения. Кроме того, мы уже вооружили работников четырех предприятий на Производственном континенте для защиты производственных комплексов.

— Почему только четырех?

— Неизвестными взорван арсенал. Оружия пока больше у нас нет.

Слово взял попечитель народного благосостояния:

— Нужно принять меры, в первую очередь касающиеся…

Но попечители так и не узнали, что он хотел сказать. За их спинами открылась потайная дверь, и загремели выстрелы.

— Здесь не все, — сказал Эллис, — птички выпорхнули. Недостает попечителя транспорта, внешних сношений и безопасности.

Эллис взял записку из рук мертвого Оуна.

— Дурачье! Вместо того чтобы искать нас, они принялись за комбинации с промышленностью. Итак, дело сделано. Перейдем в другое помещение, необходимо обратиться к народу с воззванием. Его выработкой мы и займемся.

Когда я догнал корабль беанцев, то увидел, что обшивка его была во многих местах пробита микрометеоритами. А вот антенны, очевидно, повреждены крупным метеоритом. Сопла двигателей обгорели давно, заметил я их только потому, что знал: они должны быть где-то там… Очень странная конструкция была у последнего корабля беанской цивилизации. Вот, собственно, и все, что я смогу сказать Бэкки. Погибший корабль. Я опустил на себя рычаг космического причаливания.

Огромные ангарные манипуляторы «Байкала» захватили эту махину и начали медленно втягивать в шлюзовую камеру. Автоматический регулятор манипуляторов прикидывал, как бы ловчее это сделать. Наблюдая на экране возню манипуляторов с кораблем, я невольно вспомнил прошлогоднюю рыбалку на Земле. В сети запутались две рыбины. Щука наполовину заглотила крупного окуня, но никак не могла понять, что даже ее хищная пасть имеет ограниченный объем. Она била хвостом, но расстаться с добычей не могла. Вот и манипуляторы бьются, не понимают, что в шлюзовую камеру «беанец» полностью не зайдет. И быть нам вместе, как той щуке с полузаглоченной добычей. Манипуляторы все же сработали на совесть. Минут за двенадцать «беанец» почти до половины зашел в шлюзовую камеру. Еще через минуту сработала автоматика роботов, которые взяли на себя люк корабля. Железным «малышам» пришлось нелегко — кончилось все тем, что их электронные мозги приняли крайнее решение: я увидел на экране, как из железных лапищ заструились тонкие струйки лазера. Люк отпал, как засохший листик с ветки. И я услышал нечеловеческий вой.

Я бросился в шлюзовую камеру. Забыл, что нужно было отключить роботов. Их железные лапы крепко схватили меня за локти. Я рванулся, оставив в лапах этих бездушных истуканов всю верхнюю часть комбинезона, вошел в беанский корабль. Тут же включилась сирена опасности. Я понимал, что сзади меня горит табло «Белковое существо опасно для человека!» — это мои стражи наказывали меня за мой бунт. Перестраховщики!

А белковое существо сидело в углу отсека и смотрело на меня.

Только потом я догадался, что он безумен. Когда, собрав все мужество, я улыбнулся ему, подошел ближе, заговорил, он по-обезьяньи запрыгал от меня в сторону. Я понял, что он испугался. Его желто-белые, слипшиеся в колтун волосы мешали рассмотреть лицо. Я спросил:

— Кто вы?

Существо — мне было бы страшно назвать его человеком — ответило мне диким хохотом, на секунду притихло, и в его глазах неожиданно проблеснул разум:

— Крюгер.

Надеясь, что просветление продлится, я задал ему вопрос:

— Где Гек? Грим? Где ваши спутники?

Если гримасу, исказившую его лицо, можно назвать улыбкой, он улыбнулся. В глазах промелькнуло лукавство, и он заговорщицки подмигнул мне: поманил заскорузлой рукой в соседний отсек.

… В углу были свалены человеческие кости.

— Пойдем на ледник, там интересно, — звериным прыжком он подскочил ко мне и взял за руку. Роботы расценили этот жест по-своему. Они усыпили Крюгера.

… Не зная назначение этого отсека, я попал в него случайно, там я и нашел бортовой журнал, а еще дневник инспектора Грима. Эти записи многое разъяснили мне.

Старт мы перенесли довольно тяжело. Сейчас включилось гравитационное устройство. Я пишу… Оун отказывается вести бортжурнал. Незачем и не для кого. Я не верю в это. Я надеюсь, что мои записки будут прочтены. Даже если прав пилот, распускаться нельзя, нельзя терять человеческий облик. Я определил себе занятие. Более почтенное, чем пьянство или брань. Мишле ругаются друг с другом, клянут весь белый свет, — омерзительно… Крюгер сидит возле холодильника и пьет. Я пытался остановить его. Он сказал, что теперь ему все безразлично. Это после слов Оуна. Наверное, если начинать описывать наш полет, то начинать это описание следует со слов Оуна. Когда мы вышли за гравитационное поле Беаны, Оун начал было корректировать траекторию полета, но отказало рулевое управление. Он решил поправить поломку. Обнаружилось страшное: внутренний механизм ручного руля был полностью демонтирован. Об этом позаботились прежде, чем посадить нас сюда. Гек сказал, что ожидал чего-то подобного. У Мишле, обоих сразу, случилась истерика, но и ее они направили друг против друга. Противно. Оун все время пытается что-то сделать.

Мы поспали. Прошли сутки. Оказалось, корабль наш движется по замкнутой эллиптической орбите. Без ручного управления делать нечего. Оун сказал, что можно надеяться на область притяжения Аркоса. Гек добавил, что это наименьшее из зол — станем рукотворным живым метеоритом и сгорим по всем правилам в верхних слоях атмосферы нашей прародины. Все стали ждать, что будет дальше.

К концу следующих суток мы проскочили Аркос. Мы обречены. Оун сказал, что корабль проходит как раз между двумя полями тяготения — Аркоса и Беаны. Мишле почему-то сказала, что даже бесцельный бесконечный полет — лучший выход из ее положения. Я промолчал. Хотя, наверное, именно мой рассказ пролил бы свет на причины нашего полета. Ведь началось все именно с того, что ко мне явилась Мишле, чтобы рассказать следующее.

Еще на Аркосе она была любовницей Морриса. Он неожиданно оставил ее, увлекшись Шейлой. На Беане в отсутствие соперницы Мишле захотела вернуть расположение Морриса. Напрасно. Из чувства мести сошлась с Крюгером. Крюгер раскрыл ей тайну деморфина. Всем объявили, что запрет на употребление деморфина членами ста трех семей вызван необходимостью экономить препарат, который нужен работающим. А Крюгер объяснил Мишле, что на самом деле это потому, что деморфин действует на мозг и каждая таблетка уносит часть жизни. Конечно, госпожа Мишле удивилась, отчего же деморфин не запрещен повсеместно, но Крюгер ответил, что, мол, Морриса это устраивает. Тогда у Мишле сложился план мести. Зная, что я вел расследование дела Бенца, зная, видимо, что из-за меня Шейла отвергла Морриса, она решила именно моими руками доставить Моррису неприятности. В тот вечер госпожа Мишле дала мне в руки то недостающее звено преступления. Фактор, который я безуспешно искал. Перелету могла помешать раскрытая тайна деморфина. Вот истинная причина гибели Бенца. И вот его убийца — Моррис.

Да, Бенца убил Моррис. Следы маленьких ног на вилле — пустой камуфляж. Интересно, Вернер до сих пор ищет убийцу с маленькими ногами? Несомненны доказательства вины Морриса: показания госпожи Гек, отстранение меня от ведения дела и поведение Морриса при нашей последней встрече.

Я тогда как бешеный ворвался к Моррису и потребовал немедленного полета на Аркос. Моррис ответил, что всему свое время. И тогда я сказал, что в моих руках улики против него. По правде говоря, их у меня еще не было. Моррис озверел, кинулся на меня с кулаками. Потом схватился за пистолет, орал, что он вне подозрений, что я слишком далеко зашел, слишком много себе позволяю. Поигрывая оружием, вдруг добавил, что готов пойти мне навстречу. «Кажется, — усмехался он, — вы соскучились по госпоже Шейле? Если вы настаиваете, я готов предоставить вам возможность слетать за нареченной. Посодействую, найду вам и подходящую компанию». Это косвенное доказательство его вины: он решил от меня избавиться. И конечно, уже в тот момент думал, что смерть от пули — жалкая для меня кара…

Застрелился Оун. В предсмертной записке он написал, что не может перешагнуть собственную беспомощность. Мы положили его тело в холодильный отсек. Кто знает, может быть, удастся похоронить когда-нибудь…

Когда спали, умерла госпожа Мишле. Первая жертва деморфина среди нас. Гек скис. И тут прорвало Крюгера. Его рассказ потряс нас. Меня он назвал недальновидным мальчишкой. В общем, никакого второго эшелона и быть не должно. Списки первого эшелона — это сетка выживания на Беане. Она рассчитана на нужды возрождения цивилизации в условиях молодой планеты. Словом, лишние рты не нужны. Чтобы похоронить эту тайну, в момент отлета с Аркоса там были взорваны космический радиотелескоп и космическая антенна. Крюгер сам руководил работой саперов, а затем и расстрелом этих саперов. И, закончил Крюгер, у Морриса есть еще одна блестящая мысль, как ограничить население и держать его в узде. Подмигнул и пояснил, что саму идею нам знать необязательно, ибо она — дело будущего, до которого мы, естественно, не дотянем.

Я сбился со счета. Кажется, летим тринадцатые сутки. Впрочем, впереди у нас вечность, так не все ли равно. Когда мы спали, умер Мишле. Сквозь сон я слышал стоны. Крюгер сказал, что у Мишле было больное сердце. Наше кладбище растет. Выбрасывать тела в пространство представляется мне кощунством. Нашел какую-то астрономическую книжку Оуна. Там сказано, что космические тела, двигающиеся по свободной эллиптической орбите, могут сокращать диаметр своего эллипса. Интересно, мы летим по свободной траектории? Может быть, есть все же надежда? Крюгер смеется надо мной и пьет. Гек говорит о жене и дочери. Вслух вспоминать семью — его единственная отрада.

Опять слышал ночью стоны. Даже померещился шум борьбы. Гек умер. Сегодня восемнадцатые или двадцатые сутки. Мы остались вдвоем с Крюгером.

Двадцать восьмые или тридцатые сутки полета. Сегодня с утра Крюгер проверил запасы. По его словам, лет на шесть, если экономить. Еще Оун говорил, что нам достался корабль, на котором транспортировали с Аркоса провиант, но не успели разгрузить. Так поспешно нас отправляли. Можно считать, нам повезло. Крюгер зовет меня в холодильник — делить продукты. Боится, как бы я его не объел. Смешно…»

На этом записи инспектора Грима обрывались. Я сложил рассыпавшуюся тетрадь.

Крюгер спал под охраной роботов. Что же с ним делать? Может быть, медики найдут способ хоть ненадолго привести его в сознание? Он мог бы многое рассказать.

Я перешел на рулевое управление и начал посадку.

Космодром базы был искорежен взрывом. Я с трудом вывел корабль на новый виток и совершил посадку в открытом море. Хорошо, что роботы приварили люк аркосского корабля на место. Надеюсь, понтоны не подведут. «Байкал» не затонет.

Записи Грима я спрятал в водонепроницаемый пакет, за Крюгером оставил приглядывать роботов и спустил аварийную шлюпку. До берега было несколько морских миль. Мне повезло: полный штиль. Можно считать, повезло вдвойне: я вспомнил огребном канале, по которому можно добраться прямо в город.

Город поразил меня. Даже в самые жуткие дни разгула комиссии я не видел его таким. То и дело натыкался на следы настоящих сражений.

Неподалеку от Верховного ведомства шла перестрелка. Вдруг на меня кинулись. Двоих я отшвырнул. Подбежал еще какой-то бандит с ножом, от него мне удалось влететь в первую раскрытую дверь — это оказался магазин.

Здесь было относительно спокойно — если не смотреть на убитых, не слышать, как стонут раненые. Живые методично вытаскивали из шкафов и холодильников припасы, сваливали их в мешки, засовывали в карманы. Некоторые ссорились, деля продукты.

Я скрылся за шкафом. Отсюда было видно, как тот, с длинным ножом, стоял в дверях. Видимо, он караулил меня. Но через минуту его внимание отвлек сгорбленный старик, который пробирался к выходу, неся на вытянутых руках пакет. Мой страж пригрозил старику ножом, пакет отнял. Старик, не сопротивляясь, вернулся в магазин. «Страж» сел поперек двери, покопался в пакете и стал жевать, не сводя глаз с торгового зала. Я оглянулся, увидел пробоину в витрине, через которую вполне можно было бы пролезть. Пополз к ней. Вылез, только порвал карман комбинезона. Своего стража, не ждавшего меня со стороны улицы, я оглушил ударом кулака и короткими перебежками отправился дальше. Подойти к Верховному ведомству мне не удалось. Площадь была оцеплена. Свернул в проулок и забрел в какой-то двор.

Там собирались кремировать трупы. Сверху тщательно уложенного жуткого людского квадрата я увидел еще более заострившееся костистое лицо моего тихого инженера.

Значит, Оун так и не оценил слова Крауфа… Я нащупал на груди водонепроницаемый пакет. Теперь мне оставалось идти только к Бэкки. Поднимаясь по лестнице в ее квартиру, я мучительно думал, как рассказать Бэкки о судьбе ее отца.

Дверь была раскрыта, но Бэкки дома не оказалось. Я отправился в редакцию.

В отделе информации «Вечернего Эпсилона» сидел;' секретарь.

— Где репортер Гек? — спросил я с порога. — На задании?

— Нет, — ответила она, и в глазах девушки я увидел испуг.

— Где я могу найти главного редактора? — Мне казалось, уж он-то мне разъяснит, где следует искать его сотрудника, но главное — этот человек должен выслушать меня, я машинально тронул свой пакет на груди.

— Он арестован новыми властями, — секретарь испуганно смотрела на меня, — многие арестованы, кто поддерживал старый режим.

— А Бэкки?

— Я вас узнала, — сказала девушка, но выражение ужаса, с которым она смотрела на меня, не сходило с ее лица, — вы землянин, — она на секунду осеклась, переводя дыхание, — Бэкки… Нет, я ничего не знаю… — она опустила глаза. — Не могу сказать…

— Где тюрьма?

Девушка вздрогнула. Потом медленно вытащила из стопки лист бумаги и написала адрес, спросила:

— Вы полагаете, она там? — В ее голосе прозвучала надежда.

Естественно, других предположений у меня не было. Я отправился на городскую окраину.

Я понял, что сейчас восторжествовало на Беане. Фашизм. Самый обыкновенный фашизм. Как же многолико это зло, какие неожиданные формы оно способно принимать! Но в основе его всегда и везде ненависть к тем, кто хочет свободы и честного труда — тех, кто хочет паразитировать и властвовать. И нельзя терять бдительности, нельзя пройти мимо, нельзя оставаться наблюдателем.

В караульном помещении тюрьмы со мной поначалу отказались разговаривать. Ждали подношения — слишком очевидно, чтобы не понять. Но что я мог предложить им? Я умолял отдать заключенную под расписку, разъяснял охранникам, что, когда вывезу Бэкки Гек на Землю, она не будет представлять никакой опасности для нового режима Беаны. Да и сейчас… Она обычная слабая женщина. Надо мной потешались. Но тут пришел еще один охранник — повыше чином.

Шутя и балагуря, ему рассказывали обо мне, о Бэкки, о предложенной расписке. Тот пристально глянул на меня и коротко сказал:

— Начальник с ним разберется, — от этой короткой фразы как-то сразу стихли шутки.

Меня повели. За спиной зловеще щелкнули затворы. Тот, видимо, младший офицер, шел впереди, а позади чеканили шаг охранники. «Надо отсюда выбираться», — подумал я со странной отрешенностью, когда опять услышал лязг затворов. Передо мной распахнули еще одну дверь. Это была приемная начальника тюрьмы.

Охранники остались за дверью.

— Этот тип, — сказал офицер, — требует свою девку, какую-то журналистку, говорит, увезет ее…

— Что, на Производственный? Опять… — раздраженно перебил его начальник, не отрываясь от бумаг, а тот продолжал:

— Подальше, пожалуй. На планету Земля.

Начальник хмуро посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но тут зазвонил телефон, и я услышал доносившийся из трубки женский голос:

— По вашей просьбе соединяют с Кибритом Эллисом. — Я насторожился. — Это имя, которое упоминал Крауф!

В трубке зазвучал рокочущий голос — слов я не разобрал.

— Да, — подтвердил начальник тюрьмы, энергично кивая головой, — попечитель безопасности уже опознан. Со вчерашней партией заключенных. Самые…

В трубке опять раздался рокочущий голос. Видимо, Эллис говорил что-то неприятное для начальника тюрьмы, потому что тот начал оправдываться в чем-то и вдруг сказал:

— Да, сойти с ума в этой обстановке легко. У меня, к примеру, сидит посетитель, который собирается лететь на Землю, только для полного счастья ему не хватает какой-то корреспондентки. Сейчас она под стражей в лазарете.

Когда Эллис заговорил в ответ, лицо начальника тюрьмы напряглось. Он поднял на меня встревоженные глаза. Несколько раз он повторил: «Будет исполнено, слушаюсь, ждем вас…» — повесил трубку и приказал:

— В особую. Под двойную.

Офицер охраны протянул руку к кобуре.

Я понял — нельзя терять ни минуты. Надежда придала мне силы! Бэкки здесь! В лазарете — она жива!… Только бы добраться до «Байкала», уж там-то я поставлю ее на ноги!…

Прием джиу-джитсу свалил с ног офицера охраны. Тяжелый двухтумбовый стол опрокинул начальника тюрьмы. Дверь я выбил ногой.

Когда стол опрокинулся, к моим ногам упал пистолет. Я поднял его и затаился у стены. Немного переждав, спокойно вышел во двор. Передо мной неожиданно появился дежурный.

— Ну что, нашел свою красотку? Если она у нас, значит, не приказала долго жить. Кто тебе пропуск подписал?

Я похолодел. Оттягивая время, принялся рыться в карманах. Дежурный ждал. Потом вдруг спросил:

— Да есть ли он у тебя? — И подозрительно глянул мне в лицо. Я сжал в кармане пистолет.

Но тут над тюремным двором застрекотал вертолет, дежурный присвистнул и, мгновенно забыв обо мне, бросился к помещению начальника тюрьмы. Это был вертолет Эллиса — на нем светились опознавательные знаки бывшего Верховного ведомства.

Стоя у тюремной стены, я обдумывал свои возможности. Я один на один выхожу на вожака палачей — Эллиса. Здесь, в тюрьме, попечитель безопасности правительства Оуна. Он мой союзник, значит, его нужно освободить. Эх, где мои «железные малыши» с их лазерными пальцами… Впрочем, я не имею права выпускать их на поверхность обитаемой планеты. Они могут стать орудием насилия. И стали бы в этой ситуации — включившись на программу «Космолетчику грозит опасность».

К вертолету подали легкий трап, первым спустился беанец в нарядном костюме. Судя по всему, это и был Эллис. Неплохо бы вытрясти из него душу! И тут у меня возник план действий.

Едва Эллис и его сопровождающие отошли от вертолета, я направился к машине. Трап убрали. Но подтянуться на руках — дело пустячное. Рванул на себя скобы дверцы — она легко отошла. В вертолете был пилот. Пришлось опять вспомнить борцовский ковер. Бросок через себя — надеюсь, я не очень повредил пилота…

Пока я был в безопасности. Но в кабинете начальника тюрьмы уже началась суматоха. Во дворе появились охранные отряды. Ясно, ищут меня. Дежурный дает указания, горячится, размахивает руками. Он ведь видел меня последним.

Я включил двигатели. Наугад нажимая кнопки, нашел механизм цепляющего фала. Рванул вертолет хвостом к тюремному зданию, выпустил фал к оконным решеткам, крюком захватил одну из них на втором этаже, со всей силой потянул на себя ручку управления. Машина резко пошла вверх, задирая нос. Раздался страшный треск. Я оглянулся: решетки окон, видимо, были сблокированы — обрушилось полстены. Из разлома посыпались люди. Охрана, преодолев минутную растерянность, бросилась к ним, выстраиваясь в цепь. Я снизился, сделал крутой низкий вираж. Уши ломило от грохота! Лопасти едва не касались людских голов. Я бросил фал к решеткам первого этажа. Заключенные, видимо, ждали этого. Они поспешили на помощь — кто-то ловил фал, цеплял его, кто-то помогал расчищать выломанную стену, помогал выбраться из-под нее людям… Пошла рукопашная.

Эллис! Он пробирался вдоль стены к воротам.

Ну нет, этого я не могу допустить! Он не уйдет. Он останется здесь — живой или мертвый… Я посадил вертолет и бросился вдогонку. Эллис, лавируя среди толпы, шел к караульному помещению. Я кинулся наперерез. Он заметил меня и понял мой маневр. Долю секунды мы стояли друг против друга, каждый оценивал возможности противника. Эллис кинулся в сторону. Я упал ему в ноги, он неловко рухнул, на его пиджаке разошелся шов. За прореху в пиджаке я и уцепился. Но Эллис успел из него выскользнуть. Я выхватил пистолет. Эллис опередил меня — пуля обожгла мне предплечье. Прячась за спинами заключенных, он начал отходить. Стрелять я боялся — можно было задеть окружающих.

Вскоре я почти настиг его. Пистолет Эллиса дал осечку, и тогда он пошел в лобовую. Его удар пришелся по раненому предплечью. Я осел от боли. Он бросился, чтобы меня добить. Следующий удар — рукояткой, пришелся по голове, сознание поплыло. Я успел лишь подставить ногу. Он упал, но быстро поднявшись, бросился к стоящему неподалеку тюремному грузовику.

— Держите его! — закричал я. — Держите!!!

Последнее, что я видел, — это толпа, шарахнувшаяся от бешено мчащегося грузовика. Сидевший за рулем Эллис гнал машину к воротам. Удар, звон разбитого стекла — и машина исчезла за поворотом.

… Я очнулся от острой боли.

— Главное, кости целы, — надо мной склонилось лицо, показавшееся знакомым, — мясо нарастет. Рана пустячная, не тревожьтесь. Можете встать?

Я узнал этого человека. Не мог не узнать, потому что надеялся на встречу с ним. Попечитель безопасности, поддерживая меня под руку, тихо говорил кому-то:

— Его тоже надо переодеть. Комбинезон и рана могут вызвать подозрение.

Портовый контроль, проверяющий пропуска у группы охранников, не обратил никакого внимания на человека в серо-полосатой одежде и грязной обуви. Группа в форме тюремной и полицейской охраны взяла торпедный катер и с двумя заключенными, мужчиной и женщиной, явно больными после пыток, отправилась в открытое море. Портовый контроль не вмешивался в дела полиции. И поэтому никто из портовых служащих не видел, что именно тот раненый заключенный, едва держась за поручни палубы, указывал дорогу.