Планета — шахматная доска

Бесчисленные завтра

Он прострелил Каролине голову — но он знал, что это только сон. До нынешнего момента. Незаметный сдвиг к ставшему привычным кошмару произошел, по обыкновению, столь неуловимо, что он едва не проснулся от потрясения. И подумал: «Я обязан предупредить контролеров». А потом: «Но через три недели будет ежеквартальная проверка психики, и они узнают сами».

Стоя над застывшей седой головой, вокруг которой ореолом расползалось красное пятно, он прислушивался и вел переговоры сам с собой: «Если до проверки не избавлюсь от навязчивого сновидения, от отклонения, от этой мании, я пропал. Но ведь сам по себе сон не опасен. Он навеян страхом, но не означает, что я хочу осуществить подобное на деле».

Эта мысль вызвала немилосердный озноб. Дрожа, он представил, как неделю за неделей будет застывать над узким пультом со множеством рычажков и сигнальных лампочек и снова оборачиваться к двери, ведущей в то, чего не может быть.

И все-таки он обернулся.

«Завтра сообщу комиссии по контролю над психикой. Разумеется, меня не пустят в расход за такое. И даже не уволят. Просто подлечат и перепроверят. Но такой должности я больше в жизни не получу!»

Давняя мощная обработка, оставшаяся от прежнего состояния, вылилась в бурный протест: «Нельзя уступать! Высшее в мире доверие…»

Он шел по коридору. Секретные коды обеспечили ему безопасное продвижение, хотя он знал, что это невозможно: некоторые защитные устройства даже он не мог отключить. Наяву он никогда бы не забрался так далеко — так близко к Нему.

Сон ускользал. Кошмар превращался в путаницу. И вдруг все прояснилось — он был в самом средоточии, в центре, и предстал перед Ним. И, как обычно, оказался не в силах исполнить то, что от него требовалось. Его выдвинули на эту должность и обучили только благодаря чрезвычайной психической устойчивости — здесь она была важнее, чем технические навыки. А дух противоречия посмеивался у него за спиной.

«Наяву я бы такого никогда не совершил. Но во сне…»

«Давай же, мне нужно освобождение! — твердил дух. — И тебе оно необходимо. Нам обоим. Ты ужасно напряжен. Ты неврастеник, ты смертельно боишься, что это вот-вот случится. Так освободи себя. Ты же спишь, и вреда не будет».

Наверное, смешно, но во сне это не составило бы труда. Просто отсоединить и отвести борные демпферы. Но что стряслось с их затворами?

Он проверил индикаторы на стенах. Счетчики Гейгера верещали как сумасшедшие. Стоило только убрать демпферы, как стрелки предупреждающе заметались, запрыгали. Еще немного, и критическая масса будет достигнута.

«Но ведь это всего лишь сон», — подумал он, просыпаясь в ту неуловимую долю секунды, что отделяла его от ядерного взрыва.

Джозеф Бриден сидел неподвижно. Он медленно поднял веки, увидел перед собой красно-черную шахматную доску с фигурами и снова опустил глаза, защищаясь от света. Но освещение не показалось ему слишком ярким. В мозгу быстро сложилась логическая цепочка, и Бриден облегченно перевел дух. Вероятно, он заснул всего на пару секунд, иначе свет ослепил бы его и зрачки сократились.

Впрочем, неудивительно: так бывало всегда. Ему всякий раз чудилось, что он заснул очень, очень надолго и что Каролина Коул это заметила. В таком случае она обязана сообщить куда следует. Хотя сообщать не было необходимости: встроенные видео датчики постоянно фиксировали действия хранителей, находившихся в комнате — и в этой, и в двух других, затерянных в бескрайнем подземном зиккурате.

Бриден побарабанил пальцами по столу, чтобы Каролина не подумала, будто он спит. Датчики зафиксируют это движение. Его охватила легкая паника. Он оглядел доску — пешка, конь, слон, король… Он не помнил, какой фигурой пожертвовал, чтобы спасти себе жизнь, и чей сейчас ход. Бридену показалось, что раньше он уже встречал точно такую же комбинацию. Ему вспомнилось…

Мысли вырвались вперед, подхлестнутые безрассудным страхом. Надо угадать верный ход. Это жизненно важно. Иначе Каролина заметит и заподозрит, или датчики что-то определят, и тогда его обследуют, протестируют психику и отстранят от должности… Какой позор…

«Хватит! — прикрикнул он на себя. — Сделай любой ход. Нет, подожди. Каролина следит за игрой. Датчики отметят любое отклонение от нормы… Делай же что-нибудь!»

В голове было пусто. Бриден чувствовал, как внутри бушует паника, и не мог избавиться от молчаливого ужаса перед тем, кто спрятан глубоко внизу, под ногами. Он охранял здешнего инкуба — груду урана, — застывшего у предела критической массы.

Что-то прошелестело, сдвинулось по ту сторону стола, и весь страх разом прошел. Теперь Бриден понял, что его так испугало.

Он поднял взгляд на Каролину Коул. На ее гладком лбу, под седыми волосами, не было и следов уродливого отверстия, окаймленного пеплом. Грузная шестидесятивосьмилетняя женщина с суровым лицом сидела, развалясь на стуле, и сверлила Бридена взглядом черных проницательных глазок в контактных линзах; ее полноватые губы расползлись, обнажив неестественно белый зубной протез. В свои неполные семьдесят она оставалась ведущим ядерным физиком, и до недавних пор ее ценили больше, чем Бридена. Теперь же чутье у нее стало не то, и Бриден мысленно возблагодарил небо: не утрать Каролина проницательности, у нее давно бы родились подозрения.

И все же она наблюдательна. Бриден понимал, что не может продолжать игру — нужно найти какой-то предлог. Это непросто: нельзя отступать от поведенческих моделей настолько, чтобы датчики засекли отклонение. Неяркий мягкий свет в комнате действовал удушающе. Внутреннее напряжение росло.

Он стал думать о Маргарет, но на родное лицо жены почему-то накладывалось смуглое, безмятежное, доверчивое лицо брата Луиса. Уравновешенность Бридена исчезла. Она всегда исчезала при мысли о брате, с тех пор как он повзрослел и понял, что Луис не похож на него. Полное же осознание того, что брат принадлежит к самому странному в мире сообществу, пришло к нему спустя годы.

Клуб проклятых и благословенных. Обреченных и спасенных. Членство в нем было строго ограничено. В круг избранных попадали сразу — в момент рождения. Для этого нужно было лишь находиться в пределах действия цепной реакции: не настолько близко к страшному эпицентру, чтобы распасться на атомы, обуглиться или умереть через некоторое время от расслоения плоти и гниения костей, — и не настолько далеко, чтобы гены и хромосомы родителей избежали мутации. Необходимо было оказаться в нужном месте в нужное время. С 1945 года такая возможность выпадала нечасто — в Японии и Нью-Мексико, а потом, через несколько лет, в ряде других регионов.

Ядерные взрывы пополнили человечество довольно любопытными экземплярами. Не суперменами, нет; хотя слухи о таинственных всемогущих полубогах были очень живучи. Те якобы управляли людьми, словно марионетками, оставаясь при этом в тени, — подобную чепуху любили обсуждать в телешоу. Истинное положение вещей, как водится, было куда банальнее. Среди мутантов попадались разные. Выжившие были не лучшими образцами, но и не худшими. Тем не менее по ряду признаков они превосходили людей. При этом они оставались людьми — было бы семантически неверно считать их выродками человеческой расы — но в более широком понимании слова. Как Луис. Луис был как раз таким.

Застарелая ненависть, любовь, стыд и страх — все отхлынуло, и Бридена снова стало донимать дрожание пола: пульсация урановой груды. Хотя на самом деле пульсировал не уран, а обычный механизм, застывший в режиме пассивного ожидания. Символ, не более. Механизм и так не простаивает, но все пропадет, стоит урану достигнуть критической массы.

Стучит! Неистовая пульсация мерно сокрушает мозг изнутри!

Впервые за много лет Бриден поддался порыву. Он наугад вытянул руку, передвинул коня на соседнюю клетку — и тут же сообразил, какую серьезную ошибку допустил.

Но ничего не случилось. Видеодатчики на стенах послушно зафиксировали промах, не соответствующий ментальным и поведенческим моделям Джозефа Бридена. Запись обязательно изучат. Он подумал: «Надо найти себе алиби. Если спросят…»

Каролина лениво произнесла:

— Да что с тобой, Джо, черт возьми? Какая-нибудь навязчивая идея?

— Ты так часто побивала меня, что у меня развилась шахматная тяга к суициду, — ответил он.

— Значит, ты желаешь смерти, — произнесла она, поморщившись при взгляде на комбинацию на доске. — Нет смысла доигрывать: еще три хода — и тебе конец. Выпьем кофе?

Бриден кивнул и расслабленно откинулся на спинку, опустошенный долгим внутренним напряжением. Но он помнил, что нельзя терять бдительности. Его промах могут раскрыть. Каролина не психолог, поэтому она не осознает непростительности такого хода конем, но психологи контролеров поймут — по крайней мере, могут заинтересоваться и проверить. Поведение хранителей в подземном зиккурате не должно вызывать и тени сомнений.

Пока Каролина заказывала кофе, он неотрывно изучал ее. Ей почти семьдесят. На ум пришла неожиданная мысль, и Бриден на миг поразился сам себе. Если бы как-нибудь перевести подозрение на Каролину, свалить на нее недавнюю оплошность… Она уже в том возрасте, когда трудно оставаться непогрешимым рабочим автоматом. На данный момент она — старейшая среди технического персонала. Если бы переложить ответственность на нее, бросить вскользь намек, что дряхление понемногу подтачивает ее сообразительность…

Он представил, как отвечает на заданный вопрос: «Я просто поддавался ей. Все-таки ее жаль. Она привыкла выигрывать у меня без особых усилий, но это в прошлом».

Чтобы убедить исследователей, надлежало действовать хитрее, но зародыш идеи стоит приберечь на будущее. Бриден попытался отвлечься; ему опять вспомнился брат-мутант, а вместе с ним, как обычно, пришло осознание собственных недостатков. Впрочем, все встанет на свои места, ведь потеря работы означала бы для Бридена, что с Луисом ему никогда не сравниться.

Термочашки с кофе нырнули в анализатор, замерли там на мгновение, пока приборы проверяли, не содержит ли жидкость наркотики, изотопы урана или цианид, а затем плавно выскользнули на стол. Бриден повертел свою так и эдак, пока не выбрал нужное положение. Тогда он добавил в кофе сахарно-сливочную массу и стал смотреть, как она растворяется. Каролина что-то произнесла.

— А? — переспросил Бриден.

— Маргарет, твоя жена. Ты хоть помнишь, что женат, или это тоже стерлось у тебя из памяти? Хватит уже ломать голову над гамбитом — игра окончена.

«По-настоящему — не окончена, Кэрри».

— Ах, да, извини, — ответил он. — Она сейчас в Скалистых горах, под Денвером. Решила, что там воздух целебней.

— Это у нее первый ребенок?

Он кивнул. Каролина, прихлебывая кофе, изучала Бридена поверх края чашки.

— Выше голову, — неожиданно выдала она. — Я знаю, что тебя тревожит. Но закон Менделя на твоей стороне.

«Новая оплошность?»

— Да, мне немного не по себе, Кэрри, — вслух произнес он. — Ты же знаешь, мой брат — мутант.

— Но твои родители были здоровы, — не согласилась она. — Обратись к толковому генетику. Конечно, за последние сто лет ничего существенно нового не открыли: сейчас неподходящее время для исследований. Но про гены известно предостаточно. Сколько лет твоему Луису?

— Пятьдесят два. Он на двадцать два года старше.

— Боже правый! — воскликнула Каролина, неуловимо схожая в этот момент с разгневанной, хотя и слегка осовремененной королевой Викторией. — Даже если твои родители попали под жесткое излучение… — где, кстати?

— Гавайский эксперимент, в девяносто втором.

— Так! Генетические комбинации обычно возвращаются к норме. А уж за двадцать два года!.. Можешь не сомневаться, что к моменту твоего зачатия родители были вполне здоровы. Речь ведь не идет о наследственности Маргарет?

— О мутациях? Нет. В ее семье никто не облучался. Дед, правда, когда-то по работе имел дело с рентгеном.

— С рентгеном, — презрительно скривилась Каролина. Сама она начинала прямо с мезатронов. — Твой ребенок не будет мутантом. Это исключено.

— Пока эмпирически не доказано обратное, — возразил Бриден. — Ты рассуждаешь теоретически, а между тем за целое столетие не проводилось никаких независимых исследований в этом направлении — ни в одном из направлений… — Вспомнив, что датчики записывают его слова, Бриден добавил: — К счастью, разумеется. Вдруг бы оказалось, что родители снова случайно подвергались облучению еще до моего рождения: после первого воздействия у них могла появиться предрасположенность…

— Но ты-то не мутант.

— Может быть, латентный. Рецессивный.

— Не может быть, — решительно заявила Каролина. — В крайнем случае твой малыш-мутант будет как Луис. А ведь тот вон куда скакнул!

— Да уж. «Ай-кью» у него — заоблачный. Зато он страдает алкаптонурией: в его крови отсутствует энзим для окисления алкаптона, один из генов с изъяном. С мутантами всегда так — не знаешь, чего ожидать: одни гены обеспечивают бесподобный коэффициент интеллекта и все такое прочее, а другие вдруг выдают фортель. Именно поэтому мутанты долго не живут. Все с какими-нибудь аномалиями.

— Но ведь Луис-то жив!

— С алкаптонурией вполне можно мириться. А если у моего ребенка будет фенилкетонурия?

— Да, плоховато, — согласилась Каролина. — Или как?

— Одна из кислот в крови не расщепляется. Плохо то, что фенилкетонурики чаще всего — имбецилы или вовсе идиоты. У них затронута центральная нервная система. Они умственно неполноценны, Кэрри.

— Надеюсь, ты не стал делиться с женой столь жизнеутверждающими размышлениями, — заметила та. — Даже я вижу, насколько это надуманно.

— Профессиональное заболевание всех будущих родителей. С тех пор как стали рождаться мутанты, каждый заблаговременно беспокоится о своем чаде. Ладно, будем считать, что ты права. Когда малыш появится на свет, я просмотрю его медицинскую карту и вздохну спокойно.

— Разве нет пренатальных карт?

— Есть, конечно. Но… ладно, забыли.

Каролина задумчиво посмотрела на Бридена.

— Почему бы тебе не съездить к Маргарет? — предложила она. — Может, она о том же беспокоится. Ты бы ее ободрил.

— Она и так бодра. Не в самой лучшей физической форме, но климат Колорадо должен помочь. Я, впрочем, собираюсь к ней — завтра отдежурю ночь и уеду на неделю.

— Зачем только сказал, — вздохнула Каролина и продолжила с наслаждением: — Я-то обычно езжу отдыхать в Беркшир, к внукам. Там моя умная голова сразу пустеет, я пеку хлеб, пирожки с ревенем, все начищаю, подметаю полы, сама крашу мебель. Копаюсь в огороде.

— Действенное средство, — заметил Бриден.

Каролина в ответ фыркнула:

— Джо, ты иногда просто невыносим. Это же отдых! Постоянно я бы так не выдержала, но ведь я выросла на ферме, на Среднем Западе, и мне там очень нравилось. Ты когда-нибудь пробовал свежевыпеченный хлеб?

— Нет. К чему эти сложности? Можно разогреть замороженный…

— Ага. Жаркое под креольским соусом из холодильника — без комментариев. Или мандариновый десерт. У нас на ферме такого не было, а сейчас я без них уже прожить не могу. И все-таки ни в одной морозилке не найдешь свежевыпеченного хлеба: запах совсем другой, а ведь он — половина удовольствия. «Я не сыскал бы лучшего вина, чем жажда», — процитировала Каролина.

На экране монитора показались двое — сменные дежурные. Они поздоровались и остановились во входной камере, где подверглись тщательной проверке: отпечатки пальцев, палочки и колбочки сетчатки глаз, дыхание, пульс, следы радиации на одежде — в высшей степени маловероятные, поскольку никто теперь даже не приближался к запретным зонам Хиросимы, Нагасаки, Хило, Нью-Мексико и еще нескольких районов с повышенным уровнем радиации. После анализа образцов пыли и обработки энцефалограмм было установлено, что Сэм Карс и Уилбур Филдинг действительно Сэм Карс и Уилбур Филдинг, и их наконец пропустили в «святилище».

— Ну, принимайте работу, — поднявшись, обратилась к ним Каролина. — Надеюсь, ночью Малыш не будет буянить.

Все ненадолго замолкли, прислушались. Четыре пары глаз с привычным проворством осмотрели циферблаты и шкалы приборов, но только Бриден ощущал грозную, неумолимую пульсацию, идущую снизу, резонирующую в его теле и сотрясающую мозг.

Урановый реактор номер один. Если бы у Архимеда был такой рычаг, он точно перевернул бы мир.

Голос из стены провозгласил: «Бриден, перед уходом зайдите в Медицинское управление для освидетельствования».

Все промолчали: вызовы в Медуправление были хаотичны и непредсказуемы. Бриден подумал: «Как же нужна помощь! Откуда-нибудь… чья-нибудь…» Но прежде всего следовало одурачить медиков.

Единственное, что могло уберечь Бридена от совлечения покровов с его разума, — это обычная для всех технарей фобия, присущая и ему. Исследователи обязаны мысленно экспериментировать; они не могут воздержаться от этого, иначе потеряют квалификацию. Однако они это свойство не афишируют: в их подсознании накрепко засела мысль, что, вступая на неизведанную почву, они поступают дурно — contra bonos mores.[1] Все-таки статус-кво — идеал. Человек, который научился высвобождать энергию воздуха, был бы подавлен, как кэрролловская морская свинка, если бы начал кричать о своем открытии на каждом углу. К тому же эти животные уже давно перестали быть наиболее распространенным подопытным материалом.

Получается, что человек, нашедший применение высвобожденной из воздуха энергии, предпочел бы поскорее забыть о своем открытии. Вместо этого — если, конечно, наш разработчик не убежденный мизантроп — он направил бы все усилия на сведение любых независимых исследований к нулю. Как-никак статус-кво — гарант безопасности, эталон и, благодаря широко практикуемому промыванию мозгов, просто норма.

Цивилизация и технический прогресс в середине двадцатого века приблизились к критической массе. Только создание единого всеобщего правительства с неограниченными полномочиями предохранило мировой ядерный запас от начала необратимой цепной реакции. Это воспринималось как аксиома; технические специалисты отныне руководствовались исключительно безопасными выкладками.

«Пациент беспокоен, тревожен, не уверен в себе и чем-то напуган».

Доктор Хоуг, приятный низенький толстячок, сообщил Бридену, что вот-вот будет получен подробный отчет наблюдающих Маргарет медиков, где есть результаты углубленных биологических и генетических исследований.

— И тогда вы перестанете бояться рождения неполноценного ребенка, — заверил доктор.

Остальные три психиатра задумчиво изучали Бридена. Тот признал свои опасения иррациональными и согласился, что не мог справляться с ними должным образом. Он выразил надежду, что это не отразилось на его работе.

— Не хотелось бы потерять специалиста вашего уровня, — произнес доктор Хоуг, бегло скользнув взглядом по кипе диаграмм и перфолент на своем столе. — Однако мы не можем рисковать, и вы это прекрасно знаете. Впрочем, все не так уж серьезно. Вы сделали неверный шахматный ход. Нам остается выяснить, по какой причине.

— Может быть, случайно?

— Случайности закономерны, — резонно заметил один из психиатров.

Доктор Хоуг задумчиво помычал.

— Вот ваш недавний тест Векслера — не решающий, но очень показательный. Так, тут ассоциативные рисунки и выводы из них. Я знаю, что вы склонны тревожиться о состоянии реактора, но до сих пор вам вполне удавалось справляться с беспокойством.

Бриден ждал. Он фабриковал результаты тестов, насколько ему хватало смелости, но неизвестно, поддались ли психиатры на его уловки. Речь ведь пока не идет об изматывающих проверках, которые проводят контролеры, или о головоломных испытаниях психики — намеренно изнуряющих, связанных с автоматическими детекторами. Пока это обычная рутина; по крайней мере, так считают сами психиатры. Они не ожидают серьезного сбоя. Но если Бриден уже выдал себя, если им удалось вычислить его повторяющийся сон…

— Итак, мы все сошлись вот в каком вопросе, — продолжил Хоуг. — Выслушайте меня внимательно. Вы играли в шахматы с Каролиной Коул. Вы не хотели, чтоб она проиграла.

Бриден нахмурился:

— Я бы с этим не согласился. Мне кажется, желание выиграть естественно.

— Обычно да. Но раньше Каролина Коул играла в шахматы куда лучше вас. В последнее время, судя по результатам тестов, вы уже не видите в ней достойного соперника. Однако до сих пор не спешите выигрывать. Почему же?

— Не знаю, — ответил Бриден.

— Потому что поддаетесь ей. Вы предпочитаете сделать заведомо неверный ход и пожертвовать какой-либо фигурой, но не позволяете убедить себя в том, что нельзя отрицать. В том, что Каролина Коул сдала позиции. Ей шестьдесят восемь лет, и чутье у нее уже не то. Первые признаки одряхления понемногу сказываются на работе мозга, а она меж тем занимает один из важнейших в мире постов — охраняет запасы урана.

Бриден произнес:

— Но… Каролина…

— Я прав?

Тот промолчал. Доктор Хоуг продолжил:

— Вам известно, что значит обеспечивать безопасность этого блока — удерживать уран ниже критической массы. А с критической массой шутки плохи. Физики, претендующие на такую должность, проходят жесточайший отбор. Организация процесса должна оставаться безупречной. В противном случае, если человеческий фактор где-то даст сбой, велика вероятность атомного взрыва. А он будет означать конец нашей цивилизации.

Разумеется. Никто и не спорит. Сто лет подряд твердят об этом и уже прожужжали уши всему миру: безопасность подразумевает одно — удержать уран, а вместе с ним и развитие цивилизации, ниже критической массы.

— Хорошо, — откинулся на спинку стула доктор Хоуг. — Ваши опасения объяснимы. Вы не решаетесь даже допустить, что человеческий фактор в лице Каролины Коул может дать сбой. Вы пытаетесь убедить себя, что Коул не подведет. Шахматы — лишь отражение подобных мыслей. Пока она выигрывает у вас, вы можете быть спокойны за ее профессиональную пригодность. Отсюда и отступление от нормы в недавней партии. Так. Вот, взгляните на это.

Он подвинул к Бридену одну из диаграмм и перфоленту, тот взял их и непонимающе взглянул на доктора.

— Последние данные по Каролине Коул, — пояснил Хоуг. — Кое-что я расшифровал для вас, чтобы было понятнее. Надеюсь, эта информация вас успокоит. Каролина вполне в норме. Ваша фобия беспочвенна, от нее следует избавиться. Ни в мозгу, ни в организме Коул не выявлено ни малейших признаков одряхления.

— Доктор Хоуг, — вмешался один из медиков.

— Минуточку. Бриден, просмотрите пока, а мы скоро вернемся.

Хоуг поднялся и вместе с остальными вышел из кабинета.

Сработало. Завтра вечером, после того как он приступит к дежурству, придется пройти еще один привычный тест, но на данный момент пронесло. Хорошо, что Кэрри не пострадала. Укоры совести отступили: Бриден не подставил ее, не свалил на нее вину. И сам избежал провала.

Тем не менее совесть не успокаивалась. До сего момента, насколько ему известно, никто не ставил качества Каролины под сомнение. Он кинул пробный шар. Из этого пока ничего не следует, но Бриден не сомневался, что отныне психиатры будут просматривать ее тесты более придирчивым взглядом. Да какое ему-то дело! Недееспособным нет места на такой работе.

Пока лифт поднимался из глубин необъятного зиккурата, Бриден почти физически ощутил, как полегчало на сердце.

Зиккурат. Краеугольный камень и вершина айсберга. Урановый реактор номер один. Элемент, от которого теперь, спустя сто лет, по странному стечению обстоятельств зависит безопасность всего мира. Не просто символ, а воплощение Силы.

Мелькнула утешительная мысль: «Да нет здесь ничего символического». Сто, даже пятьдесят лет назад человеческий фактор был куда значимее. Теперь людей сменили автоматы. А Бриден, Каролина Коул и другие физики-ядерщики — не выполняют ли они сегодня функцию чисто декоративного свойства? Если кошмару суждено достигнуть критической массы, как тягаться с ним человеческому фактору? Если автоматы-предохранители дадут сбой? И разве живой хранитель не напоминает почетный караул, устаревший ритуал? Тем более — теперь? То, что когда-то было преимуществом, превратилось в уязвимое место. Машины прекрасно справляются. Они-то никогда не предадут.

А он предал.

Его действия объяснены, он оправдан.

Сопровождаемый невидимым радаром, вертолет набирал высоту, следуя за воздушным потоком в перламутрово-сером предрассветном небе. Бриден машинально положил руку на рычаг управления, но вспомнил, что любое отклонение от курса, определенного автопилотом, нежелательно. Он заставил себя успокоиться, выудил из пачки сигарету седативного действия и глубоко затянулся, затем взглянул вниз, на разводы на морской глади.

Куда деть время? Он распахнул книжный шкафчик и стал выискивать что-нибудь подходящее. Специальная литература, какие-то романы, вестерн (наверняка Кэрри оставила) и горка пленок с книжными записями — Бриден даже не стал смотреть названия. Он снова откинулся в кресле, прикрыл веки и всеми легкими вобрал полунаркотический дым.

Он обдумывал, как поступить дальше. Можно не беспокоиться за отсрочку: ни один реактивный самолет самовольно не появится вблизи острова с Первым реактором. Это запретная зона; она помечена на всех авиакартах. Любой нарушитель, случись он здесь, будет перехвачен радарами и подвергнут сокрушительному артобстрелу. Разумеется, защита небезупречна, под прикрытием зениток ее обойти можно, но где на планете найдешь такое оружие? ВКМ — Всеобщий комитет мира — зорко следит, чтобы ни одна из баз не представляла угрозы.

В тысяча девятьсот пятидесятом о таком еще не слыхивали. Давнее соперничество между бронебойной и бронированной техникой склонялось то в одну, то в другую сторону по мере того, как на арену выходили все новые виды вооружений. Усовершенствуйте мышеловку, и евгеника выведет новую породу мышей — более сообразительную. Впрочем, если ей противопоставить генетику…

Своевременно предотвратив попытку развязать Третью мировую войну, ООН, после экспериментов, создала ВКМ. Не сразу, конечно, — на это ушло время. Были бунты, мятежи, интриги и незапланированные детонации. Вначале везде царил хаос, поскольку после сорок шестого года нации посматривали друг на друга с опаской. Политика силы не исчезла после капитуляции Японии и Германии. Послевоенный мир, похожий на выздоравливающего нервнобольного, сотрясали социальные проблемы: безработица, забастовки, голод, рабочее движение в противовес капиталистической конкуренции, экономическое противоборство стран, блоков, регионов — безостановочная карусель.

Затем карусель сломалась. Международный шпионаж, оснащенный последними техническими достижениями, развился до степени искусства. Ядерная гонка вооружений ушла в тень. Да, первый ядерный взрыв произвели давно, но ведь были и другие пути — куда более легкие.

Выступила лишь одна страна, но еще до начала серьезной бомбардировки шесть остальных открыли свои атомные шлюзы — некоторые даже непроизвольно. Бомбы, секретно хранившиеся в стратегических районах и центрах, сдетонировали вместе с теми, что предназначались для противника. Война умерла в зародыше, поскольку тогда никто ясно не представлял себе последствий. Ни политики, ни ораторы-трибуны, ни военные демиурги знать не знали, что такое ядерная энергия. Для них она была обычным оружием.

Тогда власть перешла — или ее передали — к ВКМ. Полномочия Комитета были шире, чем у Лиги Наций и даже ООН, но все-таки недостаточно широки. На практике оказалось, что он не может справиться с одной страной-агрессором — но парадоксальным образом находит управу на дюжину таких стран, причем вполне действенно.

Итак, карусель остановилась. Мир к тому времени обессилел; всем ключевым регионам был нанесен серьезный урон. Тем не менее ВКМ не утратил жизнеспособности; благодаря своему интернациональному статусу он остался децентрализованным. Внешне он представлял собой систему с гибкой структурой, зато внутренние его законы были весьма и весьма суровы.

Авторитету ВКМ поспособствовали и гражданские войны. Возьмите для примера любую страну, которая сбросила атомные бомбы на неприятелей, а на ее территории одновременно взорвались скрытые ядерные заряды. Ключевые центры разрушены — их можно восстановить, но не сиюминутно. Тем временем приграничные соседи напирают. Власть оказывается в руках какого-нибудь военного, затем его опрокидывает политикан, а впоследствии оба падут от руки некоего демагога. В стране начинаются мятежи, армия деморализована, и все это — в мгновение ока. То была эпоха стремительных средств связи и массовых коммуникаций.

Итак, ВКМ остался на плаву и сумел, благодаря придирчивому отбору членов, направить знания и умения своих участников на скорейшую и столь необходимую социальную интеграцию. Демагог-трибун, видя, как соперники поднимают голову, отдал государство под временную юрисдикцию Комитета. Так он пытался спасти собственную шкуру, но это не уберегло его от расстрела. Тем временем к ВКМ примкнули еще две нации. У Комитета появились авиация и войска, и он провозгласил принудительный мир. Равновесие пошатнулось, затем нарушилось — в нужную сторону.

К тому времени военные наконец осознали значимость атомной мощи и то, насколько физически заразительно глобальное истребление. Мятежи, сотрясавшие планету, не знали равных себе по жестокости и дикости. Если человек оказался в объятом пламенем полевом складе, ему остается только отчаянно стрелять из винтовки. Управленцы, от которых зависело спасение людей, позорно их предали, и массы обратили слепую ярость на те твердыни власти, что оказались рядом. Одной из таких твердынь была атомная энергия, и сдерживать напор было небезопасно.

Да, небезопасно — но только не для ВКМ. Комитет показал себя весьма эффективным. Он один сумел сначала отодвинуть, а затем и отвести от мира бикфордов шнур, проложенный так близко.

Многие государства добровольно сложили полномочия — по договору и на время, другие примкнули к Комитету из-под палки. Прочие были аннулированы. Ни одна из стран не смогла противостоять всемирной организации, проводящей собственную политику и имеющей в активе силы для ее утверждения.

В Комитете не было места партийным разногласиям. Общая стратегия и власть — особого рода, ранее не встречавшаяся в мировой практике. Эта власть была в прямом смысле слова безгранична!

После Третьей мировой войны мир начал, в панике и горячке самосохранения, лихорадочно избавляться от оружия и армий. К ВКМ стали стекаться военные секреты; те же, что не были сданы добровольно, Комитет присвоил сам и тем обеспечил себе единоличное господство. Это единоначалие и обеспечило мир.

Другого пути не предвиделось. Впрочем, возникла угроза, что такой мир не сможет долго продержаться. ВКМ провел инвентаризацию фондов, взвесил все возможности и принял решение. Он устранил опасность. Войны не будет, пока поддерживается статус-кво. Тогда и атомную энергию можно держать в узде.

Одна чаша весов неминуемо опустилась, но ВКМ наложил свою длань и выравнял баланс. С тех пор, за сто лет, хватка Комитета ничуть не ослабла.

Конечно, не обошлось без доли новизны — все-таки с сорок седьмого года Нью-Йорк сильно изменился. Тем не менее он вовсе не был тем манящим, удивительным мегаполисом, который получился бы в результате внедрения парагравитации, антигравитации и антивещества. При возведении города охотно использовали новейшие сплавы; все старые кварталы были снесены еще около полувека назад. Застраивали только те из них, что избежали атомной бомбардировки, — от них не осталось ничего, кроме знакомых названий. Например, Шестую трассу все обозначали не иначе как Бродвей, и даже топография не в силах была этому помешать.

Вертолет доставил Бридена на Тихоокеанскую морскую базу, а уже оттуда реактивный самолет домчал его через водное пространство и материк до восточного побережья. Перелет с запада на восток показался ему коротким: скорость была достаточной, чтобы почти устранить временной лаг.

В Нью-Йорке стояло раннее утро. Рабочий день еще не начался, и Бриден не знал, застанет ли Луиса в его кабинете.

Тот оказался на месте. На телеэкране появилось темное бесстрастное лицо, и голос Луиса произнес:

— Здорово, Джо. Уже отдежурил?

— Да, до вечера свободен. Позавтракаем?

— Уже, — сообщил брат. — Впрочем, это было несколько часов назад, и я почти проголодался. Выпью кофе с сэндвичем. Сегодня запарка! Ты где? Сейчас посмотрю… — Он взглянул на экран своего визора, где высветилась карта. — Вот, в Мюррей-Хилл. Устроит?

— Вполне, — ответил Бриден и отключился.

Мысль о завтраке вызвала у него тошноту. Он закурил еще одну седативную сигарету и направился к ближайшему пневматическому терминалу, по дороге рассматривая рекламные щиты и пытаясь таким образом отвлечься от лишних мыслей.

За завтраком в Мюррей-Хилл Бриден никак не мог приступить к главному. К тому же он и сам не знал, что стоит рассказывать, а что нет. Он вяло отвечал на вопросы брата, ковырялся в тарелке, пока Луис оживленно выкладывал последние сплетни о своей работе. Он получил профессию бактериолога; многие мутанты, так или иначе, посвятили себя медицине.

— Атипичный вирус, — рассказывал Луис, что-то вырисовывая на поверхности стола. — Разумеется, это ничего не меняет, зато безошибочно показывает, что он далеко не безвреден. Исследования, увы, запрещены, а зря. Пока вирус не вызовет как минимум эпидемию, его можно только наблюдать. А вот когда мы дождемся эпидемии, запрет снимут и нам просто поручат его изучать. Тогда-то мы и дадим бесенку название.

Бриден смотрел на брата. «Да братья ли мы?» — подумал он. Родители общие, это верно, но кровь по венам течет разная. Какой из мутанта родственник? Луису по-прежнему необъяснимо и неизменно везло. Похоже, ему почти нравилось быть уродом!

Бриден сам поразился такой мысли. Что не так меж ним и Луисом? Такое чувство ему… в новинку. Раньше он не испытывал к Луису неприязни. Да и сейчас нельзя было так сказать. Но в присутствии брата Бриден почувствовал себя неловко, беспокойно, стесненно. Почему же? Ведь он добился в своей области успехов ничуть не меньших, чем Луис в бактериологии.

Однако ему пришлось потратить на это гораздо больше усилий — вот оно! Как если бы у них обоих от рождения были данные для машинописи, но мутация Луиса обеспечила бы ему лишнюю пару рук. Вроде ерунда, а все-таки несправедливо. Люди ведь равны по определению. Хотя, конечно, ни о каком равенстве и речи быть не может. Всему виной слепой случай, определенное сочетание генов. Неожиданно Бридену смертельно захотелось хоть в чем-нибудь обойти брата — не важно в чем!

Темные дружелюбные глаза Луиса были устремлены на него.

— О чем замечтался? — спросил он. — Я только что сказал, что у тебя по руке ползет возбудитель бубонной чумы, а ты кивнул и ответил: «Да-да, конечно». Какие-то неприятности?

— Неприятности? — переспросил Бриден. — Нет. С чего ты взял?

— Не знаю. Понятия не имею, зачем ты наведался ко мне, вместо того чтобы по пути заглянуть в Колорадо. Все же Маргарет там, а не здесь. Надеюсь, у вас с ней все нормально?

«Только этого не хватало», — подумал Бриден и отважно улыбнулся.

— Успокойся, я просто жду не дождусь своего недельного отпуска. Работы много, устал. Со всяким бывает.

— Ага, — недоверчиво согласился Луис. — Ваши медики — надеюсь, они там соображают, что к чему?

— Я здоров.

— Ну да, я же не эскулап. Но сейчас медицина, пожалуй, слишком традиционна. Я понимаю, так надо. Но я бы больше доверял старику Спрингфилду, чем всем остальным. В нем всегда было что-то от знахаря. Я к тому, что человек вроде него… — Луис замялся. — Эффективность — это превосходно. Но сам человеческий организм не так уж превосходен. Терапевт, не чурающийся нетрадиционных методов и знающий толк в психиатрии, вполне мог бы составить конкуренцию вашим безликим и бездушным врачам на базе.

— Я же сказал, что здоров, — упрямо повторил Бриден. — Стоит тебе с кем-нибудь встретиться, и ты уже готов брать у него кровь на анализ и искать в ней вирусы.

— Я — нет. Я ведь бактериолог. Человек для меня — просто та или иная среда. Взгляни на ту крошку. — Он указал на симпатичную девушку за соседним столиком. — Гипертироидный тип. Представляю, какой рассадник она для определенного вида бактерий — и это моя первая мысль. К счастью, у меня есть и другие инстинкты.

Он стал оценивающе разглядывать девушку, но та не обращала на него никакого внимания. Луис вздохнул и повернулся к Бридену.

— Сегодня утром меня агитировали вступить в одну неполитическую группировку, — сообщил он. — Неокультуралисты. Слыхал про таких?

Бриден покачал головой:

— Они популярны?

— Так себе. В последнее время появилась уйма подобных объединений. У людей словно чесотка. Если даже у них ничего не зудит, то непременно мерещится. Неизлечимая, по-моему, болезнь. Опоясывающий лишай не лечится, а вроде бы должен. То же — с зудом в группах людей. Наверное, есть особый социальный вирус. Как ты думаешь, Джо, это не опасно?

Бриден изумленно воскликнул:

— Нет конечно! Откуда опасность-то?

— От людей, у которых зуд, — пояснил Луис. — Сами по себе они безвредны. Стоит блоку разрастись, ВКМ тут же его прикроет. Но мне интересно… Впрочем, я не физик. Я ничего у тебя не спрашиваю — знаю, ты на секретной работе. Просто интересуюсь как бы между прочим: ты ничего такого не слышал?

— Например, о чем?

— Вот этого-то я как раз и не знаю. В общем, опасность. Я думаю, от тебя бы не укрылось, если бы стали принимать дополнительные меры предосторожности.

— Конечно, я бы сразу узнал, — еще больше удивился Бриден. — Но, думаю, тебе не стоит забивать этим голову. Никто не собирается сбрасывать атомную бомбу на нашу базу.

Луис опешил:

— Боже, да я и не думал… Просто мне показалось, что беспорядков прибавилось. Всякие организации, группировки. Эти парни очень убедительно болтали про межпланетные запуски.

— Это запрещено.

— Говорить же не запрещено. Я решил, тут что-то нечисто.

— Межпланетные запуски были прекращены восемьдесят пять лет назад, — заметил Бриден. — Так?

— Да, — согласился Луис. Он порывисто и, очевидно, непроизвольно прикоснулся к серому родимому пятну на виске. — Мы полетели на Луну, потом на Марс…

— И на Венеру, — подхватил Бриден. — И только на ней мы обнаружили разумную жизнь — цивилизацию земноводных. Они не знали ни ядерной энергии, ни даже реактивных двигателей. Поэтому Венеру лучше оставить в покое. А еще лучше вообще не высовывать носа с Земли — тогда все базы будут у ВКМ под контролем.

— Слышал и такое мнение. Вдруг кто-нибудь развернет на Луне базу, и оттуда полетят бомбы. Проблема в том, что…

— …это вполне осуществимо, — перебил Бриден. — Все дело во временно́м разрыве. Прежде чем мы сможем засечь и уничтожить межпланетную базу, от наших центров ничего не останется. А несколько управляемых космических кораблей способны бомбардировать Землю и при этом настолько быстро двигаться по орбите, что мы не сумеем их вычислить.

— Так вот, наши неокультуралисты считают, что на Луне необходимо построить под эгидой ВКМ предприятия и космодромы. Особенно они напирали на руководство ВКМ.

— В общем, экстремисты, — подытожил Бриден.

— И таких очень много. В последнее время группировки сильно расплодились.

— Все равно межпланетные запуски никто не разрешит…

— Ты меня-то не убеждай, — прервал его Луис. — Мы все тут очень уязвимы, даже под крылышком ВКМ. Если живешь в большом городе, хочется стопроцентной уверенности, что никто не будет изготавливать бомбы и сбрасывать их или, например, создавать базы. Это лично мое мнение.

Всезнающий, небрежный, самодовольный Луис сидел напротив, и Бридена вдруг захлестнуло странное чувство, неожиданное и необъяснимое. Оно отскочило бумерангом, вылившись в волну — гнева? — оставив Бридена ослабленным и растерянным.

— Мне пора на самолет, — отрывисто произнес он.

— Хорошо, малыш, — поднялся Луис. — Передавай привет Маргарет. И вообще, звони в любое время, ясно?

— Ясно, — ответил Бриден.

Он проводил Луиса до дверей, вернулся, но, отойдя всего на несколько шагов, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на брата, исчезающего в толпе среди людских потоков на транспортерах.

Что дальше? Бриден попытался сосредоточиться на настоящем, но мысли упрямо забегали вперед, к моменту, когда придется возвращаться на тихоокеанский остров. Именно тогда Бриден понял, что его так мучило. Он боялся наступления ночи. Он боялся повторяющегося сна, который приходил по ночам.

Зрелость приносит новые сложности. Бриден уселся в телебудке и стал листать страницы директориев, мелькающие на экране. В детстве не было никакой ответственности. Ему вовсе не хотелось вернуть то время; зрелость вознаграждает по-своему, а чувство безопасности надо заслужить. Теперь эта с трудом добытая надежность ускользала из-под ног, и не было ни отсрочки, ни прочного укрытия, ни человека, которому можно довериться в данном случае. Вероятно, он сам допустил оплошность, и, может быть, непростительную. Нельзя просто пойти и выложить свою небылицу медицинскому руководству. Они, конечно, посочувствуют и постараются его побыстрее вылечить, но с должности точно снимут. Другого выхода у них нет.

Может, к Майку Де Анце?

Бриден был дружен с Майком еще с университета; тот тоже стал физиком-ядерщиком. Они до сих пор часто пересекались, и на Майка в первую очередь можно было положиться в трудной ситуации. Этот упитанный блондин с открытым взглядом тратил свою неиссякаемую энергию на все, что подвернется под руку, и никогда не отказывал друзьям, нуждающимся в его поддержке. Майк Де Анца наверняка придумает что-нибудь дельное. В любом случае он никому не растрезвонит, а от этого сейчас практически зависит жизнь.

Успокоившись, Бриден вызвал Де Анцу звонком, но не застал его, и никто точно не знал, когда Майк вернется.

Тогда — Маргарет? Нет. Невозможно свалить подобный груз на ее плечи в такое время. Луис тоже не подходит, этот вариант Бриден уже опробовал. Кэрри Коул — нет! Кто же тогда?

Никто. Нет такого человека рядом.

Может, обратиться к тому, кто не совсем рядом? Например, к Спрингфилду? Бриден не виделся со старым врачом уже двенадцать лет. Тот и вправду был столь оригинален, что медицинское руководство ВКМ его не очень жаловало.

Напряжение становилось нестерпимым. Надо хоть с кем-то посоветоваться. Пусть будет Спрингфилд.

И Бриден отправился к Спрингфилду.

Доктор Сэм Спрингфилд жил на окраине. Это был сухопарый седовласый старик семидесяти трех лет, с морщинистыми набрякшими веками и темными пятнами на коже рук. Его кабинет едва ли можно было назвать приличным — скорее, убогим. Доктору помогала единственная медсестра — усталого вида женщина с неправдоподобно рыжими волосами. Она исполняла и обязанности регистраторши.

Медсестра доложила о приходе Бридена и вышла. Тот поздоровался со старым врачом за руку, удобно устроился в пластиковом кресле и теперь курил, а Спрингфилд его изучающе рассматривал.

— Седативная, — кивнул он на сигарету. — С чего вдруг, Джо?

— Об этом я и хочу с вами поговорить. Но разговор не для чужих ушей, и прежде мне хотелось бы заручиться вашим обещанием никому его не передавать. То есть абсолютно никому.

Спрингфилд растерянно моргнул.

— Ты что имеешь в виду? Убийство при отягчающих обстоятельствах? Дай-ка пощупаю твой пульс.

— Пока не надо, прошу вас. Для этого можно найти другое время. Но я настаиваю, док: у меня очень ответственная должность, и, если у меня найдут неполадки со здоровьем, тут же уволят.

— Знаю я, что у тебя за должность, — заметил Спрингфилд, — вижусь иногда с Луисом. Но он никогда даже не намекал, что ты болен.

— Я… я здоров — физически. Иначе врачи на базе давно бы меня вычислили.

— Психически?

— Вы ведь давно занимаетесь психиатрической практикой?

— Да, но сейчас гораздо меньше. Я уже старый, Джо, и предпочитаю не напрягаться. К тому же все исследования запрещены, кроме традиционных направлений.

— Так уж и запрещены? — усомнился Бриден.

— Ну, практически, а это одно и то же. А, ладно. И так людей все больше настраивают против новых веяний. Так что тебя беспокоит? Слышишь голоса?

Спрингфилд рассмеялся и закурил черную сигару.

— Я работаю хранителем в Первом реакторе, — начал Бриден. — И меня преследует один и тот же сон. В нем я взрываю реактор.

— Хм. Да? Ну-ну, давай дальше.

— Все.

— А что ты при этом чувствуешь — во сне? Радость, испуг? Просыпаешься с облегчением или наоборот?

— Наоборот. Мне страшно. По-настоящему страшно.

— И все равно ты же взрываешь его?

— Похоже на наваждение, — выдавил Бриден. — Наверное, это поддается лечению. Медики на базе, конечно, найдут причину и справятся. А потом я пойду в расход.

— Метко сказано, — улыбнулся Спрингфилд. — Сегодня с людьми не церемонятся: органы безопасности не дремлют. И что ты будешь делать, когда пойдешь в расход?

— Я… не знаю, — смешался Бриден. — Наверное, для меня на этом все и закончится.

— Но ведь заболевание излечимо, в чем бы оно ни проявлялось. Ты сможешь найти другую работу — разумеется, по специальности.

— Наверное, смогу.

— Но тебе хочется остаться на этой?

— Это самое стоящее дело в мире, — с яростью заявил Бриден.

— Правда? И почему?

— Ну… что непонятного? Урановый реактор все-таки…

— В чем именно состоит твоя работа — если, конечно, это не тайна?

— Кое-что могу рассказать, — ответил Бриден, и Спрингфилд сделал приглашающий жест сигарой.

— Значит, сидишь себе и смотришь на разные циферблаты. А машины — то есть компьютеры, о которых ты говорил, — следят, чтобы все шло как полагается. Так?

— В общем, да. Но они не умеют думать; могут возникнуть обстоятельства, при которых желательно человеческое присутствие и осознанные реакции.

Спрингфилд поднялся:

— Хорошо, давай проведем несколько тестов. Сними-ка рубашку.

Доктор вернулся к столу и что-то записал в блокноте. Бриден, застегивая молнию у ворота, с беспокойством следил за ним. Тот спросил:

— Как твоя жена, Джо?

— Хорошо. У нас будет ребенок — вы, наверное, знаете…

— Да, Луис однажды обмолвился. У меня самого трое. Сейчас редко видимся, все уже обзавелись семьями. Знаешь, нормальная семья — уже само по себе лечение. Психологический комфорт. Советую тебе взять отпуск подлиннее, забыть о работе и отдохнуть вместе с Маргарет.

— Нет, — отказался Бриден. — Это вызовет ненужные вопросы. Подумают, что-то нечисто.

— И будут правы. Джо, я тоже хотел бы задать тебе один вопрос.

— Да?

— Как бы ты посмотрел на предложение обратиться к врачам твоей базы и рассказать им то же, что и мне?

Бриден вскочил:

— Нет. Для меня это равносильно…

— …краху, я понимаю. Но я обнаружил кое-что весьма серьезное. И это касается не только нас с тобой. Выслушай меня, пожалуйста.

— Я пришел к вам за помощью! — взорвался Бриден. — Я доверился вам, и вы обещали…

— Джо, послушай, — Спрингфилд приложил ладонь ко лбу, — над тобой…

Загудел зуммер телеэкрана, и Бриден непроизвольно отвлекся на него. Там…

…что-то произошло. Изменилось. Бриден запомнил лишь неясный звук, раздавшийся в комнате. Экран не подавал признаков жизни — как и Спрингфилд, рухнувший ничком на стол. Вероятно, его тело при падении и издало тот неопределенный глухой стук. Конечно. Это он.

— Док! — вскричал Бриден.

Он схватил Спрингфилда за плечи и привалил к спинке стула. Дыхания не было слышно. Бриден не стал тратить время и слушать сердцебиение, а торопливо вышел в приемную, чтоб позвать медсестру.

Рыжеволосая регистраторша куда-то делась — вместо нее он увидел миловидную девушку с шелковистыми черными волосами и ярко накрашенными губами. Она вопросительно посмотрела на Бридена.

— Мне кажется, доктор… при смерти, — сказал он.

Медсестра, как и ожидалось, проявила находчивость и сообразительность. Заручившись помощью Бридена, она даже ввела адреналин прямо в сердечную мышцу Спрингфилда. Но доктор был непоправимо мертв.

— Мы просто сидели и разговаривали… — беспомощно произнес Бриден.

— Вероятнее всего, сердце прихватило, — ответила медсестра, осматривая тело наметанным взглядом. — Он страдал стенокардией. Скоро приедет «скорая», я уже вызвала.

Бриден глубоко вздохнул.

Уродец пожаловался:

— Мне пока трудно думать. Не получается. Швы не успели зарасти. Это срочно?

— Да, — кивнул Ортега.

— Тогда выключи свет. У меня голова болит.

Ортега приглушил освещение, и Уродец открыл два глаза. Он простонал:

— Голова…

Ортега отрегулировал подачу воды в резервуар, где в солевом растворе покоилась голова Уродца. Тот спросил:

— Когда я выйду отсюда, Род?

— Наверное, никогда. Я успею умереть раньше…

— Не надо. Я того не стою. Убей меня.

— Ну что ты. Тебе ведь так повезло.

— Но какой ценой… Вот, снова подступает.

— Теперь давление нормализовалось, за тобой ухаживают должным образом, и рассудок возвращается к тебе все чаще. В санатории ты бы давно умер, а здесь я могу применять новые методы лечения. Когда ты окончательно излечишься, дела стремительно пойдут в гору, но у нас нет времени ждать.

— А, мне все равно. Голова болит.

— У тебя самого нет времени. Если мы сейчас не воспользуемся удобным случаем, до другого ты, пожалуй, и не доживешь. Нам, конечно, многого не хватает; есть оборудование, но мало сил. Наши возможности ограничены, и это следует учитывать.

Уродец утомленно спросил:

— И что теперь?

Ортега, со всеми предосторожностями, установил температуру в резервуаре.

— Так лучше? Ну, вот. Сегодня утром в Нью-Йорке пришлось ускорить события — под прикрытием, но манипулировать Бриденом будет труднее, чем мы предполагали. Мы и так знали, что случай щекотливый. Он проговорился.

— О… Неужели?

— Мы успели вмешаться. Сегодня вечером он опять заступает на дежурство, а потом у него недельный отпуск. Мне важно знать, можно ли его задействовать прямо сегодня.

Уродец задумчиво вгляделся во тьму.

— Нет, вряд ли. Так можно все погубить. Он еще не готов. Обработка не завершена; нам предстоит потрудиться не только над его подсознанием, но и над сознательным уровнем, а на это уйдет время. Призраки…

— Спокойно!

— Да-да, хорошо. Нам потребуется… Мне вскрыли голову, чтобы мозгу было просторнее. Это необходимость, но так мы впустили туда призраков, и сегодня они особенно голодны.

— Спокойно. Хватит думать, не думай больше.

Но Уродец уже открыл третий глаз, и тьма более не знала преград. Он застонал:

— Они выбрали именно мой мозг. Это ты виноват. Тебе не надо было ставить опыты с радиацией. Теперь они вгрызаются так быстро, что скоро доберутся до… Останови же их! Останови!

Ортега кинулся к Уродцу в полутьме и моментально сделал ему подкожное впрыскивание. Пронзительные крики утихли. На лбу Ортеги под прилизанными седыми волосами выступил пот; его губы были крепко сжаты. Монстр лежал неподвижно. Наконец Ортега вымолвил:

— Успокойся. Не думай. Тебе легче?

— Да… да, — ответил Уродец. — Легче, папа.

— Вычисляю порог безопасности, — сообщил Де Анца, воткнув в карту булавку с синей головкой и сделав отметку на графике. — Сейчас, Джо, только внесу эти данные, ладно? Буквально пять минут.

— Я пока пообщаюсь с Маргарет. Где у тебя…

Де Анца ткнул пальцем в угол, где располагалась небольшая кабинка. Бриден пробрался к ней через лабораторные завалы и уселся перед экраном. Сообщение с Денвером было затруднено: в Скалистых горах бушевал ураган.

Наконец реле замкнулось, и на экране появилась голова, напоминающая Медузу Горгону. До Бридена донесся голос Маргарет:

— Не… ой, Джо! Нашел когда позвонить! Джун, дай полотенце или хоть что-нибудь, побыстрее!

— Ты шикарно выглядишь, — заметил ей Бриден.

Маргарет наспех скручивала из полотенца чалму.

— Только не во время химической завивки. Ну вот, теперь я выгляжу получше. Откуда звонишь?

— Из Манхэттена.

— А-а. По работе, наверное? Увидимся сегодня или придется ждать еще день?

— Не знаю. Если сегодня удастся покончить с делами, то на следующей неделе в это время буду совершенно свободен. Я сейчас у Майка.

— Передавай привет. Все нормально?

— Да, а у тебя?

— Немного беременности никому не повредит, — отшутилась Маргарет.

Бриден вгляделся в лицо жены и заметил, что она устала. Ему нестерпимо захотелось оказаться подле нее — выпросить отпуск и забыть обо всем рядом с Маргарет. Но добиться отпуска легче, чем достигнуть забвения, и Бриден это понимал. Современные технологии освоили все, кроме промышленного розлива воды Леты.

— Не буду тебя отвлекать. Не знаю, получится ли увидеться сегодня.

— Ты меня не отвлекаешь — я просто бездельничаю. Иду-иду, Джун. Джо, у меня волосы сейчас сгорят от индукции или чего-то там, и Джун говорит, что они непременно вылезут, если ими сейчас же не заняться. Я приду в будку через часик. Позвони, если сможешь, ладно?

— Ладно, до скорого.

Связь прервалась, но Бриден не уходил и все смотрел на потухший экран. Он облизал пересохшие губы и вернулся в лабораторию, где Де Анца любовно обозревал графики.

— Ну, как Маргарет?

— Замечательно. Тебе привет. Ты уже вычислил свои пороги?

— Да, — зевнул Де Анца. — Так, просто попросили. Один большой начальник облюбовал участок в Хило для строительства, а мне поручил выяснить, не снесет ли у него самого крышу от радиации. Уровень падает, но все равно так близко строить еще нельзя. Я посоветую парню обождать лет этак пятьдесят — он наверняка обрадуется.

Бриден присел на угол стола:

— Есть такие люди, называются неокультуралисты. Это слово тебе что-нибудь говорит?

— Ровным счетом ничего. А кто они?

— Ратуют за возобновление межпланетных запусков.

— А, этот сброд, — помню. Я их путаю с логиками-плюс. Те хотят правительство заменить компьютерами, если я правильно понял. Кто-то же должен нагнетать давление в обществе: не одни, так другие. Они все безвредные. Выпускают пар, и это утешительный симптом. А почему ты заинтересовался неокультуралистами?

— Луис рассказывал о них сегодня утром. Мне-то до них дела нет. Не стоит придавать им значения, правда?

— Ни малейшего. Они безобидные. К тому же ВКМ…

Они поговорили об отеческой автократии Комитета. Де Анца снова зевнул:

— Что еще новенького?

— Так, размышляю на досуге, — ответил Бриден. — У меня для этого времени навалом. Слышал о неосознаваемых мутациях?

— Это как?

— Ну, мутант не понимает, что он мутант.

— Мало кто из них догадывается, пока психологические и физиологические тесты не покажут отклонение от нормы. Разумеется, откровенные сбои видны сразу. Но если, скажем, у парня от рождения повышенная секреция желудка, об этом никто не узнает до тех пор, пока этот желудок не заболит или не подойдет срок проходить медкомиссию. Вот потому теперь просто житья не стало от физиоментальных обследований: каждые десять лет ими достают.

— Вот-вот. Разве эти обследования — не веяние времени? Если бы я взялся доказать ВКМ, что нужны принципиально новые проверки, им бы пришлось снять запрет с исследований.

— Исследований! — хмыкнул Де Анца.

— Они, бывает, проводятся.

— Но только не самостоятельные, Джо. У ВКМ все под контролем.

Бриден не отступал:

— Хорошо, пусть это просто пунктик. Например, мутация неочевидна — она отражается только на уровне подсознания. Как у Джекила и Хайда. Она латентна до тех пор, пока в ней нет необходимости. Пчела обычно прячет жало, но стоит ей разозлиться, и оно тут как тут.

— Ну, и что это за мутация, по-твоему?

— Не знаю. Но прекрасно замаскированная, не так ли? До поры до времени она просто не существует, и сам мутант даже не подозревает, что он мутант. В курсе только его подсознание.

— Жутковатая теория, — признался Де Анца. — Вызывает странные образы. А доказательства есть? Мне кажется, вряд ли. И еще мне думается, что тебе ни за что не убедить ВКМ в необходимости исследований по этому вопросу. Кто тебя натолкнул на такие мысли? Луис?

— Луис в курсе, что он мутант.

— Но не больной. У него просто аномально высокий «Ай-кью», его возможности разнообразнее, чем у любого из нас. Правда, он развивался медленнее, зато потом быстро нагнал.

— Сейчас ему пятьдесят два.

— Жаль. Ему бы скинуть лет двадцать, — пожал плечами Де Анца.

— Ничего не поделаешь — не получится.

Бриден потянулся за наркотической сигаретой, задумался и передернул плечами. Ему показалось, что он зря тратит время. У них с Майком теперь мало общего — хотя еще месяц назад Бриден этого не замечал. Вокруг него словно выросла невидимая стена, отгораживая его от всех остальных. Найти бы того, кто возводит эту стену…

Бриден распрощался с Де Анцой и пошел искать общественную телекабинку.

Доктор Родни Ортега недовольно произнес:

— Я же просил не звонить мне, Илза.

Перед ним на экране показалась девушка в медицинском халате, с шелковистыми черными волосами и яркими губами. Она сообщила:

— Бриден вычислил слабое звено. Он сейчас будет здесь.

Ортега поморщился:

— Поспешили. Впрочем, и так было ясно. Но требовалось немедленно вмешаться и оградить Бридена от Спрингфилда. Илза, если бы можно было подстроить, чтоб он прошел тесты сегодня вечером…

— Вы уже обнаружили себя, и теперь остается только одно. Давайте расскажем ему правду.

— Всю?

— Ну, почти. Он успокоится, а иначе психодетекторы на базе его вычислят. Разуму Бридена нужно прикрытие.

Ортега покачал головой:

— Боюсь, слишком опасно. Если его перехватят, то введут скополамин — что тогда будет со всеми нами? Если ВКМ узнает о нашем существовании?

— Не стоит отпускать его сегодня на дежурство, — настаивала Илза. — Он знает или слишком много, или слишком мало. Дайте ему ключ к разгадке — другого выхода нет, — а рот заприте на замок.

— Но как?

— При помощи регулятора. Мнемонический пробел.

— Рискованно.

— Вы впадаете в маразм, — разозлилась Илза. — Нет выхода — если только Уродец его не подскажет.

— Не подскажет, нет. Но мы можем вытянуть из него нужные ответы.

Девушка скривилась:

— Это оружие нельзя пускать в ход.

— Почему, можно. Кажется, у меня есть идея подходящего объяснения. Тогда придется откорректировать наши планы…

— Так мне начинать действовать? — устало осведомилась Илза.

— Д-да… наверное, можно. Войди в контакт с его регулятором, но, умоляю, будь осторожнее.

Она кивнула и отключила телесвязь.

Бриден чувствовал опасность — она проступала и в навязчивой безликости помещения, каких в городе тысячи, и в нарочитом равнодушии девушки, развалившейся перед ним на диванчике в небрежной позе, и в ее темных сочувствующих глазах, и в ее невозмутимой уверенности. Шикарная медсестра натолкнула его на сомнения. С чего бы ей прозябать на окраине у такого непопулярного терапевта, как Спрингфилд?

Бриден начал с данного вопроса.

— Вас действительно это занимает? — поинтересовалась девушка. — Во время звонка вы как-то невнятно изъяснялись.

— Я уверен, что доктор Спрингфилд умер не своей смертью. Мне… мне кажется, это я мог стать его убийцей.

Она вытаращила глаза в неподдельном изумлении, но Бриден не смотрел на нее: его взгляд был прикован к телеэкрану над головой девушки.

— Я думал о латентных мутациях, — пояснил он и изложил теорию, которую обсуждал с Де Анцой, но на этот раз применительно к себе.

Возможно ли допустить, что он — латентный мутант? И при определенных обстоятельствах мутация становится доминирующей, что выражается в сверхчеловеческих возможностях?

— Спрингфилд, умирая, пытался мне что-то сказать, — продолжил Бриден. — Мисс Картер, куда делась медсестра, которая сегодня утром встречала меня в кабинете? Когда я уходил, ее уже не было — вы заступили на ее место. Не понимаю, почему, но меня это смущает. Просто невероятное стечение обстоятельств, надо полагать. Объясните же мне…

— А почему вы не обратились в полицию? — спросила она.

Бриден безнадежно махнул рукой. Илза Картер откинулась на спинку дивана и испытующе на него посмотрела.

— Тогда бы вы узнали, что медсестра Спрингфилда попала в транспортную аварию. Она мертва. К сожалению, нам пришлось ускорить события, а вовремя избавиться от нее мы не успели. Она видела, как мы расправились со Спрингфилдом.

Как ни странно, первое, что он испытал, было облегчение. Спрингфилда убили они — кто бы за ними ни скрывался. Уже легче…

Бриден встал. Илза Картер вскинула руку — в ее ладони сверкнула круглая пластина, напоминающая компакт-диск. В центре ее, словно крошечный глаз, блестела линза.

— Сядьте, Бриден, — приказала девушка. — Я все объясню. Учтите, этой вещицей я могу парализовать ваши силы или вовсе убить вас — как Спрингфилда.

Бриден сел.

— Вы и так меня убьете, — произнес он.

— Нет. Вы нам нужны. Мы вас выбрали потому, что вы, пожалуй, единственный в мире человек, способный нам посодействовать. Вы, и только вы. Кто знает, когда еще так удачно сойдутся обстоятельства. А сейчас… они сошлись. Мы — подпольная организация, и мы преследуем определенные цели.

— Вы — неокультуралисты?

— О нет, — улыбнулась она. — Мы никогда не обременяли себя названиями. Неокультуралисты и прочие группировки безобидны — пока. Для ВКМ они ничто. Другое дело — мы. Наша цель — свалить Комитет.

Бриден подался вперед. Илза Картер повертела в руке диск, и линза в его центре ярко сверкнула. Бриден снова откинулся назад.

— Нас немного, — продолжила она. — Так легче сохранить секретность.

— Я вам не верю, — вмешался Бриден. — Ведь ВКМ… Невозможно что-то предпринимать втайне от Комитета.

— Возможно, — заверила Илза. — Ведь о ваших снах в Комитете не знают, верно?

Земля стала уплывать из-под ног Бридена. Озноб, лишивший его твердости, смешался с мерной дрожью механизма, находившегося за шесть тысяч миль от кабинета. Он спросил себя, есть ли у разума своя критическая масса и может ли рассудок устоять, достигнув ее. Бриден усомнился в этом. Он посмотрел на экран визора и подумал о Маргарет. Воспоминание о ней вернуло ему душевное равновесие.

— Мы хотим избавиться от ВКМ, потому что считаем это единственным средством избавления, — говорила Илза Картер.

— Избавления от чего? Мир и так в безопасности…

— Да, как больной в каталептическом ступоре. Знаете, почему цивилизация остановилась в своем развитии? Из-за одного упущения. Спасение мира зависело от события, которое должно было произойти, но не произошло.

— Какого?

— Третьей мировой войны, — категорически заявила она. — Она должна была случиться еще сто лет назад. Но поскольку ее не произошло, мы сейчас намерены это исправить.

Все это походило на грубую шутку. Бриден сидел и смотрел на девушку. Он не знал, что сказать. Он не был готов к общению с явными безумцами. Речь девушки звучала вполне здраво, но слова не могли быть здравыми — и не были.

Тем не менее девушка не походила на сумасшедшую.

— Позже я расскажу вам о себе, — продолжила она. — Разумеется, я в оппозиции. Это не столь важно, но все мы в оппозиции, наша организация состоит из оппозиционеров. Иначе и быть не может, или нам не стоило бы объединяться или вступать в ряды мятежников. Только так мы можем поддерживать равновесие в обществе и не терять рассудок.

— Рассудок! — вырвалось у Бридена.

— Надеюсь, вы понимаете, что вы не в своем уме, — заметила она. — О, разумеется, вы приспособились к этому миру — к миру психопатов! Если кто-то еще и доволен жизнью, так это «ишаки» или ваша приятельница Каролина Коул там, на острове. Она счастлива просто смотреть на лампочки и нажимать кнопки, но такие специалисты сейчас в меньшинстве. Человек не будет тянуться к технике, если его не томит тайная жажда. Нынешнюю жажду утолить непросто — а при нынешнем строе совершенно невозможно. В результате мы живем в застое.

— Но безопасность… — вмешался Бриден, втайне удивляясь, что спорит с ней. — Ядерная война…

— Это реальность, с которой стоит считаться. ВКМ кое-что проглядел, Бриден. Он забыл, что наша планета — не единственная. Опасность грозит отовсюду. Сейчас, может быть, не настолько, но в конечном счете… ВКМ наверняка удивится, узнав, что мы не одни во времени и пространстве. Да, мы летали на другие планеты, но что там — за пределами? Не думаете же вы, что во всей галактике не найдется цивилизации, подобной нашей?

— Но они дали бы знать…

— Галактика огромна, — сказала Илза, — а время и пространство безбрежны. Когда-нибудь к нам прилетит межзвездный корабль, а мы — в соответствии с законом — должны будем его уничтожить, чтобы никто не нарушал нашего уединения. Все это может обернуться для нас самым незавидным образом, и лично я многое бы отдала, чтоб взглянуть на последствия. Но мне некогда ждать космических пришельцев: человечество скоро достигнет упадка и погибнет или лишится рассудка. С тех пор как ВКМ у власти, людям навязывают чуждые им социальные и психологические модели, поэтому подавляющее большинство — сумасшедшие. Этого никто не замечает, поскольку безумие стало нормой. Но помочь этому можно, и сейчас уже впору применять шоковую терапию. Прогресс остановлен. Можно доказывать, что статус-кво — идеальная утопия, если забыть, что люди развиваются. Невозможно сохранять душевное здоровье, не используя всех возможностей личности, даже когда речь идет о полнейшем идиоте.

— Если кто и ненормален, так это вы, — промолвил Бриден. — Вы представляете себе, что такое ядерная война?

Илза странно взглянула на него:

— Да, Бриден, представляю. Я ее видела, и видела последствия. — Она сдвинула брови: — Однажды на свет появился мутант, психически неполноценный: врожденное слабоумие. Его гены под воздействием жесткого облучения перепутались, по всем параметрам он был абсолютно нежизнеспособным плюс недоношенным. Несколько месяцев его держали в инкубаторе. Его отец — один из наших руководителей. Он случайно обнаружил, что детеныш-урод в результате мутации приобрел необычные способности — странный дар, доставшийся ему при рождении. Это явление до сих пор никто не исследовал. Можно определить его как предвидение, хотя это слово не передает сути. Уродец заглядывает в предполагаемое будущее и в периоды просветления рассказывает, что видел там. Именно так мы получили это оружие, — она еще раз повертела в ладони сверкающий диск, — и еще многое другое. Мы располагаем особыми телеприставками, которые помогают организации сохранять секретность. Уродец описал нам мир будущего — такой мир, где… он гораздо ближе к утопии, чем нынешний. Мы зовем этот мир Омегой — по понятным причинам, хотя он больше соответствует началу, чем завершению.

— Если будущее таково, — осторожно заметил Бриден, — зачем вам его менять? Поспешными действиями вы рискуете свернуть с пути и не достичь своей… Омеги.

— Или наоборот — наши действия приведут к ней, — возразила она. — Пока не знаю. Существуют переменные, которые нам не до конца понятны. Уродец иногда толкует о совершенно невообразимых вещах. Одно остается яснее ясного: Третьей мировой войны не избежать. Последствия скажутся очень быстро, при современном развитии техники все произойдет молниеносно. Наступит ядерный холокост, а непосредственно за ним — децентрализация государств. Следом грядет бактериологическая война; в ней выживут немногие. Зато исследования получат новый толчок, невиданный со времен Второй мировой войны. Бриден, на Омеге продолжительность жизни будет не меньше двух веков — практически без болезней, потому что патологиям там нет места. Люди смогут полностью реализовать себя. Врачи, художники, земледельцы — для них исчезнут любые ограничения. Они полетят к звездам. Гении не будут умирать, едва достигнув творческого подъема. Мутанты… они, конечно, развиваются медленнее, и в нашу эпоху у них просто не хватает времени, чтобы оказаться на пике своих возможностей. Но на Омеге и к семидесяти годам они не будут дряхлыми стариками. Там никто не станет бесполезно чахнуть!

— Ладно, — произнес Бриден, — я вас прекрасно понял. И все-таки я не согласен. Без ВКМ вам не обойтись.

— Хорошо они вас обработали! — отрезала Илза. — Заставили думать по наводке! Зачем тогда, по-вашему, нам насылать на вас повторяющийся сон?

— Вы… Что вы сейчас сказали?

— Об этом и собирался вам сообщить доктор Спрингфилд, — пояснила Илза. — Он обнаружил, что вас загипнотизировали — постгипнотическое внушение. Как видите, прежняя проработка была достаточно мощной — нам бы никогда не удалось добиться, чтобы вы под гипнозом взорвали реактор. Зато мы смогли внушить вам, что вы совершаете это во сне, при этом зная, что спите. Так мы подготавливали ваше подсознание — почву для факта, который предстоит воспринять вашему сознанию. Сейчас мы уже можем убедить вас, что правы, — а два месяца назад не могли. Если бы мы не начали менять образ вашего мышления, вы бы сейчас не сидели передо мной. Еще два месяца назад у вас была бы одна мгновенная реакция — вцепиться мне в горло.

Бриден старался удержать свое поведение и мысли под контролем.

— Вам не удастся взорвать реактор, — сказал он. — Там надежная охрана.

— Тогда, возможно, повезет вам. Вы один из доверенных физиков-ядерщиков, и у вас наверняка есть такая возможность.

— Да, я мог бы. Но не буду. Не рассчитывайте, что я сделаю это, даже под гипнозом.

— Вы единственный из всех ведущих физиков мира, кого можно попытаться убедить, — медленно произнесла Илза. — Мы выбрали вас после многочисленных тщательных проверок. Психологически вы тот, кто нам нужен. Вот что вы сделаете: возвращайтесь на остров, отдежурьте смену, а завтра прямо с утра отпроситесь в отпуск. На отдыхе мы вас окончательно убедим взорвать ядерный реактор. Когда вы вернетесь к работе, вы это совершите.

— Очень сожалею, но меня уволят уже сегодня вечером — по результатам психологической проверки. Врачи — Медицинское управление — узнают все, что вы мне тут рассказали, даже если бы я хотел скрыть это от них. А я вовсе не собираюсь скрывать.

— Они не узнают. Мне пришлось кое-чем с вами поделиться, потому что вы уже заподозрили неладное. У вас к нынешнему моменту накопилась масса вопросов — вопросов без ответа. Если бы вы вернулись на остров с таким грузом, проверка выявила бы некий сдвиг в вашей психике. Теперь же вы знаете правду; вы больше не считаете себя мутантом и воспринимаете опасность осознанно, принимая ее. Вы собирались передать наш разговор — напрасно надеетесь. До завтрашнего утра вы даже не вспомните о нем — пока ваш регулятор не напомнит вам. Так мы убережем и себя, и вас, пока вы будете на острове.

— Мой регулятор?

— Тот, кто вас загипнотизировал. Тот, кто навевает вам сны. И тот, кто появился на телеэкране в кабинете Спрингфилда. Он и погрузил вас в мнемоническую амнезию в тот момент, когда я убивала доктора. Видите, Бриден, у нас нет сострадания. Мы бы предпочли по-хорошему, но не можем полагаться на случай. Ваше сегодняшнее дежурство может существенно угрожать нам, но мы сознательно идем на риск, потому что нуждаемся в вас, учитывая ваше место работы. Итак, вы забудете об этом разговоре. Ваш разум избавится от терзаний, хотя вы и не будете осознавать, что получили ответы на свои вопросы. Не думаю, что хоть один из тестов сможет выявить гипноз, осуществленный вашим регулятором.

Она опустила руку с диском, и линза пропала из виду. Бриден неуловимо наклонился вперед, одновременно отставив одну ногу.

— У моей жены скоро будет ребенок, — произнес он. — Я не хочу, чтоб он появился на свет посреди ядерного хаоса. Вы можете сколько угодно твердить о своей правоте, но я-то вижу, что вы ненормальны. Поэтому…

— Даже если ваш сын — или дочь — не окажется слабоумным, он в любом случае будет душевнобольным из-за того, что вырастет под гнетом ВКМ. Разве вам не хотелось бы, чтоб ваш ребенок жил в мире, не знающем болезней, в духовно свободном обществе? Чтобы он мог рассчитывать по меньшей мере на два столетия жизни? Бриден, если бы ВКМ не удушил Третью мировую войну в самом зачатке, медицина уже шагнула бы на тысячу лет вперед. Мы бы забыли само слово «болезнь»…

От телеэкрана послышался голос, и в первое оглушительное мгновение Бриден не поверил своим ушам, но глаза послушно признали то, что отказывался воспринять разум, — лицо Маргарет, его жены. Она произнесла:

— Прости, милый, но у меня не было другого выхода. Я уже давно сделала свой выбор.

Бриден не сводил с нее глаз:

— Так ты мой… регулятор? Это ты гипнотизировала меня?

— Да, Джо.

— И ты состоишь в этой… шайке психов?

— Да, Джо. Но тебе стоит побольше узнать об этих… психах, прежде чем ты примешь решение. Они уникальные люди, позволившие себе перешагнуть границы. Понятно, что их возможности ограничены: непросто вести секретную деятельность под носом у властей. Но в физике, химии, медицине, бактериологии им нет в мире равных.

Рот Бридена непроизвольно дернулся.

— Маргарет…

Он растерялся.

Взгляд жены остался неподвижен. Она продолжила:

— Например… Да, наверное, пора тебе рассказать, милый…

— Прямо сейчас? — предостерегающе вмешалась Илза.

— Да. Послушай, Джо. Биологи представили мне полный отчет о моем состоянии здоровья. Они убеждены, что дела обстоят наилучшим образом. Но наша… шайка психов провела дополнительные тесты с помощью реагентов, которые Комитету даже не снились. Пройдет не один год, пока он разрешит медикам их изобрести, но… но я…

Илза сидела неподвижно, ее глаза безжалостно блестели. Бриден рывком поднялся и подошел к экрану.

— В чем дело, Маргарет? — спросил он.

— Карцинома.

— Рак… — вырвалось у Бридена. — Они лгут!

— Нет. Не лгут.

— На ранней стадии… излечимо…

— Только не с нашей медициной. Бактериологические и вирусные исследования остаются под запретом — это для тебя не секрет. В мире будущего, на Омеге, рак смогут лечить, но Уродец не знает, каким образом. Технологии ему неподвластны, он не в состоянии заглянуть в микроскоп грядущего и рассказать нам, как получить антитела. Необходимо отыскать средство здесь и сейчас, но я, наверное, умру, не дождавшись этого, а наш ребенок унаследует раковую предрасположенность. Перед смертью мне непременно хотелось бы знать, что карциноматоз любой степени тяжести все же излечим.

— Маргарет, — произнес Бриден и смолк.

Она кивнула.

— Да-да, я о ребенке. Джо, ты ведь и сам мог оказаться раковым больным или страдать от другой, пока неизлечимой болезни. Знай — я не отказала бы тебе в эвтаназии, поэтому сейчас без всяких колебаний…

Дальше Бриден не расслышал: мир вокруг него погрузился в белое молчание.

Неожиданно белизна и тишь рассеялись, и он обнаружил, что сидит в реактивном самолете, летящем на запад. Далеко внизу простирался Тихий океан, а стремительный лайнер будто нацелился на закат. Бриден попытался вспомнить, чем он занимался после того, как ушел от Де Анцы, но скоро оставил эту затею. Откуда-то из глубин сознания всплыли картины театра, ресторана…

Он подумал: «Отдежурю ночь — и в отпуск. Поеду к Маргарет. Может, хоть с ней меня не будут одолевать сны. Нельзя, чтобы Медуправление узнало об этих снах!»

Ортега раздраженно покосился на экран:

— Я очень, очень занят, Илза. Поступила новая информация от Уродца. Я пока не знаю, как к ней относиться.

— Я ненадолго. Дело не терпит отлагательства. Брат Бридена, Луис, и физик по фамилии Де Анца сегодня посовещались, и у них возникли кое-какие вопросы. Они оба собираются навестить меня. Мы же не можем убить и их — лишний шум нам ни к чему. Может начаться расследование, и нас обнаружат.

— Надо бы убрать их.

— Ортега, они пригодятся нам на Омеге — и тот, и другой. Конечно, с ними еще предстоит много работать, но они выдающиеся специалисты, особенно брат Бридена. Он, кстати, мутант. Мне кажется, если есть другие пути, убивать не стоит.

— Мы не можем допустить расследования по этому делу. Бриден должен остаться работать в реакторе.

— Да, — кивнула Илза. — Регулятор его загипнотизировал, и Бриден вернулся на остров. Он по-прежнему боится потерять место, поэтому не проговорится о снах. Все остальное он позабыл, и мне представится удобная возможность покопаться в его подсознании. Завтра в нужный момент он все вспомнит, но к тому времени мы уже приберем его к рукам. Убедить его будет далеко не так просто, как нам казалось. Несомненно, между ним и братом существует серьезное соперничество… — Она вдруг задумалась. — Постойте, у меня возникла идея. Мне подумалось: может, попытаться сыграть на их конкуренции, чтоб подтолкнуть Бридена в верном направлении?

— Наш главный козырь не в этом.

— Он теперь знает, что у его жены рак, — продолжила Илза. — Возможно, жалость подхлестнет развитие событий, а может, и нет. Никто не знает в точности, а меж тем мы должны склонить его на нашу сторону, пока он в отпуске. Когда Бриден вернется к работе, его задача — взорвать реактор.

Ортега нетерпеливо произнес:

— Илза, вся надежда на тебя. А я сейчас обрабатываю новые сведения, я занят с Уродцем.

— Вы его лечите?

— Не совсем. Я… в общем, расскажу позже, когда выясню подробности. Но… дар Уродца — не в предвидении. Он видит вовсе не будущее.

Илза удивленно уставилась на доктора:

— Разве Омега — не мир будущего?

— Я не знаю, что это за мир, — ответил Ортега, — но, думаю, мы скоро все выясним.

Прошло шесть часов, а Ортега все еще возился с аппаратом. Он пока не понял назначения этого механизма, но послушно следовал указаниям Уродца. Тот неподвижно покоился в резервуаре с закрытыми глазами, изредка пошевеливаясь, а иногда надолго замолкая. Впервые период его мысленного просветления был столь продолжительным, хотя и стоил мозгу немалых усилий — дважды Уродец принимался рыдать, находясь на грани нервного истощения.

Тем временем работа над аппаратом понемногу продвигалась. Прежде такое было им не под силу, теперь же Уродец мог описать, что видит на Омеге. Он и раньше рассказывал о совершенно невообразимых механизмах, но ни разу не дал отцу даже набросков их конструкций. Сейчас он наблюдал за строительством подобной машины, происходившим, судя по всему, на Омеге, и передавал Ортеге все нюансы ее создания, а доктор шаг за шагом воспроизводил их у себя в лаборатории.

— Ток, — произнес Уродец после долгого молчания. — Подключи ток.

Ортега соединил провода и включил реостат. Уродец потребовал:

— Еще. — И через некоторое время: — Еще сильнее.

Когда он в очередной раз велел увеличить напряжение, Ортега возразил:

— Нельзя. Мы и так уже превысили норму потребления. Нас могут вычислить.

— Нужно больше. Он пытается…

Ортега подвинул реостат вперед на одно деление. Уродец комментировал:

— Все изменилось. Даже смешно. Они словно ополоумели. Теперь они гоняются за… кем-то вроде бизона.

— Ополоумели?

— Постой, вот снова эта машина. Еще напряжения. Еще… Он велит нагнетать мощность.

Ортега стиснул зубы и, опасливо посмотрев куда-то вверх, повернул рукоятку до конца. Неожиданно в помещении раскатисто прогремел чей-то голос:

— Алло. Алло. Вы меня слышите? Вы меня слышите? Алло!

— Я вас слышу, — ответил Ортега. — Откуда вы говорите?

— Вы меня слышите? Алло!

— Призраки подступают, — пробормотал Уродец. — Я больше не… не могу…

— Алло! Ваш аппарат не завершен, либо его надо настроить. Не удается связаться с разумом-проводником…

— Призраки. Пожирают. Мне нужно…

— …пытаемся связаться с вами. Мы в силах помочь. Нам известны ваши затруднения — мы узнали о них через разум-проводник вашего мутанта. У нас в руках ядерная энергия; мы подчинили ее себе и хотели бы…

— Призраки подступают… Я не хочу… Мозг открыт… Нет, нет, не надо…

Пот струился по лицу Ортеги. Он перевел взгляд с монстра на аппарат, затем снова взглянул на Уродца. Голос гремел:

— Необходима настройка связи, иначе общение будет затруднено: я вас не слышу. Что случилось с разумом-проводником? Мы потеряли с ним контакт.

— Призраки…

— Мы располагаем ядерной энергией. Мы в силах помочь…

— Теперь лучше. Я снова вижу Омегу. Или… нет… это не она…

— …ядерной энергией…

— Там, где была Земля… вспышка… светлая вспышка… как солнце. Произошла цепная реакция… да, по всей видимости…

— …помочь вам освободить атом…

— Раньше была одна Земля! Одна Земля!

Рыхлое лицо на телеэкране сохраняло невозмутимость. Его обладатель, несомненно, был азиатом. Действительно, отец Филиппа Йенга был родом с Тибета, и сыну передалась та особая гималайская безмятежность, равно как и ум — извилистый, словно критский лабиринт. Это был грузный, одутловатый человек, чьим коньком оставалась логика, хотя в последнее время он мало практиковал. Примкнув к организации, он пробавлялся случайными доходами, а в оставшееся время прорабатывал сложные вероятностные планы, которые ему предлагались. Он был разносторонне образованным дилетантом и сейчас обсуждал вопросы психиатрии с Илзой Картер.

— Я приехал туда, как только смог, — рассказывал он. — Когда Ортега перестал отвечать на мои телевызовы, мы решили, что ВКМ засек наше укрытие. Я отправился туда с одним никчемным сотрудником и заслал его внутрь. Оказалось, это не ВКМ. Все вышло из-под контроля, Илза.

Девушка отвернулась от экрана, чтобы мельком взглянуть на двух мужчин, неподвижно сидящих у дальней стены.

— Плюс эти двое, — добавила она. — Ты получил от меня сведения относительно Майкла Де Анцы и Луиса Бридена?

— Да, получил.

— Они пришли ко мне пять часов назад. Они ни о чем не догадываются, но им показалось, что с Джозефом Бриденом что-то случилось. Они узнали, что он заходил к Спрингфилду, что потом Спрингфилд умер, и потребовали подробностей. Я не решилась открыться им. Я ввела обоим тот — помнишь? — новый анестетик и погрузила в каталепсию. Теперь сижу и жду связи с тобой или с Ортегой.

Йенг моргнул крохотными глазками.

— Хорошо, Илза, я учел и этот фактор. Переправь их к Ортеге.

— Но они…

— Так проще всего. Передвижение скоро ограничат: неокультуралисты слишком уж шумят в последнее время. ВКМ решил их немного прижать — отсюда и возможные запреты: визовый режим, торговый таможенный досмотр. Обычное дело, три года назад тоже вводили такое эмбарго, но сейчас оно для нас — серьезная помеха. Сами неокультуралисты совершенно безвредны для ВКМ, но их развелось предостаточно, а Комитет даже не предполагает, что все эти беззубые группировки — идеальное прикрытие для оппозиции.

— Если наложат эмбарго, мне их не переправить под анестезией, даже в лабораторию Ортеги.

— Я уже послал тебе поддельные паспорта. Действуй по плану «пять дробь четырнадцать». Поняла?

— А, этот… ладно. Так что случилось с Ортегой?

— Пока точно не знаю, — ответил Йенг. — Пытаюсь протащить сюда одного из наших спецов, чтобы он выяснил причину. Никого подходящего поблизости не оказалось, а пробраться сюда непросто, к тому же нам нельзя рисковать. Илза, когда я проник к Ортеге, то застал его в истерике, а Уродца — в столбняке. Там же я нашел некое самодельное устройство, вещавшее мужским голосом. Связь односторонняя, то есть мы того человека, кто бы он ни был, слышим, а он нас — нет. Я думаю, что он с Омеги.

— Но, Йенг… Что же там все-таки произошло?

— Насколько я понял, — тщательно подбирая слова, ответил Йенг, — Ортега собрал этот аппарат — хотя и непонятно, каким образом, поскольку он не разбирается в технике. Вероятно, под руководством Уродца. Потом стряслось что-то такое, отчего у Ортеги начался приступ буйства, и он напал на Уродца.

— На своего сына?

— Случай нередкий, — отозвался Йенг. — Не стану вдаваться в нюансы, связанные с подсознанием. Короче, от перенапряжения или потрясения на Ортегу нашло кратковременное помрачение рассудка. Я дал ему успокоительное, но до сих пор опасаюсь за его состояние. Надеюсь все же, что он здоров и это скоро пройдет. Уродец… он тоже испытал шок — наверное, когда отец напал на него. Он погрузился в своего рода защитный ступор, не желает ни разговаривать, ни слушать, ни открывать глаза. А аппарат все трещит без умолку…

— А что он говорит?

— Он требует, чтоб мы закончили сборку механизма, но не может объяснить, как это сделать. Вероятно, он видел наш мир лишь урывками и не до конца улавливает разницу в уровне развития. Например, не все его слова нам понятны — скорее всего, технические термины. Несомненно, общение происходило через Уродца, но сейчас он нам не помощник.

— Вот это новость, — опешила Илза. — Йенг, ты понимаешь, что вся ответственность теперь ложится на тебя?

— Приходится признать, — согласился Йенг. — Хотя я силен не в действиях, а только в их разработке на бумаге. Но теперь… Что ж, приложу все усилия.

— Что делать с Джозефом Бриденом? Завтра?

— О-о… нельзя его упускать. Нелегко будет управиться.

— Попробуй через регулятора.

— Спасибо за идею. Когда получишь документы, тащи Де Анцу и Луиса Бридена ко мне. Рискованно, конечно, но…

— Я возьму охрану.

Толстые щеки Йенга заколыхались, когда он кивнул.

— Надеюсь, у тебя все получится, Илза, — добавил он. — Случись что — как мы будем обходиться без тебя?

Когда доставили пластиковые диски, Илза подошла к окну и посмотрела на улицу. На другой стороне уже ждали два стрелка: они будут сопровождать ее на протяжении всей операции и в случае необходимости применят оружие. Убьют сначала Илзу, затем Де Анцу и Луиса, а потом и себя. Говорящих свидетелей не останется. ВКМ, возможно, что-то и заподозрит, но доказательств у него не будет, и с того момента вступит в действие вспомогательный план, выводящий на ложный след. Тем не менее замысел оставался невероятно рискованным, и любая оплошность могла привести к непредсказуемым последствиям.

Илза придирчиво оглядела две мужские фигуры, застывшие на стульях без движения, затем прошлась по комнате, внося поправки. Она еще раз сверила нынешнюю окружающую обстановку с той, при которой гости были усыплены. Нигде нельзя допустить фальши: при пробуждении они не должны заподозрить, что прошло так много времени.

Часы — вот загвоздка. Илза взяла Де Анцу за запястье и перевела стрелки его часов вперед, на верное время, а часы Луиса Бридена оставила как есть. Потом она снова уселась на свой стул, убрала диски в ящик комода и отыскала замаскированную кнопку. Илза несколько раз надавила ее через равные промежутки времени — свет послушно вспыхивал и гас вслед за нажатиями.

На этот раз задерживать дыхание было необязательно. Комнату заполнил газ-нейтрализатор, без запаха и вкуса. Мужчины на стульях шевельнулись. Луис произнес, словно заканчивая фразу:

— …вероятно, делал какие-то пометки.

Илзу объял приступ паники: она успела забыть, о чем говорил Луис пять часов назад. Илза уставилась на свои ногти, внушая себе: «Я могу с этим справиться… запросто. Есть масса способов…» Де Анца рассматривал что-то позади нее. Нашел несоответствие? Что там могло измениться за пять часов?

«Отвлеки же его!»

Она потянулась к столику напротив, передумала и будто невзначай отвела назад руку. Ваза с цветами, стоящая рядом на подставке, опрокинулась, и вода пролилась Илзе на брюки.

Одежду, конечно, шили из водоотталкивающей ткани, но рыцарство еще не окончательно вышло из моды. К тому моменту, как общими усилиями уборка была закончена, Де Анца совершенно забыл о предмете своего пристального интереса, а Луис смог разъяснить, что имел в виду.

Телевизор подал звуковой сигнал. На экране появилось лицо, не узнать которое было невозможно, — один из верховных членов правления ВКМ. Он внимательно оглядел комнату и произнес с интонацией, хорошо знакомой любому человеку планеты:

— Мы получили ваше сообщение, Илза, и ждем этих людей. Приезжайте, но сохраняйте строжайшую секретность.

Экран погас. Никто бы не заподозрил в изображении подлог, потому что оно было настоящим: нарезка кадров из выступлений руководителя, склеенных таким образом, что движение губ соответствовало сказанным словам. Голос тоже был подлинный, но для получения нужных фраз звуковые модуляции пришлось определенным образом скомпилировать. В архиве организации хранились десятки поддельных видеопосланий на разные непредвиденные случаи, а для плана «пять дробь четырнадцать» подошло именно это. От Илзы не укрылось, какое впечатление произвело оно на Де Анцу и Луиса. Она улыбнулась и обратилась к ним уже другим тоном:

— Вот так. Извините, но раньше я не могла вам сказать. Ждала указаний.

— Но… — замигал Де Анца, — я не понимаю. А что происходит? Разве ВКМ…

Илза достала из комода пластиковые документы и, поигрывая ими, заявила:

— Я работаю в полиции. Вы, надеюсь, слышали — строжайшая секретность. Так и есть. ВКМ хочет поручить вам некое тайное задание. Вы согласны?

Оба машинально кивнули.

— Конечно, но ведь… у нас разная специализация, — засомневался Луис. — Хорошо ли вы подумали…

— Сами все увидите, — прервала его Илза.

В ее задачу входило только доставить гостей в лабораторию Ортеги — дальше ими займется Йенг.

— Если вы готовы, пойдемте.

Растерянные, они встали и послушно спустились по лестнице вслед за Илзой. Когда все трое вышли на улицу, Илза окликнула водителя монокэба. Два стрелка отправились следом, держась на почтительном расстоянии. Теперь можно было перевести дух: пока все складывалось удачно.

В рощице за городом Илза закапала своим спутникам в глаза белладонну — это вернее, чем повязка — и оставшуюся часть пути сама вела их по тропинке. Замаскированная дверь автоматически открылась при их приближении. В подвале Илза ввела им средство, содержащее пилокарпин, чтоб нейтрализовать действие белладонны, и отправилась разыскивать Филиппа Йенга.

— Я их доставила, — сообщила она, когда Йенг наконец появился и они уселись поговорить в одной из тесных комнатушек.

Их подземный штаб нельзя было назвать просторным — слишком велик риск обнаружения. Но гораздо большая опасность таилась в утечке энергии, которую ВКМ мог вычислить, а потом проследить, куда она расходуется.

Филипп Йенг сидел, откинувшись на спинку, похожий на фигурку смеющегося Будды, хотя его лицо было совершенно бесстрастным. В полном молчании он потягивал коктейль и курил сигарету.

— Ну, что дальше? — спросила Илза, теряя терпение.

— Ах, да, — очнулся Йенг, — извини. Я одновременно прокручиваю в уме десяток разных вариантов и набросков, которые пока невозможно внятно изложить. Сложно поддерживать связь с реальностью, нужна полная концентрация. Теперь я почти представляю, как ламы проводят дни напролет в созерцании нирваны. Я не очень-то гожусь для такой работы, Илза.

— Никого лучше все равно нет, — возразила она. — И ты не последний в нашей организации.

— Откровенно говоря, мы все ходим по лезвию ножа. Если не сейчас, так в будущем, когда наша программа вступит в силу. Итак, Де Анца и Луис Бриден… Значит, они уже здесь?

— Да. У нас не хватает людей, Филипп. Может, лучше их сразу убить?

— Не думаю. Пойми, Илза, это не малодушие. Иногда устранение бывает просто необходимо. Про нас сказано: «не мир, но меч». Однако я подумал об ущербе. Эти люди могут быть нам весьма полезны из-за их интеллекта.

— Нам или ВКМ?

— Некоторых мы ведь можем убедить. Неразумно убивать этих, даже не попытавшись уговорить вступить в наши ряды.

— У меня нет времени на словопрения, — резонно заметила Илза. — С ними наверняка придется повозиться.

— И у меня нет. Сейчас ни у кого здесь не найдется на это времени. Но потом мы сможем к ним вернуться. Пусть пока побудут под воздействием наркотиков, так безопаснее. Кто знает, не окажутся ли они скрытыми оппозиционерами, особенно Луис Бриден — он ведь мутант, если я не ошибаюсь? Можно попробовать оказать на него психологический прессинг. Если есть доступ к их досье, добудь эту информацию. Но теперь, когда они на месте, оставим их. Сейчас надо решать проблему с Уродцем и аппаратом Ортеги.

— Так ничего и не придумал?

— Кое-что, — медленно вымолвил Йенг. — Но доказательств нет. Даже эмпирическая логика тут не годится. Условно можно считать, что голос, исходящий из механизма Ортеги, поступает к нам с Омеги; но Омега — вовсе не будущее, как мы раньше думали.

— Другая планета?

— Та же планета. Это Земля, та же самая, но где мы сейчас… НЕ находимся.

Безмятежное лицо Йенга озарилось слабой улыбкой. Илза непонимающе смотрела на него.

— Это одно из потенциальных будущих времен нашей Земли, — пояснил он. — А для людей с Омеги — вот оно (тут Йенг с силой топнул ногой), одно из возможных будущих времен. Другой вариант вероятности. Омега — это Земля, избравшая иной путь развития, повернувшая не в ту сторону на одном из перекрестков прошлого. От голоса из механизма я узнал, что на Омеге была Третья мировая война; в отличие от нашего мира ее никто не предотвращал. Я пока не могу беседовать с тем человеком, но могу его слушать, а потом сопоставляю слова и делаю выводы. Пока самый важный из них такой: ядерная энергия не столь опасна, как у нас принято считать. Цепная реакция не в состоянии разрушить всю планету, поэтому мы можем разрабатывать дальнейшие планы. В худшем случае мы лишь немного продырявим материю — не более.

В голове у Луиса Бридена звучал голос, который нес сущую бессмыслицу. Луис старался не обращать на это внимания — ему было не до того. Он оборонялся.

Де Анца уже отключился: охранникам удалось всадить ему под кожу иглу. Луис тем временем продолжал защищаться, несмотря на явное неравенство сил. Он понимал, что их бунт — ошибка, но Де Анца начал первый, наотмашь ударив одного из стражей, и потом уже не было смысла отступать.

Луис старался не подпускать тех четырех с иглами: в такой тесноте одолеть его не составляло труда. Он отшатнулся, рукой нашаривая какое-нибудь средство защиты, и краем глаза увидел, как распахнулась дверь в стене. В проеме показалась Илза Картер, а за ней — огромного роста азиат с сонным выражением лица.

Эта заминка и решила исход дела. Охранники приблизились вплотную, Луис рванулся и в то же мгновение ощутил укол от иглы. Лица перед ним расплылись; все вокруг заструилось, как вода. Мышцы размякли; Луису показалось, что он летит в пропасть. Тем не менее его разум еще сохранял ясность и четкость, и Луис опять услышал голос, на этот раз сопровождаемый видениями. Некто настойчиво повторял: «Скажи им… скажи непременно… раньше была одна Земля! Цепная реакция…»

Потом наркотический туман заволок восприятие.

С самого рождения, точнее даже с момента зачатия человек — это олицетворенная война. Метаболизм в нем сражается с катаболизмом, разум — сплошное поле битвы, ориентации одолевают друг друга, сообразуясь с произвольно выбранной нормой. Многие довольно легко подстраиваются под окружающую среду, но все же никогда не достигают абсолютного покоя. Военные действия прекращает лишь смерть.

В тот вечер Джозеф Бриден получил краткую передышку. Она избавляла от проблем очень ненадолго: гипнотическое воздействие со временем должно было ослабнуть. Правда, его можно было возобновить, продлевая торжество бездействия — пагубное торжество. Но забыть о проблемах не значит разрешить их, иначе алкоголь и наркотики числились бы среди самых востребованных медикаментов.

Итак, Бриден получил передышку. Если не считать выборочной амнезии, с его памятью было все в порядке. Он не помнил лишь об Илзе Картер и о результатах своего дневного расследования. Забыл Бриден и о повторяющихся снах, но все остальное было на месте. Он по-прежнему чувствовал легкое недовольство, сосредоточившееся почему-то на Луисе, но и оно потеряло остроту. Колодцы сознания переполнились забвением, затопленные водами Леты, и в тот вечер Джозеф Бриден ощущал такое умиротворение, какого не помнил с самого детства.

Он прошел психотесты доступа без малейшей заминки и теперь сидел за шахматной доской напротив Каролины Коул, не обращая внимания на видеодатчики, направленные прямо на него. Не думал Бриден и о том монстре, что притаился, скованный, внизу, в самом сердце зиккурата. Не то чтобы он совсем позабыл о датчиках: в глубине души Бридена согревало осознание, что и его, стража, тоже сторожат. Подсознательно он ощущал поддержку этих невидимых мониторов. Здесь, под землей и под водой, в бездонном зиккурате, покоилась колыбель их безопасности, подлинный символ силы ВКМ — хранителя мира. Под ногами Бридена был спрятан укрощенный Змей Мидгард, краеугольный камень всего Комитета — ядерный реактор номер один.

Змей Мидгард. В ожидании хода Каролины Бриден мысленно и совершенно осознанно развил эту идею в концепцию, учитывая сложную, разветвленную структуру общественной организации, контролируемой ВКМ. Что же в конечном счете укротило гадину? Цепочка из невиданных звеньев, сделанных из птичьей слюны, — так, кажется? Тем не менее она получилась прочнее стали. Что ж, урановый реактор сталью не остановишь. И бор не поможет. Цепь и тут придется выковать из неосязаемых составляющих — из общественного самосознания, из стремления к миру, из доверия и передовых интенсивных технологий. Создав ее, предстоит по-прежнему придерживаться статус-кво — чтобы цепь не провисла или из нее не выскочило звено. А пока гадина укрощена, Змей Мидгард спит под землей, свернувшись в клубок…

— Шах, — объявила Каролина. — Предлагаю сдаться — наше дежурство заканчивается.

— Постой-ка, — задумался Бриден.

Он склонился над доской. Каролина встала, еще раз осмотрела панели инструментов, затем вернулась в кресло.

— Ребеночек спит, — обратилась она к Бридену. — Ты уже сделал ход? Да как же тебе удалось?

— Да, сделал, — коварно улыбнулся Бриден, и Каролина с сожалением убрала ферзя с опасного участка.

Бриден потянулся к ладье, переставил ее и провозгласил:

— Шах.

Каролина поспешно кивнула на индикатор времени:

— Времени закончить все равно нет. Большое облегчение.

Бриден направил одну из камер на доску и сделал цветной снимок неоконченной партии.

— В следующий раз доиграем, — пообещал он.

Каролина фыркнула:

— Целая неделя впереди. За это время я успею обдумать свой ход.

— Обратись к гроссмейстеру, — посоветовал Бриден.

— Сама справлюсь. Ну, пошли? Кстати, как Маргарет?

— Хорошо. В отпуск поеду к ней. Подожди, там что-то…

Громкоговоритель в стене велел Бридену зайти в Мед-управление. Он отправился туда почти с легким сердцем.

Ведущий психиатр доктор Хоуг все так же улыбался. В кабинете больше никого не было.

— Простая формальность, — пояснил он. — Совет на сегодня не созывали. Так, просуньте руку в это устройство. — Он подключил электроды. — Теперь расслабьтесь, возьмите сигарету, и давайте закончим поскорее.

— Что за программа на этот раз? — поинтересовался Бриден.

— Слова-ассоциации. Устраивает?

Хоуг повернул переключатель, и панель на стене залилась светом. На диаграмме появилась колеблющаяся красная линия, реагирующая на каждый поворот цилиндра. Рядом, периодически совпадая с ней, бежала точно такая же синяя линия — одна из прежних энцефалограмм Бридена. Хоуг, примостившись на краю стола, взял голубой листок и принялся его просматривать.

— Этот ли? Да, он. Итак, поехали. Хлеб.

— Масло.

На экране фиксировалось время реагирования. Синяя и красная линия совпали. Хоуг продолжил:

— Мужчина.

— Женщина.

— Пятьдесят шесть — восемьдесят шесть.

— Стабильный лантан.

— Секрет.

— Хранить.

— Уголь.

— Кэрри.

Так продолжалось до тех пор, пока Хоуг не отложил бумагу. Он подошел, чтобы снять шлем.

— Вполне прилично, — объявил он. — Есть небольшие отклонения, но в пределах нормы. У вас примерно те же реакции, что и полгода назад.

— Мы закончили?

— Почти. Надо ввести заменитель пентотала натрия — таков порядок. Это не обязательно, но вы и без меня знаете инструкцию. Закатайте рукав. Теперь просуньте руку в инъекционную камеру.

Бриден послушался. Внутри камеры ультрафиолет дезинфицировал ему кожу, фотоэлемент отыскал вену, обезболил нужный участок и сделал укол.

— Все, можете вынимать руку. Далее.

Хоуг достал другой листок и снова стал задавать вопросы. Вид у него был вполне довольный.

— На сегодня хватит, — наконец объявил он. — За вами еще укол антидота, а мне пора бежать: новые кандидаты ждут своей очереди. Сами справитесь?

Бриден ничего не ответил, только кивнул головой. Хоуг что-то пробормотал и вышел из кабинета, а Бриден резко выдернул руку из инъекционной камеры, так что игла прошла мимо. Из глубин подсознания всплыла некая мысль и с грохотом толкнулась в двери рассудка. До нее — всего один шажок. Какое-то слово или символ… Зодиакальный знак, буква… Буква «Р»…

Почему он не принял противоядие? Интуиция? Заменитель пентотала очень быстро рассосется и сам собою, но пока он в состоянии помочь Бридену ухватить ту отчаянно верткую, юркую мысль…

Бриден встал и вышел из кабинета. Выбраться из зиккурата было делом автоматическим — всем управляли роботы. Он уже сидел в реактивном самолете, взявшем курс на Нью-Йорк, когда память его прояснилась.

В кабинете доктора Хоуга механизм-регистратор, подсоединенный к инъекционной камере, проперфорировал клише особым символом и передал информацию на экранирующее устройство, которое ее обработало и вывело следующую запись:

Рак.

Вот оно, ускользающее воспоминание. Бриден его поймал, и следом его окружили другие смутные отголоски. Раньше они были слишком невесомы, чтобы их разглядеть, зато теперь обрели плоть.

Один в автопилотируемом реактивном самолете, Бриден сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку мягкого сиденья, и в его памяти один за другим всплывали призраки.

Теперь он уже все знал. Он все вспомнил. Илза Картер. Абсолютно все.

Мысли давались с трудом. Воспоминания стремительно блекли; лекарство теряло силу, и вместе с ним уходили подробности.

Илза Картер — Нью-Йорк. Она его там ждет. Если он попадет к ней в руки — в ее руки и в руки организации, что стоит за ней…

Маргарет?

Но ведь… она его регулятор! Маргарет гипнотизировала его. Да, именно она — его собственная жена…

Рак.

Раздался звуковой сигнал, и на потолке вспыхнула надпись: «По курсу — Нью-Йорк».

Хоуг… Надо рассказать Хоугу. Бриден потянулся было к визору, но раздумал и сильно сжал виски ладонями.

Что станется с Маргарет, если ВКМ все раскроет? Нельзя держать такое в секрете, немыслимо.

В секрете… В чем же секрет? Бриден изо всех сил пытался сосредоточиться, чтоб не забыть. Стоило ему уцепиться за один из факторов, как все другие пропадали из виду. Вот уже почти невозможно связать воспоминания воедино. Лекарство больше не действовало, а гипноз регулятора вновь набрал силу.

Нужно время. Бриден поспешно дотянулся до переключателя визора и выпалил:

— Измените курс на… Сан-Франциско.

Это название первым пришло ему в голову. Вслед за этим все новообретенные воспоминания окончательно рассеялись.

Илзе Картер потребовалось десять минут, чтобы узнать о происшествии, — так быстро, насколько позволяли ее возможности. Разумеется, ей сразу удалось выяснить, что Джозеф Бриден не долетел до Нью-Йорка. Не составило труда убедиться и в том, что курс самолета был изменен в сторону западного побережья. Необъяснимость этого поступка тревожила ее. Илзе оставалось лишь в строжайшей тайне позвонить в Сан-Франциско местному агенту их подпольной организации. Она передала ему инструкции, а затем связалась с Йенгом и объяснила ситуацию.

— Плохи дела, — прокомментировал он. — Будем держать кулачки на удачу. Когда обнаружите Бридена, сразу доставьте его ко мне, договорились?

— По мере возможности. ВКМ пока не снял эмбарго; неокультуралисты бушуют. Международные поездки ограничены. Но, думаю, для такой фигуры, как Бриден, препон чинить не станут. Будем стараться.

— Не забывай, что можно подключить его регулятора, — напомнил Йенг. — Но сама не думай рисковать. Ты нам нужна, Илза, пока еще нужна.

— Мы разработали ложный след, чтобы отвлечь внимание от исчезновения Де Анцы и Луиса Бридена. В ходе расследования выяснится, что они наняли вертолет и попали в тот самый ураган, что пронесся вчера ночью над Каролиной. По сведениям, их унесло в открытое море. Есть новости насчет них?

— Пока нет. У нас по-прежнему некому ими заняться, поэтому приходится держать их в отключке. Как только появится свободная минута — и лишний человек, — я бы хотел поскорее привести их в чувство и потолковать с ними, но сейчас почти все сотрудники на заданиях. Приходится, как улитке, на время втягивать рожки. Оказалось, что мы в последнее время чувствовали себя слишком вольготно, поэтому расследование может нас больно задеть. Я имею в виду кампанию ВКМ против неокультуралистов. Ребята очень уж резво взялись за дело. Вот если бы ты сама сюда приехала… Мне бы не хотелось никому перепоручать Де Анцу и Луиса Бридена. И в семантике ты разбираешься лучше всех.

— Я попытаюсь, — пообещала Илза. — Но не забывай, что главная наша забота теперь — Джозеф Бриден.

— Да, — согласился Йенг. — Как бы хорошо было поговорить с Ортегой, но он невменяем.

— Психопатология?

— Нет. Сначала это была просто истерика, а потом… Понимаешь, Илза, он ведь уже не молод. Сердце слабое. В общем, с ним что-то творится, и я не могу понять, что именно, — я ведь не медик. Сейчас его осматривает один из наших врачей. Кстати, вот и он. Созвонимся позже.

Йенг нажал кнопку, и экран погас. Затем он обернулся к только что вошедшему доктору:

— Ну, что?

Врач был в ярости:

— Если бы ВКМ в свое время не запретил исследования, сейчас я, наверное, вылечил бы Ортегу. Но я не могу: в его организм попал вирус, дремавший до вчерашнего потрясения. Теперь болезнь уже не остановить.

— Что за вирус?

— Возможно, просто ринит — по крайней мере поначалу. Средство от обычной простуды нашли еще восемьдесят или девяносто лет назад. Тогда ВКМ позволил создать антигриппин, потому что в те времена еще не был уверен в своей мощи. Но за девяносто лет вирус мутировал, и прежние снадобья не годятся для новой разновидности. Насморк претерпел эволюцию, причем радикальную. Теперь он может оказаться смертельным — по крайней мере, без антитоксина, которого у меня нет.

— Я, конечно, слышал, что микробы мутируют, — заметил Йенг, — но чтобы — как вы сказали, ринит? Им часто болеют?

— Это вирус, а не микроб, — перебил его доктор, — великий притворщик. Приспособляем до чертиков. Его проще простого принять за сходную патологию — например, за атипичную пневмонию, — а дальше начинается интересное. Человек вроде бы умирает от атипичной пневмонии, и его лечащий врач делает об этом соответствующую запись, потому что так велел ему ВКМ. Возможно, он даже подозревает, что к чему, но, здраво рассудив, воздерживается от вопросов.

— Что будет с Ортегой, — спросил Йенг, — раз нет антитоксина?

— Что ж, кое-какие наработки имеются. Я уже не первый месяц тружусь над этим, но какой, к черту, с меня спрос? Исследования приходится проводить тайно, да еще время от времени показываться на люди. Мне не хватает ни времени, ни оборудования. Я постараюсь помочь Ортеге, но от прогнозов пока воздержусь. — Сорвавшись, он выпалил: — Просто счастье, что эти малявки еще не переродились в чуму!

— Действуйте, — невозмутимо велел Йенг. — Если наш план сработает, будут вам исследования. Должны быть. Что с Уродцем?

— Там уже не человеческая патология. Он в шоке. У него атаксическая афазия: звуки не складываются в слова. Речь не идет о повреждении коркового слоя, но тут примешивается другое — теперь он не может написать, что хочет выразить. Это очень редкая форма. Плюс частичная амнезия. Не забывайте, Йенг, что Уродец — мутант и его патологию вылечить гораздо труднее, чем обычную болезнь. Очевидно, он перенес некое потрясение и замкнулся в своем сознании. С нами он общаться не в состоянии.

— Но он хотя бы сохранил рассудок?

— Откуда же я знаю? — резонно переспросил доктор.

Луис Бриден не мог освободиться от наркотического дурмана. Вдобавок его осаждали видения, а в мозгу кто-то торопливо нашептывал едва различимые слова: «Передай им, скажи… отрезан от мира. С тех пор, как родился. С тех пор, как достиг осознания. Все вокруг — зелень полей, небесная синева — не для меня… Парализован, не могу ни писать, ни разговаривать… Если бы они не отворачивались всякий раз, как говорят со мной!.. Это отец?.. Он убьет меня, но слова останутся… Наверное, в глубине души он давно мечтает убить меня… Я для него — инкуб… Отче наш, иже еси на небеси… Грядет царство… А они не ведают… Слепящий белый ужас в небе… Скажи же им, скажи, скажи… Прежде чем…»

Луис Бриден застонал, пошевелился и смутно ощутил укол, после чего погрузился в более глубокое забытье.

Йенг сидел возле аппарата и вносил заметки в блокнот. Рокочущий голос, доносившийся из механизма, после прохождения через наскоро сооруженный трансформатор стал тише, зато гораздо яснее.

— Я не понимаю, в чем затруднение, — вещал голос. — Повторю еще раз все сначала.

Он начал быстро диктовать, а шариковая ручка Йенга сверяла пункты длиннейшего списка. Наконец, дойдя до конца страницы, она вернулась к одной из записей.

— То-то и оно, — заметил инженер, стоявший за спиной у Йенга. — В нашем мире нет ему соответствия.

— Что это?

— Похоже на некую плату для отклонения пучка электронов, потребляющую полтораста тысяч вольт — это не учитывая энергии на поддержку связи. На самом деле нужно гораздо больше, если мы хотим войти в контакт.

— Вы смогли бы смастерить подобное?

— Естественно, — мрачно ответил инженер, — если бы у меня был радиоизотоп с бета-излучением. Дайте мне ядерный реактор, и я дам вам изотоп — правда, не сию минуту, потому что на это уйдет время. На Омеге и нужные технологии есть, и ядерные реакторы не бездействуют, а в запасниках хранятся все необходимые изотопы. Наверное, так. А у нас нет ничего — ни мощностей, ни времени. Я мог бы собрать фортепиано посреди Сахары, если бы мне дали год на горные разработки, на плавильный процесс и на все прочее. Я мог бы сконструировать эту плату или ее заменитель, если бы у меня были достаточные запасы графита, керамический завод и урановый реактор, плюс необходимая для производства энергия. Ну, и несколько других пустячков. Вы хотите, чтоб я сыграл Бетховена на двух клавишах! Тем не менее я не отказываюсь подумать. Правда, за результат не отвечаю.

— Попробуйте, — попросил Йенг, и инженер, хмыкнув, ушел.

Голос из аппарата настаивал:

— Если бы вы могли отвечать мне, дело бы пошло гораздо быстрее. Не понимаю, что случилось с нашим посредником.

«С Уродцем?» — мысленно спросил Йенг.

— Я не могу выйти с ним на связь. Что ж, давайте еще раз проверим список. Ваш мир на пороге кризиса, и если мы вам не поможем… Итак, список. Во-первых, базовая схема…

Последовали разъяснения.

— Все понятно? Думаю, у вас найдутся нужные материалы, в том числе электроэнергия. Вы меня слышите? Теперь я даже в этом не уверен. Но все же я продолжу консультировать вас. Беда в том, что со вчерашнего дня мы потеряли связь с вашим миром. ВКМ мог обнаружить вовлеченность Бридена. Если они вышли на след, может статься, что я сейчас с ними и говорю. Но риск оправдан: для меня столь же невозможно проникнуть в ваш мир, как и вам — в мой.

«Почему же?» — все так же безмолвно спросил Йенг. Вероятно, мыслительные процессы на Омеге текли сходным образом, потому что голос продолжил:

— Не помню, объяснял ли я вам… Различие энергетических потенциалов. Слишком велика разница напряжения между нашими континуумами. Все дело в энтропии; в некоторых вероятностных мирах происходят явления, которые усиливают энтропию, — например, так бывает при зарождении сверхновой звезды, — и разность потенциалов в миллион вольт может уничтожить целую планету, если на нее обрушится такой поток энергии. У молнии действует тот же принцип — уравнивание потенциалов. Молния способна нанести серьезный ущерб, а звуковое сообщение возможно и без передачи энергии. Здесь важен резонанс и правильный выбор тоники — для этого и нужен инструмент, построенный под моим руководством. Когда вы наладите передатчик, он уже будет настроен на волну моего приемника, а дальше дело за звуковыми колебаниями. Уродец был первым на связи, а Ортега…

Голос смолк. Йенг подался вперед всем своим массивным телом, словно хотел физическим усилием пробиться сквозь стену более прочную, чем время или пространство.

— Ортега, — повторил голос. — Это Ортега? Вы — Ортега?

После долгого молчания он продолжил:

— Я уже сказал: я допускаю, что обращаюсь сейчас к ВКМ, но беру на себя смелость надеяться, что это не так. Теперь я попытаюсь выражаться яснее… хотя я уже все это разъяснял, и очень подробно, когда впервые наладил с вами общение с помощью аппарата — механизма, который собрал Ортега под моим руководством. Инструкции ему передавал Уродец. Но я не знаю, что происходит у вас в данную минуту. Вероятно, у вас случилось нечто непредвиденное, иначе Уродец не прервал бы контакт. Возможны два варианта: первый — я сейчас обращаюсь к ВКМ; второй — меня слушает кто-то из подпольной организации Ортеги. В первом случае мои слова могут только ухудшить и без того безнадежное положение, да еще заронить сомнения в умы членов ВКМ. Вот это было бы интересно! Во втором случае — что ж, постараюсь помочь вам, как и пытался помочь Ортеге. Повторю то же, что говорил и ему. Слушайте внимательно.

Йенг проверил, включено ли записывающее устройство.

— Меня зовут Джон Ван Бурен; я потомок президента Ван Бурена…

Далее Джон Ван Бурен кратко изложил историю Омеги, совпадающую с историей того вероятностного мира, в котором жил сейчас Йенг, но лишь до некоего переломного момента, случившегося более ста лет назад, в 1946 году. Если представить события в виде газетных заголовков, то они выглядели бы так:

Джон Ван Бурен признался:

— Мне кажется, основная проблема разрешилась тогда, когда наш мир как отдельно взятое целое осознал, что у свободы две стороны: сначала «свобода от», а уже потом — «свобода для». Если бы мы изначально упустили вторую составляющую, анархия могла бы продолжаться бесконечно. Требовалось сильнодействующее средство, ведь после девятьсот сорок пятого года мир не выздоровел ни физически, ни морально. У нас для этого были все возможности — и, как ни обидно, к ним прибавлялось столько же политической коррупции, застарелых социальных и расовых противоречий и хорошо знакомых настроений типа «грабь-и-наплюй-на-всех-остальных». Можно составить длинный «черный список» стран и событий: Великобритания и ее политика в Индии и Палестине, Россия и ее «железный занавес», гражданские войны в Китае… Но и Америка не имеет права бросать в них камни. Разумеется, если не брать в расчет горстку стран типа Швеции, мы были практически единственным демократическим государством в мире, да только все наши свободы были «свободами от», а не «свободами для». Мы заблуждались, как и все прочие, поэтому в конце концов Третья мировая война все-таки случилась; наш мир, в отличие от вашего, не смог ее предотвратить… Как она началась? Атомная бомбардировка. За ней последовала эвакуация городского населения и децентрализация. Потребовались контрманевры — настал черед биологического оружия. Тогда пришла чума. У нас, например, были разработки по так называемой «новой бубонной чуме»; мы их продолжили — создали вакцину, провели иммунизацию, а потом заразили территории противников, а те напустили на нас свои микробы. В результате мутаций возник новый тип бактерий, который и вызвал пандемию. Стало очевидным, что необходим мир — после того, как население существенно сократилось… Получилось так, что мы напоролись на меч, который сами выковали. На протяжении десяти лет после перемирия, принятого по умолчанию, все трудились ради единой цели: мы сплотились в борьбе против крошечного вируса-мутанта, грозившего истребить оставшихся в живых. И мы выиграли эту битву. К тому времени у нас накопилось немало новых изысканий. В том числе мы нашли способ увеличивать продолжительность жизни… Мне сейчас девяносто четыре года — самый расцвет. Надеюсь, что проживу лет двести или даже больше. В любом случае до двухсотлетнего рубежа мой мозг сохранит активность, и я смогу накапливать знания, учиться и находить применение своей эрудиции — в том числе практическое. Может быть, потому мне и удалось первым установить контакт с вашим миром: у меня на это хватало и знаний, и времени. А ваши люди угасают, даже не достигнув семидесяти лет… У нас не царство Утопия. Мы его и не ищем; мы не оставляем попыток добиться еще большей продолжительности жизни. Наш мир едва вступил в пору расцвета — мы во многом новички. Наши ракеты летят в космос! Если даже снова начнется война, она лишь проредит ряды человечества, но всех не уничтожит… Конечно, наша планета далека от совершенства: мы пока не до конца избавились от болезней, но они не имеют ничего общего с хворями, мучившими людей столетие назад. От тех мы давно нашли лекарства. Вирусы продолжают мутировать, но мы держим процесс под контролем; наши лаборатории оснащены по последнему слову техники. Медицина — одна из авторитетнейших наук на нашей планете; на нее никогда не жалеют средств. Не знаю, случалось ли подобное в вашем мире, но у нас примерно сто лет назад конгресс отклонил ходатайство о выделении одного миллиона долларов на раковые исследования, хотя уже тогда было очевидно, что этих средств хватит, чтобы победить болезнь. Потом конгрессу пришлось не раз раскошелиться!.. Да, мы все еще несовершенны. Но наши недостатки — ничто по сравнению с вашими. Ваш мир заражен психопатией. ВКМ не снимает с общества смирительную рубашку, начиная с тысяча девятьсот пятидесятого года. Вы слишком задержались в отроческом возрасте. Правда, ваша организация все-таки отдает себе отчет в происходящем и пытается как-то исправить положение… Я занимаюсь телепатическими изысканиями; посредством их я и вышел на Уродца. Мне потребовалось целых три года, чтобы наладить с ним контакт — настолько тесный, чтобы донести до него нужные сведения. Это как раз и случилось несколько дней назад, а до того момента я неустанно процеживал его сознание, извлекая из его образных видений картину вашего мира… Повторяю: ВКМ необходимо уничтожить, иначе вы погибнете. Я сделаю для вас все, что в моих силах. Но если вы предполагаете, что я научу вас получать смертоносные лучи, то зря надеетесь: они вам не помогут. Механизм-передатчик, сконструированный вами, действует по принципу резонанса и одинаково хорошо работает в обеих системах, но не упускайте из виду главное: уже целое столетие наши миры следуют разным вероятностным программам, и уровень энтропии у них тоже разный. У вашего мира отличный от нашего энергопотенциал — миллиарды вольт разницы. Нам в свое время пришлось пересмотреть многие формулы, изменилось даже введенное Эйнштейном понятие массы-энергии. Но, как я уже говорил, в вашем мире все же можно сконструировать аппарат, производящий колебания определенной частоты; когда он будет завершен, я смогу слышать вас… Что касается Уродца — честно говоря, я не понимаю, почему утерян контакт с его сознанием. Он в состоянии воспринимать вероятности, и для этого ему не нужен никакой аппарат: его мозг содержит достаточно коллоидной субстанции. Этот дар был у него латентным с самого рождения, он ведь мутант, причем мутант необычный. Мы тоже пока до конца не разобрались в законах вероятностей. Здесь следует учитывать принцип неопределенности Гейзенберга, а когда мы переходим на уровень ядерной физики и начинаем вплотную заниматься генами, то видим, сколько еще неразрешенных вопросов стоит перед нами. Возможно, в случае с Уродцем мы наблюдаем сдвиг генов, может, он — своеобразный генный перекресток. Сам факт его зачатия — уже невероятность, но локус вероятия допускает алогичности. Так или иначе, но Уродец чувствует вероятности.

«Значит, все же не предвидение, — размышлял Йенг. — Но, судя по записям Ортеги, его видения не всегда соответствовали миру, о котором рассказывал ему Ван Бурен, — недаром же голос называет их „образными“. Другие вероятностные направления? Или все-таки — предвидения?»

— Запомните одно, — продолжал внушать голос с Омеги, — ядерный взрыв не так смертоносен, как вы себе воображаете. Не опасайтесь за Землю — она уцелеет. А пока существует сама планета, на ней сохранится и человечество, и цивилизация. Возможно, чтобы двинуться вперед, вам сначала придется сделать значительный скачок назад, но мы на это пошли — и, возможно, выиграли в главном: избавились от мнимых чудищ, наводящих ужас на человека в течение сотен тысяч лет. Промышленная революция могла практически немедленно избавить наше общество от преждевременного старения и многих недомоганий, например болезней сердца: их было нетрудно победить, если хорошенько постараться. Но никто не старался. Застойные привычки, доставшиеся обществу от прежних времен, не давали возможности развиваться. До девятьсот пятьдесят восьмого года не проводилось никаких серьезных исследований по мозговым кровоизлияниям. Изучение прогрессирующих микроинсультов явилось первым ударом по преждевременному одряхлению организма. Когда-то они заинтересовали Альвареса, но он признал их неизлечимыми. Нам же удалось с ними совладать… Запомните также, что перед тем как прийти к «свободе для», надо получить «свободу от». Как раз это — камень преткновения для серой массы. Если вспомнить времена Второй мировой войны, все охотно признавали, что наука сделала гигантский шаг вперед, что малая толика средств, затраченных на войну, вполне могла пойти на технологические изыскания, и затраты, несомненно, окупились бы. Но все ждали прецедента. Конгресс медлил, и все медлили… До тысяча девятьсот сорок первого года ядерные исследования носили случайный характер. Когда же явился прецедент, государствам ничего не оставалось, как начать изучение атома — или погибнуть… Сейчас ваш мир на пороге краха. Вам пора избавиться от ВКМ. Вы пытаетесь заделывать прорехи в дамбе, которые исчисляются уже тысячами. Разрушьте эту дамбу. Осуществите свой замысел. Пусть Бриден взорвет урановый реактор. ВКМ исчезнет с лица Земли — правда, вместе с некоторым количеством людей. ВКМ умрет, но само человечество выживет. Первоочередная, жизненно важная задача — разрушить ядерный реактор номер один. Пока вы этого не сделаете, все усилия обречены на провал. Для массового сознания ядерные реакторы — краеугольные камни, на которых зиждется власть Комитета. Лишившись символа, реальность станет уязвимой для атаки.

Голос смолк. Йенг сидел неподвижно, созерцая стоящий перед ним аппарат. Он пытался проницательным умом совместить услышанное с невообразимо сложными вероятностями, заложенными в его память. Мировое устройство — вещь непростая: колеблющиеся факторы воздействия, отклоняющиеся вероятности да еще всевозможные осложнения.

Он легонько потер лоб. У Йенга болела голова — несильной, ноющей болью. Он вдруг ощутил необъяснимое раздражение. Такие вычисления должны выполнять специальные машины, создать их вполне под силу современной инженерии. Разумеется, при ВКМ их конструировать никто не разрешит.

Итак, его мозг должен заменить такую машину. Но будучи человеком — и далеко не столетним, без знаний и опыта, присущих почтенному возрасту, — Йенг осознавал, что не может претендовать на непогрешимость. Малейшая оплошность памяти приведет к полному провалу.

Не мог он и переложить ответственность на подчиненных. После эмбарго ВКМ, ограничивающего передвижение, в распоряжении Йенга осталось не так много сведущих сотрудников. Искалеченная, почти парализованная организация должна была кое-как ковылять к намеченной цели. Если бы удалось выполнить программу-минимум — найти Бридена, проникнуть в реактор номер один и осуществить ядерный взрыв — тогда чаша весов, склоняющаяся к провалу, взлетела бы вверх, к успеху.

Интересно, разыскал ли уже доверенный человек Илзы в Сан-Франциско Джозефа Бридена?

Не разыскал. До Сан-Франциско Бриден не долетел.

Путешествуя на реактивном самолете со сверхзвуковой скоростью, не слишком любуешься пейзажем, и Бриден узнал, что достиг западного побережья, только когда на потолке зажглась предупредительная надпись. Он с трудом вспомнил, что, оказывается, передумал лететь в Нью-Йорк, но затруднился с объяснением почему. Понимая, что немедленная смена курса самолета вряд ли может быть абсолютно гарантирована, а особенно сейчас, во время отпуска (Бриден посвятил последние полчаса прослушиванию сводок новостей, откуда и узнал об охоте на неокультуралистов и международном эмбарго), он все же взял микрофон визора и запросил направление на Денвер. Лайнер описал в небе гигантскую дугу и стал набирать высоту, нацелившись на восток вместо запада. В конце концов он приземлился в аэропорту Денвера, в то время как в Сан-Франциско специальный агент Илзы Картер напрасно поджидал свою жертву.

Бриден нанял вертолет и тут же настроил связь, чтобы вызвать жену. Маргарет дома не оказалось, но автоответчик сообщил, что она скоро вернется. Тогда Бриден откинулся на спинку кресла и попытался определить, откуда взялось это странное помутнение разума. Полного расслабления, испытанного ночью, теперь как не бывало. От него осталось неясное и тревожное ощущение какой-то ошибки, упущения, слишком смутное, чтобы в нем разобраться.

Какой-то символ, или слово, или знак — но какой? Усилием воли Бриден прогнал эти мысли и с удовольствием представил, как отдохнет за неделю рядом с Маргарет. Заманчивая перспектива — так ему казалось, пока он не взглянул в глаза жены. Тогда его сознание заволокло туманом.

Возвращение происходило поэтапно, под воздействием постгипнотических команд. Время от времени Бриден ощущал проблески сознания и отмечал, что находится то в Миссури, то в Огайо, то в Пенсильвании, испытывая при этом настоятельную потребность застолбить следующий пункт пребывания и безотлагательно связаться с Маргарет посредством визора. Каждый такой этап был отдельным звеном пути, во время которого Бридену не требовалось ни думать, ни наблюдать. Ведомый гипнозом и специальным агентом, он в итоге добрался до секретного убежища.

Все, что произошло потом, не назовешь иначе как смутным и странным. От Бридена ничего не требовали. Его не понуждали к каким-либо действиям — лишь предлагали выслушать, уяснить и понять. Время для принятия решения еще не наступило. Словно во сне — а Бриден и вправду спал наяву — он безропотно следовал за кем-то по подземным коридорам и помещениям, слушал и наблюдал, не задавая вопросов, хотя почти все, что ему довелось там увидеть, было передано в наш мир с Омеги, то есть оказалось для Бридена совершенно новым. Он все еще находился во власти гипноза, интенсивность которого то ослабевала, то возрастала, в зависимости от требуемого эффекта. К нему вернулись утраченные обрывки воспоминаний: признания, сделанные Илзой Картер у нее на квартире, и смысл зодиакального знака. Но Бриден по-прежнему оставался лишь зрителем бурно разворачивающейся вокруг него деятельности. От него уже ничего не скрывали, это было очевидно. Напротив — и Йенг, и другие настойчиво втолковывали ему информацию о подпольной организации, об ее целях, задачах и этапах развития. Вместе с Йенгом он прослушал запись голоса, пришедшего с Омеги. Вместе с Илзой Картер он наблюдал, как Луису и Де Анце вводят успокоительное. Он видел Уродца — монстра, неподвижно покоящегося в резервуаре.

Тем временем голос с Омеги не умолкал, и Бриден слушал его в числе прочих. В какой-то мере ему все это даже нравилось. Никакой ответственности, не надо беспокоиться о пище, одежде и крыше над головой — только смотри и слушай. Он отвлеченно оценивал происходящее, а если новые знания и входили в противоречие с первоначальной психологической установкой, то тоже лишь отвлеченно. Но, пусть и неосознанно, некие внутренние процессы уже начали выстраивать остов решения, которое он в конце концов должен был принять. Когда явился подходящий случай, привычка сама выбрала для Бридена определенный тип поведения.

Йенг, погруженный в бесконечные вычисления, упустил из виду один из факторов. Он забыл, что Джозеф Бриден — человек неординарный. После долгих и кропотливых поисков организация остановила свой выбор на том, кто удовлетворял ее запросам с точки зрения психологических данных и социального статуса. Были и другие, впоследствии отвергнутые претенденты — тоже хранители на урановых реакторах и тоже легко поддающиеся прессингу. Но только у Бридена обнаружилось некое неучтенное свойство, не вполне поддающееся анализу, что-то вроде латентного позитивизма, пустякового je ne sais quoi,[2] неведомым образом ускользнувшее от цепких опытных глаз подпольных ищеек. Суть их донесений сводилась к трем пунктам:

Джозеф Бриден имеет доступ к ядерному реактору номер один;

Джозеф Бриден поддается психологической обработке;

Джозеф Бриден после принятия решения способен на весьма активные действия.

Не сразу, после долгой череды дней, Бриден стал ощущать, что в его мозгу зажглась искра, — ему даже подумалось, что она всегда тлела где-то в глубинах разума. Теперь же она разгоралась все ярче, и ее отблеск странным образом успокаивал его. Стоило Бридену сесть перед экраном визора в ожидании связи с регулятором, то есть с Маргарет, как где-то в сознании вспыхивала блестящая холодная точка, перебивая эмоции от появления жены. Впервые он убедился, что гипноблок действительно существует и что эта искра — часть его самого. Так человек, ни разу в жизни не открывавший глаз, все же чувствует изменение освещенности даже сквозь веки.

Бриден подверг свою личностную деформацию анализу и пришел к выводу, что гипноблок преодолим. Трижды пытался он вытащить себя из засосавшего его гипнотического болота, чтобы каждый раз опять вернуться обратно, потому что срок еще не пришел. Бриден продолжал ждать и слушать, в то время как в его мозгу происходили удивительные преобразования.

Тиски эмбарго, наложенного ВКМ, становились жестче день ото дня. Неокультуралисты, признанные безобидными фанатиками, под давлением перешли к открытому неповиновению. Было ли оно вызвано обычным протестом или за ним следовало различать более глубокие мотивы, сходные с теми, что двигали Йенгом и Илзой? Ни тот, ни другая этого не знали. Обоим было лишь известно, что тиски ограничений сжимаются, уменьшая численность сотрудников в их секретной штаб-квартире. Большинство членов организации вынуждены были ни на йоту не отступать от своих социальных ролей, не осмеливаясь выкраивать время на выполнение распоряжений Йенга. Таким образом, груз задач распределялся среди тех, кто остался в наличии, и вскоре в убежище уже катастрофически не хватало сотрудников.

Бриден сомнамбулически раскачивался, сидя на диванчике, когда к нему подошла Илза.

— Пойдем, Джо, — встряхнула она его. — Вставай, пошли со мной. Мы получили новое сообщение с Омеги.

Он медленно поднялся. Неожиданно между его разумом и той яркой искрой пробежал контакт. Бриден непроизвольно потянулся к стержню, прикрепленному к поясу Илзы, и выдернул его из зажима. Оружие упало, зазвенев об пол. Девушка отпрянула, вытаращив глаза на Бридена, но тот недвижно стоял и смотрел на нее невидящим взглядом, словно ожидая чего-то.

Илза нагнулась за стержнем, и Бриден ударил ее ребром ладони по затылку. Она беззвучно свалилась на пол и застыла у его ног. Бриден поднял девушку, положил ее на диван и подобрал стержень. Он понятия не имел, как пользоваться им, но сейчас это не имело значения: Бриденом управляло нечто, превосходящее логику, — или наоборот, Бриден сам управлял им. Теперь предстояло выбрать правильную сторону.

Бриден подошел к гладкой стене помещения. Ему ни разу не доводилось иметь дело со здешними замками, но он ловко и быстро провел рукой над замаскированным фотоэлементом — и дверь открылась. Рядовой сотрудник, стоявший за ней, немедленно подтвердил свой ничтожно низкий статус тем, что рухнул под напором беззвучного опаляющего залпа смертоносного стержня. Бриден никогда не пользовался таким оружием, однако сумел с ним справиться.

Он вышел в соседнее помещение, прошагал по коридору и открыл еще одну дверь. Продвинувшись на два стремительных шага, Бриден понял, что он на верном пути. Разряд, выпущенный другим охранником, не задел его, зато Бридена оружие не подвело.

Потом он наткнулся на одурманенных Де Анцу и Луиса. В углу комнаты стоял шкафчик. Бриден распахнул дверцы и обшарил взглядом полки с расставленными рядами препаратов. Выбрав одну из бутылочек, он нашел шприц для подкожных инъекций и вытащил его из стерильной упаковки. Затем проворно — впервые в жизни — он ввел обоим пленникам нейтрализующее средство.

— Пошли отсюда, — сказал им Бриден, когда оба очнулись.

Все вместе двинулись обратно тем же путем. Де Анце не терпелось расспросить Бридена, Луис же не проронил ни слова. Они взяли оружие убитых охранников, и Бриден объяснил спутникам, как оно работает. Он предложил:

— Давайте сначала убьем Йенга. Нельзя позволить ему сбежать — даже для ВКМ будет непросто выйти на его след. Пойдемте же.

— А что, черт возьми, здесь происходит? — тупо спросил Де Анца.

— Тише. Пошли.

Луис, повертев в руках оружие, нахмурился и исподлобья посмотрел на брата. Вид у него был озадаченный.

— Джо, — нерешительно произнес он, — эта штука… может убивать?

— Да, сейчас может. Может и парализовать, если пожелаешь.

— Как?

Бриден нетерпеливо, двумя быстрыми движениями показал ему.

— Пошли, — кивнул он на одну из стен.

Прямой коридор привел их в просторное помещение, где находился Йенг. Там же, в резервуаре, неподвижно покоился Уродец, а рядом стоял аппарат, собранный Ортегой, и оттуда доносился все тот же внятный голос.

Йенг что-то обсуждал с инженером. Бриден едва шевельнул смертоносным стержнем, и помощник Йенга упал замертво, а сам Йенг стремительно обернулся во вращающемся кресле. Голос из-за его спины обращался в пространство, но никто уже его не слушал. Йенг положил руки на колени и уставился на Джозефа Бридена.

— Выходит, мы проиграли, — спокойно заключил он. — Мы так и не смогли вас убедить.

— Убедить в чем?

— В том, что мы занимаемся правильным и нужным делом.

Бриден через плечо обратился к Де Анце:

— Майк, отступи немного назад. Теперь держи его на прицеле. Ты понял? Если он чуть двинется, стреляй не раздумывая.

Затем он обернулся так стремительно, что Луис Бриден не успел совершить задуманное.

— Брось оружие, Луис, — произнес Джозеф Бриден, — или я убью тебя.

Луис не спешил выполнить его требование.

— Подожди, Джо, — сказал он. — Ответь мне на один вопрос: ты собираешься убить и Уродца?

Де Анца, не сводя глаз с человека под прицелом, вопросительно хмыкнул.

— Разумеется, — ответил Бриден. — Впрочем… что успела рассказать тебе Илза Картер?

— Почти ничего. Я узнал… из других источников.

— Только что ты пытался оглушить меня. Майк, следи за Йенгом.

— Да, — признался Луис. — Видишь ли, я… Ты согласен выслушать?

— Пока я не вижу… — начал Бриден и смешался. — Я пока не решил, убивать тебя или нет. Я все это предполагал, но…

— Я телепатически связан с сознанием Уродца. Я теперь знаю, возможно, гораздо больше, чем ты, если только у нас с тобой не одна и та же мутация, Джо.

— Я вовсе не мутант… — произнес Бриден.

Слова застряли у него в горле, поскольку неожиданная мысль озарила его разум нестерпимо ярким сиянием, и ее блеск заставил Бридена засомневаться. Потом вспышка угасла, и он нерешительно произнес:

— Но… что же это? Что это такое? Я ведь сам избавился от гипноза… И я точно знал, что нужно сделать?

Тем временем внутренний голос напомнил Бридену о тех незначительных мелочах, которые ему пока не удалось привести к общему знаменателю. Что хотел сказать ему доктор перед тем, как умереть? Подозревал ли Спрингфилд о чем-то большем, чем обычный гипноз? Об измененных генах родителей Бридена… А сам Бриден ни разу не усомнился, когда его уверяли, что сам он, безусловно, избежал мутации…

— Пожалуй, я знаю ответ, Джо, — сказал Луис. — Среди вероятностей существует мир, где инстинкт стал доминантой, — он и управляет разумом, и формирует его. Так вот, инстинкт… в том мире это слово обозначает все, что может произойти с живым организмом. Неадекватного, я имею в виду, выходящего за рамки обычных тропизмов и таксисов,[3] встречающихся в животном и растительном мире. Но…

— Ты говоришь обо мне? — обеспокоенно перебил его Бриден.

— В общем, да. У нас подобные явления ни разу не встречались, но скрытые факторы налицо. Ты все-таки мутант, Джо, хоть и латентный, — точнее, был латентным до настоящего момента.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю — я догадываюсь. Зато у меня есть данные, позволяющие предположить нечто, еще абсолютно никому не известное. Я повидал другие миры…

Йенг смотрел и слушал. Его круглое лицо оставалось бесстрастным, а глаза ярко блестели. Де Анца, впившись пальцами в оружейный ствол, удерживал Йенга на мушке с тупым и ошалелым видом. Бриден, крепко сжимая огнемет, почти умоляюще поторопил брата:

— Ну же, Луис. Если это лишь инстинкт…

— На самом деле все это намного тоньше, неуловимее — своего рода высшее знание, происходящее из чувственных ощущений, не всплывающих на поверхность сознания. Те, кто живет в мире с подобной доминантой, знакомы с этим, но не досконально. Назови его ясновидением, предвидением, психокинетической дедукцией или… Я не знаю, Джо! Чем бы оно ни было, некое воздействие заставило его доминировать в твоей психике. Может, гипноз или нервные перегрузки. Все, что я могу сказать: ты хотел этого — и получил. Но самое главное теперь — как ты этим распорядишься.

Бриден, обращаясь главным образом к самому себе, произнес:

— Я и так знал, что надо делать… И сейчас знаю.

Он направил стержень на Луиса, но тот поспешно возразил:

— Обычный инстинкт самосохранения. Как насчет другого аспекта — сохранения вида? Разве ты решишь проблему, если убьешь меня?

— Говори, Луис, — поторопил Бриден. — И будь краток.

Луис бросил оружие на пол, затем отступил на шаг и прислонился к стене.

— Йенг, — позвал он, — послушайте и вы тоже. Я знаю о том, чего вы желаете достичь, гораздо больше, чем вы сами. Уродец многое видит и понимает, но у него не хватает опыта отобразить это наглядно. Пока я находился здесь в бессознательном состоянии, я все время был в контакте с его разумом, с его воспоминаниями и видениями. В их числе видения Омеги и многих других миров. Например, того, где доминируют инстинкты, — должен признаться, весьма процветающего. Но секрет их успеха — в контроле над евгеникой. Были и миры, раздираемые распрями, погруженные в нирвану или в полное небытие. Я не знаю, сколько их; некоторые так далеко, что невозможно ясно разглядеть. А за ними наверняка есть еще, и еще. Но… Так вот: я — мутант, и Уродец — мутант. Он ведь никогда раньше не общался с себе подобными?

— С вашим братом, — ответил Йенг. — Если считать его мутантом.

— Вероятно, Джо не силен в телепатии, — предположил Луис. — Зато у меня явные задатки. Все это время, пока вы удерживали меня под воздействием наркотиков, я был тесно связан с разумом Уродца и могу сказать, что повергло его в такой шок. На него напал отец. Ортегу вывели из себя слова собственного сына. Уродец способен воспринимать планы вероятностей. Он не может перенестись в прошлое или будущее, зато видит места пересечений вероятностной прямой с другими мирами, параллельными линии настоящего времени. На одной из таких прямых Земли не существует: ее разрушила цепная реакция.

По подземному помещению пробежала легкая волна паники. Луис меж тем продолжал:

— Линия прошлого сплошь и рядом пересечена такими вероятностями. При любом кризисе возникает своего рода развилка, и в результате получается не одно, а два вероятных будущих. Многие уже настолько отдалились, что их невозможно уловить — ни Уродцу с его психозрением, ни Ван Бурену с построенным на Омеге аппаратом межвероятностного проникновения. Впрочем, некоторые еще различимы. Примерно столетие назад линия времени вся состояла из таких перепутий. Одни вели к войне, другие — к миру. Вариант, схожий с нашим, предполагал переход полномочий на год к ООН, в то время как Соединенные Штаты вели пропаганду на территориях русского протектората. Но и этот вариант распался на вероятности: согласно одной, мы завоевали Россию, по другой — она сама покорила мир. Последняя из возможностей тоже дает раскол: в одном настоящем Советы правят до сих пор, в другом — нарастающая волна мистицизма и скрытого сопротивления со стороны Индии и Китая подорвала диктат русских изнутри… Только в двух мирах ВКМ сосредоточил власть у себя: в мире Альфа и… назовем его Бетой. Он ближе всего к нам: расхождение произошло около десяти лет назад, и Бета не успела слишком удалиться. Как раз в тот момент на Бете произошла неизвестная вирусная мутация, и там тоже не оказалось необходимых условий для исследовательской работы. Сейчас Бета вымирает… — Луис сделал паузу и потом спокойно закончил: — От чумы. Потому что принимать меры было слишком поздно.

Речь Луиса прошла мимо ушей Де Анцы: он смотрел и слушал, не воспринимая смысла. Но Бриден и Йенг не пропустили ни слова. Йенг сказал:

— В одном из миров цепная реакция привела к всеобщей гибели. А Ван Бурен утверждает, что этого не могло быть.

— Ван Бурен использует механический сканер, а сознание Уродца охватывает более широкие сферы. Он может продвинуться гораздо дальше по линиям вероятностей. Ван Бурен еще не все знает, а я видел тот мир посредством разума Уродца… — Луис обернулся к брату: — Джо, выслушай меня. Мы можем связаться с Ван Буреном, я знаю способ. Я почерпнул эти сведения от Уродца. Йенг не мог добыть их, потому что термины, используемые Ван Буреном, условны и переданы в устной форме. Но я-то видел аппарат, собранный Ван Буреном, видел глазами Уродца. Нам не хватает одной детали. Мы не можем получить эту электронную плату без радиоизотопа, но она нам и не нужна. Ван Бурен использовал такую плату, поскольку у него не было трудностей с материалом, но есть и другая схема, не столь продуктивная, более сложная, — она была ему ни к чему. А нам придется ее применить. Я расскажу инженеру, как сконструировать подходящую деталь. По крайней мере, смогу описать в общих чертах.

— Инженеру? — спросил Йенг, посмотрев на тело, распростертое на полу.

— Де Анца поможет. Или ты, Джо. Но… сперва ты должен сделать выбор. Я свой уже сделал. В нашем мире я сам всегда был уродцем, теперь я это понимаю. Я никогда не знал свободы — интеллектуальной, разумеется, — потому и тупел без дела, и играл в детские игрушки. Да и ты тоже. Что такое охрана Первого реактора? Это сохранение статус-кво. Но я увидел на примере Беты, каков результат его нарушения!

Бриден по-прежнему держал его под прицелом.

— Взрыв ядерного реактора будет означать… может означать гибель для всей планеты.

— Это произошло лишь однажды и в другой реальности. Почему же все другие планы вероятностей не постигла та же судьба? Почему такого не случилось с Омегой, где не один год пытались укротить атомную энергию? Что скажет твоя интуиция?

— Мне думается, — вдруг вмешался Йенг, — что ваш брат должен выбрать между двумя направлениями: самосохранением и сохранением всего человечества. Выбрав первое, он убьет меня — и вас, Луис. Если же он решится на второе…

— Он решится, — перебил его Луис, — если только его способность похожа на ту, что управляет увиденным мной неизвестным миром. Такой инстинкт никогда не смог бы стать доминантным и привести к процветанию, если бы не способствовал вечному сохранению человеческого рода.

— Луис, — обратился к нему Бриден, — удалось ли им на Омеге окончательно победить рак?

— Там я не встретил подобных случаев, — ответил тот, — хотя они, в общем, подходят под мою специфику. Не берусь утверждать наверняка, но, судя по развитости медицинских технологий, которые я наблюдал через разум Уродца, думаю, что удалось.

— Джо! — вдруг вскричал Де Анца. — Чего они от тебя добиваются?!

Ему никто не ответил. Возможно, психологическая установка заставила Майка Де Анцу целиться в Йенга: все же в этом мире, в состоянии статус-кво, Де Анца чувствовал себя на месте, и его разум закостенел, хотя Майк и был моложе Луиса и Джозефа Бриденов.

Скорее всего, первоначальная установка и побудила его попытаться устранить Филиппа Йенга. Зато инстинкт, проснувшийся в Бридене, не дал ему вмешаться, когда он спиной почувствовал приближение Илзы Картер. Она бесшумно вошла в помещение, и мощный залп ее оружия расплавил мозг Майка Де Анцы.

Наперерез ее выстрелу из огнемета Бридена вырвался луч — не смертоносный, а лишь парализующий. Он коснулся руки, в которой Илза сжимала оружие, и металлический стержень ударился об пол с мелодичным звоном, перекрывающим глухой стук от осевшего тела Де Анцы. Девушка удивленно оглядела компанию, потирая онемевшее запястье.

— Подожди, Илза, — поспешно произнес Бриден. — И ты, Луис. Я решился. Ведь я не помешал убить Майка, так?

— Но ты же не видел меня, — возразила Илза. — Ты стоял ко мне спиной.

— Мне не обязательно было видеть: я запомнил силу своего парализующего удара. И я прекрасно знал, когда ты очнешься и что потом предпримешь. Я мог выдать, но… инстинкт, наверное. Вот он и пригодился. Но и Майка я тоже… ценил. Ему повезло больше, чем нам: не придется глядеть на последствия грядущей реорганизации.

Йенг сохранял невозмутимость. Луис спросил:

— Значит, все же человечество?

— Не знаю, — ответил Бриден. — Честно — не знаю. Возможно, дело в бессознательной установке, которую мне внушали все последние месяцы, в повторяющихся снах — тебе о них ничего не известно. Неожиданно для себя я обнаружил, что оказался по другую сторону. Моя работа никогда не значила для меня столько, сколько я о ней воображал. Мне ни разу не предоставлялась возможность…

— Обскакать меня? — улыбнулся Луис.

— Да, — вымолвил Бриден. — Вот она, истина.

— Мне тоже хотелось кое-кого перегнать, — кивнул ему Луис. — Человека, которого я считал невозможным в реальности. Того, кем я мог бы стать в других обстоятельствах, обладая интеллектуальной свободой. Возможно, и сейчас я способен осуществить кое-что из задуманного, хотя, боюсь, по большей части я уже бесполезен, даже если мы сумеем продлить жизнь и я проживу двести лет. Вперед, Джо, постарайся обскакать меня и — удачи! А я попробую перегнать того, кем я мог стать…

Взгляд Луиса остановился на аппарате позади Йенга.

— Джон Ван Бурен, — сказал он, — если бы я родился на Омеге или если бы прошлое этого мира было иным…

Бриден скосил глаза на тело Де Анцы.

— Интеллект и инстинкт, или как там его… — произнес он. — А чувства? Времени не остается. Надо найти способ связаться с Ван Буреном. Луис, что за приспособление ты собирался описать?

Они принялись за работу.

Вскоре цель была достигнута. Языковые барьеры могут препятствовать устному общению между культурами, но помог зрительный контакт, поскольку Луис использовал разум Уродца как библиотеку. Ван Бурену по-прежнему не удавалось проникнуть в сознание испытавшего шок мутанта, зато Луис сумел прочитать воспоминания Уродца, которые явились своего рода справочным материалом. Что касается аппарата двустороннего сообщения, то Джозеф Бриден был достаточно грамотным специалистом и разобрался в схемах и пояснениях, продиктованных Луисом. Итак, в конце концов…

Сообщение было налажено, и разговор между Омегой и Альфой состоялся.

— Итак, условно говоря, ваш мир — Альфа, — заключил Ван Бурен, — а наш — Омега. Они разошлись около ста лет назад. Несомненно, существует неисчислимое множество вариантов развития Земли, но только два из них похожи на Альфу, то есть на ваш мир. Бета отклонилась в другом направлении десять лет назад, когда вышла из-под контроля вирусная мутация. Я не могу связаться с ними, потому что у них нет своего Уродца, с которым можно было бы наладить первоначальный контакт. А есть еще вариант Гамма, отошедший от вашего тридцать пять лет назад, когда уран в реакторе неожиданно достиг критической массы.

— Я видел, — подтвердил Луис.

Йенг подался вперед и спросил:

— Значит, та Земля была уничтожена цепной реакцией?

— О нет. Гамма прекрасно сохранилась. Урановый реактор может взорваться без серьезного ущерба для планеты. Радиус поражения на Гамме составил около ста миль, не больше. Существенно, что за аварией последовал социальный взрыв: различные оппозиционные группы типа нео-культуралистов — подобные были и на Гамме — перешли к мятежу. Прежде могущество ВКМ удерживалось за счет сохранения статус-кво — надежности ядерных реакторов. Люди обычно ожидают защиты от облеченного властью полицейского, но если тот будет пренебрегать использованием оружия или, еще хуже, обратит его против беззащитных граждан… В общем, Гамма погрузилась в хаос, а потом и в анархию. ВКМ пытался бороться за существование и проиграл. В силу вступили волчьи законы. В руках у ВКМ до того были и моральное преимущество, и средства уничтожения, но первое было утрачено после взрыва ядерного реактора, а оружие смастерить не так уж сложно. Все повторилось — атомная бойня, децентрализация (как давным-давно на нашей планете), затем бактериологические войны. Сейчас Гамма понемногу возрождается — времени у них предостаточно. Им уже удалось значительно увеличить продолжительность жизни, поэтому исследователям теперь будет намного легче использовать практический опыт, накопленный, вполне возможно, за сотни лет.

— Они умеют излечивать рак? — спросил Бриден.

— Частично. Он, видите ли, тоже мутирует. У нас…

— У вас есть против него средство?

— Да. Наши мутирующие штаммы, так или иначе, сходны с вашими.

Луис поспешно задал Ван Бурену несколько вопросов и погрузился в сосредоточенную задумчивость.

— Нам это вполне по силам, — наконец вымолвил он.

— Рак излечим, — подтвердил его слова Ван Бурен. — При достаточных затратах и с грамотными специалистами вы сравнительно быстро с ним совладаете.

— Не торопись, Джо, — предостерег Луис. — На успех пока надеяться рано. Я сказал «по силам», что не значит — «немедленно».

— Почему?

— Время плюс оборудование. Пенициллин выращивают не один месяц, а еще потребуются мощности и аппаратура — лазер, ультрафиолет и так далее. Инсулин лечит диабет, но нужен целый промышленный комплекс для получения этого средства из поджелудочных желез забитого скота. Послушай, Омега опережает нас более чем на сотню лет — у нее было достаточно времени и ресурсов на подобные эксперименты. Есть ресурсы и у ВКМ, но Комитет никогда не даст разрешение на исследования; я считаю, что он практически отжил свое. Исследования подразумевают стабильность.

— Но ВКМ обеспечивает стабильность, — задумчиво заметил Бриден.

Йенг недобро глянул на него и спросил:

— Неужели?

— Волшебная палочка помогает в том случае, — вмешался Луис, — когда она у тебя в руках. Мы способны победить рак, но лекарство, подсказанное Ван Буреном, бессильно, пока мы не получим его здесь.

Все замолчали.

— Ван Бурен, вы сказали, что какая-то Земля была все же разрушена цепной реакцией, — вспомнил Йенг. — Что это за история?

— С тех пор, как вы мне сказали, я все раздумываю над тем случаем. Раньше я не рассматривал подобной вероятности. Впрочем…

Его перебил Луис, и они затеяли технический спор, который помог выявить одно важное обстоятельство.

— Уверен, дело как раз в этом, — заявил Ван Бурен. — В некоторых вероятностных вариантах земного развития людям удалось создать искусственные радиоэлементы — разумеется, помимо многочисленных известных изотопов урана. Например, я видел, что в одном из миров — правильно, Луис? — специалисты работали с радиоэлементами, которые нам на Омеге получить не удалось. По-видимому, на той погибшей Земле они и создали такой элемент — настолько мощный и неустойчивый, что цепная реакция вполне могла обратить их мир в прах. И обратила. На Омеге же мы постоянно имеем дело с радиоактивными элементами, знакомыми и вам; их надежность не вызывает сомнений. Взрыв на Первом реакторе наделает много шума — но не больше, чем нужно для ниспровержения ВКМ.

— Если только мне удастся проникнуть в реактор, — вмешался Бриден.

Луис изучающе поглядел на него.

— У тебя в руках новое оружие, Джо. Подключи свой инстинкт, или сверхлогику — или не знаю, как это назвать. Мотив у тебя налицо, энергии хватает. Все должно получиться. Ты интуитивно почувствуешь уже на месте, как это осуществить.

— Да, — согласился Бриден, — наверняка почувствую. Но как быть с физическими барьерами? Я ведь не супермен.

— Ван Бурен, вы могли бы взорвать Первый реактор из своего мира? — спросила Илза.

— Да, мог бы, — ответил тот. — Но тогда обеим нашим планетам конец. Именно поэтому я не могу посетить ваш мир, а вы — мой. Я уже говорил, что энергетические потенциалы наших континуумов слишком различны. Если открыть канал, они сравняются, а перепад напряжений там огромен. Энергия из континуума с более высоким вольтажом немедленно перетечет туда, где напряжение ниже, и в момент их соединения не останется ни Альфы, ни Омеги. Даже разница в несколько вольт вызовет сильный взрыв, выплеска энергии хватит, чтоб вызвать серьезный переполох. А между нами разница куда больше, чем несколько вольт. Мне кажется, теперь все зависит от Джозефа Бридена.

Бриден посмотрел на часы.

Для гипноза больше не было необходимости. Обнаруженная Бриденом в себе рецессивная способность стала доминантой и направляла его. Искра, зажегшаяся в разуме, — непогрешимый инстинкт, который помог Бридену пройти психологические тесты.

Это оказалось непросто. Изнурительно. Пока доктор Хоуг с помощниками занимался им, Бриден неотступно думал о Каролине Коул. Неужели та часть сна сбудется? Но он не сможет застрелить Каролину — у него нет оружия. Тем не менее ее придется как-то устранить.

На вопросы теста Бриден реагировал машинально, интуитивно.

— Почему вы вынули руку из инъекционной камеры до того, как вам было введено лекарство?

— Я просто отдернул, потому что почувствовал укол.

Он заранее знал, что такой ответ — самый верный. Хоуг посовещался с медиками.

— Самовнушение? Все же анестетик вводится кожным бустером. Он, видимо, ожидал прикосновения иглы… Не боль, нет — просто тактильное ощущение…

Маргарет. Теперь они борются сообща, на одной стороне, и, наверное, так и должно было произойти. Бриден не встретился с женой: он сразу вылетел в Нью-Йорк, а прямо оттуда — на остров, где расположен подземный зиккурат, эта чудовищная сокровищница. Под ногами по-прежнему молчаливо и тяжко пульсировал Он. Ядерный реактор номер один.

Бриден еще не притронулся к демпферам, но, уверенно проходя череду тестов, он ощущал, что энергетический уровень приближается к критической массе. Неуловимо — ни один из приборов не зафиксировал бы изменений. Но стоило Бридену подойти вплотную…

Стучит! Преодолев гипноблок между разумом и дремлющим монстром, в мозг Бридена вторглось это ирреальное ощущение. Пульсирует!

Неожиданно и внезапно он осознал, что к нему обращается доктор Хоуг:

— Что ж, Бриден, закончим на этом. Заступайте.

— Summa cum laude?[4] — улыбнулся тот.

— Ага, — ответил Хоуг. — И поторопитесь, не то опоздаете.

Он откинулся на спинку стула, а Бриден, кивнув остальным членам комиссии, встал и вышел из кабинета. Пройдя по слепому коридору, он вошел в лифт и нажал на рычаг. Его мозг стремительно развертывал программу действий, ничего конкретно не планируя — лучше положиться на интуицию, — а просто оценивая шансы. Бридену не терпелось узнать, куда же направит его инстинкт, это безотказное средство, а по сути — мутация его организма. А Кэрри? Не хотелось бы убивать ее, как уже пришлось поступить с Де Анцей. Но ведь она нисколько не лучше Майка — человек без фантазии, грамотно справляющийся с рутинной работой… Такому никогда не доверишь разработку и претворение в жизнь новых идей. Она закостенела, она всем довольна. То, что она занимается ядерной физикой, не означает наличия воображения — нынешнее состояние этой науки исключает всякий риск. Впрочем, риска везде хватает…

Его инстинкт подал тревожный сигнал: лифт двигался не вниз, а вверх. Пальцы Бридена непроизвольно забегали по панели управления, беспорядочно переключая контакты, отсоединяя и втыкая куда попало проводки…

Неожиданно инстинкт дал сбой. Панель отъехала в сторону, и Бриден опять увидел перед собой голый слепой коридор. Настороженно озираясь, он медленно углубился в него.

Его ждал вертолет. Дверца за ним захлопнулась, и, пока аппарат набирал высоту, Бриден стоял в кабине и ждал, прислушиваясь к голосу совершенно нового инстинкта.

«Доктор Хоуг что-то заподозрил. Результаты тестов вызвали подозрения и у членов комиссии. Не все, но тем не менее. Перехитрить их не было никакой возможности — решительно никакой. Игра проиграна. Они очень ловко выманили тебя из зиккурата. С того момента, как ты вошел в кабинет доктора Хоуга, путь к урановому реактору был для тебя перекрыт и заказан. Они приняли меры предосторожности. Если бы ты прошел проверку — но ты же ее не прошел. Инстинкт не всемогущ. Этот мир зиждется на разуме, а не на инстинктах. Когда ты восстаешь против непомерной силы, ты неминуемо проигрываешь… Теперь ты под подозрением. Тебя больше не допустят на остров. Тобой займутся, перепроверят — и заставят говорить. Под действием наркотиков ты все расскажешь, и тебе не поможет твой инстинкт, или как еще назвать твой сумасбродный талант. ВКМ всегда одерживает верх, поэтому логичнее пойти на компромисс. Успех подпольного движения целиком зависел от тебя, а ты все провалил. Значит, будущее остается за ВКМ. Выбери компромисс: он сохранит жизнь тебе, Маргарет и вашему ребенку. В Комитете тебя допросят, дознаются правды — и вылечат. Они будут обрабатывать тебя, пока ты не станешь окончательно лоялен к ним. В вероятностном мире, где правит инстинкт или нечто ему подобное, возведенный тамошней евгеникой в средство формирования расы и облика планеты в целом, — там бы ты чувствовал себя на месте. Но только не здесь — не на Альфе. Ты выделяешься среди прочих, ты урод, опасный элемент, подлежащий уничтожению. Твой… инстинкт подсказывает единственно правильный ответ: на данный момент ему лучше снова превратиться из доминантного в рецессивный».

И инстинкт Бридена вновь вернулся к рецессивности. Он утратил былую уверенность и теперь оперировал логическими схемами единственной вероятности.

Через час голос Ван Бурена из динамика возвестил:

— Его схватили. Сейчас начался допрос в Верховном суде. Бриден под наркотическим гипнозом.

Илза, Йенг и Луис Бриден молча слушали. За их спинами в резервуаре неподвижно застыл Уродец. Илза встала и стала прохаживаться туда-сюда. Потом она воскликнула:

— Надо что-то делать!..

Йенг возразил:

— Пока уран в реакторах не достигнет критической массы, у нас нет особых надежд на завершение операции. Предлагаю всем ненадолго рассеяться и затаиться.

— А если атаковать зиккурат — это самоубийство?.. — задумчиво спросила Илза.

— Сами знаете, что толку не будет, — заметил Луис. — Самолет засекут и собьют. К тому же удар по зиккурату не нанесет строению никакого вреда. Разве вы забыли, как он спроектирован?

— Мои вычисления завершены, — констатировал Йенг. — Пока не появятся новые данные. План «Зет-пятнадцать» готов к осуществлению, но он изначально зависел от взрыва реактора. Все ячейки организации ждут указаний — на победу они не рассчитывают, но могли бы пробудить анархические настроения. Увы, у Бридена ничего не вышло…

Все затихли. Ван Бурен меж тем сообщил:

— ВКМ удалось развязать ему язык. Под гипнозом устоять трудно.

— А что же его инстинкт? — резко спросила Илза. — Неужели он не приказал Бридену молчать?

— Инстинкт, предвидение или сверхлогика может оказаться мудрее всех нас, — произнес Йенг.

Девушка направилась к двери.

— Я хотя бы попытаюсь, — бросила она. — Что еще остается делать?

— У тебя есть бомбы? — поинтересовался Йенг. — Что ж… Впрочем, это пустое.

— Ты сдаешься?

— Нет, — ответил тибетец с терпеливым спокойствием.

Луис обратился к Ван Бурену:

— А вы видите какой-то выход? Можно сделать хоть что-нибудь?

— Простите, — ответил тот, — но ваш мир одержим психопатией. Очевидно, что психиатрический больной никогда не излечивается сам — лечение должно осуществляться извне. Но я не могу попасть в ваш мир, и наше оружие в вашем континууме недейственно.

— Тогда откройте канал между Альфой и Омегой! — сердито выкрикнула Илза. — Лучше пусть планета погибнет, чем отправится по пути Гаммы.

— Но при этом и мой мир погибнет, — возразил Ван Бурен.

— Тогда… откройте канал между нами и Гаммой, — предложила Илза. — Наша планета все равно уже пропала, так или иначе. Никто нас не вылечит — ни вы, ни мы сами…

— Ван Бурен! — отрывисто подхватил Луис. — Что скажете на это? Вы можете устранить разрыв между Альфой и Гаммой?

— Да.

— С любой точки на вашей Земле?

— Да.

— А какова разность потенциалов между Альфой и Гаммой?

— Для безопасности явно недостаточна. Варианты разошлись тридцать пять лет назад.

— А разность потенциалов между нашим миром и Бетой? — вкрадчиво поинтересовался Йенг. — Дивергенция произошла всего десять лет назад.

— Около двух вольт, — донесся голос с Омеги. — Сносный баланс сохранился благодаря некоторым стабилизирующим факторам. Да, именно я могу уравнять потенциал вашей Земли, то есть Альфы, с потенциалом Беты и вызвать серьезную заваруху. Не такую опасную, чтоб уничтожить всю планету или даже остров, а лишь…

— Закоротить энергопотенциалы ядерного реактора номер один и некой точки на Бете, — подхватил Луис. — И тогда что?

— Тогда критической массы все еще достигнуть не удастся, — ответил Ван Бурен. — Зато выйдет из строя управление реактором — вот это сработает! К тому же это безопасно — пострадает лишь запретная зона вокруг острова. Прекрасно. Мне нужен примерно час. Йенг, продолжайте ваши расчеты. Я приступаю.

Стучит!

Сердцебиение чудовища глухо отдавалось во всем подземном зиккурате, никому не заметное и не зарегистрированное приборами.

Каролина Коул и ее новый коллега играли в шахматы, время от времени поглядывая на датчики, которые не показывали ничего необычного. Это происходило на Альфе.

На Бете незримо свирепствовали микробные и вирусные мутанты. Они изнуряли мир, и без того все глубже впадающий в хаос, в то время как ВКМ бессильно натягивал поводья, рассыпающиеся в руках.

На Омеге Ван Бурен на скорую руку собирал свой аппарат.

На Альфе, в Верховном суде, лучшие специалисты ВКМ допрашивали Джозефа Бридена и уже запускали выверенный полицейский механизм для безотлагательных мер против подпольщиков.

А в зиккурате затаился монстр, похожий на раковую опухоль — некогда доброкачественную, но за сотню лет обратившуюся в злокачественную саркому. Он напоминал также два новообразования в теле Маргарет Бриден: одно, дарующее жизнь, — в матке, другое, латентное и рождающее метастазы, — в ее крови. Психопатический, ничего не подозревающий мир замер в ожидании, пока Ван Бурен приготовит свою электрошоковую терапию. Пациент не может излечиться сам, но шок извне…

Последний штрих — и Ван Бурен открыл канал между Альфой и Омегой. Энергопотенциалы двух вероятностных континуумов, отныне не отделенных друг от друга, встретились и уравнялись. Всего два вольта разницы — но этого было достаточно, чтобы довести уран в первом реакторе до критической массы.

Уродец в резервуаре разинул рот и вскрикнул.

Полтора месяца спустя Луис Бриден сидел у передатчика и беседовал с Ван Буреном. Организация, как никогда ранее, нуждалась в рекомендациях с Омеги. Слишком много последовало изменений — больше, чем они предполагали. Но Ван Бурен казался невозмутимым.

— Все идет по плану, — успокоил он. — Для сравнения у нас имеется еще один вероятностный мир. Вы говорите, что подступает бактериологическая война, — это нормальный ход развития.

— Надеюсь, мы выживем, — заметил Луис.

— Многие выживут, да. А беды и невзгоды… можно перенести.

— Ортега не перенес.

— Но ведь вы все же нашли средство против нового вируса ринита, — возразил Ван Бурен. — И вы бы вылечили его, будь он жив. А теперь поможете остальным.

Он сказал правду. Кто-то умирал, а кто-то выживал, иногда совершенно непредсказуемо. Уродец не только выжил, но и поправился, вышел из коматозного ступора и обрел здравый ум. Он каким-то образом ощутил или угадал ядерный взрыв на острове и рассудил, что эта планета не погибнет от цепной реакции. Гибель постигла другую Землю, где, очевидно, использовали другой, искусственный и неустойчивый элемент или изотоп. Итак, Уродец излечился и охотно помогал в делах, хотя по-прежнему не мог выйти из своего резервуара.

Тем не менее Ортега пал жертвой мутировавшего вируса ринита, а весь мир к тому времени поглотили хаос и анархия. С момента децентрализации прошла не одна неделя. ВКМ теперь был одной из немногочисленных группировок, отстаивавших право на власть. В их борьбу вплетались усилия подпольщиков, пока еще разрозненные, но ловко поворачивающие калейдоскоп событий, едва намечалась тенденция к установлению неверной картины.

Илза Картер выжила и активно участвовала в деятельности организации. И Джозеф Бриден остался жив: в общей суматохе было нетрудно организовать его побег из заточения из-под носа растерянного ВКМ. Он тоже оказался полезен общему делу — он искал новые сферы применения своих способностей, хотя на полную самореализацию мог рассчитывать только после окончания войн. Выжила и Маргарет — в уединении, среди Скалистых гор, она нянчила дочурку, которая не обнаруживала никаких признаков болезни или мутации.

Шоковая терапия помогла. Вероятно, пациент уже достиг стадии наркосинтеза пентотала, то есть испытывал катарсис.

— Я сейчас как раз работаю над увеличением продолжительности жизни, — сообщил Луис. — У нас пока не хватает оборудования, но со временем оно появится. Как бы там ни было, главная задача на данный момент — найти защиту от приближающейся биологической атаки.

— Наблюдение за другими вероятностными мирами поможет вам, — повторил Ван Бурен.

Луис, глядя на хитросплетение проводков в передатчике, кивнул и вновь попытался представить лицо Ван Бурена таким, каким видел его в сознании Уродца. Оно было очень похоже на его собственное, хотя и не абсолютно. К удивлению тех немногих, кто мог провести сравнение, за последний месяц выражение лица Луиса изменилось настолько, что сходство стало разительным, хотя основное различие сохранилось. Луис всегда будет чуть-чуть отставать. Сейчас у него появился шанс наверстать упущенное, и в будущем этот шанс упрочится, если эксперимент с генами, отвечающими за долголетие, пройдет успешно.

Уродец телепатически вызвал Луиса. Тот вместе с Ван Буреном проник к нему в сознание, и непривычным, интравероятностным зрением оба увидели Землю в том виде, который ранее ускользал от их восприятия, — механическому сканеру Ван Бурена явно недоставало мощности.

— Какая красота, — восхитился Луис. — У нас когда-нибудь будет так же. На одном из перекрестков они свернули на верный путь — интересно, где?

— Перекрестков великое множество, Луис, — заметил Ван Бурен. — Одни важны, другие — не очень. Думаю, у нас главный был в девятьсот сорок пятом: возможно, не пришлось бы сбрасывать атомную бомбу на Хиросиму, если бы японская эскадрилья смертников не атаковала Вашингтон.

— А мы бы сбросили. Нас считают сентиментальной нацией, но мы бы, скорее всего, все равно так поступили.

— Не верю. Нам пришлось пройти через разруху в собственной стране, чтобы понять, каково это. Невозможно объяснить людям, что такое война, на словах или по картинкам. Та бомбардировка была нужна — иначе мы бы так и не поняли опасность ядерной энергии и не научились держать ее под контролем. Мы вынуждены были сделать выбор и следовать ему, а не кокетничать с политическими и прочими отжившими предрассудками. Сто лет назад существовало множество развилок, но главная из них, я считаю, совпала с бомбардировкой Вашингтона. Ведь есть миры, где Вашингтон не пострадал!

— Да, — задумчиво произнес Луис.

Некая мысль увернулась и исчезла в горниле пылающего воспоминания — неизменно ослепительного, когда бы оно ни возникало в мозгу. Раньше была одна Земля.

Ван Бурен продолжил:

— Теперь мы уже можем сказать, что случилось с другими вариантами, какие пути они избрали. Не все эти пути привели к упадку. Другие… им помогать слишком поздно. И сто лет назад было поздно.

Луис с усилием вырвался из сияющего кошмара того воспоминания.

— «И все „вчера“ безумцам освещали…» — произнес он.

— «…путь к пыльной смерти»,[5] — закончил Ван Бурен. — Нет, Луис, это не так. А если и так — что ж, пока они стояли на распутье, у них был выбор. Но они предпочли самоубийство. Забудь же о них как о несущественном.

— Человек всегда думает, что будет еще одна попытка, — не успокаивался Луис. — Но ядерная энергия не дает такой попытки, или я не прав? Ошибки…

— Забудем о них, — повторил Ван Бурен. — Они несущественны.