Планета-изгой

Глава 1 После кошмара

Некоторые действия человека со временем доходят до автоматизма. И в этом есть свои плюсы.

– Комната, свет, – сказала Слободанка Вуич, еще толком не проснувшись, но примитивный искусственный интеллект ее квартиры чутко среагировал – и залил ее скромное жилище потоком комфортного, неяркого света. Одновременно, правда, погасив все сопутствующие программы, так что комната, которую занимала Слободанка, предстала перед ней в первоначальном виде.

Все, кроме огромного панорамного окна, затемненного изнутри и полностью зеркального снаружи, было стерильно-белым. Меблировка комнаты была минимальной – два внутристенных шкафа надежно спрятаны, так, что пока хозяйка не велит системе их открыть, об их существовании даже не подозреваешь. В одном из этих шкафов – робокухня с холодильником, в другом – гардероб и хранилище всего необходимого для жизни. Три двери также полностью сливались со стеной – санузел, душ и крохотная прихожая, из которой можно было попасть на площадку с лифтами.

У окна – довольно большая кровать с покрывалом и подушкой, меняющей форму и текстуру по желанию. В центре комнаты – куб, по воле хозяйки превращающийся в рабочий или обеденный стол, но чаще – в то и другое одновременно. У стола – два стула. Все.

Свет лился с потолка, стены тоже немного фосфоресцировали. Пол был застлан ковровым покрытием, но понять это можно было лишь тогда, когда ты видел комнату вот так – без наложенных программ.

Человечество давно поняло простую истину: мир – это во многом наши ощущения. Комфорт и реальность очень мало между собой перекликаются. Комфорт тоже в основном у нас в голове, в нашем воображении.

– Программа номер тридцать два, с начала, – сказала Слободанка, опуская босые ноги на ковровое покрытие. Впрочем, ее пальцы коснулись уже не ковра, а неестественно мягкой, шелковистой, покрытой теплой росой травы. Комната буквально исчезла – стены стали соснами, промежутки между которыми заполнял частый подлесок; потолок потемнел и заискрился яркими, но уже тускнеющими перед рассветом звездами; в центре комнаты появилась беседка со столом и лавочками. Завершали картину пение предрассветных пичужек, свежий, но теплый ветерок, пахнущий луговыми травами, и едва заметная алая полоса рассвета на стене, у которой стояла неуместная в таких условиях кровать. Кровать, впрочем, уже убиралась в пол, при этом покрывало на нем само собой растянулось так, что скоро кровать стала напоминать просто холмик, за которым, вдали, разгоралась полоска рассвета.

– У вас повышен пульс, – донесся из ниоткуда мягкий женский голос, – и увеличенное содержание в крови кортизола и адреналина. Желаете стрессотерапию?

– Не стоит, Сэлма, – улыбнулась Слободанка, – это лишь дурной сон. А злоупотреблять успокоительными чревато.

– Это четвертый раз за месяц, – заметила Сэлма, искусственный интеллект ее «умного дома». – Возможно, вам стоит записаться к киберневрологу.

– Из-за каких-то снов? – возразила Слободанка. – Вот еще! Я просто приму контрастный душ, стандартный, а ты пока приготовь кофе и завтрак. Что у нас в расписании?

– Рацион «Фитнес-тип» номер четыре, – сообщила Сэлма. Имена электронным помощникам давали многие, этой традиции было уже лет двести, наверное.

– Замени на стандарт номер два, – распорядилась Слободанка. – Хочу чего-то мясного, надоела каша.

– Как скажете, – ответила Сэлма. – Душ готов. У вас напоминание на семь утра, зачитать сейчас или подождать до срока?

– Можешь удалить, – ответила Слободанка, открывая дверь в душевую. Она не раздевалась, поскольку спала всегда в чем мать родила, как и большинство одиноких жителей Виктори-сити. Зачем нужна домашняя одежда, если живешь один, а в доме всегда такая «погода», которая сейчас тебе кажется комфортной?

Душевая была еще более аскетичной, чем комната, – небольшое прямоугольное помещение, с одной стороны которого имелось возвышение вроде полочки. Но она выглядела так лишь до того момента, пока туда не вошла Слободанка. Когда дверь за ней закрылась, стены душевой стали зеркальными, зазвучала приятная музыка и со всех сторон ударили сильные, но нежные струи воды.

Говорят, в Южном Централе жители продолжали пользоваться бытовой химией – мылами, шампунями и прочим. Слободанке и другим обитателям Северных ветвей в этом не было необходимости – вода, которая лилась со всех сторон, была насыщена наноботами, выполнявшими все косметические функции. И не только: особо ушлые из этих малявок следили за здоровьем кожи, за общим состоянием организма, могли поднять тревогу, если здоровье начинало ухудшаться, а также уничтожали заразу, если таковая попадала в организм клиента и не успевала еще толком размножиться.

Струи сменились густыми клубами пара, также насыщенного наноботами; температура то поднималась градусов до полутораста по Фаренгейту, то падала почти до шестидесяти. Душ включался еще несколько раз, в последнее включение он был наполнен ароматическими отдушками и разными полезными добавками. Потом свет стал ярче, и поток воздуха высушил кожу и волосы Слободанки. Достав из замаскированного в стене шкафчика устройство, ничем не напоминающее расческу, но являющееся именно ею, Слободанка задала программу и терпеливо ждала, пока робот сделает ей ту прическу, какую она хотела.

– Кстати, вы сегодня не тренируетесь, – сказала Сэлма, визуализируясь в виде голограммы красивой темнокожей девушки в белом платье. – Почему?

– У меня день тишины, – ответила Слободанка. – Я чувствую, что тренировка сегодня не даст мне ничего нового. Как там мой завтрак?

– Готов, можете забирать, – сообщила Сэлма. – Предлагаю вам приобрести робостюарда от завода «Симпли Ассистент». Поступила новая модель, в которой…

– Неинтересно, – отмахнулась Слободанка, открывая шкафчик, в котором ее дожидались поднос с завтраком и большой кофейник. – Новости тоже не включай.

– Для вас сообщение, – сказала Сэлма, – от мистера Хэндрикссона.

– Что там? – поинтересовалась Слободанка, переставив поднос на стол.

– Просьба связаться, как проснетесь, – ответила Сэлма.

– Просьба шефа автоматически приравнивается к приказу.

Слободанка с сожалением посмотрела на кофейник и подошла к стене, скрывавшей шкафы. Заставив касанием открыться одну из секций, она сняла с плечиков нечто напоминающее комбинезон и с неохотой натянула его на себя. Никаких видимых замков комбинезон не имел, только ремешок чуть повыше ключицы; разрез, через который комбинезон надевался, затянулся сам, стоило Слободанке надеть на себя эту одежду. Ремешок она застегивать не стала.

– Какие у меня сегодня доступны текстуры? – спросила она, садясь наконец за стол. – Нужно что-то скромное вроде того китайского платья.

– У вас все текстуры оплачены, кроме тех, что вы велели вернуть, – ответила Сэлма. – Мне составить вам компанию за завтраком?

Пока она говорила это, комбинезон Слободанки превратился в легкое ситцевое платье, оставлявшее открытыми руки и большую часть плеч, но прикрывавшее ноги почти до лодыжек.

– Сделай его потемнее, милая, – попросила Слободанка. – Увы, нет, за завтраком мне придется общаться с мистером Хэндрикссоном, хотя твоя компания мне нравится больше.

– Я всегда к вашим услугам, – заверила Сэлма и исчезла, даже не мигнув. Платье Слободанки потемнело, на груди появилась брошь, украшенная рубинами.

– С брошью, кажется, перебор… – задумчиво протянула Слободанка, но тут же поспешно добавила: – Нет, не убирай, пусть остается.

Она налила себе кофе из кофейника и отрегулировала на чашке температуру, сладость и вкус, добавив ванили, после чего попросила связать ее с Хэндрикссоном.

Прямо перед Слободанкой на столе вспыхнул зеленоватый столб света, и в нем появилось некогда эффектное, но слегка потерявшее тонус лицо пожилого мужчины. Хэндриксон был немного похож на Джорджа Буша, одного из непримечательных политиков государства, существовавшего на территории Виктори-сити два века назад.

– Доброе утро, Боб, – приветствовала его Слободанка, лучезарно улыбаясь.

– Я бы сказал «доброе утро», если бы оно было добрым, – хмуро заметил Хэндрикссон. – Вы считаете, что это смешно?

– Что именно? – уточнила Слободанка озадаченно.

На шее мистера Хэндрикссона проступили красные пятна:

– Если я вам говорю, что информация не может быть размещена в открытом доступе, я говорю так не потому, что я злобный старый…

– Не такой вы и старый, – перебила его Слободанка. – Девяносто лет в наше время – это вполне средний возраст. Мой дядя…

– Я помню, кто ваш дядя! – отрезал Хэндрикссон. – Иначе вы со своей склонностью к правдорубству давно бы блогерствовали дома, проверяя вакансии на бирже труда. Которых немного, особенно на Севере. Слободанка, вам, конечно, плевать на мои неприятности…

– Боб, мне не плевать, – ответила Слободанка. – Но я по-прежнему понятия не имею, о чем идет речь. И если…

– О миссис Китон, конечно, – пояснил Хэндрикссон. – Ее адвокаты сидят на наших архивах с вечера, причем физически они при этом расположились прямо в нашей редакции. Можете представить себе, что нужно было сделать, чтобы они заявились к нам из своих тропических резиденций физически, а не в виде голографических доппельгангеров? И у меня стойкое впечатление, что они знают, кого ловить.

– Кого? – Слободанка даже пару раз хлопнула ресницами, делая вид полной наивной невинности.

– А как вы думаете? – криво ухмыльнулся Хэндрикссон. – Только учтите, что Китон – из клана Кушниров, а для старика Брэда даже ваш дядя – не та величина, чтобы забиться в угол и молчать. Им не повредило даже то, что одного из их «столпов» сослали на Марс по делу «Стигмы‐3» и теперь он там один из трех оберкомиссаров! Кушниры де-факто рулят Южным Централом, а какие там проворачивают дела, вы хорошо знаете.

Слободанка помрачнела и промолчала. То, что Север жил за счет экономики Юга (и в меньшей мере – подводных городов на литорали), было известно каждому. Но было и «второе дно». В промышленно развитых, но бедных районах Южного Централа процветали коррупция, организованная преступность и разные серые и, прямо скажем, черные схемы выколачивания киловатт: валютой Виктори-сити, как и всего мира, включая даже далекий и независимый Марс, была энергия. И ее выпускалось меньше, чем присутствовало в обороте.

– Кстати, о Южном Централе, – продолжил Хэндрикссон. – Сегодня в Ремансу заварушка на одном из заводов ЭМБРАЕР. Корпорация хочет его снести, персонал, конечно, против – они и так там не жируют, а тут две тысячи человек фактически вышвыривают на улицу. Надо сделать хороший репортаж – с интервью обеих сторон, ну, тут ты у нас дока, сама сориентируешься.

– Ремансу? – нахмурилась Слободанка, – Шеф, но вы же знаете…

– Знаю, – перебил ее Хэндрикссон. – И Кушнир с его цепной акулой тоже знает. Вообще, все в курсе всего, я даже не знаю, на кой черт мы работаем. Дело не в этом – последнее место, где они станут тебя искать, – это Ремансу. Если тебе нужна будет после этого помощь киберневролога, редакция оплатит всю сумму.

– Ловлю вас на слове, – кивнула Слободанка. – Мне брать своего оператора или…

– Там достаточно одним дроном работать. – Кажется, мистер Хэндрикссон стал куда менее напряженным после согласия Слободанки на его авантюру. – Я сброшу тебе пару мегаватт на текущие расходы. Кроме чартера – правительство опять подняло расценки на орбитальные окна, теперь даже бизнес-класс трансконтиненталки дорог, а уж чартеры стали совсем золотыми. А в Южный Централ, сама понимаешь, регуляры не летают.

– Да я и в монорельсе доберусь, – пожала плечами Слободанка. – Ладно, шеф, не кипятитесь, Ремансу так Ремансу.

– Вот и умница, – похвалил Хэндрикссон. – Сама понимаешь, мы дорожим своими кадрами. Счастливо добраться.

– Дорожите, как же, – фыркнула Слободанка, когда шеф выключился. – Я заметила. Суете в самый веселый район города в одиночку, с дроном наперевес… Сэлма?

– Что, госпожа? – спросила Сэлма, появляясь за столом. – Вы, кстати, так и не поели, а это…

– Знаю, – кивнула Слободанка, снимая крышку с подноса. То, что было под крышкой, больше всего напоминало пасту «Болоньезе», но, конечно, ею не являлось. Равно как и две горки разноцветного пюре и десерт, напоминающий желе. Все это было сделано из одной и той же специальной питательной субстанции, изготовленной промышленно. Но на вкус, на запах и в некотором роде даже на вид все блюда отличались довольно сильно: робокухня программировала эти характеристики таким образом, что человек, потребляющий пищу, по ощущениям получал вкус разных блюд. Той же пасты «Болоньезе», например.

Обман? Да, но обман полезный: если что-то выглядит как корова, пахнет как корова, мычит, ест траву и дает коровье молоко – какая разница, корова это или нет? Если твой организм уверен, что ты съел бифштекс из мраморной говядины, какая разница, из чего этот бифштекс на самом деле?

Робокухня Слободанки была последней модели, а Сэлма не забывала покупать самые модные и качественные (и, увы, дорогие) программы для готовки, поэтому ежедневный рацион Слободанки по качеству соответствовал лучшему ресторану средней руки. В более дорогих заведениях подавали уже «натуральную» пищу, но Слободанка, как и многие, считала, что это для фриков и золотой молодежи, которой казаться важнее, чем быть. Ей лично хорошо запрограммированная пища нравилась больше натуральной – хотя бы потому, что ее при приготовлении практически невозможно испортить и нет риска нарваться на что-то несъедобное вроде костей.

– Вот что, милая, – сказала Слободанка, приступая к трапезе. – Запрограммируй гипнокниг из моего списка на… – Она задумалась. – На девять часов. Хотя нет, сделай две загрузки по девять часов – обратно я ведь тоже возвращаться буду. Книги бери прямо по списку.

На самом деле до района Ресифи, откуда было проще всего добираться в Ремансу, на монорельсе было около одиннадцати часов езды, но даже гипнокниги стоило читать с перерывом. В конце концов, естественные потребности человека никто не отменял, хоть и зависимость от них значительно снизилась.

– Подготовь Снуппи, – продолжила Слободанка, зная, что Сэлма выполняет все в реальном масштабе времени, – к нему дополнительную батарею, даже две, пожалуй. Черт его знает, удастся ли нормально подзарядиться на месте. Мне сделай два имплантата – комплект дыхательных фильтров и активатор с зарядом минут на сорок пять.

– Сорок пять – это много, – с сомнением сказала Сэлма.

– Ты думаешь, я буду бегать-прыгать сорок пять минут непрерывно? – улыбнулась ассистентке Слободанка. – Лучше иметь запас на случай непредвиденных обстоятельств. Ремансу – та еще дыра.

Слободанка знала, о чем говорила. Механически поглощая завтрак, она задумчиво смотрела на панораму чистенького, ухоженного Северо-Восточного квартала. Она жила в хорошем месте: и Северо-Запад, и Северо-Восток считались приличными районами, круче был только Кэмп-Дэвид и Беверли-Хиллз… ну, еще, может, Силикон-Вэлли, где жили ученые. И, конечно, Пьерфон, но там обитает совсем уж элита. Хотя…

У Слободанки был дом в Пьерфоне – шикарный особняк, похожий на классические особняки в колониальном стиле. Пьерфон хоть и располагался довольно близко к полярному кругу, но, как и все приличные районы, был прикрыт силовым куполом, и климат в городке и его окрестностях походил на тот, который, наверное, был в саду Эдема до того, как прародительница Ева проголодалась.

Этот особняк был по-настоящему роскошным: построенный не из бетона, а из природного камня, не с помощью принтеров, а андроидами-каменщиками. Стены первого этажа покрывали деревянные панели из лиственницы, паркет был из кедра, мебель и даже перила лестниц – из красного и черного дерева. Ковры – шерстяные, из легендарного Ардебиля в Восточной Федерации. В этом особняке были камины, у которых в детстве Слободанка любила коротать время с книгой; была огромная библиотека книг – не голографических, тем более не гипнокниг, а сделанных из настоящей бумаги, в красивых переплетах из кожи или бархата…

Этот особняк она сдавала кому-то. Она даже не знала кому – этим вопросом ведала Сэлма, которая переехала вместе с ней в эту скромную городскую обитель. Слободанка не хотела знать, кто сейчас листает ее книги, кто разжигает огонь в ее камине, кто спит на кровати, где в детстве спала она. Скорее всего, кто-то из дипломатического корпуса, какой-нибудь третий атташе Восточной Федерации. Жить в этом доме самой Слободанке не хотелось, она возненавидела его так же сильно, как до того любила.

Именно там она узнала о смерти родителей.

Покончив с едой и выбросив пустой поднос в мусороперерабатывающий агрегат, Слободанка пошла переодеваться. В том костюме, который был на ней, ехать в Ремансу было нельзя.

В принципе, вся одежда Слободанки была однотипной и состояла из одинаковых комбинезонов со встроенной нанопроекторной сеткой. Эта сетка проецировала голограмму той одежды, которую хотела ее хозяйка и которую она могла себе позволить, так что разнообразие гардероба зависело лишь от количества и качества программ, которые покупались отдельно. Программы имели свой срок службы – можно было платить разработчикам абонентскую плату и держать у себя понравившееся платье или шубу хоть до второго пришествия. Как правило, так не делали, а меняли базу скинов для одежды в соответствии с модой и сезоном. Некоторые фрики могли, правда, в жару щеголять в шубке, но в целом человечество оказалось на удивление консервативным и соблюдало некие рамки во всем, включая одежду.

Те, у кого денег было мало, пользовались бесплатными скинами – с очень грубо проработанными текстурами и самыми простыми элементами. Такие скины считались базовыми и поставлялись прошитыми в памяти любого костюма. В конце концов, если человек не успел проплатить свои скины, не ходить же ему голым? Ну, то есть в комбинезоне, конечно, но появляться в комбинезоне без скинов считалось даже более неприличным, чем обнаженным. Слободанка никогда не носила дефолтной одежды – во‐первых, она происходила из хорошей семьи, во‐вторых, о ней заботился ее крестный, далеко не последний человек в Западной Конфедерации.

Впрочем, среди стандартных на первый взгляд комбинезонов встречались и необычные. Ничем не отличаясь от стандартных внешне, внутри они имели усовершенствованные специализированные системы жизнеобеспечения. Одни предназначались для работы под водой, в других можно было войти в очаг пожара или выйти в открытый космос – естественно, прикрыв лицо капюшоном и надев специальные ботинки.

Капюшон имели все комбинезоны. С его помощью можно было носить вместо собственного лица голографический аватар, впрочем, в обществе это было не принято, да и в конституции Западной Конфедерации было прямо указано, что в общественных местах ношение любых аватаров строго запрещено. В специальных комбинезонах капюшон заменял маску акваланга или шлем скафандра. Или каску.

Некоторые из комбинезонов предназначались для защиты того, кто их носит, выполняли функции бронежилета, защищая не только от пуль, но и от лучевого или потокового оружия… Конечно, в определенных пределах, но лучше уж такая защита, чем ее отсутствие. Именно такой комбинезон и надела Слободанка, загрузив в него программу того же платья, в котором общалась с мистером Хэндрикссоном. Впрочем, у качественной одежды в памяти помещалось двести пятьдесят шесть полноценных скинов или до тысячи двадцати четырех скинов низкого качества. В спецодежде – вдвое меньше, но полтораста разных одежек, которые можно менять прямо на ходу, – тоже было неплохо. К тому же новый скин можно было оплатить и скачать везде, где была связь с Глобальной сетью. То есть – в масштабах космоса – от Венеры до спутников Юпитера, если не Сатурна.

На ноги Слободанка надела удобные полуботинки, которые тоже имели ряд скинов, конкретно у этой модели только двадцать четыре. Зато в подошвах обуви имелись специальные противоперегрузочные элементы, которые, взаимодействуя с имплантатами в ногах Слободанки (небольшими волокнами, усиливающими мышцы икр и сухожилия голеностопа), давали возможность девушке, например, запрыгнуть на балкон второго-третьего этажа или выдать стометровку секунд за десять-двенадцать, не особо выкладываясь. Вообще у Слободанки имплантатов было довольно много, но по внешнему виду это было определить сложно – ее имплантаты относились к категории дорогих биомеханических конструкций, они буквально «приживались», росли вместе с организмом, не вызывая у него аутоиммунных реакций, которыми в той или иной мере страдали многие ее современники с более дешевыми системами.

Подумав, Слободанка вынула из одной из секций шкафа некое устройство, надевающееся на руку, как перчатка. На деле это было комбинированное оружие, включавшее лучемет небольшой мощности и пятизарядный тазер. Скин комбинезона тут же скрыл оружие от досужих взглядов, но, конечно, не от приборов охраны общественной безопасности. Впрочем, Слободанка имела разрешение на ношение и применение этой штуковины на территории Западной Конфедерации и в Восточной Федерации, включая орбитальные и подводные владения, владения Земной Сферы на Луне и Венере, а также в Демилитаризированных зонах Юпитера и Сатурна. Впрочем, последнее было чисто в теории – в Демилитаризованных зонах работали только Спецкоманды Планетарных Сил безопасности, исследовательские миссии и роботизированные корабли-харвестеры, орбитальные заводы, работающие без участия человека.

А вот на Венере Слободанка побывала однажды, еще подростком. Место это, конечно, было негостеприимным, но интересным. Еще больше Слободанке хотелось бы побывать на Марсе.

Не в этой жизни.

Марс воевал с Землей – два раза – и оба раза потерпел поражение, но вовсе не смирился. Марсианские поселения обладали внушительным военным флотом, современнейшим оружием, но при этом сами жили едва ли не впроголодь. Если бы они согласились войти в Земную Сферу на равных! Но эти изгнанники с Земли по-прежнему грезили мировым господством, которое давным-давно потеряли. Они не хотели быть на равных. Им нужна была только власть.

Удивительно – ее крестный был одним из самых старых людей во всем Союзе Конфедераций, он родился как раз в тот год, когда нынешних лидеров Марса изгнали с Земли. Они сменили имена, взяли себе новые титулы – и правили Марсом уже третье столетие! При этом на кадрах головиденья оберкомиссар Фишер или тот же оберкомиссар Гольдстейн вовсе не выглядели стариками… Правда, крестный Слободанки, сенатор Рой Уоллес III, тоже стариком не выглядел. Как будто они взяли взаймы у времени.

Первая война закончилась еще до рождения Слободанки, зато вторую она запомнила очень хорошо. Никто не думал, что после поражения в Первой космической Марс так быстро оправится. А потом патрульный земной флот внезапно был атакован армадами противника, а небеса Земли наполнили тысячи боевых дронов‐штурмовиков. Силы Земной Сферы понесли огромные потери, но выстояли, начали контратаковать… И все-таки два долгих года Земля находилась в блокаде, связь с колониями была потеряна, бои шли везде – даже под водой. Тогда Слободанка, как и многие другие, прошла курсы подготовки добровольцев Сил Планетарной обороны и стала квартальным офицером-инспектором. Ей довелось отражать атаки дронов у лазерной турели, организовывать размещение людей в госпиталях и убежищах, даже участвовать в боях с десантными силами, в том числе в знаменитом Сражении в Тумане, у Великих Озер. И, конечно, снимать репортажи о происходящем. Нарезка этих репортажей стала документальным голофильмом «Моя война», который Слободанка сдала как дипломную работу.

По окончании университета ее сразу взяли в «Уорлд Дейли». Вернее, ей поступали предложения и от других медиахолдингов, но она сама выбрала «Уорлд Дейли», не самый большой и богатый, зато далекий от официоза крупных компаний вроде «Нью-Йоркера» или «Уорд Бист». Вскоре она стала одним из ведущих репортеров этого холдинга, на равных конкурируя и с его топами видеорепортажа, и с «медиазубрами» более известных СМИ.

Этим Слободанка вполне законно гордилась.

Закончив одеваться, Слободанка вызвала зеркало на одной из стен и критически осмотрела себя. Перед ней стояла невысокая, хрупкая девушка с бледной кожей (она могла менять тон кожи на свое усмотрение, но предпочитала эту немодную бледность), аристократическими чертами лица, рыжими волосами (опять-таки это был ее природный цвет, настолько удачный, что Слободанка даже не применяла наноботов для корректировки его оттенков – волосы сами прекрасно играли цветом в зависимости от освещения) и серыми, чуть зеленоватыми глазами. Иногда она меняла цвет глаз на зеленый разных оттенков, но обычно естественный цвет глаз Слободанку вполне устраивал. Возможно, кто-то считал ее привязанность к естественности причудой и блажью, но Слободанку мало интересовало чье-то мнение. Тем более что истеблишмент из Кэмп-Дэвида или того же Пьерфона также тяготел к естественному, в «высшем свете» это считалось нормой.

С другой стороны, Слободанка вовсе не чуралась таких элементов прогресса, как имплантаты, да и вряд ли это было возможно. Имплантаты были у всех, их отсутствие было верным признаком маргинала. Слободанка могла себе позволить лучшую аугментику, даже тактическая татуировка, украшавшая ее лоб от излома брови до виска, была многослойной и состояла из фазированной антенной решетки, множества микрокамер, образующих некое подобие «фасеточного глаза», ряда специальных датчиков, каналов управления различной техникой и так далее. С татуировкой работал сопроцессор, нанесенный на свод черепа изнутри. Процессор напрямую был связан с мозгом и с блоком дополнительной памяти, также нанесенным на кости черепа.

В общем, ничего необычного. Слободанка могла позволить себе намного больше, но признаком внутреннего аристократизма всегда являлась разумная достаточность, и Слободанка тоже не злоупотребляла своими возможностями. Она была вообще не из тех, кто злоупотребляет. Имея неплохой доход от нескольких предприятий, бывших в собственности ее семьи и перешедших к ней как к единственной наследнице, она не допускала безумных трат, а излишек средств передавала благотворительной компании «Добрые руки». Ее отец был одним из основателей «Добрых рук». Ее мать работала там же психологом-консультантом. Это и стало причиной их гибели…

Отмахнувшись от болезненных воспоминаний, Слободанка открыла еще одну секцию шкафа, выпустив на волю Снуппи. Снуппи был ее дроном-помощником. Выглядел он как антрацитово‐черная сфера, по форме напоминающая фасолину. В нижней части «фасолины» имелись выдвижные консоли для оборудования и маленький складной манипулятор. Внутренности Снуппи содержали довольно мощный искусственный интеллект, аккумулятор и двигатель с антигравом. На самом деле «антиграв» – не совсем точное название, поскольку гравитацию Снуппи компенсировал, отталкиваясь от магнитного поля Земли; настоящая природа гравитации, увы, продолжала оставаться загадкой для человечества.

– Жаль, что у тебя нет коммуникатора, – сказала Слободанка. – Сэлма, не скучай. Я скоро вернусь. Что с такси?

– Будет ждать вас у подъезда, когда вы спуститесь, – заверила ее Сэлма.

– Спасибо, милая, – улыбнулась Слободанка. – Я все взяла?

– Все, что вы наметили, – ответила Сэлма. – Удачного путешествия.

– Спасибо, – повторила Слободанка, – удачно отдохнуть.

И выскочила из квартиры через раскрывшуюся часть стены.

Когда-то давно между книгой, фильмом и театром была едва ли не война. Театр был объявлен могильщиком книги, кино должно было похоронить их обоих. В конечном итоге все эти виды искусства слились в одно целое, разве что театр продолжал полуавтономное существование. Новый жанр, гипнолитература, соединил свойства всех этих и многих других видов искусства. Книга, которая всегда лежала в основе и фильма, и театральной постановки, и компьютерной игры, теперь стала многомерной: она не просто передавала информацию – она задействовала все доступные каналы человеческого восприятия.

Минуя органы чувств, книга попадала непосредственно в мозг, без искажений откладываясь в памяти, откуда впоследствии могла быть легко извлечена; если речь шла об историческом повествовании или художественной литературе, программа гипнокниги визуализировала ее содержание любым доступным способом, используя огромную базу референсов – актеров, локаций и аксессуаров. Собственно, театр существовал как раз для того, чтобы люди с актерским дарованием постоянно пополняли базу референсов гипнокниг новыми образами – 3D-анимация достигла совершенства, но заменить образ реального человека так и не смогла.

Слободанка чередовала художественную литературу с образовательной. На книгу у нее уходило от получаса до сорока пяти минут. Помнится, «Войну и мир» Толстого, древнего писателя из Восточной Федерации, она осилила за четыре часа просмотра без перерывов. Сейчас столь большие книги были разделены на отдельные тома с ограничителями прочтения – следующий том ты мог «прочитать» только через тридцать шесть часов. Зачем это делалось, Слободанка не понимала. Ей нравилось читать запоем, от начала до конца, и она очень удивлялась тому, что некоторые люди могут провести день, не прочитав ни единой гипнокниги, и устают от непрерывного сорокаминутного чтения. Но таких было много. Для них выпускались простенькие книги по пятнадцать-двадцать минут.

Слободанке это было непонятно.

Она позволила себе довольно продолжительный девяностоминутный сон в середине пути. Монорельс двигался вдоль Багамских островов и уже приближался к Гаити. Места были интересными, поэтому Слободанка оставила себе зрительные ощущения на время сна. Она, конечно, могла бы заказать себе запись происходящего за «окном» – все равно «окно» было просто плоским 3D-экраном, транслирующим панораму от многочисленных видеокамер, покрывающих «шкуру» их поезда снаружи.

Но Слободанке нравилась иллюзия того, что она все видит своими глазами. Она вообще стремилась воспринимать мир непосредственно: смотреть, слышать, трогать, нюхать, пробовать на вкус – с минимальным использованием дополнительной реальности. Это делало ее хорошим репортером, но, возможно, мешало быть счастливой.

Она слишком хорошо знала, что реальность мало походит на ту картинку, что транслирует головидение. Может быть, в Восточной Федерации все было по-другому, но не в Западной Конфедерации. Если верить головидению, жизнь – это череда побед: над бедностью, болезнями, старостью, над самой человеческой природой.

Пять простых органов чувств, однако, подсказывали ей иное.

Ее родители делали прекрасное дело – они помогали жителям Южного Централа, где нищета все еще продолжала существовать, обеспечить будущее своих детей и при этом получить средства для существования. Государству нужны были люди новых рас, приспособленные для существования в непривычных для человека условиях или для выполнения сложных и важных работ. Нужны были фрогмены для подводных городов, спейсмены для космических станций, нужны были симбиотики для работы с машинами, обладающими искусственным интеллектом. Нужны были бойцы для Спецкоманд.

Бедные люди могли передать государству своего ребенка – в любом возрасте до одиннадцати лет – и получить за это некоторую сумму, тем большую, чем меньше лет ребенку на момент передачи. Эти дети поступали в интернаты «Добрых рук», где проходили программы обучения, аугментации и адаптации. Интернат они покидали после семи-десяти лет обучения, получая при этом доступ к социальным лестницам, которые могли привести их… да куда угодно! Питомцы «Добрых рук» становились сенаторами, консулами, губернаторами колоний и командирами Спецкоманд.

Но программа нравилась далеко не всем. Однажды родители Слободанки остановились в простом малобюджетном отеле в том самом Ремансу, куда сейчас следовала Слободанка. Ночью в их номер вошел один неприметный человек и расстрелял обоих из примитивного и варварского оружия двухвековой давности – автоматического дробовика «Ремингтон». Негодяя задержали и, осудив, приговорили к высшей мере. Возможно, он был обезличен, обращен в киборга с полным стиранием личности, может быть, попал в качестве рабочего на одну из отдаленных станций демилитаризированной зоны – кто знает? В любом случае он понес заслуженное наказание.

Неважно. Родителей это не оживит.

Слободанка осталась одна в их большом доме в Пьерфоне. О ней заботился «дядя», на самом деле дальний родственник и к тому же крестный Слободанки. Но никакая забота не могла заполнить звенящую пустоту от потери родителей, и никакие психологи не смогли утишить боль утраты.

Потому Слободнка не любила Южный Централ, а в особенности его внутренние районы, и, конечно, более всего ненавидела Ремансу. И именно туда ей пришлось ехать. Даже странно, что проспала она без сновидений – может быть, повторяющийся кошмар с черными кораблями-кляксами мог хотя бы чуточку «разгрузить» ее нервную систему.

Но даже кошмары, увы, не приходят тогда, когда надо…