Письмо

Евгений Куклин

ПИСЬМО

С 1 октября из почтового обращения изымаются художественные марки бывшего СССР, использовавшиеся, как знаки почтовой оплаты. Интерфакс.

Старик, высокий худощавый в драповом пальто и островерхой шапке, ждал открытия почты. Он всматривался в темноту окна, узкое лицо его хмурилось, и он нетерпеливо застучал по стеклу. Через минуту дверь громыхнула, сдвинули щеколду, сбросили крюк. Старик вошел, в зальчике пусто, пахнет сургучом, но еще не зажжен свет. Со двора гудела машина, за барьером по ленте транспортера ползли посылки. Работница в синем халате считала, шевеля губами. Когда закончила, продала старику на полтинник марок, сказала "Бросайте в ящик" и ткнула рукой к дверям. На непривычно большом, без железного забрала ящике была полустертая надпись "Для писем" и белый пластмассовый герб "СССР". Конверт на секунду застыл над черной прорезью и шлепнулся на самое дно. Старик вышел с почты, и опираясь на палку, заковылял. Ноги его резко вихляли и вставали на одну линию, во рту его оставался сладковатый привкус клея.

В половине пятого на рыжем горбатом шиньоне приехал невозмутимый экспедитор Василий и, забрав письма, порулил свой "Москвич" к почтамту. Работа ему нравилась, он был государственным служащим, немного молчун и любил очевидную полезность своего труда. На жизнь хватала не всегда, но по этому вопросу его особо не донимали.

На прижелезнодорожном почтамте письма шли на сортировку, автомат выбрасывал конверты без индекса и нестандартные по размерам. За них брались сортировщицы Потапова и Григорьянц. Письма паковали в бумажные мешки, иногородняя корреспонденция накапливалась, и готовилась к отправке. Хрустящие мешки грузили на тележки, и желтый тупоносый кар тянул вереницу вдоль высокой платформы. С нее молодые парни закидывали мешки в почтовые вагоны, и маневровый тепловоз цеплял и волок их к проходящим и прямым поездам.

Старик пил чай и смотрел телевизор, когда поезд с его письмом прибыл в Москву. В Москве была ночь, и шел дождь. Наутро письмо среди сотен других попало в почтовый с белой полосой фургон. В дороге, на перекрестке в задницу фургона втаранился заторможенный, после ночи шулер. Сонная девчонка разбила о стекло лоб и прерывисто скулила. Шулер злился и выкинул ее из машины.

Почтовый фургон прибыл на отделение связи и письма попали в отдел доставки. Было время отпусков и людей не хватало, начальница ушла в декрет, а замещавшая ее работница выслушивала жалобы, пересказывала их дома, но поправить ничего не могла и не особенно желала.

И все же через несколько дней на письмо поставили штемпель, и оно прибыло по адресу и теперь лежало в стопке вместе с другими.

На следующий день конверт вскрыли, женщина глянула документы, пробежала строчки и, пожав плечами, передала письмо на другой стол:

- Вера Ивановна, отправьте запрос.

И снова письмо, уже другое, на официальном бланке, отнесли в канцелярию, там на него поставили фиолетовые штампы и маленькая Рита сложила письма к себе в пакет. Теперь она может на два часа раньше покинуть работу, отправить почту и съездить к подружке, посмотреть, померить ее новые туфли.

С приходом весны старик занемог, в груди хрипело, и болезнь температурой жгла тело. Врач услышала бронхит, а чуть позднее - воспаление легких. Но где-то в мае старик уже выходил на улицу, шел подальше от дома и грелся на солнышке в прозрачном, без листвы сквере. По ночам он молился, сам выдумывая слова молитвы.

А в день погожий, на скамейках сквера, словно грибы появлялись старушенции - вели негромкие в перерывах разговоры. Иной раз приходили свежие пенсионерки, их бодрые, еще готовые доказывать голоса называли внуков, что бегали и падали на аллейках. Старик сидел, склонив на грудь голову, будто дремал или слушал шум весенних деревьев. Чуть поодаль обладательница диковинной шапочки сухонькой рукой водила вокруг седеньких волос и бесцветно жаловалась: "Болит, голова, болит, здесь не помню и будто темно".

Старик разозлился и тотчас поднялся, его ноги не слушались - плясали как циркуль землемера. Он помнил, или ему казалось, что помнит каждую минуту своей жизни, любую деталь с ясностью, с точностью кинокамеры. Он помнил запах ветра в открытом окне вагона, завитушку уха первой своей жены, и смрад от убитых, неубранных из окопов тел.

В Лазаретном переулке, в архиве военно-медицинских документов по полученному запросу составили требование и отправили вниз, в подвальное помещение, окрашенное серой шаровой краской. Подвал перегораживали длинные стеллажи, лампы в стеклянных колпаках, похожих на пивные кружки рядами уходили по потолку. Но внизу их света не хватало и проход между стойками суживался, как лаз, как вход в муравейник. Кружок света от карманного фонарика скользил по твердому бугристому картону и остановился на нужном номере. Единицу хранения выхватили из стопки, папку пришлось схватить крепко и оттого наманикюренный ноготь сломался, а папка полетела вниз, подняв облачко пыли.

Старик возвращался домой. В последние годы ему все чаще приходила в голову мысль, что жизнь его неоправданно, надолго затянулась, и занимает он место малое, но очень дорогое и пусть не чужое, а все же не совсем свое. Что подаренную природой силу он употребил лишь на маленький мирок, да и тот рассыпался от случайностей и жестокого времени. И если б не пропал на войне неугомонный весельчак брат, и остались бы живы его рано сгинувшие друзья, то и у него, ныне лишнего, сложилось бы по другому, искал бы дело, смысл, а не сытый промысел.

В грязный заплеванный подъезд, минуя дверь с вывороченным кодовым замком вошла почтальонша с кипой газет. Растолкав их и сбросив письма, она ушла. Следом спустился старик. Он долго возился с ключом, с дверкой ящика. Письмо выпало из газет, строчки сливались и старик не мог разобрать адрес. В конверте за подписями и печатями пришла справка:

Красноармеец 128 отд. бр. Кузин Илья Степанович, 1924 года рождения на фронте Отечественной войны 18 ноября 1943 года получил: контузию, проникающее ранение черепа осколочное ранение лица с повреждением левого глаза, осколочное ранение 1-го пальца правой кисти, по поводу чего находился на излечении в ПМП, ППГ, а с 19 ноября 1943 года на излечении в ЭГ-1320, в котором умер 20 ноября 1943 года от "повреждения мозга, внутричерепного кровоизлияния и менингита". Место погребения не указано.

Основание: подлинная история болезни N 20859/800 ЭГ-1320.

Через несколько месяцев на тот же адрес пришло еще одно письмо, но взять его было некому. Новые жильцы оставили конверт на ящике, а потом оно затерялось, или может почтальонша унесла его обратно.