Письма крови. Гёте. Триптих крови

Глава первая

1

Иногда мне снится, что я живу в другом мире, радостном и наполненном солнечным светом, сочиняю стихи и занимаюсь наукой. Представляете, душа моя – солнце, которое не сожжет меня дотла, а, наоборот, приятно греет кожу?! Наверное, в таком мире и ваш театр был бы не столь несбыточной мечтой и явно имел бы большой успех, зная ваш талант и вкус. Однако потом я просыпаюсь и снова оказываюсь в нашем темном и печальном мире. Мире вечной ночи и минорных нот. Мире вечной кровавой охоты, в которой зачастую непонятно, кто охотник, кто дичь, а кому просто не повезло родиться здесь. Видимо, эти странные сны связаны с тем, что я очень устал от такой жизни и очень хочу забыть и ее и даже собственное имя, но – увы, – я не могу позволить себе такой роскоши.

Я – Гёте, бессмертный вампир…

Я – Гёте, проклятый кровопийца…

Я – Гёте, потрошитель демонов…

Да, мое счастье, вам не показалось – именно демонов. На мой взгляд, странно, что такие как мы считают маловероятным существование каких-либо потусторонних форм жизни и относят их, в лучшем случае, к культурному наследию, но факт остается фактом – в некоторых закоулках нашего мира полно странных мест, служащих домом для существ отвратительных и враждебных самой его природе. Где-то это прибежища одиноких сущностей, неведомо как прорвавшихся сквозь пелену пространства и эфира; где-то это норы для стай хищников, настолько опасных, что даже хорошо вооруженному и подготовленному человеку не стоило бы оказаться там в одиночку; где-то это настоящие храмы, посвященные повелителям преисподней, а иногда – целые крепости или небольшие поселения.

Я видел много странных и страшных вещей. Еще больше – отвратительных и совершенно неподдающихся объяснению. Но что-то подсказывает мне, что я лишь слегка приоткрыл завесу этой тайны, не более чем подглядываю в замочную скважину на двери, за которой скрыт мир еще ужаснее, чем тот, в котором я и мне подобные вынуждены существовать. Ведь, признайтесь, моя милая, несмотря на все опасности и ограничения нашего существования, само по себе оно вполне нас устраивает. Не побоюсь утверждать, что мы получаем определенное, слегка противоестественное удовольствие от нашей ночной жизни, от нашего вечного одиночества и приступов черной тоски, вызванных скорее пресыщенностью и вседозволенностью, нежели возвышенными идеями, от нашей кровавой охоты на простых смертных, к числу которых мы некогда принадлежали.

А теперь вспомните тот азарт, ту легкую дрожь, пробегающую по телу, когда следите за человеком, который через несколько минут станет вашей пищей. Когда незаметно провожаешь его по освещенным фонарями центральным улицам к темноте окраин, хватаешь и жадно вгрызаешься в шею в ближайшем безлюдном проулке. Или когда играете в обольстительницу, заводите жертву в ваш будуар, где любовная прелюдия превратится в агонию. Вспомнили? Отлично, моя дорогая, я никогда не сомневался в богатстве вашей фантазии! Сейчас же сделайте еще одно маленькое усилие и представьте в подобных ситуациях себя… в роли жертвы. Но только сделать с вами могут гораздо более страшные вещи, чем мы можем себе позволить сделать со смертными, имея даже самую извращенную и больную фантазию. Даже наши давным-давно обреченные на адские муки души может ждать участь гораздо страшнее этой. Страшнее настолько, что мы будем мечтать о Геенне.

К счастью, любая нечисть сторонится больших скоплений людей, освященной земли и бегущей воды. Не знаю почему, никому из нашего племени подобные проблемы не знакомы. С другой стороны, подобные феномены позволяют окончательно разрешить спор между атеистами и верующими в пользу последних. Бог определенно есть. Уж не знаю, как он выглядит и насколько ему интересны наши молитвы, судьбы и души, но сомневаться в его существовании я более не смею, хотя ранее склонялся к обратному. Доверяйте своему чутью, моё сердце, не задерживайтесь в трущобах, обходите заброшенные строения с дурным запахом и воздухом, вызывающим озноб, не стыдитесь лишний раз зайти в церковь и вы будете в безопасности. Если заметили странные тени или услышали неразборчивое бормотание за спиной – уходите скорее (вы же помните – к людным местам, освященной земле или бегущей воде) и вы будете в безопасности. Отвергните мысль отдохнуть от шума и суеты больших городов в Богом забытой деревушке и вы будете в безопасности. Возможно, вы за всю жизнь ни разу не столкнетесь с тем, о чем я пишу сейчас, и буду писать в дальнейшем. И я буду крайне счастлив, если так и произойдет. Пусть лучше вы будете считать меня фантазером и безумцем, нежели познаете хотя бы толику того кошмара, с которым довелось столкнуться мне.

2

Что ж, невольно я затянул со вступлением, но теперь перехожу непосредственно, к делу. Это уже не первое такое письмо, которое я пишу вам, однако, ни одно из предыдущих так и не было отправлено – все они отправились в огонь. Не знаю, по какой причине это происходило. Возможно, мне не хватает смелости раскрыть вам душу и страшно, что вы не поверите ни единому слову. Возможно, я слишком трепетно отношусь к вам, и само мое естество противится вовлечению вас в события скрытой части моей жизни. Возможно, некая воля Проведения направляет мою руку, сжимающую исписанную пачку бумаги, к ближайшему камину или, на худой конец, свече. Я не могу это объяснить, надеюсь только, что это послание будет вам вручено и вами прочитано несмотря ни на какие обстоятельства. Увы, чтение будет не самым быстрым и, возможно, не самым увлекательным, потому что мне не удастся избежать описания ключевых моментов и персонажей моей биографии, начиная еще со «смертных» времен, но, полагаю, что вы простите мне это неудобство. Итак, начнем.

Всё началось около ста пятидесяти лет назад. Тогда я был юн, полон надежд сделать карьеру юриста, встретить свою единственную и всё прочее, о чем мечтали студенты того времени и, скорее всего, и наших дней тоже. Отец устроил меня на самую незначительную должность в адвокатскую контору одного из самых Богом забытых городков на севере нынешней Германии, название которого вам ничего не скажет, а я, по ряду причин, приложил все усилия, чтобы забыть его как страшный сон. Зарплата была не ахти какая, зато сразу работа по профессии и худо-бедно маячившие перспективы роста в обозримом будущем. Также, контора оплачивала мое проживание в комнате-клоповнике под самой крышей местной гостиницы и некоторые канцелярские расходы. В целом, для местных цен получалось терпимо, хотя и приходилось порой затягивать пояс потуже, особенно, после очередной пирушки, без которых вряд ли обходится жизнь самостоятельного юноши.

Так прошли месяца четыре моей жизни. За это время не произошло ровным счетом ничего интересного и достойного внимания. Обычная жизнь смертного, которая кажется гонкой за всевозможными благами и успехом, а, по сути, бессмысленное растрачивание самого ценного ресурса, которым он обладает, – времени. Хотя, у некоторых и получается мудро им распоряжаться, меня к таковым вряд ли можно было отнести. Мои унылые будни чередовались с безудержным (насколько позволяло скромное жалованье) весельем по вечерам и выходным или не менее унылым плеванием в потолок в периоды безденежья. Меня почти ничего не интересовало, я перестал читать книги, что ранее мне очень нравилось, да и просто прогуляться в одиночестве по свежему воздуху, отдавшись размышлениям о высоких материях, для меня стало чуть ли не роскошью. Я осознавал, что медленно, но верно, гнию заживо в этой дыре, но не имел ни возможности, ни, будем честны, особого желания что-либо изменить.

Но, видимо, какая-то часть меня, все же, сопротивлялась окутавшей бытовой безысходности и искренне цеплялась за самые незначительные, на первый взгляд, поводы привнести что-то новое в мою жизнь. Парадоксально, но действительно невзрачные мелочи оказались более чем способны с этой задачей справиться. Пройти с работы и на работу, слегка изменив маршрут, немного разнообразить рацион, лишний раз перебрать бумаги на рабочем столе – такая ерунда вернула меня к жизни на некоторое время, еще на два месяца или чуть больше. Потом всё начало скатываться обратно в болото, но именно в это время произошло первое судьбоносное событие в моей истории.

Как и все судьбоносные встречи, встреча с Шарлоттой произошла совершенно случайно, неожиданно и при совершенно неподходящих для этого обстоятельствах. И, конечно же, это случилось совсем не так, как грезили юные романтики того времени. Не было снежного декабрьского вечера, двух одиноких прохожих на пустынной улице, нечаянно оброненных платков и всего такого прочего. Мы совершенно банально столкнулись в небольшой антикварной лавке, бывшей попутно и единственным книжным магазином в городке. И никаких искр настоящей любви с первого взгляда между нами не проскакивало, скорее наоборот – случилась за малым не ссора из-за разницы в литературных предпочтениях. Будучи в веселом настроении и дерзким по натуре человеком, я не удержался от язвительного комментария в адрес сборника сентиментальной лирики, который она только что купила. Признаюсь вам, моя драгоценная, мне до сих пор бывает стыдно за то, что не сообразил тогда, что в подобном медвежьем углу не такой уж и богатый выбор литературы и зачастую приходится довольствоваться самыми бессмысленными и бездарными творениями.

После этого я не видел Шарлотту пару недель и уже подзабыл о ней. Тем более что вскоре после нашей встречи, в моей жизни случилось событие, ставшее без сомнения поворотным. В один из душных июльских вечеров в соседней комнате появился новый жилец, снявший ее на очень длительный срок. Это был молодой человек, внешне примерно моего возраста, с живым пронзительным взглядом и не менее живой речью, намекавшей, как минимум, о хорошем образовании и широком кругозоре. Он представился Вильгельмом и назвался архитектором, прибывшим для работы с местной церковью. Также он рассказал, что с детства страдает мигренями и проблемами со зрением, отчего предпочитает работать по ночам, когда не так жарко, шумно и нет солнца. Как вы догадываетесь, тогда я совершенно не предал этому значения, хотя и отметил некоторую странность подобного образа жизни. А спустя некоторое время у меня появилось так много работы с документами, что приходилось задерживаться допоздна, и домой я возвращался как раз в то время, когда Вильгельм уже просыпался, и наш общение завязалось как-то само собой.

3

Вильгельм оказался интереснейшим собеседником, что несказанно обрадовало меня, чей мозг уже начинал чахнуть от отсутствия достойного разговора. Литература, философия, история, естественные науки и многое другое – мы могли часами проводить за беседой и зачастую я узнавал какие-то новые для себя вещи, хотя уже тогда мог без лишней скромности назвать себя весьма образованным и развитым человеком. А, вот, вопросы экономики и права были темным лесом уже для Вильгельма. Казалось, его совсем не интересовала мирская жизнь. В своей увлеченности искусством и наукой, вечными ценностями по его словам, и полной отрешенности от обыденной жизни, он напоминал мне некоего странного отшельника, который хоть и ходит меж простых смертных, но живет в каком-то своем, особом мире со своими законами. И нет ничего удивительного, что вскоре мне страстно захотелось лучше узнать, что же это за мир. Тогда мне казалось, что именно такой образ мышления и жизни станет для меня спасением от тлетворной рутины провинциального быта. Оглядываясь назад, могу сказать лишь одно – действительно бойтесь своих желаний, потому что они могут сбыться.

А примерно через месяц после встречи в антикварной лавке я вновь встретился с Шарлоттой. На этот раз на пикнике, куда меня вытащили друзья из моей конторы под предлогом того, что я совершенно забыл о них. Отчасти это было правдой, но я не могу сказать, что сильно жалел об этом, получив гораздо более достойную замену в лице Вильгельма. Итак, вторая встреча с Шарлоттой прошла гораздо более миролюбиво – мы вспомнили друг друга, я принес извинения за свое острословие, мы вместе посмеялись на тем случаем и тяготами провинциальных книголюбов, а после нашли еще много тем для беседы. День пролетел совершенно незаметно, мои друзья отчитали меня, что я даже будучи рядом почти не уделял им внимания, а я слушал их через слово и слегка улыбался как, собственно, и положено любому юноше впервые влюбившемуся всерьез.

Неудивительно, что я не мог заснуть допоздна и, как только мне показалось, что Вильгельм не занят работой, я тут же постучал в его комнату и полночи изливал душу, рассказывая о великолепной Шарлотте, ее красоте, уме, своих чувствах и прочее и прочее. Мой друг очень порадовался за меня и сказал, что непременно следует добиваться своего, несмотря на то, что жених я был не самый завидный. В конце концов, действительно «есть целый мир вне Рима» и мы с моей избранницей могли бы сбежать из города, благо, она призналась, что ее тоже тяготит местная атмосфера. Вильгельм оказался увлечен романтическими идеями не меньше, чем я, и мы восторженно строили самые неимоверные планы моей будущей семейной жизни.

У меня был хороший и верный друг.

Я был влюблен в прекраснейшую девушку на свете.

Я был счастлив.

О, как же я был глуп и наивен тогда. Ведь именно эта ночная беседа, которая вдохновила меня на подвиги ради своей прекрасной дамы, стала первой ступенью лестницы, ведущей в самые глубины Тартара. Лестницы, по которой я спускаюсь по сей день, и не видно ей конца. Но, положа руку на сердце, я скажу, что не изменил бы ни слова, сказанного тогда, ни единого намерения, будь у меня такая возможность. Да, счастье мое, только пройдя омовение в кровавой купели, что ждало меня в недалеком будущем, я смог по-настоящему освободиться и открыть для себя тот мир, о котором так долго мечтал. Как бы цинично и жестоко это ни звучало, все жертвы были принесены не напрасно.

Тем более что они были бы принесены в любом случае.

А сейчас у меня хотя бы есть возможность воздать за них по заслугам.

Даже, если придется безвозвратно снизойти в бездну.

Но в тот момент я даже не мог подозревать ни о чем подобном и заснул со счастливой улыбкой на лице. Работа в конторе больше не казалась мне такой нудной и давалась с еще большей легкостью, чем обычно, жалование больше не проматывалось неизвестно на что, а бережно откладывалось, и, при каждой возможности, я искал встречи со своей прекрасной Шарлоттой, моим белокурым ангелом с изящной, почти воздушной фигурой и звонким смехом. И, к моему счастью, она не отвергала моего внимания, а принимала его охотно и с большой радостью. Когда же я признался ей в своих чувствах, она тотчас ответила, что испытывает подобное влечение, и наш первый поцелуй был полон того самого огня, о котором так любят писать поэты всех мастей. Даже спустя столько лет, я помню его, как если бы все случилось минуту назад. Простите меня, моя королева, если вызвал этими откровениями у вас чувство ревности, но прошлое не изменишь и, зачастую, оно накладывает неизгладимые отпечатки на всем будущем.

4

Что ж, если первые полгода моей жизни на новом месте были по увлекательности и жизнерадостности похожи на празднество флагеллантов, то следующие четыре месяца походили на старую добрую сказку, которая медленно, но верно, приближалась к фразе «и жили они долго и счастливо». Не за горами было Рождество, и мы с Шарлоттой планировали, что в один из праздничных дней я буду представлен ее родителям и официально попрошу ее руки, как того требовали правила приличия. Несмотря на закат осени, мы цвели и сияли, совершенно не замечая холодного увядающего мира вокруг нас. Как выяснилось – зря.

Не только цветы и деревья страдают от прикосновения зимы.

Но даже самые светлые мечты, оберегаемые жаром наших сердец,

разбиваются вдребезги, срезанные ее ледяным серпом.

Письмо от Шарлотты с просьбой срочно встретиться я, будто специально, получил в один из самых мерзких декабрьских дней. Уже давно было холодно, но еще не достаточно холодно для того, чтобы снег держался, и на город обрушивались потоки грязи, спасения от которой не было нигде, потому что ветер часто любил менять направление. Конечно, это не стало для меня преградой перед встречей с любимой, но навевало крайне дурные предчувствия – ради какого-то пустяка она точно не стала бы настаивать на встрече в такую погоду. И, стоило мне увидеть свою принцессу, как я понял, что предчувствия не обманули. Впрочем, это только радость бывает обманчива, несчастья же почти никогда не нарушают данного слова и приходят ровно в назначенный срок. Стоит тебе хоть на каплю переполнить отведенную тебе чашу счастья, как она опрокинется и перед тобой предстанет смрадное корыто лишений, не имеющее дна.

Не дав вымолвить мне ни слова, Шарлотта бросилась мне на грудь и разрыдалась, совершенно не обращая внимания, что мы находились далеко не в самом уединенном месте, и такое поведение могло не лучшим образом сказаться на ее репутации. Я пытался успокоить ее всеми силами, но тщетно. Осталось лишь обнять ее как можно крепче и ждать, пока она успокоится. В конце концов, мы уже почти помолвлены и можем себе позволить некоторые вольности. Наконец, моя возлюбленная пришла в себя и, все еще изредка всхлипывая, подняла на меня свой взор. Спустя несколько минут моя жизнь была разбита вдребезги.

Не будет у меня ни прекрасной Шарлотты, ни красивой свадьбы, ни долго и счастливо. Мироздание отказало нам даже в праве умереть в один день. Этот унылый, тоскливый мир безмятежных бюргеров и бездарных стихов снова победил меня. Стоило мне ненадолго потерять бдительность, как он подкрался и нанес смертельный удар. Семья моей возлюбленной, некогда довольно зажиточная, оказалась на грани нищеты и голодной смерти – отец был сильно болен, младшие сестры были еще совсем детьми и могли, разве что, делать мелкую работу по хозяйству, долги выросли до непомерных размеров и даже продажа всего имущества, включая одежду, не погасила бы их.

Понятно, что в такой ситуации, глава семьи принял единственно верное для него решение – выдать старшую дочь, мою прекрасную, драгоценную Шарлотту, замуж за одного из местных богатеев. Их было не так и много, всех их я знал в лицо и ни одного не желал бы видеть даже просто стоящим рядом с моей принцессой. И, конечно же, она, как преданная и любящая дочь, подчинилась воле отца. Хотя, мало кто бы не подчинился, делая привычный для смертных выбор между личным счастьем и выживанием семьи. Меня будто вывернуло наизнанку, пока я слушал Шарлотту. Я даже не помню, сказал ли я ей что либо в ответ или просто побрел в свой клоповник по кривым улочкам, залитым грязью, которая была у нас вместо снега.

Я уже в аду? Нет, все еще по уши в дерьме…

Да, дорогая моя, хоть я сказал в самом начал письма, что видел и пережил поистине ужасные вещи, свое состояние в тот момент я никогда не забуду и не пожелаю такого даже самому злейшему из своих врагов. Если бы с меня сняли кожу и обсыпали солью, я бы не так страдал, как тогда. Я не преувеличиваю, душа моя, вовсе нет. Полагаю, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы поверить на слово. Я был полностью обессилен, подавлен и практически убит. Остатков моего мужества хватило лишь на то, чтобы решиться добить себя алкоголем. Да, я беспробудно запил, точно так, как поступают самые последние и недостойны из смертных. Мое восстание против безысходности бытия провалилось и было жестоко подавлено. Прометей с его огненным сердцем оказался не нужен людям, привыкшим жить в холоде и печали. Орфей не спустился в ад и не победил смерть – он просто спился в затхлой каморке.

Я не помню, сколько дней я существовал в столь жалком и презренном виде. Вам, наверное, сложно представить меня в облике безвольного пьяницы с трясущимися руками, неспособного связать двух слов и практически забывшего собственное имя. Но я был и таким. Скажу больше, в том, что я не остался таким до конца дней, нет ни малейшей моей заслуги – разум мой помутился настолько, что подобное скотское существование его вполне устраивало. В общем-то, оно устраивало всех вокруг, им просто не было до меня дела. Никому на всей земле. Никому, кроме моего доброго друга Вильгельма. Однажды ночью он просто ворвался в мою комнату, схватил меня в охапку и потащил мыться. Поначалу я сопротивлялся, кажется, мне было очень страшно в тот миг и казалось, что черти явились утащить меня в ад. Но потом разум все же проснулся и постепенно начала возвращаться ясность сознания.

Спустя еще пару часов я сидел в комнате Вильгельма мокрый, с трудом понимающий, где нахожусь и что происходит, какой сейчас день, кто сидит перед ним и так далее. Я был подобен противоестественному уродливому ребенку, заново осваивающему окружающий мир. Это состояние длилось еще около часа. В конце концов, я уже полностью пришел в себя, но по-прежнему пребывал в чернейшей печали. Вильгельм выслушал мои стенания, затем положил руку на плечо и сказал: «Друг мой, мне безумно жаль тебя. Мне безумно жаль, что люди, подобные тебе, способные принести столько красоты в этот мир, способные сделать его совершенным, вынуждены страдать из-за жалких, надуманных проблем, которые бы никогда не возникли, если бы люди не были столь мелочны и злобны. Ты же не хуже меня знаешь, что большинство из них просто алчный и завистливый скот, годный только в пищу как свиньи или коровы». Я перебил Вильгельма, заговорив впервые за долгое время: «Но чем больше грязи и страданий вокруг, тем ярче и ценнее алмазы истинной добродетели и таланта». Вильгельм по-отечески приобнял меня и практически шептал мне в ухо: «Конечно. Но только до той поры, пока эти алмазы не утонут в грязи. Если хочешь жить в мире, где можно посвятить себя поискам высших ценностей, тебе нужно полностью отречься от этого мира. Все, что дает ему жизнь, должно стать для тебя злейшей опасностью. Все, что питает его, не сможешь ты более взять в рот. Все, кто правит им, впредь должны стать для тебя не более, чем скотом. И поступать с ними ты должен подобно тому, как поступают со скотом – питаться ими, их теплой кровью, их никчемными жизнями. Ради своей вечной жизни, которую ты сможешь наполнить тем, чего сам пожелаешь. Ради страшной свободы, которую они, твой скот, назовут проклятьем, ибо никогда не будут способны принять ее. Ради истинного совершенства, красота которого лежит за пределами добра, морали и всей их фальшивой добродетели.

Друг мой, Гёте, готов ли ты к этой свободе, свободе вечного изгоя и парии?!».

«Да, готов, этот мир мне ненавистен и более ничем не держит…».

И тотчас мой добрый друг Вильгельм с рыком впился мне в шею…