Петр Романов. Второй шанс

Глава 1

В богато обставленной комнате в царских палатах было невероятно душно. Спертый воздух, пропахший ладаном и длительной болезнью, заполнял огромную комнату, где на большой постели среди многочисленных перин и одеял терялся юноша с обезображенным оспинами лицом. Ему было жарко, хотелось глотнуть хоть немного свежего морозного воздуха, но медикус запретил идти у него на поводу. После последнего кровопускания стало совсем худо, и не только редкие посетители этой комнаты, но и сам юноша, прекрасно понимали, что жизнь его отсчитывает последние часы.

Вот уже прошло два часа, как его причастили, да и бросили здесь одного. Но юноше было уже все равно. В эти две недели он прекрасно узнал цену дружбе, любви, верности и преданности. И цена эта оказалась на редкость скудной.

Верховный Тайный Совет обсуждал свои дальнейшие действия, даже уже не скрываясь и не понижая голоса, собираясь за дверьми этой опочивальни, приходить в которую они были вынуждены каждый день, чтобы не пропустить такого события, как смерть императора. Вот только в саму комнату, где лежал умирающий юноша, они не заходили, все за дверьми топтались. То ли заразы боялись, то ли просто видеть его не хотели, а он был слишком слаб, чтобы приказать. С тех пор, как он отказался подписывать фальшивое завещание, его вообще никто, кроме слуг, да медикуса не навещали.

Ванька, друг сердечный, чтоб ему пусто было, только губы поджал, да фальшивку свою в трубочку скатал, после чего ушел, даже не попрощавшись перед смертью. Вот она — цена дружбы, хотя, какая это дружба, ежели тот же Ванька только и делал, что в сомнительные забавы его постоянно втягивал, да все за родичей своих многочисленных просил. Разве же это дружба? Эх, если бы знать, что в той преданности и дружбе таится, то всех скопом своим последним указом на плаху бы повел. А сейчас никто и слушать его не станет. Последнее заседание Совета и так прошло без него, хотя в то время он еще мог передвигаться, оспины еще не так обезобразили его лицо, но медикус, чтоб ему до конца жизни икалось, настоял на том, чтобы не тревожил никто его величество. Он бы и сейчас мог поприсутствовать, да слово свое последнее сказать, ведь соображать-то может, только проку от этого никакого. Поставили на нем все крест, да только и ждут, пока Богу душу отдаст.

А Лизка, да Катька, что еще недавно в любви ему клялись, да в опочивальню зазывали, вообще нос сюда не казали. Видимо так любили. Юноша хрипло рассмеялся в темноте душной комнаты.

Верховный Тайный Совет в полном составе уже Аньку на царствование зазывают. Но он еще не умер! Твари. Все твари. Плохо только, что очень уж поздно он это понял. И ладно бы, что, поняв, сумел выкарабкаться, почитай, из могилы, тогда бы все они у него точно поплясали, в большинстве своем на эшафоте. Вот только, костлявая уже протянула к нему лапы. Нет, не сумеет он исправить то, что натворили все эти уроды с его молчаливого согласия за все те малые годы его царствования.

Иной раз вообще мысли странные в голове бродили — а что, если его специально заразили, аль отраву какую посыпали? Ведь начал он зубы понемногу показывать, начал. И у Долгоруких на поводу пошел, Катьку замуж позвав, чтобы они пока палки в колеса не вставляли. А вот Остермана как раз перед болезнью осаживать начал. Тот ажно дар речи потерял. Юноша снова засмеялся, чувствуя при этом как по щеке потекла слеза.

Поздно. Ничего уже не исправить. Но как же страшно умирать, как же страшно.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошел поп какой-то. Затуманенный взгляд юноши уже не мог распознать, кто именно перед ним стоит.

— ... Соборовать бы надобно... — долетело до юноши, а по его телу прошла болезненная судорога.

Палец священника коснулся его лба, и тут юноша вскочил на кровати и четко произнес.

— Велите сани запрягать! К сестрице своей Наташеньке поеду, — и он упал обратно на перину, а священник переглянулся с медикусом, и принялся креститься, нашептывая молитву, ведь Великая княжна Наталия Алексеевна уже год как преставилась.

— Государь, — еще раз перекрестившись, поп тронул императора за плечо, сразу же почувствовав вместо уже привычного жара, едва ли не обжигающий холод. — Государь! — но юноша, бывший императором Российской Империи под именем Петра II, уже его не слышал. Он мчался в призрачных санях туда, где, как он надеялся, его действительно ждали и любили.

***

— Романов! Романов, да вставай же ты, — кто-то тряс меня за плечо, отчего я окончательно проснулся, все еще до конца не понимая, где я нахожусь, и кто позволил себе так фамильярничать со мной. Даже Ванька, чтоб ему черти отдельный котёл приготовили, никогда не называл меня просто по имени. Тем более, по фамилии, да еще и тряся при этом, как дворовая собака пойманную крысу. Приоткрыв один глаз, я уже хотел было стражу кликнуть, чтобы схватили наглеца, да в застенки утащили, но тут же распахнул уже оба глаза и резко сел, оглядываясь по сторонам. Что это за место? Где, мать вашу, я нахожусь?!

Бедно обставленная комната, сомневаюсь, что в такой и дворовые живут, стол, пара стульев, две кровати, вот и вся обстановка. Надо мной стоит парень моего возраста, одетый, как последний нищий, штаны, белая рубашка все без малейшей вышивки. А у рубашки еще и рукава короткие, руки почти полностью обнажены. Срамота какая.

И тут парень отошел от меня, рывком открыл дверь, которую я вначале не увидел, вытащил оттуда точно такую же одежду, что на нем была одета и бросил ее мне.

— Романов, не тормози. Умывайся быстрее, да одевайся, мы же сейчас уже на урок будем опаздывать, а опаздывать никак нельзя, потому что первым стоит боевая магия у Долгова. Да шевелись, ты, что ты на меня уставился, словно не узнаешь. Алле, это я Дмитрий Карамзин, и мы с тобой уже второй год эту комнату делим. — Этот парень помахал перед моим лицом рукой и, не увидев никакой реакции, ибо не знал я, что следует в такие моменты предпринимать, да и что отвечать ему, развернулся и, наконец, отошел от меня. — Ты будешь вставать? Если нет, то я пойду. Будешь перед Долговым сам оправдываться, почему опоздал.

Господи, прости меня грешного, если это такой Ад специально для меня выделенный, чтобы как следует помучить, то не слишком ли суровое наказание? Да, грешен я был, в свои неполные пятнадцать лет попробовал, наверное, все: и вино пил без меры, и трубку курил так, что круги перед глазами плыли. А уж про девушек и говорить нечего. Всякое было, даже с теткой родной прелюбодействовал, было дело. Но все-таки не слишком ли суровое наказание? Ведь я даже не понимаю, в чем его суть.

Карамзин покачал головой и направился к двери, чтобы осуществить свою угрозу и уйти, бросив меня здесь одного, а ведь я не знаю, что должен делать!

— Подожди, — голос звучал глухо, но Карамзин остановился и глянул на меня, а это было самым главным. — Я... сейчас.

Мне повезло в том плане, что я не отрывал взгляда с лица своего... Да кем, черт подери, мне приходится этот Карамзин? Друг? Я уже не верю в дружбу, уже не верю. Ладно, разберемся по ходу. Сейчас же я быстро направился к еще одной двери, на которую быстро взглянул Карамзин, а я, к счастью, заметил этот взгляд. Бежал я к этой двери бегом, прижимая к груди одежду, чтобы хоть немного прикрыть наготу.

За дверью оказалась странная комната. Как-то сам по себе, почти не думая про то, я понял, что нахожусь в умывальной, и даже сумел быстро разобраться, как работает отхожее место. Наслышан был от Де Лириа, что у английских королей нечто подобное имеется. Все хотел мастеров заставить себе такое же сделать, но не успел. А что, вполне удобно. Я кивнул своему отражению, подивившись его чистоте. Нет, я все-таки ошибся, комната не бедная, она спартанская. В бедной комнате не может быть такого зеркала. А вот с водой разобраться я не сумел. Точнее, я ее сумел получить, даже не задумываясь. Руки сами потянулись к странным железным штуковинам и что-то сделали так, что потекла вода. Тогда я прикрыл глаза и позволил рукам самим действовать, не думая над тем, что именно я делаю.

Умывшись и пригладив волосы, торчавшие во все стороны, я оделся, снова позволив рукам самостоятельно разбираться с приспособлениями на брюках.

Потом меня вдруг осенило, что в зеркале увидел что-то не то, и я снова глянул на свое отражение. Лицо было ровное, чистое, без тени недуга, свалившегося на меня внезапно. Из отражения на меня смотрело молодое лицо с сияющими, еще не познавшими горечи предательства глазами. А может, не ад это вовсе? Может, так выглядит рай, в котором я и сестрицу свою, Великую Княжну Наталию смогу увидеть? Эх, знать бы, какое испытание уготовано мне. Но Господь вроде бы не дает ничего, что нельзя было бы исполнить. Я тряхнул головой, стараясь прогнать эти навеянные мне мысли и погасить ложную надежду о встрече с сестрицей. И только после этого вышел.

— На держи, я, пока ты плескался, сумку твою собрал. Учебники, тетради по предметам запихал. Цени, Петька, доброту мою. Где ты еще найдешь такого друга, который, как с ребенком с тобой носиться будет? Идем быстрее, а то, и правда опоздаем, тогда нас точно наглядным пособием назначат, а я еще с прошлого раза от впечатлений не отошел, да и не охота в больничке валяться, — все это Карамзин говорил мне, когда мы уже быстро шли по длинному коридору. Я решил не отвечать ему, пока не разберусь, кем он все же является мне, если позволяет себе такое панибратское отношение. Распускать руки и показывать норов свой, который, как вокруг говорили, мне от деда моего Петра Алексеевича достался, я пока не решился, потому как вся обстановка была непривычной мне. Простой коридор без лепнины и картин, а пол не устлан коврами и шкурами. Я покосился на освещение коридора. Огня видно не было, а свет был. Решив, что я просто брежу, значит, все еще жив, решил не сопротивляться этому бреду, глядишь, что-нибудь интересное подсмотрю.

Пройдя по коридору, мы спустились по лестнице. На пути нашего следования нам никто не встретился, кроме пары парней так же спешащих, как и мы. Я не увидел ни единого слуги, которые бы ждали, когда их позовут. Мимо ни один холоп не пробежал, спеша разнести воду в комнаты, да еще чего по мелочи. Это, наверное, поразило меня гораздо больше, нежели свет без огня, но вида я не подал и продолжал покорно следовать за Карамзиным. Снова длинный коридор, а затем мы вышли на улицу.

Я обернулся. Здание, из которого мы вышли, было пятиэтажное, огромное, и, в тоже время, совершенно лишенное хоть каких-либо украшений. Зато сделано из камня, или, скорее даже, из кирпича. Как и другие здания, разбросанные то здесь, то там на довольно обширной территории. Хотя никакой логики в расположениях этих зданий я не видел. Но, может быть, это потому, что я не знаю их предназначения?

До соседнего здания мы добрались бегом. На улице стояло лето, или ранняя осень, было жарко и вполне комфортно в этой рубашке без рукавов. Я невольно содрогнулся, представив, как было бы мне плохо, будь я в камзоле. Но думать обо всем этом было некогда, потому что мы очень быстро спустились в подвал, где остановились перед массивной дверью. Там уже стояли другие юноши моего возраста, а также... я пару раз кашлянул, разглядывая девиц, стоящих тут же. Господи, Боже мой, почему они все одеты, как блудницы? Короткие юбки едва прикрывали колени, а почти такая же рубашка, как у нас, практически не скрывала силуэта юных тел. Правда, грудь была прикрыта чем-то кружевным, но, вместо того, чтобы что-то скрывать, эти кружева только привлекали к себе внимание. С другой стороны, на обнаженную или почти обнаженную грудь я вполне мог любоваться у придворных красавиц, но ноги...

Остановившись, не понимая, чего или кого мы вообще ждем, я недоуменно оглядывался по сторонам. Карамзин молчал, нахмурившись, глядя куда-то в сторону. Я уже хотел проследить за его взглядом, но тут кто-то подошел ко мне сзади и резко хлопнул по спине. Это не было дружеское приветствие, отнюдь. Тот, кто это сделал, совершенно определенно хотел сделать мне больно.

Медленно повернулся и встретился со взглядом здорового парня, место которого в гренадерах, а вовсе не в учебном заведении, если я все правильно понял, из воплей Карамзина.

— Романов, какие люди, и что же ты решил почтить своим визитом занятия? Неужели ты уже выздоровел и избавился от всех своих недугов, которые тебя мучают? — здоровяк заржал, прямо как жеребец. Я стоял нахмурившись, все еще не зная, как реагировать.

— Отвали, Агушин, — вместо меня ответил Карамзин. — Че ты к нам привязался? — Дмитрий хотел было вклиниться между нами, тем самым попытавшись закрыть меня собой, потому как ростом он был на полголовы выше меня, что было удивительно, потому что я всегда отличался высоким ростом и статью, слишком уж много времени проводил в седле, да и охота далеко не легкое дело, как может кому-то показаться, но здоровяк оттолкнул от него, словно отмахнувшись, так и не дав сделать задуманное.

— А ты вообще заткнись, козявка. Я сейчас к твоей подружке обращаюсь. Ну так что, Романов, снова в обморок завалишься, как только файербол увидишь?

— Шел бы ты мимо, добрый человек, — проговорил я, с трудом беря себя в руки. Ничего, меня качественно научил Верховный Тайный совет молчать, даже, если от мыслей в это время голова была готова лопнуть. Поэтому я пропустил оскорбления мимо ушей, хотя все внутри всколыхнулось от такого обращения. Как он вообще посмел так обращаться к императору? Ну, ладно, пускай в моем бреду я не император, но ведь дворянином хотя бы я не перестал быть?

— Ой, не могу, — Агушин хохотнул. — Ну ладно, ладно, не обижайся, Саманта, — и он, второй раз уже обратившийся ко мне как к женщине, еще и протянул лапу, похлопав меня по щеке. Этого моя гордость выдержать уже не могла. Перехватив его руку, я вывернул ее хитрым способом, как показал мне егерь Кузьмин, и одновременно пнул его под колено.

Агушин заорал, он явно не ожидал, что я отвечу, и рухнул на колени. Но быстро пришел в себя и вскочил на ноги, глядя на меня с разгорающимся в глазах бешенством.

— Ну все, Романов, ты покойник, — процедил он и замахнулся на меня кулаком. Я смотрел, сам чувствуя, как мой взгляд наполняется презрением. Я на волка с ножом ходил, медведя на рогатину поднимал, половину своей жизни проведя на охоте. И вот этот неповоротливый кабан хочет меня достать просто кулаком? Поднырнув под пролетевший мимо кулачище, я коротким экономным движением ударил его в район печени. А потом, обхватив за плечи, без размаха впечатал лоб в переносицу расплывающегося, несмотря на молодой возраст, лица. Если эта собака хочет драться, то, пожалуй, много чести соблюдать с ним хоть какие-то правила благородства. Он ведь не вызвал меня на честную дуэль, а кулаком замахнулся, как на холопа своего. Размышляя подобным образом, я уже не сомневался, и, опять-таки по науке егеря, бывшего казачьим атаманом Кузьмина, что есть силы пнул Агушина в пах.

Отпрыгнув назад, я почувствовал резкую боль в руках, в ногах и в голове. Что за черт? Почему обычные действия привели к таким последствиям? Пока я пытался понять, на меня набросился приятель Агушина и ему удалось меня достать, потому что я отвлекся, почему-то решив, что хоть какое-то благородство в этой свинье задержалось, и он не будет привлекать к нашей драке какого-то еще. Но нет, я ошибся, и за ошибку получил по роже. Так дед мой Петр Великий бить любил кулаком прямо в глаз. От силы удара свалился на пол, но тут же вскочил на ноги, потому что с них станется бить ногами. Так и есть, этот убогий уже поднял ногу, чтобы пнуть лежачего, и я успел перехватить его копыто, и ударил в пах уже кулаком. И следующий удар в колено. Он заорал, но ответить не успел, как не успел ничего сделать третий из их компании, который двинулся в этот момент ко мне.

— Что здесь происходит?! — мужской крик на мгновение оглушил меня, а затем я почувствовал, как какая-то неведомая сила срывает меня с места и, оторвав от соперника, имени которого я даже не знаю, отправляет в полет к ближайшей стене. Но как это сделал этот высокий мужчина, стоящий рядом, побледневший от злости и сложивший руки на груди? И тут я вспомнил, что Карамзин сказал, что первый урок будет по боевой магии. Я ведь тогда не придал значение его словам, и тут только понял. Магии? Он сказал магии? Господи, да куда я все-таки попал?!