1941 год
– Что мы с этой штуковиной будем делать? – зачарованно прошептал Денис и вытянул пальцы, чтобы потрогать черные кнопки странного аппарата.
Катя тут же шлепнула его по руке.
– Не трогай!
Но он все равно коснулся клавиши – она была холодной, чужой и на его прикосновение ответила упругим движением.
– Вот это да! Похоже на печатную машинку, но… это не она, – сказал Петя, разглядывая аппарат. – Здесь какие-то лампочки, штеккеры, выключатели… и бумагу некуда засовывать.
Лена заинтересованно смотрела на кнопки, будто бы примериваясь, сможет ли она заставить бегать их под ее пальцами. Она занималась в кружке машинописи в Доме Пионеров, но таких аппаратов тоже не видела, хотя огромные печатные машинки «Ятрань» чем-то напоминали механизм, застывший сейчас перед ними на столе.
– Тут есть шнур… – вдруг сказал Денис, вытащив черный провод с вилкой на конце. – Она электрическая…
– Значит, запустить точно не получится, – пожала плечами Катя. – Электричества в доме нет.
– Я, кажется, знаю, что это такое, – вдруг сказал Витя, до того молча стоявший по другую сторону стола.
Головы ребят одновременно повернулись к нему.
– Это шифровальная машина. Кажется, она называется… – он напрягся, пытаясь вспомнить название. – Загадка… по-гречески – энигма.
Денис всмотрелся в заднюю панель машины уцелевшим стеклом на очках.
– Точно… – медленно сказал он. – Тут так и написано, смотрите, «ENIGMA».
Витя продолжил:
– Я видел в каком-то фильме про войну, как с помощью похожей штуки немцы зашифровывали сообщения, которые передавали по рации, чтобы их никто не мог прочитать. А потом наши разведчики смогли один такой аппарат переправить через линию фронта и почти полгода немцы были уверены, что наши не могут прочитать, что они пишут. А код расшифровали и потом даже начали вести двойную игру!
– Ни фига себе! – прошептал Петя. – Значит, нужно как можно быстрее доставить ее в штаб! И тогда… война не продлится так долго, аж…
Он быстро взглянул на Катю. Девушка заинтересованно слушала его и покачивала головой.
– Аж?..
Он сжал губы.
– Война еще долго будет идти…
– Ничего не долго, – парировала Катя, будто бы вообще не услышав ни слова. – Товарищ Левитан говорил, что враг вот-вот будет разгромлен.
– Ты же видела их… в своей деревне, – сказал Витя. – Оборона Москвы будет долгой, – он наморщил лоб, вспоминая урок истории по этой теме. – Кажется… если я правильно помню, только весной сорок второго года, в апреле их отбросят…
– Да что за чушь? – всплеснула руками Катя. – Какой еще весной? Сейчас наши войска как следуют ударят и, может быть, в конце недели все закончится.
– Угу… – мрачно сказал Денис. – Мы должны как можно быстрее…
Она покачала головой.
– Как ты себе это представляешь? Заявитесь в Москву, к товарищу Сталину и скажете, вот, мы нашли… – она взглянула на таинственный, поблескивающий в свете свечи аппарат: – Секретную машину, с помощью которой фашисты шифруют свои сообщений. Возьмите, пожалуйста!
Ребята переглянулись. Предложение и правда было так себе. В мыслях оно звучало легко и просто, а стоило произнести вслух и тут же появились вопросы.
– Во-первых, на первом же посту нас схватят, отправят на Лубянку, где будут долго допрашивать. Знаете сколько сейчас шныряет диверсантов в лесах, и я слышала, фашисты используют даже детей!
– Но мы же скажем правду, чего нам боятся, – пожал плечами Денис. – Наши точно разберутся. А потом еще, может, и… наградят.
– Посмертно… – попытался пошутить Петя отрывком из известной кинокомедии, но Катя взглянула на него так, что он сразу умолк и улыбка на лице растаяла без следа.
– Не смешно.
– А ведь Катя права, – сказала Лена тихо. – Мы же не знаем, что это за штука и с какой целью немцы ее привезли. Ты говоришь, что мы честно все расскажем. А если окажется, что эту машину специально подкинули, чтобы обмануть наши войска? Ты такое мог представить, а? – она посмотрела на Дениса. – И тогда о награде можно не мечтать. Мы реально подведем всех и нас будут судить по законам военного времени.
– Ага, – сказала Катя.
Витя подошел к печке и принялся поворачивать мокрую сохнущую одежду.
– Что же нам делать? – спросил он, оборачиваясь.
– Я думаю… самое лучше – незаметно подкинуть ее к какому-нибудь посту, где ее увидят наши солдаты. Они уж сами позаботятся.
– А что… это идея… – согласился Петя, зевнув. – Но сперва нужно отдохнуть. – Он посмотрел на полати, потом окинул взглядом почти потухшую печь. – Давайте на боковую.
Катя встала с табуретки и покачала головой.
– Нет. Спать мы будем не здесь.
– А где? – удивленно спросил Витя, тут же подумав, что, если придется еще куда-то идти, он, пожалуй, откажется.
– Здесь слишком опасно, в любой момент могут нагрянуть фрицы или еще кто-нибудь, а мы все уснем. Да у нас даже винтовки нет, чтобы обороняться.
– Где же еще? – повторил вопрос Денис.
Катя пожала плечами и махнула рукой в сторону закрытого сундука, неприметно стоящего в самом дальнем углу избы.
– Там.
– В погребе? – не понял Витя.
– Да, только там. Надежное укрытие, да еще и хорошо замаскировано. Собираем все теплое, что есть в доме и быстро спускаемся вниз. – Катя прислушалась. Вой ветра за окном не давал что-либо разобрать, но она покачала головой. – У нас мало времени.
Витя поежился.
Никто не хотел идти в сырой и холодный погреб, но теперь, когда возвращение домой и теплая кроватка откладывались на неопределенный срок, остальные варианты исчезли сами собой.
Денис пошел по дому, сгребая в охапку ткани, покрывала, полотенца, что попадались под руку и передавал их Пете, а тот бросал вниз, в открытое чрево сундука.
– Завтра же в школу с утра, – сказал он как бы мимоходом, но Петя расслышал его слова, обернулся и внимательно посмотрел на одноклассника.
– Ты правда надеешься попасть домой?
– А ты – нет?
Они взглянули друг на друга словно бы впервые – еще вчера они были детьми и такие вопросы их совершенно не занимали.
– Мы на войне, – тихо ответил Петя. – Здесь всякое может случиться. – Голос его слегка дрожал и был так серьезен, что у Вити, который стоял в тени печки и случайно подслушал их диалог, поползли по спине мурашки.
– Мы на войне, – одними губами повторил он Петин ответ, словно пробуя эти слова на вкус. И вкус этот был горьковатым, сухим и страшным.