Арванд кивнул и улыбнулся, заранее зная, что старика это выведет из себя. И он не ошибся: широкое лицо Гунастра залилось багровой краской, он в раздражении топнул ногой и рявкнул:

- Слушай, ты, животное! Не смей нагло ухмыляться! Сколько раз я говорил тебе это?

- Много, - согласился Арванд, улыбаясь еще шире.

- Если хочешь что-то сказать, говори, только прекрати скалить зубы. Кто же, по-твоему, освободил ведьму, если не оборотень?

- Я, - заявил Арванд вполне серьезно.

Гунастр поперхнулся.

- Что ты сказал?

- Это я освободил Хильду той ночью, чтобы ее не побили камнями вместо настоящей виновницы.

Отдышавшись, Гунастр испытующе посмотрел на своего собеседника, однако Арванд и не думал шутить.

- Бедная Хильда никогда не зналась ни с какой магией, - спокойно продолжал Арванд. - Все, что с ней случилось, - это цепь недоразумений, вызванных подозрительностью и всеобщим страхом перед вервольфом.

- Как ты посмел! - вымолвил наконец Гунастр. - Ведь Совет Старейшин приговорил ее.

- Совет Старейшин ошибается не в первый раз. И я уверен в том, что Хильда - обыкновенный человек, никакая не ведьма. К тому же она больна.

- Пусть даже и так, - пробурчал Гунастр, который чувствовал, что ванир отдает себе полный отчет в своих поступках. - Все равно ты не имел никакого права подвергать опасности себя, нашу казарму, мою репутацию... Из-за какой-то рабыни...

- А сам я кто? - напомнил Арванд.

- Мой друг и помощник, - отрезал содержатель казармы. - Не смей больше говорить об этом.

- Хорошо, господин.

С минуту Гунастр испепеляющим взором смотрел на ванира, но тот сохранял полную невозмутимость, и старик снова сдался.

- Сколько тебя помню, ты всегда был упрям как осел. Ладно, предположим, ты прав и эта Хильда - действительно всего лишь хворое дитя. Но чтобы утверждать такое, нужно знать наверняка, _к_т_о_ же тогда настоящая ведьма? А уж это-то тебе как раз и неизвестно.

Арванд немного помолчал.

- Нет, - сказал он минуту спустя. - Я в самом деле знаю, кто в нашем городе принимает волчье обличье и убивает людей. - Он еще раз потрогал следы, а потом разровнял снег сапогом. - Вот поэтому-то они на меня и охотятся.

В окне стояла ночь. Синфьотли сидел один в огромном пустом зале своего дома. Тусклый свет одинокого факела еле-еле рассеивал тьму. Город затаился, утонул в глубоких сугробах. В эту глухую ночь никто не откроет дверь на стук заплутавшего путника. В эту ночь домашние побоятся впустить в дом мужчину, припозднившегося с охоты, и дети не откроют матери, если та возвращается в темноте, - вдруг это не близкий человек, вдруг это не странник, а оборотень-людоед с сидящей у него на спине ведьмой?

Весь город прислушивался в страхе, зная, что Зло бесшумно крадется по заснеженным пустынным улицам. Запах зла сочился сквозь плотно закрытые ставни, пробирался в щели, и ужасом пахло в Халога.

Сунильд заперлась у себя. Синфьотли потягивал вино в одиночестве. Быть может, он один во всем городе не испытывал сейчас чувства страха. Его снедала досада. Он досадовал на стражника, который позволил себя убить и похитить колдунью, - ворон на посту ловил, не иначе! Но самую жгучую ненависть испытывал Синфьотли к самому себе. Держать эту маленькую лицемерную дрянь в руках и не сломать ей шею! И все потому, что он из каких-то идиотских соображений благородства не захотел этого делать, предпочитая предоставить казнь палачу. Нет, в следующий раз он забудет о чести, забудет обо всем, кроме одного: ведьма должна быть уничтожена. Больше никаких колебаний не будет.

Синфьотли сжал кулак и с силой ударил по столу.

- Брат, - с тоской проговорил он в гулкую пустоту зала, - о Сигмунд, как мне недостает тебя!

Ему показалось, что кто-то смотрит на него в окно. Синфьотли обернулся, но ничего не заметил.

- Я слишком много выпил сегодня, - пробормотал он. - Интересно, еще осталось?

Он поболтал в воздухе кувшином и услышал плеск жидкости. Тогда, раскрыв рот пошире, Синфьотли влил в себя остатки вина и, крякнув, обтер подбородок.

И снова он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. На этот раз в окне мелькнули две красные светящиеся точки. Синфьотли ощутил, как ужас охватывает его, леденит душу. Ничего подобного этот бесстрашный воин до сих пор не испытывал. Он попробовал встать и понял, что ноги его не держат.

Тихо скрипнула дверь, и Синфьотли снова замер. Больше никаких звуков до него не доносилось, но теперь Синфьотли каждой клеточкой своего напрягшегося тела ощущал в доме чье-то постороннее присутствие. _О_н_о было здесь. _О_н_о_ стояло, притаившись в темноте, и с холодным и пристальным вниманием изучало человека, освещенного неверным светом коптящего факела.

Так прошло несколько бесконечно долгих минут. Наконец Синфьотли усилием воли сбросил с себя оцепенение, протянул руку, схватил факел и метнул его по направлению к двери. На секунду пламя осветило черный силуэт очень стройного человека, стоящего у порога в спокойной позе, а потом, зашипев, погасло. Зал погрузился в полную темноту. И из этого абсолютного мрака донесся смешок. Затем в воздухе просвистел кинжал и впился в притолоку над головой Синфьотли. Алый камень, украшающий рукоять кинжала, вспыхнул ярче десятка факелов, заливая огромный пиршественный зал беспокойным багровым светом.

Синфьотли ощутил дыхание ледяного холода, словно на него повеяло ветром с заснеженных горных вершин. Черный силуэт в дверях пошевелился, сделал шаг вперед. Синфьотли сжался, как пружина, и коснулся рукой кинжала, пылающего в притолоке. Пусть колдовское, пусть чужое, но все-таки это было оружие. Асир не позволит черной ночной тени растерзать его, точно беззащитного ягненка. Но едва пальцы человека притронулись к рукоятке, как их обожгло нестерпимым холодом, и Синфьотли с проклятием - отдернул руку. И снова прозвучал легкий смешок таинственного гостя. Синфьотли вздрогнул. С огромным трудом овладев собой, человек спросил:

- Кто ты? Как ты вошел сюда?

- Ты звал меня, вот я и пришел, - был ответ.

- Я не звал тебя, демон, - хрипло прошептал Синфьотли, цепенея под взглядом красных пылающих глаз на все еще не различимом в темноте лице.

- Ты ошибаешься, и я вовсе не демон, - хмыкнул пришелец. Что-то смутно знакомое и оттого еще более ужасное прозвучало в этом смешке. Незнакомец сделал еще несколько шагов к Синфьотли, и с каждым его новым шагом алый камень на рукояти кинжала пылал все ярче и ярче.

Синфьотли встал. Ему начинало казаться, что он сходит с ума, что на него надвигается чудовищное зеркало, в котором он видит свое искаженное отражение. Нарушены были все цвета: волосы не соломенного цвета, а белые, глаза не светло-серые, а красные... и это кошмарное черное лицо, тонущее в тени...

И вдруг страх в одно мгновение отпустил Синфьотли, когда он неожиданно понял, кто перед ним.

- Сигмунд, - произнес Синфьотли, разом ослабев от только что пережитого ужаса.

Пришелец улыбнулся. Теперь сомнений уже не оставалось: такая улыбка озорная и вместе с тем чуть высокомерная - была только у Сигмунда.

- Ты звал меня, брат, - повторил он, и красный свет в его глазах медленно угас, затаившись лишь на самом дне зрачков. - Ведь ты звал меня. Ты окликнул меня по имени, когда я, неприкаянный, бродил вокруг дома, где мы с тобой родились.

- Да, - шепнул Синфьотли.

- Но еще раньше меня позвала сюда моя Соль...

Синфьотли никогда прежде не замечал за Сигмундом особенной привязанности к девушке, которая считалась его племянницей. Но его не насторожила интонация, с которой явившийся из запредельных миров брат произнес эти слова: "моя Соль". Слишком взволнован был, чтобы заметить еще одну странность.

Теперь братья стояли друг против друга, один - смущенный, растерянный, другой - уверенный в себе, с легкой улыбкой на мертвенно-бледном лице. Внешнее сходство только подчеркивало это различие между ними.

По деревянному полу прозвучали чьи-то шаги. Близнецы обернулись одновременно и увидели, что на пороге комнаты, шатаясь и хватаясь руками за горло, стоит их мать. На Сунильд была только холщовая рубаха с развязанными у ворота тесемками и сползшая на плечи шаль. В багровом свете, струящемся из красного камня, глаза старой женщины, казалось, были залиты не слезами а кровью.

- Что это?.. - прошептала Сунильд. - Зачем ты дразнишь меня, сын?.. Откуда у тебя это зеркало?..

Синфьотли перевел взгляд на Сигмунда. Живой мертвец побелел, и даже красные сполохи не могли скрыть этой бледности, залившей его хищное лицо. Губы Сигмунда задрожали, и он бросился к Сунильд.

- Мать! - вскрикнул он, увидев, что старая женщина, теряя сознание, медленно оседает на колени. Пылающими в красном зареве руками он подхватил ее и тут же выпустил, страшно закричав.

Сигмунд стоял над упавшей женщиной, откинув назад светловолосую голову и широко раскрыв рот, и кричал, кричал, и от его звериного вопля у Синфьотли стыла в жилах кровь. Наконец крик стал слабее. Сигмунд простонал несколько раз и затих. Потом его глаза встретились с глазами брата, и Сигмунд попытался улыбнуться. Синфьотли поразила нечеловеческая боль, которая глядела на него уз красноватых зрачков оборотня.

- Я обжегся, - совсем тихо сказал Сигмунд. - Но это не ожог, это больнее... Это хуже всего, что я когда-либо испытывал.

Он склонился над матерью и с тоской посмотрел на нее, не смея больше к ней притронуться.

- Ты был ее любимым сыном, - сказал Синфьотли, не зная, чем еще утешить брата.

Но оборотень уже пришел в себя и выпрямился. На его лице появилось то самое надменное выражение, которое было так хорошо знакомо Синфьотли.

- Это больше не имеет значения, - сказал Сигмунд. - Я вернулся в свой дом и буду жить здесь. Слуги еще остались?

Синфьотли покачал головой. Сигмунд уселся в кресло и развалился поудобнее.

- Тогда _т_ы_ будешь прислуживать мне, - сказал он и наставил на брата указательный палец. - Подай-ка мне вина.

Синфьотли молча налил ему из своего кувшина. В голове у него тупо стучал какой-то молот. Он плохо видел в этом болезненном багровом свете и плохо понимал происходящее.

Сигмунд отпил вина и похвалил вкус и букет. Синфьотли стоял рядом, готовый налить еще. Ему хотелось подойти к матери, но он не смел пошевелиться без позволения этого странного гостя, который был его братом. Вдруг Сигмунд рассмеялся.

- А ведь ты потерял тело своего брата, Синфьотли?

Асир вздрогнул и кивнул..

- Нет, ты не потерял его. Не убивайся из-за этого, мой заботливый, преданный брат. Я сам ушел. А ты ведь хотел меня похоронить. Ты ведь сжечь меня хотел...

- Ты был мертв Сигмунд - с трудом вымолвил Синфьотли.

- Мертв? Отчасти да. Но не совсем, как видишь. Я и жив, я и умер... но больше жив, чем умер.. Спроси хоть Арнульфа Сверчка, который все про всех знает.

- Арнульфа заели волки, - машинально сказал Синфьотли. - Его нашли прямо на улице, неподалеку от харчевни "Бурый Бык". Снег на несколько футов вокруг был забрызган его кровью...

- Отжужжал, значит, наш Сверчок, - с равнодушным видом протянул Сигмунд, но улыбка помимо воли тронула его узкие губы. - Откуда же в городе волки, а?

Синфьотли задрожал. Какая-то неведомая сила стиснула на миг его сердце необъяснимым страхом. Как будто разговор зашел о чем-то очень опасном. Перемогая себя, он ответил:

- Это оборотень, Сигмунд. Служанка по имени Хильда, наша кухарка, которую я сам и купил в дом... Она оставляла на снегу следы, волчьи и человеческие. Помоги мне, брат! Я не знаю, кем ты стал и какая сила вернула тебя на землю, но, если ты все еще любишь меня, помоги одолеть колдовство...

Синфьотли замолчал. Страшный красный огонь пылал в глазах Сигмунда, и Синфьотли не в силах был отвести взгляда от этих неподвижных глаз. Наконец Сигмунд опустил голову и усмехнулся.

- Женщина, говоришь? Наша Хильда?

- Да, - сказал Синфьотли. - Я уверен в этом.

- Хорошо, - твердо произнес Сигмунд. - Я помогу тебе. Но ты будешь делать то, что я прикажу. Слушай, брат. Завтра ты отправишься в гладиаторские казармы и поговоришь с Гунастром. Пусть старик к вечеру отправит сюда под надежной охраной того, кто убил меня. Киммерийца.

- При чем тут киммериец? Я взял его ради того, чтобы он тешил твою душу кровавыми подвигами.

Сигмунд улыбнулся, обнажив очень белые зубы.

- Я знаю. Ты очень заботливый родственник. Но мне нужен этот человек. И ты приведешь его ко мне. - Он наклонился вперед и повторил тихим голосом, от которого у Синфьотли мороз пошел по коже: - Ты приведешь ко мне киммерийца, брат.

- Если твои черные камешки попали в эту часть круга, то ты проиграл, - втолковывал Конану Ходо. Они сидели на корточках возле круга, начерченного осколком кирпича на каменных плитах. Ходо обучал молодого варвара одной из бесчисленных азартных игр, до которых рыжий толстяк был большой охотник.

Конан недовольно морщил нос, вороша черные и белые камешки на своей широкой ладони.

- Больно сложные они, все эти правила, - сказал он наконец, - нет ли чего попроще, Ходо?

- Куда уж проще! - произнес Ходо убедительно. - У вас в Киммерии небось всего и игр - кто кому скорее кости переломает!

Киммериец хмыкнул, довольный. Ходо смотрел на него задумчиво, задрав бороду. С одной стороны, играть с Хуннаром толстяку надоело, тот все время норовит сжульничать. С дугой стороны, Конан, несмотря на свою дикарскую честность, противник небезопасный, и в раздражение его лучше не вводить.

Вдруг варвар вытянул шею вглядываясь, и его лицо приняло злобное выражение. В казарме появился Синфьотли. Но проклятый асир снова был не один: он стоял возле Гунастра, а из глубины двора к ним приближался Арванд. Скрипнув зубами, Конан отвернулся. Ходо, все это время внимательно следивший за молодым киммерийцем, ткнул его в бок кулаком и заметил:

- А ты просто кровавый пес, киммериец. Не беспокойся, рано или поздно Синфьотли будет твой и ты разрежешь его на кусочки. Такие, как ты, добиваются своего. А сейчас слушай лучше меня: если твои белые камешки попадают на мое поле...

Синфьотли сразу произвел на Гунастра какое-то странное впечатление. Старик знал асира с детства и потому очень быстро заметил, что того будто подменили. Синфьотли, обычно такой спокойный и выдержанный, все время вздрагивал и озирался. Когда Гунастр коснулся рукой его плеча и повторил свой вопрос, Синфьотли подскочил и уставился на содержателя казармы широко раскрытыми глазами.

- Синфьотли, ты не болен?

- Я здоров, - быстро сказал асир. - И дома тоже все в порядке. И высокородная Сунильд моя мать, она...

Подошедший в этот момент Арванд кивнул ему в знак приветствия. Глядя на ванира сумасшедшим взглядом почти белых глаз, Синфьотли еще раз пробормотал:

- И высокородная Сунильд не лежит без сознания на пороге пиршественного зала. И не обжигают до костей прикосновения материнских рук... - Он тряхнул головой, отгоняя страшные воспоминания, которые отчасти принадлежали не ему. - Словом, Гунастр, - сказал он прояснившимся голосом, - я хочу, чтобы сегодня вечером этот киммериец... тот, кто убил меня... _М_о_й_ киммериец был у меня дома. Я забираю его, понятно? Сегодня вечером приведи его. - Синфьотли сморщился, вспоминая, все ли он сказал. Да, - добавил он после некоторого раздумья, - вспомнил. Под надежной охраной. Приведи сегодня вечером ко мне того киммерийца, которого я взял в плен, и под надежной охраной. Так нужно. Я не знаю, зачем и при чем тут киммериец, но нужно именно так.

Арванд смотрел на асира мрачнее тучи. Было что-то очень тревожащее в поведении Синфьотли. Асир производил впечатление не то больного, не то пьяного. Было видно, что он несет бред и находился на грани безумия. Но еще вероятнее было другое предположение, и оно-то пришло Арванду на ум в первую очередь: оборотень все же настиг своего брата и наложил на него печать своего духа. Теперь гордый Синфьотли - просто безмозглое орудие в руках живого мертвеца. Лучше всего было бы убить Синфьотли и тем самым освободить его душу от проклятия, а Халога - от опасности, которую несет сын Младшего Бога. Но как это сделать сейчас, у всех на глазах? И что ожидает в таком случае Арванда, если он поднимет руку на знатного человека? Можно, конечно, заняться подстрекательством и натравить на Синфьотли Конана... Вон как сверкают глаза у мстительного киммерийца! Но Арванду почему-то не хотелось увидеть, как мальчишку-варвара разорвут на части взбешенные кони.

И потому ванир неподвижно стоял в полушаге от Гунастра, рядом с хозяином и все-таки чуть отступив, и безмолвно слушал сбивчивые распоряжения Синфьотли.

Асир провел рукой по лбу и бросил на Гунастра растерянный взгляд.

- Значит, ты понял, что нужно сделать?

Гунастр ободряюще похлопал его по плечу.

- Пожалуйста, не беспокойся, Синфьотли. Мальчишка принадлежит тебе, и сегодня вечером я сам его доставлю.

Синфьотли кивнул и, не прибавив больше ни слова, повернулся и вышел из ворот. Охранники сразу же заложили засов.

Гунастр проводил его взглядом, потом передернул плечами и повернулся к Арванду.

- Что это с ним? Болен, что ли? Или в городе опять появились наркотики?

Арванд молчал. Оборотень потребовал доставить ему Конана - человека, которому известно, кто такая Соль и кто ее отец. Скоро, очень скоро вервольф доберется и до второго, кому известны все его тайны. И тогда настанет черед Арванда. Нет уж, лучше нанести удар первому. Надо поговорить с киммерийцем, и чем скорее, тем лучше.

- Эй, - сказал Гунастр, - я, по-моему, задал тебе вопрос! Или твоя непочтительность дошла уже до того, что ты вообще перестал со мной разговаривать?

- Извини, - сказал Арванд. - Я и вправду невежлив.

Гунастр раздраженно хмыкнул.

- Для меня это не новость. Так что ты думаешь о Синфьотли?

Мгновение Арванд испытующе смотрел на своего хозяина, а потом вдруг решился:

- Я думаю, тут вмешались злые чары. Он стал опасен. Он очень опасен.

Гунастр махнул рукой, раздражаясь еще больше.

- Глупости. Я знаю его с детских лет.

- Собака, которую вырастил, взяв щенком, тоже не опасна, пока не подцепит бешенство.

- Вечно ты говоришь загадками. По-твоему, мне нечего больше делать, как только ломать над ними голову? Опасен Синфьотли или нет, сегодня вечером я препровожу к нему парня.

- Сам? - Арванд едва сдержался, чтобы не выкрикнуть это слово.

- Синфьотли сказал "под охраной", ты же слышал. Конечно, я сам доставлю киммерийца. Меня-то ему не обставить, если вздумает бежать.

Арванд чуть ли не до крови прикусил губу. Он знал, что когда у Гунастра появляется на лице это непреклонное выражение, спорить со стариком не только бесполезно, но и небезопасно. Ванир ощутил острое желание напиться до беспамятного состояния и забыть обо всем. Хотя бы на время.

После ужина, когда Конан уже готовился к приятному свиданию со своим соломенным матрасом (после боя в память Сигмунда киммерийцу поменяли постель и принесли свежей соломы), его окликнул повар Акун.

- Тебя зовет хозяин, киммериец. Иди к нему.

Ругаясь себе под нос, Конан лениво поплелся во двор казармы. Старик в своей длинной кольчуге ждал его, заложив руки за пояс. Конан остановился в десяти шагах от содержателя казармы и с интересом уставился на него. Гунастр был вооружен до зубов. Длинные седые волосы придерживал на лбу обруч. Кольчужный капюшон был откинут на спину, шею защищал небольшой металлический воротник. Киммериец, конечно, не мог знать, что необъяснимый страх Арванда каким-то образом передался и его хозяину. Хоть старик и высмеял своего помощника, хоть он и отказался слушать его предостережения, тем не менее счел за лучшее принять кое-какие меры предосторожности.

- Я получил сегодня распоряжение доставить тебя в дом Синфьотли, малыш, - заявил старик, глядя на рослого киммерийца снизу вверх. - Так что бери теплый плащ и отправляйся. Смотри, чтобы мне не пришлось тебя долго ждать!

Конан почти бегом бросился в свою каморку за меховым плащом. Сердце варвара пело и ликовало: в дом Синфьотли! Он отправляется в логово своего врага! Пусть хоть десяток вервольфов встанут между киммерийцем и человеком, котором он ненавидит, - Конан знал, что в конце концов увидит, как Синфьотли бьется в предсмертных судорогах.

Гунастр невольно усмехнулся, глядя в широкую спину юноши. Он хорошо понимал, что происходит сейчас в этой дикой и бесхитростной душе. Что ж, дело Гунастра - выполнить поручение, а уж о своей безопасности Синфьотли пусть позаботится сам.

- Я готов, - сказал Конан, бесшумно подкравшись к старику со спины. К великому разочарованию молодого киммерийца, Гунастр даже не вздрогнул. Он вообще сделал вид, что маневр Конана не произвел на него никакого впечатления (со стороны старого рубаки это было чистой воды лицемерием).

- Пошли, раз готов, - сказал Гунастр и неторопливо зашагал к двери. Он подумал еще раз о том, что стоило, наверное, заковать киммерийца в цепи. Но Арванд чуть ли не на коленях умолял содержателя казармы не делать этого. Вероятно, чертов ванир опять прав. Конану уже приходилось выходить в город и ничего страшного не стряслось. Проклятый холоп, этот Арванд слишком часто он оказывается прав. Однако совету вооружить киммерийца Гунастр следовать отказался, причем наотрез: это было бы совсем уж глупо.

За спинами киммерийца и старого гиперборейца заложили засов. Лязгнули мечи стражников, занявших свой пост, и все стихло. Кругом были сугробы, синие в призрачном лунном свете, и тонущие в снегу дома. Желтые полоски света пробивались из-за плотно закрытых ставен.

Оказавшись вдвоем на ночной улице, Конан и Гунастр вдруг обратили внимание на то, каким пустым и тихим стал город. Как будто с наступлением темноты Халога вымер. На улицах и площадях не было видно ни одного человека, и желтый свет в притаившихся домах казался таинственным и призрачным, словно за этими ставнями бесшумно сновали привидения.

Гунастр тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли. Что за глупости! Город как город - Халога ничуть не изменился за этот месяц. А что до отсутствия людей на улицах - кому охота бродить морозной ночью?

Конан чутко прислушивался, стараясь уловить малейший звук. Ноздри варвара слегка раздувались. Сейчас он был похож на крупного молодого хищника, который вышел на охоту и желает удостовериться в том, что поблизости нет еще более кровожадного свирепого зверя и что сам он не превратится по нелепой неосторожности из охотника в жертву. Похоже, осмотр вполне удовлетворил киммерийца. Он бросил на Гунастра вопросительный взгляд. Старик кивнул, и оба они двинулись вперед. Снег хрустел под их мягкими сапогами.

Так они миновали несколько непривычно тихих питейных заведений, приунывший дом терпимости, откуда не доносилось ни смеха, ни визга, ни пьяных воплей, свернули на обезлюдевшую площадь, откуда еще вчера ушел отряд бродячих наемников, который стоял там лагерем, жег костры и весьма назойливо предлагал свои услуги. Никого не встретили они и в более респектабельной части города. Город был пустынным в полном смысле этого слова. Безлюдные улицы производили угнетающее впечатление. Но, с другой стороны, если путникам не попадались навстречу друзья, то и враги тоже не нападали на них. На улицах Халога в этот час воистину не было н_и_к_о_г_о_.

- Гунастр!..

Звук этого голоса, доносившийся откуда-то из соседнего переулка, заставил старика и его молодого спутника вздрогнуть. Оба мгновенно замерли посреди дороги. Голос, окликнувший содержателя казармы по имени, был женский. Но было в нем также нечто неестественное, нечеловеческое, как будто той, что обратилась к ним, непривычно было выговаривать слова человеческой речи. Глухой и ломкий, этот девичий голос был полностью лишен какой-либо интонации.

- Гунастр, ты привел того, кого мы ждем? - снова заговорил голос.

Теперь Конан, стряхнувший с себя оцепенение страха, понял, кому он принадлежит. Так разговаривать могла только она, Соль, глухая. Девушка не слышит сама себя, не может контролировать интонации, и потому так странно звучит ее речь.

Гунастр вскинул голову. Несмотря на то, что лицо его залила мертвенная бледность, старик решительно не поддавался попыткам запугать его.

- Кто здесь? - громко сказал он в ответ. - Кто говорит со мной?

Ответа не последовало. Конан инстинктивно потянулся рукой к поясу и, вспомнив о том, что безоружен, досадливо плюнул.

- Отвечай! - снова возвысил голос Гунастр. - Кто ты? Почему прячешься? Выйди на свет!

- Она не ответит, - сказал ему киммериец.

- А ты почем знаешь?

Конан хмыкнул.

- Она не слышит тебя. И говорит с тобой наугад.

- Что значит - "не слышит"? Тебе знакома эта женщина? Кто она? Да говори же!

- Конан! - снова зазвучал глухой женский голос. - Ведь ты здесь, Конан! Ты здесь, безоружный и беспомощный, жертва, обреченная на заклание! Когда наши зубы вонзятся в твое тело и наши когти станут терзать твою плоть, ты даже не сможешь защитить себя!

Забыв о том, что ведьма не может его услышать, киммериец яростно зарычал:

- Что же ты прячешься от меня, потаскушка, согрешившая с волком? Выходи на яркий свет! Веди сюда своего любовника, который покрывает тебя каждую ночь, и посмотрим, чьи зубы острее!

Из темного переулка донеслось глухое рычание, и из-за угла медленно выступил огромный белый волк с пылающими угольями красных глаз. Скаля зубы и прижимая к голове острые уши, он остановился в двадцати шагах от Конана и старика. На спине зверя, подобрав ноги, удобно устроилась юная девушка, всю одежду которой составляли густые золотые волосы, окутывающие ее гибкое тело почти до середины бедер. Она была ослепительно хороша - пугающей, дьявольской красотой. Огромные глаза, зеленые, как изумруды, неестественно яркие, сверкали в обрамлении густых ресниц. В зелени радужной оболочки тонул красный зрачок. Очень красные, пухлые, почти непристойно вывернутые губы оттеняли молочную белизну зубов. И если бы незабвенный туранец, наградивший Амалазунту экзотическим прозвищем Изюмчик, увидел эту узкую талию и расцветшую грудь, он закатил бы свои черные маслянистые глазки и процитировал строку восточного поэта: "На тоненькой ветке - два спелых плода".

Девушка легко и грациозно соскочила со спины зверя и встала босиком на снег. Волк снова зарычал и шагнул вперед.

Конан и Гунастр, оба - несмотря на значительную разницу в возрасте имели изрядный опыт в битвах. И потому при виде угрозы не раздумывая встали плечом к плечу.

- Дай мне оружие, - сквозь зубы процедил киммериец.

Гунастр сунул ему в руки кинжал. На мгновение Конан сжал пальцы старика.

- Спасибо, - сказал варвар просто, и Гунастр внезапно всем сердцем ощутил правоту Арванда: этот дикий юноша из диких гор - самый опасный враг, если вызвать его ненависть, но и самый отважный и верный союзник для того, кто завоюет его доверие.

Волк приготовился к прыжку. Нагая девушка, приплясывая от нетерпения, следила за людьми и беззвучно смеялась.

В следующее мгновение все смешалось. Волк прыгнул. Страшные челюсти лязгнули совсем близко, промахнувшись лишь на волосок. Конан успел увернуться, спасая свое горло. В тот же миг Гунастр выбросил вперед руку с коротким мечом и распорол зверю бок. Однако из страшной раны не хлынула кровь, как можно было ожидать. Гунастру показалось, что металл входит не в живую плоть. Ощущение было такое, будто он пронзает тюфяк, плотно набитый соломой. Светлый мех тут же затянул рану:

- Его нельзя убить, - задыхаясь, крикнул Гунастру Конан. - Это оборотень! - Что-то подтолкнуло киммерийца, и он, почти против своей воли, добавил громко и торжествующе: - Это Сигмунд!

Ответом ему был яростный вой. Из разверстой пасти зверя повалил зловонный дым. Спустя несколько секунд на снегу лежал, скорчившись, человек, очень похожий на Синфьотли. Но молодой киммериец теперь уже никогда не перепутал бы близнецов.

Девушка страшно закричала, широко раскрывая рот и простирая руки, словно пытаясь защитить упавшего. Сигмунд пошевелился, встал на четвереньки и оскалился совершенно по-волчьи. В его руке неожиданно блеснул кинжал.

- Мне нужен был киммериец, - сказал он. Гунастр зачарованно смотрел, как шевелятся красные губы на белом, как маска, лице оборотня. - Но теперь ты тоже знаешь тайну. Вы умрете оба. И когда вы умрете, мы вас съедим.

- Боги... - прошептал Гунастр.

Конан ударил его по скуле.

- Не смотри так долго на него! Не смотри ему в глаза! Он заколдует тебя, старик!

Сигмунд засмеялся и сделал знак своей дочери подойти поближе.

- Гляди, девочка, - сказал он, - как я расправлюсь с этими жалкими тварями!

Конан плюнул.

- Она же тебя не слышит, - презрительно сказал киммериец. - Не пытайся запугать нас, Сигмунд. Там, на холмах, я убил тебя в честном бою, и убью еще раз, если понадобится.

- Только не сегодня! - крикнул Сигмунд и неожиданно набросился на своих противников.

Гунастр ловко отразил первую атаку, подставив под удар заколдованного кинжала кольчужный рукав. Острие скользнуло по металлу знаменитой кольчуги Гунастра, доставшейся ему от деда или прадеда, не причинив старику никакого вреда. Ответный выпад старого воина поразил Сигмунда в грудь и пробил бы ему легкое, будь противник еще жив. С разверстой раной на обнаженной груди, откуда не вытекло ни капли крови, Сигмунд продолжал биться. Его рана напоминала темную зияющую дыру. Конан заметил, что оборотень совершенно не беспокоится о своей безопасности. Все свои силы человек-зверь направил только на нападение. Его действительно нельзя убить обыкновенным оружием. Как только у Сигмунда появится передышка, он залечит все нанесенные ему увечья.

Плечом к плечу Конан и Гунастр сражались против Сигмунда. Сын Младшего Бога был страшен. Его молниеносные движения невозможно было предугадать. И если Сигмунд атаковал их раз за разом, не обращая внимания на необходимость защищаться, то двое его противников не помышляли о том, чтобы перейти в нападение, поскольку это было не только опасно, но и бесполезно, и лишь отбивали его удары.

- Нам не вырваться, - прохрипел Гунастр. - Как только он вымотает нас, эта чертова девка вцепится со спины.

Сигмунд услышал это и рассмеялся. Он несколько раз лязгнул зубами и повторил свою угрозу:

- Мы сожрем вас живыми, два куска мяса.

В ответ Конан зарычал, как разозленный зверь. Сигмунд ожидал, что выведенный из себя варвар раскроется, сделав отчаянную попытку убить своего врага, но Конан редко терял голову. Он успел заметить, что сзади к ним подкрадывается крупная волчица с золотистым мехом.

- Гунастр! Сзади! - крикнул он.

Челюсти хищницы захлопнулись, когда она схватила зубами воздух. Взвыв от разочарования, волчица прижала уши и опустила пушистый хвост, вытянув его палкой. Гунастр развернулся, чтобы отразить очередную атаку Сигмунда, но опоздал. Кинжал нашел прореху в знаменитой кольчуге (старику все недосуг было сходить с этим к кузнецу; как истинный северянин, Гунастр куда больше внимания уделял наступательному оружию, чем доспехам, щитам и шлемам). Из раны в левом боку старика на снег хлынула кровь. Гунастр пошатнулся и прижался к стене.

Волчица оскалила зубы, почуяв запах крови. Между тем Конан воспользовался заминкой для того, чтобы по почти отвесной стене высокого дома (это было старое каменное строение, сложенное темным булыжником) забраться до карниза. Прилепившись к стене, точно муха, варвар ловко скользнул на карниз и, нагнувшись, крикнул Гунастру:

- Подними руки!

Слабея, старик с трудом последовал приказу. Варвар схватил его и рывком втянул на окно, не обращая внимания на отчаянный крик боли, вырвавшийся при этом у хозяина гладиаторской казармы.

В спину его что-то подтолкнуло. Конан почувствовал, как деревянный ставень дергают изнутри, пытаясь раскрыть. Глухо заворчав, варвар навалился на него всей своей немалой тяжестью. Он услышал, как в доме за его спиной испуганно визжит женщина и бранится мужчина.

- Ну, я им сейчас покажу! - пригрозил мужчина. Отчетливо лязгнуло оружие. Конан ждал, держа за плечи обвисшего Гунастра и примеряясь перебраться с ним вверх по стене, на крышу. Внизу бесновалась волчица, жадно хватая зубами окровавленный снег. Сигмунд зажал во рту кинжал и начал ловко взбираться на стену. Конан отбивался от него мечом, не давая ухватиться пальцами за карниз.

Внизу загремел засов, и дверь приоткрылась. Волчица замерла, повернувшись на звук. С ее приоткрытой пасти капал растаявший розовый снег. Из дома высунулся пожилой мужчина. Он мгновенно увидел окровавленную морду - зверя и горящие красные глаза. Испустив отчаянный вопль, он захлопнул дверь. Слышно было, как он лихорадочно гремит засовом.

Конан яростно размахивал мечом. Гунастр, которого киммериец придерживал одной рукой, становился все тяжелее. Наконец Конану удалось отшвырнуть Сигмунда на землю. Гибко приземлившись, человек-волк присел на корточки и запрокинул вверх белое лицо. Казалось, еще мгновение - и он стремглав взовьется вверх, взлетит и вопьется Конану в глотку.

Воспользовавшись короткой передышкой, киммериец принялся связывать руки Гунастра, чтобы тащить его дальше наверх, положив себе на спину, точно тюфяк. Он быстро сорвал с себя пояс и перехватил старика поудобнее, когда вдруг заметил, что его спутник не дышит. Конан тронул вену на шее, но пульса не было.

Конан не поверил своим глазам. Но когда он перевернул тело старика, он увидел, что вся левая сторона кольчуги стала темной и скользкой от крови. Пальцы варвара нащупали и злополучную прореху. Чтобы увидеть и понять все это, Конану потребовалось несколько секунд. Почти сразу же у него созрело решение. Он знал, конечно, что намерение его скверно, с какой стороны ни посмотри. Но ему нужно остаться в живых, чтобы отомстить, и он уже знал, что уйдет от оборотней - уйдет любой ценой.

Сигмунд снова полез на стену. Он карабкался по булыжной кладке почти так же быстро и ловко, как киммериец, детство которого прошло в горах, среди голых отвесных скал.

Держа тело Гунастра в руках, Конан ждал. Когда голова Сигмунда снова показалась у карниза, киммериец широко размахнулся и швырнул труп в вервольфа. Сбитый с ног и наполовину оглушенный, человек-зверь покатился по снегу. Волчица гигантским прыжком подскочила к телу Гунастра, который упал посреди улицы и остался лежать в неловком положении, вывернув одну ногу и раскинув руки. Пока она обнюхивала то, что бросил ей человек и пока Сигмунд со стоном выбирался из сугроба, Конан уже залез на крышу, а оттуда по дымовой трубе спустился в дом.

На счастье варвара, отверстие оказалось достаточно широко, и он застрял только два раза, да и то сумел выбраться. Весь исцарапанный, в копоти, с кинжалом в руке (меч Гунастра он бросил вдогонку падающему Сигмунду), варвар вывалился прямо в горящий камин, подняв тучу искр. Отчаянно взвыв, киммериец выкатился из камина на каменный пол, опрокинув при этом резной деревянный экран и попортив на нем резьбу. Пылающий меховой клубок в черных лохмотьях, из которых то и дело высовывались человеческие руки и ноги, - таким показался незваный гость обитателям дома.

Рыча от боли, Конан катался по полу, чтобы сбить пламя. Наконец ему удалось потушить последнюю искру. Тяжело дыша, он остался сидеть на полу с кинжалом в опущенной руке, грязный, покрытый сажей, с розовыми ссадинами на закопченном лице. Нечесаные волосы падали ему на лоб. Холодные синие глаза варвара оглядывали насмерть перепуганных людей, словно сквозь гриву.

Он увидел пожилого человека - видимо, того самого, что пытался открыть ставень и отогнать непрошеных визитеров, старую женщину, посеревшую от страха, и ребенка, мальчика лет двенадцати, который смотрел на незнакомца настороженно и в то же время с отважным любопытством. Все они сбились в кучу в углу.

Конан вздохнул и пошевелился. Вроде бы кости целы. Поймав взгляд мальчика, киммериец кивнул ему и хрипло сказал на гиперборейском, выговаривая слова с жестким акцентом:

- Подойди ко мне, малыш.

- Нет! - закричал старый человек и бросился вперед закрывая собой мальчика. - Пожалуйста, не трогайте его!

Ледяной взгляд синих глаз пригвоздил его к полу. Тяжело дыша, с дрожащими в глазах слезами, старик замер. Губы его зашевелились, словно он повторял свою мольбу беззвучно, не смея кричать.

Конан инстинктивно понимал, что завоевать доверие ребенка будет проще. Ему не хотелось убивать этих людей. А позволить им выгнать себя на улицу, на растерзание разъяренным вервольфам, он тоже не мог. Запугать же хозяев дома означало обречь себя на риск получить от них удар в спину. Старик был еще крепкий и вполне мог на такое решиться. Да и, кроме этих троих, в доме могли быть еще люди.

Мальчик осторожно приблизился к киммерийцу и остановился в нескольких шагах от него.

- Ты думаешь, что я оборотень, - сказал Конан.

- По правде сказать, да, - искренне ответил мальчик.

Помолчав, Конан спросил:

- Тогда почему же ты не боишься?

- Потому что я вообще никого не боюсь, - просто сказал мальчик. - Но ты страшный, - добавил он, кивая, словно хотел утешить "оборотня".

Киммериец разразился хриплым хохотом. Белые зубы заблестели на его почерневшем лице.

- Ну хорошо, - сказал наконец Конан. - Подойди к окну и открой ставень. Немножко открой, так, чтобы выглянуть в щелочку.

Мальчик повиновался. Скрестив ноги, Конан ждал. Наконец мальчик тихо притворил ставень и обернулся к киммерийцу. Конан увидел, что лицо ребенка побледнело и он крепко сжал губы.

- Что ты видел? - спросил Конан.

- Два волка на снегу перед нашим домом рвут на части труп человека, тихо ответил мальчик. - Боги, что происходит? Кто вы?

- Они гнались за мной и моим спутником. Он, как ты видел, мертв. Я бы не отдал его оборотням живым, можешь мне поверить.

Мальчик присел на корточки и заглянул Конану в глаза своими ясными детскими глазами.

- Я вам верю, - прошептал он.

Они разговаривали так, словно стариков вовсе не было в этой комнате. Вдруг мальчик вспомнил о них, повернулся и небрежно распорядился:

- Ну, что вы стоите? Принесите горячей воды, полотна для перевязки, вина, хлеба! Шевелитесь!

Старики засуетились, женщина куда-то убежала. В глазах Конана мелькнуло любопытство. Значит, хозяин дома - этот мальчик, а остальные просто слуги?

- Утром оборотни уйдут, - продолжал Конан. - И я тоже покину ваш дом. Но мне обязательно нужно задержаться здесь до рассвета. Я должен остаться в живых, чтобы отомстить. Если кто-нибудь из вас попытается выгнать меня, я буду вынужден убивать.

- Вы останетесь сколько захотите, - спокойно сказал мальчик. Убивать никого не нужно. Здесь достаточно моего слова.

Конан увидел, как пожилая женщина вносит ушат с горячей водой и бросает в сторону пришельца опасливые взгляды.

- Умой его, - приказал мальчик служанке.

Женщина сделала несколько шагов, выронила тяжелый ушат, едва не расплескав кипяток на ноги, и в голос расплакалась.

- Я боюсь господин граф, не заставляйте меня!

- Отпусти слуг, - сказал мальчику Конан. - Я ведь не калека, могу и сам умыться.

Крякнув, киммериец поднялся на ноги. Слуг как ветром сдуло. Конан, по правде говоря, никогда толком не понимал, на что нужна прислуга. Только путается под ногами и причитает, когда не просят. По простодушному мнению варвара, если человек не в состоянии сам одеваться и умываться, то его следует просто добить из милосердия, дабы не обременял других и не отягощал своей души напрасными терзаниями.

Когда Конан, кое-как смыв с себя кровь и копоть, жадно пил вино из широкогорлого кувшина, мальчик снова выглянул в окно. Волки исчезли, оставив после себя изрытый следами снег и изуродованное тело Гунастра.

- Они ушли, - сказал мальчик, оставив ставень открытым. - Почему же они гнались за вами?

- Потому что я знаю, кто они, - ответил варвар. - А тебе этого лучше не знать. Незачем лишний раз произносить имя того, с кем совсем не хочешь встречаться. - Киммериец поднялся, отставил пустой кувшин и положил тяжелую руку на плечо мальчика. - Ты храбрый малыш, и из тебя вырастет хороший воин. Я так думаю. Если ты и вправду хозяин в этом доме, постарайся сделать так, чтобы слуги не очень болтали о том, что было нынешней ночью. И сам помалкивай, хорошо?

Мальчик кивнул.

- Не сомневайтесь. Да хранит вас удача. Хотел бы я быть постарше, чтобы называть вас другом.

Киммериец засмеялся.

- Будь ты постарше, я бы просто перерезал тебе горло.

- Почему? - поинтересовался ребенок, не выказывая ни малейшего страха.

- Потому что терпеть не могу гиперборейцев, будь они неладны, - был искренний ответ. - Прощай, малыш, и будь здоров.

Растрепав светлые волосы гостеприимного хозяина, Конан легко сбежал по винтовой лестнице и приоткрыл дверь на, улицу. Навстречу ему хлынул поток света. Вставало солнце.

16

"Гладиаторскую казарму с имеющимся в ней оружием, как тренировочным, так и боевым, а также дом, расположенный на улице Медников, оставляю единственному человеку во всей Халога, о котором точно знаю, что он не угробит мое дело и с пользой употребит нажитое мною за долгие годы добро", - читал скучным голосом глашатай Совета Старейшин завещание Гунастра.

Глашатай был единственным человеком в Совете, который умел читать. Поэтому слушали его с величайшим вниманием.

Тело Гунастра, изуродованное чудовищными клыками, нашли на рассвете и доставили в казарму, где слуги, причитая, кое-как попытались придать ему благопристойный вид. Арванд, бледный как смерть, издали наблюдал за их работой. Он никогда не думал о том, что Гунастр может умереть. О разлуке с суровым стариком ванир подумывал уже давно, но всегда в его мыслях это выглядело отъездом, прощанием. Арванд вдруг понял то, чего не осознавал прежде: он был очень привязан к Гунастру.

Мучила его и еще одна мысль. Упрямый и вредный, содержатель казармы так и не освободил своего помощника. Участь рабов, оставшихся без хозяина и не переданных по наследству, была известна: их прибирали к рукам городские власти. А уж что прилипло к ладоням членов Совета, то никогда уже не отлипало. Когда с Арвандом заговорил об этом один из халогских аристократов, некогда бравших у него уроки фехтования, ванир с деланным безразличием зевнул.

- Значит, устрою побег, вот и все.

Молодой аристократ поглядел на него с неожиданным любопытством.

- Так ведь тебя схватят и казнят, Арванд.

Ванир пожал плечами.

- А может так статься, что я перегрызу им глотки и вырвусь, - еще более равнодушным тоном предположил он.

На самом деле Арванду было далеко не все равно, в чьи руки он попадет. В том, что придется организовывать такую рискованную и неинтересную вещь, как побег, ванир почти не сомневался. И заранее уже набирался решимости, подыскивал союзников, мысленно перебирая гладиаторские лица, прикидывал, какой маршрут предпочесть. Эти думы почти вытеснили печаль по Гунастру.

Но теперь, слушая, как глашатай зачитывает завещание, Арванд до конца осознал тот факт, что старик мертв.

- "...и с пользой. Все это имущество пусть будет передано моему наследнику, Арванду из Ванахейма, которого я усыновил..."

- Что?! - невольно вскрикнул Арванд.

Глашатаи бросил на него недовольный взгляд и продолжал читать:

- "...усыновил по всем установленным правилам перед идолом Игга в Похьеле, совершив при том жертвоприношение молодого козленка". - Глашатай оторвался от свитка и добавил: - Документы об этом имеются здесь же.

- Простите мое любопытство, - заговорил Арванд осипшим голосом и вдруг понял, что от волнения весь дрожит, да так, что зубы постукивают. Но мне, как человеку заинтересованному, да будет позволено узнать, когда были составлены эти документы?

Теперь уже не только глашатай, но и старейшины смотрели на него с явным неодобрением. Глашатай переглянулся с одним из распорядителей церемонии, и тот кивнул.

- Документы составлены два года назад в Похьеле, - сказал глашатай. И прошу больше не прерывать.

Арванд не удостоил его даже кивка. Он вообще больше ничего не слышал. Мысли завертелись в голове как бешеные. Старый лис еще два года назад освободил ею, а потом и усыновил - и ни словом не обмолвился. Продолжал обращаться с ним как ни в чем не бывало, тиранил и бранил, иногда довольно грубо. Арванд сносил все придирки старика со стоическим терпением именно потому, что надеялся заручиться его благосклонностью. Он невольно покачал головой, думая об этом. Хитрец нарочно держал его в неведении. Разве стал бы упрямый ванир таким безотказным и верным слугой Гунастру, если бы был уверен в своем будущем! Гунастр никогда ничего ему не обещал. Но слухи о том, что он хочет сделать своим наследником Арванда, ходили упорно, и старый рубака не опровергал их.

И вот он умер, погиб, растерзанный волками. При мысли об этом Арванд ощутил бешеную ярость. Младшие Боги с их кровожадными детьми отняли у него когда-то сестру и отца. Судьба дала ему второго отца - и мрачная магия оборотней погубила и его.

Арванд выпрямился. Он будет мстить. И где, черт побери, только носит этого негодного киммерийца?

Когда Арванд вошел в харчевню, обе сестры, позабыв и клиентов, и взаимные распри, дружно бросились к нему.

- Тебя можно поздравить? - сказала Амалафрида. - Ты у нас, оказывается, давно уже стал важным господином, а мы и не знали.

- Никто не знал, - ответил Арванд - и меньше всех я сам. Но сейчас, честно говоря, я предпочел бы оставаться в неведении, лишь бы Гунастр был жив.

- Да, это ужасно, - подхватила Амалазунта, - такая чудовищная смерть. Просто не укладывается в голове.

Арванд выглядел усталым и опечаленным. Казалось, его ничуть не радует известие о том, что он не только свободен, но и довольно богат (при умелом ведении дел содержание гладиаторской казармы приносило изрядный доход).

Сестры обменялись недоуменными взглядами. Они знали ванира уже не первый год и никак не ожидали от него такой чувствительности. Не замечая ничего этого, он тяжело опустился на скамью. Амалафрида тут же подсела к нему и сладчайшим голосом обратилась к сестре:

- Принеси кувшинчик вина. Видишь как расстроен господин Арванд?

С кувшином в одной руке и кружкой в другой младшая сестра уселась по другую сторону от Арванда. Он машинально выпил, посидел немного в неподвижности, положив на стол руки и уставившись на них невидящими глазами. Он просто никак не мог осознать того, что с ним случилось.

Наконец он поднялся.

- Черника, проводи меня, если можешь в свою комнату. Я заберу сегодня у тебя эту девушку.

- Давно пора, - неприязненно сказала Фрида.

- Как она? - спросил Арванд младшую сестру, пока они вдвоем поднимались по лестнице.

Амалазунта пожала плечами и поправила сползшую при этом движении шаль.

- Целыми днями спит, а если не спит, то ни с кем не разговаривает и всего боится.

Хильда сидела, забившись в угол комнаты, и, когда они вошли, вздрогнула и бросила на них испуганный взгляд. Похоже, сестры не очень-то ее привечали. Потом лицо девушки прояснилось: она узнала Арванда. Хильда до-прежнему была очень некрасива, но для Арванда, которому изрядно надоели пышнотелые, пылкие гиперборейские дамы, было что-то необычайно притягательное в ее детской угловатости.

Заметив, что тар смотрит на девушку в задумчивости, точно оценивая ее, Амалазунта ревниво сказала:

- Я выходила тебе твоего лягушонка. Она вполне здорова, хотя по-прежнему придурочная. Иногда кашляет по утрам, но это скоро пройдет.

- Спасибо, Черничное Пятнышко, - пробормотал Арванд и, заметив, что женщина не на шутку обильна его небрежностью, улыбнулся и поцеловал ее в губы.

- Так-то лучше, - усмехнулась Амалазунта. - Ты хочешь забрать ее в тот дом, который тебе достался от старика?

Арванд кивнул.

- Она все же краденое имущество, - добавил он. - Ты и так очень много сделала для меня, Черничка, спрятав ее у себя. Ты мой верный друг, и я этого не забуду. Теперь весь риск пусть будет только мой. Пожалуйста, принеси какой-нибудь плащ с капюшоном. Я потом заплачу тебе за него.

- Какие счеты между старыми друзьями? - махнула рукой трактирщица, но Арванд хорошо знал, что мысленно она уже подсчитала все убытки.

Хильда встала и, путаясь в слишком просторном для нее платье с плеча одной из сестер-богатырш, подошла поближе. Арванд сам одел на нее шерстяной коричневый плащ и опустил капюшон, полностью скрывающий лицо. Тоненькая холодная ручка скользнула в его мозолистую ладонь. Прикосновение было таким доверчивым, что у ванира на миг потеплело на душе.

Они вышли из харчевни через заднюю дверь во двор и выбрались на улицу через дыру в заборе. Уже темнело. Арванд нарочно пришел за Хильдой в сумерки, чтобы поменьше обращать на себя внимания. Если их сейчас кто-нибудь и приметит, то увидит всего лишь, как рослый мужчина ведет к себе в дом закутанную в плащ женщину, - и никаких вопросов не возникнет. Однако он немного не рассчитал время. Еще несколько минут - и окончательно стемнеет. В этот час вервольфы наверняка уже выходят на охоту. Нужно торопиться.

Они быстро пошли по улицам. Хильда часто спотыкалась. Она была еще довольно слаба, и Арванд взял ее на руки, подивившись тому, какая она легкая. Он часто оборачивался и оглядывал переулок, прежде чем свернуть в него. Он очень боялся увидеть две пары горящих красных глаз. Но пока что все было тихо.

И вдруг какое-то странное ощущение чужого присутствия заставило его замереть и прижаться к стене углового дома. В соседнем переулке, возле самого дома Гунастра, их уже ждали. Он не сомневался в этом ни секунды. Ожидание было таким явственным, будто некто испускал резкий запах. Возможно, кстати, именно запах и заставил Арванда бессознательно насторожиться, хотя он не отдавал себе в этом ясного отчета. Запах звериной шерсти был еле заметным.

- Хильда, - сказал Арванд девушке, - сейчас нам предстоит пробиваться с боем.

- Они здесь, - тихо отозвалась Хильда. Он удивился тому, что она как будто не испытывает страха. Но следующая фраза девушки объяснила ему многое. - Ты победишь их, - сказала она с такой убежденностью, что ему стало не по себе.

- Обхвати меня руками за плечи, ногами цепляйся за пояс, - сказал он, подсаживая ее себе за спину. - Учти, я не смогу тебя держать. Твоя задача - не упасть на землю. Хильда, я привязал бы тебя к себе, но если меня убьют, ты тогда не сможешь даже бежать.

Она прильнула к нему. Арванд ощутил ее дыхание возле своего уха, улыбнулся и тут же перестал о ней думать. Он вытащил из ножен меч и обмотал вокруг руки плащ, заранее зная, что все это ему не поможет. Сегодня ему не убить тех, кто, притаившись в темноте, поджидает его у порога. Все, что ему нужно, - это пробиться в дом. За порог никакая нечисть не ступит, если ее не призвать.

Одним прыжком Арванд выскочил на середину переулка. Вот и дом Гунастра - приземистое, крепкое строение, почерневшее от времени и непогоды. Старый кряжистый дуб раскинул ветви над порогом. Все так, как было вчера, и год, и десятки лет назад. Только старого Гунастра больше нет, теперь дом перешел в руки чужеземца, пригревшегося на земле гипербореев.

Арванд сделал несколько осторожных шагов к дому и наконец увидел то, чего ждал: горящие в темноте глаза. Бесшумно выступили вперед два волка, скаля зубы и прижимая острые уши. Двигаясь боком и стараясь держаться спиной к стене дома, Арванд прошел еще несколько шагов. Он хотел выиграть расстояние. Еще шаг. Еще.

Волчица, более молодая и нетерпеливая, чем ее спутник, прыгнула. Арванд успел уклониться, и страшные челюсти сомкнулись не на горле человека, а на плаще, который он вместо щита намотал на левую руку. Ванир изо всех сил ударил волчицу по голове рукоятью меча. Полуоглушенная волчица выпустила его и осела на снег, взвизгнув.

Арванд пробежал еще несколько шагов. Крыльцо было уже совсем рядом. В отчаянии глядя на эту близкую и такую недостижимую цель, Арванд приготовился к схватке с волком-Сигмундом. Огромный белый зверь напал с громким рычанием. Арванд ударил его мечом по шее в надежде отсечь оборотню голову, но промахнулся. Клинок вспорол зверю брюхо, но сын Младшего Бога даже не почувствовал боли. Он снова зарычал. Арванду мешала Хильда. Хоть девушка и сидела на его спине не шевелясь и была почти невесомой, все же она сковывала его движения и он не мог маневрировать так ловко, как делал это в недавнее время на арене, когда еще выступал в гладиаторских боях.

Он знал, что следующая атака Сигмунда будет, вероятно, последней и для Арванда, и для его ноши. Он мог бы, конечно, бросить волкам Хильду и спастись - ведь девочка в любом случае обречена на страшную смерть. Но что-то мешало ему это сделать.

В этот миг откуда-то сверху прогремел душераздирающий боевой клич, от которого Арванд и Сигмунд подскочили, оба одинаково испуганные. С длинной ветки дуба, завывая и (как через несколько секунд сообразил Арванд) веселясь от всей своей варварской души, на волка обрушился киммериец Конан. Как на чудо смотрела Хильда на эту сцену. То, что в темноте казалось комом снега среди других комьев, вдруг раскрылось. Белый меховой плащ изодранный в клочья и запачканный сажей, взвился за широкими плечами киммерийца, посыпался снег - и вот уже, как гигантская птица из яйца, вывалился из своего укрытия дикий воин с развевающимися черными волосами. Грозным духом отмщения упал он прямо на спину волка и схватил его за горло своими могучими лапищами.

- Беги в дом, Арванд! - крикнул он.

Не раздумывая, ванир подчинился. Одним ударом кулака отбросил засов, ворвался в темную выстуженную комнату и сбросил с себя Хильду. Затем схватил полено из кучи дров, приготовленных у печки, и выскочил на крыльцо.

Оглашая притихший город воинственными криками, киммериец бил кулаком но голове огромного зверя, который тщетно пытался стряхнуть его с себя. Арванд успел как раз вовремя: волчица пришла в себя и уже подкрадывалась сзади. Метко запустив в нее поленом, Арванд крикнул:

- Конан! Сюда!

Киммериец ловко соскочил со спины волка и бросился бежать. Огромными прыжками зверь догонял его. Но, к счастью, дом был совсем близко. Захлопнув дверь, оба мужчины заложили засов. Страшные когти скребли и царапали дерево, потом в окне показалась оскаленная морда, - и красные глаза жадно уставились на людей. Конан преспокойно захлопнул ставни, норовя ударить зверя по носу. Злобный вой был ответом на этот жест, но на киммерийца это не произвело ни малейшего впечатления. Он обернулся к Арванду и Хильде и весело засмеялся.

- Ну, вот, - сказал он, - мы живы и в безопасности. А эти кровопийцы там, в морозной ночи, пусть себе бесятся.

Арванд от души обнял его.

- Если бы не ты, они разорвали бы нас в клочья.

- Пустяки, - проворчал варвар. - Для меня одолеть пару-другую оборотней - это раз плюнуть. А замарашка, как я погляжу, приклеилась к тебе, точно горб к горбатому. - Он подмигнул Хильде, глядевшей на него с опаской. - Молодец, кроха. Когда не можешь помочь, главное - не мешать.

Арванд зажег две масляные лампы и принялся разводить в печке огонь. Конан развязно плюхнулся в самое лучшее кресло и принялся ковырять пальцем в ухе.

- Как тебе пришло в голову прийти именно сюда? - спросил Арванд.

- А что, ты был не рад меня видеть? - хмыкнул варвар. - Эти зверюги пытались прошлой ночью вцепиться мне в глотку. Гунастра они утащили, но я ушел. Я забрался по стене белого каменного дома... Там, в этом доме, все, конечно, перепугались до смерти, кроме одного очень славного мальчугана. Даром что гипербореец - хороший мальчик. Жаль, что не мой брат.

- Погоди-ка, - перебил его Арванд. - Не тот ли это дом, что стоит недалеко от площади, а на фасаде герб с двумя грифонами на зеленом поле?

- По-твоему, у меня было время рассматривать какие-то гербы? огрызнулся варвар. - Говорю тебе, мальчик славный.

- Это граф Амальрик Бесстрашный, - сказал Арванд. - Я знаю его семью. У них в роду все такие - прямые, гордые и великодушные.

Конан выразительно поднял левую бровь намекая на то, что к гиперборейцам вообще неприменимы подобные характеристики, однако говорить на эту тему ничего не стал.

- Словом, там я и отсиделся до рассвета, а потом пошел сюда. Я так рассудил, что уж в доме старика меня никто искать не будет. Ближе к вечеру забрался на дерево. Так, на всякий случай. Я был уверен, что ты явишься сюда после погребения Гунастра. Кстати, правда то, что болтают?

- О чем еще болтают? - устало спросил Арванд.

- Будто хитрый дед усыновил тебя еще два года назад и оставил тебе все имущество?

Арванд кивнул, но как-то безрадостно. Конан внимательно посмотрел на него.

- Печаль по другу вытеснила из твоей души радость богатства, заметил он, словно подводя итог.

- Так и есть, - вздохнул Арванд. - Хотел бы я, чтобы Гунастр был здесь. Лучше бы он бранил меня, как прежде.

Конан пожал плечами.

- Что ушло, того не воротишь. Теперь ты сам хозяин. Самое время обзавестись помощником...

- Тобой, например, - вполне серьезно предложил Аренд.

- Ну уж нет, - сказал Конан. - Я прихлопну этих волчар - и ни часа лишнего здесь не останусь.

- Почему бы тогда тебе сразу не уйти!

- Думаешь, волки дадут мне спокойно отправиться восвояси? Будут устраивать засады, гнаться по следу... Нет уж, я сперва их прикончу. Там, где мне это удобно. И в то время, которое выберу я. А потом уж в путь. Подальше отсюда.

Арванд повернулся к печке, чтобы подбросить дров, и увидел, что Хильда спит у огня, прямо на полу. Арванд поднял ее на руки и перенес на широкую кровать, где обычно отдыхал старик. Гунастр любил, чтобы было попросторнее, и потому соорудил себе такое огромное лежбище, будто занимался здесь любовью с пятью дамами одновременно.

Спустя несколько минут на этом ложе уже спали, согреваясь теплом друг друга, все трое спасшихся от волчьих клыков. А два разъяренных зверя выли и скреблись под дверью до самого утра.

17

Сунильд разливала по светильникам масло. Сидя в деревянном кресле с прямой спинкой, Синфьотли молча смотрел, как движется среди неровных теней ее высокая, стройная фигура. Мать, несмотря на возраст, была все еще очень красива и величава, и он невольно залюбовался ею. В этот вечер ему хотелось забыть все ссоры.

- Мать, - негромко окликнул Синфьотли.

Женщина обернулась, и сына поразило выражение глубокой усталости, лежащее на ее надменном лице. Казалось, груз невыносимой тяжести лег на эти прямые плечи и согнул их. В потухших глазах Синфьотли различил все те же огоньки ненависти, припорошенные золой, но так и не угасшие окончательно.

- Ты все еще ненавидишь меня? - поразился он. Синфьотли не ожидал, что Сунильд ответит, но спустя несколько секунд услышал ее глухой голос:

- Больше, чем-прежде.

- За что? - спросил он. - Теперь, когда Сигмунд вернулся...

При имени любимого сына лицо матери исказилось и рот задрожал.

- Молчи! - прошептала она. - Молчи, слепец.

В ее тихом голосе было столько ужаса, что он действительно замолчал. Она зажгла еще одну лампу и, не выпуская лучины из рук, подошла к нему поближе. Даже в неверном свете лучины он видел, как побледнели ее губы. Отражения огонька плясали в ее расширенных зрачках.

- Разве ты не видишь, _к_а_к_и_м_ он вернулся, Синфьотли? - сказала она еще тише. - Одним богам ведомо, кем стал мой сын. Лучше бы ты закопал его на равнинах, чем потерял его тело на подходах к Халога. Лучше бы ты... - Она замолчала.

- Что?

- Лучше бы ты оставил его на пищу степным волкам, - сказала мать, вздрагивая.

- Что ты говоришь? - закричал Синфьотли, разом утратив самообладание. - Разве не братом был он мне, разве он не твой любимый сын, чтобы я бросил его в степях, точно ненужную поклажу? Я вез его домой, чтобы ты могла в последний раз увидеть своего сына, а после оплакать его на погребении, достойном воина.

- Темные силы призвали его, и он ушел.. Сейчас он вернулся и...

- И я счастлив видеть своего брата. Что с тобой, мать? Что тебя так пугает?

- Не знаю, - медленно проговорила Сунильд. - Я не могу выразить этого словом. Но когда мой сын подошел ко мне, чтобы обнять, меня обожгло ледяным холодом. Мне показалось, что повеяло дыханием ада. Лед... и страх, мертвящий холодный ужас. И когда он коснулся, это было хуже ожога, холоднее стали на морозе. В его прикосновении было что-то нечистое, страшное. Нечеловеческое. Как будто руки, тронувшие меня, испачканы чем-то, что невозможно отмыть.

- Ты больна, высокородная Сунильд. Твоими устами говорит сейчас усталость.

Она медленно покачала головой.

- Нет, Синфьотли. И будь ты проклят за то, что не уберег своего брата мертвым. Сейчас он воскрес, и одни боги знают, за какие преступления его выпустили на землю из преисподней.

Синфьотли упрямо покачал головой.

- Нашему дому угрожала опасность. Ты ведь помнишь, как погибали наши слуги. И эти волчьи следы возле ворот и во дворе... Я призвал своего брата, чтобы он помог мне.

Сунильд смотрела на него расширенными глазами, точно не верила услышанному.

- Ты призвал его? - проговорила она еле слышно. - Ясень Игга, что ты наделал, Синфьотли! Он не переступил бы порог нашего дома, если бы ты не накликал этой беды.

- Какая же это беда? - Синфьотли наконец вышел из себя, рассерженный упрямством этой женщины, которую он не понимал. Ее страх раздражал его, казался бессмысленным и глупым. - Разве он не был твоим любимым сыном? Разве ты не говорила мне не раз, что предпочла бы видеть мертвым меня, а не его?

Лучина в руке Сунильд затрещала и погасла. Женщина бросила ее в медный таз с водой, поставленный на полу под светильником.

- Ты тоже боишься, - сказала она, и ее большая тень на стене заколебалась и вздрогнула. - Ты избегаешь называть его по имени.

Синфьотли прикусил язык. А ведь мать права. Он действительно не смеет выговорить вслух: "Сигмунд". Как будто знает, _ч_т_о_ за этим последует. А что, собственно, такого последует? Явится Сигмунд, странный, полузнакомый, получужой, но ведь он брат. Он не может желать зла своему кровнику. Он придет на помощь.

- Вздор! - в сердцах сказал наконец Синфьотли. - Ты просто слишком устала. Все эти тревоги, беспокойство за Соль...

Он замолчал. Раскаленной иглой вошел в него страх за любимую дочь. Пока оборотень бродит поблизости, его девочка в опасности. Ради нее он в тоске и отчаянии призывал на помощь брата, не догадываясь о том, что живой мертвец бродит поблизости, только и дожидаясь этого зова, чтобы переступить порог. Простая душа Синфьотли упрямо противилась всяким разговорам о каком-то там колдовстве.

Все было ясно. Был оборотень, эта чертовка Хильда, которую он по глупости пожалел и привел в дом. Была дочь, невинное юное существо, одолеваемое демонами. Соль с ее увечьем казалась Синфьотли такой беззащитной, что у этого черствого человека порой щемило сердце. Он знал, что разорвет голыми руками всякого, кто посмеет причинить ей зло.

Погруженный в свои мысли, он даже не заметил, как мать ушла. Сунильд ступала бесшумно, как призрак. И вместе с ней ушли ночные шорохи и смутные тревоги.

Когда Синфьотли открыл глаза, в окне уже показалась тонкая фиолетовая полоска близкого рассвета. Он зябко поежился. Что-то во вчерашнем разговоре с матерью оставило в его памяти неприятный след. Она боялась. Кого? Теперь, когда Сигмунд вернулся, когда он взял их под свою защиту, им некого бояться. Они самые сильные во всем городе, ибо их охраняет рука Младшего Бога. Великое счастье - служить детям Младшего Бога.

Синфьотли улыбнулся и тут же нахмурился. Ему вдруг показалось, что эти мысли кто-то ему внушил. Разве мог он, гордый Синфьотли, произнести эти слова: "счастье служить"? Он никогда никому не служил. Он склонял голову только перед своим учителем и своей матерью.

Синфьотли тряхнул головой, отбрасывая со лба светлые волосы. Стоит ли забивать себе голову такими глупыми мыслями, если не решено главное: опасность, угрожающая его дочери, все еще бродит по Халога.

И стоило ему подумать об этом, как в темноте за окном промелькнула светлая тень. Предрассветные сумерки не могли скрыть от Синфьотли очертаний крупного хищника.

Синфьотли гибким движением поднялся на ноги. Он передвигался бесшумно, точно и сам в мгновение ока превратился в дикого зверя. В давние годы, когда Синфьотли был еще мальчиком, Гунастр, растерзанный чудовищем, которое сумело уйти от людской кары, заставлял его часами наблюдать за кошкой, охотящейся на птиц. И Синфьотли, более терпеливый, чем его брат, научился подражать повадкам этого зверя. Впоследствии этот урок не раз пригодился ему.

Он вытащил из ножен кинжал, взял заготовку для факела, оставленную Сунильд в связке возле очага, и быстрым движением заточил острие, превращая факел в кол. Как ни презирал Синфьотли всякого рода магию, но, истинный северянин, все же знал в ней кое-какой толк. Трудно было вырасти среди легенд и живых преданий, среди краснобаев и очевидцев (подчас трудно было отличить одних от других) - и не иметь представления о том, как отобрать у горного народца клад, как отвести беду, если вздумает морочить голову лешак, что нужно делать, если вдруг обозлится на домашних невидимый Хозяин и начнет по ночам душить людей в их постелях, пугать скотину и рассыпать в кухне зерно. И о том, что нужно делать с оборотнями, Синфьотли имел представление не хуже любого другого своего земляка.

Осторожно приоткрыв дверь, он выглянул во двор. Из дома повалили клубы пара - перед рассветом стало еще холоднее. Опасаясь что пар и резкие домашние запахи могут его выдать, Синфьотли поспешно притворил за собой дверь. Он стоял на пороге, пригнувшись, держа в правой руке остро заточенный кол, а в левой обнаженный меч. Он знал, что действовать ему придется быстро, времени для раздумий не будет, и потому знакомое оружие взял в левую руку.

Во дворе никого не было. Но Синфьотли явственно ощущал злую волю притаившегося поблизости чужого существа. В холодной расчетливой злобе было что-то нечеловеческое, и в то же время Синфьотли улавливал и нечто прямо противоположное: хитрый, вполне человечий ум, не лишенный даже своеобразного юмора. Больше он не сомневался - Хильда была здесь. Вернулась, чтобы завершить начатое дело.

Синфьотли тихо прошел по дорожке в сторону конюшни. Здесь тоже никого не было. Он обошел весь двор, попеременно заглядывая во все укромные закутки. Ему казалось, что невидимый взор горящих красных глаз с насмешкой провожает его. То и дело он внезапно оборачивался, но никого за спиной не было. И все же он был уверен в том, что она здесь и следит за ним, усмехаясь. Мысль об этой усмешке сводила его с ума.

Снег во дворе, словно в насмешку, был весь изрыт волчьими следами. Резкий звериный запах точно повис в воздухе. Синфьотли весь дрожал от возбуждения и охотничьего азарта. Каждое мгновение он ждал, что вот сейчас заглянет за угол поленницы - и среди дров и баков для воды увидит притаившегося зверя. Но раз за разом его ждало разочарование. Он понимал, что эту игру в прятки ведьма затеяла лишь для того, чтобы вывести его из себя, и потому сдерживал свой гнев, опасаясь потерять голову и наделать досадных промахов, которые будут стоить жизни не только ему, Синфьотли, но и его дочери. Поэтому он терпеливо, шаг за шагом, осматривал двор и старался не допускать ярости в свое сердце.

Никого. Пустота - и этот постоянный насмешливый взгляд в спину. Синфьотли скрипнул зубами. Ему невыносимо было думать о том, что над ним потешаются.

Наконец он снова вернулся к конюшне и заглянул внутрь. И мгновенно отпрянул: прямо у входа из темноты на него смотрели две красных горящих точки. Синфьотли стиснул рукоять меча, чувствуя, как страх подступает к горлу. Он не думал прежде, что будет кого-то так бояться. Но ему понадобилось несколько секунд, чтобы преодолеть ужас и заставить себя сделать шаг назад. Красные точки отступили в глубь конюшни, погруженной в глубокую влажную темноту. Словно далекий гром, послышалось приглушенное рычание, заклокотавшее в горле зверя.

Синфьотли сделал еще несколько шагов. Он понимал, что чудовище нарочно заманивает его подальше в темноту, где человек потеряет все преимущества перед зверем (если они и были). Но больше поддаваться страху он не мог и не хотел.

- Я не боюсь тебя, - пробормотал он. Но он боялся. Страх опутал темнее помещение так, словно там была натянута клейкая паутина. Куда ни ступишь - обязательно наткнешься на липнущую к телу нить.

Волчица отступила еще дальше и приготовилась к прыжку. Сейчас для нее ни что не имело значения: ни ее детская привязанность к человеку, которого она считала своим отцом до тех пор, покуда голос крови не стал ей внятен; ни ранимость юной глухой девушки, в теле которой обитал дикий дух Младшего Бога. Она видела только одно: ее законная добыча, человек, привычно пахнущий страхом, взбунтовался и пытается вступить в единоборство. Она подумала о том, как зубы вонзаются в живую плоту и затрепетала, предвкушая наслаждение. Добыча цеплялась за бесполезную холодную сталь, точно утопающий за протянутое ему с лодки весло, и хищница весело оскалилась: сталь не поможет человеку против оборотня. Ни на мгновение волчица не задумывалась над тем, кто стоит сейчас перед ней в темноте конюшни. Ей не было дела до имени этой трепещущей плоти. Она хотела одного: уничтожить, раздавить жалкий человеческий дух, а потом восторжествовать над сладким человеческим мясом.

И вдруг человек громко вскрикнул и бросился в атаку. Только одно имя могло заставить Синфьотли преодолеть почти сверхъестественный ужас, сковавший его точно цепями. Это было имя его дочери, и он выкрикнул его в лицо оборотню, точно боевой клич.

И столько силы было в этом выкрике, столько боли, страха и нежности вложил в это короткое слово Синфьотли, что волчица услышала его - не слухом, ибо и в волчьем теле Соль была глуха, - но тем внутренним "ухом", которое позволяло ей слышать призывы Сигмунда. Никогда прежде она не слышала Синфьотли. И поскольку братья действительно были очень похожи между собой, ей на мгновение показалось, что ее окликает Тот-Кто-Сильнее, ее повелитель, ее отец.

Она отпрянула и застыла в растерянности. А человек бросился вперед и еще раз повторил, с отчаянием и решимостью, как будто черпал в этом коротком слове поддержку:

- Соль!

Она сжалась. И в этот миг в воздухе просвистел меч. Синфьотли метнул его, как кинжал, заранее зная, насколько это опасно в том случае, если он промахнется. Но он не промахнулся. Волчица, все еще пребывавшая в нерешительности, замешкалась, вглядываясь в приближающегося к ней человека, и меч пригвоздил ее к доскам пола.

Она пронзительно завизжала. У Синфьотли заложило в ушах от этого нестерпимого звука. Извиваясь, хищница стала дергаться, пытаясь вырваться на волю. Недоумение, ужас, боль предательства бились в ней, точно плененные птицы. Как же так? Ведь это он, ее отец, ведь это тот, кто влил в ее жилы отравленную кровь богов. За что он казнит ее? Не он ли научил ее сладости убийства? Не он ли сам показал ей, сколь жалки люди и сколь сильны на земле дети Младших Богов, отвергнутые людьми и не принятые Старшими Богами?

Не помня себя, Синфьотли занес над поверженным зверем остро отточенный кол и с силой вонзил его в задравшийся к нему беззащитный белый живот. В отличие от несчастного Гунастра, распоровшего брюхо волку-Сигмунду, у Синфьотли не было ощущения, будто оружие входит в солому. Затрещали ткани живой плоти, и в лицо Синфьотли брызнула горячая кровь. Волчица пронзительно закричала срывающимся женским голосом. На ее пасти запузырилась кровавая пена. Она стала биться об пол своим сильным гибким телом. Синфьотли отшатнулся, стирая кровь с лица. Лапы с острыми когтями скребли пол, оставляя в нем глубокие борозды. Крики умирающей становились все тише. Странный глухой голос произнес в темноте конюшни:

- Господин...

Синфьотли затрясся. С этим словом к нему могла обратиться только она, проклятая ведьма. Хильда всегда считала своим господином Синфьотли, потому что именно он привел ее в дом и отдал в услужение своей матери. Будь сейчас у Синфьотли в руках второй кол, он бы и его вонзил ей в сердце в ответ на это обращение.

Тряхнув головой, он провел ладонью по глазам и моргнул несколько раз. В полумраке на полу конюшни лежала, раскинув руки и подогнув под себя ноги, женщина. Ее длинные светлые волосы разметались по грязному полу. Густая прядь плавала в луже темной крови; через секунду волосы намокли, отяжелели и опустились. Из ее живота торчал деревянный кол, загнанный в тело безжалостно и грубо. Увидев это, Синфьотли невольно содрогнулся.

Превозмогая отвращение, он резким движением выдернул кол.. Тело обмякло. Женщина вздохнула в последний раз, выплеснув из зияющей раны слабенький фонтанчик крови, и затихла. Синфьотли схватил ее за ноги и поволок вон из конюшни. Ногой оттолкнул притворившуюся было дверь и швырнул тело убитой на снег.

Она упала, глухо стукнувшись головой о порог. Красная прядь легла на ее лицо, залепив широко раскрытый рот. Синфьотли смотрел на нее не отрываясь.

- Я убил тебя, - сказал он наконец. - Больше ты не будешь тревожить покой моей дочери.

Ему казалось, что сознание у него мутится. Но это длилось лишь миг. Затем он снова выпрямился, чувствуя себя сильным, отважным воином, который знает, чего он хочет.

И все же что-то было не так. Как будто он нарушил чью-то волю или ослушался, и теперь последует наказание.

Глупости! Синфьотли сердито передернул плечами. Ему нет дела до чьей-то воли, чья бы она ни была. И о каком "наказании" может идти речь? Разве ему нужно перед кем-то отчитываться?

Склонившись, он хозяйским движением убрал волосы с лица колдуньи. Он ожидал увидеть мелкие черты Хильды и не сразу понял, кого убил, настолько был ошеломлен тем, что перед ним _н_е_ Хильда. Осознать это было еще труднее, чем понять самое страшное: на снегу с распоротым животом лежала Соль. Нагое тело, оскверненное страшной раной, было синеватым от кровопотери. Пышная грудь торчала так вызывающе, точно колола глаза. Соски посинели и сморщились. В углах искусанного распухшего рта запеклась черная пена. Подернутые белесой пеленой глаза закатились. Даже волосы, золотые волосы Соль, казались мертвыми на пушистом свежем снегу.

- Нет, - тихо сказал Синфьотли. - Нет.

Он выпрямился, вытер лицо снегом, не замечая, что кровь волчицы-Соль запачкала его с головы до ног. Потом повернулся и пошел прочь. Когда он шел по улицам Халога, шатаясь и натыкаясь на прохожих, многие принимали его за пьяного, а всезнайка Хуннар через несколько часов уже рассказывал в казарме о том, что нынче на рассвете Синфьотли убил вервольфа и сошел с ума.

18

Синфьотли остановился, точно от удара. Он не сразу понял, что наткнулся на какое-то препятствие, а поняв, бессвязно выругался и схватился за кинжал. Первым его порывом было желание распороть лоснящийся черный бок лошади, преградившей ему путь. Чьи-то ноги качнулись в меховых стременах и сжали лошадиные бока, не позволяя животному отпрянуть.

- Кто ты такой? - зарычал Синфьотли. - По какому праву останавливаешь меня?

- Мое имя Амальрик, - отозвался чистый, детский голос. - Я останавливаю тебя по праву сильного, Синфьотли.

Синфьотли поднял голову. Он увидел, что перед ним мальчик лет двенадцати, в белом меховом плаще с красной шелковой подкладкой. Он был вооружен. Льняные прямые волосы перетянуты простой кожаной лентой. Осанка у этого ребенка была прямо-таки королевской, и неспроста: за спиной у него стоял небольшой, но хорошо снаряженный отряд человек в пятнадцать. Этого бью довольно, чтобы Синфьотли подчинился.

- Что тебе нужно, молодой граф? - спросил он.

- Ты убил вервольфа, - ответил мальчик.

- Откуда тебе известно, черт побери?

Амальрик пожал плечами. Его мальчишеское лицо, усыпанное бледными веснушками, осталось серьезным, когда он ответил:

- Добрая слава об этом бежит впереди тебя верным псом, но страшная кара за сделанное крадется за тобой по пятам, как медведь-людоед. Зачем ждать, пока он встанет на дыбы за твоей спиной?

Синфьотли побелел и схватился за грудь. Но не страх был тому причиной, смертная тоска по Соль вдруг овладела им, да так, что он запрокинул голову и глухо простонал, невидящими глазами глядя в белесое снежное небо. В этот миг он не был больше собой. Он словно вселился в тело своего брата. Синфьотли не просто знал, что делает сейчас Сигмунд. Он б_ы_л_ Сигмундом.

Он стоял посреди двора дома высокородной Сунильд над окровавленным телом своей дочери и, не веря своим глазам, вглядывался в ее мертвые черты. Нос уже заострился, скулы выступили, щеки ввалились. Снег как будто исхлестан красной плеткой - это следы от окровавленных прядей волос. Длинных золотых волос красавицы Соль.

Сигмунд закричал, падая в снег возле трупа девушки. Он обхватил руками ее раскинутые ноги и прильнул ртом к коленям. Смертельный холод встретили его губы там, где прежде встречали жар. Стройный белокурый человек зарычал, - скаля зубы. Из угла его рта потекла слюна. Изнемогая от тоски, тихо повизгивая, как пес, потерявший хозяина, Сигмунд скорчился рядом с мертвой Соль. Судорогой свело его руки, жадно схватившие убитую за плечи. Затем он приподнялся, вгляделся в ее прекрасное лицо и несколько раз приложился к раскрытому рту, точно надеясь вдохнуть в нее жизнь. Соль оставалась неподвижной.

- Кто убил тебя? - спросил он.

Она не ответила. Он знал, что она уже не ответит ему. И тогда он сдался. Когда Сунильд вышла на крыльцо, она увидела, что Сигмунд, потеряв голову, визжит и лижет зияющую рану на животе ее мертвой внучки.

- Что с ним, господин граф? - спросил один из дружинников, когда Синфьотли безвольно опустился на снег возле ног лошади Амальрика.

Мальчик дернул поводья, и лошадь отступила на несколько шагов.

- Возьмите его в седло, - распорядился он. - Это обморок. Боюсь, что рано или поздно вервольф придет за ним.

- Вервольф убит, - возразил кто-то.

Не оборачиваясь, Амальрик сказал:

- Их было двое. Я сам видел. Второй придет отомстить. Возьмите его в седло, я сказал, и отвезите ко мне домой.

- Это неразумно... - начал тот же голос, но мальчик уже разворачивал свою лошадь.

- Позвольте мне самому решать, - коротко бросил он на ходу.

Низко висела над равнинами ущербная луна. С кинжалом в руке Сигмунд стоял на том самом месте, куда впервые вызвал к себе Соль. Точно так же торчал перед ним пень, оставшийся от старого дерева, и ему показалось, что еще немного - и появится вдали легкая тень бегущей девушки.

Он опустил веки, а когда снова поднял их, в глазах уже горел дьявольский красный огонь. Не задумываясь больше, он поднял кинжал и вскрыл себе вены. Кровь хлынула на камень, украшающий рукоять, и впиталась в него, как в губку. Потоки алого света залили снега далеко вокруг Сигмунда. Не обращая внимания на то, что кровь стекает по рукаву, он воздел руки к луне и начал звать:

- Отец мой, Младший Бог, не имеющий еще мужского имени! Вот льется твоя кровь, и клянусь, вся она уйдет в эти снега и растает под весенним солнцем, если ты не откроешь мне того, что я хочу знать. Я уже мертв и мне недолго осталось, но перед тем как уйти навсегда, я должен отомстить, и ты мне поможешь...

Он замолчал. Горло у него перехватило. Ветром несла по равнине поземку, и ему опять почудилась легкая, быстрая фигурка девушки, спешащей на его зов. Тишина опустилась на равнину. Казалось, даже ветер смолк. И вдруг под небом прокатился глухой, низкий голос, который проникал прямо в душу, минуя слух. Мощные вибрации этого тяжелого голоса отдавались во всем теле, и у Сигмунда было впечатление, будто даже кости загудели.

- Кто ты, посмевший угрожать мне?

- Я твой сын! - крикнул Сигмунд и снова прислушался.

Там, наверху, наступила пауза, как будто некто невидимый вглядывался в маленькую человеческую фигурку, застывшую в неподвижности. Затем голос вздохнул.

- Да, я узнал твою кровь. Твоя мать была холодна, как лед, и я не захотел больше посещать ее. Ты - Сигмунд, сын похоти и безразличия.

- Да, это я, отец.

- Густа наша кровь, и негоже ей пропадать. Останови ее.

- Как мне сделать это, отец? Я вскрыл себе вену.

Младший Бог, казалось, задумался. Потом проговорил:

- Ты должен захотеть.

Сигмунд опустил голову.

- Я хочу, - тихо сказал он, обращаясь к черным каплям, бежавшим с его запястья на снег. - Остановитесь. Я хочу сохранить вас в своих жилах.

Но капли продолжали падать одна за другой.

Сигмунд бросил кинжал и упал на колени, припадая губами к запястью.

- Остановись, - отчаянно крикнул он своей крови. - Отец, помоги мне!

- Нет, - пророкотал голос, разливаясь под небом. - Эта кровь старше меня. Если она не слушается тебя, то и до моих приказов ей не будет никакого дела.

- Отец, - прошептал Сигмунд. - Иди ко мне. Хоть раз в жизни я хотел бы увидеть тебя...

Он замолчал, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Прошло еще несколько минут. Все вокруг молчало, но Сигмунд чувствовал на себе нечеловеческий взгляд, от которого некуда было скрыться. Словно все небо, раскинувшееся над ним, наблюдало за Сигмундом тысячами глаз.

Потом направление взгляда сместилось. Только что тот, кто следил за ним, был наверху, и Сигмунд улавливал его присутствие макушкой, и вот уже невидимые глаза смотрят ему в спину...

Вдали показалась человеческая фигура. Кто-то медленно шел по равнине, и снег вился вокруг ног человека, точно он был закутан в необъятную мантию и путался в просторном подоле. Чем ближе он подходил, тем более внушительным и страшным казался. Сигмунд стоящий на коленях, смотрел, как перед ним вырастает черный силуэт широкоплечего человека. Он был очень юн и ослепительно красив. На тонком лице едва пробилась первая борода. Сощуренные светлые глаза смотрели холодно и безучастно. И было что-то в его лице такое, что заставляло вспомнить о Соль.

- Отец, - повторил Сигмунд.

Юный Бог казался намного младше своего смертного сына.

Он опустился рядом с Сигмундом на колоны и взял его за руку. Долго всматривался он в беспрестанно бегущие тяжелые капли крови, улыбаясь, как будто встретил после разлуки старого друга. Создавалось впечатление, что до самого Сигмунда ему нет никакого дела.

- Спаси меня, отец, - прошептал Сигмунд. - Я должен отомстить.

- Говори, - велел Младший Бог и посмотрел ему в глаза. Мертвенный холод пронзил Сигмунда, когда он встретил этот взгляд. Но он заговорил, чувствуя, что слабеет с каждой минутой.

- У меня была дочь. Я зачал ее обманом, подобно тому, как много лет назад зачал меня ты. Моя девочка, Соль с золотыми волосами.

- Да, - отозвался Младший Бог, - я помню ее. Слабое, несчастное создание, обреченное на смерть.

- Она мертва. Они убили ее. Они вонзили деревянный - кол прямо ей в живот. У нее был гладкий красивый живот, как чаша цветка, только что расцветшего посреди реки... Я нашел ее на рассвете мертвую, и она уже не ответила мне, кто сделал это.

- Я могу дать тебе ответ, - медленно проговорил Младший Бог. - Но зачем? Какой прок тебе в том, чтобы узнать это?

- Я отомщу, - сквозь зубы процедил Сигмунд. - Клянусь, я отомщу.

- Ты уже не успеешь, - сказал Младший Бог и взял своего сына за руку. - Ты умираешь, Сигмунд.

- Имя, - настойчиво повторил раненый, но божество, погруженное в свои размышления, даже не расслышало его просьбы.

- Слишком много в тебе от человека, - задумчиво произнес Младший Бог. - Странное, непонятное племя. Даже когда ты был волком, ты оставался человеком. Ты не мог забыть этого ни на миг. Скажи мне, хорошо быть человеком?

- Не знаю, - с трудом сказал Сигмунд. - Не понимаю.

- Что чувствуют люди? - продолжал допытываться юноша. - Я никогда не понимал этого. Что ты чувствуешь, Сигмунд? Ответь мне - и я скажу тебе, кто убил твою дочь!

Сигмунд слегка пошевелился и приложил ладонь ко рту, отирая слюну.

- Боль, - сказал он. - Я чувствую боль. Теперь твоя очередь отвечать. Кто вонзил деревянный кол в живот моей дочери?

- Твой брат Синфьотли - вот кто сделал это.

Сигмунд вдруг разом ослабел и опустился всем телом на снег, уже не ощущая холода. Младший Бог уложил его голову себе на колени.

- Да, ты похож на меня, - сказало юное божество, склоняясь над своим умирающим сыном и рассматривая его лицо с холодным любопытством. - Жаль, что я плохо знал тебя раньше..

Он приложил к губам раненое запястье и отпил немного крови.

Сигмунд забился, как пойманный зверь.

- Что ты делаешь, отец?

- Хочу узнать тебя поближе. - Прекрасное молодое лицо улыбнулось ему ртом, который стал больше и утратил очертания, запачкавшись кровью.

Сигмунд вдруг заплакал. Слезы сами полились из его глаз, никогда прежде не знакомых с их тягостной горечью, и удивительно было этому суровому человеку плакать. Младший Бог отер его щеку и лизнул свою ладонь.

- Что это? - спросил он удивленно. - Мои дети никогда прежде не источали такой жидкости.

- Наверное, слезы, - ответил Сигмунд. - Отец, помоги мне.

- Не могу. Говорю тебе, не все в мире мне подвластно. Скажи, твоя дочь была красива?

- Она была похожа на тебя.

- Я никогда не видел ее. Только слышал. Тихий, слабый призыв. Иногда я откликался. В последнее время призыв стал громче.

- Она пролила свою кровь на твой камень.

- А! Значит, я слышал истинный голос. Я хочу увидеть ее лицо, Сигмунд.

- Отомсти за нас, - шепнул Сигмунд.

Младший Бог, не отвечая, встал на ноги. Голова умирающего бессильно упала в снег. Юноша встал и повернулся к умирающему спиной. Новая мысль целиком овладела им, и он успел забыть о своем сыне. Быстрым шагом он двинулся прочь, направляясь в сторону города. Он шел легко, и казалось, что его обутые в меховые сапоги ноги ступают не по снегу, а касаются легкой поземки, не снисходя до соприкосновения с землей.

Лежа на боку и глядя на свою вытянутую вперед раненую руку, Сигмунд смотрел и смотрел, как по капле уходит из его тела жизнь. Потом сладостная легкость завладела им, он закрыл глаза, и тишина снизошла на его беспокойную душу.

Дом высокородной Сунильд был полон света. В каждой комнате горела лампа. Трещали факелы в пиршественном зале. Смрадно чадило масло в лампах в узких переходах. Тонкий дым поднимался от сосновых лучинок, когда они прогорали.

Соль, одетая в подвенечное платье, лежала на столе. Четыре золотые чаши стояли по четырем углам тяжелого пиршественного стола, в них искрилось красное вино - лучшее вино из погребов этого богатого дома. Украшения - драгоценные камни, золотые броши, браслеты, перстни, наборные пояса - лежали, наваленные кучей, в ногах мертвой девушки. Свет факелов играл на гранях камней, отбрасывая разноцветные отблески на светлый подол ее платья. Волосы девушки Сунильд своими руками спрятала под головной убор, украшенный каменьями. Когда собралась вдевать тяжелые серьги, вспомнила, что у Соль не проколоты уши. Осторожно, словно опасаясь причинить покойнице боль, проткнула мочки ушей длинной иглой и украсила ее серьгами, подарком покойного мужа.

Эта одежда и водопад драгоценностей немного смягчили выражение смертной муки, застывшей на лице Соль. Сунильд не спешила. Завтра на рассвете она запалит свой дом и предаст огню все, на чем лежало проклятие богов. В том числе и себя самое. Но нынешняя ночь у нее еще осталась, и есть время подумать, перебрать ушедшие годы, точно крупные жемчужины на нитке.

Она села за стол, задумалась. В доме царила мертвенная тишина, и треск факелов лишь подчеркивал ее, не нарушая. Неожиданно старая женщина поняла, что кто-то смотрит на нее из темноты, и, не оборачиваясь, резко приказала:

- Входи.

Почти мгновенно послышались тяжелые шаги. Кто-то массивный перешагнул порог, постоял секунду-другую и двинулся к ней. Сунильд сидела не шевелясь и смотрела, как на стене перед ней растет тень.

- Ты не мой сын, - сказала она наконец.

- Нет, - отозвался тяжелый голос, и старая женщина задрожала. Встань, Сунильд и обернись ко мне. Я хочу увидеть, какой ты стала. Говорят, люди живут недолго и очень быстро стареют.

- Это правда, - сказала Сунильд, которую почему-то ничуть ни удивили слова незнакомца. Она чувствовала их глубокую внутреннюю правду: тот, кто говорил это, действительно был удивлен.

Сунильд поднялась и обернулась. В свете факелов она увидела лицо юноши, почти мальчика, с широко расставленными глазами, светлыми и наглыми. Было в нем что-то нечеловеческое. Может быть, это впечатление вызывала пугающая правильность его черт. А может быть, то, что он был немного крупнее любого человека. Самую малость, чуть-чуть, но именно это неуловимое "чуть-чуть" и заставило ее содрогнуться.

- Подними голову, чтобы я мог получше рассмотреть тебя, - сказал он, и она повиновалась. Он протянул руку и коснулся ее виска ледяным пальцем. Сунильд показалось, что холод проник до мозга ее костей. Она стиснула зубы, чтобы не закричать.

- Что это? - удивленно спросил юноша. - Здесь, возле глаз, какие-то складочки.

- Это морщины, - сказала Сунильд. - Кто ты?

- Однажды ночью я пришел к тебе, и ты была моей, - сказал он просто, и опять она почувствовала, что он не лжет ей и не хочет оскорбить. Он просто констатирует.

- Я принадлежала только своему мужу.

- Я приходил к тебе после того, как твоего мужа задрал вепрь, возразил юноша. - Ты была очень красива, Сунильд. Видишь, я даже вспомнил твое имя. Сунильд-Ледышка. Удивляюсь, как мое семя не превратилось в сосульку, оказавшись в твоем лоне. Какая ты была холодная, женщина! Больше я никогда не приходил к тебе.

- Как твое имя? Кто ты? - повторила она, слабея.

- У меня нет имени, - ответил юноша, - я всего лишь Младший Бог. Много веков пройдет, прежде чем отрастет моя борода. А почему ты дрожишь? Ты уже старая, ты скоро умрешь - я не трону тебя.

- Я не боюсь тебя, - ответила Сунильд - Мне уже все равно. Скажи, мальчик, это от тебя я понесла Сигмунда?

- Да, - ответил он. - Из него получился хороший воин. Я доволен им.

- О да, - сказала Сунильд. - Он был моим любимым сыном. Но он погиб в сражении с киммерийцами. А потом вернулся. И я возненавидела его.

Младший Бог смотрел на нее с интересом.

- За что? - спросил он и добавил совсем по-детски: - Я никогда не понимал людей. Твой сын вернулся сильнее, чем ушел. Он стал великим. Он преклонялся перед тобой. С его помощью ты могла бы стать владычицей этого города.

- В нем было что-то нечистое, - сказала старая женщина. - И я отвергла его. Он замарал мою внучку, несчастное, невинное дитя.

- Замарал? - Младший Бог выглядел растерянным. - Что ты хочешь этим сказать?

- Я думаю, что он обесчестил ее, после чего она предалась ему душой и телом и вместе с ним стала творить злодеяния.

Младший Бог покачал головой.

- Я не знаю, какие у них были отношения, - сказал он. - Когда они оба были волками, они могли позабыть о том, что они родня. Но ему не нужно было овладевать ею, чтобы вовлечь ее в круг своей жизни.

- Почему? - спросила Сунильд заранее зная, каким будет ответ.

- Он ее отец, - сказал юноша. - Он _б_ы_л_ ее отцом.

Оба помолчали. Потом Сунильд вымученно улыбнулась.

- Прости меня, Младший Бог. Я совершенно растерялась. По людскому обычаю, я должна была сразу пригласить тебя за стол. Садись, я приготовила вина.

Они сели за стол. Мертвая девушка в подвенечном наряде лежала между ними, как главное блюдо свадебного пиршества. Драгоценные камни, насыпанные вокруг тела, казались фруктами на этом странном пиру. Сунильд взяла чашу с вином. Младший Бог, который старался быть вежливым и потому во всем подражал хозяйке дома, последовал ее примеру. Он отхлебнул вина и улыбнулся.

- Некоторые людские обычаи мне очень нравятся.

С этими словами он взял горсть перстней и отправил их в рот. Золото и рубины захрустели у него на зубах. Прожевав их и спокойно запив глотком вина, он все с той же благосклонной улыбкой поднял глаза.

- Вот мы сидим с тобой, высокородная Сунильд, как муж и жена, за пиршественным столом. Клянусь, это что-то новое для меня. Ты мне нравишься, Ледышка. С годами ты стала лучше. Сильнее. Жаль, что некрасива. А эта девочка на столе - для еды?

- Да спасут нас великие боги, что ты говоришь, мой божественный супруг! - Сунильд с трудом подавила дрожь.

- Я спросил потому, что раньше видел, как за столом едят. Прости мое невежество, хозяйка дома. Я всего лишь не хочу быть неучтивым.

- Мертвая девочка - Соль, дочь твоего сына.

- А! - Он приподнялся и с интересом всмотрелся в ее лицо. - Хорошо, что у вас не едят мертвых. Это, наверное, правильно. Их сила принадлежит земле, пусть уйдет в землю.

- Все когда-нибудь уйдет в землю, - сказала Сунильд.

Не слушая, Младший Бог взял мертвую за шею и повернул ее к свету факелов. Тяжелые серьги качнулись, по столу пробежали золотые блики. Одна мочка оборвалась - Сунильд слишком низко проколола ухо. Младший Бог не обратил на это никакого внимания.

- Да, она похожа на него, - сказал он наконец. Резким движением он приподнял Соль и прижался щекой к ее мертвой щеке. - Посмотри, Сунильд, разве ты не замечаешь сходства?

Старая женщина не отвечала. Эти два лица, бледные, с одинаковыми чертами, пугали ее. Слишком резким казался контраст между крупным, полным лихорадочной жизни ликом Младшего Бога и тонким, хрупким, безжизненным личиком Соль.

Юноша опустил тело девушки обратно на стол, не заметив, что одна рука у нее неловко подвернулась, и задрал ее платье. Обнажился живот и страшная, уже почерневшая рана, по которой он провел рукой.

- Оставь ее в покое! - не выдержала Сунильд. - Не тревожь мертвую.

- Хорошо. - Младший Бог одернул юбку и уложил Соль обратно на стол, не удосужившись поправить ее руку. - Почему тебя это так беспокоит?

- Не знаю. Она дитя, и она мертва. Зачем ты трогаешь ее?

Младший Бог пожал плечами.

- Хотел посмотреть, вот и все. Разве это оскорбительно?

- Да, - тяжело переводя дыхание, ответила Сунильд. - Это оскорбительно.

- Ее живот был как чаша цветка, - проговорил он. - Так рассказывал мне твой сын, прежде чем умереть.

Сунильд застыла. Это юное, ко всему равнодушное, любопытствующее существо наполняло ее безотчетным ужасом.

Легкость, с которой он произнес последнюю фразу, раскрыла перед ней его бесчеловечность - вернее сказать _н_е_человечность - куда ярче, чем его необычная внешность или даже его бессмертие.

- Какой сын? - еле слышно спросила она.

- Наш сын, - спокойным тоном ответил он и снова глотнул вина, на сей раз из другого бокала. - А у этого какой-то другой вкус. Ты наливала из разных бочек, я правильно угадал?

- Сигмунд?

Он кивнул, не отрываясь от бокала. Сунильд схватила его за руку.

- Скажи, он умер окончательно? Он не вернется больше?

- Нет. Почему ты так взволнована, женщина? Я опять сделал что-то оскорбительное?

- Мне больно, - еле слышно выговорила она. - Если бы ты знал, мальчик, как мне больно...

- Да, он тоже так говорил, - с важностью кивнул Младший Бог. Казалось, он был рад продемонстрировать свою осведомленность хоть в чем-то, касающемся человеческой жизни. - Умирая, наш сын говорил те же самые слова. Пока человек живет, он чувствует боль.

- Это правда, - сказала Сунильд. Она поднялась. Ей лицо окаменело. А теперь уходи, Младший Бог. Уходи отсюда. Я не хочу тебя больше видеть.

Хильда поставила на стол миску с репной кашей. Конан посмотрел на кашу с откровенным отвращением.

- Неужели ты не нашла ничего получше, женщина? Ты бы мне еще сена насыпала. Я все-таки не конь, - недовольно пробурчал он.

Хильда испуганно моргнула.

- В доме больше ничего не было, господин. Я сварила то, что нашла.

- И я тебе не господин! - разозлился варвар.

- Простите... - Хильда чуть не плакала, в то время как Конан раздраженно ковырял кашу пальцем, не решаясь приступить к трапезе.

Конан поднял голову и окончательно уничтожил ее пронзительным взглядом.

- Вот когда станешь хозяйкой в этом доме, тогда и будешь скупердяйничать. А сейчас могла бы и расщедриться, за чужой-то счет.

- Как я могу стать хозяйкой? - пролепетала Хильда, смешавшись.

Конан выразительно повел своими пудовыми плечами.

- Очень просто. Как ваша сестра пролезает в сердце мужчины? Тебе виднее, девочка. Тут глазами поморгала, там рожицу плаксивую скривила вот уже дурак-мужчина и растаял и начал делать разнообразные глупости...

Она заплакала. Конан плюнул с досады.

- Думаешь, этим ты меня разжалобишь?

- Я не понимаю, о чем вы говорите, - тихо сказала Хильда.

- Арванд старый дурак, совсем голову из-за тебя потерял. Вот о чем я говорю. Как тебе это удалось - понятия не имею. До Амалазунты тебе далеко, я сам смотрел. А я даже из-за такой женщины, как Амалазунта, головы не теряю. Так что ты, скорее всего, действительно ведьма...

Он сердито махнул рукой и принялся есть кашу. Арванд с утра пропадал в казарме - разбирался с наследством, надо полагать. А эта хилая девчонка уныло слонялась по дому и вздрагивала от каждого шороха. Теперь вот, желая угодить своему единственному имеющемуся под рукой защитнику, осчастливила его репной кашей. Стоит рядом, переживает - боится навлечь немилость.

Под окном послышался шум. Топот копыт - видно, подъехал отряд конных. Загалдели мужские голоса. Конан отодвинул кашу, встал, потянулся за мечом. Хильда, безмолвно раскрыв рот, бросилась к нему и прижалась всем телом к могучему боку варвара. Конан отшвырнул ее от себя, жестом показав на кровать. Девушка покорно спряталась среди одеял и разоренных перин. Она настолько была мала, что, скорее всего, ей удастся остаться незаметной.

Киммериец приготовился сражаться. У него не было ни малейшего сомнения в том, что за ним явилась городская стража, чтобы препроводить в тюрьму, а после казнить за все совершенные им в Халога преступления. Он собирался подороже продать свою жизнь. Вмешивать в это чисто мужское дело всяких щуплых девчонок в его намерения никак не входило.

В дверь загремели рукоятью мечи.

- Открывайте! - крикнул мужской голос.

- Кто вам нужен? - отозвался варвар. - Назовитесь, кто вы такие!

- Нам нужен киммериец по имени Конан. Мы знаем, что он здесь.

- Если он вам так нужен, то входите и заберите, - заорал в ответ Конан. Он был сыт по горло ожиданием и недомолвками и потому, желая внести в дело ясность, присовокупил к приглашению длинное, смачное и очень грязное ругательство.

Громовой хохот загремел под дверью в ответ на это. Затем заговорил другой голос, детский:

- Конан, это вы? Я - граф Амальрик, вы провели однажды ночь в моем доме.

- Было дело, - мрачно отозвался варвар. - Какого дьявола тебе нужно, постреленок? Помнится, я еще тогда предупреждал, что когда-нибудь перережу тебе горло.

- Прошу вас, идемте со мной, - сказал мальчик. - Даю вам слово, что в моем доме с вами ничего не случится.

- А за порогом твоего дома, малыш? Прости, я не могу поверить клятве гиперборейца.

- И за порогом моего дома вы будете в такой же безопасности, - твердо сказал мальчик.

Конан свистнул и помотал головой, как будто собеседник мог его увидеть. Но мальчик, судя по всему, догадался о реакции киммерийца, потому что ясный детский голос звонко и отчетливо произнес такое ругательство, от которого Хильда покраснела - да так густо, что сквозь одеяла было видно.

Конан расхохотался. Ему показалось, будто в душу ему плеснули чем-то простым и светлым, и одним ударом сапога он распахнул дверь, едва не сбив с ног графа Амальрика.

- Здравствуй, малыш, - сказал он. - Ты все-таки подобрал ключик к этой двери.

- Здесь, в доме, больше никого нет? - спросил юный граф.

Конан сердито отвернулся.

- Если и есть, то это нас с тобой никак не касается, - отрезал он.

Киммерийцу подвели лошадь, и он уселся в седло. Трудно было сказать, кто из двоих испытывал больше недоверия: конь к седоку или седок к коню. Во всяком случае, глазами косили оба одинаково.

Войдя в дом, Конан остановился как вкопанный. Первое, что он увидел, было ненавистное и знакомое до мелочей лицо Синфьотли. Асир сидел в кресле с высокой спинкой. На нем была забрызганная кровью одежда. Светлые волосы слиплись и повисли, кое-где коричневые от запекшейся крови. Справа и слева от него стояли слуги Амальрика, удерживая Синфьотли за руки, чтобы он не упал.

Мгновение Конан смотрел на это, потом повернулся и молча набросился на мальчика. Миг - и страшные лапы варвара уже держат его за горло, грозя удавить. Слуги бросились было к нему, но Конан взревел:

- Стоять на месте! Еще шаг - и я успею сломать ему шею.

Слуги замерли. Дружина за спиной киммерийца застыла в напряжении. Конан спиной ощущал на себе выжидающие взгляды. Он знал, что они готовы напасть в любую секунду.

Не испугался только мальчик. Жестом он показал Конану, что хочет что-то сказать. Варвар чуть-чуть ослабил хватку.

- Ну, - повелительно сказал он, - говори. Только не лги мне, малыш. Я ведь не погляжу на то, что ты граф, придавлю, как щенка.

- Отпусти меня, - сказал мальчик. - Я не сделал тебе ничего плохого.

- Только привел меня в лапы моего врага, - заметил Конан.

- Отпусти! - рассердился царственный ребенок.

Удивляясь сам себе, варвар выпустил его и отступил на шаг. Дружинники шагнули было к нему, но Амальрик остановил их движением руки.

- Конан, - сказал он, - посмотри на него внимательно.

- Чего на него смотреть, - проворчал Конан. - Лучше бы мне его никогда не видеть. Скоро во сне его рожа начнет сниться.

- Кто это - Сигмунд или Синфьотли?

- Синфьотли, - не раздумывая ответил Конан.

- Ты уверен?

- Мальчик, - с досадой проговорил Конан и, пошарив глазами, двинулся к мягкому креслу, чтобы сесть поудобнее. - Мальчик мой, мне ли его не знать. Он захватил меня в плен, когда я был уже вымотан боем. Я уложил человек десять из его отряда, а под конец прикончил его братца, этого оборотня Сигмунда. И вот тогда он явился на все готовенькое. Раз-два - и нет киммерийца. Связал меня, как барана, и поволок на бойню.

- Значит, ты уверен.

Конан хмыкнул.

- Да, это _б_ы_л_ Синфьотли.

- Почему "был"? - насторожился мальчик.

Конан мгновенным движением очутился на ногах и схватился за меч.

- Потому что я сейчас его убью.

В ту же секунду мальчик метнул кинжал, пригвоздив рукав варвара к стене. Клинок прошел в нескольких миллиметрах от руки, не задев ее. Конан выдрался, оставив на кинжале клок ткани.

Только тут он обратил внимание на то, что Синфьотли сидит совершенно неподвижно и как будто не замечает того, что происходит вокруг.

Амальрик как ни в чем не бывало продолжал:

- Когда мы встретили этого человека, мы тоже подумали, что это Синфьотли. Посмотри, у него шрам на лице. У Сигмунда не было шрама.

- Я знаю, - машинально пробормотал Конан, вспоминая, как сравнивал братьев на гладиаторских играх.

- Но потом возникли серьезные опасения. Он не помнит себя. Твердит имя Соль и все время призывает Младшего Бога, называя его своим отцом...

Конан тяжело опустился в кресло, положив меч себе на колени.

- Подожди, малыш. Откуда тебе известно, что Сигмунд был сыном Младшего Бога?

Мальчик улыбнулся.

- Я следил за твоим поединком с вервольфами из окна и велел слугам помочь тебе.

- Ты знал все с самого начала? - поразился Конан.

- Конечно.

Конан пошевелил бровями, что можно было расценить и как одобрение, и как некоторую растерянность.

- В конце концов, неважно, откуда, а ты это знаешь. Важно, что ты знаешь это, вот так-то. - Он посмотрел в неподвижное лицо Синфьотли и покачал головой. - Все-таки это Синфьотли. Знаешь, малыш, я думаю, что брат заставил его стать чем-то вроде своего "второго я". Мне он показался придурочным еще в тот день, когда явился за мной в казарму. А где теперь Сигмунд?

- Исчез.

Конан почесал в ухе, потом сказал:

- На твоем месте, если ты так уж печешься об этом полоумном, я пригласил бы хорошего жреца, который умеет изгонять злых духов. А когда он поправится... Обещай мне, что сделаешь то, о чем я попрошу.

- Обещаю.

- Пусть подарит Арванду девчонку по имени Хильда. Скажи ему, что никакая она не ведьма. Хотя я бы побил ее камнями за одну только ее стряпню.

С этими словами варвар поднялся и принялся шарить по столу, который слуги накрыли к обеду. Он по-хозяйски снял со стены колчан, сунул туда пару гусиных ляжек, добавил полбуханки хлеба, поломав его на части, и все это повесил себе на плечо. Мальчик, забавляясь, смотрел на него и молчал.

Конан завернулся поплотнее в свой плащ и подошел к Синфьотли. Тот по-прежнему вглядывался куда-то вдаль невидящими глазами.

- Синфьотли, - сказал Конан. Он поднял руку, чтобы ударить своего бывшего хозяина по щеке, и опустил. - Если боги вернут тебе рассудок, молись им как следует. Молись, чтобы я не встретил тебя в чистом поле.

С этими словами он повернулся и вышел. Никто не шевельнулся, чтобы остановить его, и киммериец беспрепятственно выбрался за городские ворота.

ЭПИЛОГ

Всю ночь и утро, до полудня, Конан бежал, отмахивая милю за милей по бескрайним равнинам. Сильные ноги в сапогах утопали в снегу, плащ хлопал за спиной. Он бежал не потому, что боялся погони или стремился поскорее уйти от стен города. Хотя, по правде говоря, эта земля не казалась ему приветливой - слишком уж гладкой она была, слишком ровной. Варвару не улыбалось ощущать себя мишенью посреди этого блинообразного пейзажа, где даже укрытия приличного не подобрать.

Его гнала вперед неистребимая жажда жизни. Каждая миля сулила ему встречу с новыми землями, и где-то там, впереди, лежал тот край, который только и ждет, пока явится киммериец Конан со старым мечом в руке и завоюет себе царство. В пыльных сандалиях взойдет он на трон, где после него будут сидеть его бесчисленные потомки.

К полудню разыгралась буря, и Конан вынужден был остановиться и искать от нее укрытия. Он спустился в ложбину, оказавшуюся руслом замерзшей реки, - это он определил по сухой осоке, торчавшей из-подо льда. Над ним со свистом пролетал ветер; Конан натянул плащ себе на голову, вытащил из колчана гусиную ножку и, пачкая лицо жиром, принялся сдирать зубами нежное птичье мясо. Потом беспечно уснул, понадеявшись на судьбу, которая, как он полагал, не допустит того, чтобы киммериец Конан не проснулся, замерзнув насмерть.

Если бы Младший Бог видел сейчас это полное жизни юное создание, такое же дикое, любопытное и лишенное сострадания, как он сам, он наверняка бы усмехнулся. Глупцами были эти смертные, и все же многие из них похожи на богов. Это и делает их непостижимыми существами.

Конан проснулся ближе к ночи. Он успел уже забыть и об Арванде, и о графе Амальрике, и уж тем более о Хильде и Амалазунте. Женщины не стоят того, чтобы о них вспоминали. Единственный, чей образ был навсегда выжжен в его памяти, был Синфьотли. Конан знал, что никогда не забудет первого насилия над собой: Синфьотли был первым, кто схватил его за волосы и связал ему руки, Синфьотли первый попытался поставить его на колени. Этого человека он будет помнить.

Если бы киммерийцу сказали, что первая ненависть сродни первой любви, он бы рассмеялся этому идиоту в лицо. Но Конан, к счастью, не задавался дурацкими вопросами. У него были куда более неотложные дела.

Он еще раз перекусил, сунул в рот пригоршню снега и снова отправился в путь.

Впереди была вся жизнь, полная опасностей и приключений, и Конан мчался ей навстречу, словно боялся опоздать к началу великого торжества.

Загрузка...