Пешка

Глава 12

Я последовал за Дэриком в лабиринт пустых залов и коридоров к лифту, которым пользовалась только прислуга… проскользнув мимо дверей, открывающихся в стену света/шума/суеты, и потом снова погрузившись в темноту и безмолвие. Я чувствовал, что Дэрик ухмыляется, оживляя мой мозг жужжанием своего удовольствия, которое боролось в моей голове с острой пульсирующей болью. Мы вышли во что-то вроде подземного гаража, где шестерка частных флайеров ждала тех, кому до зарезу требовалось поскорее смыться.

Как только мы шагнули из лифта в сумрачное подземелье, из-за колонны возникла чья-то фигура. Я выругался, резко вздергивая голову.

Но Дэрик лишь рассмеялся и подтолкнул меня вперед.

— Джиро! — позвал он. — Хороший мальчик, ты удрал от них. Посмотри, кого я нашел в попутчики.

Джиро выступил в круг света. Его волосы были похожи на дикорастущую буйную поросль, лицо испещрено кроваво-красными полосами. На нем была надета длинная, до лодыжек, разодранная туника, поверх туники — рваная рубаха, а украшением наряда служила парчовая куртка без одного рукава. Мне потребовалась целая минута, чтобы осознать, что с Джиро не произошло какого-нибудь несчастного случая. Широкая — до ушей — улыбка сползла с его лица, как только мальчик увидел меня. Напряжение восхищения спало, разрушенное внезапной белой вспышкой неуверенности, острыми муками сомнения и любопытства. Он зная, как знали все.

— Кот… — Джиро дернулся, — Ты… я имею в виду, ты правда — выродок? Ты… ты знаешь… Все это время читал мои мысли? — Черные блестящие зрачки стали еще темнее.

— Он знает все наши секреты, так, Кот? — вкрадчиво промурлыкал Дэрик.

— Нет, — ответил я как можно спокойнее, — я не выродок. Я — псион. Нет, — продолжал я, не обращая внимания на смех Дэрика, — я не читал все время твои мысли. Ты не настолько интересен.

Джиро нахмурился. Хохот Дэрика выгнал меня на открытое пространство. Джиро отпрянул, когда я проходил мимо него, затем снова шагнул вперед, чуть ли не наступая мне на пятки, в душе пытаясь доказать что-то самому себе. Почему-то флайер вдруг показался мне тесным, как будто в нем бок о бок сидели два меня.

Флайер доставил нас прямо к дверям Пургатория, частного клуба Аргентайн. Располагался он на территории Пропасти. Мы выбрались из флайера и сразу же попали в слепящее великолепие сотни разных голограмм, пляшущих в темноте над нашими головами; казалось, мы вступили в расползшееся в трущобах пожарище. Джиро закашлялся от зловония отбросов, горевших где-то в конце квартала. Шайка уличных слизней с золотыми зубами и разрисованными голографическими картинками телами тяжело протопала мимо, кинув на нас оценивающий взгляд. Неожиданностью для меня было увидеть накрывающий город герметичный купол, который, плавно изгибаясь, уходил вниз, в залив, осваивая морское дно и создавая дополнительное жизненное пространство. Клуб Аргентайн стоял недалеко от побережья, черная стена воды поднималась здесь лишь до половины купола, загораживая половину звезд ночного неба.

Я не мог определить, на что похож клуб, которым управляет любовница Дэрика Та Минга. Снаружи он выглядел неказисто: выстроенный из цементных блоков старый товарный склад. На фасаде слово «Пургаторий» вытянулось длинной красной, похожей на слепого червя или гада, голографической нитью. Дэрик большими шагами — как будто эта часть города принадлежала ему — пересек мостовую, выложенную булыжниками, черными от грязи, и спустился в неглубокую нишу с несколькими ступенями — вход в клуб. Он дотронулся до чего-то на ржавой железной двери, в клубе раздался неслышный для нас звонок. Я стоял рядом с Джиро, который прямо искрился нервным напряжением. Он был так возбужден, что у меня мелькнуло подозрение, не принимает ли он наркотики. Но, когда я проверил, его мысли оказались ясными. Слава Богу, Дэрик не предложил Джиро то, что предложил мне. Я знал, что Джиро нравилась Аргентайн, но все же удивился, как Дэрику пришло в голову притащить ребенка в Пропасть. Аргентайн была солисткой симба [8]; как фокусники, они заставляют работать вашу голову лучше, держа ее в напряжении. Но Джиро говорил, что Аргентайн знаменита. Она должна бы выплясывать свои штуки в местах побольше и получше, чем это.

Разрисованная спрэем дверь, лязгнув, широко распахнулась, когда с той стороны узнали Дэрика. Коричневый дым и вспышки смеха вытянулись, словно щупальца, и втащили нас внутрь.

«Добро пожаловать в Пургаторий!» — Лицо, нет маска — из-за его плотоядной хитрой улыбки я не мог разглядеть как следует — ткнулась мне под нос. Молодой или старый, мужчина или женщина… все, что я нашел внутри нее, было мозгом какого-то человека. А может, мне лишь показалось, что я нашел. «Не совсем небеса, не совсем од…». От него несло героиновой сигаретой. Рука его, затерявшаяся в водовороте полупрозрачной блестящей одежды, сцапала мое запястье, и незнакомец потянул меня вперед, шикая на Джиро, подгоняя его. «Как звать тебя, красавчик?» Я не был уверен, обращается он ко мне или к Джиро, или к нам обоим. Если Аргентайн задалась целью оградить клуб от зануд без всякого чувства юмора, она, надо заметить, выбрала отличное средство.

То спотыкаясь, то скользя, мы спустились по окутанному мраком пандусу и выгрузились прямо в середину бедлама. Я застыл на месте, ошарашенный. Дэрик уже пробивался сквозь толпу, издавая громкие возгласы и размахивая руками. Толпа, как живое море, раздавалась перед ним, голоса называли его имя.

Я стоял на самом краю пандуса, сплетая щупальца в жгут для самообороны, когда Джиро следом за Дэриком нырнул в колышущуюся массу тел. Я пытался вобрать в себя все это: безбрежную пугающую утробу тьмы, бьющую по ушам бомбардировку извивающейся в припадке музыки, заполняющей гулкое нутро клуба, как невидимая армия; мне хотелось вырваться, разрушить эти стены… Но стены были живыми: стоящие вокруг люди выглядели так, словно были похищены и брошены сюда изо всех веков, миров и изо всех, какие только можно себе вообразить, слоев человеческой жизни — из каждого по парочке экземпляров. Кружево и парча, кожа и лохмотья, голое тело, драгоценности, цепи и ожерелья, пластик, волосы, кожа и кости. Я чувствовал себя в униформе Центавра белой вороной. Вызывающе консервативный костюм Дэрика выглядел фальшивкой, отчего казалось, что Дэрик и вправду принадлежал этому месту. Некоторые из гостей обнимали его, целовали и похлопывали по плечу. Слегка очухавшись, я заметил несколько «пришлых» — элита, утомившись от смертельной скуки, бежала сюда, как и Дэрик, от своей респектабельности и лезла из кожи вон, стараясь раствориться в толпе. Этих типов я мог бы узнать и с закрытыми глазами.

Позади меня, по обе стороны входной двери, стояли двое вышибал — две карикатуры, вмонтировавшие себя в железную скорлупу, усиленную электроникой, что превращало их в чертовски мощных малых, почти несокрушимых. Слева, возле стены, трое мужчин — голых и полуголых — боролись в бассейне, полном зеленого студня, брызгая слизью в пронзительно визжащих наблюдателей, стоящих по краям бассейна. Четыре экзотических бесполых существа с жабрами вытанцовывали подводный балет внутри прозрачного стеклянного пузыря, который, медленно вращаясь, проплывал над нашими головами. Одно из них приложило руку к стеклу, вглядываясь в меня. Как во сне я вытянул руку, чтобы встретить его ладонь. Когда я дотронулся до стекла, рука с той стороны отдернулась. Ее обладатель исчез в водовороте немого смеха. Парочка соединенных цепочкой собак взвизгнула и схватила меня зубами за куртку, когда я боком, держась поближе к стене, пробирался мимо них к выходу. Незнакомцы танцевали с незнакомцами, дергаясь, корчась и вертясь, будто их подожгли; другие же распростерлись, опустошенные пляской безумия, на сверкающих, как драгоценности, диванных подушках у низких столов, заставленных едой и напитками. Здесь не было ничего такого, чего я не видел бы раньше, но мне никогда не доводилось встречать все сразу в одном месте… В Старом городе можно найти клубы и поэкзотичнее, но у меня никогда не было денег, чтобы переступить их порог.

В дальнем конце комнаты возвышалась сцена. Сейчас она была пуста — единственное пятно в клубе, где ничего не происходило. Музыканты играли по всему клубу. Каждый из них пел одно, а играл — другое, погрузившись во что-то вроде обособленной слуховой галлюцинации. Но как-то выходило, что все сливалось в единый звук; с полдюжины разного вида синтезаторов играли с полдюжины разных песен, сплетающихся в изящную паутину музыки. Постоянно меняющиеся ритмы сцеплялись, как шестерни… Симб Аргентайн. Такого отличного ансамбля я никогда не слышал. Но Аргентайн нигде не было видно. Светопредставление [9] еще не началось. Ясно, что Аргентайн должна быть духом мистерии — тем, кто делает зрительный ряд, кто приводит машину в действие.

Я с трудом перешел вброд танцующее море, тело мое дергалось в такт прыгающим ритмам, пространство меняло цвета, когда я проходил сквозь световые потоки, ища Дэрика и Джиро. Мои глаза отщелкнули два кадра подряд, когда внезапно поле зрения окрасилось черно-белым. В дальнем углу комнаты все цвета исчезали. Я оглядел себя, окружающих: все мы были разноцветными. Я достиг границы реальности, переступил через эту темную трещину и обернулся черно-белым, как все и вся вокруг. Я опять шагнул назад, не готовый быть дальтоником.

Кто-то всунул мне в руку напиток. Это был Дэрик, возникший из ниоткуда, с парочкой висящих на нем экзотических особей женского пола.

— Давай, Кот. Сделай что-нибудь. Я всем пообещал, что ты будешь интересным…

Я взял напиток. Он переливался голубым и дымился. Я простукивал мысли Дэрика до тех пор, пока не убедился, что напиток не заряжен какой-нибудь дрянью. Вполне безопасная жидкость.

— Где Джиро? Ему не нужно оставаться здесь одному. Ему не следует находиться здесь вовсе.

Одна их женщин посылала мне воздушные поцелуи татуированными зелеными губами.

Дэрик рассмеялся:

— Бог мой! Прямо тетушкины речи! Я-то думал, что ты должен быть дик и необуздан. Что здесь ты в своей стихии. Не подсовывай мне мертвечину!..

— Я — спец по трупам… — Одна из женщин отлепилась от Дэрика, потянулась ко мне. Я отпрянул, и чья-то рука обняла меня за задницу. Я опять дернулся вперед. Женщина с растущим изо лба рогом обвилась вокруг меня. Нечто длинное, бесформенное и безобразное извивалось в ее руке — нечто серовато-розовое, покрытое морщинами.

— Это пиявка, — прошептала женщина. — Догадайся, что делает этот червячок… — Она пихнула его мне, пытаясь запустить гада под одежду.

Я инстинктивно, без предупреждения, позволил своему омерзению впиться в ее мозг. Баба завопила и завалилась в сторону. Дэрик не побеспокоился о том, чтобы подхватить ее, и эта экзотическая дура тяжело шлепнулась на пол, ошарашенно моргая.

— Ффф… Вот сучья лапа, — проговорила она, не обращаясь ни к кому конкретно. Женщина подобрала червяка и поползла сквозь лес топчущихся ног. По толпе прокатился изумленный шепоток, и волна аплодисментов разбилась о мои колени.

— Ну, что я вам говорил? — торжественно вопросил Дэрик. — Ментальная сила!

Я повернулся к нему:

— Мне случалось обдирать «искателей жемчуга» — вот таких, как вы, — ночных туристов с толстыми кошельками, которые претендовали быть теми, кем на самом деле не были. Вы полагаете, что это потрясающая шутка. Ошибаетесь. Я не хочу, чтобы Джиро страдал. Где он?

Дэрик поморщился:

— Ты снова говоришь правду. Это было против правил… — Он примирительно поднял руки, когда я сжал кулаки. — Джиро в безопасности. Он с Аргентайн за сценой. Она блюдет его, как няня, и мальчишка — в абсолютном восторге. Расслабься. — Дэрик все же был доволен.

Толпа его приспешников продолжала меняться как в калейдоскопе: кожа и кружева, плоть и мех…

— Наслаждайся своими фанатами, Кот. Отличная ночка… Сегодня ты стал знаменитым, звездой. Сегодня вечером ты можешь отпраздновать это среди людей, кто действительно понимает, что это значит — быть уникумом, выродком…

Я скорчил гримасу, сделал еще глоток, когда Дэрик тащил меня сквозь толпу к столику возле сцены.

— Мой личный стол. Ты — почетный гость. — Дэрик схватил меня за плечи и насильно развернул. — Отсюда тебе прекрасно будет видна мистерия Аргентайн. Сядь… — Он толкнул меня в море разноцветных подушек, продолжая обнимать за плечо. Лицо Дэрика пылало, глаза блестели, словно у него была лихорадка. Возбуждение, напряжение, гордость — я был призовой добычей, взлетом вдохновения Дэрика, доказательством обитателям Пропасти, что он, в своей серебряно-голубой смирительной рубашке, был таким же несвободным, как и все они. Дэрик жил двойной жизнью с такой ненасытностью, что в это трудно было поверить. Показная гордость Аргентайн в фамильном поместье была лишь пленкой на поверхности его тайной личности, намек родственничкам на то, что, если они вздумают прорвать ее, они найдут гораздо больше секретов, чем ожидают. И больше, чем готовы увидеть. Днем Дэрик изображал из себя записную командирскую шишку, но это была всего лишь роль, как был ролью и ночной облик Дэрика — пресыщенного хулигана. Может, и подонка. Я спросил себя, кто же он — настоящий Дэрик? Или где он? Или есть ли вообще что-нибудь под этой маской?

Я еще не успел опорожнить стакан, как места за столом заполнились и посыпался град вопросов. «Правда, что псионы…», «Расскажи мне…», «Прочти меня!», «Где твое Начало?», «Как это — чувствовать?»

Я дал их голодному любопытству просочиться в свой мозг, почувствовал щекотку нетерпения: они ждали, что я изнасилую мыслью их сознания… Даже страх может приносить удовольствие — новый вид наркотиков.

Напиток расслабил меня, и я понемногу разрешил себе поверить, что никто вокруг не ненавидел мое нутро, не хотел избавиться от меня и не смеялся про себя надо мной. В конце концов я знал, что за люди меня окружают, что не нужно беспокоиться о том, что я делаю, что говорю и как говорю… Я почувствовал себя спокойно первый раз за много дней. Я отвечал на вопросы, сначала вслух — пока не понял, что они хотят не этого. Я стал отвечать мысленно — медленно, мягко, чтобы никто не ударился в панику. Они, как дети, подскакивали от восторга, держась за головы. Дэрик улыбался в предвкушении чего-то, не задавая вопросов.

— Прочти мои мысли, — прошептала женщина с блестящими шрамами на коже, облизывая губы раздвоенным языком.

— (Не нужно.) Я ухмыльнулся, она — тоже. Я прикончил напиток, и тут же — я даже не успел попросить — передо мной появились еще два. Я взял с деревянного блюда, нагруженного едой, булочку с мясом и, продолжая улыбаться, с наслаждением вгрызся в нее. С противоположной стороны стола лысый толстошеий увалень, разодетый в лоскутки кожи, давясь, пихал в рот еду со страшной скоростью, проглатывал ее, едва прожевав. Он уже очистил половину блюда. Наблюдая за ним, я понял, что сам забываю жевать. Я перевел взгляд на парочку, сидящую недалеко от него. Они могли быть и мужчинами, и женщинами, и гермафродитами. Они медленно стаскивали, как кожуру с лука, друг с друга одежду. Пока я пялился на них, кто-то начал гладить меня сзади, растирая мне шею и плечи, надавливая пальцами во впадинах между позвонков. Мне было приятно, и, даже не оглянувшись, я разрешил этим рукам стащить с меня куртку.

Я ответил еще на пару десятков вопросов, когда толпа вокруг меня переменилась снова; выпил, съел еще несколько булочек с подноса, который, как по мановению волшебной палочки, наполнялся снова и снова. Все казалось лучше и лучше. Я растворялся в грезах: я — центр внимания, чья-то фантазия… равный… Я распустился, почти физически — как будто мои кости стали мягкими и тело уплывало в семи разных направлениях сразу. Мозг тоже начал плыть, отдаваясь на волю теплых, подернутых дымкой волн благорасположения, где царила лишь телесная нега и не было страха.

Через некоторое время из-за сцены, танцуя, появился Джиро. Его распирал восторг. Он прыгнул в подушки рядом с нами, пыхтя и задыхаясь, и ползком, как щенок, пробрался к Дэрику. Когда Джиро уселся, музыка, звучавшая отовсюду — так, что я даже перестал ее слышать, вдруг поменялась, заставив всех все бросить и обратиться к сцене. Реальность передернуло, и сцена вдруг ожила. Над ней замерцала черная блестящая сеть, похожая на паутину гигантского кровососущего паука-мутанта. В паутине темнели человеческие жертвы: с полдюжины мужчин или похожих на мужчин существ свисали с паутины, из ран их капала кровь. В воздухе запахло озоном. Закрыв глаза, я смотрел на них мысленно. Это были музыканты, до того игравшие по всему клубу. Сейчас они играли, пойманные в сеть. Скручивающая их мучительная агония на глазах превращалась в бесформенный танец, привязанный к гулким ударам музыки. Я слышал, как Джиро затаил дыхание и, слегка нахмурившись, пытался догадаться, настоящее ли все это. Зная, что этого быть не может, но все же не вполне уверенный…

— Это лишь действо, — сказал я. Джиро кивнул, нахмурившись чуть сильнее отбрасывая челку со лба.

— Я знаю. — Он ссутулился и, когда по паутине пробежала молния, снова уставился на сцену.

Аргентайн появилась внезапно, откуда-то сверху, медленно проплывая сквозь паутину, как безжалостная богиня смерти. Волосы Аргентайн вздымались огромной серебряно-белой волной. Овальные, с заостренными концами куски черной кожи охватывали ее, как лепестки какого-то ночного цветка; черная шелковая бахрома скользила по обнаженной плоти, как и руки жертв, молитвенно ощупывавшие женщину, когда та шествовала мимо. Как только ее ноги коснулись пола, она начала петь, вывинчиваясь из паутины и идя по языку-сцене, отбивая ритм ботинками с шипованными, как у убийцы, каблуками, простирая серебряные руки, чтобы обнять толпу. Трудно было отвести взгляд от ее неестественной походки и почти невозможно — отделить Аргентайн от ритма, который вбивал ее движения в каждую клеточку моего тела, или отделить ее голос от вибрирующего воздуха. Я не мог разобрать слов, но они сами въедались в мой мозг, как кислота выедает себе путь в стекле… песня о мужчинах и женщинах, песня вражды, в плоть и из плоти…

И, когда Аргентайн пела и, корчилась в танце, плоть ее начала вздуваться и выгибаться, словно некий монстр внутри нее пытался пробить выход наружу. В такт вскрикивающей музыке плоть разорвалась, как резина. Чьи-то блестящие, искрящиеся члены бились, извивались, проталкивались, разрывая живую ткань, вырывались на свободу; изуродованное тело Аргентайн сморщилось, опадая, как пустой кокон.

… о бытии в коже другого, — будет ли это в самом деле иное?..

Какой-то мужчина с серебряными волосами и лоснящимся от пота телом лег, обнаженный, на свои узкие черные кожаные штаны с массивным гульфиком и высокие, почти до бедер, бронированные сапоги. Вооруженный до зубов, он вскинул обитый металлом кулак, потрясая им над толпой, и его голос был голосом Аргентайн и ничьим, кроме как его собственным…

…Будет ли тогда война?

Он обернулся, и Аргентайн уже ждала позади него. Одинокая, беззащитная, она подняла руки, словно могла остановить его медленное голодное наступление одной лишь силой воли…

Ружье выпало у него из рук, когда грудь его начала вздуваться и разрываться, обнажая бархат, красный, как кровь; судорога свела его лицо, и музыка взвизгнула, когда чья-то рука стала вылезать, разрывая плоть, у него изо рта… когда тело его взорвалось, разбрасывая вокруг ошметки мышц, — так, сброшенный с высоты, разбивается на сотни осколков фарфор.

Какая-то женщина, тоже с серебряными волосами и в красном бархате, пробивалась наружу из его горла, извиваясь, как змея; она выползала из мужской кожи, содрогаясь всем телом, чтобы избавиться от нее, и по мере того как кожа сползала на пол, женщина отбрасывала ее от себя. Я наблюдал, как Аргентайн подошла к Аргентайн, волнообразно покачиваясь, как море при легком ветре. Женщины, проходя мимо друг друга, словно зеркальные отражения, подняли руки, посылая воздушные поцелуи, и Аргентайн запела последний куплет песни…

Если ты — женщина, и я — мужчина… сегодня вечером — по другую сторону жизни…

Толпа испускала вопли, ее голос пульсировал внутри музыки, как новая звезда… когда Аргентайн появлялась и исчезала, проходя — сквозь занавес синтезированной реальности, шаманские выкрики и аплодисменты — к помосту, в пространство, чудесным образом открывшееся между Дэриком и мной. Музыка откатывалась вглубь сцены, замирая; паутина с висящими в ней жертвами теряла очертания, истончаясь и растворяясь в воздухе.

Я воззрился на Аргентайн, едва веря, что она — рядом со мной. Аргентайн оглянулась на меня, сощурилась, в глазах ее промелькнули разом испуг и узнавание, когда она поняла, что уже видела меня. Когда она поняла, как и все остальные, кто я такой.

— Аргентайн… волшебно… — пробормотал Дэрик. Он обнял ее, целуя в губы, шею, грудь… заявляя свои права на нее и все то, чем она была секундой раньше, на все, что она сотворила. Ошибиться насчет его чувств и претензий было невозможно. Аргентайн не сопротивлялась, прижимаясь к Дэрику, словно желая раствориться в его теле, превращая поцелуи в продолжение мистерии и все еще излучая пылающую энергию своего действа. То, что проникло в мой ослепленный мозг потом, удивило меня не меньше, чем мистерия: Аргентайн и в самом деле хотела Дэрика, хотела ощутить прикосновение его губ на своей коже, и именно ее собственное наслаждение притягивало магнитом их тела, удлиняя поцелуй.

Я, как и все в клубе, смотрел на них, чувствуя, как огонь Аргентайн пылает в моем теле, клубится, меняя облик, мечется, становясь все жарче. Возбуждение Дэрика, мое собственное… Я медленно начал осознавать, что из каждого, кто наблюдал сейчас за ними, исходит скрытый, никому невидимый и неизвестный, целый поток ощущений и что только я мог влиться в него. И я влился — голодный, алчный, не в состоянии остановить себя… зная, что в то же самое время они знали, что я знал, и хотели, чтобы я знал, и им это ужасно нравилось…

Наконец Дэрик и Аргентайн разорвали поцелуй, вызвав свист и протестующий вой публики. Джиро изумленно глазел на все это, сознанием находясь где-то между благоговейным страхом и паникой. Дэрик смотрел на меня в упор, ухмыляясь и одной рукой притягивая Аргентайн к себе.

— Как тебе нравится шоу? — спросил он, имея в виду не только мистерию.

Я улыбнулся, откидываясь в мягкое ложе подушек. Сейчас, когда я расфокусировал мозг, я мог чувствовать целую комнату: прилив похоти, жар, напряжение, дикую энергию… чувствовать, как все это (устремляется, как в воронку, обратно ко мне по невидимому проводу контакта. Голова моя превратилась в пульсирующую звезду. Я выпустил, ничего не изменив, немного этого кожесдирающего огня в Дэрика, Аргентайн, в мозг каждого сидящего за столом, предлагая им почувствовать мое наслаждение. В ответ я получил хихиканье, чье-то прерывистое дыхание и отдачу ошеломленного недоверия. Взгляды вновь сосредоточились на мне. Все хотели большего. Слизняк даже перестал есть, вытаращившись на меня. Я открыл себя для них, почувствовав, как отхлынули, словно морской отлив, и замерли где-то вдалеке сигналы, когда я опустил жалюзи в мозгу, выключая связь. Из горла Дэрика вырвался придушенный смешок. Ненасытное желание запретного прикосновения расползалось по его телу… ужас сдавливал, сжимал его до тех пор, пока это желание не превратилось в нечто вроде вожделения…

Внезапно вспомнив о Джиро, я разорвал контакт с Дэриком. Мальчик пялился на меня, кадык его судорожно дергался. Он был напуган больше Дэрика, но отчаянно старался выказать несуществующее удовольствие, старался быть как все.

Я хотел было сказать ему что-нибудь, но Аргентайн, отлепившись от Дэрика, стала приближаться ко мне, глядя на меня с напряженным вниманием. Она увидела меня впервые.

— Это было невероятно, — ее горячий шепот обжег мой слух. Аргентайн засмеялась, тряхнув головой, распуская серебряную гриву волос. Я чувствовал, как удовольствие расползается по ее телу, чувствовал, что она возбуждена ощущением вывернутых наружу мыслей, что она хочет снова почувствовать, как чужой мозг пропускает свои щупальца сквозь ее собственный. Я бережно провел по ее мозгу образом, и Аргентайн задрожала.

— Я опустошена… — выдохнула Аргентайн; ее голос ласкал меня — словно нежные теплые пальцы касались кожи. — Ты как шелк. Теперь всю оставшуюся жизнь, получая информацию, я буду чувствовать себя так, будто по моим мыслям трут наждачной бумагой. Ты разрушил меня одним касанием… — Аргентайн вытянула руку и погладила меня по щеке. Хотя она говорила и не совсем серьезно, рука Дэрика капканом вцепилась в ее запястье, отдергивая Аргентайн от меня. Она кинула на Дэрика быстрый взгляд, в котором светилось скорее удовольствие, чем досада, и уселась поудобнее, поджав ноги в колючих ботинках.

— Любовь моя, ты привел его сюда. Так дай же нам насладиться. Здесь, на Земле, псионы для нас как инопланетяне.

— Почему? — спросил я, смутно понимая, что здесь, внизу, где никого ничем не удивишь, телепат не должен быть чем-то уж из ряда вон — каким казался им я.

— Это — Земля, — сказал Дэрик с кривой от злости улыбкой. — Псионы… ну, они — аномалия. — Дэрика перекосило. — Им мешают оседать здесь. Они могут испортить, загрязнить родословную. — Дэрик отвел глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом, когда в нем вдруг зашевелилась паранойя.

Моя ярость, пробив контроль, выплеснулась в мозг и, пробежав по рецепторам, ударила в Дэрика. Сидящие за столом люди дернулись и пооткрывали в изумлении рты… Раздался нервный смех. Дэрик потер глаза, затряс головой и посмотрел на меня. Мне захотелось скрыться куда-нибудь от его сумасшедшего напряжения. Но теплота обратной связи одобрения и благодушного расположения остальных растворила мое бешенство и разжижила негодование. Я не мог сортировать свои мысли и сдерживать их… И меня даже не заботило, что что-то идет не так.

— Ты использовал это когда-нибудь? Пробовал ли, так сказать, воткнуть вилку в розетку? — спросила Аргентайн, снова вытягиваясь ко мне, пристально глядя в меня своими медными глазами. — Подключался когда-нибудь к симбу как его звено? Может попробуешь?

Делать то, что делает Аргентайн: музыку, образы, выплавлять массовые галлюцинации из воображения артистов. Я отрицательно покачал головой.

— Ради Бога! — сказала она. — Это было бы умопомрачительным зрелищем. Ведь ты можешь заставить людей проживать все то, что они видят и слышат. Открыть им Предел.

— Это подпольная работа. Левая. Это противозаконно, — чеканя слова, спокойно ответил я, — для псионов. Если тебя возьмут за задницу, то накачают наркотиками до полусмерти.

— Если ты можешь создать такие эффекты, пусть даже один раз, — сказала Аргентайн, — они того стоят.

— Это не твои мозги.

Она пожала плечами, и лепестки черной кожи, в которые она была облачена, неожиданно превратились в шелк, раскрашенный, как акварель, плывущими красками. От неожиданности я заморгал и спросил себя, что же, в конце концов, на ней надето. Образ, который я старался не воскрешать в мозгу, оформился сам собой, против моей воли, и протек наружу. Послышалось хихиканье. Аргентайн улыбнулась:

— Вполне верно.

Хмурое выражение вернулось на лицо Дэрика, но он лишь поцеловал Аргентайн сзади в шею и сказал:

— Аргентайн, Джиро хочет потанцевать с тобой, но не знает, как попросить.

Она обернулась к Джиро:

— Охотно! — Она вскочила в облаке размытого, жидкого цвета и взяла мальчика за руку. Джиро подхватился, поспешно и беспорядочно, и проследовал за Аргентайн на танцплощадку. Я наблюдал, как она уходила, как ее подтянутые, упругие мышцы опытной танцовщицы двигаются под обтягивающим тело шелком. Толпа поглотила их. Я оставил одну нить связи в мозгу Аргентайн, хотя и потерял ее из виду.

Повернувшись к столу, я увидел, что Едок, засунув палец глубоко в глотку, блевал в стоящее перед ним на полу ведро. Закончив эту лечебную процедуру, он снова принялся за еду. Еще несколько тел проскользнуло, точно сыплющийся через воронку песок, на освободившиеся рядом с Дэриком места. Я повернулся, чтобы взглянуть на чудо-юдо, протолкавшееся ко мне поближе. Его грудную клетку заменял прозрачный пластик. По венам толчками текла кровь, влажные пурпурные и серые органы перемешались в болтанке, мускулы, плавно двигаясь, сокращались. Его любопытство не уступало моему.

Что-то теплое и влажное проползло по моему уху, пропихиваясь в слуховой проход. Я испуганно отпрянул. Это та женщина с длинным раздвоенным языком вернулась и опустилась позади меня на колени. Язык, только что облизывавший мне ухо, уже снова скользил по ее губам, оставляя на них блестящий, влажный след, а ее руки, коснувшись моих плеч, пробрались мне под рубашку и начали массировать грудь. Глаза женщины переливались желтым и золотым, зрачки были длинные и узкие, какими должны были быть мои. Но ее узкие зрачки — «дело рук» техники, как и мои человеческие.

Узкая лента шрамов на ее коже, попав в луч света, заблистала, словно лоснясь от пота. Я дотронулся до ее лица. Шрамы показались мне теплыми и сухими и мягче, чем я ожидал. Губы ее, мягкие и податливые, раскрылись когда я встал на четвереньки, чтобы поцеловать их. Змеиный язык скользнул в мой рот так естественно, точно жил там все время, и пополз внутри, исследуя каждый уголок, а поцелуй наш длился и длился, и пульсирующее напряжение росло у меня в паху. Откуда-то с той стороны стола раздался щенячий визг и приглушенный стон.

Я попытался разорвать поцелуй, косясь на Дэрика. Я успел выхватить из темноты размытую вспышку его понимающей улыбки, кого-то, стоящего позади него, руки, обвившиеся вокруг его талии… Тут женщина развернула меня и потянула вниз, в подушки. Ловкие, проворные пальцы скользнули по эмблеме, расстегнули рубашку, стянули ее с моих плеч, и острые ногти, словно грабли, провели по моей коже, оставляя пылающие красные следы. Я потянулся к ней, запустил руки в разрезы ее свободной цвета слоновой кости тоги, накрывая ладонями груди. Женщина изогнулась и судорожно выдохнула, опускаясь ниже и ниже, до тех пор, пока мои губы не коснулись ее тела. Я накрыл ртом пухлый сосок.

Звуки и движение окружили меня, когда остальные наблюдатели начали таять и расплываться в моем лихорадочном жаре, их собственный огонь стремительным эхом вернулся в мой мозг по пылающим, словно нить накала электрической лампочки, испепеляющим все вокруг проводам связи. Все слилось в море расплавленного желания, и я начал медленно погружаться в него… «Не… останавливайтесь…». Умоляя затопить меня.

Сквозь туман ко мне отовсюду тянулись чьи-то руки, стаскивая, как листья с капусты, с меня рубашку, скользя по телу… расстегивая штаны, освобождая разбухший член — тяжелый жезл моего вожделения, вызывая смешки и стоны удовольствия. Язык женщины со шрамами снова очутился у меня во рту, проникая глубже и глубже. Что-то сладкое и липкое тонкой струйкой лилось из кувшина мне на живот… кто-то слизывал его…

Дэрик лежал рядом со мной, улыбаясь, дыхание его стало тяжелым и частым, когда он поднял мою руку. Он стал обсасывать мои пальцы, один за другим, и вдруг вонзил зубы в мякоть между большим и указательным пальцами, сжимая челюсти, пока не почувствовал вкус крови.

Я вскрикнул и вскинулся, как конь; крики эхом раскатились по клубу, когда Дэрик, задохнувшись, выпустил меня, отваливаясь насосавшейся пиявкой и унося в своей голове мою боль. Он прополз вперед, плеснул обжигающе холодный напиток на мою голую кожу и рассмеялся…

Я, вырываясь из объятий, попытался сесть, но руки свинцово тянули меня вниз… рты, тела… успокаивающие, ласкающие, ворами пробирающиеся по телу… И кости мои стали резиновыми, и мозг мой снова вплыл в медленно заглатывающее меня море, беспомощно поддаваясь водовороту тел и желаний.

Что-то теплое и бесформенное шлепнулось мне на грудь. Приподняв голову, я увидел того самого червя, лежащего в луже сиропа и стекающего по моим ребрам. Хрипло дыша, я наблюдал, как он полз, извиваясь, вниз по животу, вызывая музыку смеха… Голод их похоти отнял у меня силы, их желание сжигало меня, и я кричал внутри. Шелковые жгуты мышц и плоти связывали меня, не давая подняться, когда они жадно пили сладкий сок моего вожделения и желчь моего отвращения…

— Бог мой! — Лицо Аргентайн вплыло в поле моего зрения. — Что, черт подери, вы делаете?.. — Она широко раскрытыми глазами оглядывала нас. Внезапно перед моими глазами вспыхнул, да так и застыл, кадр: змеящийся клубок тел — как его видела Аргентайн. Мощная волна ее недоверия отвращения возбуждения-ярости возбуждения недоверия возбуждения омерзения вбила эту картинку в мой мозг.

Я пытался сопротивляться, утихомирить ее бешенство, освободиться от мягкой, пружинящей вялости, которая душила, как подушка из плоти, мою волю… и не мог.

— Аргентайн, давай… — Дэрик, полураздетый, с болтающимися на нем расстегнутыми рубашкой и штанами, на коленях подполз к Аргентайн, начал вставать, цепляясь за нее, пытаясь прижаться к ней всем телом. — Иди, почувствуй настоящее…

Аргентайн ударила Дэрика кулаком в поддых, согнув его пополам. Я поморщился, увидев выглядывающего из-за нее Джиро. Аргентайн отвесила ему увесистую пощечину — мальчишка даже ослеп на мгновение.

— Ты, не пялься! Сбрызни отсюда! — Она развернулась, переступая через голову Дэрика, распихивая с дороги полуголые тела, и, нагнувшись, сняла червя с моего живота. Затем с силой швырнула его в темноту. — Это мой клуб. Я здесь выступаю. Оденьтесь и проваливайте, вы, скоты! — Она пнула еще несколько тел; боль ее шлепнулась в мое сознание, как граната в море грязи. Я застонал, когда у меня внутри все лопнуло, и перевернулся, пряча набухший член в подушках. — Ты… — Рука Аргентайн схватила мое плечо, чуть не вывихнув его, и выдернула меня в круг света. — Надень свои вонючие штаны, ты, трахальщик мозгов! Показывай свои уродские шоу где-нибудь в другом месте.

Я боролся со штанами, с мозгом, мысли текли у меня из башки, как моча у больного диареей.

— Не могу…

— Да… в дым. — Она помогла мне застегнуть штаны — я опять чуть не задохнулся, — подняла с пола рубаху и швырнула ее мне в лицо.

Я не мог сесть. Мне лишь удалось встать на четвереньки. Все, что я мог сейчас чувствовать, — была она, в моей голове не осталось места для моих собственных мыслей, выбора или решений.

— Не могу… помоги… — Я тряс головой, но лучше не становилось.

Аргентайн стояла надо мной, пристально разглядывая мою спину. Я почувствовал, что ее взгляд наткнулся на что-то, чувствовал, как все вокруг завертелось, когда Аргентайн наклонилась, чтобы снять это, как блоху, с моей шеи. Пластырь.

— Нет, подожди… — Я потянулся за ухо, но пластырь сидел на своем месте. Я сел, заставляя себя сфокусироваться на Аргентайн, пока она, держа пластырь на кончике пальца, изучала его. Судорога пробежала по ее лицу. Аргентайн щелчком стряхнула цветной кружок. Доза Свободы. Отпускает тормоза и подавляет самоконтроль; любое дело кажется плевым… Ярость вытекла из нее/меня. Я не хотел, чтобы она улетучилась совсем, я хотел почувствовать свое собственное бешенство.

— Хорошо, — решительно сказала Аргентайн. — Полагаю, что мальчик в ауте. — Она нагнулась, помогая мне справиться с ногами. — Ты понимаешь, что произошло? — спросила она. — Кто-то прилепил тебе наркоту.

Я кивнул.

— Думаю, что через несколько минут ты будешь готов хорошенько пнуть чью-то задницу, — предположила Аргентайн. — Или должен быть готов.

Она отпустила меня. Дэрик уже поднялся и стоял, гримасничая, широко расставив ноги. Колено Аргентайн, дернувшись вверх, застыло в одном сантиметре от его паха.

— Нет, — сказала Аргентайн колючим от злости голосом, — слишком много удовольствия. Ты, дерьмо! Ты накачал его, разве нет? И закинул как приманку в эту гашишную оргию… — Она, словно сгребая кучу, обвела рукой раздосадованных гостей, которые ползали, обшаривая пол в поисках одежды, и, найдя ее, путались в штанинах и рукавах.

Дэрик поежился, по лицу его пробежала гримаса, как у ребенка, пойманного на жульничестве при игре в кости.

Я неуклюже — пальцы окоченели и плохо действовали — натянул рубаху. Куртки нигде не было видно. Я уставился в пол, поскольку на меня смотрело столько глаз, столько мозгов…

— Пойдем, — сказала Аргентайн. Странная кротость вновь прозвучала в ее голосе. Она взяла меня за руку, заставляя шагнуть вперед. Тут я заметил Джиро; он не удержался и все подглядел. Я не мог вытащить смысл из вспыхнувшей в его мозгу мысли, когда он взглянул на меня. Возможно, что не мог и сам, Джиро. Я опустил глаза. Аргентайн схватила его свободной рукой и повела нас обоих к выходу. — Дэрик!

Он шел за нами сквозь толпу, через танцплощадку, к дверям. Дэрик двигался медленно, но не останавливался, словно Аргентайн держала и его тоже, тащила на невидимой цепочке воли.

Когда мы вышли из клуба, мои мозги немного прочистились. Помогло и то, что теперь я был отделен от глаз и сознаний физическим барьером — стеной клуба.

Я сделал несколько больших глотков холодного ночного воздуха, пробуя на вкус дым и темноту. Флайер, который принес нас сюда, спускался сверху, нацеливаясь прямо на то место, где стоял Дэрик. Он сел на улице, разгоняя прохожих, как брошенный в болото камень разгоняет лягушек. Дверь с хлопком открылась. Я тупо смотрел на флайер, начиная дрожать под тонкой, облитой сиропом рубашкой. Пытаясь решить, что же делать дальше… решить, не дожидаясь, пока кто-нибудь скажет мне…

Аргентайн повернулась, когда Дэрик вышел на улицу и вышибала захлопнул за ним дверь. Она снова была — на этот раз с ног до головы — в коже, плотной и тяжелой, как у охранника. Я не мог удержаться от любопытства: что я почувствую, если дотронусь до нее… что увижу, если коснусь ее сознания?.. Я отчаянно пытался связать свои мысли, и сейчас это удалось. Облегчение ударило меня электрическим током, когда я понял, что начинаю обретать нечто вроде контроля над пси-центром… облегчение и недоверие. Затем, когда я повернулся к Дэрику, чувство предательства и ярость, накрывая друг друга, с шипением вырвались из меня.

Но Аргентайн меня опередила. Маска хладнокровия, которую она носила в клубе, исчезла, и бешенство исказило ее лицо.

— Ты, ублюдок! — ее голос вибрировал, как тонкий лист железа. — Ты, мерзавец! Как ты мог притащить кусок своего дерьма в клуб? Как ты мог сотворить такое со мной? С ним, — жест в сторону Джиро, — или с ним, — она показала на меня. Джиро стоял, молчаливый, как камень. Людской водоворот огибал нас, демонстрируя культ безразличия. — Что заставило тебя делать такие омерзительные… — Она осеклась. В ее глазах задрожали слезы. — Почему я позволила тебе сделать это со мной… — Руки Аргентайн дрогнули, будто она хотела ударить Дэрика. И внутри нее, запертая за прозрачной пеленой гнева, была боль, — та боль, которая может вырасти лишь из одного чувства…

Дэрик не сопротивлялся, заполненный той же самой дергающей болью, разрешая Аргентайн погребать его под грудой его же собственной дряни, ненавидя/любя это/ее /себя…

— Прости, — наконец выговорил Дэрик, когда Аргентайн, истощив словарный запас, уже не знала, как обозвать его, и когда не стало сил, чтобы выплевывать слова. — Прости, — уткнувшись взглядом в сточную канаву, повторил Дэрик, так покорно, как будто она была Та Минг, а он — лишь ни на что не годный ошметок, человеческое отребье.

— Отправляйся домой. Возвращайся в свою стихию. — Аргентайн сделала отсылающий жест, поворачиваясь к Дэрику спиной. — Перестань насиловать мою жизнь… — У нее не осталось сил: слова прозвучали вразрез со смыслом. Аргентайн приблизила ко мне лицо. Откинув со лба волосы, она изучала меня до тех пор, пока я не поднял голову.

— Ты в порядке? — спросила Аргентайн наконец. Она беспокоилась обо мне, истекающем болью… она беспокоилась обо мне.

Я почувствовал, как у меня задергались, словно сведенные судорогой, уголки рта.

— Мозги больше не лезут из ушей… Ну, в общем да. Секс еще никогда меня не убивал. Думаю, выживу.

Аргентайн слабо улыбнулась:

— Откровенно, — сказала она. — Похоже, ты знаешь эту территорию наизусть. — Она дотронулась до моей груди, затем бессильно опустила руку. — Ты не отведешь этих потерявшихся детишек домой? Раз уж ты — единственный, кто на самом деле знает, где это. — Она кинула взгляд на Дэрика и Джиро.

Я кивнул, почувствовав, что начинаю улыбаться помимо своей воли.

Аргентайн начала поворачиваться, чтобы уйти. Но поворачивалось лишь ее тело. Мозг оставался на месте… И тут она вдруг быстро подошла, притянула меня к себе и поцеловала долгим и жадным поцелуем, вонзив ногти мне в спину. Оттолкнув меня, Аргентайн сделала несколько напряженных, быстрых шагов и снова остановилась, глядя на меня и улыбаясь. В глазах ее плясал жар.

— Теперь ты знаешь, почему я должна была вышвырнуть тебя отсюда, — она кивком показала на вход в клуб и глубоко вздохнула. — Если это помогает, вспомни при случае.

Она опустилась перед Джиро на корточки и крепко обняла его. Тот стоял прямо, как деревянный, и молчал.

— О! Малыш, — отводя взгляд, сказала Аргентайн, — иногда жизнь — самое горькое лекарство. Если тебе приходится его принимать, то все же лучше получать его из рук того, кому ты не безразличен… Ты здорово танцуешь. А сейчас — иди. — Она слегка подтолкнула Джиро к флайеру. Он залез в него, такой же оцепенело-покорный, каким был я десять минут назад.

Аргентайн прошла мимо, слегка задев меня бедром; от ее тела исходило тепло. Потом прошла мимо Дэрика, чей взгляд перескакивал с Аргентайн на меня и обратно.

— Ты сам виноват, — бросила ему Аргентайн. Глаза Дэрика следовали за ее движениями, как охотничья собака за дичью. Дверь Пургатория распахнулась, как только Аргентайн начала спускаться по ступеням, и с шумом захлопнулась за ней.

Я подождал, пока глаза Дэрика снова не зафиксировались на мне. Я был готов смять его физиономию в лепешку, если бы заметил в его глазах и за ними хоть что-нибудь, напоминающее смех. Но мозг Дэрика окрасился в цвет улицы, в цвет потери, беды, ярости и отчаяния. Я сел во флайер.

Спустя несколько долгих минут он забрался тоже и приказал флайеру лететь вверх, в город. Джиро втиснулся в угол, держась подальше — насколько было возможно — от нас обоих. Я изучал свои ноги, вовсе не желая наблюдать, как мы отрываемся от земли. Рука болела. Я посмотрел на ладонь. В тусклом уличном свете я смог разглядеть черное пятно подсыхающей крови — там, где зубы Дэрика прокусили мясо. Я сконцентрировался, чтобы остановить боль и не думать о том, как это пятно появилось.

Я поднял голову. Дэрик, оказывается, тоже смотрел на рану — так умирающий от голода пожирал бы глазами наполовину недоеденный кусок мяса. Только теперь он хотел не причинить боль, а, наоборот, почувствовать ее… В тот самый миг, когда Аргентайн оставила его, что-то, имеющее, вероятно, ко мне отношение, происходило в его мыслях. Но сейчас оно исчезло.

— Ты болен какой-нибудь болезнью, о которой мне следует знать?

Дэрик прикусил губу и пустыми глазами уставился в окно.

Я вздохнул, кладя голову на подголовник кресла.

— Почему она так тебя поцеловала? — спросил Джиро тихим обвиняющим голосом.

Меня, Аргентайн это и имела в виду. Меня, а не Дэрика… Я лишь тряхнул головой.

— Спроси Дэрика. — Я поднял ноющую руку, указывая на его сводного брата.

Джиро не спросил. Лишь еще глубже вжался в свой угол, стараясь избавиться от замешательства и отвращения, которые наше присутствие делало только острее. И Дэрик не ответил. Если он и ощущал что-нибудь вроде сожаления или раскаяния по поводу того, что сделал с нами, они еще не пришли ему на ум.

Я начал вытягивать щупальца к сознанию Джиро, зная, что сейчас он нуждается в помощи и что никакие слова ему не помогут. Но, начав, тут же остановился, понимая, что я не в форме. Если я попытаюсь помочь парнишке сейчас, он узнает об этом. Я провалился в свое собственное омерзение и изнеможение, оставив Джиро в покое. Внезапно я вспомнил, где мы окажемся через несколько минут. И попытался не размышлять о том, кого, в конечном счете, обвинят во всем, когда мы прибудем на место.