Песчаные небеса

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Эй, ты! Долго будешь в потолок смотреть? Запомни, у меня с тобой разговор короткий будет – получишь двадцать плетей и останешься без вечерней похлебки, – голос старшего надсмотрщика Мораддина звучал, как всегда, спокойно и глухо, но это делало угрозу более весомой, нежели грубые окрики его подчиненных, сопровождаемые пинками и зуботычинами.

– Я устал и хочу пить, – угрюмо сказал Конан, но, перехватив колючий взгляд серо-стальных глаз, почувствовал себя несколько неуютно – как будто холодок пробежал внутри. Страха перед Мораддином Конан не испытывал, но на память невольно пришли боязливые разговоры узников между собой по ночам, когда их всех сгоняли в большую, пропахшую потом и нечистотами пещеру.

Конан знал, что сам Мораддин никогда не ударил ни одного узника, никто не видел его в ярости или кричащим, но боялись его на медных рудниках Кезанкии все. Внешний вид начальника стражи, казалось, не должен был внушать никакого страха или почтения – роста ниже среднего, коренастый, с округлым бледным лицом и близоруко прищуренными глазками. Доверие внушал и мягко очерченный подбородок, обрамленный жиденькой бородкой. Благоприятное впечатление на людей, не знающих Мораддина близко, производили его манеры – никаких резких движений, тихая вежливость, спокойная речь, а также совершенно нехарактерные для бывшего военного, а подходящие скорее всего провинциальному чиновнику гладко зачесанные назад темные волосы с двумя залысинами. Но, несмотря на все это, не каждый отваживался заговорить с ним первым, а уж о том, чтобы косо посмотреть или сказать что-то скверное о «господине старшем надсмотрщике» даже за глаза, никто и подумать не смел. Поговаривали, будто тихоня Мораддин отличался удивительной по своей изощренности жестокостью (которая, правда, выплескивалась из него крайне редко), но тогда искренней жалости достоин был тот несчастный, на чью изливалась глубоко скрытая, но не знающая пределов ярость.

До того, как попасть на одну из самых ответственных должностей в далеких от столицы, и потому почти не контролируемых властями рудниках, Мораддин служил в тайной гвардии царя Илдиза, называемой между собой знавшими об ее существовании людьми “Хэрд”, что в переводе с одного из туранских наречий было названием местного насекомого, которое, отличаясь неуемной прожорливостью и всеядностью, уничтожало все, попадавшееся на его пути: будь то дерево, постройка, раненное или больное животное, а зачастую просто падаль. Вдобавок ко всему, хэрды были исключительно ядовиты, их укусы являлись безусловно смертельны для человека, и самое прочное здание, изъеденное ими, обречено было в скором времени рухнуть и превратиться в труху.

Прослужив там около пятнадцати лет, Мораддин смог получить солидную должность, но внезапно, при каких-то загадочно-зловещих обстоятельствах, был разжалован и отправлен на рудники в качестве старшего надсмотрщика. О странном происшествии, послужившем причиной отставки, ходило множество слухов, одни других мрачнее, но подлинные события так и остались неизвестны никому, кроме непосредственных участников. Один из них поплатился жизнью: его жуткий, обезображенный до неузнаваемости труп(точнее, останки, в которых сохранилось мало чего человеческого), был найден в одном из подземелий дворца царя Илдиза. Высказывались робкие догадки, что несчастный погиб от рук Мораддина – тем более нашлись свидетели их неоднократных ссор, а следы увечий, от которых наступила смерть истязаемого, очень походили на изощренные кхитайские наказания, о которых Мораддин любил рассказывать во время редких и внезапных приступов разговорчивости…

– Ты разве не слышишь меня? – все тем же ровным, бесстрастным голосом спросил Мораддин.

– Почему же нет, слышу, только вот… не хочется мне слушать это, – подражая ему, ответил Конан. Некоторые из работавших неподалеку кандальников опустили свои кирки и, не смея посмотреть в сторону Конана и Мораддина, осторожно прислушались. Кто-то еле слышно прошептал:

– Жить надоело… недоумку!

На памяти немногих каторжников, проведших на рудниках несколько лет (как правило, дольше десяти-двенадцати в медных копях никто не выдерживал) были некоторые строптивцы, осмелившиеся поспорить с Мораддином. Особенно долго помнили одного, тоже, кстати, северянина, по прозвищу Серый Пес, позволившего себе однажды ослушаться приказа Мораддина и сказать ему дерзость. Тогда главный надсмотрщик просто молча развернулся и ушел, но наутро Серый Пес не вышел в забой, а днем один из узников наткнулся на его труп: несчастный был задушен цепью собственных ножных кандалов, а из сломанной шеи, сзади, торчали острые обломки позвонков. И вот теперь новый безумец претендовал на подобную участь…

– А ну-ка встать! – тихо приказал Мораддин.

– Не хочу, – коротко ответил Конан.

– Я настаиваю, – почти ласково проговорил туранец; такая интонация была характерна для опытных и чтящих свое благородное ремесло палачей.

– Наплевать!

– Мне кажется, что ты излишне много говоришь, – вздохнул Мораддин. – Придется тебя наказать, – он даже чуть развел руками, словно сожалея о столь жестоком, но, увы, необходимом и справедливом решении.

Теперь уже все кандальники, слышавшие их разговор, оставили свои занятия, с легким ужасом наблюдая за Конаном, точно за помешанным, собиравшимся выйти в окно вместо двери в полной уверенности, что поступает правильно.

Конан и сам чувствовал, что совершенно не следует пререкаться с этим человеком, но ничего не мог поделать со своей вечной привычкой поддразнивать судьбу. Ну что стоило киммерийцу просто встать и продолжить лениво помахивать иззубренной киркой, делая вид, что честно трудится на благо царя Илдиза?.. Только теперь уже поздно было становиться послушным рабом.

Мораддин спокойно нагнулся и, взявшись правой рукой за цепь, соединяющую наручные кандалы варвара, коротким резким движением рванул вверх. Конан ответил таким же движением, но направленным вниз, и заодно попытался оттолкнуть туранца. Не удалось. Запоздалое сожаление о содеянной глупости пришло к Конану в момент, когда он ударился всей своей тяжестью о неровную стену штольни, противоположную той, у которой сидел. Каторжники стояли, открыв рты, не понимая, как невысокий и кажущийся не особо сильным человечек сумел отшвырнуть эдакого здоровяка, который был тяжелее Мораддина, по меньшей мере, в два раза, и выше на три головы. Ударившись о камень, Конан сильно прикусил язык, и из уголка его рта вытекла тонкая струйка крови. Оттерев ее ладонью, он зверем посмотрел на Мораддина, стоявшего неподалеку, скрестив на груди руки и смотревшего на киммерийца с почти отцовской жалостью.

– Встретился бы ты мне, дохляк, в поле да с мечом, уж я бы поразвлекся… – прохрипел Конан, превозмогая боль в ушибленной спине.

– Я думаю, и тогда бы ты не добился успеха, юноша, – безразлично произнес Мораддин. – Иди работай.

С этими словами надсмотрщик развернулся и неторопливо пошел прочь, оставив киммерийца беситься в глухой ярости. Едва фигура туранца скрылась в темноте коридора, по штольне пронесся единый вздох облегчения, а некоторые старожилы подземелья посмотрели на Конана так, будто он уже был трупом.

…На медных рудниках в Кезанкийских горах Конан находился почти десять дней, хотя ему казалось, что это время растянулось на год, если не больше. Предшествовали водворению в копи несколько суток, проведенных в подземельях дворца придворного мага – Радбуш, изловив наконец Конана, не пожелал отдавать его пятитысячнику или эмиру, которые тут же снесли бы киммерийцу голову, а предпочел сам дознаться до причин подвигших северянина на безумную авантюру с нападением на дворец Турлей-Хана и похищением новой наложницы. И, безусловно, Радбуш жаждал вызнать у необычного пленника, отчего магический огненный шар сотворенный магом не попал в цель. Конан, быстро уяснив, что откровенная ложь будет немедленно разоблачена, сказал допрашивавшему его чародею правду, по возможности стараясь не говорить лишнего. По словам киммерийца выходило, будто он лишь выполнял просьбу шейха Джагула аль-Баргэми и ничего более. О том, что кинжал обладает волшебными свойствами, он и знать не знал, и вообще во все эти штучки он не верит, а работал исключительно ради денег… Одним словом, Конан довольно успешно разыграл из себя туповатого наемника, однако, обмануть проницательного и дотошного султанапурского мага до конца не удалось, что было даже и хорошо – любопытство, глодавшее Радбуша, сохранило киммерийцу голову. Решив, что в непонятной истории следует подольше покопаться (ощущение, будто Конан что-то не договаривает, не оставляло Радбуша), маг отправил варвара на рудники. И в столице глаза мозолить не будет, и не исчезнет, точно ветер в поле – маг предполагал, что для северного молодца преград не существует, и он способен сбежать откуда угодно. Но ведь рудники прекрасно охраняются, а преодолеть расстояние от копей до ближайшего оазиса без еды и питья – дело невозможное даже для киммерийца.

Конан не представлял себе, что случилось с Мирдани, какова судьба денег, оставшихся у Стейны, и с некоторым сожалением вспоминал свое соглашение с Дагарнусом, который теперь, наверняка, будет искать нового сорвиголову, согласного добыть вожделенный кувшин. О стигийской драгоценности, кстати, киммериец даже не упоминал в разговорах с Радбушем. Последний смотрел на Конана больше с удивлением, чем с неприязнью, а то, что варвар говорил правду, не пытаясь вилять, наверняка убедило Радбуша в его полезности в дальнейшем. Ну, а пока пускай на рудниках посидит да подумает…

Конан и вправду думал, но совсем не о том, о чем хотелось Радбушу. Все мысли киммерийца сосредоточились на побеге. От своих товарищей по несчастью варвар знал, что все известные им попытки покинуть копи оканчивались, как правило, одинаково: сбежавшего ловили и казнили. Или труп его находили в пустыне некоторое время спустя. Естественно, Конан старался придумать что-нибудь поудачнее, нежели подкуп или убийство стражи или поиск заброшенного штрека, ведущего на волю. А чаще всего делалось следующее: каторжники притворялись мертвыми и выбрасывались в специальную шахту, где, как почему-то верили все, находился проход наружу. Все эти способы были заранее обречены на провал. Наиболее выгодным Конану казалось подготовить запас еды и питья на несколько дней, ночью пробраться к одному из старых коридоров, где, как варвар уже успел проведать, был заваленный выход, устранить стражу и оказаться на воле, а там уж – как повезет. Кое-что у киммерийца уже было готово – он припрятал свою миску, сказав, что она разбилась, и, получив вторую, склеил обе хлебом, размоченным в похлебке, выдолбил отверстие на стыке, и слепил, опять же из хлеба, локона собственных волос, а также кусочка ткани затычку. Получилось некое подобие фляги, куда поместился бы запас воды на пару дней. Кроме того, у Конана было припрятано несколько хлебных корок да пара луковиц. Что делать с кандалами, варвар пока не придумал, но, как обычно, рассчитывал на случай, который всегда приходит на помощь в безвыходных ситуациях. Несколько раз киммериец пытался разогнуть толстые кольца цепей, но, то ли силы у него поубавилось от тяжелой работы да скудной пищи, то ли кузнец знал свое дело и постарался на славу.

Но, несмотря на то, что план побега был трудно осуществим, Конан не терял надежды и вел себя так, будто в каторжных копях оказался случайно и долго задерживаться не собирается. Многие узники тоже считали, что дни его на каторге сочтены, но совсем по другой причине. Все знали, что Мораддин никогда ничего не забывает.

Глухой звук гонга, возвещавшего об окончании бесконечного рабочего дня, разнесся по лабиринту подземных ходов, источивших гору. Засвистели бичи надсмотрщиков, прекратились продолжавшиеся, казалось, целую вечность удары железа о камень. Серая безликая масса узников потянулась в коридор, ведущий в широкий зал, где они ели и спали. Там стояли несколько грязных котлов, от которых пахло каким-то прокисшем варевом, да две бочки с несвежей водой.

Конан встал в колонну, выстроившуюся к котлам. Стоявшие вдоль нее стражники, похлопывая бичами, следили, чтобы никто не лез первым, не устраивал давку и не схватил больше, чем положено.

Едва киммериец протянул плошку, которую ему одолжил уже проглотивший свой жалкий ужин каторжник, раздатчику, который был таким же рабом, но добился своей легкой работы всем известным, но презираемым способом. Вдруг Конана окликнули. Северянин обернулся и увидел Мораддина, стоявшего неподалеку и глядевшего на него в упор своими ничего не выражающими серыми глазами.

– Пошли, – коротко приказал он.

– Готов… – сказал кто-то шепотом за спиной киммерийца, но Конан и ухом не повел, а лишь глянул исподлобья на Мораддина и буркнул:

– Я еще не поел.

– Не беспокойся, я тебя… накормлю, – невозмутимо ответил старший надсмотрщик. – Оставь свою миску и иди за мной.

Мораддин развернулся и медленно пошел к выходу из пещеры, в сторону, где находилось помещение для стражи. Надсмотрщики также жили на рудниках, разве что с большими удобствами. Конан пожал плечами, вернул миску и пошел вслед за Мораддином. В какой-то момент у варвара возникло желание прихлопнуть главного стража, точно муху, но следом топали двое охранников, и Конан послушно шел туда, куда его вели. В самом дальнем конце коридора Мораддин открыл неприметную дверцу, вошел в помещение и, пропустив Конана, знаком велел страже удалиться. Окинув беглым взглядом небольшую комнату, Конан первым делом увидел недурно накрытый стол, затем оглядел стены, где на потертых коврах висело самое разнообразное оружие, да в таком количестве, что его запросто хватило бы, для вооружения всех узников на рудниках. А они, дурачки, горбатятся и не знают таком богатстве!..

Вдруг прямо в лицо киммерийцу метнулось со птичьим свистом что-то белое, маленькое и крылатое. Звякнув кандалами, Конан отпрянул и отмахнулся рукой, коснувшись горячего мохнатого тельца. Непонятное существо шарахнулось, заверещало и, облетев северянина, вцепилось в плечо Мораддина. Тот поднял руку и прикрыл ей животное.

– Садись, ешь, – сказал он северянину, но тот продолжал подозрительно смотреть на высовывающиеся из-под ладони Мораддина розовые перепончатые крылья. Таких тварей он еще никогда не видел, и решил было, что здесь попахивает магией. Заметив взгляд Конана, Мораддин усмехнулся и тихо произнес:

– Это всего-навсего летучая мышь. Я думал, что ты уже привык к ним и не боишься.

– А чего она белая? – угрюмо спросил Конан. – Они всегда черные… Или коричневые…

– Уродилась такая, – пожал плечами Мораддин, показывая, что не намерен больше говорить на эту тему. Между тем странный зверек выбрался из-под своего укрытия и уселся на плече хозяина, уставившись на незнакомца малюсенькими красными глазками. Конан, не заставив Мораддина повторять дважды, сел за стол, громыхнув кандалами, и, более не обращая внимание на него, с наслаждением принялся за еду.

Старший надсмотрщик неторопливо ходил по комнате, поглаживая летучую мышь-альбиноса, и с усмешкой поглядывал на уплетавшего за обе щеки варвара запеченное баранье жаркое с рисом. Когда еда кончилась, Конан, рыгнув, сказал:

– Запить бы…

Мораддин молча поставил на стол кувшин с вином и три кружки. Наполнив две из них, он подвинул одну Конану, а другую взял сам.

– Кому третья? – поинтересовался киммериец, со стуком поставив на стол пустую кружку. Он не понимал, зачем его привели сюда, накормили, напоили… Может быть, перед смертью? Принято у них так, что ли?..

– Ему вот, – мрачно пошутил Мораддин, кивнув головой на белого зверька. – Увидишь…

– Мне спать пора – завтра работать, – сказал Конан.

– Ну, работать ты, может, и не будешь, – многозначительно произнес Мораддин, – а выспаться еще успеешь.

“Ну, точно, никак в последний раз покушать пришлось… Интересно, он мне тоже шею сломает? Надорвется!..” – Конан осторожно поглядел по сторонам, ища возможные пути к бегству и подходящее оружие, которое можно было быстро схватить со стены.

Внезапно летучая мышь сорвалась с плеча Мораддина, покружила по комнате, причем Конан пару раз инстинктивно пригнул голову, когда она пролетала над ним, и прицепилась, повиснув вниз головой и закрывшись крыльями, на гарде меча внушительного размера, прикрепленного над выложенным камнем очагом. “Молодец, мышка! Именно этим я и воспользуюсь, если что…” – усмехнулся про себя Конан.

Некоторое время в комнате царило молчание. Мораддин, неслышно ступая по ковру, ходил из угла в угол, заложив руки за спину, а Конан, не теряя попусту времени, наливал себе кружку за кружкой. Наконец, Мораддин заговорил первым:

– Дагарнус передает тебе свое почтение.

Конан медленно опустил поднесенную к губам кружку и, кашлянув, проговорил:

– А кто это?

– Сто тысяч, которые тебе обещаны, ждут, – Мораддин остановился, и, прищурившись, пристально поглядел на киммерийца. Тот сидел, отстранено уставившись в кружку с вином, мучительно соображая, что теперь делать и как отвечать. А старший надсмотрщик продолжал.

– Ты покинешь копи сегодня. Я знаю, что ты сможешь пройти по подземным ходам той твари, которую у нас называют…

– Равахом, – кивнул головой Конан. – Видел уж…

– Значит, все-таки видел?.. – в голосе Мораддина послышалось торжество. – Ну, что ж, теперь можно поговорить начистоту.

Вдруг из-под пола, прямо под ногами Конана, послышалось легкое поскребывание, а затем троекратный стук.

– А вот, собственно, и тот, для кого предназначена третья кружка, – сказал Мораддин. – Привстань-ка!

Конан встал, лязгнув кандалами, и, отодвинув табурет, стал с интересом наблюдать за каменной плитой на полу, которая медленно приподнялась и отодвинулась в сторону. Из темноты показалась подозрительно знакомая низенькая фигурка, закутанная в темно-серый плащ, капюшон которого закрывал лицо пришлеца. Впрочем, Конан догадался уже, как могла выглядеть физиономия карлика.

– Джавид! – Конан сказал это так, словно увидел невероятно противное насекомое.

Карлик откинул капюшон, уставился на киммерийца маленькими темными глазками, пылавшими жгучей злобой. Он долго смотрел на него, а затем возмущенно прошамкал:

– А, это ты, человечье отродье! Убийца!

– Кажется, я свел вас не для того, чтобы вы начали грызню, едва встретившись, – тихо сказал Мораддин, посматривая то на Конана, непроизвольно шарившего по поясу, в поисках оружия, то на джавида, дрожавшего от справедливого гнева.

Конан со стуком отодвинул стул подальше от стола и сел на него, всем своим видом показывая, что и гость, и хозяин ему глубоко противны, и он сидит тут лишь потому, что некуда уйти.

– Садитесь, почтенный Ниорг, – Мораддин даже слегка поклонился, протягивая руку карлику и помогая ему взобраться на высокий стул у очага.

– Может, объяснишь, наконец, какого Нергала я тут прохлаждаюсь? – угрюмо проворчал Конан.

– Объясню, отчего же нет, – спокойно ответил Мораддин. – Ведь твое имя – Конан из Киммерии, не так ли?

– Ну…

– Я думаю, что мое ты знаешь, а нашего гостя тебе, судя по всему, представлять не обязательно. Вы, я вижу, успели познакомиться раньше.

Мораддин закончил расхаживать по комнате, и, присев на табурет рядом с Конаном, вынул из-за пояса ключ и начал размыкать замки кандалов на руках киммерийца.

– Давно бы так… – проговорил тот, глядя на покрытые ссадинами и синяками запястья. – Ну, а дальше-то что?

Мораддин нагнулся и, царапнув ключом по тяжелым колодкам на ногах киммерийца, снял оковы и отпихнул их носком сапога.

– Дальше? – буркнул он. – Дальше ты пойдешь с ним.

Старший надзиратель кивнул на сидевшего поодаль Ниорга. Джавид посматривал на Конана со злобой, но молчал, сжимая в мохнатых руках кружку с вином.

– Может, ты все-таки объяснишь… – начал было киммериец, но наткнулся на ледяной взгляд Мораддина. Тот встал, мягкой походкой направился к стене, некоторое время стоял, рассматривая свой внушительный арсенал и, наконец, выбрав длинный прямой меч в простых кожаных ножнах с бронзовыми накладками, снял его и подал Конану.

– По-моему, ты мог бы и сам догадаться, в чем причина твоего освобождения, – пробурчал Мораддин. – Посланнику Кофа это обошлось очень недешево…

“Везде одно и то же, – почему-то с привычным разочарованием подумал Конан. – Если я когда-нибудь увижу честного тюремщика, то, клянусь Кромом, это случится очень нескоро. А, скорее всего, вообще никогда…”

– Ниорг – мой друг, – продолжил Мораддин. – Он выведет тебя к обитаемым землям, а именно – к оазису, который располагается неподалеку. Вы пройдете по пустым подземельям раваха, и путь будет не очень долог… А я вас немного провожу.

– А никто не пронюхает, что я… – Конан пошевелил двумя пальцами, изображая идущего человека, и присвистнул.

– Да нет, – пожал плечами Мораддин. – Все подумают, что ты сейчас кормишь крыс в старом отвале. Уж больно крепко мы с тобой поссорились сегодня. И потом, все прекрасно знают, что перебежавший дорогу бывшему капитану тайной гвардии Аграпура… – надсмотрщик сделал и дураку понятный жест, ткнув большим пальцем в пол пещеры. – Твоего исчезновения никто не заметит. А заметят – промолчат, поскольку не привыкли много говорить.

Мораддин повернулся к Ниоргу, вопросительно посмотрев на него, и старый джавид, неразборчиво бурча себе под нос, сполз с высоковатого для него табурета, не без натуги сдвинул каменную плиту, закрывавшую проход в подземелье, и скрылся под полом. Мораддин подтолкнул Конана в спину, и киммериец, не раздумывая, нырнул в узкую темную дыру, стараясь не соскользнуть по наклонному ходу. Старший надсмотрщик двинулся за ними, предварительно прикрыв люк и оставив в нем лишь небольшую щелку, в которую просачивался неровный свет факелов.

В руках у Ниорга неведомо откуда оказался небольшой светильник. Приглядевшись, Конан различил, что это была хрустальная сфера с пылающим в ней маленьким, но очень ярким огоньком. Судя по тому, что Ниорг держал его прямо в ладони, пламя было холодным.

“Оказывается, они своей магией не только чудовищ создают, но и всякие другие штуковины… полезные…”

В ярком, режущем глаза при прямом взгляде на источник, свете киммериец увидел широкий проход со знакомыми, характерно округлыми, блестящими стенами, постепенно опускавшийся вглубь земли и в отдалении забирающий вправо. Тоннель один к одному походил на норы, оставленные гигантскими червями под оазисом аль-Баргэми – Конан подумал, что некогда огромные равахи обитали под пустыней и Кезанкийскими горами в великом множестве. Жутковатое было времечко, надо заметить!.. Впрочем, от проложенных каторжниками на рудниках штолен тоннель не слишком отличался, разве что был шире, а стены поражали своей гладкостью.

Ниорг шел быстро и державшийся чуть позади Конан с любопытством рассматривал его низенькую коренастую фигурку и вислоухую голову, с которой был откинут капюшон. Без сомнения, джавиды состояли в близком родстве с гномами, но встречавшийся с подгорными карликами киммериец счел, что настоящие гномы пришли бы в ярость при любом упоминании о родстве с этими мохнатыми и уродцами. За плечом Конана слышалось чуть учащенное дыхание Мораддина, замыкавшего небольшой отряд, все глубже уходивший в мрак подгорных лабиринтов. Киммериец собрался было обратиться к Мораддину с вопросом, но, обернувшись и наткнувшись на ледяной взгляд старшего надсмотрщика и колючие красные глазки ощерившей пасть белой летучей мышки, выглядывавшей из капюшона Мораддина, счел за лучшее не вступать с ним в разговор. Однако, любопытство было сильнее, и Конан, тронув джавида за плечо, чуть слышно спросил:

– Ниорг, а джавиды… м-м-м… вы… кто?

– Ты действительно хочешь это знать, человек? – спросил Ниорг, не поворачивая головы, и его последнее слово прозвучало так, будто было оскорблением.

– Расскажи, Ниорг. Ему это будет полезно, – сказал Мораддин с легкой ехидцей в голосе.

Ниорг некоторое время покашливал, пыхтел, шлепал губами, видимо, собираясь с духом и думая, с чего лучше начать. Конан с интересом наблюдал за ним, и когда джавид, наконец, заговорил, увлекшийся необычной и эмоциональной мимикой нелюдя северянин поначалу даже не понял смысла его слов.

– Трудно мне начать эту печальную повесть… Но веришь ты или нет, варвар, облик наш, что так омерзителен тебе, да, впрочем, и мне тоже, есть кара роду моему за жадность и тщеславие…

Ниорг помолчал и, тяжело вздохнув, продолжил:

– Родился я гномом; отец мой был старейшиной весьма многочисленного и очень древнего рода. Безмерно было богатство наше; с малых лет своих я ни в чем не имел нужды, и все прихоти мои беспрекословно выполнялись. По этой ли причине или какой другой, но чем богаче становился род, тем сильнее хотелось мне, чтобы все сокровища принадлежали только мне одному. Но не меня одного мучила жажда золота. Стала она причиной бедствий рода нашего и смерти отца моего, Нирафа.

Так это было: извечный враг народа нашего Тергунт – великий маг, падший затем по злобе и гордыне своей – решил покончить с отцом моим и ему это удалось. В сокровищнице Тергунта находилась великая драгоценность рода гномов… – Конан увидел, как при этих словах глаза Ниорга вспыхнули, но тут же потухли, а голос его неожиданно громко разнесся по подземелью, – В давние времена Тергунт, этот поганый служитель Сета, подло выкрал сосуд белого золота, откованный Первым из Гномов, и названный им Нейглам, сам по себе стоивший всего, что есть под небом. Но Великий Длиннобородый Отец Всех Гномов, Нирад, сокрыл… сокрыл в сосуде нечто, исполняющее желание… Только одно…… – Ниорг замолк, задохнувшись в бессильной ярости. – Подлый ублюдок Тергунт проведал о магическом свойстве сосуда, что передавался бессчетное число поколений из рук в руки, от отца к сыну, – последние слова Ниорг произнес почти шепотом. – Укрывшись в своей крепости, маг открыл сосуд. По злой воле Тергунта на многие мили вокруг реки пересохли, леса и поля обратились в прах… Некогда цветущая страна во мгновение ока обратился в пустыню – он надеялся завладеть всеми богатствами края, в котором жил. Но собственная злоба погубила его: Тергунт был человеком, всего лишь человеком, и должен был есть и пить. Хотел бы я видеть проклятого мага, когда он понял, от чего умрет, – Ниорг как-то странно забулькал, и Конан понял, что джавид смеется – ни единый из людей, будь он стократно магом, не может стать хозяином изначальной силы гномов.

Мораддин и Конан остановились, ожидая, когда Ниорг успокоится и сможет продолжать.

– Бросив Нейглам, который больше ничем ему не мог помочь Тергунт отправился пешком через созданную им самим пустыню. Костей его так и не нашли… Или нашли… Стервятники.

Прошло очень много лет – а гномы, как известно, живут много дольше людей – и в год, когда я должен был по обычаю принимать власть из рук отца, сокровище нашлось…

А случилось это так. Некий Дуалкам, нерадивый раб, да проклянут его имя все боги, брошен был один в пустыне хозяином своим за леность и воровство на смерть от голода и жажды. В краю том не водились даже хищные звери… О, если бы лев разорвал, его, избавив от мучений… Но боги отвернулись от такого ничтожества, и даже Владыка Мертвых не принял его на Серых Равнинах… Злая воля Нергала вывела Дуалкама к древним развалинам посреди пустыни. Дурная слава ходила о том месте. Предания гласили о цитадели некого могущественного мага, возвышавшейся некогда там – люди оставили память о Тергунте. Но всего лишь груду камней да высохший источник нашел умиравший от жажды и голода Дуалкам, приползший в проклятое место. Он надеялся найти воду. Ее там не было, но Дуалкам заметил кувшин, лежавший на песке у пересохшего фонтана. Жадно схватил он его, отчаянно надеясь, что внутри окажется хоть немного воды, которой могло бы хватить, чтобы напиться и размочить горсть чечевичных зерен, случайно оказавшихся в кармане его изорванного халата. Кувшин оказался пуст, но едва Дуалкам открыл его, как в мгновение ока на месте развалин появилось озерцо, наполненное чечевичной похлебкой, а источник ожил. Так исполнилось величайшее желание Дуалкама: более всего на свете он хотел пить и есть. Осознав, что это чудо было сотворено некоей силой, находящемся в сосуде, он попытался заставить Нейглам исполнить еще что-нибудь. Несколько дней, пока не обмелело озерцо с чечевицей, Дуалкам возился с волшебным кувшином, но ничего не смог добиться. И, наконец, понял, что у него была возможность исполнить только одно желание. Ну почему он тогда не наложил на себя руки, осознав, как глупо использовал силу Нейглама?!. Быть может, от самоубийства человека удержала мысль, что кто-то другой сумеет заставить кувшин выполнить его единственное желание… А желание это могло быть навязано самим Дуалкамом… Догадка погнала бывшего раба на поиски хоть какого-нибудь живого и разумного существа. Набив карманы размоченной чечевицей и наполнив кувшин водой, он отправился в путь.

– Уж я бы не похлебки пожелал… – заметил варвар, усмехнувшись, и ярко представил себе, что можно было бы заказать гномской посудине. Только как все это увязать в одно-единственное пожелание?..

Ниорг метнул в Конана злобный взгляд и прошипел:

– Дуалкам тоже так думал. Будь проклят день, когда этот мерзавец появился на пороге дома моего отца. Бывший раб поведал ему о кувшине и попросил половину, того, что отец сможет получить, открыв сосуд, если решится на это. Он все продумал, и полагал, что гном даже перед лицом смерти не сумеет отказаться от золота и драгоценных камней. Но не мог Дуалкам предвидеть, что Нираф, узрев в руках неизвестного инородца древнее сокровище народа гномов откажется делиться со своим случайным благодетелем. Нираф не желал торговаться с человеком за вещь, принадлежащую гномам по праву, изначальному праву, и попросту отобрал у Дуалкама сосуд. Дуалкама изгнали с позором. Проклиная весь наш род, он пообещал, однако, вернуться и отомстить… А кувшин остался в сокровищнице отца, и в этот год Нираф передал мне, старшему сыну, свою корону и удалился от дел. На сей раз таинство посвящения происходило, как заведено было от века… Прошло двадцать лет. Царствование мое, освященное силой, заключенной в Нейгламе, ничто не омрачало. До поры…

Тут Ниорг замолк, приостановился и повернулся к Мораддину.

– Послушай, мы зашли уже достаточно далеко, – прошепелявил джавид, глядя на туранца. – Тебе лучше вернуться. Я доведу этого варвара куда ты указал.

– Хорошо. До свидания, почтенный.

Конан с изумлением увидел, что Мораддин поклонился карлику, а, уже собираясь уходить, бросил через плечо:

– Надеюсь, что тебя, Конан, варвар из Киммерии, я больше не увижу…

Маленький белый, крылатый зверек выглянул из капюшона Мораддина, зыркнув на Конана красными глазками, и снова спрятался в складках ткани.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Ниорг стоял, неподвижно уставившись в сторону, куда уже довольно давно ушел Мораддин. Главный стражник незаметно растворился во мраке, царившем в бывшем жилище раваха. Конан с удивлением отметил про себя, что у Мораддина не было с собой никакого светильника. «Он что, в темноте видит, как кошка, или зажжет такой же фонарь что и Ниорг?» – подумал Конан, заметив, что светильник в руках джавида тускнеет и начинает слегка мерцать.

– Ниорг! – окликнул джавида киммериец.

Тот вдруг дернулся, как будто звук его имени, негромко произнесенного Конаном, пробудил карлика от глубокого сна. И тотчас странный источник света в его руке засиял с новой силой.

Ниорг посмотрел на Конана так, будто видел его впервые, а затем, встрепенувшись, заговорил:

– Да… Прошло двадцать самых счастливых лет жизни моей. Отец знал, что Дуалкам вернется, обязательно вернется. Этот человек…

– Слушай! – осторожно прервал его Конан. – Зачем ты мне про это рассказываешь?

Маленькие глазки Ниорга хитро покосились на киммерийца. Пауза была недолгой, и ответ джавида несколько озадачил варвара.

– Мне кажется, что ты рано или поздно столкнешься с вещью, называемой нами Нейгламом. Когда ты коснешься кувшина, вспомни о маленьком народе, на который свалилось столько несчастий…

Ниорг умолк, а Конан, поразмыслив, задал еще один вопрос:

– Почему этот сосуд считают стигийским, а про вашу магию думают, будто она – наследие Сета?

– В самом деле? – насмешливо прошамкал старый джавид. – Эти твои слова доказывают, что ты, Конан, уже слышал о Нейгламе, а, быть может, даже видел его… Но это не важно. Клянусь тебе памятью Изначального, Отца Гномов – мы никогда не имели отношения к черному колдовству, а плавить белое золото умеют не одни стигийцы. Точнее, они переняли это искусство у нас, гномов. Наш народ владеет собственной магией, чуждой людям. А теперь позволь мне досказать свою историю.

Конан поморщился, так как слушать заунывно-велеречивое шамканье джавида ему порядком надоело. Но он вспомнил, что гномы очень трепетно относятся к истории своего рода, и неуважение к ней является тяжким оскорблением. А уж о злопамятности и мстительности низкорослого народца он знал не по наслышке. Поэтому он лишь угрюмо проворчал:

– Досказывай…

Ниорг откашлялся, немного погримасничал и продолжил:

– Так вот. Дуалкам, однажды открывший Нейглам и так жестоко наказанный за ничтожность желаний своих, все эти годы провел в учениках одного мага. Если бы мы тогда знали о его замыслах, то сумели бы подготовиться к встрече. – Джавид жестко усмехнулся и Конан подумал, что не пожелал бы оказаться на месте Дуалкама. – А в один далеко не прекрасный для нашего рода день Дуалкам привел своего сына к вратам гномьего царства. Щенок мало отличался от папаши. Тот сумел воспитать его так, что этот жалкий выродок только и умел, что ненавидеть всех и вся, а тем паче нас, гномов.

Не стану вдаваться в подробности того, как двое негодяев с помощью магии, вероломства и подкупа сумели овладеть кувшином…

Ниорг замолчал, несколько раз глубоко, тяжело вздохнул и тихим, скорбным голосом произнес:

– Сила, вложенная в Нейглам, обратилась против нас. Проклятие, наложенное на род моего отца тяготеет над нами по сей день вот уже тридцать с лишним лет. Ты знаешь, что означает слово «джавид»?

– Ну? – буркнул Конан.

– «Джавид» – «проклятый»… Сын Дуалкама не стал губить нас, ибо жестокость его не знала границ! Он изменил облик гномов и сделал нашу многочисленную семью изгоями народа гномов. Мы потеряли все – богатства, пусть и небольшое, но свое, подгорное королевство… И потеряли надежду на будущее. Этот паршивый пес знал, что лучше умереть, чем жить презираемым, гонимым всеми изгоем.

– Что же вы так скисли-то? – с удивлением спросил киммериец. – Добыть кувшинчик – и порядок! Теперь-то мне понятно, отчего вы осмелились напасть на оазис шейха Джагула. Ведь выкупом за его дочку должен был быть ваш… этот… Нейглам, что ли?

– Больно много ты знаешь, как я погляжу! – Ниорг покосился на Конана с недоверием. – Только не все так просто, как кажется. Как ты, варвар думаешь, знающий маг, представляя себе мощь, сосредоточенную в кувшине, не захочет ли им обладать? На счастье, Турлей-Хан почитает Нейглам заурядным, пусть и очень дорогим украшением… Вот то-то же!

Конан тихонько рассмеялся, хлопнув себя ладонью по бедру. Перехватив удивленный взгляд джавида, он пояснил сквозь смех:

– А я-то, дурак, голову ломал, чего столько народу за вашей погремушкой гоняются! Воображаю, какую армию сможет создать тот же кофийский король Страбонус!

– Не понял? – Ниорг поднял кустистые седые брови. – Что ты знаешь?!

– Веселенькая история! Ты хоть знаешь, почему сейчас ведешь меня на свободу, а?

– Мораддин попросил… – угрюмо ответствовал Ниорг после недолгого молчания, словно не очень хотел признаваться. – Если бы не он, то гнить тебе на каторге – кстати, за какой грех тебя туда упекли? – или же от родичей моих кинжал в бок получил бы ночью. Думаешь, забыли джавиды тот проклятый день, когда Нергал занес тебя в крепость Баргэми?

– Они погибли в честном бою, – отмахнулся Конан. – А что ты скажешь, если узнаешь, что Мораддина твоего подкупил посланник короля Страбонуса, нанявший меня не столь давно? Догадываешься, для чего?

Ниорг остановился, губы его гневно тряслись, а глаза смотрели так яростно и зло, что если бы джавиды умели испепелять взглядом, от Конана осталась бы кучка угольков.

– Ты останешься в этом подземелье навеки! – прошипел Ниорг, брызгая слюной, и начал медленно отступать в темноту. Светящийся шарик в его руке постепенно гас.

– Эй, погоди! Да стой ты! – поднял руку Конан. – Ты думаешь, я буду работать на полудурка Страбонуса и его ублюдочного мага? Да сдались они мне!.. К тому же, ты скоро получишь свой золотой горшок от Турлей-Хана…

– Не получу! – гулко отозвался из полумрака Ниорг, все еще продолжая отходить от киммерийца. – Он обманул! Вернее, девицу старого шейха у него похитил какой-то негодяй, и Турлей-Хан отказывается платить нам за нее выкуп.

– История… – почесал в затылке Конан, едва не рассмеявшись, хоть веселиться повода не было. Теперь у Ниорга имелись все основания бросить киммерийца на произвол судьбы в бесконечной путанице подземелья, в которой мог разобраться один лишь гном. Или джавид.

– Ладно, – сказал Конан, звонко ударив ладонью о ладонь. Решение варвар принял, как всегда, немедленно и не раздумывая. – Достану я тебе кувшин.

Некоторое стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь сопением Ниорга. Огненный шарик в его ладони продолжал неровно мерцать, а потом вдруг вспыхнул с такой силой, что Конан зажмурился.

– А не обманешь? – прохрипел джавид.

– С какой стати? – жестко произнес Конан. – Я сказал.

Ниорг еще немного помолчал, а потом подошел к киммерийцу, заглянув ему в глаза.

– Знаешь старую сторожевую башню в пустыне, на полпути от Баргэми к Султанапуру?

Конан кивнул.

– Отлично. Там есть вход в подземелье. В течении одной полной луны в башне тебя будут ждать. Если вернешь кувшин – мы простим тебе смерть сородичей и, кроме того, не забудь – сила Нейглама сможет выполнить и твою просьбу. Но только одну.

«Ого!.. Да все деньги кофийского посланника не идут ни в какое сравнение с такой возможностью, – молнией мелькнула мысль в голове Конана. – Плевать мне на Дагарнуса, Турлей-Хана и Мирдани скопом! Теперь главное – достать кувшин. И тогда…»

Киммериец невольно потер руки, и глянул на Ниорга, в глазах которого засветилась надежда.

– Веди к выходу, – бросил Конан.

Дальнейший путь проходил почти в полном молчании, и варвар с удивлением обнаружил, что Ниорг ведет его к оазису шейха Джафира. Старый карлик прекрасно знал, что северянин может получить от подданных молодого шейха и лошадь, и пищу, да и деньгами разжиться. Миновав череду темных широких коридоров, Конан, ведомый джавидом, оказался в памятной пещере, где начальник стражи Баргэми Самил нашел свое последнее пристанище. Его разлагющийся труп Конан обошел с отвращением. Затем Ниорг вывел киммерийца в тоннель, выходящий непосредственно в оазис, и указал рукой в темноту.

– Иди туда. Отсчитай отсюда восемьдесят шагов, и по правую руку найдешь проход наверх, – потом джавид отрывисто поклонился и бросил напоследок:

– Ты дал слово.

– Нет нужды напоминать, – мрачно ответил киммериец. – Но и ты тоже обещал кое-что…

Конан повернулся на каблуках и начал отсчитывать восемьдесят шагов, стараясь держаться стены справа…

Да, это место было Конану знакомо. Не зря старый Ниорг говорил, что приведет туда, где встрече с киммерийцем будут рады. Полуобвалившаяся кладка один к одному походила на стену, которой некогда жители аль-Баргэми отгородили подземелья под дворцом шейха от уводящих в пустыню и под Кезанкийские горы ходов раваха… Недалеко должны быть кладовые с сокровищами рода аль-Баргэми, но сейчас Конана не заботили золото или самоцветы – скорее бы покинуть мрачные коридоры, проложенные червем пустыни, да выйти наверх, туда, где светит солнце и живут люди…

Киммериец остановился возле того самого наклонного прохода, по которому много дней назад джавиды пробрались в дворцовый сад, и ненадолго задумался, глядя вверх. Взобраться по довольно широкой и не столь уж крутой норе, прорытой карликами, было делом нетрудным, но, когда Конан бывал здесь в последний раз, наверху находились ожидавшие его люди, да и выйти на поверхность можно было сквозь отверстие, сейчас наверняка заваленное, причем накрепко.

– Воображаю, какой поднимется переполох, когда и если мне удастся выбраться, – сам себе сказал киммериец, заглядывая в выводящую наверх нору и пытаясь пристроить подаренный Мораддином меч за спиной. – Ну вперед, что ли…

Подтянувшись, он перевалился за край прохода, начинавшегося на высоте человеческого роста, и стал карабкаться, изредка изрыгая проклятья – пальцы соскальзывали с камней и под ногами осыпался песок. О том, что вся работа может оказаться тщетной и на пути вдруг встанет неодолимая преграда, Конан старался не думать. Пару раз он не сумел удержаться и сползал вниз на несколько локтей, но с истинно киммерийским упорством, не обращая внимания на падающие сверху камни и сыпавшуюся в глаза песчаную пыль, продолжал ползти, пока, наконец, не уперся головой во что-то твердое. Судя по всему, это и был завал на месте выхода из норы.

“На ощупь вроде бы дерево, – Конан провел пальцами по шершавой и занозистой преграде, – так и есть, доски! Только бы сверху камней не наложили!”

Он уперся спиной и ногами в стену прохода, надеясь, что сыпучая почва выдержит, и, поднатужившись, попробовал оттолкнуть деревянную крышку плечами. Никакого результата. Лишь доски чуть затрещали.

– Так… – сжав зубы, рыкнул киммериец. – Ну, мы еще поборемся…

Чуть отодвинувшись от наклонной стены, он нашарил рукоять меча, осторожно вынул его из ножен, стараясь случайно не порезаться в темноте, а пальцами левой руки начал ощупывать деревянную преграду, пока не почувствовал, что нашел щель в плотно пригнанных досках. Осторожно вставив в нее острие клинка, Конан что есть силы вогнал меч в узенький зазор больше чем наполовину, и, еще раз устроившись потверже, насколько это было возможно, принялся расшатывать доски.

Еще немного поработав мечом, Конан расширил отверстие настолько, что в образовавшийся узкий – с палец – зазор хлынул солнечный свет. И тотчас до слуха киммерийца донеслись приглушенные встревоженные крики – стража или гулявшие в саду женщины гарема почувствовали неладное.

– Теперь подождем, – буркнул Конан, не переставая, однако, подрезать толстенные доски клинком. – Если заметили, значит свобода близка…

Только он собрался срезать лезвием меча одну из наиболее толстых щепок, и уже примеривался нанести по едва державшемуся куску расщепленной древесины короткий, но сильный удар, способный разбить центральную перекладину люка, как тяжеленная крышка отлетела в сторону. Конан оказался ближе к смерти, а не к свободе. Жизнь киммерийцу спас случай – будучи ослепленным бьющим в глаза утренним солнцем, он не заметил целивших в него лучников, и, когда тяжелая, со стальным наконечником стрела ударила по гарде меча в волоске от пальцев, он потерял равновесие, шатающийся под ногой камень выскользнул, с шуршанием покатившись вниз, а сам киммериец кубарем скатился локтей на десять, успев заметить, что несколько стрел с окрашенным синей краской оперением с глухим стуком вонзились в землю вырытого карликами хода, там, где мгновение назад находился он сам – с такого расстояния мощные луки зуагиров пробивали любой панцирь, а уж обычный человек мигом отправился бы в царство Нергала.

– Именем шейха Джафира!! – заорал Конан, ибо имя наследника старика Джагула должно было произвести впечатление на не в меру ретивых стражников крепости аль-Баргэми. – Именем шейха Джафира, не стрелять! Вы, отродья Сета, окажетесь на колу, если другу шейха будет нанесена хоть одна царапина! А ну, помогите вылезти, негодяи!

В круге света наверху показался силуэт чьей-то головы в белом тюрбане. Человек осторожно заглянул вниз и Конан расслышал его недоверчивый голос:

– Кто здесь? Нет веры пришедшему из проклятых подземелий, пусть даже он и упомянул имя нашего владыки!

– Мое имя Конан, я родом из Киммерии, – надсаживаясь, заорал северянин. – Я был в Баргэми двадцать дней назад, когда на крепость напали джавиды! Джафир знает меня. Вы что, забыли, кто спас его отца от песчаного раваха?!

Наверху случилась некоторая заминка, и Конан решил было, что ждать придется долго – пока сообразят, пока пошлют за шейхом… Но не успел он пробормотать и пяток самых изощренных словечек, касавшихся ума, физических достоинств и родословной тупоумных зуагиров, как вдруг сверху полетела добротная, с увязанными через каждые полтора локтя узлами, веревка, и Конан понял, что в оазисе его имя пока не успели позабыть.

– Добро пожаловать, господин! – высокий смуглый зуагир (надо полагать, занявший место бедняги Самила) склонился перед Конаном, едва тот выбрался на поверхность. Киммериец быстро огляделся и удивленно хмыкнул. Что ни говори, а Джафир за последнее время сделал многое, для того, чтобы обезопасить свой дворец: кусты жасмина, закрывавшие раньше часть сада, куда вел ход джавидов, были беспощадно вырублены, сама дыра в земле закрывалась тяжеленным, со стальной оковкой по краям, люком. Мелькнула мысль, что если бы пришлось и дальше прорубать себе проход наверх мечом, то он провозился до самого заката. А в саду сейчас находилось столько стражи, что хватило бы на охрану дворца самого эмира султанапурского. И у многих луки и копья были направлены на Конана.

Зуагир с павлиньим пером на тюрбане вопросительно смотрел на варвара, и тот, решив, что восточная вежливость сейчас явно неуместна, прямо перешел к делу:

– Мне нужен сиятельный шейх Джафир аль-Баргэми. Быстро отведи меня к нему!

– О почтеннейший! Твой слуга Райдид аль-Асар готов служить и исполнить любое твое желание, – Конан понял, что Райдидом кличут как раз этого смуглого красавца, возглавлявшего насупленных и сердитых стражей, и уже начал морщиться, предвидя длинную, изысканную, но пустую речь. А Райдид, сложив ладони на груди, продолжал, ничуть не обращая внимания на скривившегося гостя из подземелья:

– Мы счастливы почтить могучего победителя раваха и спасителя…

– Короче! – рявкнул Конан. – Где шейх?

Стражник запнулся, выдавил кислую улыбку (ну что с дикаря возьмешь?!), но величавого тона не изменил, сказав:

– Мое сердце тонет в источнике сожаления, о воитель, но мудрого шейха нет в крепости Баргэми. Вчера на восходе он уехал, а куда – то мне неведомо. Шейх Джафир взял с собой лишь шестерых лучших воинов и ускакал в пустыню, на восход…

– Так…. – только и сказал Конан. Он-то надеялся получить от Джафира помощь – если уж не золотом, то хотя бы конем. А теперь даже о верблюде, видимо, мечтать не придется. Изволь до Султанапура пешком добираться! Эти скупцы-кочевники, небось, и самого тощего мула пожалеют. Однако, следующие слова Райдида развеяли мрачные мысли киммерийца:

– Почтенный! – начал стражник. – Шейх Джафир предупредил нас, что, если ты появишься с добрыми вестями или даже дурными, то люди рода аль-Баргэми должны выполнить все твои просьбы. Но мы не ждали, что ты придешь… – Райдид выразительно глянул в сторону черневшего провала. – …придешь оттуда. У меня приказ – убивать каждого, кто попытается придти в наш оазис из подземелий. Там живут одни враги…

Конан прищурился, внимательно посмотрел на стражника, и усмехнулся.

– Все просьбы, говоришь? Хм…

– Что пожелаешь, почтенный! – поклонился Райдид. По лицу зуагира было видно, что его терзает желание задать Конану множество вопросов, но врожденная вежливость восточных кочевников не позволила спрашивать гостя первым, до поры, пока он сам не начнет рассказывать.

– Бассейн, много еды, вина и свежую лошадь, – решительно заявил киммериец, подумав, что пользоваться гостеприимством Джафира и его людей можно с полной бесцеремонностью. – И еще новую одежду!

– Будет исполнено, господин, – снова поклонился Райдид, во взгляде которого тонко смешивались удивление и некоторая брезгливость. Одеяния Конана и впрямь больше подошли бы беглому рабу, а о том, что он таковым ныне и являлся, киммериец предпочел умолчать… Пускай и короткое, пребывание на медных каторжных копях превратили некогда добротную одежду варвара в ветхие лохмотья, к тому же донельзя грязные и попахивающие характерным ароматом общей пещеры…

…Конан блаженствовал, развалившись в роскошном мраморном бассейне. Что не говори, но его расположение к семейству аль-Баргэми возросло до всех мыслимых пределов. Поглотив отличный обед, сдобренный не менее прекрасными винами, киммериец расслабленно лежал в нагретой солнцем, прозрачной, как горный хрусталь, воде, и уж подумывал было остаться в оазисе на денек-другой – отдохнуть как следует после многодневного, изматывающего труда на проклятых рудниках. Но все последние события подталкивали Конана к действиям: он понимал, что донельзя странная история, в которую он волей-неволей оказался впутанным, должна быть доведена до конца, и именно им самим. Конан никак не мог увязать воедино все детали – понятно, что странный водоворот закрутился вокруг кувшина джавидов, и за таинственной вещицей сейчас охотятся по меньшей мере две стороны: посланник из Кофа, подгорные карлики, жаждущие вернуть себе истинный облик и вместе с джавидами он сам, Конан. Этим можно объяснить похищение Мирдани и те огромные деньги, что обещал заплатить Дагарнус человеку, что доставит ему кувшин джавидов. Становится ясно, отчего сосуд нужен королю Страбонусу – Сила, заключенная в древнем сокровище джавидов, может сделать его непобедимым…

Но вот вопрос: султанапурскому магу наверняка известно, что именно хранится в сокровищнице ничего не подозревающего пятитысячника, и тогда почему Радбуш доныне не прибрал кувшинчик к рукам? И потом, Джафир, как сын шейха Джагула, тоже может быть осведомлен о вещи, которая даст ему все, что он только пожелает. Может быть, и нынешний шейх аль-Баргэми был бы не прочь завладеть Нейгламом? Ну и конечно же, нельзя списывать со счетов Мораддина. Конан терялся в догадках, отчего бывший капитан личного хэрда царя Илдиза питает такую симпатию к джавидам – вряд ли обычный человек, да еще такой честолюбивый и некогда занимавший очень влиятельный пост, к тому же отличный боец, так запросто, по доброте душевной, подружиться с уродливыми карликами, пускай и бывшими когда-то самыми настоящими гномами…

– Гномами?!!

Конан выкрикнул это слово так громко, что прохаживавшиеся возле бассейна с видом разодетых в парчу и шелка вельмож, павлины, с удивленно-испуганными криками шарахнулись к близлежащим кустам белых роз и затаились, посматривая на вскочившего, расплескивая вокруг тысячи брызг, человека. Киммериец хлопнул себя по затылку, отбросил со лба темные мокрые волосы и, прокричав: “Головой, дурень, думать надо, а не тем, чем на седло садишься!!”, снова рухнул в воду, окунувшись с головой. Прогуливавшийся неподалеку (якобы для порядка) здоровенный стражник вздохнул, украдкой постучав себя пальцем по лбу. И как только шейх подобных дикарей у себя привечает?

“О Кром и все великие боги, как же я сразу не догадался!” – смятенно подумал киммериец. Сейчас Конан был убежден, что не ошибается. Когда-то давно он встречался с подгорными гномами и, надо сказать, что их общение не принесло ни ему самому, ни маленьким рудознатцам ничего хорошего. Впрочем, вспоминать историю про то, как он хотел завладеть сокровищами гномов, Конан не собирался – дела прошлые и прочно подзабытые – но вот внешность истинных представителей гномьего племени он помнил преотлично… И теперь знал, на кого похож Мораддин, этот бывший гордый гвардеец аграпурского монарха, а ныне – жалкий старший надсмотрщик на забытых всеми богами каторжных копях, принадлежащих царю Турана. Все сходится! Невысокий рост Мораддина, невероятная для такого коротышки сила, потрясающее владение оружием и истинно гномья вежливость и любезность… Ну да, и люди встречаются, наделенные такими качествами. Но есть у гномов одна отличительная и малоизвестная непосвященным примета: ложа ногтей у подгорного племени не розовые, как у людей, а светло-коричневые, да большой палец на руке не в пример людскому сильнее и длиннее. Конан заметил темные ногти на руках Мораддина еще в его пещерке на каторжных копях, когда старший надсмотрщик подавал вначале кружку с вином, а потом меч. Только тогда Конан не придал этому значения.

Ошибки быть не может. А если вспомнить, как Ниорг отослал Мораддина обратно, почитай на полпути к оазису и тот пошел в полнейшей темноте к своим рудникам, да так уверенно, словно над головой солнце светило… Гномы видят в темноте не хуже кошек. Добавить к тому почтительность, с которой Мораддин обращался к Ниоргу, едва только в ноги ему не падая… Да и для человека у Мораддина слишком уж небольшой рост при ладно сложенной, коренастой и мощной фигуре; борода опять же, а туранцы ее обычно бреют… Впрочем, уж больно много в этом странном начальнике охраны рудника и человеческого – надо полагать, что гном он только наполовину, либо по отцу, либо по матери. Что ж, и такое бывало…

“Да-а-а… – Конан отрешенно глядел на стоящий у бортика бассейна кувшин с вином. – Если правда, что Мораддин в прямом родстве с гномами, то загадок только прибавилось. Кто ответит, как Дагарнус мог связаться с Мораддином и выкупить мою свободу? Или, может быть, они работают вместе? А что скорее, джавиды через Мораддина хотят выйти на Дагарнуса и вызнать, в чьих руках находится этот проклятый кувшин. А если джавиды знают, что я единственный, кто сумеет вывести их к сокровищу, способному изменить судьбу маленького народца? Очень уж все запутано… Ладно, надо ехать в Султанапур и плевать на усталость! У Стейны отосплюсь, да заодно узнаю, как там Мирдани… Сет все это пожри! А в тот проклятый день я просто хотел попросить у зуагиров воды!..”

И все-таки Конана не оставляло странное ощущение, что за всеми событиями минувших двадцати дней стоит некая фигура, до сей поры ему неизвестная. И это, конечно же, не Ниорг, не Дагарнус и прыщавый Турлей-Хан. Инстинкт варвара подсказывал киммерийцу, что золотой кувшинчик джавидов очень и очень интересует кого-то еще, пока что искусно скрывавшегося в тени.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Конан, как и рассчитывал, добрался до Султанапура глубокой ночью. Городские ворота были закрыты, но возле стен горело несколько костров – пришедший из Замбулы караван не поспел к заходу солнца – ворота Султанапура закрывались на ночь, и купцы, даже не разбивая шатров, коротали ночь прямо под стенами, терпеливо ожидая рассвета. Киммериец знал наверняка, что городская стража не успела забыть грандиозной облавы на человека, покусившегося на персону эмира и собственность Турлей-Хана, и, конечно же, его приметы еще помнят – с такой разительно отличающейся от облика жителей Турана внешностью трудно будет остаться незамеченным. А до безопасного убежища – дома Стейны – идти придется через весь город. Попадать же в руки пятитысячника или снова оказаться на рудниках у Конана не было никакого желания.

Оазис Баргэми он покинул после полудня, вытребовав у Райдида отличного коня, запас еды и питья, а так же новый меховой плащ. Вспоминая выражение лица казначея, в очередной раз по настоятельной просьбе варвара разорившего сокровищницу шейха, Конан с ухмылкой подумал, что обязательно вернется туда еще раз, просто так, и даже просить ничего не будет… Стоит снова посмотреть на трясущиеся руки хранителя сокровищ и его исполненное оскорбленного достоинства лицо. Старик выдал киммерийцу десять империалов с таким видом, будто ему пришлось расстаться с половиной несметных богатств шейха. А вот куда уехал сам Джафир, которому Конан хотел сообщить хорошие новости про Мирдани, так и осталось неизвестным. Киммериец передал через начальника стражи, что сестра сиятельного шейха в безопасности и, возможно, скоро вернется в отчий дом. Впрочем, сам киммериец не был уверен в своих словах – не исключено, что Стейна не сумела спрятать Мирдани от гнева Радбуша и пятитысячника…

Конан подъехал к караванщикам, едва посмотревших в его сторону – под стенами Султанапура опасаться разбойников не приходилось – и, выискав человека в самых богатых одеждах, приблизился к нему. Толстый пожилой замбулец поначалу неохотно заговорил с подозрительным типом, но Конан, ничуть не смущаясь, представился ни больше, ни меньше, как личным телохранителем Турлей-Хана, которого хозяин отправил с важным поручением в один из близлежащих оазисов.

К утру, когда прекрасное тонкое вино многолетней выдержки, прихваченное варваром из подвалов крепости Баргэми закончилось, торговец из Замбулы счел Конана отличным парнем, а байки киммерийца о «службе» в гвардии Турлей-Хана выслушивал с серьезностью – надо полагать, купец смекнул, что недурно иметь такого знакомца в Султанапуре.

С восходом солнца раздался оглушительный рев труб – сигнальщики на башнях у городских ворот оповещали людей, что проход в Султанапур для торгового люда открыт. Караванщики поднимали верблюдов, гасили костры, собирали поклажу, а замбульский купец, которому принадлежал весь караван, подъехал к человеку, собиравшему подать за въезд в город и налог на ввозимые товары. Показав ему подорожные и уладив денежные дела, толстяк махнул рукой своим, и цепь верблюдов и мулов потянулась в город.

Конан рассчитал правильно – натянув на лицо капюшон, он поехал рядом с мулом купца, а городская стража приняла его за одного из караванщиков или личного охранника толстого, пожилого торговца. Еще раз возблагодарив всех богов, за то, что стражники во всех городах мира одинаково тупы, нелюбопытны и поленятся лишний раз проверить все как следует, Конан проехал в город, и, тепло попрощавшись с купцом, довольным столь удачным знакомством, направился к Верхнему Городу.

– Эй! – вдруг раздался позади голос замбульца, и Конан, обернувшись, увидел озабоченное лицо толстяка. – Скажи, как тебя найти, если мне понадобится аудиенция у какого-нибудь вельможи? Мы же договорились, что ты мне поможешь, если появится надобность!

Конан, мгновение подумав, фыркнул и, любезно улыбнувшись торговцу, ответил:

– У охраны дворца Турлей-Хана спроси, как найти Конана. Тебя тут же отведут ко мне или прямо к Турлей-Хану.

Торговец заговорщицки подмигнул киммерийцу, кивнул и, пнув мула пятками, направился за своими верблюдами, которых погонщики уже направили к торговой площади, а Конан, все еще посмеиваясь над своей шуточкой, пустил лошадь рысью. Без всяких приключений он добрался до Верхнего Города, благополучно миновал патрули и, оказавшись в посольском квартале, быстро разыскал дом Стейны, который, внешне ничем не выделяясь меж строгих зданий, имел к солидной дипломатической службе весьма косвенное отношение…

Спешившись у крыльца, он привязал поводья к коновязи, и требовательно постучался в оказавшиеся запертыми двери. Через некоторое время створки приоткрылись. В узенькой щелке показалась заспанная физиономия охранника.

– Тебе чего? Мы уже закрыты, – пробасил он и собрался было захлопнуть дверь, но Конан придержал ее носком сапога.

– Мне нужна хозяйка, – сказал он властным тоном.

– Сказано же тебе – закрыто! Вечером приходи. Мы работаем, сам понимаешь, не с утра! – вышибала пытался затворить дверь, но киммериец всем телом налег на створку, толкнув ее бедром и правым плечом, а его левый кулак нанес молниеносный сокрушительный удар под ребра охраннику «Врат Ста Удовольствий». Тот, коротко крякнув, отлетел вглубь коридора, к лестнице, ведущей наверх и, скорчившись на полу, молча страдал, не в силах сделать вдоха. Конан спокойно вошел, прикрыл дверь, перешагнул через грузное тело вышибалы, и стал подниматься к общему залу, памятному по его неудачной схватке с султанапурскими гвардейцами и придворным магом эмира.

Где-то наверху хлопнула дверь, и Конан тихонько захихикал, услышав:

– Великая Иштар! Что за похотливые кобели! Какому сыну Нергала приспичило на рассвете?! Что, до вечера не потерпеть?! Так на то есть простые уличные потаскухи!

На верхней площадке возникла лицо Стейны, запахнутой в просторное одеяние, которое лишь с натяжкой можно было назвать халатом. Голова хозяйки была замотана пушистым полотенцем, кожа лица блестела и лоснилась, щедро умащенная целебными маслами, а голос старой знакомой киммерийца гремел, подобно боевым трубам.

– Дорогая! – широко улыбнулся Конан. – Если ты так встречаешь всех своих гостей, то скоро разоришься.

Возникла продолжительная пауза. Стейна внимательно разглядывала стоящего на несколько ступеней ниже Конана, который, вдобавок, не оборачиваясь, отвесил пинка очухавшемуся охраннику, пытавшемуся сзади дать сдачи своему обидчику.

– Я ожидала тебя со дня на день! – пробасила наконец женщина. – Пошли, что ли? – она кивнула головой, приглашая Конана следовать в дом. Не ожидавший столь равнодушного приема киммериец пожал плечами и, погрозив кулаком смотревшему на него волком вышибале, двинулся за Стейной к ее комнате. Миновав общий зал, он не без удовольствия отметил, что далеко не все следы учиненного им побоища устранены – кое-где на мебели виднелись глубокие царапины, оставленные оружием, но ковры Стейна все же успела заменить на новые. Вот интересно, сколько теперь осталось от тех пятидесяти тысяч, что дал Дагарнус?

– Морду за такие дела бить надо! – заявила Стейна, перехватив любопытный взгляд Конана. – Ведь просила по-человечески, не портить ковры, так нет же!..

Оказавшись в своих покоях, хозяйка, ничуть не стесняясь, сбросила прозрачную накидку и устало рухнула на кровать.

– Следуй моему примеру, – сказала она варвару. – Я до сих пор обижена на тебя, и теперь требую возмещения. Если хочешь вина – возьмешь сам. Все объяснения потом.

– Нигде мне покоя нет! – проворчал Конан, расстегивая пояс с подаренным Мораддином мечом. – Будет сейчас тебе… возмещение…

– Ну, что ж, я вознагражден за десять дней каторги… – изрек Конан. Он лежал на спине, закрыв глаза, и поглаживал по щеке Стейну, положившую голову ему на грудь. Наконец-то варвар чувствовал себя отдохнувшим, и только легкая приятная усталость разлилась по телу. Не хотелось даже протянуть руку за стоявшим на резном столике бокалом вина.

– А я даже рада, что ты попортил ковры, – прошептала Стейна, потершись, как кошка, щекой о гладкую кожу на широкой груди киммерийца. – Иначе мне с тебя не пришлось бы требовать награду.

Конан с хрустом потянулся и лениво проронил:

– А я и бесплатно могу, чего уж там… – голос его вдруг изменился и стал серьезным. Он осторожно убрал руку Стейны, ласкавшую его густую черную гриву, – Ладно. Поговорим о делах. Где зуагирка?

– Мирдани? – уточнила Стейна.

– Да.

– В тот же вечер, когда тебя… м-м… схватили, за ней приехали от Радбуша, и увезли к нему во дворец. Насколько я знаю, с ней там неплохо обращаются.

– Представляю… – вздохнул Конан, – Ты совсем не смогла ее спрятать?

– Радбуш, потом, когда тебя уже увезли, ходил по всему дому, будто принюхиваясь. Я подумала, что он ищет какую-то вещь. Так и оказалось…

– Кинжал? – перебил Конан, – Можно было догадаться не давать его Мирдани! Эти проклятые маги чуют волшебные игрушки за лигу. Тьфу!..

Он встал, и, подойдя к столику с фруктами взял самый большой персик, перебросил его Стейне, а сам занялся огромным яблоком. Некоторое время слышался лишь сочный хруст, а затем Стейна, отерев губы шелковым платочком с тонкой вышивкой, стоивший, скорее всего не меньше полуимпериала, небрежно бросила его на пол, и, подняв глаза на Конана, продолжила:

– Я знала, что Дагарнус собирается выкупить тебя с каторги. Дело связано с вашим общим интересом.

– А почему ему нужен именно я? – тихо, словно сам себе задавая вопрос, пробормотал Конан, и, глянув на Стейну своими пронзительно-синими глазами, добавил уже громче, – Что, кофиец не мог попросить тебя найти подходящего человека для этого дела? Думаю, в Султанапуре немало пройдох, способных выкрасть у тупицы-Турлея ту штуковину.

Стейна хмыкнула и покачала головой.

– Спросишь у него сам. Сегодня я пошлю за Дагарнусом. Он не сомневался, что сбежав с копей, ты вернешься именно ко мне. Кофийцу пришлось выложить немало золота какому-то негодяю там, на рудниках. Не помню его имя… То ли Мораддин, то ли Морадан…

– Он не негодяй, – проворчал Конан, – хотя, кто он такой, я имею смутное представление. Но человек он, по-моему, неплохой. Или не совсем человек… А, может быть, и совсем не человек…

– То есть? – у Стейны округлились глаза, – Ну-ка, ну-ка, рассказывай, он что, демон?

Повествование о приключениях после неожиданного нападения туранской гвардии во главе с Радбушем на заведение Стейны заняло у Конана довольно много времени. Своей старой подруге киммериец доверял безоглядно, и поведал все, начиная от долгих допросов в темнице мага, и заканчивая разговором со старым джавидом и неожиданной догадкой о происхождении Мораддина. Стейна слушала спокойно, не перемежая рассказ Конана обычными для женщин «ахами» и «охами», лишь изредка цокала языком да головой покачивала.

– Ну, так, – сказала она, когда киммериец закончил, – ты хоть понимаешь во что ввязался сам и впутал меня, а?!

– Да вроде… – мрачно отозвался Конан, – и представляю, каковы ставки.

Стейна откинулась на подушки, закатив глаза, и воззвала, – О великая Иштар, за что ты наказываешь на старости лет свою верную ученицу, посылая мне наказание в виде тупого разбойника-варвара! – хозяйка схватилась за голову, а затем снова уставилась на Конана. Тот уловил страх в ее глазах. – Ты, медведь киммерийский, понимаешь, что все, кто посвящен в тайны, связанные с высшей магией, да еще и не человеческой, долго не живут?! Я еще не достаточно насладилась жизнью, чтобы меня прирезали шпионы Страбонуса, вислоухие карлики или этот твой головорез Мораддин! Милый мой, запомни навсегда, что каждый, знающий о вещи, способной даровать если не господство над всем миром, то по меньшей мере любой трон, или любую корону, ходит по краю пропасти, дно которой – Серые Равнины!

– Брось, – отмахнулся Конан, – я заберу кувшин у Турлей-Хана, отдам джавидам, а от Дагарнуса мы сумеем отвязаться. Джавиды спрячут сокровище надежно. Оно не принесет вреда никому.

– Вот как? – Стейна задумалась, – А что ты там говорил о желании, которое выполнит заключенная в сосуде изначальная сила гномов?..

Конан расхохотался, и, подсев к подруге, обнял и поцеловал ее.

– Детка, магия никогда не приносила добра нам, людям. Опасно связываться с ней вообще, а уж с магией гномов и подавно! Этот народ так же чужд нам, как, например, демоны. Его сила – мало подвластна роду людей. Так что давай попробуем задурить голову Дагарнусу, вытянуть из него побольше золота, да столько, что твоя старость пройдет безбедно. А Нейглам оставим Ниоргу и его народцу. Теперь я хочу еще раз навестить дворец Турлей-Хана, забрать кувшинчик, и спокойно заняться делами, ради которых я и направлялся в Султанапур из Немедии.

Стейна посмотрела на него, как на безумца, намеревавшегося либо вычерпать Вилайетское море ковшом, либо объявившего себя наместником Митры на земле.

– Я всегда считала, что с головой у тебя не все ладно, но чтобы настолько!.. И, кроме того, кувшин, о котором ты толковал, сейчас вовсе не у Турлей-Хана.

– Чего?! – поднял брови Конан. – Что ты сказала?

– Что слышал! – грубовато ответила Стейна, и, встав с постели, набросила на плечи свое невесомое одеяние. – Кувшин у Радбуша. Я знаю это достоверно.

– Но откуда?! – изумился киммериец. Чуток подумав, он поморщился, догадавшись, почему Стейна настолько осведомлена в делах придворного мага султанапурского эмира. – Он тебе сам сказал?

– Хвастался! – бросила Стейна презрительно. – Полагаю, Радбуш так и не сумел приручить твою дикую зуагирку и ищет утешения у меня. Третьего дня явился по мою душу…

– По душу? – хохотнув, перебил Конан.

– Заткнись, болван, и слушай, что мамочка говорит! – рявкнула Стейна и даже слегка стукнула кулаком по столику. – И оставь при себе свои варварские шуточки!

Хозяйка прошлась по комнате, чтобы немного успокоиться, и киммериец подумал, что сейчас она похожа на флагманский корабль, идущий на врага. Наконец, Стейна развернулась к Конану и продолжила:

– Радбуш рассказал, что нашел в сокровищнице Турлея некую вещицу, содержащую в себе магии больше, чем вся Стигия со своими колдунами и богами вместе взятыми. Он так и светился от счастья… Заплатил в тот вечер вчетверо больше обычного, кстати. Ну, да это тебя не касается… Все мне выложил, полный вечер трещал, ровно канарейка! Я его таким никогда не видела. Рассказал, будто выкупил у Турлей-Хана золотой кувшин, а тот, дурачина, почитал волшебную вещь никчемной, пусть и дорогой, безделушкой. Намеки делал, когда язык от вина развязался, что эта штука позволит ему вскоре в Аграпуре обосноваться, да не простым магом, а кое-кем посерьезнее. А после того, что я сейчас узнала, даже женского ума хватит понять, что Радбуш мог задумать. Догадываешься?

Конан сидел с открытым ртом – настолько серьезного оборота событий он не ждал. Значит, теперь сокровище джавидов во дворце мага, и не стоит забывать, что он не последний по силе и дарованию. Дело здорово осложнялось. Впрочем, оставалась небольшая надежда успеть добыть Нейглам прежде, чем Радбуш пожелает им воспользоваться. Магу будет необходимо время на подготовку. И потом, надо помнить, что Мирдани сейчас живет в серале колдуна, и если попытаться с нею встретиться и уговорить помочь…

– Дагарнус знает? – коротко спросил Конан, и Стейна отрицательно покачала головой.

– Я ему не говорила. Кажется, кофиец по-прежнему убежден, что гномий сосуд у Турлея. А знаешь, почему Дагарнус добивался твоего освобождения?

– Ну? Впрочем, понимаю. Господину посланнику не хочется посвящать в тайну новых людей. Чем меньше народу в Султанапуре знает о причине появления здесь Дагарнуса, тем лучше. Так?

– Наверно, – вздохнула Стейна. – Если б ты знал, как я устала от этого всего!.. Шпионы, магия, гномы… киммерийцы какие-то. Уф! Но ты прав, голубок – я сдуру сболтнула Дагарнусу о некоторых твоих прежних похождениях, и теперь он уверен, что ты – единственный, кому он может довериться. Не забудь, он считает тебя еще и верным слугой покойного шейха Джагула, посвященным в эту историю изначально…

– Точно! – Конан заходил по комнате взад-вперед, взъерошивая обеими руками волосы.

«Тогда Дагарнус немного рассказал мне о Нейгламе, – вспоминал киммериец, – но полностью раскрываться не стал. Уверял, будто сосуд может использовать лишь ученый маг. И про силу, скрытую в Нейгламе особо не распространялся. А когда кувшинчик окажется у него, кофийский посланник найдет способ заткнуть рот варвару-наемнику – от золота, которого у короля Страбонуса немеряно, до яда или наемного убийцы. Что ж, посмотрим, кто кого перехитрит – шпион из Кофа или варвар из Киммерии!»

– Так мне посылать за Дагарнусом? – осторожно спросила Стейна, искоса поглядывая на Конана. Он решительно кивнул и начал быстро одеваться.

Стейна, позвав одну из девушек, немедля приказала ей под любым предлогом и как можно быстрее привести в дом кофийца, днем обычно находившегося в здании Посольской Канцелярии Кофа, а сама, исчезнув на краткое время в боковой комнатке, привела себя в надлежащий вид.

– Эй, Конан! – вдруг послышался ее бас из-за ширмы. – А у меня для тебя есть подарочек, моя прелесть! Иди-ка сюда.

Она перед зеркалом, пряча что-то за спиной, и, как заметил варвар, эта вещь была довольно увесистой. Конан не был расположен к игре в загадки и спросил прямо:

– Что это?

– Фу, какой ты неблагодарный! – фыркнула Стейна, скривив губки. – Между прочим, я сохранила… вещь… специально для тебя. Держи и будь счастлив, что я по-прежнему остаюсь твоим другом, несмотря на урон, причиненный этой проклятой штуковиной!

Она протянула Конану его собственный меч, тот, что много лет сопровождал варвара во многих приключениях и выпал из руки в миг, когда Радбуш сковал его тело своими чарами.

– Стейна!.. – только и смог выговорить Конан, бережно принимая оружие из ее рук. – Детка, дай я тебя расцелую!

– Целуйся со своим… м-м… ковыряльником! – осклабилась Стейна, довольная тем, что доставила удовольствие Конану возвращением воистину дорогой для киммерийца вещи. – Со мной еще нацелуешься, если не надоест.

– Это вряд ли! – весело воскликнул Конан и, выхватив клинок из ножен, проделал пару замысловатых финтов, да так лихо, что Стейна взвизгнула и испуганно отскочила в угол.

– Зеркало, дурень, расколотишь! И вообще, пошел вон! Не мешай мне одеваться!

– Да пожалуйста! – бросил через плечо Конан, и, продолжая рубить перед собой воображаемых врагов, вернулся в спальню. Некоторое время он оглядывал комнату, точно примериваясь к креслам, маленьким табуреткам, вазам и прочим хрупким предметам; вдруг прыгнул, как играющий тигр, на кровать, подхватил с покрывала подушку, и, подбросив ее в воздух, разрубил пополам. В мальчишеском азарте он совершенно позабыл, что подушки обыкновенно набивают перьями или пухом, и, когда Стейна вошла в комнату, то перед ней предстал растерянный киммериец с обнаженным мечом в руке, окруженный вихрем белоснежного пуха, медленно оседавшего на его волосы, плечи, на ковры и мебель.

Стейна оценила открывшуюся ей картину одним коротким словом, от которого даже видавшему виды Конану стало как-то неуютно.

– Да брось ты! – смущенно проговорил он, слезая с кровати. – Это я от радости. Такой подарок!

– Я впишу на твой счет и стоимость этой подушки, – сварливо пробасила Стейна, не в силах более сдерживать смех. – Ты и так мне задолжал.

– Ну, ты же знаешь, как я отдаю долги. И с какими процентами!..

Скрипнула дверь, на пороге возникла девица, посланная хозяйкой за Дагарнусом. Она вернулась быстро – Канцелярия кофийского посланника в Султанапуре располагалась всего через улицу от «Врат Ста Удовольствий». Отмахиваясь от круживших в воздухе пушинок и удивленно рассматривая гостя Стейны, прятавшего в ножны меч, девушка нерешительно шагнула к хозяйке и, слегка поклонившись, зашептала ей на ухо.

– Можешь идти, – сухо сказала Стейна, и, когда дверь за служанкой закрылась, серьезно посмотрела на Конана.

– Что-то случилось? – спросил он, видя тревогу на ее лице.

– Странные дела, – тихо произнесла женщина. – Дагарнус-то придет, и скоро. Но есть новость, уж не знаю, хорошая или плохая. Утром кто-то пытался убить Турлей-Хана, когда он выезжал из своего дома, направляясь ко дворцу эмира на доклад. Рано утром… Ты же явился сразу после восхода, и ворота в город открыли незадолго до покушения на пятитысячника. Твоя работа?

Конан приподнял бровь и улыбнулся углом рта:

– А ты как думаешь, подружка?

– От тебя можно ждать чего угодно! – заявила Стейна, резко развернулась и села на край кровати, раздраженно отмахнувшись от летавшей у лица, подобно назойливой мухе, пушинки. – Так что скажешь?

– Нет, я к покушению отношения не имел. Но такое чувство, будто посягательство на жизнь нашего прыщавого вояки связано с… Ну, ты понимаешь.

Стейна с размаху саданула ладонью по перине, и пух, густо усыпавший постель, снова взвился в воздух. Конан подозрительно посмотрел на ее ставшее злым и некрасивым лицо. Наконец, она сказала:

– Это только начало. Сердцем чувствую, надо ждать большой беды.

Дагарнус даже не вбежал, а, скорее влетел в покои Стейны. По его раскрасневшейся, взволнованной физиономии Конан определил, что кофийский посланник ждал этой встречи долго и с большим нетерпением. Едва успев захлопнуть за собой дверь, Дагарнус уставился на киммерийца и, прежде чем тот успел раскрыть рот для приветствия, выпалил:

– Наконец-то! Наш уговор по-прежнему в силе, как я понимаю?

Конан выдержал многозначительную паузу, намеренно желая чуточку поиграть терпением шпиона Страбонуса, и, встав с кресла да заложив руки за спину, медленно прошелся по комнате, из которой служанки уже успели вымести большую часть гусиного пуха.

– В силе, – с серьезным видом подтвердил он. – Кстати, я хочу поблагодарить тебя. На рудниках было очень неуютно…

– Ерунда! – отмахнулся Дагарнус. – Подкупить этого тупицу Мораддина было делом простейшим! Если знаешь – несколько лет назад он потерял все состояние и должность при дворе Илдиза, и сейчас нищ, как последний наемник, пропивший жалование в кабаке! Он с удовольствием согласился сделать так, чтобы ты получил свободу, а на копях считали, будто ты умер, – на лице нобиля появилась кислая мина и, вздохнув, он добавил, как бы невзначай, – тысяча империалов, однако…

– Можешь это вычесть из моей награды, – сказал Конан, поморщившись. – Надеюсь, мои сто… э-э-э… девяносто девять тысяч ждут – не дождутся побывать в руках нового хозяина?

– Конечно, – кивнул кофиец и хитро улыбнулся. – Точно так же золотому кувшинчику не терпится отправиться в Хоршемиш, к его величеству Страбонусу и господину Тсота-Ланти. Итак, когда ты примешься за дело? Желательно побыстрее…

Конан снова примолк, дотянулся до кувшина с вином, раздумывая, рассказать ли Дагарнусу о том, что Нейглам сменил хозяина, затем налил только себе, и, осушив кубок одним глотком, проворчал:

– Хоть сегодня. Только… За время моего отсутствия положение немного изменилось.

Дагарнус насторожился и сжал кулаки, предполагая, что варвар сейчас снова начнет торговаться и просить побольше. Но Конан лишь хотел осторожно выведать у кофийца некоторые детали, которых сам он не понимал.

– Турлей-Хана убить хотели, – тихо сказал киммериец. – Случайно не знаешь, кто и почему?

– Слышал об этом… – буркнул Дагарнус. – Весь город с утра только и говорит о покушении. Прошу поверить, что я не имею ни малейшего представления о причинах, вызвавших это, равно и о личности нападавшего. Возможно, дворцовые интриги или что-то наподобие… Сам понимаешь, мне смерть пятитысячника не на руку.

– Кстати, – Конан внимательно посмотрел на посланника, так и сверля его взглядом. – Скажи-ка, любезный, если Страбонус через тебя так просто выкладывает наемнику сто пятьдесят тысяч золотом, то отчего ты не мог попросту выкупить кувшин у Турлей-Хана, а?

Дагарнус разочарованно взглянул на варвара, словно желая сказать: “Что ж, никто и не сомневался в твоем скудоумии, киммерийский громила”, но ответил вежливо:

– Дело в том, что моего государя не очень… уважают в Туране. Попытка купить, даже за огромные деньги, казалось бы, ничего не значащую вещицу может вызвать подозрения у пятитысячника, и он, несомненно, оповестит эмира и его мага. А Радбуш вполне способен учуять магическую мощь, упрятанную в кувшин, и тогда – прощай все надежды…

Конан погладил себя ладонью по шее сзади, размышляя, и задал новый вопрос:

– Насколько я знаю, Тсота-Ланти, прямо скажем, не образец доброты и праведности. Не пойму, сожри меня Нергал, отчего кофийский маг дал тебе кинжал, наполненный белой магией? Как я считаю, светлые силы никогда не используют оружие темных и наоборот. А кинжальчик-то определенно… ну… не черный.

– Кинжал я использовал без приказа Тсота-Ланти, – нехотя пробормотал Дагарнус. – Дело в том, что Раэн Танасульский вложил в него силу, способную противостоять любой, – он выделил голосом последнее слово, – любой магии. Даже нечеловеческой.

– Понятно, – кивнул киммериец, подумав про себя: “Так, значит, скотина, ты знаешь, что магия гномов-джавидов никак не относится к стигийскому черному волшебству, а просто чужда людям! А пугал Стигией и Сетом! Ну, теперь держись у меня!..”

– Кувшин уже у Радбуша и я знаю это достоверно, – не задумываясь, выложил Конан свою последнюю карту и наглым голосом добавил, желая добить побледневшего Дагарнуса окончательно: – Еще пятьдесят тысяч золотом сверху. За дополнительную опасность. И сохранение полнейшей тайны, – и сам изумился последовавшим словам почтенного мэтра. Если быть точным, то лицо Дагарнуса вначале вытянулось, затем сменило сразу три цвета – с багрового на белый, а потом зеленый – и достойный посланник, не справившись со своими чувствами, в кратких, но донельзя цветистых и вычурных выражениях изложил все, что думает о султанапурском маге, кавалерийском пятитысячнике и всяко разных киммерийцах, которые способны меньше чем за день пустить по миру как короля Страбонуса, так и всех его подданных. Высказавшись, Дагарнус потребовал объяснений.

Конан с невинным видом сообщил кофийцу все, что рассказала Стейна, не раскрывая, понятно, источник, откуда были почерпнуты эти сведения, и развел руками, как бы говоря, что теперь ни один нормальный и здравомыслящий человек не возьмется за столь опасное дело. Только представьте: обмануть бдительность стражи, проникнуть в сокровищницу мага (МАГА, прошу заметить!), преодолев множество преград (МАГИЧЕСКИХ, опять же!), выкрасть оттуда вещь, не привлекая внимания Радбуша… Сами понимаете, мэтр, такой подвиг достоин дополнительного и массированного вознаграждения…

– Ну хорошо, – стиснув зубы, прошипел Дагарнус. – Еще пятьдесят. Итого – сто сорок девять. Деньги доставить сюда?

– Ага, – простодушно кивнул Конан. – Первую половину можно прямо сейчас. А остальное утром. Когда кувшинчик будет стоять на этом столике.

– Скотина… – едва слышно произнес кофиец, и, не дожидаясь ответа Конана, вскочил, бросив через плечо. – Будет тебе половина! – и исчез за дверью, хлопнув ею так громко, что с потолка полетели белые крошки краски.

“Ну вот, – ядовито усмехаясь, подумал Конан. – Семьдесят пять тысяч еще до заката будут лежать здесь, а наутро посмотрим, чья возьмет! Только дожить бы до утра…”

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Из дома Стейны Конан вышел незадолго до заката, как раз в то время, когда во “Врата Ста Удовольствий” начали стекаться гости.

Хозяйка, как и всегда, устроила все в лучшем виде. Конь киммерийца был отведен на конюшню, где уже давно стояла белая кобылка, принадлежавшая некогда Турлей-Хану. Животина на этот раз отнеслась к Конану спокойнее, видимо, подзабыв тот жуткий день, когда похититель перекрашивал ее грязью из зловонной лужи. Сам киммериец был одет в темную замшевую куртку и такие же штаны, меховой плащ сменила более скромная черная накидка с широким капюшоном – в запасе у Стейны было множество разнообразных одеяний на все случаи жизни. Кто знает, не придется ли в один прекрасный день хозяйке процветающего дома терпимости спасаться бегством из города? Всякое может случиться, особенно если поведешься с киммерийцами…

Конану после ухода Дагарнуса не пришлось ничего объяснять подруге – Стейна, по своему обыкновению, подслушивала и не пропустила ни единого слова из их беседы. Она возмущенно добавила, что столь наглого, поистине, варварского грабежа среди бела дня в жизни не видела. Подумать только – так разорить посольскую казну!

– Можешь брать с Дагарнуса поменьше за услуги, – предложил ей Конан в ответ на это. – А сейчас, милая моя, скажи, не бывала ли ты в доме Радбуша?

Выяснилось, что Стейна несколько раз заезжала к магу по его личному приглашению, и однажды Радбуш в приступе безудержной доброты, подобные которому посещали мага после особенно бурно проведенной ночи, показал ей весь свой дворец, за исключением подземелий и кабинета, где маг занимался своим ремеслом. Она прекрасно помнила расположение коридоров, верхних комнат и даже нарисовала Конану корявый, но достаточно подробный и понятный план. К сожалению, Радбуш не повел тогда Стейну в сокровищницу, и где она располагается, хозяйка “Врат” представления не имела.

– Безумная затея, – спокойно сказала Стейна Конану, ведя его в обход общего зала и комнат для гостей к задней двери, выходящей в соседний переулок. – Если ты не вернешься, я буду скучать по тебе… Сам знаешь, как связываться с Радбушем, хотя человек он не такой уж и плохой… Просто очень впечатлительный и… одержимый какой-то. Кстати, за денежки свои можешь не переживать – я их у Дагарнуса за тебя получу. И оставлю себе на память…

– Не сомневаюсь, – ответил Конан. – Только, во имя Крома, не потрать их на ковры, – он толкнул дверь и чмокнул Стейну в щечку. – Счастливо, красавица. Жди ночью или к утру, да на всякий случай предупреди своих вышибал, иначе они все зубы потеряют. Некрасиво будет…

Сейчас киммериец шествовал, закутанный в темный плащ, в складках которого прятался меч, по улицам Верхнего города, освещенным закатным солнцем. Он надеялся, что ничем не выделяется среди других горожан, вышедших на вечернюю прогулку, разве что своим высоким ростом. Конану показалось, что стражи на городских улицах несколько больше, чем обычно, но он решил, что это связано с загадочным и неудачным покушением на Турлей-Хана сегодня утром, о котором толком ничего не было известно. Даже Стейне, чей дом был одним из главных центров городских сплетен и новостей. Говорили лишь, будто неизвестный выпустил в пятитысячника арбалетную стрелу, но промахнулся, а строй телохранителей, мигом сомкнувшийся вокруг господина, не позволил ему закончить свое дело. Неудачливый убийца скрылся и никаких вестей о его поимке пока не было…

Конан не желал утруждать себя бессмысленными раздумьями о причинах, подтолкнувших кого-то стрелять в прыщавого вельможу, но в голове упорно вертелась мысль, что в этой истории прослеживается четкая связь с сокровищем джавидов. Только при чем тут Турлей? Нейглам же ныне у Радбуша…

“Узнаю знакомые места! – оглядываясь, думал киммериец. – Эта улица ведет к дворцу Турлей-Хана, а за ним еще через два квартала должен быть дом Радбуша. Пока совсем не стемнело, следовало бы хорошенько осмотреть все подходы к нему и разузнать пути к отступлению.”

Конан прибавил шагу, желая добраться до цели как можно быстрее, а когда позади раздался конский топот, не стал обращать внимания на нагонявшую его кавалькаду всадников. Лишь гулко разносившийся по улицам зычный голос глашатая, ехавшего впереди, заставил варвара обернуться и прижаться к стене дома.

– Дорогу сиятельному Турлей-Хану! – надрывался передний всадник. – Дорогу!!

И точно – в окружении не менее тридцати телохранителей и гвардейских офицеров, обнаживших сабли, ехал сам пятитысячник. Конан разглядел его голову, увенчанную сейчас не тюрбаном, а островерхим стальным шлемом, и презрительно хмыкнул: “У страха глаза велики! Эко ж его утром напугали, бедолагу!”

Дальнейшие события стали разворачиваться столь стремительно, что Конан не успел толком разобраться во всем происходящем. Когда всадники проскакали мимо стоящего у стены северянина, строго оглядывая прохожих, окна и крыши домов в поисках злоумышленников, чуткий слух киммерийца различил среди ударов копыт о каменную мостовую, тихий, донельзя знакомый звук. Щелчок арбалетной тетивы. И тотчас один из всадников молча, вскинув руки, вылетел из седла. Короткий стальной арбалетный болт угодил Турлей-Хану в горло справа, пониже кадыка.

Пятитысячник тяжело рухнул на булыжники мостовой, а одна из лошадей, что скакали позади, не успела остановиться и отвернуть, так что тело – Конан не сомневался, уже мертвое – попало ей под копыта. А дальше началась паника.

Крики телохранителей, свист стрел, направленных на крышу дома справа, конский топот и ржание, испуганный гомон благонамеренных горожан, женский визг… Все слилось в единый вопль ужаса и смятения, и Конан, осознав, что нужно немедленно уносить ноги, рванул вниз по улице, пока охрана Турлей-Хана, парализованная суматохой, не додумалась хватать или рубить каждого, оказавшегося поблизости. Мельком киммериец углядел смутный силуэт, метнувшийся по крыше дома, с которой был произведен смертельный для пятитысячника выстрел, но присматриваться было некогда. Позади уже гремели подковы конной стражи, рассыпавшейся по улицам, и наверняка получившей, наконец, чей-то вразумительный приказ перекрыть весь квартал. Натужно и отчаянно заревел боевой рог, объявлявший тревогу – еще немного, и здесь будет чуть не вся стража города.

Конан вихрем влетел в узенький темный проулок, пробежал его до конца, свернул к проезду, уводящему от дворца Турлей-Хана к стене Верхнего города и, лишь достигнув ее, позволил себе перейти на обычный спокойный шаг. Отправившись вдоль стены в обход опасного места, киммериец продолжал оглядываться и при виде любых подозрительных конников или же спешно подтягивавшихся у центру Верхнего Султанапура патрулей старался скрыться в тени домов. У него и мысли не возникло перенести посещение дома Радбуша на другой вечер. Непредвиденная смерть Турлей-Хана была даже на руку Конану – это может отвлечь большую часть стражи на облаву в городе, а надзор за другими зданиями и их охрана наверняка ослабнет. Но в то же время, опасность возрастала – в случае поимки киммерийца безусловно опознают и, кто бы не был убийцей пятитысячника, подозрение непременно падет на Конана. Впрочем, ходить под виселичной петлей или топором палача и полагаться только на хитрую лису-удачу да верный меч было любимым занятием варвара…

“Невероятно, но замышлявший убийство пятитысячника не отступился после утренней неудачи и повторил попытку на закате, – думал Конан, шагая по окраинным улицам к дворцу Радбуша. – Надо было очень невзлюбить Турлей-Хана, чтобы осмелиться снова в него стрелять в тот же день, когда телохранители смотрели во все глаза, и готовы были уничтожить каждого, кто попробовал бы отнять жизнь у их господина. Или же убийца рассудил так: два покушения за один день никто ожидать не будет, и поэтому охрана не станет следить чересчур пристально за всем вокруг… Кром, кто ответит – кому потребовалось убивать Турлея так поспешно и безрассудно? Ох, не похоже на дворцовые интриги, совсем не похоже!”

Впрочем, кто бы это не совершил, Конан признавал, что покушение было проведено безукоризненно – никто из охраны ничего не успел понять, а Турлей-Хан безжизненным мешком уже падал с седла испуганной лошади. Наверняка теперь по тревоге подняли не только городскую стражу, но и личную гвардию эмира, а вдобавок к ним – стоявшую в казармах возле гавани кавалерию, которой некогда командовал пятитысячник. И вся эта орда, громыхая оружием и размахивая факелами, носилась по начинающим затихать улицам города, распространяя панику и недоумение среди перепуганных горожан ну ничегошеньки не понимавших в происходившем. Кое-где вошедшие в азарт погони вояки уже хватали показавшихся подозрительными людей, тут же устраивая допрос с пристрастием и выясняя, что схваченный делает на улице в час, когда добропорядочным гражданам полагается сидеть по домам и наслаждаться заслуженным отдыхом. Киммериец сам дважды едва не нарвался на подобные засады – в первый раз он увидел рыскающих по улицам стражников чуть раньше, чем они заметили его, и успел метнуться в глухую тень кипарисов, ограждавших богатый дом, а в другой пришлось прыгать через забор и прятаться аж в саду аквилонского посольства, выжидая, пока стражники уберутся прочь. Конан совершенно не хотел рисковать и объясняться со стражей о причине поздней прогулки, наличии оружия и необычной для туранца внешности – безусловно подозрительной и внушающей недоверие. К тому же, чем Сет не шутит, попадется какой-нибудь ретивый придурок, который узнает его…

Он прошел еще несколько кварталов, все больше убеждаясь в том, что сами стражники да и военные патрули явно не имеют представления о том, кого ловят, но изо всех сил стараются навести побольше шуму, видимо, пытаясь заставить человека (или людей) напавших на Турлей-Хана, покинуть свое убежище и удариться в панику. В наведении страха на мирных жителей султанапурские власти преуспевали – то и дело в домах с шумом распахивались окна и встревоженные горожане окликали соседей, интересуясь, что происходит. Слухи, один страшнее другого, расползались по городу юркими змейками едва ли не быстрее продвигавшихся по улицам отрядов, и вскоре Конан с интересом услышал от позднего прохожего, бегущего вдоль стен домов и дико озирающегося, совершенно достоверную новость: на город движутся опять объединившиеся гирканийские кочевники. Они уже на побережье и вот-вот начнут штурм ворот… А с ними идут пираты с Вилайета, и зуагиры, и… Дальше северянин дослушать не успел, потому что в конце улицы загромыхали копыта и показался патруль, числом не меньше двух десятков человек. Горожанин тут же порскнул куда-то, как крыса, а Конан поспешил скрыться за углом.

Следуя указаниям Стейны, киммериец нашел обиталище придворного мага довольно быстро – приземистое, расползшееся во все стороны, точно осьминог, здание находилось неподалеку от дворца эмира. Вполне возможно оно было связано с покоями султанапурского наместника тайным подземным ходом – и такую возможность следовало учитывать. Ворота в стене, отделявшей дворец Радбуша от улицы, были почему-то приоткрыты, охрана возле створок отсутствовала. Конан быстро оглядел пустынную пока еще улицу и проскочил в щель, оказавшись во внутреннем дворе.

Впереди темнело двухэтажное строение. Ни в одном из узких длинных окон не было видно света. Странная, неестественная тишина повисла над домом. Конан пересек двор, подошел к массивной двери из редкого черного дерева с бронзовыми украшениями и с удивлением отметил, что она открыта. Он увидел, что кованый железный брус, служивший засовом на внутренней стороне двери был “с мясом” вырван из удерживающих его скоб и одним концом уткнулся в пол, не позволяя двери захлопнуться. Киммериец осторожно вытянул меч из ножен и его кончиком слегка толкнул дверь, оставаясь по-прежнему снаружи. Оторванный засов проскрежетал по полу, дверь неохотно распахнулась и Конан заглянул внутрь.

За дверью начинался довольно длинный коридор, уводящий вглубь дома, и при свете одиноко чадящего факела на стене Конан увидел, что сразу за порогом вповалку лежат не менее пяти человек. Темные ручейки только начавшей подсыхать крови собрались кое-где в лужицы, а некоторые тянулись дальше по коридору.

“Ну, знаете ли! Что, в конце концов, происходит в этом проклятом городе? – варвар осмотрел трупы, обнаружив, что часть стражей была убита саблями, а двое заколоты кинжалами. – И такое – в доме мага самого эмира! Да как это прикажете понимать? Какие игры ведут высшие сановники Султанапура? И, что характерно, проигрывают…”

Перешагнув через мертвых охранников и прихватив факел, Конан, настороженно прислушиваясь, медленно двинулся по коридору. Вскоре он выявил, куда вели кровавые следы от порога – двое раненых стражей пытались отползти и, наверное, позвать на помощь, но неизвестные нападавшие догнали их и прикончили. Интересно, что сталось с прочими обитателями дома? Почему Радбуш не защитил своих людей? И где, собственно, он сам?

Коридор выходил в просторный зал с несколькими дверями и лестницей, ведущей на второй этаж. На ступеньках неподвижно лежал человек, и, наклонившись над ним, северянин понял, что этот, в отличие от стражи у дверей, не зарублен и не заколот. Человек – судя по одежде, слуга либо помощник Радбуша – был задушен тонкой стальной нитью. Глубокий ровный порез на шее не кровоточил, и варвар разглядел, что стальная струна подобно острейшему лезвию перерезала несчастному гортань и сломала хрящи на горле.

“Ничего не понимаю, – честно признался себе Конан. – Кто-то целенаправленно изводит всех представителей власти в городе? Сначала Турлей-Хан, теперь это сборище мертвецов у Радбуша… Великие боги, да как же можно перебить столько народу в центре города, рядом с дворцом эмира, и не поднять переполох? У меня так ни разу не получалось… Следует поучиться.”

Во дворце стояла странная тишина. Варвару почему-то вспомнилось, как десять – или двенадцать? – лет назад он стоял над грудой тлеющих развалин, что когда-то назывались фортом Венариум, вырезанным в одну ночь спустившимися с гор киммерийцами. Тогда обломки аквилонской мощи окутывало такое же зловещее молчание…

Конан поднялся по лестнице на один пролет, но там не нашлось ничего указывающего на неизвестных, учинивших во дворце форменный разгром, походивший на последствия нашествия огромной армии. Лишь к деревянным панелям на стене был пригвожден стрелами охранник. Стрелы, впрочем, никакими особенностями не отличались – самые обыкновенные, с тремя перьями пустынного ястреба, подкрашенными синей краской. Такие связками продаются на городском базаре… Судя по всему, верхние этажи нападавших мало интересовали – пристрелив выскочившего навстречу стражника, они не пошли дальше, а, надо полагать, просто перекрыли выходы – высокие фаянсовые вазы, украшавшие площадку на лестнице, остались целы, а в случае драки их бы непременно разбили. И вот вопрос: куда делись налетчики? Ведь штурм дворца происходил совсем недавно, наверняка во время покушения на Турлей-Хана или даже позже. Трупы остыть не успели! Что ж, надо идти вниз, к сокровищнице…

Те несколько дней, что варвар провел пленником мага в камере, находившейся в нижних помещениях, не забылись, и дорогу туда киммериец помнил, однако тогда Конана доставили в дом с другого входа… Сейчас оставалось лишь отыскать лестницу, ведущую к подземным помещениям, и Конан снова спустился в зал первого этажа и по очереди проверил все двери. За одной оказался пустующий темный зал, за другой – библиотека, чьи стеллажи были до верха набиты пергаментными свитками и толстыми книгами в роскошных переплетах. Следующая дверь упорно не открывалась, и Конан решил не тратить время на ее взлом. Открыв очередные створки, варвар попал в длинную и узкую галерею, большую часть которой занимал массивный стол, загроможденный множеством серебряных и медных предметов, о назначении которых киммериец мог только догадываться. Судя по тому, что на столе имелся также оправленный в золото хрустальный шар для гадания, Конан предположил, что именно здесь Радбуш занимался своей магией. Часть стеклянных магических приспособлений была перебита, над осколками поднимался едко пахнущий дымок, а из трещин колб, ванночек и трубок вытекли струйки разноцветных жидкостей, образовав на полу радужные разводы. Быстро осмотрев помещение, Конан решил было, что других выходов отсюда нет, но, приглядевшись, заметил чей-то сапог, торчавший, как ему сперва показалось, прямо из стены. Ну конечно, очередной мертвый охранник с метательным ножом, наискось вошедшим в горло, застрял в потайной двери, и его тело не дало тяжелой створке закрыться. За дверью обнаружилась узкая винтовая лестница, уходившая вниз, в темноту.

Наполовину прогоревший факел сыпал искрами, плохо освещая путь. Конан спускался по лестнице, то и дело натыкаясь на трупы – охранники Радбуша сражались до последнего, шаг за шагом отступая вниз. Он насчитал еще около десятка мертвецов (убитых самым разнообразным оружием, вплоть до метательных звездочек) и почти сотню ступеней, когда лестница закончилась в сводчатом коридоре, тускло освещенном несколькими уцелевшими лампами с масляными фитилями внутри. Коридор киммериец узнал с первого взгляда – его бывшая камера выходила в похожий, если не в этот же самый.

“Но что же тут произошло? – недоумевал Конан, тихо ступая по каменным плитам коридора и время от времени заглядывая в камеры и укромные закутки – не уцелел ли кто-нибудь из защитников дома. – Такое впечатление, что нападавшие ворвались, зарубили растерявшихся от неожиданности стражников у входной двери чем-то вроде легких сабель, а затем начали действовать по обстоятельствам – душили, метали ножи, некоторых подкарауливали за углом… Оставшиеся в живых разбежались или попытались уйти в подвал, чтобы оттуда выбраться из дворца. А может они рассчитывали найти здесь какую-то помощь? Судя по всему, ни то, ни другое оборонявшимся не удалось… Но где же Радбуш? Или на дворец напали в его отсутствие?»

Не представляя, что и делать, варвар плюнул на осторожность и негромко прокричал:

– Радбуш! Мирдани! Есть тут кто?

Эхо гулко отдалось в коридоре и стихло. Похоже, что в этом большом пустом доме, полном залов, переходов, потайных лестниц и комнат он был единственным живым существом, если не считать рычащих где-то в подземельях зверей, которых Радбуш, надо полагать, использовал для своих магических и ученых изысканий.

Впереди мелькнул свет, гораздо более яркий, нежели тот, что давали фонарики на стенах, и Конан прижался к холодному камню, торопливо опустив свой факел. Но свет не приближался и не удалялся, и, выглянув из-за угла, киммериец увидел источник странного сияния – проем меж стеной и чуть приоткрытой маленькой железной дверью. До нее было не более десяти шагов, и Конан осторожно заглянул в комнату за дверью, но поначалу не смог ничего разглядеть. Яркий свет лился из лежавшего на полу полупрозрачного шара, и ослепленный киммериец откатил его в сторону, набросив сверху темную тряпку, попавшую под руку. Режущее глаз сияние ослабло, варвар увидел стоящие вдоль стен огромные сундуки, окованные полосами стали, а затем – простертое под бесформенной грудой тряпок мертвое тело, из-под которого натекла большая и тускло мерцающая в приглушенном тканью свете шара темная кровавая лужа.

Конан осторожно перевернул на спину лежавшего ничком на полу человека и, узнав его, от неожиданности отступил, негромко выругавшись. У его ног покоилось бездыханное тело личного мага султанапурского эмира Радбуша, убитого одним ударом кинжала в живот. На лице мага застыло удивленно-недоумевающее выражение застигнутого врасплох человека…

Нож Конан тоже узнал. Это был его собственный кинжал, подарок шейха Джагула аль-Баргэми. Оружие аквилонского мага, жившего в древности.

“Просто замечательно! Теперь представим, что еще до того, как я сюда пришел, в это мертвое царство заявились бы стража и эмирский судья для выяснения обстоятельств смерти почтенного мага. На кого в первую очередь падает подозрение? Конечно, на уважаемого мэтра Дагарнуса, и десяток свидетелей охотно подтвердят, что он постоянно таскал с собой этот кинжал! Не-ет, здесь действует кто-то очень умный и хитрый. А кинжал я все-таки заберу, пригодится. Радбуш не последний маг на этом свете.”

Конан наклонился, выдернул всаженный по самую рукоять клинок, и тут сзади прозвучал тихий и вежливый голос:

– Объясни, зачем тебе это понадобилось?

Конан развернулся, вскидывая меч, но успел остановить руку, уже готовую нанести удар. Убивать неожиданного визитера он не собирался. В дверях стоял старший надсмотрщик Кезанкийских медных рудников Мораддин, а из складок его капюшона выглядывала маленькая летучая мышь. Белый зверек скалил мелкие и острые как иголки зубы, сердито шипя. Мораддин покачивался с носков на пятки, бесстрастно осматривая сокровищницу, и терпеливо ожидая ответа на свой вопрос.

– Я его не убивал, – мрачно сказал Конан. – Когда я пришел, Радбуш уже был мертв… А ты откуда здесь взялся?

– И я должен тебе верить? – Мораддин, не обратив внимания на вопрос варвара, саркастически поднял бровь. – Может, ты скажешь, что и стражу дворца перебил не ты?

– Соображаешь, что говоришь? – огрызнулся киммериец, усилием воли подавив острое желание придушить настырного коротышку и поскорее смыться отсюда. Инстинкт да и обычная логика подсказывали ему, что дому Радбуша недолго стоять пустым. – Я, знаешь ли, пусть и недурно владею мечом, но положить пятьдесят человек, не поставив на уши всю Туранскую империю, не в состоянии…

Старший надсмотрщик беззвучной скользящей походкой вошел в комнату, тщательно осмотрел тело бывшего султанапурского мага, покачал головой и сожалением признал:

– Пожалуй, я был не прав. Тебе бы пришлось согнуться в три погибели, чтобы ударить его в самый низ живота… Да и метнув кинжал, ты бы не смог сюда попасть – клинок вошел бы под другим углом. Хорошо, допустим, что убил Радбуша не ты. Тогда кто?

– А я откуда знаю? Те же, что устроили взбучку стражникам.

– Логично. Сколько их было? – задумчиво спросил то ли у Конана, то ли у самого себя Мораддин.

– Почем я знаю? Может, сотня. А может, человек пять или шесть. Очень хороших бойцов, если они смогли справится с ним… – Конан кивнул на труп мага. – Он хотел здесь спрятаться, или же у Радбуша в этом подземелье хранилось нечто, способное одолеть нападавших…

– Наверное, – Мораддин покачал головой, видимо, в ответ на собственные мысли, затем быстро обошел сундуки, пытаясь поднять крышки, но ни одна не шелохнулась. – Интересно, они нашли то, что искали? Мне почему-то кажется, что нашли…

– А я думаю, что если мы будем здесь торчать, то никому не докажем, что не имеем к этому делу никакого отношения, – перебил Конан. – Мне-то все равно, я уже покойник, причем дважды… А вот у тебя будет полно неприятностей. И кстати, как ты здесь оказался?

– Через дверь и по лестнице, – без тени улыбки ответил Мораддин. – Но, похоже, я пришел чуть раньше тебя и чуть позже них… Просто дольше искал вход. А насчет того, откуда и почему я здесь взялся… Мышка нашептала.

Он пощекотал пальцем пушистую грудку крылатого зверька, и тот с готовностью подтвердил слова хозяина тихим писком. Поняв, что поиски ни к чему не приведут, Мораддин задумчиво произнес:

– Его здесь нет. Они его забрали.

– Кого – его? – уточнил Конан.

– Кувшин, конечно, – терпеливо пояснил Мораддин. – Только не говори мне, будто ты пришел сюда не за Нейгламом, а для философской беседы с почтенным Радбушем.

– Ну да, за Нейгламом, – признал Конан. – А… А тебе-то он зачем?

Не отвечая, Мораддин покинул сокровищницу, вышел в коридор и направился к лестнице. Конан, озадаченно посмотрев ему вслед, пробормотал: “Во дает старина Ниорг – послал за своим сокровищем и меня, и его! Если у одного не получится, то другой уж точно пробьется!” и отправился следом. Варвар догнал Мораддина уже на середине лестницы – старший надсмотрщик, судя по всему, очень торопился.

– Не сомневаюсь, тебя послал Ниорг, – быстро сказал ему киммериец вдогонку.

– И что же? – тихо произнес Мораддин, обернувшись.

– Да то! И я пришел к Радбушу по его просьбе.

– Дальше? – голос Мораддина был по-прежнему бесстрастен.

– Если у нас одна цель, то почему бы не добиваться ее вместе?

Конан смотрел своими синими глазами на низкорослого полугнома, и тот, после краткого раздумья, вздохнул и протянул ему руку.

– Ты не лукавишь, – сказал Мораддин. – Я умею это чувствовать.

И вдруг, сдержанно и тихо рассмеявшись, он добавил:

– М-да, хорошая компания у нас подобралась – бывший капитан хэрда и северный дикарь!.. Ладно, пошли.

Конан невольно поморщился – рукопожатие Мораддина оказалось уж больно крепким для такого коротышки. Да, сила гномьего племени в нем жива… Что ж, лучше такой союзник, чем никакого.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Первым опасность почуял Мораддин. Со стороны длинной сводчатой галереи, шедшей вдоль всего первого этажа дома Радбуша, доносились неясные шорохи и лязг железа. Конан, шедший вслед за своим бывшим надсмотрщиком, решил было, что в той стороне находятся уцелевшие после разгрома дворца люди или кто-то из раненых пытается выползти во двор, а затем на улицу, но Мораддин, подняв ладонь, остановил киммерийца, прислушался, а потом едва слышно прошептал:

– Шесть человек. Все вооружены и, как я понимаю, никто из них не ранен…

Конан не успел подивиться, откуда его спутник знает такие подробности, потому что Мораддин, схватив варвара за запястье, быстро потянул за собой к коридору, уводящему в западную часть дворца. Киммерийцу пришлось последовать за ним, но для порядка он нагнулся и прошипел:

– Куда тащишь? Выход в другой стороне!

– Помолчи, пожалуйста, – пробурчал Мораддин. – Всем сердцем чувствую, что через главные двери нам уже не выйти. Где шестеро – там и шестьдесят. Я тут видел еще парочку выходов…

Они прошли еще с десяток шагов, миновав коридор и оказавшись возле лестницы наверх. Тому, что на нижних ступенях лежали двое мертвецов, уже никто не удивился. Тут Конан резко остановился, вспомнив кое-что важное.

– Э, постой! Где здесь женская половина?

Мораддин запнулся от неожиданности о край ковра, а потом несколько удивленно взглянул на варвара снизу вверх.

– Тебе не кажется, что это несколько не вовремя? – спросил он. – Неужто так не терпится?

– Заткнись, – рыкнул Конан. – Я не о том! В доме была женщина, которую похитили из семьи, и я должен вернуть ее.

Мораддин вздохнул, оглянулся и, после некоторого раздумья, указал на лестницу, ведущую ко второму этажу.

– По моему, там, – он потянул носом воздух и сказал уже увереннее, – точно, наверху. Попахивает благовониями и ароматическими маслами… Идем?

Конан рванулся вверх по лестнице, перепрыгивая через две-три ступени. Когда он оказался на верхней площадке, то увидел массивную дверь, выложенную плитками самоцветных камней и, само собой разумеется, труп стражника. Этот был убит особенно необычно и изощренно – из пустой, вытекшей глазницы торчала длинная металлическая игла. Киммериец уже собирался толкнуть дверь, предварительно сняв с ручек саблю незадачливого стража, положенную на них сверху так, чтобы створки было невозможно открыть изнутри, когда сзади послышался голос Мораддина.

– Удивляюсь, какими искусниками были нападавшие, – он кивнул в сторону мертвого охранника. – Метательные иглы с ядом употребляются лишь в одной провинции Кхитая, и обращению с ними надо учиться долго… А ему прямо в глаз попали. Что стоишь, давай полюбопытствуем, как там внутри, – Мораддин тихонько толкнул дверь ногой, и, решительно отстранив Конана, юркнул в узкий коридор первым. Не привыкший идти в арьергарде киммериец мигом догнал Мораддина и, хмыкнув, буркнул:

– Так кому тут не терпится?

– Я думаю, ему, – спокойно сказал Мораддин, указывая в стенную нишу. Там, забившись в самый дальний угол, сидел человек, судя по напряженному, шумному дыханию, живехонький, и, может быть, даже здоровый. – А не терпится ему очень быстро и коротко рассказать нам о произошедшем…

Могучая рука киммерийца выволокла из щели человека, по ближайшему рассмотрению оказавшегося пожилым евнухом в темных длинных одеяниях. Старикашка трясся от ужаса, взирая на двух вооруженных людей так, словно они были демонами Нергала, явившимися забрать его живьем в царство теней.

– Ты кто? – рявкнул Конан и тут же получил от Мораддина локтем под ребра. Вспомнив, что поблизости уже вовсю разгуливает городская стража, варвар понизил голос, и, тряхнув евнуха за воротник, повторил:

– Ты кто такой?

– Я Габир ад-Дин, – пропищал толстяк, с нескрываемым страхом поднявший глаза на Конана. – Я служу евнухом в серале…

– Служил, – бессердечно поправил Конан. – Ты знаешь, что произошло во дворце?

Старик, пытаясь унять дрожь в голосе, пару раз шумно выдохнул, а затем тихонько сказал:

– Я не видел, как они напали. Стражу перебили очень быстро, а потом ворвались сюда…

– Кто – они? – снова потряс евнуха за шиворот киммериец. – Как выглядели?

– Они походили на людей, живущих на востоке. По-моему, на кхитайцев… Человек восемь, может быть, больше. И с ними один – явно их хозяин – этот, скорее всего, туранец. Пришли, напугали женщин, едва не убили меня… – старец бормотал все тише, и Конану приходилось подбадривать его речь легкими пинками. Евнух был напуган так, что боялся даже слово лишнее о неведомых налетчиках обронить. – А новая жена господина Радбуша обрадовалась, заплакала и ушла вместе с ними…

– Что? – снова повысил голос Конан, почувствовав подозрительное. – Ее имя? Имя новой жены?

– Мирдани… – выдохнул евнух. – Она из племени зуагиров…

– Кром! – схватился за голову киммериец. – Да что, в конце концов, происходит? Ты уверен, что напавшие на дом люди были кхитайцами?

– Да, – едва не плача, простонал старик. – Они говорили между собой на своем языке, а я знаю достаточно слов по-кхитайски, чтобы опознать это наречие… У господина несколько жен из Кхитая…

Конан, остолбенев, замолчал, пытаясь увязать воедино убийства Радбуша и Турлей-Хана, уничтожение почти всех слуг и охранников придворного мага, неизвестно откуда свалившихся кхитайцев, которым обрадовалась Мирдани и заодно появление Мораддина… Если бы последний не дернул киммерийца за рукав, то у Конана от усиленной работы мысли повалил бы из ушей дым.

– С нами, мне кажется, хотят побеседовать, – быстро проговорил Мораддин, указывая в сторону площадки наверху лестницы. – Не думаю, что эти люди просто желают осведомится о нашем здоровье…

Евнух Габир, взвизгнув коротко и обреченно, вырвался из ослабевших на мгновение рук Конана, и со всех ног кинулся дальше по коридору в полумрак, а сам киммериец выхватил меч, заметив появившиеся силуэты людей. Явно военных или стражников.

– Беда в том, что в гареме лишь один выход, – огорченно заметил Мораддин, оценивающим взглядом меря приближавшихся туранцев. – Как это не досадно, но придется прорываться с боем. Вот и посмотрим, на что ты способен, Конан из Киммерии… Ну, а первые слова в споре скажу я.

Потомок гномов левой рукой запихнул выползшую на плечо мышку поглубже в капюшон, правой порылся под одеждой, и варвар не успел разглядеть, как неожиданно вывернулась ладонь Мораддина, из которой с высоким визгом вылетели сразу несколько метательных звездочек.

По мнению Конана, стражников было четверо. Так оно и оказалось, когда северянин, переступая через трупы, мельком пересчитал их. Он лишь уважительно пробурчал что-то под нос, заметив в горле у каждого по четырехконечной серебряной звезде, размером с монету. Мораддин одним движением руки сумел уложить всех четверых так, что ни один даже не пикнул.

“Недурного попутчика мне послали боги! – мелькнуло в голове у Конана. – Если бы я на каторге знал, с кем связываюсь, видит Митра, был бы поосторожнее!”

– Если хочешь, я тебя потом научу, – спокойно сказал Мораддин, вытаскивая свое невесомое, но смертельное оружие из ран, и снова пряча где-то в складках одежды. – Так, насколько я понял из твоей беседы с этим… почтенным старцем, женщины, которую ты искал, здесь нет?

– Похоже, что нет, – мрачно отозвался Конан. – А вот загадок прибавилось. При чем тут кхитайцы?

– Их работа, – со знанием дела подтвердил Мораддин. – Уж я подобного насмотрелся еще в хэрде царя Илдиза. И ничего удивительного в том, что десяток великолепно обученных убийц без шума и привлечения лишнего внимания смогли взять дворец в самом центре города. Нас самих такому учили… Давай выбираться отсюда, а?

– Сложновато будет, – заметил киммериец, прислушиваясь к грохоту сапог на первом этаже здания. – Сейчас в дом сбежалось столько вояк, что прорываться придется с трудом.

– Прикрывай меня со спины, – бросил Мораддин и, не дожидаясь возражений несколько ошеломленного таким требованием варвара, шагнул к лестничной площадке. – Внизу – по коридору налево. И причем очень быстро!

Они свалились на головы ничего не понимавших и бесцельно слонявшихся по коридорам дворца гвардейцам, словно лавина камней с горы. Троих военных, скорее всего, вызванных властями города для оцепления и охраны дома Радбуша, Мораддин прикончил мгновенно, едва достигнув нижней ступени – его длинный и странно узкий меч не успел даже коснуться стали их сабель, как сами кавалеристы (между прочим, прекрасно владевшие сабельным и мечным боем) оказались повержены. Но когда первый испуг прошел, и в зале разнеслись боевые кличи и стоны раненых, Конану и Мораддину пришлось несладко.

…Это потом киммериец узнал, что городская стража во время облавы по Верхнему городу обнаружила убитых телохранителей мага у взломанных дверей дворца, и офицер патруля, быстро отослав гонцов к тысячнику и эмиру, моментально получил подкрепление в виде пяти десятков конных военных и двух дюжин городских стражников. Они оцепили дом, рассыпались по всем помещениям, обыскивая комнаты и коридоры, надеясь, что погубившие Радбуша злодеи еще в доме. Позже к семи с лишним десяткам вооруженных людей добавились еще и телохранители главного судьи султанапурской провинции, которого эмир Хайберди-Шах поднял ночью с постели и поручил немедля обследовать дом дабы установить причину невиданного доселе в этом городе преступления…

Опешившие поначалу гвардейцы довольно скоро разобрались, что напали на них лишь два неизвестно откуда выскочивших человека. Разумеется, никто не стал утруждать себя вопросом – а имеют ли эти двое вообще какое-либо отношение к событиям во дворце? – и Конан понял, что в любом случае именно он с Мораддином будут считаться виновниками произошедшего побоища.

Моментально выяснилось, что любая попытка прикрывать Мораддина являлась изначально безнадежным делом – невозможно прикрывать человека, находящегося в трех или четырех местах одновременно. Киммериец успел услышать, как снова свистнули, рассекая воздух, метательные звездочки, увидел стражников, валящихся на пол, а потом ему стало не до коротышки-полугнома. Видимо, гвардейцам до смерти надоели неизвестные, устраивающие покушение за покушением и уходящие из-под самого носа. Теперь они задались целью зарубить каждого, хоть самую малость смахивающего на преступника.

…Уже через мгновение вокруг Конана образовалась круговерть из кричащих людей, стремительно взлетающих кривых сабель, и быстротечно растущий завал из тел убитых и раненых врагов. Вообще-то, в общей свалке есть и хорошая сторона – чем больше противников, рвущихся вперед, и желающих показать собственное геройство, тем чаще они мешают сами себе, помогая обороняющимся. Северянин уже не раз попадал в подобные переделки, и прекрасно знал, что главное в таком бою – успевать следить за тем, что выделывают лезущие через головы друг друга нападающие, и не позволять слишком близко подбираться к себе – всегда может найтись какой-нибудь удачливый идиот, перед смертью поцарапающий тебя своим оружием…

Легкие туранские сабли так и не сумели пробить брешь в защите, сплетенной тяжелым и длинным мечом северянина. Когда первая волна нападавших отхлынула и туранцы, сообразив, что так просто, с наскоку, огромного и сильнющего варвара не возьмешь, Конан мельком взглянул, как дела у Мораддина. Судя по валявшимся на полу поверженным гвардейцам, старший надсмотрщик справлялся со своей задачей очень прилично. Его летучая мышка, кстати, тоже принимала участие в сражении – ничуть не испугавшись множества людей и горящих факелов, она выбралась из капюшона Мораддина, взлетела и вцепилась в физиономию одного из нападавших. Судя по раздавшимся воплям, когти и зубы у маленького крылатого негодяя были довольно острые…

Киммериец поискал взглядом коридор, о котором говорил Мораддин, и с некоторым удивлением обнаружил, что стоит шагах в пяти от входа в него. Правда, эти пять шагов следовало еще преодолеть, ибо отступившие было стражники, то ли набравшись смелости, то ли получив подкрепление, явно собирались повторить атаку.

– Эй! – рявкнул Конан, привлекая внимание Мораддина. – Пошли!

В два длинных прыжка, киммериец добрался до открытой двери, заодно свернув по дороге шею одному из особо ретивых гвардейцев, а спустя мгновение за варваром в темный коридор вылетел Мораддин. Они быстро захлопнули дверь, тотчас задрожавшую под ударами многочисленных обутых в подкованные сапоги ног, задвинули не слишком надежного вида засов и бросились по проходу

– Долго она не продержится, – на бегу сказал Конан, оглядываясь на тонкие деревянные створки. – А драка вышла неплохая, не находишь?

– Да, – коротко согласился Мораддин. – Но меня больше интересует, сколько людей может находиться во дворе…

Такое соображение Конану в голову как-то не приходило, но менять направление было поздно – обогнув поворот коридора, они выскочили прямо во двор. К счастью, выход располагался на приличном расстоянии от главных дверей дома и никто из стражников, заполнивших пространство перед дворцом, не ожидал, что отсюда появится враг. Караул, конечно, здесь поставили, но расправиться с тремя не слишком бдительными охранниками оказалось делом недолгим… Один из стражников упал, схватившись за распоротое звездочкой Мораддина горло, второго Конан попросту приложил об угол окованной тяжелой двери, а третьему одновременно досталось тяжелым кулаком киммерийца в челюсть и пяткой Мораддина под коленку. Несчастный рухнул навзничь, с размаху ударившись затылком о каменные плиты двора, и его мозги брызнули во все стороны, испачкав черные шаровары Мораддина.

Возле дома Радбуша тоже имелся сад, пусть и не столь густой, как у дворца пятитысячника, но вполне обширный, чтобы скрыть двух человек. Судя по разнесшемуся вскоре грохоту и радостному вою, дверь в коридоре наконец вышибли, и все уцелевшие после короткого, но кровопролитного боя в зальчике возле входа в сераль воины высыпали во двор, немедленно устроив суматошную неразбериху, суть которой сводилась к одному жизненно важному вопросу – куда смылись негодяи, учинившие только что настоящий разгром в рядах султанапурской гвардии?

Негодяи же сидели в кустах, прислушиваясь к каждому шороху, и шепотом обсуждали, как бы скорее и незаметнее покинуть негостеприимный дворец. Конан заявлял, что в царящей сейчас суматохе двоих беглецов никто не заметит, а потому надо попросту подобраться к воротам, и в подходящий момент рвануть наружу. Мораддин спокойно и вполне рассудительно заметил на слова варвара, что “подходящего момента” может и не случиться, а кроме того, выбравшись на улицу, вполне можно оказаться в обществе многочисленных патрулирующих, и вооруженной оравы стражей порядка, что носятся по городу, выискивая покусившегося на жизнь Турлей-Хана. По мнению старшего надсмотрщика, следовало пока посидеть тихо и посмотреть, как станут развиваться события. Не исключено, что придется вернуться во дворец и спрятаться в комнатах… Ведь, как известно, лучшее убежище – место, осмотренное врагом.

– Ноги моей в этом проклятом доме не будет! – прошипел в ответ Конан, чуть громче, чем следовало. Возмездие за несдержанность наступило немедленно.

– Там кто-то есть! Я слышал голоса! – крикнул кто-то из стражников, с треском вламываясь в кусты. – Факел мне!

Мораддин сокрушенно вздохнул, запустил в чрезмерно ретивого туранца своей звездочкой, попал, после чего быстро сообщил Конану, что больше метательных орудий не осталось, и теперь, хочешь не хочешь, а придется уходить через ворота. И все из-за пагубной привычки некоторых северян орать по любому поводу, вместо того, чтобы говорить, как нормальные люди… Киммериец пропустил слова Мораддина мимо ушей, ибо его внимание привлекло нечто более интересное, нежели брюзжание бывшего начальника или рвущиеся сквозь заросли стражники и гвардейцы. Лошади. Около десятка коней, оседланных и готовых в любой момент сорваться с места. Правда, под охраной, но какое это имеет значение?

– Мораддин, ты верхом ездить умеешь? – спросил Конан, потому что не очень представлял, как невысокий полугном, чья голова едва выглядывает над спиной лошади, сможет забраться в седло без посторонней помощи.

– Умею, – во всегда спокойном голосе Мораддина мелькнуло что-то, похожее на раздражение.

– Тогда – вперед, – и киммериец, не дожидаясь согласия спутника, под прикрытием кустов двинулся в сторону, где пофыркивали и звенели уздечками, настороженно прядая ушами, лошади. Конан уже почти добрался до цели, когда гвардеец, стороживший лошадей, заподозрил неладное, окликнул напарника, и, подняв факел повыше, подошел к темным кустам барбариса.

– Я – дальнего, ты – этого, – шикнул над ухом киммерийца Мораддин, стремительно бросаясь вперед. Конан мельком подумал, что, даже пробираясь через довольно густое переплетение ветвей, коротышка производит шума не больше, чем крадущаяся кошка.

Все было проделано тихо и относительно незаметно. Прежде, чем военные и городские стражники во дворе и на улице сообразили, что происходит нечто подозрительное, двое верховых вылетели из ворот дома Радбуша и галопом понеслись по ночному городу в направлении посольского квартала.

Их обоих спас опыт Мораддина, прекрасно знавшего еще по своей службе в Аграпуре порядки в туранской гвардии и секретной службе. Несомненно, два всадника без форменной одежды, скачущие неизвестно куда по городу, в котором после убийства дворцового мага и пятитысячника эмир ввел своим указом осадное положение и поднял на ноги все находившиеся в его распоряжении военные части, не могли не привлечь пристального внимания. На одних перекрестках Мораддин во весь голос орал, что послан эмиром по специальному поручению и выкрикивал принятые в секретной службе тайные пароли, на других попросту сметал своим разгоряченным конем вставших поперек дороги незадачливых охранников… Позже Мораддин рассказывал Конану, что в секретной службе и тайной гвардии царя Илдиза приняты некоторые слова из древнего наречия туранцев (и в нынешние времена полностью забытые), что способны открыть любую дверь и остановить каждого нападающего, который посвящен в тайны секретных служб Аграпура. Сейчас знания Мораддина, полученные во время службы в хэрде Илдиза, как нельзя более пригодились.

– Куда едем? – выкрикнул Мораддин, поворачиваясь к Конану. Только что позади остался еще один пост стражи, расступившейся перед волшебными словами бывшего гвардейца царя. – У тебя есть надежное убежище?

– Есть! – гаркнул Конан. – Гони за мной!

– Если оно в городе, то коней стоит оставить за пару кварталов до твоего укрытия, – услышал киммериец голос Мораддина. – Потом придется идти пешком. Нас могут найти по лошадям, больно уж они приметные… Видел гвардейское тавро на левой ноге, почти у хвоста?

“Ай да молодец, – с долей уважения подумал Конан. – Туго бы пришлось, будь я без него… А откуда он здесь взялся – дело десятое!..”

Увидев знакомые дома и зингарское знамя на одном из них, киммериец натянул поводья, едва не подняв лошадь на дыбы, заставил ее остановиться, спрыгнул на землю, и, кивнув своему неожиданному союзнику, предлагая сделать то же самое. Еще пара улиц – и должен показаться дом Стейны.

– Пошли! – варвар махнул рукой, и пружинистой походкой зашагал вверх по улице, не забывая посматривать по сторонам. В посольском квартале патрулей было значительно меньше, нежели вокруг домов городской знати и вельмож, но нарываться на очередные неприятности не хотелось.

– Подожди-ка, пожалуйста, – сказал Мораддин. – Сейчас отправлю лошадей в другую сторону, чтобы не навели на след, и пойдем.

– Это как? – заинтересовался киммериец, обернувшись. – Напугаешь?

– Наподобие, – буркнул полугном, и, прикрыв глаза, сложил ладони возле рта лодочкой, быстро что-то прошептав, а затем дунув в сторону взмыленных и тяжело дышащих лошадей. Те подняли головы, огляделись, а затем, к удивлению Конана, легкой рысью уверенно отправились в сторону, откуда только что прискакали.

– Магия? – настороженно спросил варвар.

– Да какая там магия! – отмахнулся Мораддин. – Так, умение от предков. Лошадки вернутся к хозяевам. Я много кем побывал за свою жизнь, но становится конокрадом не хочу. Не в наших это традициях…

– Ну-ну, – только и сказал киммериец. Интересно, “наши традиции” – это чьи? Гномьи, что ли? Конан помнил встреченного однажды гнома, именем Алвари – маленького рыжего негодяя, который был куда менее разборчив в средствах достижения цели. Впрочем, у подгорного народа много разных племен, и среди них встречаются свято чтящие законы, запрещающие брать то, что принадлежит другим, также часто, как подлецы, воры и прохвосты… Варвару отчаянно не терпелось расспросить Мораддина о его происхождении, но времени пока для этого не было. А в родстве его с бородатыми рудознатцами киммериец уже не сомневался – пусть и ростом повыше, да и человеческого в Мораддине много, но внешность и некоторые типичные гномьи повадки выдают.

Они двинулись по улице, мимо купеческих и посольских домов. По мнению Конана, уже давно перевалило за полночь, и, соответственно, во “Вратах Ста Удовольствий” сейчас самое веселье, даже несмотря на последние события в городе. Разве что военных да офицеров городской стражи поменьше, а то и совсем нет. Ну и отлично – не придется пробираться в дом будто ворам. Но все одно надо будет идти не через парадную дверь…

– Видишь? – киммериец указал пальцем на роскошное здание вдалеке с двумя вычурными красными лампами у входа. – Нам туда.

– Забавно, – чуть улыбнулся Мораддин. – Надежное убежище, говоришь? У тебя там что, друзья?

– Подруга, – уклончиво сказал Конан. Он не сомневался, что Стейна примет их обоих, но варвар хорошо и ясно представлял, в какие слова хозяйка “Врат” облечет вполне справедливое недовольство новым и опасным постояльцем.

– Именем эмира! Вы, двое – стоять! – голос прогремел из темного проулка, в котором скрывался наряд стражи. Оттуда им прекрасно была видна вся улица и каждый прохожий, а сами стражники оставались в тени, почти невидимые и незаметные. Мораддин, не раздумывая ни единого мгновения, повернулся и шагнул навстречу вышедшему из темноты офицеру, а Конан, недобро ощерясь, уже положил ладонь на рукоять скрытого под плащом кинжала.

– Кураб дазах, – видимо, эти слова Мораддина были одним из тайных паролей, потому что лицо десятника, за спиной которого маячили еще четверо вооруженных туранцев, недоуменно вытянулось. Сделав паузу, полугном чуть поклонился офицеру, и сказал:

– Мое имя… Сах-ад-Дин, капитан хэрда Аграпура, – он ткнул рукой в стоявшего рядом Конана, добавив, – этот человек со мной. У нас свободный проход через посты.

Десятник помолчал, оглядывая подозрительных субъектов, а потом медленно и тяжело произнес:

– Пароль изменен шесть дней назад. Капитан хэрда его величества не может не знать об этом… Говори правду, недомерок, кто ты такой и почему используешь чужое имя?

Офицер едва заметным движением руки дал понять своим, что задержаны необычные и вызывающие сомнения люди. Стражники, выступив из полумрака переулка и обнажив оружие, встали по сторонам, закрывая Конану и Мораддину путь к отступлению.

Киммериец еще раз убедился в незаменимости нового напарника. Собственно, пока Конан выхватывал меч из ножен за спиной, Мораддин голыми руками уложил двоих стражников, а с ними и офицера. Первый беззвучно отлетел к стене купеческого дома, пораженный молниеносным ударом под ребра справа, второго Мораддин завалил на землю в прыжке, попросту сломав ему шею доселе невиданным киммерийцем приемом – локоть полугнома ударил туранцу в левый угол нижней челюсти, а вторая его рука в этот же момент коснулась правого виска стражника, в результате чего голова неестественно вывернулась и послышался короткий, но ясно различимый хруст позвонков. Мигом позже подошва сапога бывшего гвардейца Илдиза соприкоснулась с физиономией десятника. Конан искренно удивился, увидев, как офицер падает на мостовую, прижав обе руки к глазнице, из которой хлынула кровь вперемешку с содержимым глазного яблока.

– Эти твои, – донесся до варвара голос Мораддина, но Конану указания совершенно не требовались. Остолбеневшие при виде мгновенной гибели командира солдаты были не в силах даже поднять саблю, не то что оказать киммерийцу достойное сопротивление. Его меч беззвучно мелькнул в воздухе, задев двух оставшихся стражей в самые уязвимые места на шее, и те, захлебываясь своей кровью, рухнули на плиты, коими была вымощена улица.

– Какая досада, что изменили пароль, – с искренним сожалением в голосе сказал Мораддин, мрачно оглядывая поле боя. – Если бы все оставалось как прежде, они ушли бы живыми…

Конан нагнулся над телом десятника, которое уже не подавало признаков жизни и, внимательно изучив в свете уличного фонаря странную рану на его лице, в недоумении повернулся к полугному.

– Слушай, а как это… Сапогом?

– Неужели никогда не видел? – изумился Мораддин, и выставил вперед правую ногу. – Посмотри на носок.

– Круто, – выдохнул киммериец, выпрямившись после внимательного осмотра необычной обуви своего спутника. Из подошвы мягкого сапога Мораддина выглядывало меньше чем на ноготь острие темной стальной иглы. А когда тот по особенному стукнул каблуком о камень, игла вдруг выскочила почти на ладонь вперед и тут же вновь исчезла.

– К тому же внутри иголки имеется узкий канал с ядом, – как бы невзначай заметил коротышка. – Давай оттащим их вон к тому сарайчику.

Предложение было совершенно верным – не следовало оставлять следы своей бурной деятельности всего в двух шагах от возможного убежища. Дом Стейны после поимки Конана Радбушем и так оставался под подозрением. Убедившись, что поблизости кроме них, никого нет, варвар вместе с Мораддином мигом перетащили все пять трупов в переулок к огороженному невысоким и редким заборчиком сараю, и забросали их сеном, которого нашлось достаточно для воздвижения туранским воинам небольшого и недолговечного надгробного памятника в виде округлого стожка.

Из главного входа в заведение Стейны высунулся вышибала, не так давно побитый Конаном, и киммериец, сочтя за лучшее не попадаться лишний раз на глаза, увлек Мораддина в узенький проход меж домами, где находился задний вход для кухарок и продавцов продуктов. Неожиданно для Конана дверь оказалась запертой.

– Как негостеприимно, – хмыкнул он, дергая за ручку. – А я ведь предупреждал, что приду.

– Вскрыть? – поинтересовался Мораддин, оценивающим взглядом озирая замок. – Мне это не сложно.

– Да ну… – отмахнулся Конан. – У нас в Киммерии делают вот как…

Одного пинка оказалось достаточно, чтобы язычок замка выскочил из гнезда, а его пружина, сломавшись, с визгом улетела в коридор.

– Хорошая страна Киммерия, – вздохнул Мораддин. – Только теперь замок чинить придется.

– Брось! – поморщился Конан, затаскивая спутника в полутемный коридор. – Сейчас наверх, на второй этаж. Познакомлю тебя с хозяюшкой.

Мораддин покорно прошел за варваром по узкой лесенке, затем по скрытому от гостей проходу для прислуги и, наконец, бесшабашная парочка оказалась возле покоев Стейны. Конан приложил ухо к двери, после недолгого раздумья решил, что хозяйка сейчас не занята и помешать обслуживанию какого-нибудь важного и степенного гостя они никак не смогут. Толкнув створки, варвар вошел в роскошные апартаменты “старой и больной женщины”.

– Привет! – воскликнул он, узрев хозяйку, разлегшуюся на кровати и листавшую бумаги, видимо, деловые. – Вот и мы!

Стейна, оторвавшись от кипы векселей и счетов, воззрилась на улыбавшегося во весь рот варвара, затем перевела взгляд на низкорослого незнакомца, и, наконец, поднялась с ложа.

– Ну? – коротко спросила она. – Добыл?

– Не-а, – развел руками Конан. – Не вышло. Меня опередили, а твой самый лучший клиент, боюсь, больше придти не сможет.

Стейна помолчала, не спрашивая разъяснений и снова смерила глазами старшего надсмотрщика. Конан еще раз оценил ее проницательность, услышав:

– Это вы э-э… Морадан?

– С вашего позволения, Мораддин, – любезно поклонился тот. – Нельзя ли у вас переночевать? Если это необходимо, то я оплачу все услуги…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Стейна, уперев кулаки в бока, бесцеремонно разглядывала Мораддина. Бывший капитан хэрда даже смутился; наверняка при дворе царя Илдиза ему пришлось повидать всякого, и было довольно странно видеть как лицо его залилось пунцовой краской, а взгляд переместился с дородного стана хозяйки «Врат» на пол. Мораддин внимательно изучал замысловатые узоры на ковре, устилавшем комнату Стейны и, если бы Конан не подтолкнул его, то начальник охраны медных копей так и остался б стоять, уподобясь статуе из драгоценного красного мрамора.

– Оплатить услуги? – чуть насмешливо переспросила хозяйка. – Значит, они тебе нужны? – она улыбнулась одной из своих самых обольстительных улыбочек, коими потчевала высокопоставленных гостей, и Конан подумал, что храбрый Мораддин сейчас рассыплется в пыль, хотя после недавнего потрясающего прорыва из дворца Радбуша, горы трупов и моря крови, киммериец никак не ожидал от него такого юношеского смущения.

– Ну, ладно, ребятки, – сказала Стейна, решив, что достаточно помучила неожиданного гостя. – Вы тут отдыхайте, ешьте-пейте, а мне работать пора – у нас сегодня полно посетителей, и девочкам нужен мой надзор. Пока, детки!

В дверях она обернулась, собираясь сказать что-нибудь эдакое напоследок, и вдруг уши Конана и Мораддина пронзил оглушительный визг:

– А!!! Мышь!!! Мама!!!

Мораддин посмотрел на свое плечо и увидел, что белый зверек выполз из капюшона и смотрит, не мигая, круглыми красными глазками на женщину, словно удивляясь, неужели такое безобидное, крохотное создание способно вызвать панический ужас.

– Не бойтесь, она не кусается, – спокойно сказал Мораддин, прикрывая мышь ладонью. Но та не пожелала прятаться, когда вокруг происходит столько интересного, выбралась из-под его руки и, распустив крылья, взлетела к потолку.

– Убери!!! Выкинь немедленно эту гадость!!! – верещала Стейна, отмахиваясь руками, хотя мышь кружила достаточно высоко, чтобы задеть ее.

– Спрячь животину, а? – попросил Конан. – Побереги мои уши, если свои не жаль.

Усмехнувшись, Мораддин издал почти неслышный свист, летучая мышь тут же спланировала на ладонь хозяина и обиженно встряхнулась – испортили такую забаву! Мораддин сунул ее под плащ, где мышка долго еще возилась, возмущенно попискивая.

– Хе, послушная, – хмыкнул Конан.

– Два придурка! – бросила Стейна и вышла, громко хлопнув дверью.

Некоторое время Конан и Мораддин неподвижно стояли, глядя на дверь и вдыхая легкий аромат духов, оставшийся в комнате. Наконец, киммериец медленно проговорил:

– Нет, ну какая женщина!.. А, Мораддин?

– Да, – коротко ответил тот и отошел к столику с фруктами и вином.

– А разве тебе не понравилась? – Конан расплылся в благодушной улыбке и удивленно поднял брови. – Это ты зря. Ну, как может не понравиться Стейна?

– Да хороша, хороша. Трусиха, как и все бабы, – раздраженно проворчал Мораддин, прислушиваясь к доносящимся из находившегося поблизости зала звукам фривольной музыки, пьяным голосам гостей и женскому повизгиванию. – Тут что, кроме фруктов ничем не кормят? Если уж мне предстоит бурная ночь после не менее бурного дня, тот хотелось бы поесть основательно…

Конан, давно освоившийся в доме Стейны и почитавшийся прислугой едва ли не хозяином, с деловым видом дернул шелковый шнур, где-то вдалеке отозвался колокольчик и почти сразу же в комнату постучались.

– Еды. И хорошей. И побольше. – отрывисто приказал Конан служанке, которая, получив приказ от этого страшного, загадочного человека, дравшегося не так давно с целой армией прямо в заведении госпожи Стейны, мгновенно скрылась, успев при этом бросить любопытный взгляд на очередного незнакомца, сидевшего в покоях госпожи. От наблюдательных женских глаз не ускользнуло испачканное брызгами крови одеяние лысоватого коротышки, и девушка убежала на кухню с мыслями, что госпожа питает непонятное пристрастие ко всяким головорезам, и добром эта нехорошая тяга не кончится…

Конан, стянув с себя сапоги и с грохотом бросив их в угол, рухнул на постель и уставился на Мораддина, сидевшего у столика с видом бедного родственника, явившегося в зажиточный дом одолжить меру муки.

– Слушай, Мораддин, – решительно начал Конан. – Давно хотел спросить тебя, кто ты такой? На рудниках много всякого говорили, хотелось бы и правду послушать.

– Зачем тебе это? – тихо спросил Мораддин, глядя Конану в глаза.

– Хочется, – невозмутимо ответил Конан. – Честно скажу, таких как ты, я вообще не встречал, а попадалось много разных… интересных людей. И нелюдей.

После последних слов киммерийца Мораддин отвел взгляд.

– Ты гном?

Мораддин помолчал, потом тяжело вздохнул и еле слышно проговорил:

– Ну, хорошо. Я расскажу, кто я такой. Надеюсь, у тебя хватит ума держать язык за зубами.

– Можешь не беспокоиться. Не в моих привычках трепаться на каждом углу о чужих тайнах.

Мораддин повернул кресло так, чтобы сидеть лицом к слушателю, забрался на сидение с ногами, не удосужившись сбросить сапоги, и, огладив короткую бородку, заговорил по начало так тихо, что Конану пришлось напрягать слух.

– Я… не совсем гном. Мой отец принадлежал к этому народу.

– Ну, и дальше? – Конан заинтересованно взглянул на него и, поерзав на широком ложе устроился поудобнее, запихнув под голову несколько подушек. Мораддин, словно преодолевая самого себя, медленно продолжил рассказ, оказавшийся неожиданным для киммерийца:

– Около тридцати лет назад в предгорной бритунской деревне жила одинокая и нелюдимая девушка, рано потерявшая родителей. Звали ее Валона. Односельчане не любили ее, считая ведьмой – Валона унаследовала от матери знания о целебных травах, минералах, любовь ко всякой живности…

Возле ее дома, стоявшего у самого леса, жили дикие лесные звери, ничуть не боясь ее. Валона, закончив домашние дела, подолгу бродила по лесам, собирая травы и коренья, и иногда осмеливалась даже подниматься на склоны гор, за которыми лежала Гиперборея.

И вот однажды, возвращаясь после долгой прогулки в горах с ворохом целебных трав в переднике, Валона услышала отдаленный звук рога и лай собак. Она подумала, что благородные дворяне охотятся на оленя. Испугавшись, бедная девушка поспешила спрятаться в одной пещерке, где обычно ночевала, если уходила из дома на несколько дней. Она сидела и разбирала свои травки, как вдруг услышала шорох и хриплые стоны. Осторожно выглянув наружу, Валона увидела, как по камням, спотыкаясь и припадая на ногу, бежал человек очень невысокого роста, с длинной всклокоченной бородой и кудрявыми волосами до плеч. Он заметил ее, остановился, ошалело оглянулся и прохрипел:

– Помоги!..

Он припал на колени, подполз к пещере и рухнул ничком. Совсем рядом послышался надрывный лай собак, конский топот и крики охотников. Не долго думая, девушка втащила незнакомца внутрь пещеры, выхватила из пучка трав какой-то пахучий корешок, быстро изломала его и разбросала куски у входа в пещеру. Забившись в дальний угол, Валона, замирая от ужаса, слышала, как заскулили и зафыркали собаки, отпугнутые запахом корешка, всадники, потоптавшись у подножия скалы и, видимо, не рассмотрев вход в пещеру, поскакали прочь. Долго еще девушка сидела неподвижно, прижимая к себе голову раненого, и не осмеливалась выглянуть наружу. Из оцепенения ее вывел слабый голос незнакомца.

– Спасибо тебе, дитя. Ты спасла меня от позорной смерти. Чем я могу отблагодарить тебя?

– Правдивыми речами, – отвечала Валона. – Кто ты и почему за тобой охотились благородные нобили?

– Я все расскажу тебе, только дай мне воды и помоги перевязать рану, – он протянул руку к бедру, и Валона, тихо вскрикнув, увидела глубокую рваную рану, нанесенную зубами огромной собаки, с которыми нобили охотились на крупную дичь. Девушка подхватила глиняный кувшин (в пещере у нее было немного кухонной утвари) и побежала к роднику, пробивавшемуся из скалы неподалеку.

Когда незнакомец был напоен, и рана его была смазана целебным бальзамом, а Валона, устроившись возле костерка, на котором побулькивал в горшочке травяной отвар, молча ждала, низкорослый человек заговорил:

– Ты спрашивала, кто я? Ты не испугаешься, если я скажу правду?

– Нет, – кротко ответила Валона, глядя в костер.

– Я – гном. И гнались за мной ради потехи… – голос незнакомца дрогнул, Валона подняла глаза и, встретив взгляд голубых глаз гнома, быстро опустила ресницы.

– Как зовут тебя, спасительница? – с улыбкой спросил он, видя ее непонятное смущение.

– Валона. А твое имя?

– Меня прозывают Гроином, сыном Фарина.

Отвар был готов, Валона сняла горшочек с огня и, налив в кружку, подошла к гному. Он принял из ее рук целебное варево и, понюхав его, удивленно посмотрел на девушку.

– Что-то не так? – испуганно прошептала она.

– Ты откуда знаешь тайные рецепты нашего племени? – в притворном гневе сдвинув брови, строго спросил Гроин.

– От матери… – чуть слышно проговорила девушка.

Гроин неожиданно рассмеялся и, выпив до дна, откинулся на ложе.

– Ну, рассказывай, кто была твоя мать? Да не бойся ты, глупенькая!

Валона тоже робко засмеялась и ее страх перед чужаком из племени, о котором она слышала мало чего хорошего, рассеялся, как дым. Она принялась рассказывать про себя, доверяя свою трудную, печальную жизнь внимательному слушателю, который не пытался перебить ее или посмеяться, как делали это те немногие, кого она хотела считать своими друзьями. Опомнилась она, когда начало темнеть.

– Мне пора, – со вздохом сказала Валона. – Завтра я приду к тебе и принесу еды. Только… – она замялась, но, собравшись с духом, проговорила: – только не уходи никуда, пожалуйста. Охотники могут вернуться да и…

– Тебе понравилось со мной беседовать, – улыбнувшись, договорил за нее гном.

Девушка ничего не ответила и скрылась в сгущающихся сумерках.

В последующие дни Валона, невзирая на большое расстояние от деревни до пещеры, где укрылся Гроин, носила ему пищу и целебные снадобья. По счастью, ее умения хватило на то, чтобы рана не загноилась, да и сам гном, обнаружив в девушке послушную и смышленую ученицу, рассказал ей про некоторые лечебные травы, о которых мог знать только гном, и научил некоторым простым заклинаниям – останавливать кровь, заговаривать гнойники, снимать горячку. Гроин быстро выздоравливал, намного быстрее, чем любой человек, ибо известно, что подгорное племя славится своей крепостью и завидным здоровьем. Когда Гроин снова смог ходить, они вместе бродили в окрестностях пещеры, и Валона зачарованно слушала его рассказы о жизни под землей, о непередаваемой красоте драгоценных камней, о гордом перезвоне молотов в тайных подгорных кузнях, о том, как льется золотой расплав в витые формы… Каждый вечер он провожал девушку до границы леса и долго смотрел ей вслед, а она не в силах была оглянуться.

И, наконец, настал тот день, когда Гроин, взяв девушку за руки, осторожно попросил ее остаться, и она не смогла отказать ему… – Мораддин замолчал, глядя перед собой. Конан не стал торопить его и ждал, когда он продолжит свою историю, которая, не смотря на всю ее трогательность и необычность, начинала слегка надоедать ему, причем не столько сюжет, сколько манера изложения, не подходящая для безжалостного воина, каким видел его совсем недавно. Осушив залпом бокал вина, Мораддин снова заговорил:

– Наступила осень, лес точно занялся пожаром, и как-то, пасмурным дождливым днем, Гроин сказал Валоне, что собирается покинуть свое убежище. Тоска по пещерам предков стала невыносима, и он должен вернуться к своим. Девушка горько заплакала, ибо трепетно полюбила на удивление красивого для своего рода гнома…

Он ушел в родные горы и не вернулся… А через девять месяцев на свет появился мальчик. Валоне пришлось бежать в Туран, потому, что соплеменники неведомо как узнав о том, кто являлся отцом ребенка сожгли ее хижину и пригрозили смертью, ей и сыну. Уже в Туране Валона дала ребенку имя. Так родился Мораддин сын Гроина сына Фарина…

На прощание Гроин подарил Валоне несколько крупных алмазов дивной гномской огранки и женщина с маленьким ребенком на руках не бедствовала, поселившись на окраине Аграпура.

– Здорово! – покачал головой Конан, – Красиво поешь! А потом что было? Никогда бы не подумал, что Илдиз поставит начальником своей тайной гвардии… э-э… низкорожденного, да еще и полугнома.

Мораддин вздохнул и довольно коротко рассказал киммерийцу о своей судьбе после переезда его матери в Туран. Еще будучи ребенком Мораддин подружился со стариком кхитайцем, жившим по соседству. Старик был очень одинок. В чужой стране у него не было ни близких ни друзей и в жизни была лишь одна радость – посещения маленького Мораддина. Как оказалось, старика изгнали из его далекой страны за нечаянное убийство высокородного вельможи. Старец рассказывал Мораддину что на родине он был великим мастером боевого искусства джунг-фу и вовсе не хотел смерти владетельного князя из Камбуджи – все вышло случайно… А потом старик принялся обучать Мораддина всему, что знал и умел сам. В семнадцать лет воспитанник кхитайца записался в туранскую армию, где случайно, на одном из смотров, обратил на себя внимание тогдашнего начальника тайной гвардии царя. Видя невероятную ловкость и редкостное умение молодого и низкорослого воина обращаться с любым оружием капитан хэрда вначале просто перевел Мораддина в дворцовые стражи, а через год взял в свой отряд. Там то Мораддин научился всему остальному, и благодаря своим врожденным способностям за пятнадцать лет дослужился до чина капитана. О своем происхождении он никогда никому, понятно, не рассказывал.

Неожиданно рассказ Мораддина прервало появление двух красавиц – служанок с подносами, заставленными всевозможной снедью. Хорошо заученной походкой они прошествовали на середину комнаты и расставили прямо на ковре блюдо с рисом, тарелку с жареной бараниной, множество соусов, салатов, зелени, пряностей и прочих закусок, кувшины с вином и корзину с фруктами. Помедлив немного и убедившись, что дальнейших приказаний не будет, они со слегка разочарованным видом удалились.

Некоторое время Конан и Мораддин, усевшись на ковер, молча поглощали замечательно приготовленные бараньи ребрышки, обильно поливая их соусом. Летучая мышь высунулась из под плаща и уселась, скромно сложив крылышки, в ожидании подачки. Мораддин время от времени подавал ей кусочки мяса, и она аккуратно схватывала их крошечной пастью с мелкими зубками.

Насытившись, Конан лег на спину, положив скрещенные руки под голову, и спросил:

– Слушай, а где ты взял эту маленькую тварь?

– Да… – неопределенно махнул рукой Мораддин. – Отобрал у одного кандальника, Серого Пса. Слышал, наверно?

– Это которому ты голову к заднице приделал? – поинтересовался Конан.

– Значит, слышал. Этот мерзавец поймал зверюшку и хотел было сожрать. Да я не дал. Он ее покалечил немного, я вылечил, и с тех пор она от меня ни на шаг. Редкая очень мышка, белая…

– Забавная зверюшка, правда, мерзкая, – резюмировал Конан, глядя, как белая мышка чистит мордочку.

Мораддин молча пожал плечами, мол, у каждого свой вкус.

– А что это за жуткая история, после которой тебя выгнали из хэрда? Труп какой-то покалеченный… – снова спросил Конан.

– Да ну, – отмахнулся Мораддин. – Досужие россказни. Нет, труп, конечно, был, но мое участие в этом деле сильно преувеличено. Меня просто-напросто подставили, а я не был настолько хитер, чтобы вовремя разобраться в интриге, куда меня впутали завистники, желающие занять мое место. Не трудно представить себе ярость именитых, титулованных особ, когда на такое доходное место поставлен неизвестно откуда вылезший проходимец без роду, без племени, да еще на туранца толком не похожий… А с парнем, которого сначала убили, а уж потом труп изуродовали, мы и вправду не ладили. Он любил поддевать меня за мой рост, внешность, манеру говорить… Пару раз мы дрались на поединке, но я совсем не хотел его убивать, а только ранил оба раза, и тем самым выиграл. Но, безусловно, моя осторожность была объяснена как трусость. Да ну их, что старое ворошить.

– Да так, интересно… – сказал Конан. – А почему на рудники услали, а не снесли голову?

– Наверно, думали еще пригожусь когда-нибудь… Как наемный убийца, например.

– А ты бы согласился?

– Нет, – резко ответил Мораддин и добавил более ровным тоном: – Убийство, дорогой варвар, – это искусство, а я считаю, что подлинное искусство не покупается и не продается. Было бы противно лишать жизни человека, не причинившего мне лично никакого зла, за грязные деньги какого-то мерзавца, будь у того даже корона на голове. К тому же, мне нравилось там, на рудниках…

– Ну еще бы, – криво усмехнулся Конан. – Гномская кровь…

– Представь себе, – спокойно сказал Мораддин. – Не сомневаюсь, что сейчас ты спросишь, как я снюхался с джавидами.

– Точно! – обрадовался Конан. – А как ты догадался?

Оставив без ответа последнюю реплику киммерийца, Мораддин поднялся и устроился в кресле как прежде, с ногами в сапогах. Конан понял, что предстоит очередной долгий рассказ, и на всякий случай, чтобы не заснуть ненароком, сел, прислонившись к спинке кровати.

– Что ж, поведаю тебе и об этом. Тем более, история моего знакомства с джавидами напрямую относится к делу, из-за которого я сижу тут… с тобой.

Это случилось два года назад, почти сразу же, после того, как меня разжаловали, изгнали из Аграпура и сделали надсмотрщиком на копях. Ко мне в каморку привели пойманного в одном из заброшенных штреков джавида. Конечно, я тогда понятия об их существовании не имел, и только подивился, откуда мог взяться такой уродец. Изловившие его стражники сказали, что «эта тварь» кралась к кухне, видимо, желая разжиться чем-нибудь съедобным. Я джавида даже за тварь разумную поначалу не принял, решил, что это какая-нибудь подземная зверюшка. Велел стражникам уйти и оставить существо у меня – сам разберусь. Чуть было не стал кормить его из мисочки… – Мораддин усмехнулся, а Конан так и прыснул со смеху, представив «почтенного» Ниорга, стоящего на карачках перед плошкой с кашкой.

– Каково же было мое удивление, – продолжил Мораддин, вежливо подождав, пока Конан закончит смеяться, – когда «зверюшка» заговорила на туранском наречии, правда, достаточно неразборчиво! Я понял, что имею дело с существом из некоего неизвестного племени. Было в джавиде кое-то от гнома – рост, борода, сильный торс, но это был гном из страшного детского сна. Уродливая голова с ослиными ушами, огромным вислым носом, слюнявыми губищами, весь покрыт жестким рыжеватым волосом… ну, ты знаешь.

– Да уж… – подтвердил Конан. – Знаю.

– Так вот. После того, как я угостил его вином и с изумлением отметил, что он прекрасно разбирается в благородных напитках мы с джавидом разговорились. В какой-то момент карлик вдруг отставил свой кубок, уставился на меня своими маленькими жгучими глазками и сказал слова, которых я никак не ожидал от подземного нелюдя:

– Ты гном!

Я был настолько обескуражен этим утверждением, что не сразу нашел достойный ответ. А джавид заговорил опять:

– Я знаю, ты гном или полугном. Это видно, особенно мне.

Конан не утерпел и, прервав повествование бывшего своего надсмотрщика, вставил:

– Да и я это приметил, еще на рудниках. Знался я одно время с гномами…

Мораддин встал, отхлебнув вина прямо из кувшина, взял из вазы яблоко и надкусил. Конан последовал его примеру, залпом осушив свою чашу.

– Думаю, потом вы поведали друг другу свои трогательные истории и расстались лучшими друзьями, – сказал Конан, вытерев губы тыльной стороной ладони. Ровный голос Мораддина, обильная еда и изрядное количество вина привели его в полусонное состояние, и не желая обидеть рассказчика, всхрапнув нечаянно на самом интересном месте, он решил приблизить конец истории.

– Да, и на этот раз ты угадал, милейший варвар. Именно так все и вышло. Остается лишь добавить, что первым джавидом, которого мне довелось видеть, был никто иной, как Ниорг, небезызвестный тебе.

– Более чем… – вставил Конан.

– Я изучал жизнь и обычаи джавидов, а именно – гномов, помогал им, чем мог, а карлики, в свою очередь, кое-чему меня научили.

– Этим твоим фокусам, вроде того, которым ты отослал лошадей обратно к гвардейцам? – спросил Конан.

– В том числе, – уклончиво ответил Мораддин. – Главное во всей истории то, что я поклялся любой ценой достать джавидам их сокровище – Нейглам, и вернуть им первоначальный облик. Это мой долг – долг крови!

Мораддин допил очередной кувшин и со стуком поставил его на столик.

– Так вот оно что… – пробормотал себе под нос Конан. – Старый Ниорг знал, что делал, когда шамкал мне про свою тяжкую жизнь. Он таки добился своего. Про кувшинчик я знал раньше, и раздобыть хотел сначала для себя… Сет меня подери, а теперь я притащу этот горшок именно джавидам, и никому больше, потому что… Тьфу! Я всегда думал, что вы, гномы, хитры, как лисы… Но от исполнения моего желания все равно не отвертитесь!

– Никто и не возражает! – улыбнулся Мораддин. – Видишь, как все замечательно складывается. Хочешь еще посмеяться?

– Ну? – настороженно посмотрел на него Конан.

– Очень забавная история. Догадайся, кто отвалил мне мешок золота за то, чтобы я выпустил тебя с рудников?

Конан лениво зевнул и ничего не выражающим голосом спросил:

– Дагарнус?..

– Умница, сообразительный мальчик. Между прочим, его деньги позволили мне покинуть рудники и оставить опостылевшую должность.

– Да знаю я, Стейна сказала. Кофийский посланник в этом доме частый и желанный гость. Рассказать тебе, какую сделку я заключил с короной Кофа? Ну, послушай.

Конан сжато, в нескольких фразах изложил Мораддину суть договора с Дагарнусом, а в доказательство предъявил принесенный только сегодня туго набитый мешок с золотом. Семьдесят пять тысяч, империал к империалу…

– И, между прочим, мэтр посланник заявится утром за Нейгламом. Смешно, правда? – закончил киммериец. – Что прикажешь ему сказать?

Мораддин пригладил волосы, потеребил бородку и взглянул на Конана серыми глазами, которые так и лучились честностью да благородством. Варвар едва не сплюнул прямо на ковер, представляя, какой совет сейчас будет дан. Он не ошибся.

– Я думаю, надо вернуть деньги и объяснить, что кофиец… м-м… опоздал. И ты ничего не теряешь. Нейглам сможет дать тебе столько золота, сколько…

– Какое, к Нергалу, золото?!! – сорвавшись, заорал Конан. – Откуда я знаю, добудем мы ваш горшок или нет?! А это – настоящие, тяжелые деньги, сделанные, как видишь, из золота! Покажите мне того придурка, который откажется от семи с половиной десятков тысяч, ради каких-то там желаний! Короче, ни хрена я ему не отдам, а если получится, сдеру и вторую половину! Ничего, эта скотина Страбонус не обеднеет!

Конан схватил пустой кувшин и, подавив порыв запустить его в голову Мораддину, швырнул фарфоровый сосуд в противоположную стену. Черепки разлетелись, и несколько из них задели полугнома.

– Как знаешь, – спокойно сказал Мораддин, стряхивая с одежды осколки. – Ну зачем же так переживать?

– Без тебя разберусь! – рявкнул Конан, понемногу остывая. – А сейчас остается один насущный вопросец – где Нейглам?

– Ну-у… – замялся Мораддин. – Поверь, мне тоже интересно, кому понадобился сосуд, и кто были те удальцы, перебившие всю охрану Радбуша и порешившие заодно его самого.

Конан тупо посмотрел на разбросанные по ковру черепки и почему-то подумал, что Стейна не простит ему разбитого кувшина, так же, как и разрубленной подушки, испоганенных ковров и мебели… Бедная женщина, она-то тут причем? Зачем было втягивать ее в дурацкую путаницу с кувшином гномов?.. А Мораддин, тем временем, пустился в рассуждения.

– Это не могут быть люди Дагарнуса – он преспокойно дожидается, когда ты поднесешь ему Нейглам на золотом блюде. Безусловно, налетчики не принадлежат к людям, обремененным властью – после эмира, Радбуш был вторым человеком в городе, и Хайберди-Шаху его смерть не выгодна. Само собой, убийц не мог послать Ниорг, благо, ни один человек, кроме нас двоих… хм… вернее, полутора, с джавидами связываться не станет, а попросту прибьет при первой же встрече. Если сможет, правда.

– Кхитайцы… – наморщил лоб киммериец, вспомнив рассказ старого евнуха. – При чем тут кхитайцы?

Мораддин помолчал, глядя на Конана так, как обычно смотрят на туповатых и нерадивых детей, а потом спросил:

– Слушай, варвар, а ты-то откуда знаешь про Нейглам? Дагарнус, конечно, рассказал? Хотя сомневаюсь, что хитрый кофиец мог ни с того, ни с сего первому встречному наемнику доверить настолько важную тайну.

– Да я… водички попить хотел… – Конан запнулся и, наконец, решительно плюнув на свои маленькие секреты, поведал о том, с чего все началось – о равахе, зуагирах, похищении Мирдани и предательстве начальника стражи крепости Баргэми, впустившего джавидов в покои шейха…

– … Вот тогда Самил мне и сказал, что джавиды похитили дочь Джагула, чтобы получить от Турлей-Хана некий кувшин стигийского золота. Я подумал, что он стоит кучу денег и решил добыть его себе.

– Значит, Дагарнус еще раньше говорил о Нейгламе шейху аль-Баргэми? – полугном настороженно прищурился, выпрямившись в кресле.

– Ну да, – протянул Конан. – А что такое?

– Идиот! – по-отечески ласково сказал Мораддин. – Дубина! У тебя голова или латная перчатка вместо нее?

– Да в чем дело? – оторопел киммериец, совершенно привыкший к вежливым манерам бывшего капитана хэрда и не ожидавший от него столь откровенного хамства.

– Бедный ты мой, – обреченно покачав головой, проговорил тот. – А подумать о том, что шейхи аль-Баргэми – и старший, и младший прекрасно знают о сосуде и его свойствах, ты мог? Головушка не работала? Ну, да, ты же у нас все больше ручками да мечом машешь… варвар…

– Ну варвар, ну глупый… – начиная раздражаться, прогудел киммериец. – Так объясни, если рассудительный такой. А только и знает, что… выражаться…

– Ладно, слушай, – медленно, с расстановкой начал Мораддин. – У меня складывается впечатление, что именно твои приятели зуагиры перебили пол-Султанапура, в том числе Турлей-Хана и Радбуша. И именно они уволокли с собой девку, которую ты искал – без тебя справились.

– Как без меня? – Конан, вытаращив глаза, смотрел на Мораддина, смысл слов которого едва начал доходить до северянина. – Я же Мирдани выследил, у Турлей-Хана отбил, к Стейне устроил! Только Радбуш помешал!

– Этого, кроме тебя и Мирдани, никто не знает. А сегодня мы ясно видели, как ее братец расправился с обидчиком пятитысячником – очень, скажу прямо, грамотно. Потом он отомстил и магу, забрав сестру из его дома, а заодно прихватив и Нейглам.

– Но при чем тут кхитайцы?! – простонал варвар.

– Наемники, – пожал плечами Мораддин. – Сплошь и рядом встречаются, а один даже передо мной сидит…

Конан вскочил и, выкрикивая невнятные ругательства, относящиеся к зуагирам, гномам и самому себе, заходил по комнате как разъяренный горный лев, пиная подушки, опрокидывая вазы, ударяя кулаком по креслам. Так опростоволоситься! И это его, Конана-варвара, опытного воина, вора, бандита, наемника, пирата и прочее, прочее, прочее, изящно обвели вокруг пальца дикие кочевники, не видевшие в своей жизни ничего, кроме песка, верблюжьего помета на нем и всяких там равахов-джавидов!

– Да старею я, что ли? – недоумевал Конан, обращаясь к самому себе. – Почти три десятка лет на свете прожил, где и кем только не был, и вот дожил…

Он сел в кресло напротив Мораддина и обхватил голову руками, никак не отреагировав на насмешливые слова полугнома, наблюдавшего за самобичеванием северянина с некоторым удовольствием:

– Золото глаза затмило, вот в чем причина. Сколько тебе Джафир заплатил? А Дагарнус? А обещали сколько? А кувшин зачем тебе понадобился? Так-то, милейший мой варвар.

– Поубиваю!.. – прорычал киммериец, поднимаясь и сжимая кулаки. – Ну, скоты! Они у меня попляшут! А Джафиру шею сломаю лично, и меч пачкать не буду…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Мораддин смотрел на киммерийца безмятежными серыми глазами и молчал. Конан продолжал изрыгать невнятные проклятия на родном наречии, поминая родословную Джафира, его родственников, дальних и близких. Досталось и песчаному раваху, который впутал его в эту дурацкую историю – и отчего гнусному червяку не сиделось в своей вонючей дыре в день, когда старому ишаку Джагулу приспичило возвращаться из Султанапура в свой занюханый оазис? При этом варвар расхаживал по комнате, очень походя со стороны на горного льва, которому нечаянно придавили лапу колесом повозки или воткнули под хвост стрелу, смазанную горчицей. Закончилось это несколько неожиданно: яростно вскрикнув, он подпрыгнул и с руганью повалился на ковер.

– Какой болван рассыпал тут битое стекло?!

– Конан Киммерийский, – мирно ответил Мораддин, указывая взглядом на черепки, разбросанные по полу возле стены. – Ты же кинул кувшин в стену.

Конан, ухватив себя за лодыжку, вывернул стопу и осторожно вытащил впившийся в пятку осколок. Боль немного охладила его злобу, и, справившись с кусочком фарфора, он вздохнул, капнул на ранку вином и посмотрел на Мораддина, восседавшего в кресле с несчастным видом человека, только что наблюдавшего помешательство родного брата.

– Ну, и что теперь делать будем? – хмуро буркнул Конан. – Придется в оазис Баргэми ехать.

– Что ж, поедем, – пожал плечами Мораддин. – Кстати, когда должен прийти Дагарнус?

– Утром. Ждать его у меня нет никакого желания.

– А деньги? – хитро улыбнулся полугном.

– Пошел ты… Не сомневаюсь, что скупердяй-кофиец потребует обратно задаток. Исчезнем отсюда под утро и сразу рванем в пустыню.

Мораддин, подперев подбородок кулаком и сгорбившись, помолчал, раздумывая, а затем снова глянул на киммерийца.

– А если я ошибся? – вдруг произнес он. – Представь, что будет, когда мы заявимся в крепость шейха аль-Баргэми, учиним там погром, наподобие устроенного неизвестными кхитайцами во дворце мага и, в конце концов, выяснится, что Джафир ни в чем не виноват, кхитайцев нанял какой-нибудь таинственный воздыхатель Мирдани, которого она и ждала, кувшин же вообще упер некто третий, о ком мы и не подозреваем.

– Умный ты слишком, – медленно сказал Конан. – Тяжело, наверно, таким быть? Я так теперь уверен…

– В чем? – ласково переспросил Мораддин.

– Это дело рук Джафира! И точка! – уверенно заявил Конан, рубанув ладонью воздух. – А твои сомнения оставь при себе. Ошибемся – исправим.

– Ты умеешь чинить проломленные головы? – поинтересовался Мораддин.

– К Нергалу головы! – рявкнул киммериец. – Но если ублюдок Джафир и впрямь заварил всю эту кашу, я ему… я его… на кусочки разрежу и съесть заставлю!

– Сильно сказано! – одобрил полугном, старательно скрывая иронию. – Давай-ка выспимся перед долгой дорогой. Не знаю, как ты, а я очень устал…

– За Стейной посылать? – вяло усмехнулся Конан. – Или будешь отдыхать один?

– Пожалуй, один… Госпожа Стейна не в моем вкусе: размеры не гномские… – с этими словами Мораддин поднялся и направился к одной из двух боковых дверей, ведущих в отдельные спальни. Внезапно он остановился и прислушался.

– Что это?

Топот копыт донесся из слухового окна, и резко оборвался. Почти сразу же с улицы послышались приглушенные вскрики и несколько раз хлопнула парадная дверь «Врат Ста Удовольствий».

– Облава? – предположил Конан, вскакивая и хватая меч. Шум переместился от входа в заведение к лестнице, и раздались крики девочек, развлекавших богатых гостей в главном зале дома. Конан и Мораддин замерли, прислушиваясь и соображая, что придется делать, когда стража начнет проверять комнаты в поисках возможно скрывающихся здесь злодеев. Но почти сразу выяснилось, что городская стража Султанапура тут ни при чем – от мощного пинка распахнулась дверь и в комнату вихрем влетела насмерть перепуганная Стейна.

– Бандиты! – выпалила она, – Конан, там какие-то кхитайцы!.. Тебя ищут!

– Кхитайцы? – широко раскрыл глаза Мораддин и, подняв указательный палец, повернулся к киммерийцу, – Похоже, из города уезжать не придется. Пойдем, разберемся…

Только сейчас Конан рассмотрел, что плечо у Стейны поцарапано, распущенные волосы спутаны, халат местами разорван, а лицо искажено гримасой неподдельного ужаса. Надо думать, неизвестные не стали церемониться как с гостями, так и с хозяевами дома, одержимые желанием любой ценой достичь своей цели. Неужели ею опять был Конан?

Снизу донесся звон стали и приглушенные крики – очевидно, отдыхавшие во «Вратах» офицеры гвардии Илдиза взялись за оружие.

– Сиди здесь и не высовывайся! – гаркнул Конан, отталкивая Стейну от двери вглубь комнаты. Он схватился за дверную ручку, но Мораддин неожиданно отстранил его и со словами: «Действуем, как раньше! Спину мне прикрывай!» выскочил в коридор.

Осторожно выглянув из-за угла, Мораддин некоторое время оценивающим взглядом изучал происходившую в зале для посетителей свалку: визжащие девицы забились в стенные ниши, часть музыкантов была перебита, остальные, побросав инструменты, разбежались; несколько военных из числа гостей еще продолжали рубиться с низкорослыми бандитами. Кто-то завопил высоким срывающимся голосом:

– Всем искать северного варвара! Длинный и черноволосый!

Кричал туранец – это было заметно по одежде, но рассмотреть лицо было невозможно, до самых глаз оно было прикрыто незавернутым концом белого тюрбана. Он стоял у самых дверей, держа саблю обнаженной, но в схватке участия не принимал, видимо, надеясь на умение и быстроту наемников и не желая рисковать жизнью. Те, без труда справившись с последними двумя офицерами, тут же рванулись к лестнице. Четверо кхитайцев оставались внизу, еще двое вломились в дверь, ведущую на кухню, и от туда тотчас же донеслись крики, звон посуды, грохот падающих котлов и шипение разлившейся по раскаленным плитам жидкости.

Мораддин встретил троих наемников на лестничной площадке, выступив из темноты коридора настолько неожиданно, что кхитайцы остановились, отпрянув назад.

– Вы, случайно, не меня ищете? – осведомился полугном, прислонясь к стене и поигрывая кинжалом.

– Прочь с дороги, коротышка! – прошипел один из кхитайцев, выставляя перед собой катану.

– Значит, не меня, – вздохнул Мораддин. – А жаль… Конан, это к тебе. Встречай!

Киммериец показался из коридора, растянул рот в улыбке и, широко разведя руки, радостно воскликнул:

– Ребята! Я так хотел познакомиться с удальцами из славного Кхитая!

– Вот он! – взвизгнул наемник, и все трое, занося катаны, забыв про Мораддина, ринулись к киммерийцу. Презрев все правила боя и кодекс чести воина, Мораддин со вздохом вытянул ногу, и кхитайцы, запнувшись, повалились друг на друга.

– Подножка, – печально заметил Мораддин, как бы невзначай протыкая одного наемника кинжалом. – Обыкновенная, подлая подножка…

Отбросив тело мертвого товарища, двое кхитайцев, кувырнувшись, оказались на ногах, и Конану оставалось лишь подивиться их выучке и быстроте. Меч киммерийца с трудом парировал удары оружия наемников, отведя лезвия катан в стену, и сразу же варвару достался чувствительный удар по бедру – наемник, полагая, что противник рассчитывает исключительно на меч, и мало знаком с техникой боя без оружия, решил обезвредить Конана ударом ноги в пах, но промахнулся и эта ошибка обошлась ему дорого – киммериец мигом перехватил кхитайца свободной рукой за лодыжку, дернул, и пока Мораддин расправлялся с последним из троих, прикончил.

Белая летучая мышь во время короткой схватки сидела в капюшоне своего хозяина и сердито верещала, словно подзадоривая его. Наружу выбираться зверек не желал – то ли боялся, то ли берег силы на случай, когда понадобится его незаменимая помощь.

– Я думал, они способны на большее… – заметил потомок гномов, озабоченно глядя на кинувшихся к лестнице кхитайцев, которые спешили разделаться с двумя негодяями, только что зарубившими их сотоварищей.

– Того нужно взять живым! – быстро сказал Конан, указывая взглядом на туранца командовавшего наемниками. – Сможем?..

Мораддин, ничего не отвечая, нагнулся, подобрал оружие убитых и, шагнув к лестнице, застыл на верхней ступеньке сжимая в каждой руке по прямому длинному клинку. До киммерийца донеслись лишь несколько его слов, сказанных полушепотом:

– Поучить их настоящему джунг-фу, что ли?..

Конан никогда не верил в существование непобедимых людей и уж точно не считал таковым себя – всегда найдется кто-нибудь, лучше тебя владеющий мечом, кинжалом, копьем или другим оружием. Но после того, как варвар со стороны понаблюдал за работой Мораддина, он засомневался в своем убеждении, и еще раз подумал, что этого жуткого, загадочного полугнома лучше иметь в числе друзей, а не врагов. Можно и должно уважать воина, который запросто, без видимого напряжения, незаметным глазу движением клинка отбивает летящие в голову метательные звезды, исхитрившись при этом проткнуть самого нахального наемника, подбежавшего на расстояние достаточное, чтобы острие второй катаны задело его незащищенное горло и, заодно, ударом ноги в грудь отшвырнуть окровавленное тело, которое, подобно тяжеленному мешку с песком, сбило с ног рвавшихся наверх бандитов.

Конан даже смутился немного, сочтя, что оставлять товарища одного в бою нехорошо, но когда варвар с решительным видом шагнул к Мораддину, намереваясь помочь ему разделаться со снова атаковавшими кхитайцами, то услышал предостерегающий возглас:

– Оставь, пожалуйста! Я сам…

– Ну, давай сам, – буркнул Конан, отскакивая и на всякий случай выставляя меч перед собой – как-никак неизвестные пришли именно за его жизнью, а не за какой другой… Только зачем убийце Турлей-Хана и Радбуша теперь потребовалась жизнь киммерийца? Варвар-то чем ему насолил?..

Ни один нападавший так и не смог прорваться к киммерийцу – Мораддин, не сдвинувшись со своей позиции и на ладонь, виртуозно управился со всеми до единого кхитайцами, показав немыслимый уровень владения оружием и собственным телом. Катаны, как привиделось Конану, попросту растворились в воздухе перед Мораддином, только резкий свист рассекавшей воздух стали напоминал о том, что оружие все еще находится в руках бывшего капитана тайной гвардии. Работали только кисти, необыкновенно подвижные и ловкие, да иногда Мораддин всем телом подавался чуть вперед, моментально возвращаясь в исходное положение, и тогда же очередной наемник падал на ступени мертвым… Когда двое кхитайцев, обшаривавших кухню и помещения для прислуги, примчались на крик по-прежнему стоявшего у выхода хозяина, полугном отправил в царство теней последнего противостоявшего ему наемника, который даже не смог коснуться своим клинком лезвий катан Мораддина. Тот, едва глянув в сторону кухонной двери, вдруг низко хакнул, резко выбросил вперед правую руку, и вращающаяся катана отправилась в полет через весь зал, а мгновением позже голова одного из наемников покатилась по полу…

«Стейна убьет за ковры… – подумал киммериец. – А последнего я сам свалю, а то как-то… перед Мораддином неудобно…»

Конан, перепрыгивая через две ступеньки, побежал вниз, но вдруг позади послышался режущий уши тонкий свист, и мимо киммерийца пролетела шуршащая белая тень.

– Назад! – скомандовал Мораддин, но зверек и не подумал слушаться. Пока Конан спускался, летучая мышь подлетела к наемнику и вцепилась ему в лицо, покрыв крыльями голову и вонзив когти в глаза. Кхитаец завизжал от дикой боли, упал навзничь и, пытаясь оторвать от себя неведомую тварь, стал кататься из стороны в сторону. Когда мышь, наконец, отпустила его и взлетела, Конан, напряженно сглотнув, увидел залитое кровью и какой-то белесой слизью лицо кхитайца, который продолжал биться на полу и вопить от нестерпимой боли.

– Вот так мышка… – проговорил Конан, провожая взглядом зверька, который, покружив над поверженным врагом, с победным посвистом вернулся к хозяину и забрался в капюшон.

– Смотри! – Мораддин вскинул руку, указывая на что-то, позади киммерийца. Тот, резко оглянувшись, поднялся на несколько ступенек вверх. Дверь кухни растворилась настежь, оттуда повалил густой дым, и из охваченного огнем помещения высыпала перепуганная всем произошедшим прислуга. Первым выскочил повар, одежда на спине горела и дымилась. С истошным криком он опрокинулся навзничь, пытаясь загасить огонь.

– Пожар! Пожар! Горим! – отовсюду доносились испуганные крики, метались люди с кувшинами, ведрами, но затушить огонь, бушевавший в кухне, где было предостаточно масла, жира и вина, не представлялось уже возможным. Девицы визжа, толкаясь, оттаскивая друг друга за одежду и волосы, кинулись вверх по лестнице, едва не сбив киммерийца с ног.

– Дуры, куда лезете?! Бегите из дома! – послышался голос Мораддина, тщетно пытавшегося остановить обезумевших от ужаса женщин.

– Стейна! – вскрикнул Конан и бросился наверх.

– Ты это куда? – Мораддин преградил ему дорогу, но киммериец грубо отпихнул его и побежал к комнате Стейны, бесцеремонно расталкивая девиц, которые, похватав самое необходимое – подарки любовников, белье, какие-то безделушки и прочий хлам, прорывались к лестнице.

Дверь комнаты Стейны сотрясалась от ударов изнутри.

– Отойди! – крикнул Конан и изо всех сил саданул по двери кулаком. Доска, в которую был врезан замок, треснула, и, ударив еще раз, варвар оказался внутри.

– Что там такое? У меня заклинило замок, я никак не могла выйти! – Стейна испуганно оглядывала Конана, коридор, бегущих девиц. Потянув носом, она тихо проговорила: – Пожар? Дом горит?

– Да, да, пожар, – торопливо сказал Конан, загораживая от нее проход. – Быстро одевайся и бежим отсюда.

Стейна точно не слышала или не понимала его слова. Безумным взглядом она смотрела в коридор, повторяя:

– Мой дом горит… все горит… все пропало… Ковры…

– Я куплю тебе новые! Да очнись же! – Конан тряхнул ее за плечи, потом стянул с себя плащ, закутал в него подругу и, ухватив за руку, потащил за собой. Словно во сне, Стейна плелась за варваром, но вдруг остановилась и посмотрела назад.

– Золото! Там все твое золото!

– К Нергалу золото! – рявкнул неожиданно возникший перед ними Мораддин. – Зал горит, лестница уже занялась. Мы не успеем, если будем трястись над каждой золотой монетой!

– Вперед! – крикнул Конан и, не слушая больше причитаний Стейны, они с Мораддином взяли хозяйку за руки и как могли быстро побежали вниз.

Горели, сухо потрескивая, перила, из-под ступеней пробивались белые струйки дыма, зал потонул в удушливом, чадящем дыму, валившему из кухни.

– Мы не сможем пройти! – перекрывая гул огня, грохот падающих балок и крики, прокричал Конан.

– Сможем! – коротко ответил Мораддин и потянул Стейну за собой, прямо в жаркий черный хаос. Конан, тихо взвыв, набрал в легкие побольше воздуха и нырнул за полугномом. Те несколько мгновений, покуда они пробирались к дверям, показались киммерийцу вечностью. Он уже думал, что так начинается путь к Серым Равнинам – удушливый чад, сквозь который не пробивается ни единый луч света, нестерпимый жар, обжигающий лицо, заставляющий кровь закипать и, пузырясь, выступать на коже; человеческие тела под ногами – стонущие, бьющиеся, неподвижные, ужасающе мягкие и податливые; рядом, совсем близко, ревет пламя, прорываясь сквозь дым рыжими языками; что-то с грохотом рушится и вот-вот заденет, сметет, раздавит…

Конан почувствовал, что стиснувшую запястье Стейны руку тянет вниз, – несчастная женщина потеряла сознание или задохнулась, но киммериец не отпускал ее и упорно тащил тяжелое тело…

Когда они выбрались наружу, Конан с трудом заставил себя вдохнуть всей грудью свежий воздух. Понемногу приходя в себя, убеждаясь, что все позади, киммериец обнаружил, что вокруг горящего дому собралась изрядная толпа, но среди них нет ни наемников-кхитайцев, ни командовавшего ими туранца. Зато набежало множество стражников и военных из многочисленных патрулей, которые, точно досужие зеваки, глазели на пожар, не замечая Конана. Киммериец и сам не мог оторвать глаз от языков пламени, лизавших окна нижних этажей и подбиравшихся уже к верхним. Кто-то дернул его за руку.

– Отпусти Стейну, надо положить ее и привести в чувство, – Мораддин все это время пытался освободить руку хозяйки «Врат» от железной хватки варвара. Тот машинально разжал пальцы и посмотрел на покрытое копотью, покрасневшее от жара лицо Стейны.

– Что с ней? – хрипло спросил Конан, с трудом разлепив запекшиеся губы.

– Обморок. Надеюсь, скоро очнется… – буркнул Мораддин, шаря у себя за пазухой. Он вытащил небольшой пузырек, присел над Стейной и поднес бутылочку к ее носу. Женщина шумно вздохнула, поморщилась и слабо отстранила руку полугнома. Наконец, она открыла глаза, непонимающе оглядела толпу, Мораддина, Конана, осматривавшего свои руки, покрытые ожогами и волдырями, затем перевела взгляд на огненный столб, поднимавшийся на том месте, где еще на закате стояли «Врата Ста Удовольствий», и отпустила парочку заковыристых фраз. Мораддин фыркнул, протянул ей руку, помогая встать и предусмотрительно отошел на пару шагов.

– Где начальник стражи квартала? – неожиданно вскричала Стейна, убедив и Конана, и Мораддина, что здоровье ее ничуть не пострадало. – Подайте мне этого ублюдка!

– Берегись! – Конан схватил ее в охапку и оттащил к стене противоположного здания, куда колыхнулась вся толпа, спасаясь от горящих, обугленных досок, которые падали с проседающего дома. Пожар охватил «Врата» от фундамента до крыши, обрушившейся внутрь, погребя под собой тех, кто не успел выскочить наружу. Огонь грозил перекинуться на соседние здания, но, по счастью, «Врата» были отделены от них узенькими переулочками, и языки пламени не могли дотянуться до крыш и карнизов, которые предусмотрительные хозяева уже поливали водой.

– Квартального! – надсаживаясь, орала Стейна. – Я ему, суке!.. Развел полный город бандитов! Кто возместит мне убытки?!

– А мне? Таки кто мне возместит, или несчастному пожилому человеку суждено умереть в нищете?

Конан с удивлением увидел рядом с собой старого знакомого – почтенного шемита, комкавшего в руках шляпу с выражением мировой скорби на морщинистом лице.

– Я не хочу в такое верить, но это вы, юноша, которому необходимо сходить к лекарю, устроили это безобразие? – старик явно узнал киммерийца и теперь взирал на него с подозрением.

– Не хочешь – не верь, – отрезал Конан, отворачиваясь.

– А бедную девицу вы оставили там, в огне, погибать вдали от родного дома, без папы и мамы у смертного одра? – шемит продолжал допрашивать Конана и даже ухватил его за край одежды.

– Слушай, отвали! – угрожающе сказал варвар. – Тебя еще тут не хватало.

– Хорошо, я уйду, – закивал шемит, выискивая кого-то взглядом. – Но образ гибнущей в огне девушки будет преследовать вас, молодой человек, до самой старости, если таковую даруют вам боги!

Шемит, (как, кстати и Конан) пристально следил за слугами, выводящими из уже начавшей дымиться конюшни всхрапывающих, встающих на дыбы лошадей.

– Клянусь мамой, это она! Моя лошадка, которую вы, юноша, так бесцеремонно отобрали! Или скажете, что нет?

Старик, воздев худые руки, бросился к белой лошади, некогда принадлежавшей почившему Турлей-Хану. Киммериец тоже узнал конягу, и ему в голову пришла удачная мысль.

– Эй, Мораддин! А лошади нам пригодятся! Только не говори мне про конокрадство!

– Какое конокрадство? – удивленно отозвался Мораддин. – Мы спасаем бедных животин из огня.

Оставив Стейну в одиночестве поносить на чем свет стоит квартального и всю городскую стражу, они подбежали к конюшне. Мораддин схватил под уздцы гнедого жеребца, с которым никак не мог справиться помощник конюха.

– Позволь-ка мне, – Мораддин отстранил слугу, погладил по взмыленной шее приседающего на задние ноги коня и проговорил в полголоса несколько слов, после чего лошадь перестала биться и спокойно дала увести себя в сторону.

В это же время Конан был поглощен препирательством со старым шемитом. Оба вцепились в узду испуганно храпящей лошади, причем, каждый, после очередной реплики, тянул повод на себя, отчего голова животного поворачивалась то к киммерийцу, то к старику, и со стороны казалось, будто кобыла вежливо и внимательно их слушает.

– Вы, юноша, отняли у меня лошадь обманом! Вы позволили себе издеваться над бедным, больным человеком, старше вас не меньше, чем в три раза, и не отказываете себе в этом варварском удовольствии и сейчас!

– Да неужели ты не соображаешь, старый осел, что я отдал тебе целое состояние за никчемную клячу! Она моя! И я беру ее обратно!

– Вы таки называете состоянием тот дырявый мешок с двумя ржавыми медяками, который швырнули мне, убегая от стражи? Да знаете ли вы, несчастный юноша, по которому плачет лекарь, сколько стоит поездка в Асгалун, что в Шеме, ну, вы знаете?.. А как дороги услуги тамошних лекарей? Да у вас терпения не хватит сосчитать!

– Плевал я на твоих лекарей! Отдай лошадь!

– А вот это таки зря! У меня есть один замечательный лекарь, он вас посмотрит, и тогда увидите…

– Эй, Конан! Ты нашел себе коня? – Мораддин прервал перепалку, растолкав собравшихся зрителей, которым уже наскучило глазеть на догорающие «Врата Ста Удовольствий».

– Нашел, только вот этот старый скупердяй вцепился в нее как клещ и не отдает!

– Молодой человек! – шемит обратился к Мораддину. – Вы, я вижу, приятель этого болезненного юноши? Если вы беспокоитесь о здоровье своего друга, то скажите ему, чтобы он побыстрее вернул мне лошадь и деньги, а потом я скажу вам адрес лекаря, это мой двоюродный племянник…

– Деньги? – взвыл Конан и, дернув повод на себя, замахнулся: – Ах, ты… Да я тебя…

– Я же говорил! – пискнул шемит, пригибаясь.

– Варвар, снова ты за свое! Опять деньги! – укоризненно покачал головой Мораддин. – Оставь старого доброго шемита в покое, отдай ему лошадь и возьми себе другую, – он дернул Конана за рукав и процедил сквозь зубы: – Идиот, тут полно солдат, а ты устроил… представление!

– Старый… добрый… – тяжело дыша от гнева, Конан швырнул повод в лицо старцу и добавил, погрозив ему обожженным кулаком: – Ну, старый хрыч, мы еще встретимся!

– Конечно, конечно! – шемит засуетился, наклоняясь и кряхтя, нашарил повод и, откинув с лица седые пряди, сказал Мораддину: – Молодой человек, позаботьтесь о вашем друге, у него таки очень плохо с головой! – И старикан, вздыхая, покашливая и сокрушенно причитая потянул кобылу за собой, в более безопасное место. Краем уха киммериец еще улавливал его печальные речи:

– Вчера отобрали лошадь, сегодня сожгли дом, завтра лишат последней корки хлеба и что прикажете делать?..

Конан круто развернулся и, увидев, как один из слуг уводит ту лошадь, которую ему дали в крепости Баргэми, набросился на него с такой яростью, что слуга, бросив поводья, поспешил удрать.

От здания дома терпимости остался один обугленный, дымящийся остов. Народ расходился, покачивая головами и обсуждая, кто же мог совершить поджог, и вообще, за что столько несчастий вдруг свалилось на славный Султанапур? Вокруг дымящихся обломков столпились девочки Стейны, прижимая к груди свои пожитки, они скорбно оглядывали чадящие развалины, что остались от дома, ставшего для многих из них роднее и ближе, чем родительский. Многие из них украдкой плакали, размазывая по лицу краску с ресниц. Среди них была и Стейна – она оставила попытки докричаться до квартального и разогнала попытавшихся оцепить здание стражников: «Нечего тут торчать, как… как… бездельники! Марш ловить разбойников!», причем те послушно разбежались по кварталу и рыскали сейчас где-то поблизости, прилежно ища поджигателей. Несчастная хозяйка бесстрашно ходила между обугленных досок, копаясь в пепле изогнутой туранской саблей, что-то извлекала оттуда, обжигаясь и дуя на пальцы, и прятала за пазуху.

Привязав лошадей, Конан и Мораддин пробрались к ней.

– Стейна… – тихо сказал Конан, мягко обняв ее за плечи. Она вскинула голову, задев киммерийца по лицу слегка обгоревшими прядями волос, и, дернув плечом, холодно сказала:

– Ты все еще тут? И этот гном с тобой? Убирайтесь к Нергалу! – она ткнула кулаком Конана в грудь и, увидев что-то среди вороха полусгоревших ковров, направилась в ту сторону, ловко перебираясь по горячим балкам.

– Она помешалась… – прошептал Конан, взглянув на Мораддина. Тот ничего не ответил и сказал Стейне вслед:

– Вы что-то ищете? Вам помочь?

– Пошли вон! – огрызнулась бывшая хозяйка «Врат», наклонилась и, обернув руки полами длинного плаща, извлекла крупный золотой слиток, обернутый приплавившейся почерневшей тканью. Высоко подняв его, она повернулась к Конану и Мораддину и простонала:

– Что я ищу? Ты спрашиваешь, что я ищу? Милый варвар, тебе ничего не напоминает этот кусочек золота, а, котик?

Конан опустил голову, а Мораддин вздохнул.

– Молчишь, голубчик? Сет тебя побери! Я, старая, больная женщина осталась на склоне лет без единого медяка! Все, что я с таким трудом нажила, в один миг превратилось в пепел, и все по твоей милости, мерзавец! Да знаешь ли ты, каких скотов мне приходилось ублажать, пока ты шлялся где-то, сколько ночей я не спала, как недоедала, складывая золотой к золотому, пока ты сладко жрал, крепко дрыхнул, валялся с девками по сеновалам?! Зачем ты приперся ко мне со своей дикаркой, своими кувшинами, гномами, джавидами и прочей дрянью?! Зачем, я спрашиваю, ты втянул меня в свои дурацкие приключения?! Зачем, проклятый… ненавижу…

Голос Стейны задрожал, она уронила золотой слиток и закрыла лицо руками, сотрясаясь от рыданий.

– Стейна, милая, не надо! – Конан пробрался к ней и обнял. – Я заработаю, я куплю тебе новый дом, я… Ну, перестань же!

Уткнувшись ему в плечо, Стейна бормотала какие-то ругательства, слабо била кулаком Конана в грудь. Киммериец, гладя ее по голове, обернулся на Мораддина, но тот развел руками: мол, женские слезы – это не по моей части, твоя подружка – ты ее и успокаивай.

– Стейна, детка! Ну, хочешь, я, когда отыщу кувшин, пожелаю, чтобы у тебя был новый дом, в два, нет, в три раза больше этого, хочешь?!

Женщина, перестав плакать, подняла залитое слезами, перепачканное сажей лицо, отстранила от себя киммерийца и молча подняла слиток.

– Катитесь вы со своим кувшином… – шмыгнув носом, глухо проговорила она. – Уроды… кругом!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Барханы меняли цвет с призрачно-серого, ночного, на бронзовый, а затем и алый. Багровым, словно налитым кипящим золотом диском тяжело выползало из вод моря Вилайет cолнце, купая в соленых волнах нижний свой край. Холодные утренние лучи светила – красноватые и неверные – превратили пустыню, охватившую стены Султанапура сыпучими валами мертвых песков, в застывший океан, будто наполненный темной кровью. На мгновение Конану почудилось, что вот сейчас неведомые боги снимут заклятие остановившее вечный бег его волн и горячие буруны с ревом захлестнут двоих всадников, закрутят, накроют кровавой пеной, утягивая к далекому дну, где нет живых и куда не проникает свет, только жаркая, пахнущая смертью, липкая пустота вокруг… Но вот солнце оторвалось от ползущей над Вилайетом дымки, начало стремительно наливаться жгучей белизной, превращая кровь в золотистый песок, и жутковатое видение исчезло бесследно. Туранская пустыня осталась лишь пустыней, безводной и почти необитаемой…

– Лихо ты длинного гвардейца уделал, – сказал Конан Мораддину, просто для того чтобы начать разговор. До смерти тоскливо было варвару после бессонной ночи и вчерашнего дня, стоившего жизни слишком многим, вольно или невольно ввязавшимся в историю с кувшином подземного народа.

– Как умел… – хмуро отозвался полугном, больше озабоченный тем, что ноги его не доставали низких стремян, а норовистый и злющий жеребец, не желая признавать нового хозяина то и дело строил всякие каверзы. Если б не магические, по мнению Конана, штучки, используемые Мораддином, то коротышка давно уже лежал бы на песке, а конь, почуяв свободу, носился по барханам, поднимая тучи пыли…

Киммериец, уяснив, что сейчас проще разговорить валявшийся неподалеку верблюжий череп, нежели своего спутника, сплюнул и в который уже раз проклял дорогу, выведшую его к каравану старого шейха Джагула. С той поры дня не прошло без всевозможных пакостей, ну а минувшую ночь и вообще стоит забыть раз и навсегда! Кхитайские наемники, пожар во «Вратах Ста Удовольствий» и в завершение – исчезновение Дагарнуса, а потом ошеломляющий, удивительно наглый и бесшабашный прорыв за городские ворота, которые, в связи с объявленным эмиром осадным положением, охранялись бдительнее сокровищницы царя Илдиза…

«Словом, прошедшие сутки в Султанапуре были насыщены событиями до предела, – про себя усмехнулся варвар. – И у придворных летописцев Хайберди-Шаха работы с утра прибавилось, а разговоров в городе хватит лет на пять, не меньше. Приятно знать что и я приложил к этому руку.»

…Конан с Мораддином, отдав безутешной Стейне все наличные деньги (старый шемит неожиданно пригласил погорелицу на временное жительство в свой дом), первым делом отправились на соседнюю улицу, к дому кофийского посланника. Киммериец заявил, что плевать ему на патрули, облавы и прочие развлечения эмира, взбешенного творящимися в городе безобразиями, и сейчас просто необходимо разжиться хотя бы пятью десятками золотых на дорогу, тем более, что нет ни припасов, ни воды, а без них в пустыню может сунуться только самоубийца. Мораддин не стал его отговаривать, понимая всю бесполезность споров с упрямым варваром, и разве что вполголоса пробурчал пару теплых слов в адрес злосчастного ложа, на котором одна варварская парочка, в припадке безумия, однажды зачала незадачливого искателя приключений именем Конан…

Переполох, вызванный пожаром во «Вратах» сыграл им на руку – зевак и любопытных в посольском квартале было множество (не каждую же ночь сгорает веселый дом для вельмож и придворных!) и патрули смотрели на поздних гуляк сквозь пальцы, позабыв строгий приказ – ночью задерживать каждого.

Оборвав шнурок звонка после излишне резкого рывка, Конан начал молотить в дверь кулаками, а затем и носками сапог, словно желая выместить на досках накопившуюся злость, а когда сонный привратник отворил, киммериец схватил перепуганного кофийца за грудки, тряхнул, разорвав ему ночную рубашку и, двинув спиной о косяк, прорычал прямо вспотевшее от ужаса лицо:

– Дагарнуса зови, быстренько…

Кофиец, мельком взглянул за спину огромного, воняющего гарью и кровью громилы, и, разглядев как Мораддин разбирается с тремя стражниками, по глупости своей решившими выяснить его личность, тихонько заскулил. Когда последний патрульный грохнулся на мостовую, и полугном, так и не вынувший клинок, по-хозяйски осмотрел результат своих трудов, киммериец снова потряс близкого к обмороку привратника.

– Мы друзья мэтра Дагарнуса, – пояснил он, оглянувшись, и добавил ласково: – Где хозяин, скотина? Ну?

– Уехал… – пролепетал кофиец, будучи не в силах оторвать взгляд от Мораддина, с вороватым видом оттаскивавшего тела патрульных к решетке сада кофийского посольства. – Уехал вечером, после того как пришел какой-то человек, по виду кочевник… Я больше ничего не знаю, ваша милость… Благородный Дагарнус взял с собой двоих телохранителей и сказал, что вернется после заката… И до сих пор не приезжал… Ваша милость, может вы, как… как друг мэтра знаете чего?..

– Если у него все друзья вроде нас, то благородный Дагарнус может вообще не вернуться, – ядовито ухмыльнулся варвар и, разжав пальцы, поставил привратника на землю. Вот проклятие, и тут неудача! И совсем уж скверно то, что за почтенным нобилем зашел некто, похожий на зуагира. Такие совпадения наводят на нехорошие размышления…

Впрочем, подумать время еще найдется, а сейчас надо любой ценой покинуть пределы Султанапура, ухитрившись при этом сохранить свою жизнь…

– Передай Дагарнусу, что заглядывал Конан! – приказал варвар. – Запомнишь?

– К-Конан… – отрывисто кивнул слуга, и пока искал, чем бы еще убедить наводящего дрожь приятеля хозяина в том, что у служек посольства короля Страбонуса память работает безукоризненно, и, поэтому убивать их ну совершенно излишне, страшный варвар и думать забыл о нем. А когда кофиец, вздрагивая и выбивая дробь зубами, шмыгнул за дверь, и с той стороны загремели замки и засовы, внимание Конана переместилось на Мораддина. Скрываясь в тени витой чугунной решетки окружавшей сад посольского дома, он с сосредоточенным и серьезным выражением на лице снимал одежду с только что убитых им городских стражей.

– Мародерствуем? – поинтересовался Конан, с интересом наблюдая как Мораддин стягивает с десятника широкие шелковые штаны, – или у тебя… э-э… другие намерения?

– А по морде? – прошипел полугном, бросая яростный взгляд на киммерийца. – Как ты собираешься выбираться из города? Скажешь страже, что тебе в Султанапуре стало скучно?

– А, старый прием! – махнул рукой Конан. – Проделывал я уже подобные штуки… Ну, ты знаешь.

Мораддин тем временем молча облачался в костюм десятника, а киммериец, по мере того, как затягивалась под подбородком тесьма на поясе штанов, спустился чуть ли не до пят кафтан, а тюрбан целиком накрыл голову полугнома, сел на землю и затрясся в беззвучном хохоте. Мораддин напоминал маленького сына десятника, решившего похвастаться перед сверстниками папашиной формой.

– Не нравится? – полугном развел руками и оценивающе оглядел себя. – И мне не нравится! Дурацкий маскарад, конечно, но что поделаешь, если в городскую стражу берут только долговязых олухов… Ладно, поехали к западным воротам, там увидим, что получится.

– Денег нет. А наших коней вывести за ворота Султанапура не получится. – сказал Конан, быстро переодеваясь. На рослом киммерийце одежда десятника сидела, будто сшитая по заказу. Он вскочил в седло и добавил: – Я-то хотел просто перебраться через городскую стену, а утром отнять у каких-нибудь караванщиков лошадей.

– Конокрадство? – пробормотал Мораддин, размышляя о том, как он будет забираться на лошадь, путаясь в длинном кафтане и то и дело поднимая с глаз чалму. – По законам Турана – смертная казнь без промедления или… двадцать лет каторги.

– Тогда лет… пятьсот за эти дни мы уже заработали, – обрадовано сообщил Конан. – Тебе помочь?

– Я сам, – буркнул Мораддин. – И кстати…

Он вытащил кинжал, нагнулся и не без труда выковырял из мостовой пару булыжников, а потом завязал их в оба края плаща.

– Это еще зачем? – удивился Конан.

– Увидишь, когда пригодится.

Подобрав полы кафтана, Мораддин высоко подпрыгнул, ухватился за седло и, подтянувшись, забрался в седло.

– Готов? – усмехнулся Конан. – Ну, поехали!

Цепь загадочных убийств заставила эмира поднять на ноги всю стражу города, гвардию и даже наемников. Почему-то Верхний Город охранялся менее тщательно, – считалось, что преступники должны скрываться именно в бедных кварталах, где легче смешаться со всяким сбродом и залечь на дно. Никому не пришло в голову, что убийца мог переодеться богачом, вельможей или купцом и благополучно отдыхать на каком-нибудь зажиточном постоялом дворе… Однако, по указу Хайберди-Шаха, покинуть Султанапур могли лишь люди, у которых было специальное разрешение, подписанное в канцелярии эмира. Прочие за ворота не выпускались, а особо настырных немедленно брали под стражу, без разговоров отправляя в городскую тюрьму, которая с незапамятных времен не была настолько переполнена.

Конану и Мораддину удалось успешно добраться до городских ворот. Они остановились в небольшом переулочке, который сворачивал на дорогу, проходившую через западные ворота.

– Что будем дальше делать? – прошептал Мораддин, а Конан, спешившись, осторожно заглянул за угол. Перед воротами расположился целый военный лагерь – стража, конная гвардия, какие-то деловитые личности в одежде простых горожан, но с оружием на поясах. На небольшой площади у ворот горели костры, стояло несколько палаток; дорогу перегораживали деревянные рогатки.

– М-да, они устроились надолго, – задумчиво произнес Конан. – Как же их оттуда убрать? Разве что напугать…

– Напугать?.. – Мораддин поскреб бородку. – Теперь твоя очередь думать, киммериец. Сколько можно выручать тебя?

– Напугать, – заворожено прошептал варвар, и вдруг широко улыбнулся. – Покушение… покушение на эмира!..

– Бездарно! У нас разве есть время покушаться на жизнь эмира? – фыркнул Мораддин.

– Глу-у-пый! – с нескрываемым удовольствием осклабился киммериец. – Слушай, что скажу…

Конан подошел к лошади Мораддина, тот нагнулся к нему, некоторое время выслушивал, изредка посмеиваясь, а потом тихо сказал:

– Идея, конечно, сумасшедшая, но стоит того, чтобы попытаться ее осуществить.

Конан самодовольно ухмыльнулся – мол, а ты еще сомневался; сел на лошадь, оправил одежду, критически оглядел Мораддина и коротко скомандовал:

– Кричать буду я. Вперед!

Старший в карауле – пожилой, измученный бессонницей и бесконечными приказами «сверху» туранец, только присел к костру отдохнуть и глотнуть горячего красного вина. Через западные ворота города проходила главная дорога, ведущая в пустыню, в Аграпур и города Южного Турана. Множество караванов, толпы путников – пеших и конных, бедных и богатых, досужих и занятых важными делами проходили через них в течение дня, и у каждого входящего надо было проверить подорожную, взять пошлину, а со вчерашнего дня у выходящих – разрешение эмира с его личной печатью на гербовой бумаге. И все из-за неведомых бандитов, словно решивших перерезать всех приближенных Хайберди-Шаха. Того и гляди, придет очередь и солнцеликого эмира, храни его Эрлик, пасть от руки этих головорезов…

Истошный крик и бешеный звон подков о камни мостовой нарушили ночную тишину. Старший караульный вскочил, расплескав вино, схватился за саблю.

– Скорее! Бегом! Нападение на солнцеликого Хайберди-Шаха! Все за нами!

Двое всадников в форме городской стражи ворвались в круг света. Один, высокий и темноволосый, поднимая на дыбы свою лошадь, топтавшуюся на месте, продолжал выкрикивать приказы. Рядом с ним пританцовывал, мотая головой, гнедой жеребец, которого с трудом пытался сдержать малорослый человек со знаками различия десятника на висящей мешком одежде.

– Эмир объезжал караулы, – надсадно орал высокий, наблюдая, как военные хватали оружие, ловили лошадей, а кто-то уже скакал к центру города. – Они налетели внезапно, но нам удалось спасти эмира! Он не пожелал возвращаться во дворец, а решил самолично расправиться с бандитами!.. За мной! У эмира почти не осталось телохранителей! Быстрее, могут напасть снова!

Позже Мораддин признался Конану, что выглядел он, ни дать, ни взять – сказочный герой, спасающий своего повелителя от злого дракона и призывающий весь народ защитить любимого владыку. Зрелище было незабываемое.

Панике поддались практически все. Дикое ржание лошадей, топот кованых сапог, выкрики ничего толком не сообразивших офицеров, общая свалка… Конан с наслаждением наблюдал за созданной им самим суматохой, и, наконец, когда один из солдат полетел прямо в костер, споткнувшись о своего товарища, который нагнулся в поисках оброненного кинжала, киммериец махнул рукой и выкрикнул:

– Четыре квартала вверх по улице! Хайберди-Шах там! За мно-о-й!

Пришпорив коня и направив его в темноту дороги, уводящей к верхнему городу, варвар на ходу окликнул Мораддина. Когда более трех десятков всадников азартно рванули в указанном направлении, Конан со своим спутником незаметно отстали, развернули лошадей и поскакали обратно к воротам.

Киммериец понадеялся было, что все пройдет гладко, и его нехитрая уловка подействует на всех без исключения, но ошибся. Несколько гвардейских офицеров не поддались общему порыву и не стали покидать пост без приказа своего начальства.

– А вы что здесь делаете? – рявкнул на них Конан, начиная понимать, что от этих преданных вояк придется избавляться при помощи оружия.

– А ты кто такой, чтобы приказывать конной гвардии государя Илдиза? – откликнулся старший из офицеров, с недоверием оглядывая обнаглевших стражников, из которых лишь один имел чин десятника.

– Я? – быстро переспросил Конан. – Земное воплощение Эрлика!

И тотчас же его меч опустился на шлем недоверчивого кавалериста, промяв его посередине. Мораддин, выхватывая оружие, вполголоса проговорил:

– Опять… Сколько ж можно трупов за одни сутки…

– Измена!!! – завопил высокий, худощавый десятник, увидев, как его командир замертво свалился под ноги коня киммерийца.

– А ты как думал? – усмехнулся варвар, спрыгивая с лошади и уворачиваясь от сабельного удара. – Мораддин, начали! И побыстрее! А то вдруг они все такие догадливые…

Против варвара и потомка гномов сейчас стояли девять превосходно обученных кавалерийских офицеров, которые, правда, не подозревали, что столкнулись не с увальнями из городской стражи, а с виновниками многих странных и жутковатых событий, взбаламутивших весь Султанапур. Чудеса ловкости, показанные Мораддином в недавней схватке с наемниками, на сей раз были менее впечатляющими – полугному просто-напросто мешало его слишком просторное одеяние. Конан сделал такой вывод только потому, что движения Мораддина всегда были малозаметные – вчера, например, углядеть, какими приемами коротышка расправляется со своими противниками, варвару не удалось, – казалось, стоит ему шевельнуть рукой, как нападавший валится замертво. Конан взял на себя пятерых гвардейцев, закрывших подход к левой створке ворот и довольно успешно сдерживал их натиск, пока Мораддин, скинув плащ, быстро освобождался от необъятного кафтана, по ходу дела обездвижив болезненными ударами по голени двоих кавалеристов, рискнувших связаться с легкой по их мнению добычей. Оставшись в своей легкой, удобной одежде, и, выбросив из капюшона мышку, которая недовольно заверещав, начала кружить в воздухе над головами людей, Мораддин схватил плащ, в углы которого были завязаны два булыжника, подбежал к киммерийцу и раскрутил плащ над головой, точно пращу. Ткань плотно обмоталась вокруг шеи одного из пятерых гвардейцев, с которыми дрался Конан, Мораддин дернул плащ на себя и ударом колена в грудь свалил полузадохнувшегося воина.

– Один готов! – заметил полугном, снова раскручивая свою «пращу».

– И второй! – отозвался киммериец, которому удалось разрубить едва не до грудины ребра на мгновение открывшего глухую защиту гвардейца – тот намеревался одним из каверзных приемов срубить Конану голову, но киммериец, прекрасно зная эту примитивную уловку, отвел клинок противника в сторону и тут же уложил стражника. На камни брызнула темная кровь, тело с глухим стуком рухнуло наземь.

Третий из пятерых достался опять же Мораддину, а остальные, побросав оружие, разбежались в разные стороны. Киммериец не стал их преследовать, подобрал с земли кафтан, скинутый Мораддином и оттер им меч.

– Здорово ты их! Я бы ни за что не догадался! – восторженно сказал варвар, глядя, как Мораддин выпрастывает камни из плаща. Белый зверек мирно сидел на его плече и таращился в темноту.

– Еще бы… – проговорил полугном. – Нечего зря время терять, иди открывай ворота!

Поднатужившись, Конан приподнял тяжелую балку, служившую засовом, и сбросил ее со скоб.

– Прошу! – ударом ноги он распахнул створки.

Когда Конан и Мораддин выехали за ворота, им сперва показалось, что безумная выходка потерпела полный провал. Горящие костры, кучки людей, греющихся у огня, лошади – неужели ворота охранялись и снаружи?.. Конан уже хотел было сказать, что с таким числом солдат ему не справиться даже вместе с десятью Мораддинами, но, приглядевшись, понял, что перед ними было всего лишь несколько караванов, вроде того, с которым он коротал ночь после побега с рудников, – они пришли слишком поздно и их не пустили в город, не смотря на то, что все бумаги были в порядке и хватало денег на пошлины. Некоторые из караванщиков заметили, что ворота, к их вящему удивлению, открылись и оттуда выехали двое всадников. И тут Конану пришла в голову замечательная и вполне безобидная шутка. Кроме того, она вполне может избавить от возможной погони, создав дополнительную сумятицу. Привстав на стременах, он кашлянул и зычным голосом провозгласил:

– Указом солнцеликого эмира султанапурского Хайберди-Шаха, да пребудет он в вечном здравии, всем разрешается въехать в город без пошлины и без проверки подорожных! Указ действует до наступления рассвета! Поторопитесь, почтенные гости!

Некоторое время стояла изумленная тишина, а потом, словно повинуясь взмаху руки безвестного мага, все пришло в движение. Караванщики поднимали верблюдов, собирали поклажу, оживленно переговариваясь, гасили костры, и вскоре, два или три каравана, один за другим, широкой волной полились через гостеприимно распахнутые неизвестным никому киммерийцем ворота в славный город Султанапур.

Конан любовался очередным своим творением, и мог простоять так, наверно, до самого рассвета, если бы Мораддин не дернул его за рукав.

– Отлично. Я оценил, – с ироничной усмешкой сказал он. – Но не забывай, что у нас впереди очень много дел.

Горячий воздух волнами струился над песками, поднимаясь к небу, и далекая полоска Кезанкийских гор почти расплылась в дрожащем мареве. Вдалеке, между пологими барханами мелькнула темная точка. Конан безошибочно определил что это, и, протянув руку, сказал:

– Вот она, старая башня.

Мораддин прищурился, вглядываясь, но как ни напрягал зрение, ничего, кроме неясной вертикальной черточки не увидел.

– Зоркие у тебя глаза, не то, что у меня… Гномы хорошо видят только в темноте, а при столь ярком солнечном свете мне, как сыну гнома, тяжеловато.

Он ехал чуть позади Конана, натянув капюшон на самые глаза и перевязав его тесьмой на голове.

С восхода прошло уже довольно много времени, солнце было в зените и палило нещадно. Все живое попряталось от жары, исчезли куда-то даже маленькие ящерки, которые утром грелись на песчаных холмиках, шмыгали под копытами лошадей и, когда на них падала тень, мелко дрожа, быстро зарывались в песок.

Путники оказались в тяжелом положении – поспешное бегство из Султанапура не позволило им запастись едой и питьем, не было денег, чтобы купить провизию, да и где ее купишь посреди пустыни. Оставалось надеяться, что джавиды, по словам Ниорга ожидавшие киммерийца в развалинах сторожевой башни, сообразят захватить с собой хотя бы флягу с водой. О том, чтобы напоить лошадей, и думать было нечего. Да, повезло бывшей лошадке Турлей-Хана, стоит теперь, небось, в прохладной конюшне у старика-шемита, напоенная да накормленная, и варвара рядом нет…

Конану приходилось потяжелее, чем Мораддину – болели обожженные на пожаре руки, причем боль усиливалась жгучими лучами солнца; уже сейчас варвару сильно хотелось пить. Пару раз сознание на пару мгновений точно заволакивалось туманом, он, судорожно сжав пальцы, держался за луку седла, чтобы не упасть с лошади. Развалины башни приближались медленно, как во сне, и, чтобы отвлечься от боли и жажды, Конан смотрел, не отрываясь, на колеблющийся силуэт, силясь различить бойницы, отдельные камни, пообсыпавшийся зубчатый верх… Временами в глазах темнело, и тогда варвар перебрасывался двумя-тремя ничего не значащими словами с Мораддином, чтобы не потерять ощущение действительности.

Летучая мышь сидела, спрятавшись в складки одежды хозяина, и даже не пыталась высунуться наружу, под слепящие лучи солнца.

Наконец, желто-серые развалины башни вынырнули из-за бархана, неожиданно оказавшись совсем рядом – меньше, чем в полете стрелы.

– Приехали, – прохрипел Конан, еле двигая пересохшими губами. – Честное слово, проезжай сейчас караван да вынырни из песка равах, я бы не раздумывая кинулся снова зарабатывать воду…

– Я бы к тебе с удовольствием присоединился, – слабым голосом откликнулся Мораддин. – Вот, кстати, ехал и думал, что будет, если эта тварь – равах – прельстится двумя полумертвыми от жары и жажды проходимцами…

– Подавится, – хмуро сказал киммериец. – А что вернее, отравится и сдохнет… Давай ходу, хоть в тени посидим…

Конан, кряхтя и постанывая, слез с понурой лошади, завел ее в тень, отбрасываемую старой башней, привязал к проржавевшей древней коновязи и решительно шагнул внутрь. Мораддин вошел следом и ткнулся в спину варвара, замершего у входа, будто статуя.

– Что такое? – полугном подпрыгнул, заглядывая через плечо Конана, но ничего толком не разглядел. Когда тот молча посторонился, Мораддин обозрел округлое помещение первого этажа и присвистнул.

– Мораддин, ты видел Дагарнуса в лицо или он платил за мое освобождение через своих поверенных?

– Конечно, видел, – последовал ответ.

– Тогда скажи мне, только честно, это – он? – киммериец указал на один из трех трупов, лежавших у стены. Мораддин, не колеблясь, прошел вперед, нагнулся, осмотрел тела и, повернувшись к Конану, утвердительно кивнул.

– Так, – только и смог сказать северянин. – Плакали мои денежки…

– Ты неисправим, – вздохнул Мораддин, вертя в руках подобранную стрелу с синим оперением.

Конан присел на корточки у стены, обхватил голову руками и с неподдельной мукой в голосе проговорил:

– Великий Кром, да что происходит-то? Почему все мрут, как мухи?! Я впервые начинаю думать о собственной смерти…

– Брось, – махнул рукой Мораддин. – Отобьемся, со мной не пропадешь!

– Да я и без тебя почти три десятка лет не пропал! – огрызнулся варвар. – Я просто хочу знать, что творится вокруг! Не может быть, чтобы Джафир был виновен в попытке убить меня, смерти мага, пятитысячника и теперь вот Дагарнуса. Его-то за что?

Мораддин тем временем обшаривал одежду кофийского посланника, убитого ударом кинжала в висок – способ, еще никогда не виденный варваром. Единственное, что удалось добыть у достойного мэтра – это кошелек с золотом, который полугном немедленно бросил Конану, чтобы тот хоть немного утешился. Зато у одного из телохранителей оказалась нетронутая огромная фляга разведенного вина. Напившись, Мораддин подошел к киммерийцу и сунул сосуд ему в руку.

– Пей вот лучше.

Варвар, отложив кошелек, схватил флягу и в несколько огромных глотков осушил ее до дна, даже не спросив, пил ли Мораддин. Выдохнув, он резко отшвырнул пустую баклагу и исподлобья посмотрел на своего спутника, а потом на стрелу, которую бывший капитан хэрда бросил на выщербленный, покрытый песком пол.

– Дай-ка эту штуку сюда, – Конан указал на стрелу, и когда она попала ему в руки, подозрительно посмотрел на оперение и потеребил крашеные синей краской перышки.

– Стрела-то зуагирская… – медленно проронил он. – Я такие видел в оазисе Баргэми. Все-таки это дело рук молодого шейха. И кувшин он, гад, забрал… Между прочем, Мораддин, а где твои вислоухие дружки? Ниорг мне, помнится, шамкал, будто поджидать они меня тут будут.

Полугном неодобрительно покосился на варвара, но ничего не ответил и, тщательно осмотрев пол, обнаружил, что края одной из старинных каменных плит неплотно прилегают к соседним. Вынув кинжал, он постучал рукоятью по камню, и по гулкому звуку понял, что под плитой пустота.

– Подождем, – буркнул Мораддин. – Если джавиды здесь, то должны откликнуться…

Договорить он не успел, ибо родичи Ниорга и в самом деле откликнулись, разве что не совсем обычным, на взгляд киммерийца способом. Плита начала медленно подниматься, сдвигаясь в сторону и открывая зиявший провал, а из темноты его показалось такое чудище, что даже попривыкший за годы странствий к подобным зрелищам Конан, выругавшись на родном наречии, вскочил и, выхватив меч, попятился к выходу. Мораддин, и тот отступил на несколько шагов, изменившись в лице при виде невероятно безобразного черного чудовища. Ребристый костяной панцирь полностью закрывал темное тело, а из-под переднего края его высовывалась небольшая безглазая голова, которая, казалось, состоит из одних зубов – прямых, как кинжал, и длиной не меньше ладони; четырехпалые когтистые лапы вцепились в края отверстия. Монстр еще шире разинул пасть и, брызгая слюной, издал булькающее рычание. Неожиданно рядом с отвратительной тварью появилась знакомая носатая физиономия Ниорга.

– А, пришли! – обрадовано прошепелявил джавид и бесцеремонно оттолкнул водившего головой вправо-влево зверя. – Не бойтесь, он ручной. Да заткнись ты, чучело!

«Чучело» клацнуло зубищами, рык и шипение смолкли, а затем оно медленно скрылось под землей. О присутствии зверюги теперь напоминало только тихое поскребывание, доносившееся из провала.

– И много у вас таких… ручных?.. – сглотнув слюну, спросил киммериец, подходя поближе, но меч на всякий случай не пряча.

Ниорг выбрался из подземелья, сощурил маленькие глазки, превратившиеся в узенькие щелочки, и насмешливым тоном ответил:

– Ах, варвар, у нас под землей и не такое встречается…

– Да я знаю, – оскалился Конан, вспомнив человекообразного ящера-демона, которого джавиды натравили на него в день похищения Мирдани. – И все же, что это за дрянь?

– Вроде сторожевой собаки, как у людей, – небрежно бросил Ниорг. – Только посообразительнее и не линяет – шерсти нет.

Тут старый джавид, близоруко щурясь, оглядел зал, приметил Мораддина, и Конан, скривив губы, понаблюдал за трогательной встречей двух старых приятелей – Мораддин едва не расцеловал волосатого джавида, а тот, в свою очередь, готов был залиться от счастья слезами. Дождавшись, когда они успокоятся, Конан без обиняков заявил:

– Ну, хватит. К делу. Ниорг, дорогуша, ты в этой башне давно сидишь, и… гхм… песик твой?

– Как и обещал, дожидаюсь тебя или Мораддина со времени нашей последней встречи…

– Значит, должен был слышать, что стряслось прошедшей ночью или утром, – варвар кивком головы указал на три трупа, валявшиеся у стены. Ниорг мигом обрел серьезный вид, проковылял к телам и всмотрелся в их лица. Некоторое время он молча разглядывал Дагарнуса, а потом уставился на киммерийца, раскрыв рот.

– Это ты убил… его?

– Нет, я хотел узнать о его смерти у тебя.

– Да знаешь ли ты, варвар, чьи презренные останки лежат у моих ног, оставленные на растерзание шакалам?

– Ну? – насторожился Конан, чувствуя, что узнает сейчас о Дагарнусе что-нибудь новенькое, еще больше запутающее историю с сокровищем джавидов. Так оно и случилось.

Выдержав торжественную паузу, старый Ниорг значительно потряс в воздухе кулачками и выговорил:

– Отца сего негодяя звали Дуалкамом, а сам этот человек навлек на мой род, род Нирафа, проклятие Нейглама!

– О, боги!.. Опять! – простонал киммериец.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

– Да-да! – не обратив внимания на горестное восклицание киммерийца, продолжил Ниорг. – Это человек, по вине которого один из самых знатных родов гномьего племени вынужден прозябать в омерзительном образе джавидов!

Мораддин подошел к Конану и положил ему руку на плечо.

– Видишь, как все просто!

– Я сам! – вскрикнул киммериец и провел обеими ладонями по лицу. – Никакого Страбонуса со своим магом тут и близко не было, Дагарнус все выдумал, задурил мне голову своими деньгами, и если бы не Ниорг со своей слюнявой сказкой про бедных маленьких гномиков… Не-ет, так меня еще никто не дурил! Жаль, что не я прибил это отродье Сета!

Конан с силой пнул труп Дагарнуса. Ниорг, вздрогнув, как ошпаренный, когда киммериец столь неучтиво отозвался о трагедии его рода, медленно повернулся к нему и, задрав подбородок, произнес:

– Быть может, презренный сын Дуалкама, нарекший себя Дагарнусом, и сделал тебе, варвар, много зла, но это не повод, чтобы оскорблять достоинство гномьего народа! А за это мы караем жестоко, очень жестоко!

– А пошел ты знаешь куда со своими карами?! – грубо отмахнулся от него Конан, в то время, как Мораддин что-то быстро говорил джавиду в волосатое ухо. – У меня и так уже голова кругом идет от вранья вокруг вашего гномского горшка! Короче, все, что было раньше – не имеет значения. Кувшин у Джафира, значит, сейчас наша цель – вонючий зуагир, и точка! Мое дело – сдержать слово. Этим я и займусь.

– Ну, и что ты собираешься предпринять? – поинтересовался Мораддин.

– Я поеду в его занюханый оазис, намотаю Джафиру кишки на уши и вернусь сюда с Нейгламом!

– Сильно сказано, – вздохнул Мораддин. – А как ты собираешься это делать? Один? Ты же не знаешь, зачем ему нужен был Нейглам? Я, пожалуй, съезжу с тобой, – задумчиво добавил он, словно, речь шла не об опаснейшем деле, а о утренней прогулке в саду Баргэми. На этот раз Конан промолчал, не возражая, потому что представлял, на что способен Мораддин и насколько его присутствие упростит задачу.

– Ну, поехали, – быстро сказал Конан. – А ты будешь ждать здесь!

Последняя фраза относилась к Ниоргу, который, поддавшись увещеваниям Мораддина не стал подвергать киммерийца жестоким карам и натравливать на него своих домашних зверюшек. Но возразить он не преминул:

– Как это – ждать здесь? Неужели ты, варвар, думаешь, что я буду сидеть, сложа руки, когда решается судьба моего рода? Я приведу всех своих соплеменников в подземелья под оазисом и никто не сможет ускользнуть из крепости.

Конан, с трудом сдержав ярость, громко сказал Мораддину:

– Слушай, скажи ты этому недомерку, чтобы дал нам еды и питья! А то я снова скажу что-нибудь непочтительное…

Решив, что последнее слово осталось за ним, киммериец развернулся на каблуках и вышел наружу, к лошадям, оставив старого джавида наедине с Мораддином. Некоторое время спустя последний подошел к Конану, подтягивающему подпругу, и, подтолкнув его кулаком в бок, протянул тряпичный сверток и флягу.

– Возьми. Ниорг очень недоволен тобой и терпит твое хамство лишь потому, что надеется получить Нейглам.

– Обидчивый какой… – буркнул киммериец, забираясь в седло. – И как только твоя матушка терпела папашу?

Мораддин покраснел от злости, задержав дыхание, но не стал отвечать, зная, что варвара не исправишь, а пытаться пристыдить его словами – дело безнадежное. Ну что с дикаря возьмешь!

После полудня усилился ветер, подняв в горячий воздух взвесь мельчайших песчинок, забивавшихся в рот, глаза, оседавших на одежде… Лошади шли с трудом, медленно переставляя ноги и низко наклонив головы. Конан надеялся, что сильной песчаной бури не случится – тогда добраться до крепости Баргэми будет невозможно. Каждый сильный порыв ветра заставлял его стискивать зубы от жгучей боли – песок царапал обожженные руки точно мелкими коготками. Ну, почему он не догадался подобрать какой-нибудь плащ или кафтан…

Солнце начало клониться к закату, когда ветер стал ослабевать, песчаный дождь понемногу прекратился, а цепь Кезанкийских гор ощутимо приблизилась. Всю дорогу от старой башни Конан и Мораддин ехали молча, не разжимая губ, прежде всего от того, что не хотелось перемалывать на зубах противно хрустящие песчинки. А кроме того, полугном все еще дулся на киммерийца за его неучтивость с Ниоргом и им самим. А сам Конан молча терпел боль, и у него не было никакого желания заводить беседу.

«Чем дальше, тем хуже… – угрюмо думал киммериец. – Смерти одна за другой… Удивляюсь, как я сам жив остался, ведь Джафир уничтожал каждого, хоть немного знающего о Нейгламе. Что ни говори, а Мораддину следует сказать спасибо за то, что оказался рядом вовремя. Не думаю, что я один устоял бы против нанятых Джафиром кхитайцев. Или не Джафиром? Вдруг случиться так, что вовсе не зуагирский шейх виновник всех недавних безобразий в Султанапуре, а есть еще некто третий, пятый, десятый… Весь мир сошел с ума!»

– Я вот что подумал, – начал разговор варвар, поворачиваясь к Мораддину. – А ну как приедем мы в крепость и выяснится – кувшинчик-то Джафиром кому другому передан? И тогда что?

– Если тебе это действительно интересно, я могу рассказать, как вся история представляется мне. Кажется, я распутал этот клубок… – Мораддин сделал паузу, ожидая, что ответит варвар, и когда тот молча кивнул, продолжил: – Вспомним все с самого начала. Не сомневаюсь, ты говорил мне правду о равахе, знакомстве со старым шейхом и похищении его дочери – зачем тебе врать? О Нейгламе тогда знали несколько сторон: во-первых, джавиды Ниорга, пытавшиеся вернуть древнее сокровище, невесть как очутившееся в сокровищнице Турлей-Хана; во-вторых, Дагарнус, оказавшийся прямым виновником трагедии рода Ниорга, и, в-третьих, шейх Джагул и его старший сын… Поговорим о кофийце, потому что именно он заварил эту кашу, не подозревая, что встал на дорогу, ведущую к Серым Равнинам. Не сомневаюсь, Дагарнус был именно тем, за кого себя выдавал – посланником короля Кофа Страбонуса, и приехал он в Туран со строго определенной целью: добыть сокровище джавидов, о котором знал с юности. И даже… – Мораддин запнулся. – И даже однажды использовал его силу.

– Ты говори, говори… – подбодрил его Конан. – Что дальше было?

– Вот только старался Дагарнус для себя или для короля, боюсь, так и останется неизвестным… Но можно предположить, что, желая выслужиться перед повелителем, Дагарнус раскрыл ему тайну Нейглама, и Страбонус, надеясь приумножить свое могущество, обеими руками ухватился за возможность получить кувшин. Отсюда дворянское звание Дагарнуса, обширные полномочия, свобода в распоряжении деньгами…

– Мне он по другому рассказывал про поручение, данное королем и его магом… – покачав головой заметил киммериец.

– Без разницы! – Мораддин поморщился и махнул рукой. – Тебе Дагарнус мог врать напропалую. Но главную тайну кофиец раскрыл: он охотился за Нейгламом, и пытался получить помощь от шейха Баргэми, знающего о существовании джавидов! А с твоим появлением в оазисе события начали развиваться совсем не так, как рассчитывали и Ниорг, и посол Страбонуса. Джавиды, прознав, что кувшин находится у пятитысячника, попытались выкупить его, и, выполняя условие Турлей-Хана, похитили Мирдани. Умер старый шейх. Ты, друг варвар, вмешавшись в ход событий, заставил придворного мага эмира заинтересоваться вещью, за которую джавиды согласились выкрасть красавицу для пятитысячника… И Радбуш забрал Нейглам у Турлей-Хана.

– Знай я тогда, в какую историю ввязываюсь… – вздохнул Конан. – Надо было просить у Джафира хотя бы пятьдесят тысяч, не так обидно было бы.

После этих слов варвара Мораддин тоскливо возвел очи горе, но удержав висящий на языке язвительный ответ, заставил себя продолжать.

– Знаешь, почему Радбуш не снес тебе голову, а отправил на рудник и строго приказал присматривать за тобой? Мне кажется, оттого, что считал будто ты сам маг и знаешь нечто большее, нежели хочешь показать. Наверняка он не поверил ни единому твоему слову… Впрочем, это сейчас неважно. В городе ты встретился с Дагарнусом, сумел обмануть, завоевать доверие и узнать, что кувшин джавидов не просто красивая игрушка… Так в борьбу за обладание Нейгламом вступил и некий Конан Киммерийский. И все, все до единого охотники забыли о существовании еще одного человека, знающего про сокровище подгорных карликов – о новом шейхе Баргэми Джафире. Понятия не имею, как он пронюхал о свойствах Нейглама – может Дагарнус рассказал, – но Джафир явно знает, что заключенная в сосуде сила способна дать ему многое – богатство, власть, магическое умение… Единственно, шейх не подозревает о опасности, которую таит в себе чуждая роду людей магия… Волшба гномов отлична от человеческой.

– Слышал я об этом, – нетерпеливо сказал киммериец. – А приехав в город, шейх начал уничтожать свидетелей и возможных претендентов на Нейглам?

– Точно! – Подтвердил Мораддин. – Человек он далеко не бедный, и мог позволить себе нанять отличных бойцов, способных противостоять целой армии – отсюда и кхитайцы. А потом пошло-поехало: обидчик сестры и прежний владелец кувшина – Турлей-Хан убит, Радбуш убит, а с ним и почти все слуги, больше всех знавший Дагарнус убит, тебя, тоже имевшего самое прямое касательство к делу, отыскали и пытались убить… Мирдани ушла с налетчиками и наверняка уже вернулась домой. Есть, конечно, несколько непонятных мне вещей. Например, как они нашли твое пристанище, как выманили Дагарнуса в старую башню, как и ему, и Джафировым молодцам удалось покинуть закрытый город, в котором введено военное положение? И самая главная загадка: как шейху удалось убить Радбуша? Он ведь был сильным, знающим чародеем, способным постоять за себя!

– Это верно… – буркнул Конан, вспоминая неприятные мгновения его собственного общения с Радбушем. Такой маг с полком бы справился, глазом не моргнув. Силен был огненными шарами кидаться, а вот против аквилонского кинжала и руки, его направившей, не устоял…

– Хуже всего то, – говорил Мораддин, – что Джафир может запросто воспользоваться силой кувшина, если уже не воспользовался. И тогда противостоять ему будет сложновато. Кто знает, чего возжелает зуагирский шейх? Туранской короны? Мирового владычества?..

– А вдруг Джафир захочет просто улучшить качество своих вин? Или получить в свой гарем самую красивую наложницу Илдиза?

– Ты, Конан, подумай, разве стал бы человек, сметший со своего пути все препятствия не останавливаясь ни перед чем, размениваться на такие мелочи? Не-ет, Джафир хочет чего-то большего, и единственное желание его может многое изменить в этом мире!

– Воображаю, – рассмеялся киммериец, – Джафир Первый, король Харборийский, Царь Туранский, Владыка Аквилонский и прочая, и прочая…

– Зря смеешься, – прикрикнул на него Мораддин, – Вспомни, что смог натворить Дагарнус. Просто счастье, что его мстительная фантазия не простиралась дальше мнимых обидчиков его папаши-идиота!

– Да уж, – хмыкнул Конан, – я бы придумал что нибудь поизощреннее!

– Вся проблема в том, что ничего придумать ты не можешь. Нейглам просто выполняет вовсе не приказ, а твое самое сильное желание!

– А если в момент, когда я овладею кувшином, мне захочется… ну… в кусты?

– Будут тебе кусты, – развел руками Мораддин.

– Ну и ну! – раскрыл рот киммериец, – Хорош кувшинчик! А я был уверен, что смогу приказать кувшину все что угодно.

– В этом беда всех людей, они, в отличие от гномов, сами не знают, чего хотят. Так что лучше сходи… в кусты, поешь и проспись перед тем, как общаться с силой Нейглама!

Ехали долго, не останавливаясь, но старались щадить измученных лошадей, понимая, что в пустыне без них недолго и пропасть. Горы приблизились настолько, что можно было рассмотреть отдельные пики и ущелья. Где-то в этих местах на караван старого шейха Джагула напал равах…

Солнце затянулось красноватой пеленой, опускаясь к Кезанкийским горам, тени удлинились и дневная жара начала спадать. По мнению киммерийца, следовало взять левее, к югу, потому что зелени оазиса, скрытого горными отрогами до сих пор не удавалось рассмотреть, а Конан помнил, что крепость Баргэми должна стоять чуть южнее этих мест.

Уже в сумерках зоркие глаза варвара высмотрели наконец темное пятно, примостившееся у кезанкийских склонов – до крепости оставалось не более двух лиг, и киммериец предполагал к полуночи оказаться у самых ее стен. Придумывать, как пробираться внутрь, к дворцу шейха, решили на месте, осмотревшись и выяснив обстановку в оазисе.

Мораддин молчал, насупившись, а потом вдруг остановил коня и заявил:

– Ты ничего… такого… не ощущаешь, случайно?

– Пить хочется… – с серьезным видом заявил Конан.

– Я не о том! Что то в воздухе… плохое! Вернее не плохое, а необычное.

Конан потянул носом воздух, пытаясь хоть что-то унюхать, но, так и не обнаружив ничего странного, ответил:

– Дымом пахнет… Чуть-чуть. Эти, в крепости, ужин готовят, наверно.

– Дурак! Все мысли о жратве! – рявкнул Мораддин, – От крепости исходит нечто неправильное, странная магия, и я это чувствую.

– А я нет, – равнодушно ответил варвар, тщетно пытаясь выцедить из пустой фляги хоть несколько капель воды. Отшвырнув сосуд, Конан взглянул на встревоженного Мораддина и видя, как тот беспокоится, спросил:

– Думаешь, Джафиру не терпелось взяться за Нейглам?

– Скорее всего да, – быстро проговорил полугном, напряженно всматриваясь в сумерки, – только что из этого получилось? Какими неожиданностями нас порадует молодой шейх сегодня, хотелось бы знать?!.

– Оно… ну то, что ты чувствуешь, – варвар мучительно пытался подобрать правильные слова, – Оно плохое или хорошее?

– Не знаю, – мотнул головой Мораддин, – Но очень необычное. Сила Нейглама не добрая и не злая, важно, какое намерение движет открывающим сосуд. А с силой, подобной истекающей сейчас оттуда, – полугном ткнул пальцем в сторону уже видневшихся стен крепости, – я доныне не встречался. Эта сила – попросту чужая, не наша, не от этого мира!

– Так… – буркнул киммериец, – значит, там нас встретят не только мечи и сабли Джафировых оборванцев, а еще и что-то магическое. И зачем я тогда захотел попросить воды у папаши нынешнего шейха?!

– Это ты уже говорил, и не один раз – отрезал Мораддин.

Неприятности начались уже в полулиге от ворот оазиса Баргэми, и варвар с Мораддином убедились, что Джафир и впрямь учинил в своем поселении нечто невообразимое. Лошади вдруг всхрапнули, шарахнулись в сторону, а справа, из вечернего сумрака выпрыгнуло такое, что потерявший от неожиданности дар речи Конан едва не свалился с лошади, а Мораддин, громко охнув, схватился за оружие, хотя и не очень представлял, как обычным мечом можно поразить подобное существо.

В сравнении с этой тварью «сторожевой пес» джавидов показался бы безобидным, милым и привлекательным домашним животным, с которым не опасаясь можно оставлять маленьких детей. Зверюга, сидевшая на склоне бархана и с каким-то мрачно-плотоядным интересом рассматривавшая замерших всадников, была размером, самое меньшее, с дикого быка. Множество коротеньких, когтистых ножек поддерживали длинное и толстое туловище, с одной стороны заканчивавшееся коротким шипастым хвостом, а с другой будто расколотое поперек извилистой темной щелью. Глаз почему-то было три, причем каждый находился на конце одного из длинных рогов, растущих из того места, которое, скорее всего, было головой. Тело покрывала очень плотная крупная полупрозрачная чешуя жемчужно-перламутрового цвета, при каждом движении чудища вспыхивавшая бледным переливающимся светом. Пока что зверь сидел, почти не шевелясь, лишь моргали шарообразные глаза, и из щели, служившей ему ртом, изредка показывался мясистый округлый язык.

Мораддин выразительно посмотрел на Конана, словно ожидая от того команды к действию, но варвар лишь только скорчил жуткую рожу, и пожал плечами.

– В жизни таких уродов не видел! – громко прошептал он, не сводя глаз с неизвестной твари. И, привстав на стременах, вдруг гаркнул:

– А ну брысь отсюда!

Мораддин изменился в лице, ожидая что зверь отреагирует на вопль Конана нападением, но ничего не произошло. Тварь так и осталась сидеть, с глуповато-заинтересованным видом взирая тремя глазами на людей и их скакунов.

– Может, поедем? – тихо предложил полугном, – он, наверно, не голодный, раз не нападает…

Тварь поспешила опровергнуть неверный вывод Мораддина. Только невероятная реакция потомка гномов спасла ему жизнь. Огромная тварь неожиданно легко взвилась в воздух, подняв густую тучу пыли, и, миг спустя всей тяжестью своего тела рухнула на лошадь Мораддина. Полугном, спрыгивая с лошади и откатываясь, разглядел, что вдоль всего тела чудища, промеж двух рядов коротеньких лап, вдруг выпрямилась огромная веслообразная конечность, и, подбросив монстра вверх, снова прижалась к телу. Раздался глухой хруст сломанных костей, брызнула кровь, тварь еще несколько раз подпрыгнула на вдавленном в песок теле несчастного коня, бившего в агонии ногами по песку и сдавленно хрипящего, торжествующе хрюкнула, а затем, засеменив маленькими ножками, отползла в сторону, поддела мордой тело жертвы и, ловко ухватив его своей беззубой пастью, начала отрывать куски мяса.

– Лихо… – сквозь зубы процедил Конан, когда Мораддин поднялся, отряхивая песок, и подошел к нему. Летучая мышь, слегка помятая при падении, злобно и испуганно верещала, вцепившись когтями в плечо хозяина.

– Мне здесь не нравится, – серьезно сказал Мораддин, искоса поглядывая на хрустящую лошадиными костями тварь, успевшую почти целиком вымазаться в крови. На мгновение ему показалось, что лошадь еще шевелится, но он убедил себя, что это чудовище с силой треплет тушу, отрывая куски мяса…

– М-да, Джафир перестарался… Если это, конечно, его работа, – проговорил киммериец. – Садись на мою лошадь, поедем дальше – раз решили добраться до Баргэми, надо ехать!

– Фантазия у твоего шейха… болезненная, – резюмировал полугном, снова и снова оглядываясь на доедающего лошадь хищника. – Еще один такой таракан – и мы пойдем пешком…

У стены крепости они оказались глубокой ночью, все таки потеряв и вторую лошадь – оказалось, что прыгающих многоногих тварей по округе бродило много, действительно, как тараканов. К счастью, на людей голодные звери особого внимания не обращали, видимо, полагая их слишком мелкой добычей, но вот за лошадь четверо монстров устроили меж собой настоящую битву, да такую, что от бедного животного, собственно, ничего им на поживу не осталось, а киммериец с полугномом едва унесли ноги.

Когда при свете луны они подошли к крепости Баргэми, шепотом обсуждая, как будут перебираться через высокую, сложенную из песчаника стену, Конан вдруг заметил, что ворота широко раскрыты. Молча указав Мораддину на распахнутые створки, варвар остановился, не решаясь идти дальше.

– Пойдем, чего ждать, – тихо сказал Мораддин, вытащил мышь из под воротника и швырнул ее в воздух. Конан решил, что это сделано для того, чтобы зверек не попал под чужой клинок, во время предстоящей схватки, но мышь, сделав над стенами пару кругов, вернулась к хозяину, коротко пискнула и села ему на плечо.

– Чего это она? За тебя боится, что ли? – прошептал Конан.

– В некотором смысле – да, – ответил Мораддин. – Она чует недобрую магию и насторожена.

И в самом деле, летучая мышь мелко подергивала круглыми ушами и многочисленными бугорками и отростками на мордочке, тихонько попискивая.

– Нергал с ней, с магией, – решительно сказал киммериец и медленно двинулся к воротам. Мораддин тенью следовал за ним.

Оказавшись между створками, Конан оглядел внутренний двор, остановился и попятился назад, вытягивая меч из ножен. Полугном выглянул из-за его широкой спины и прошептал несколько непонятных слов, видимо, гномских ругательств.

Двор, точно разлагающаяся туша, кишел тварями, напоминающими гигантских насекомых, червей, каких-то членистых многоногих чудовищ, подобных тем, что пожрали лошадей. Они ползали по каменным плитам, которыми была вымощена земля, по стенам хозяйственных построек, перебирались друг через друга – с полным безразличием или иногда яростно сцепляясь. В воздухе стоял неприятный запах, слышалось ровное жесткое шуршание хитиновых панцирей, а вся внутренняя часть крепости озарялась призрачным зеленоватым светом, колеблющимся и не имеющим единого источника – словно, светились сами странные создания и стены строений. Но более всего потрясли варвара люди. Они медленно бродили меж отвратительных гадов, точно во сне – смотрели невидящими глазами в пустоту, натыкаясь друг на друга или на какое-нибудь насекомое, останавливались, а потом поворачивали в другую сторону.

– Мораддин, что это? Что все это значит? – хрипло проговорил киммериец, отирая тыльной стороной ладони пот, выступивший мелкими каплями над верхней губой.

– Не представляю, – отозвался тот, как завороженный, глядя прямо в круглый, немигающий глаз кошмарной твари, которая, заметив варвара с полугномом, повернула к ним свою улиточью полупрозрачную голову, вывернув наружу рога с желтоватыми глазами на концах.

– Смотрит… – прошептал Конан, тоже будучи не в силах оторвать взгляда от бессмысленных глаз, казавшихся безгранично жестокими. Что-то черное стремительно метнулось над рогатой неподвижной головой гигантской улитки, и Мораддин вскрикнул, падая ничком на песок:

– Берегись!

Киммериец вскинул меч, и темная тварь с длинными, как у саранчи, ногами, звонко стукнувшись о клинок, упала чуть в стороне, целая и невредимая. Полугном вскочил и вовремя: «саранча», подобравшись, оттолкнулась и взвилась в воздух, намереваясь опуститься на голову Конану. Оба клинка одновременно ударили насекомое и перерезали его пополам, точно ножницами. Брызнуло что-то белое, и половинки сухо стукнулись о песок.

Посмотрев во двор и увидев, что уже не одно чудовище заметило чужаков, Конан и Мораддин, не сговариваясь, развернулись, бросились за ворота, скользнув в темноту, к стене. Отдышавшись и стряхнув оцепенение ужаса, они переглянулись.

– Что скажешь? – проронил варвар, глядя на Мораддина широко раскрытыми глазами.

– А ты? – выдохнул полугном.

– Джафир помешался, это точно.

– Согласен, – быстро кивнул Мораддин.

– Такое только с похмелья пожелаться может…

– Тоже согласен. Как ты думаешь, в чем наша задача?

– Понятия не имею… Отыскать пьяного зуагира и… – Конан сделал красноречивый жест.

Мораддин сглотнул слюну, потер бороду и оглянулся, явно опасаясь, что жуткие твари выползут за ворота в поисках ускользнувших жертв, и неожиданно спросил:

– А почему звери тех людей не трогают? Чем мы хуже?

– Лучше, – едко усмехнулся Конан. – Те пришибленные какие-то, а мы – свеженькие, бегаем… Вот… – киммериец и сам испугался своих слов, представив, как он станет точно так же, шатаясь, бродить среди громадных насекомых, натыкаясь на их шершавые панцири или поскальзываясь в слизи улиток-переростков…

– Дурацкий разговор, – вздохнул Мораддин.

И вдруг варвар издал звериный вопль, хлопнув полугнома по плечу так, что тот едва не свалился.

– Кинжал! Проклятый аквилонский кинжал! Как я мог забыть про дагарнусову игрушку!

– Вот-вот, испытай ее вот на том… – он указал подрагивающим пальцем за спину киммерийцу, а мышь на плече зашлась в истеричном шипящем визге.

Быстро обернувшись, Конан увидел подбиравшегося к ним не то паука, не то осьминога, размером с повозку. Круглая голова с несколькими парами черных тусклых глаз и серповидными паучьими челюстями вращалась на тоненькой шее, а передние недоразвитые лапки сжимали болтающееся человеческое тело. «Зуагир…» – успел рассмотреть киммериец, прежде чем события понеслись с невероятной быстротой. Он едва мог вспомнить потом, как паук разжал жвалы, подмяв под себя человека, и с неожиданной прытью быстро побежал, перебирая высоко поднимавшимися над туловищем лапами к новой жертве, показавшейся, верно, ему более лакомой; как, передернувшись от отвращения, он кинул наугад клинок, и когда сталь вонзилась в голову паука, чудовище резко остановилось, отшатнулось, и тут случилось нечто совсем непонятное.

– Кром!.. – восхищенно проговорил Конан, глядя как тело твари вспыхнуло ярким оранжевым пламенем, начало оплывать, словно сделанное из воска, и разлилось дымящейся лужицей по песку. Спустя несколько мгновений темная жидкость впиталась, не оставив следа, а на ее месте остался лежать обычный стальной кинжал.

– Что ж, путь в крепость открыт, – сказал Мораддин, утирая рукавом пот с шеи. Конан подошел к своему кинжалу и, помня, что он может быть горячим, осторожно поднял его. Повернувшись к спутнику, варвар махнул рукой и пошел обратно к воротам, уже нисколько не опасаясь за свою жизнь.

Конан искренне веселился, протыкая тварей аквилонским клинком, а Мораддин только успевал обходить зловонные лужи жидкого огня, в которые превращались порожденные к существованию неведомой магией зверюги, что могут привидеться лишь в ночном кошмаре. Несколько раз Конан осторожно касался острием кинжала оказавшихся поблизости людей, но пробудить их от непонятного оцепенения ему не удавалось. Складывалось впечатление, что они тоже созданы волей, сотворившей жутких тварей.

– Представь, что будет, когда эти люди, повинуясь приказу своего хозяина, набросятся на нас?

– Заткнись! – Конан с силой вонзил кинжал в рогатую голову зверя, смахивающего на большого моллюска с витой, утыканной зазубренными шипами раковиной.

Наконец, оставив позади слизистые пятна, испуганно расползающихся чудовищ и все так же бесцельно слоняющихся по двору подданных шейха Джафира, Конан и Мораддин оказались перед дворцом.

– Можно сказать, добрались, – пробасил киммериец, отбрасывая пинком ноги какого-то удивительно маленького членистого уродца. – Теперь осталось найти шейха и намотать ему…

– …Кишки на уши, – заучено повторил Мораддин. – Это ты всегда успеешь. Сейчас лучше подумай о том, что может ожидать нас внутри.

– Думаю, вот это, – Конан кивком указал на стражника, лежавшего у дверей с уже хорошо знакомым отрешенным видом. Киммериец заметил даже, как по подбородку человека текла вязкая слюна. Перешагнув через простертое тело, он вошел в хорошо знакомый коридор, освещенный догоравшими факелами. Здесь лежали еще несколько стражей, один из них сладко похрапывал, обняв короткое копье.

До покоев шейха они добрались очень быстро – страшных животных во дворце было мало, а все люди либо спали, либо бродили по залам как в воду опущенные, ничуть не обращая внимания на двоих неизвестных бродяг, проникших во дворец шейха аль-Баргэми. Обшарив несколько комнат в поисках Джафира, варвар и полугном забрели в маленький зальчик, где среди беспорядочно раскиданных подушек, пустых кувшинов, разбитых кубков и объедков, широко раскинувшись, возлежал Джафир, распространяя тяжелый винный дух.

– Я же говорил, – вздохнул киммериец, подойдя поближе и осмотрев бесчувственное тело царственного шейха – Этот стервец нализался на радостях и дрыхнет теперь. А его кошмарные сны ползают во дворе…

– А вот и Нейглам, – сказал Мораддин, указывая в угол.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Сосуд, простая форма которого могла ввести в заблуждение относительно его ценности, целиком состоял из замысловато перевитых тончайших нитей белого золота. Даже если забыть о магических свойствах кувшина, одна филигранная работа древних подгорных мастеров могла быть оценена в стоимость небольшого дворца. Сложный узор нигде не повторялся и не прерывался, и можно было потратить всю жизнь, изучая вычурные переплетения и находя в них сказочные цветы, или древние письмена, или загадочных животных…

Мораддин осторожно взял Нейглам в руки, тщательно осмотрел, проверил, насколько крепко сидит пробка, тоже выплавленная из белого золота и пристегнутая к рукояти кувшина легкой цепочкой.

– Я думал, достать его будет несколько сложнее… – пробормотал он, – Слишком уж все хорошо и удачно вышло, не верю я, что напоследок не случится какой-нибудь пакости.

– Ерунду говоришь! – поморщился киммериец и протянул руку: – Дай посмотреть-то!

Полугном недоверчиво взглянул на варвара, какое-то время на его лице отражалась внутренняя борьба, а потом он решительно протянул Нейглам Конану:

– Посмотри, только не открывай пока… пока мы отсюда не выбрались.

Варвар забрал кувшин у Мораддина, повертел в руках, покачал на ладони, пробуя на вес и невольно прикидывая, сколько может стоить подобная игрушка в полновесных туранских империалах, а затем с видимым сожалением вернул сосуд полугному.

– Пятьсот тысяч, не меньше… А если поторговаться, то и все шестьсот… пятьдесят, – пробурчал под нос киммериец с видом знатока. Мораддин аж скривился от подобного неуважения к святыне народа гномов, но привычно промолчал, разве что бросил на варвара взгляд, от которого издохла бы самая ядовитая змея.

Конан почесал в затылке и, еще раз внимательно оглядев комнату, присел на корточки подле безмятежно похрапывающего Джафира.

– Хотелось бы мне знать, что он наделал, – сказал варвар, всматриваясь в лицо шейха, – Ну отчего вокруг творится такое?..

Как подтверждение его словам, между резными створками дверей с утробным низким рыком просунулась рогатая и многоглазая голова какой-то твари, и киммериец, не долго думая, запустил в нее валявшимся неподалеку глиняным кувшином. Осколки разлетелись во все стороны, насекомоподобное существо обиженно хрюкнуло и убралось обратно в коридор.

– Боятся! – заметил Конан и посмотрел на Мораддина, прижимавшего к груди Нейглам, – что по твоему мы сейчас должны делать?

– Ты знаешь, как спуститься в подземелье?

– Ага! – кивнул варвар и ткнул пальцем в Джафира, – А с ним что делать?

– Кишки на уши намотать! – совершено серьезно сказал Мораддин, – Придется тащить с собой, пускай расскажет Ниоргу, что натворил. Может, получится исправить… Полагаю, оставлять в оазисе такой жуткий зверинец совершенно ни к чему…

Конан не без сожаления спрятал уже приготовленный кинжал в ножны, снял с Джафира длинный шелковый пояс и с треском оторвал от него небольшую полоску. Осмотрев комнату, он подошел к круглому столику, на котором лежали огрызки фруктов и обглоданные кости.

– Что ты собираешься делать? – спросил Мораддин, с легкой тревогой следя за действиями варвара.

Киммериец молча схватился за ножку столика, приподнял его, своротив на ковер все, что на нем находилось, и с силой ударил об пол. Одна из ножек осталась в руке варвара, остальные же, подломившись, разлетелись по комнате.

– Сейчас заткнем ему пасть, чтобы не кусался! – сказал Конан, разламывая тонкую витую ножку столика надвое.

– А-а-а… – протянул Мораддин с понимающим видом. – Палку в рот и завязки на затылке? Знакомо, знакомо…

Конан довольно бесцеремонно вытащил Джафира за ногу из груды подушек на ковер и собрался было вставить ему в зубы обломок ножки столика, как зуагир громко застонал и проговорил что-то невразумительное.

– Давай-ка сначала приведем его в чувство, – посоветовал Мораддин. Конан звонко похлопал Джафира по щекам, потряс за плечи, а потом плеснул ему в лицо остатки вина из кубка. Наконец, сиятельный шейх аль-Баргэми разлепил набрякшие веки, тупо уставившись покрасневшими глазами на киммерийца, и начал шарить руками по ковру. Конан понимающе вложил ему в руку один из немногих оставшихся непочатым кувшин с вином и, поддерживая мотавшуюся из стороны в сторону голову Джафира, помог тому напиться. Только после этого взгляд шейха стал несколько более осмысленным, он внимательно посмотрел на Конана и, с трудом ворочая языком, выговорил:

– П-подлый варвар, т-ты еще жив?

– Жив, жив, – успокоил его киммериец. – А ну-ка расскажи нам, – он широким жестом указал на полугнома, все еще не выпускавшего из рук Нейглам, – с почтенным Мораддином, какого Нергала ты, гад, расплодил в собственном доме целый муравейник?! Отвечай!

Конан с силой встряхнул болтавшегося как тряпка Джафира, а тот только недовольно мычал и беспомощно взмахивал вялыми руками.

– Ну, хорошо же, вонючий зуагир! – процедил варвар сквозь зубы, ухватил шейха за ворот халата левой рукой, а правой отвесил Джафиру тяжеленную оплеуху, от которой голова его резко откинулась назад, пошла носом кровь, а Мораддину показалось, будто переломилась шея.

– Ты с ним поаккуратнее, – посоветовал полугном. – И вообще, отойди, я сам попробую его разговорить…

Он отстранил варвара, примеривавшегося для новой зуботычины, присел перед очумело моргавшим Джафиром и спросил его своим излюбленным тоном, каким обыкновенно общался с кандальниками на копях:

– Уважаемый шейх! Не поведаете ли скромному страннику, то есть мне, и моему другу варвару, то есть ему, что вы изволили сделать с этой штучкой? – он покачал Нейгламом перед лицом шейха. Вместо ответа Джафир поднял руку с вытянутым указательным пальцем, направив его в грудь Мораддина, а тот, сохраняя полную невозмутимость, поднял бровь и участливо спросил:

– У вас есть ко мне какая-нибудь просьба?

– И-есть! – икнул шейх. – Вали отсюда, недомерок… И медведя забери…

– Медведя? – Мораддин для порядка огляделся по сторонам, а киммериец скрестил на груди руки, догадавшись, кого имел в виду блистательный владыка Баргэми. – Вот этого? – полугном поднял с ковра валявшуюся на нем шкуру киммерийского медведя – потрепанную, залитую вином и застывшим соусом.

– Недоумок!.. – взрычал Джафир, тщетно пытаясь остановить блуждающий пьяный взгляд на Мораддине. – Вон того!

Палец шейха ткнулся в Конана, с ногтя вдруг соскочила маленькая голубоватая искорка и, вытянувшись в тонкую огненную полоску, ударила в киммерийца. Вокруг него тотчас же возник золотистый ореол, принявший в себя магический огонь и погасивший его.

– Цены моему кинжалу нет! – немного погодя, покачал головой варвар, сообразив, что когда-то показавшийся безделицей подарок старого шейха вновь спас жизнь, как и в случае с огненным шаром Радбуша. – И где только он этому научился? Руки ему связать!

Конану без особого труда удалось скрутить ошеломленного неудачей шейха, туго перевязав кисти рук за спиной его собственным поясом. Не обращая внимания на злобное рычание Джафира, киммериец всунул ему в зубы ножку столика и крепко завязал обрывки шелковой ткани на затылке.

– Конан! Сзади! – вдруг закричал Мораддин, киммериец обернулся и едва успел уклониться от брошенного ему в спину копья с широким зазубренным наконечником. Ему пришлось упасть на пол и перекувырнуться, уворачиваясь от следующего копья, затем он быстро вскочил на ноги, выхватил кинжал и метнул его в стоящего в дверях стражника. Лезвие воткнулось ему в горло, и с булькающим хрипом зуагир сполз на пол, цепляясь за створку слабеющими руками.

– Они проснулись, – сказал Мораддин. – Вот этот, я точно помню, лежал возле дверей и крепко спал.

Конан, рывком вытащив кинжал из горла стражника, мельком глянул в коридор и, присвистнув, отскочил обратно в комнату, захлопнув двери и навалившись на них всей тяжестью тела. С другой стороны на деревянные створки обрушился град ударов.

– Там эти… которые по двору бродили… – выдохнул киммериец.

– Твари? – Мораддин, быстро оценивший всю опасность положения, схватил копье, которым едва не проткнули Конана, и просунул древко в кольца дверных ручек.

– Да нет же, люди! – рявкнул Конан. – Они все так же спят, только теперь хотят с нами подраться!

Лежавший на полу Джафир издал непонятный звук, отдаленно напоминающий злорадный смешок, и тут же дверь затрещала под усилившимся натиском зуагиров.

– Ну скотина! – так и ахнул Мораддин, взглянув на шейха. – Конан, да он управляет своими людьми мысленно!

Варвар не стал раздумывать над его словами и решать, насколько верна эта догадка, а подбежал к окну и со стуком распахнул ставни.

– Значит так, – он посмотрел вниз, отмеривая на глаз расстояние до земли. – Первым прыгну я, ты спустишь мне Джафира, а потом выберешься сам. Вход в подземелья раваха находится в саду, совсем рядом… Там должна быть окованная крышка, не ошибемся.

С этими словами киммериец сел на подоконник, перекинул ноги наружу и спрыгнул. Мораддин засунул Нейглам за пазуху, тихо ругаясь, подтащил к окну брыкавшегося и недовольно ворчавшего Джафира, поднял его, ухватив за шаровары и воротник, и сунул в оконный проем ногами вперед.

– Лови! – прошипел полугном в темноту и, услышав ответ варвара, столкнул шейха вниз, добавив вполголоса: – Разобьется, так и не жалко…

В этот момент копье, которым была заложена дверь, не выдержало натиска из коридора, треснуло, разлетевшись в щепки, и в комнату ворвалось не менее двух десятков зуагиров, но Мораддин был уже внизу, догоняя проламывающегося сквозь кусты Конана. Джафира, целого и невредимого, дрожащего от бессильной злобы, киммериец перекинул через плечо, будто тюк с сеном.

Чудовища, шаставшие по крепости, исчезли все до единого, но вместо них отовсюду выбегали вооруженные чем попало зуагиры, устремляясь к варвару и полугному. Обернувшись, Мораддин увидел, как из окна комнаты, где пьянствовал шейх, выпрыгивают один за другим воины, причем, некоторые из них остаются лежать на месте, а остальные, хромая, припадая на ушибленные ноги, продолжали с необъяснимым упорством преследовать беглецов.

– Я был прав, – на ходу говорил Мораддин. – Джафир посылает своим людям приказы без слов, а они почему-то безоглядно подчиняются ему. А молния из пальца?..

– Кром! И все из-за вашего гномского горшка! – Конан резко остановился, скинул шейха с плеча и, ухватив его за волосы, стукнул затылком о плиты, которыми была выложена садовая дорожка. Джафир выдавил короткий, тихий стон и потерял сознание. И тут же бежавшие на помощь повелителю зуагиры как подкошенные повалились на землю. В саду воцарилась ночная тишина, не нарушаемая ни единым шорохом.

– Хорошо придумал, – одобрил полугном действия Конана.

– Хм, а те… э… козявки ему все ж таки снились? – киммериец озадаченно взъерошил спутанные волосы.

– Выходит, что так, – согласился Мораддин. – Джафир сейчас в обмороке, и поэтому все его люди делают то же самое, не получая приказов от господина. И поскольку в таком состоянии люди обычно снов не видят – никаких тебе чудищ!

Конан вслепую пробирался вслед за Мораддином, уверенно идущим в кромешной тьме туннеля, прорытого некогда песчаным равахом. Придерживая болтающуюся голову Джафира, Конан думал о том, что наконец-то запутанная история с сокровищем джавидов близится к концу.

«Ну вот, отдадим кувшинчик Ниоргу, он превратится в рыжего бородатого ублюдка, вроде пройдохи Алвари, пожмет мне руку и скажет…»

Неспешное течение мыслей Конана прервал странный звук: шлепанье босых маленьких ножек по плотно слежавшемуся песку.

– Мораддин, – киммериец тронул полугнома за плечо, – ты слышишь?

– Что?

– Сзади кто-то идет. Босиком…

Мораддин остановился и прислушался, но в подземелье по-прежнему стояла мертвая тишина.

– Показалось, что ли, – пожал плечами Конан. Но вскоре снова был готов поклясться, что за ними крадется, или ребенок, или женщина. Киммериец не стал спрашивать Мораддина, остановился и почти сразу в его спину ткнулись вытянутые руки идущего в темноте. Конан быстро ухватил тонкое запястье и без труда узнал приглушенный, испуганный крик.

– Мирдани? А ты что здесь делаешь?

– Мне страшно, Конан! – пролепетала девушка.

– Еще бы! – усмехнулся киммериец, все еще крепко держа ее за руку. – Нечего по подземельям шляться!

– Советую не задерживаться, – послышался из темноты голос Мораддина. – Тем более, что мы почти уже пришли.

– Держись за меня, – сказал Конан, кладя руку Мирдани на свой пояс.

Справа показался тусклый мерцающий свет, и, зажмурившись с непривычки, Конан разглядел вислоухий силуэт джавида с факелом в руке.

– Идут! – радостно заверещал он, подбежал к Мораддину и, взяв его за руку, вывел из туннеля в ярко освещенный зал. Тот самый, где Конан дрался сперва с джавидами, освобождая Самила, а потом с человеко-ящером, убившим предателя. Теперь карлики отнеслись к киммерийцу более терпимо, но неприязни своей не скрывали, молча расступаясь перед высокорослым северянином, несшим на плече то ли мертвого, то ли спящего зуагирского шейха. За варваром, крепко вцепившись в его широкий пояс, семенила девушка с застывшим выражением брезгливого ужаса на лице. Кое-кто из джавидов узнал в ней бывшую пленницу, и по залу прокатился удивленный шепоток.

Навстречу им выступил Ниорг и остановился, ожидая. Конан, нарочито небрежно сбросил Джафира, подтолкнул к нему Мирдани и, повернувшись к напряженно замершему Ниоргу, развел руками.

– Вот, – сказал варвар. – Принимай работу.

Ниорг, быстро окинув Конана с ног до головы мятущимся взглядом, осторожно спросил, пытаясь подавить нетерпеливую дрожь в голосе:

– Нейглам… Где?

– А! – хлопнул себя по бедру киммериец. – Мораддин, где ты там? Горшок у тебя, или потерял?

На Ниорга было жалко смотреть – толстые губы крупно дрожали, руки теребили складки коричневого одеяния, и когда Конан позвал Мораддина, он порывисто обернулся и чуть не умер на месте, услышав, что Нейглам могли потерять.

Полугном, бросив на Конана испепеляющий взгляд и получив в ответ белозубую мальчишескую улыбку, подошел к Ниоргу и, тронув его за плечо, сказал:

– Не обращай внимания на этого дикаря. Мы выполнили свой долг. Вот оно, сокровище рода Нирафа, Великий Нейглам.

Мораддин бережно вынул из-за пазухи кувшин и передал его Ниоргу. Киммериец отвернулся, чтобы не расхохотаться при взгляде на торжественно-величавую гримасу старого джавида, принимающего свой пресловутый кувшин из рук не менее серьезного коротышки, и тем самым снова не оскорбить и без того обидчивых волосатых карликов.

Мирдани, держа на коленях голову брата, смотрела на церемонию с открытым ртом, но ничего не понимала, и оттого происходящее казалось ей неким неизвестным и враждебным людям колдовским обрядом.

Джавиды молча сгрудились вокруг своего старейшины, не осмеливаясь и слова проронить, а Ниорг, подняв над головой Нейглам, провозгласил:

– Братья! Настал день, когда род наш сбросит проклятие, тяготевшее над нами три десятка лет! Враг наш повергнут неизвестным героем, а Нейглам возвращен киммерийским варваром по прозвищу Конан… – тут Ниорг почему-то запнулся и покосился на вытянувшегося точно в строю Мораддина, – … и потомком гномов, что носит человеческое имя Мораддин!

«Спасибо, не забыли скромного, простого и доброго парня по имени Конан, – картинно раскланиваясь и изо всех сил пытаясь не улыбнуться, подумал киммериец. – Честное слово, сейчас заплачу…»

Дальнейшее стало совсем ему не интересно, ибо Ниорг пустился в описание трагических событий, постигших его род, удвоив велеречивость и излагая до тошноты надоевшую варвару историю с новыми душераздирающими подробностями. По словам старого джавида выходило, что, оказывается, и Дуалкама, и сыночка его Дагарнуса породил никто иной, как сам Сет в порочной связи с Нергалом, исключительно дабы насолить роду Нирафа; что сии злыдни долго искали, как попортить мирную патриархальную жизнь незлобивых трудяг-гномов, ну и так далее…

Конан посмотрел на Мирдани – она привела в чувство своего буйного братца и освободила его от пут, теперь они тихонько ворковали между собой, причем в голосе девушки слышались недовольные, обвиняющие нотки, а Джафир неуверенно оправдывался. Делать киммерийцу сейчас было совершенно нечего, и он, подумав, что забыл, когда спал в последний раз, присел на пол возле стены и прикрыл глаза. Под нудные, шепелявые речи Ниорга варвар слегка задремал и совершенно не заметил, что джавид называет в своем рассказе вовсе не те имена, что в известной Конану истории, а вечно невозмутимый и сдержанный Мораддин как-то странно пошатывается, нашаривая рукой опору и смотрит на Ниорга так, словно видит перед собой живое воплощение Митры. Отступив к стене, возле которой пристроился киммериец, полугном медленно опустился на пол, обхватил колени руками и уткнулся в них лицом. А Ниорг продолжал размеренно и гордо вещать, пристально глядя на Мораддина и потрясая над головой Нейгламом.

Вздрогнув, Конан очнулся от зыбкого полусна и взглянул вверх…

Под самым потолком клубилось серебристое облако легчайшего, светящегося тумана, и варвар откровенно залюбовался мягкими переливами, пребывая в уверенности, что все еще видит сон. До его слуха донесся шумный радостный гомон, кто-то всхлипывал рядом, и Конан, встряхнув волосами и протерев глаза, осоловело огляделся. Ощущение нереальности происходящего снова овладело киммерийцем, и только звук собственного голоса убедил его, что все вокруг – явь, а не видение:

– А где все?

Он имел в виду джавидов, так как вместо уродливых карликов зал был наполнен множеством бородатых, розовощеких гномов. Они хлопали друг друга по плечам, дергали за бороды, обнимались, в центре зала пятеро или шестеро низкорослых человечков весело отплясывали лихой гномский танец. Конан, теряясь в догадках, беспомощно посмотрел по сторонам в поисках Мораддина, чтобы хоть у него спросить, куда делись джавиды и почему так много гномов, большинство из которых своими рыжими бородами и шевелюрами неприятно напоминали киммерийцу старого знакомца Алвари, втянувшего его лет десять назад в авантюру с золотом гномов и синим камнем Харра…

Наконец, он обнаружил Мораддина, стоявшего неподалеку в обнимку с коренастым гномом с русой окладистой бородой и вьющимися седоватыми волосами. Они что-то говорили друг другу, и Конан с изумлением увидел слезы в глазах отважного, бесстрашного бывшего капитана аграпурского хэрда. Белая летучая мышка оживленно карабкалась по плечу гнома, старательно изучая нового близкого друга хозяина. Поднявшись на ноги, киммериец растолкал веселящихся бородачей, которые не преминули и его пару раз дружески хлопнуть по спине – до плеч карликам было не достать – и подошел к приятелю.

– Мораддин, что, Нергал побери, происходит, а?

Тот посмотрел на киммерийца влажными, покрасневшими глазами, и, проглотив комок в горле, проговорил:

– Варвар… дружище, ты знаешь, кто это? – Мораддин положил ладонь на грудь русобородого карлика.

– Гном, – уверенно сказал Конан, разом отметая все возможные сомнения.

– Да, конечно, – закивал Мораддин. – Но кто он?

– Ну? – теряя терпение бросил киммериец, бесцеремонно оглядывая гнома и ища в нем что-нибудь необычное.

– Это… Гроин, сын Фарина! Это мой отец, Конан! – Мораддин крепко обнял гнома, а тот одарил киммерийца счастливым взглядом голубых глаз. Мышка, словно подтверждая сей неожиданный и счастливый факт, восторженно заверещала.

– Да ну? – честно удивился Конан. – А откуда он здесь взялся? И где, в конце концов, джавиды?

– Где же ты был, северянин, когда мы открыли Нейглам и пало проклятие джавидов? – изумился Гроин, и его голос показался Конану знакомым. На мгновение он задумался, а потом тихо спросил:

– Ниорг, так это ты? А эти все – бывшие джавиды? Вот это кувшинчик! – он едва не подпрыгнул от восторга, а потом огорченно добавил: – Опять я проспал самое интересное!

– Я не Ниорг, – строго заметил гном. – Эти имена должны быть преданы глубокому забвению! Гномы моего рода после наложения проклятия обратили имена, чтобы не осквернять их перед лицом Великого Длиннобородого Отца всех гномов…

– А, понятно, – кивнул киммериец и прикинул, как бы звучало его собственное имя наоборот. Получилось нечто совсем неблагозвучное…

Мораддин, успокоившись после очередного наплыва чувств, взял Конана за руку и торжественно сказал ему:

– Теперь Нейглам готов послужить и тебе, варвар! Чего ты хочешь?

– Нет, пусть он сначала послужит мне! – раздался звонкий девичий голос, и все посмотрели в сторону Мирдани и Джафира, о которых на радостях и вовсе позабыли. Дочь шейха Джагула поднялась с колен и решительно шагнула к Гроину, все еще державшему в руках золотой кувшин.

– Эта вещь принесла великое горе моему дому! – вскричала Мирдани. – Из-за нее умер отец! Из-за нее помешался мой любимый брат! А я лишилась чести в доме мага Радбуша!

– Ну, этого уже никакой Нейглам не исправит… – пробормотал киммериец и невольно отступил на шаг, когда Мирдани круто развернулась и вперила в него колючий взгляд горящих от гнева глаз.

– А, могучий чужеземец, – язвительно проговорила она, – спаситель-избавитель-победитель, красавец-северянин с восхитительными синими глазами, смутивший дикарку из далекого оазиса горячим поцелуем!

– Не понял, каким поцелуем? – мотнул головой Конан, продолжая отступать под натиском неукротимой женской ярости.

– Конечно, не помнишь! – горько усмехнулась Мирдани. – Если у тебя в каждом городе живет по эдакой потаскухе Стейне, то можно забыть «бешеную зуагирку»!

Гномы стихли, окружив девушку и киммерийца полукольцом, и с интересом наблюдали за развитием событий. Не так уж часто гному удается стать свидетелем сцены ревности у людей…

А Мирдани, не обращая внимания на то, что стала участницей захватывающего представления, продолжала пускать в оторопевшего варвара ядовитые стрелы обиды. Решительно отвергнув вялые оправдания Конана, что, мол, она должна быть обязана Стейне жизнью, сестра Джафира заявила:

– Да если бы ты не затащил меня в этот дом разврата, я бы никогда не попала к Радбушу!

– Ну, да, осталась бы у Турлей-Хана, и сейчас досталась бы его солдатам. Ведь после смерти хозяина они явно не теряли времени даром в его гареме…

– Варвар, варвар! – неожиданно тихим голосом сказала Мирдани. – А я ведь… я могла бы полюбить тебя… Я уже почти любила тебя…

Она отвернулась к стене и заплакала. Гроин укоризненно покачал головой, посмотрев на киммерийца так, будто он был невоспитанным шалопаем, обидевшем хорошую девочку. Гном подошел к беззвучно рыдавшей Мирдани и обнял ее за плечи – невысокая девушка была даже немного ниже его.

– Не плачь, все забудется, – увещевал ее Гроин, поглаживая по голове. – Варвар – он же дикарь, не стоит так переживать из-за него…

– К тому же, есть кому отомстить! – подал голос Джафир, поднимаясь на ноги. Конан, с усмешкой оглядев помятого шейха аль-Баргэми, сказал:

– А тебе надо как следует проспаться!

– И расскажи-ка нам, что ты учудил в своем оазисе, – Мораддин подошел к Джафиру, скрестив руки, и киммериец не без удовольствия отметил, что к его спутнику вновь вернулись былые уравновешенность и хладнокровие. Но Мирдани, отстранив Гроина, преградила Мораддину дорогу со словами:

– Не сейчас! Сначала я должна… Почтенный гном, – она повернулась к Гроину и протянула руку к Нейгламу, – позволь мне исцелить брата от недуга, вселившегося в него из вашего кувшина, и спасти мой дом!

Гроин, не в силах отказать прекрасной девушке из рода людей в ее благородной просьбе, величаво кивнул и медленно откупорил кувшин. Мирдани вытянулась, точно струна дутара, закрыла глаза и сложила на груди руки. Конан смотрел во все глаза, предвкушая захватывающее магическое действо, и был слегка разочарован, когда из кувшина выплыло уже виденное им серебристое облако, окутало на пару мгновений зал и растворилось под потолком. Ничего ровным счетом не изменилось, разве что Мирдани, очнувшись, бросилась к брату и, зажав его лицо в ладонях, пристально всмотрелась в глаза.

– Ты вернулся! – ликующе воскликнула она и крепко обняла Джафира.

– А он никуда и не уходил, – мрачно заявил киммериец. – Пусть теперь рассказывает!

Гномы, оживленно гомоня, сгрудились вокруг, исцеленного по их мнению от тяжелейшего недуга шейха, смущенно оглядывавшегося по сторонам.

– Да я… ничего особенного и не делал, – пробормотал Джафир.

– Ну, как же! – ехидно усмехнулся Мораддин. – Надо было видеть, какой зверинец ты развел в собственном оазисе и во что превратились твои верные зуагиры! Кстати, Мирдани, а почему ты не стала такой же как остальные – сонной и беспрекословно следовавшей мысленному приказу хозяина?

Девушка вытащила из-под одежд какой-то предмет и протянула Мораддину.

– Вот, – кротко сказала она, разжимая ладонь, на которой лежал маленький костяной амулет на тонкой золотой цепочке.

– А, понятно, – махнул рукой полугном. – Радбуш снабдил. Так о чем же ты мечтал, шейх, когда открыл Нейглам?

Джафир склонил голову и удрученно произнес:

– Я всегда мечтал стать всемогущим магом… Хотел повелевать всеми людьми, чтобы они знали мои желания и безропотно выполняли их… – он испуганно взглянул на Мораддина, потом на Конана, и тихо спросил, с ужасом ожидая ответ:

– Неужели все так и вышло? И все люди превратились в моих рабов?..

– К счастью, твое воображение не простерлось дальше оазиса Баргэми, – успокоил его Мораддин. – Ты действительно превратил своих подданных в тупых тварей, наподобие термитов, слепо подчиняющихся матке. А дальше?

– Потом я попробовал сделать несколько магических фокусов, там… молнии из пальца, вино и еда из воздуха…

– Ну-ну, – усмехнулся Конан. – На дармовом-то винце как не нажраться до беспамятства? Кстати, а что за страсть к насекомым?

Джафир, помявшись, нехотя ответил:

– Я с детства их очень боюсь… Они мне снились, я это хорошо помню, но мне не приходило в голову, что они могут ожить…

– А теперь я тебя поспрашиваю! – шагнул вперед Гроин. – Откуда ты узнал про Нейглам?

– От отца, – послушно ответил Джафир. – А тот – от кофийского посланника Дагарнуса. Уже после смерти шейха Джагула я стал охотиться за кувшином, представляя, как Нейглам может изменить мою жизнь. И я знал – чтобы овладеть им, я должен был убить всех, знавших о сокровище гномов и его свойстве…

– Это тебе удалось блестяще! – вставил варвар. – Мне даже завидно стало! – он принялся сгибать пальцы: – Турлей-Хан, главный соперник – Дагарнус, Радбуш…

– Радбуш? – едко скривилась Мирдани. – Этот сластолюбец пал от моей руки. Хотя, – она бросила на киммерийца острый взгляд, на который тот равнодушно пожал плечами, – хотя султанапурский маг был добрым и ласковым, не то, что северные дикари… Я убила его еще днем, когда он решил показать мне сокровищницу. Убила тем самым кинжалом, что выдал меня Радбушу, а потом вернулась в гарем. Слуги ничего не заметили, а вечером пришел брат со своими воинами… Не скрою, в глубине души я надеялась, что спасешь меня ты, Конан из Киммерии!..

– Ну извини, – варвар склонил голову, саркастически улыбаясь, – не успел… Прилетел на крыльях любви чуть позже, когда дражайший шейх со своими головорезами-кхитайцами уже устроил погром в Султанапуре.

Гроин поднял обе руки, призывая всех прекратить суетные споры, и когда установилась тишина, произнес:

– Времени у нас немного – гномам пора навсегда покинуть мрачные подземелья раваха и вернуться в родные горы, оставленные около трех десятков лет назад. И я обращаюсь к тебе, вновь обретенный сын мой, и к тебе, храбрый варвар из Киммерии. Вы более других заслужили право просить Нейглам о милости.

– Мне ничего не надо, – скороговоркой сказал Мораддин. – Я уже получил награду, отец! А сила Нейглама может пригодиться в будущем.

– Ну, а ты, Конан? – Гроин перевел взгляд на киммерийца. – Чего жаждет твоя душа?

– В кусты… – буркнул под нос Конан и прыснул со смеху. Поборов подступающий неудержимый хохот, варвар состроил умную физиономию и как мог серьезно сказал: – Открывай.

В третий раз серебристый туман наполнил воздух, скрыв в себе силуэты гномов и людей, а из глубин его раздался громкий голос киммерийца:

– Хочу быть королем!

Конан зажмурился и открыл глаза только, когда кто-то дернул его за рукав. Кажется, Мораддин. Оглядев ничуть не изменившуюся пещеру, свою, по-прежнему потрепанную, одежду и доброжелательно улыбающиеся рожицы гномов, он недоуменно, с возмущением воскликнул:

– Опять вранье? Почему я не король?

Гроин сделал вид, что закашлялся, скрывая смех, и, подойдя к северянину, похлопал его по руке:

– Не все сразу, милый варвар, не все сразу… Даже если это желание было самым важным для тебя, вовсе не значит, что королем ты станешь прямо сейчас, или, скажем, после восхода солнца. Но это может произойти и завтра, и через двадцать лет. Ты же не сказал: «Хочу стать королем прямо сейчас»?

– Может, еще прошение надо было написать, заверенное в канцелярии царя Илдиза? – угрюмо спросил Конан. – Вечно мне не везет…

Гроин лишь загадочно улыбнулся и тихо вымолвил:

– Как знать…