Пёс имперского значения

Глава 18

"Из писем и воспоминаний вице-адмирала Королевского Флота Иосифа Бродского.

Большая энциклопедия Корсиканского королевства. Издание 1998 года. Париж.

Письмо первое.

Здравствуйте, дорогая мама, сестра Соня, и тётя Роза. Я вас всех люблю и очень таки вспоминаю. А Моне, что из пятой квартиры, скажите, что про него нет ни одного словечка, особенно про те сто рублей, которые был должен ему с прошлого года.

Ай, мама, я таки прекрасно знаю, что вы скажете при прочтении этого письма. Вот только ваш Ося не такой уж бестолковый, как представляет себе тётя Роза. Она всё так же не умеет готовить? Так передайте — её будущий зять уже привык кушать много и вкусно, а не то, что она по ошибке считает едой.

Но теперь по порядку… Как вы помните, наш корабль вышел из Одессы в страшный шторм, и со мной случилась такая морская болезнь, что я пролежал до самой Греции, где мы бросили якорь в видимости берега. Причиной остановки послужило то обстоятельство, благодаря которому я и сделал первый шаг по карьерной лестнице, получив звание старшего матроса будучи ещё новобранцем.

Капитан наш, почтенный реб Андрий Остапович Оноприенко, углядел на берегу бесхозное стадо свиней, охраняемое всего лишь четырьмя пастухами. Я в числе прочих был послан препроводить брошенных под открытым небом животных на борт, и во время спасательной операции успешно заменил командира, покусанного собаками и побитого посохами туземцев. Именно за этот подвиг мной и получено повышение в чине.

Но вы, мама, не беспокойтесь, и тёте Розе передайте, что её будущий зять гневно отказался от нежных, тающих во рту шкварок. Прямо от большой шипящей сковородки, в которую можно макать восхитительный свежеиспечённый хлеб, хрустящей корочкой собирая со дна золотистые колечки лука. И с негодованием отверг предложение попробовать вкуснейшие отбивные, зажаренные в белых сухарях и яйцах, взбитых с козьим молоком. А на сало, розовое, с мясными прослойками в палец толщиной, даже смотреть не стал. К тому же оно получилось жестковато, видимо из-за особенностей местного климата, и ещё наш кок злоупотребляет специями. Но у меня, вы же помните, от красного перца всегда изжога, которой и маялся до самой Корсики. Но об этом в следующем письме.

PS. Спешу поделиться новостью, которую по большому секрету узнал от старшего лейтенанта Королевской госбезопасности Степана Генриховича Наливайко. Оказывается для нас, природных корсиканцев, сало, которое нельзя перепродать, автоматически становится кошерным.

Письмо четвёртое.

Как я уже сообщал ранее, учёба наша подходит к завершению, и к маю мы должны выйти в море, покинув этот райский остров, чем-то напоминающий родную Одессу. Может быть тем, что аборигены, жившие здесь до появления настоящих корсиканцев, похожи на наших молдаван, продающих на Привозе брынзу, вино и мамалыгу. Всегда такие же пьяные и не понимающие ни одного языка, кроме матерного. Вот только штукатурным искусством не владеют, а потому дома у них сложены преимущественно из дикого камня, кое-как обтёсанного, да так и оставлены.

Но в отличии от молдаван народ сей, хоть так же тёмен и необразован, но весьма умён и живостью природной восполняет недостатки воспитания. Основное их занятие, кроме вендетты и виноделия — гордиться двумя великими монархами, которых остров подарил миру. Имеются ввиду покойный Наполеон и король нынешний, фамилией тоже Буонапартий

Самого Его Величества мы так и не увидели. По сообщениям газет, он после взятия Марселя с армией штурмует Тулузу. Как сообщил на политзанятиях товарищ Наливайко — мэрия города уже обсудила условия почётной сдачи, но правила приличия требуют выдержать месячную осаду. А пока идёт бомбардировка предместий ручными гранатами по заранее оговорённым целям. Королевской авиацией командует какой-то граф, всё никак не могу запомнить его фамилию. Но человек премилейший, и в редкие часы наших увольнений в город, его всегда можно застать в таверне под странным названием "У весёлого шушпанчика", где он за стаканчиком хорошего анжуйского рассказывает удивительные истории о маленьких планетах, растущих на них больших баобабах, и рисует на салфетках шляпу, съевшую слона.

Но прошу вас, мама, не рассказывайте об этом тёте Розе. Потому что этот рисунок напомнил именно её, загорающую на пляже. Да… а нас ждёт море. Но подробности в следующем письме.

Письмо шестое.

Как я уже предупреждал, в Первомай, который празднуется и на Корсике, состоялся наш выпуск. Итогом его стали лычки старшины второй статьи на моих плечах, а потому, мама, можете обрадовать тётю Розу очередным повышением её будущего зятя. После торжественного построения и распределения в экипажи состоялся праздничный обед, который заключался в трёх блюдах — олла-потрида по-гишпански, пельмени по-пролетарски, и борщ с пампушками по-корсикански. Особенно порадовал последний, приготовленный по старинному рецепту того, ещё первого Буонапартия.

И вот наша подводная лодка вышла в Средиземное море. Не буду описывать его красоты, всё равно с перископной глубины мало что видно, но скажу одно — оно почти такое же красивое как Чёрное в Аркадии или Крыму, но самую чуточку побольше.

Капитан наш опасался вездесущих англичан, чьи корабли шныряют туда-сюда совершенно свободно, как пьяница шарит в собственных карманах в поисках завалявшегося рубля. И потому к Гибралтарскому проливу подошли ночью, дождавшись тумана. Мне, как отличнику боевой и политической подготовки, было разрешено посмотреть в поднятый перископ на знаменитые Геркулесовы Столпы. Но в темноте их было не разглядеть, чему я немало огорчился.

Само название города, горы и пролива, восходит своими корнями в глубокую древность. Сами британцы, незаконно оккупировавшие территорию ещё в тысяча семьсот четвёртом году, называют какого-то Тарифа Абензакка, проходимца мавританского происхождения, давшего этому месту своё имя. Но совсем недавно прогрессивный испанский историк дон Алехандро Санчес Шантаринос установил, что название переводится с одного из забытых языков как "Гиббон, сбежавший от Лара с Талара" Тому подтверждением служит гора Абилла, что означает "Обезьянная", расположенная на африканском берегу и фигурой почти что повторяющая Гибралтар.

Но слава Всевышнему, который снова есть по приказу партии, пролив миновали без происшествий и мы, пройдя узость, обогнули мыс Спартель и скоро пришли на вид Кадикса, а там уже всплыли для зарядки аккумуляторов. Мама, передайте тёте Розе, чтобы она не беспокоилась, так как прелестных испанок невозможно было разглядеть даже в мощный бинокль производства Нижегородского завода имени покойного господина Цейса, хотя я очень напрягал зрение. Единственная женская фигура на берегу, в течении долгих двадцати минут вызывавшая интерес экипажа, при тщательном рассмотрении оказалась католическим монахом.

Письмо одиннадцатое.

Итак, здравствуйте мои дорогие, мама, сестра Соня, незабвенная тётя Роза, и даже Моня из пятой квартиры, которому я никогда не был должен сто рублей. Но если он будет упорствовать в своих заблуждениях, то пусть вышлет мне ещё сотни полторы до востребования. В Голландию, в городок Гельвет-Слюйс. Вот в нём сейчас мы и базируемся.

Как, наверное, понятно из названия, местечко это весьма омерзительно не только на слух, но и на вид. Стоит оно на одном из островов, образуемых Маасом. Голландское правительство весьма обеспокоенное соседством с полыхающей в гражданской войне Германией, с превеликим удовольствием предоставило в распоряжение нашей бригады сей порт, в который даже на "Малютках" приходится заходить с лоцманом.

Жизнь в городке скучная и однообразная, единственным развлечением случаются бои базарных торговок. Честное слово, мама, я только один раз поддался греху азарта, и за месяц выиграл на тотализаторе более пяти тысяч гульденов, что в переводе на наши деньги обозначает четыреста советских, или полторы тысячи корсиканских рублей. Как уже сообщал ранее — франки и фунты в Голландии более не в ходу. Но не отвлекаясь более от темы, скажу — как прекрасно дерутся две бабы, бичуя друг друга живыми угрями. Угорь скользкий, но вредная натура европейской женщины (пардон на грубом слове) находит выход. Руки натираются песком, а наиболее прославленные, а значит обеспеченные, шьют рукавички из наждачной бумаги, контрабандою поставляемой из Советского Союза…

Сами же жители городка мне не понравились, особенно населяющие дома обозначенные… очень ярко-розовыми (исправлено королевской военной цензурой) фонарями. Но голландские дамы трудолюбивы и честны в любой коммерции, так что я обеднел разом на целых восемнадцать штиверов, почти рубль советскими деньгами.

Письмо четырнадцатое.

Вот уже и прошло три месяца моей службы. Сегодня опять вышли на боевое дежурство к берегам Британии. Письмо отправлю с оказией из Гавра или Кале. Это такие корсиканские города на побережье, только сейчас они временно оккупированы французами. Мы заходим туда пополнить запасы провианта и…. (зачёркнуто королевской военной цензурой), потому что старые постоянно расходуются на потопление судов английских контрабандистов. Стычки с французским республиканским флотом случаются постоянно, но убеждённость в своей правоте даёт нам значительное преимущество перед противником. Так, в недавнем сражении у… мыса (исправлено королевской военной цензурой) Пти-Кошон, я нанёс тяжёлое поражение боцману с корвета "Мистраль" бутылкой по голове. Но не ругайтесь, мама, за расточительность, бутылка была уже пять минут как пуста. Сама мадам Пти-Кошон рукоплескала подвигу, и обещала десятипроцентную скидку на любые услуги заведения. Вот видите, какой ваш сын экономный?

Да, мама, попросите тётю Розу, чтобы перестала присылать свои фотографии — военные цензоры тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо, но нервы у них не железные.

С этим прощаюсь, ваш сын и брат — старшина второй статьи Иосиф Бродский."

Где-то в Северном море. Прохладное лето 34-го.

Маленький надувной плотик скакал на волнах и с силой бился о борт подводной лодки, на рубке которой красовалось гордое имя "Тётя Роза Люксембург". Находящийся на плоту матрос положил большую малярную кисть, задрал голову, и крикнул на верхнюю палубу:

— Товарищ старший лейтенант, а как ватерлинию рисовать, её же волной смывает?

— Старший лейтенант королевской госбезопасности, — поправил Степан Генрихович Наливайко. — И пока я за неё отвечаю на вверенном мне корабле, рисовать будете красиво, но молча.

— Так ведь мелом?…

— А вот не нужно спорить, товарищ старшина второй статьи. Здесь какое море? Правильно, Северное. И значит, для маскировки лодка должна быть покрашена в любой цвет, но чтобы он обязательно был белым.

— Так ведь мелом? — растерянно повторил Бродский, посмотрев на стоящее у ног ведро. — Смоет же…

Наливайко почесал затылок, сдвинув на глаза чёрную форменную треуголку.

— Ну и пусть, — решил он, — мел у нас бесплатный, ещё раз покрасим. А вдруг Родина прикажет, и нам уже завтра нести службу в Индийском океане?

— Не успеем до завтра, товарищ старший лейтенант королевской госбезопасности. И причём тут Индийский океан?

— А притом! Сами же спасибо скажете, что не пришлось старую краску соскабливать…

Старшина второй статьи, попавший на неблагодарную работу за драку с французскими моряками, тяжело вздохнул и взялся за кисть.

— Стой, кто же так малюет? — остановил его Степан Генрихович. — А ну вылезай оттуда, салага. Посмотри как настоящие профессионалы работают.

Особист подтянул плотик, помог Бродскому подняться, а сам занял его место:

— Эх, вспомню молодость! Если бы ты знал, сынок, как руки по кисти соскучились. Да, быстро проходит слава мирская…. Ну кто теперь помнит выставки Степана Наливайко и Давида Бурлюка? Никогда, слышите, юноша, никогда не пробуйте эту отраву под названием творчество…

— Я вот написал недавно немного стихов, — скромно потупился Ося.

— Выкинь или сожги. Нет, только не в отсеке. А ещё лучше — утопи. И вообще, юноша, зачем стихи, если у тебя есть море? Слушай, а давай вместе утопим, для верности?

— Всю тетрадку?

— А чего жалеть-то? Вот потом, когда станешь адмиралом, сам спасибо скажешь, что уберёг от страшной напасти и искушения. Ну иди, а я здесь подожду.

Но быстро сходить не получилось — в лодке Осю перехватил командир отсека и заставил пообедать. А потом вдруг выяснилось, что именно Бродскому заступать через два часа на боевое дежурство.

— Да понимаю я, что недавно сменился, — объяснял лейтенант. — Но и ты пойми — командир потребовал лучшего акустика.

— Но мне же…

— Да не переживай, дадут тебе отпуск.

— Краткосрочный?

— Зато дорога учитывается пароходом. Договоришься с военно-транспортной авиацией, литру им поставишь, недели две экономии…

— Но мне же ещё лодку красить.

— Зачем? — удивился лейтенант. — Ах это… Забудь. Сейчас иди вздремни часок, а перед погружением тебя разбудят.

Обрадованный обещанным отпуском Иосиф Бродский уснул на своей узкой койке, и снилась ему родная Молдаванка, тётя Роза, торгующая семечками на углу Ришельевской, футурист Давид Бурлюк, красящий бронзового Дюка зелёной краской в белый цвет, и совершенно не видел во сне товарища старшего лейтенанта королевской госбезопасности. А Степан Генрихович Наливайко и сам в этот момент задремал, утомлённый долгим ожиданием и мерным плеском волн в борт подводной лодки. Задремал, и не увидел, как ослаб узел, небрежно затянутый старшиной второй статьи. Плотик, подхваченный течением, поплыл… поплыл… поплыл….

А спустя четыре дня советские сторожевики привели в Кронштадт сдавшийся шведский миноносец, шедший почему-то под норвежским флагом. Капитан корабля со слезами радости на глазах признался в злом умысле и покушении на пиратство, планах потопления мирного пассажирского судна, шпионаже на Гватемалу и Гондурас, но только просил избавить его от преследующего кошмара. Поднявшиеся на борт флотские особисты ничего кошмарного не обнаружили, если не считать того, что слоняющийся по миноносцу мрачный тип с маузером и в чёрной треуголке, громко требующий от шведов вернуть украденную подводную лодку, был небрит. И более ничего ужасного. Да и то… Вдруг у них, у корсиканцев, небритость является формой одежды?

Осталось только выяснить, как он сюда попал и кто же украл его лодку. Проведённое расследование выявило торчащие из всей этой истории длинные уши проклятых англичан, и нарком иностранных дел СССР Анатолий Анатольевич Логинов уже чистил любимый автомат и примерял новенький бронежилет, намереваясь вручать британскому послу ноту протеста. Но тут пришло известие о "Ярмутской бойне". Происшествие со шведским миноносцем замяли и засекретили, а сам экипаж его зачислили в состав Каспийской военной флотилии, обязав прибыть к новому месту службы в месячный срок вместе с кораблём.

Степана Генриховича Наливайко, окружённого таинственной аурой бойца невидимого фронта, более ни о чём не расспрашивали, а специальным самолётом доставили в Голландию, в городок Гельвет-Слюйс, куда вернулась из похода лодка "Тётя Роза Люксембург" Недоумевающих подводников встретили оркестром и цветами, срочно прибывшие из Одессы юные корсиканские пионеры несли подносы с двумя с лишним сотнями жареных поросят, а король Беня, приехавший чествовать героев, лично вручал ордена.

На Иосифа Бродского, к которому подскочил теперь уже майор королевской госбезопасности Наливайко, кричащий — "Это он во всём виноват!", буквально посыпались награды. И даже расчувствовавшаяся мадам Пти-Кошон объявила о бесплатном полугодовом абонементе. Но к её большому разочарованию старшина второй статьи получил месячный отпуск и направление в военно-морское училище. Забегая немного вперед, скажем, что оно было закончено с отличием, а ещё через несколько лет именно подводная лодка под командованием капитана второго ранга Бродского потопила в Атлантическом океане линкор "Миссури", на котором пытался скрыться от справедливого возмездия бывший президент бывших Соединённых Штатов Гарри Трумэн.

Совместную операцию по принуждению к миру в Южной Африке он встретил уже в звании контр-адмирала, почтенным отцом семейства, и младшую внучку, родившуюся в день бомбардировки Кейптауна, назвал Розой, в честь покойной тёщи, сравнимой по разрушительной мощи с главным калибром корсиканского флагмана. В отставку Иосиф Бродский вышел вице-адмиралом и зажил жизнью тихой и уединённой на купленном в личное пользование острове Капри, где теперь на каждой площади стоят уменьшенные копии Дюка Ришелье. Но юношеская мечта не оставила молодую душу старого моряка и он вернулся в литературу. Но стихов более не писал, посвятив своё творчество военно-исторической фантастике.

Очень часто на острове можно было заметить знаменитого на весь мир художника-мариниста Степана Генриховича Наливайко, чьи картины выставляются не только в музеях, но и в клубе колхоза имени Столыпина. Несмотря на возраст, рука его оставалась тверда, и Сталинская премия шестидесятого года, полученная за иллюстрации к книге морских рассказов Бродского, служила тому подтверждением.

Но это будет потом, через много лет, а сейчас старшина второй статьи, Герой Корсиканского королевства, орденоносец Иосиф Бродский едет домой, к маме и сестре Соне, к Моне из пятой квартиры, у которого никогда не брал в долг сто рублей. И к своей будущей тёще тетё Розе, надеясь хоть в этот раз узнать имя её дочери.