Глава 3 Малефицер


Я была измучена, однако провела еще полчаса, делая приседания и собирая ману, чтобы воздвигнуть защитный барьер вокруг кровати. Я не могу позволить себе ставить его каждую ночь, но сегодня я совсем вымоталась и нуждалась в защите, чтобы не стать легкой добычей. Поставив барьер, я забралась в постель и заснула мертвым сном – не считая трех раз, когда я просыпалась от предостерегающего подергивания проволочных растяжек вокруг двери; оно и неудивительно, но войти никто всерьез не пытался.

На следующее утро ко мне постучала Аадхья и предложила вместе пойти в душ и на завтрак, что было очень любезно с ее стороны. Я задумалась, с чего бы это. Сверло не было настолько ценным. Благодаря обществу Аадхьи я смогла принять душ впервые за неделю и заново наполнить кувшин. И она даже не попыталась потребовать с меня платы – конечно, не считая того, что я тоже покараулила, пока она мылась.

Все стало ясно, когда мы зашагали в столовую.

– Так, значит, вы с Орионом вчера уединились в мастерской, – сказала она преувеличенно небрежным тоном.

Только усилием воли я не остановилась как вкопанная:

– Это не было свиданием!

– Он даже не попросил поделиться? – спросила Аадхья, метнув на меня взгляд.

Я скрипнула зубами. В моем случае этот общепринятый способ отличать свидание от сделки вряд ли бы помог.

– Он вернул долг.

– Ну ладно, – сказала Аадхья и тут же спросила: – Орион, ты идешь завтракать?

Он как раз закрывал за собой дверь комнаты, и я сразу сообразила, что, вероятно, она поутру привязала проволоку к его двери, чтобы знать, когда он пойдет чистить зубы. Она пыталась пообщаться с Орионом через меня. Это было бы забавно, если бы не внушило мне желания дать Аадхье по башке. Чего доброго, все решат, что я нуждаюсь в помощи Ориона.

– Пойдем вместе?

Он взглянул на меня – а я на него, думая «Отвяжись! Отвяжись!» – и непонятно зачем сказал:

– Конечно.

Орион не нуждался в компании – наверняка он согласился пойти с нами просто назло мне. Он зашагал справа от Аадхьи, а я слева, одновременно обдумывая месть. Отстать от них я не могла, потому что в коридоре было пусто и я оказалась бы идеальной мишенью. Завтрак и вполовину не так опасен, как ужин, но все-таки не стоит ходить поодиночке. Надежда хорошим спутником не является.

– Вчера в мастерской было что-нибудь странное? – спросила Аадхья. – У меня сегодня утром занятие по металлообработке.

– Да нет, ничего особенного, – ответил он.

– Ты с ума сошел! – крикнула я.

Никто не обязан лезть из шкуры вон, спасая других – каждый сам о себе заботится, – но если начнешь утаивать информацию и сбивать людей с толку – жди неприятностей. По мнению большинства учеников, это еще хуже, чем быть малефицером.

– В мастерской торчали пять мимиков, прикинувшихся стульями, – сказала я Аадхье.

– Я же их убил! – возмущенно заявил Орион.

– Не факт, что там не было других, которые ждали объедков, – ответила я, с отвращением покачав головой.

Аадхью это не порадовало. Я бы тоже не обрадовалась, если бы мне пришлось идти в мастерскую, где теоретически околачивались мимики. Но, владея информацией, она хотя бы могла позаботиться о том, чтобы не стать для них первым блюдом. К примеру, закрыть спину щитом.

– Я займу стол, а вы идите за подносами, – сказала она, когда мы вошли в столовую.

По мне, Аадхья слишком хитрая. Впрочем, я ее не виню. Если уж представилась возможность подружиться с Орионом, зачем ее упускать? Родные Аадхьи живут в Нью-Джерси; если она попадет в нью-йоркский анклав, то, возможно, сумеет перетащить их всех. А я не могу позволить себе отшить одного из немногих людей, которые не отказываются иметь со мной дело. Я угрюмо встала в очередь и нагрузила поднос для нас обеих, слабо надеясь, что Орион заметит кого-нибудь из друзей по анклаву и отстанет от нас. Но вместо этого он положил на свой поднос пару яблок, а потом простер руку над моей головой и, произнеся «C’est temps dissoudre par coup de foudre», испепелил щупальце, которое высунулось из-под подноса с необыкновенно аппетитной яичницей. Оно растворилось с тошнотворной вонью; в воздухе повисло зеленое облако, которое немедленно осело на яичницу.

– Это самое дурацкое заклинание из всех, что я слышала, и произношение у тебя ужасное! – гнусаво произнесла я, обогнула зловонный поднос и направилась к овсянке.

– «Спасибо, Орион, я и не заметила, что этот кровосос собирался мной позавтракать», – сказал Орион. – Не за что, Галадриэль, не стоит благодарности.

– Я заметила! Он высунулся всего на полсантиметра, и я бы успела положить себе яичницы, если бы ты не влез! Если я к концу старшего класса не набралась ума и не научилась проверять периметр, то даже твое внимание не поможет мне выжить! Ты что, мазохист? Зачем ты продолжаешь навязывать мне свои услуги?

Я схватила банку с изюмом, накрыла ее блюдцем и встряхнула так, что высыпалось сразу штук двадцать. Старательно потыкав их вилкой, я перешла к банке с корицей, но достаточно было раз потянуть носом, чтобы понять, что корица сегодня не вариант. Сливки тоже никуда не годились: стоило поднести их к свету – и становилась видна синеватая пленка на поверхности. Хорошо хоть тростниковый сахар не испортился.

Я быстро глянула в обе стороны, выйдя из очереди, и понесла оба подноса туда, где сидела Аадхья. Она заняла нам место за третьим столом от двери – достаточно близко, чтобы выбраться, если нас попытаются зажать в столовой, и достаточно далеко, чтобы не оказаться в первых рядах, если кто-нибудь прорвется из коридора. Аадхья зачистила периметр, наложила заклинание безопасности на столовые приборы и даже принесла чистый графин.

– Яичницы не будет – спасибо нашему супермену, – сообщила я, ставя подносы на стол.

– Это был прилипала? Один такой напал на выпускника, как раз перед нашим приходом. – Аадхья кивком указала на стол, где, привалившись к двум товарищам, почти без чувств сидел парень из выпускного класса. Вокруг его предплечья виднелись огромные кровавые следы присосок. Друзья пытались напоить беднягу, но, судя по бледному потному лицу, парень был в шоке, и одноклассники уже обменивались поверх его головы безнадежными взглядами.

Конечно, до конца привыкнуть к этому нельзя, но только самые чувствительные и нежные натуры способны рыдать над потерями накануне выпуска. В это время нужно заключать союзы и планировать стратегию: как бы ни был важен конкретный человек, придется найти ему замену – что нелегко за три недели до конца семестра.

Первый звонок прозвенел для выпускников – мы покидаем столовую через определенные промежутки времени, ученики выпускного класса первыми, и если вы подумали, что первым идти опаснее всего – вы правы. Ребята осторожно уложили пострадавшего головой на стол. За соседним столом сидели Ибрагим и Якуб – здесь, в нашем террариуме, они закадычные приятели, хотя оба знают, что сразу же забудут друг о друге, если выживут и выберутся отсюда. Один из выпускников повернулся к ним и что-то сказал – наверное, попросил остаться с их приятелем до конца, не задаром, конечно. Выпускникам было пора идти в спортзал, и терять время они не могли – довольно и того, что они лишились члена команды незадолго до выпуска. Ибрагим и Якуб переглянулись, кивнули и пересели. Небезопасно прогуливать занятия накануне экзаменов, но уроки не так важны, как выпускная практика.

– Все еще жалеешь, что я его убил? – спросил меня Орион.

Лицо у него мучительно кривилось, хотя, держу пари, он был даже не знаком с этим парнем. Больше никто не смотрел в ту сторону. Сочувствие здесь приходится дозировать точно так же, как канцелярские принадлежности, – если, конечно, ты не анклавный герой с кучей маны.

– Все еще жалею, что осталась без яичницы, – холодно сказала я и принялась за овсянку.

Ибрагим не прогадал: выпускник умер прежде, чем прозвенел наш звонок. Ибрагим и Якуб оставили его тело прямо там – руки и голова на столе, как будто он просто прилег вздремнуть. Когда мы придем обедать, его уже не будет. Главное – не садиться за тот же стол, и за соседние тоже. Твари, которые в таких случаях приходят за поживой, обычно задерживаются, рассчитывая получить еще порцию.

По утрам у меня занятия по иностранным языкам: я изучаю пять. Не думайте, что я какой-то безумный полиглот. В школе всего три специальности – заклинания, алхимия и мастерство. И заклинания – единственное, что можно практиковать прямо у себя в комнате, не ходя в лабораторию и в мастерскую чаще необходимого. Алхимия и мастерство имеют стратегический смысл, если ты человек вроде Аадхьи – с близкой способностью. Тогда ты получаешь двойную выгоду: во-первых, действуешь в своих интересах, а во-вторых, работаешь в сфере с относительно небольшой конкуренцией. Если она выберется отсюда живой – умный и образованный мастер со способностью к необычным материалам и кучей полезных связей, возможно, сумеет устроиться даже в Нью-Йорке. Если не в Нью-Йорке, то в Новом Орлеане или Атланте. Чем лучше анклав, в который ты входишь, тем больше запас силы, которой можно пользоваться. У нью-йоркских и лондонских мастеров хватит мощи, чтобы построить трансатлантический портал, – иными словами, если я все-таки попаду в Нью-Йорк, то смогу в мгновение ока оказаться в Бирмингеме, откуда на поезде до дома рукой подать.

Конечно, если я не придумаю что-нибудь уникальное, о Нью-Йорке не стоит и мечтать. Скорее всего, этот анклав мне вообще не светит, учитывая, что я регулярно размышляю об убийстве их суперзвезды. Но в Европе уйма хороших анклавов. Впрочем, меня и они не примут, если я не выйду отсюда с хорошей репутацией и внушительным списком заклинаний. Если занимаешься заклинаниями, нужно либо учить языки, чтобы собрать коллекцию побольше, либо заняться творчеством и изобрести что-нибудь свое. Я пробовала сочинять, но тяга слишком сильна. Если я пишу умеренно полезное заклинание, оно не работает. Чаще всего оно небезопасным образом взрывается мне в лицо. Единственный раз, когда я, следуя маминому примеру, дала волю своему потоку сознания, получилось высокоэффективное заклинание, способное вызвать взрыв супервулкана. Я тут же его сожгла. Но если ты придумал заклинание, оно остается в мире, и кто знает – может быть, однажды им воспользуются. Надеюсь, в школе нет такого урода, которому понадобится заклинание, способное взорвать супервулкан. Но все-таки сочинительством я больше не занимаюсь.

Иными словами, мой основной источник уникальных заклинаний – пустота. Теоретически я могу безостановочно просить заклинаний, но если ты не прочитываешь то, что получаешь, к моменту использования они либо становятся чепухой, либо оказываются не тем, что нужно, либо исчезают. А если просто пробегаешь слишком много заклинаний, не изучив их, они начинают мешаться в голове, и тогда тебя точно разорвет на кусочки. Да, если надо, я могу выучить сотню близкородственных заклинаний уборки подряд, но мой лимит полезных чар – девять-десять в день.

Зато у меня нет ограничений на заклинания, касающиеся массового уничтожения. Я могу запомнить штук сто с одного взгляда и никогда их не забываю. Наверное, это и к лучшему: если мне понадобится одно полезное, придется разгрести целую сотню.

Если ты собираешь заклинания, а не пишешь собственные, знание языков критично. Школа выдает заклинания только на тех языках, которые ты хотя бы теоретически, знаешь, но, как вы уже поняли, она не особо старается соответствовать твоим нуждам. Ученик, который знает десяток языков и предоставляет выбор школе, с большей вероятностью получит то, что хочет. Кроме того, чем больше языков ты знаешь, тем проще меряться с другими ребятами, чтобы получить заклинания, которые не удалось добыть из пустоты.

Основные языки – конечно английский и китайский; тот, кто не знает хотя бы одного из них, вообще сюда не попадет, поскольку основные уроки ведутся только на них. Если тебе повезло и ты знаешь оба, то сможешь пользоваться половиной заклинаний, имеющих хождение в школе, и, соответственно, составлять расписание остальных занятий. Лю слушает историю и математику по-английски (это сходит за занятия иностранным языком), а «окна» в расписании использует для того, чтобы учиться сочинять на обоих языках. Как вы догадываетесь, большинство магов с колыбели приглашают к детям частного преподавателя. А мама, ясное дело, вместо этого учила меня языку маратхи – из-за папы. Еще бы только ребята из Мумбая, до которых дошли слухи о пророчестве моей прабабки, не смотрели на меня как на прокаженную.

Надо отдать маме должное: учить меня маратхи она начала, когда мне было два года – тогда она еще надеялась переехать к папиным родным. Сама она круглая сирота. Незадолго до поступления в школу – мы это не обсуждали, но я абсолютно уверена, что именно так она и попала в Шоломанчу, – мама обзавелась злым отчимом, в буквальном смысле. Это был осторожный профессиональный малефицер, на грани распада. Он почти наверняка отравил маминого отца – доказательств нет, но совпадений уж слишком много, – чтобы сойтись с ее матерью, которая, несмотря на горе, не утратила целительского дара. Бабушка до конца жизни заботилась о нем (она внезапно умерла от сердечного приступа, когда мне еще не исполнилось трех лет).

Отчим до сих пор, насколько мне известно, живет и здравствует – правда, наши отношения не назовешь близкими. Он несколько раз присылал тоскливые письма, вложенные в самые обыкновенные конверты, пытаясь добраться и до мамы. Когда мне было лет шесть, я случайно вскрыла одно такое письмо, почувствовала попытку залезть ко мне в голову и инстинктивно дала сдачи. Ощущение от этого – словно тебе в глаз воткнули щепку. Больше он не рисковал.

После того как с папиной семьей не сложилось, мама продолжала цепляться за идею, что язык даст мне своего рода связь с ним – в каком-то неопределенном будущем. Но в те годы это была просто еще одна странность, а я даже в детстве инстинктивно сознавала, что хватит с меня неординарности. Мы жили в глуши, и мои одноклассники не отличались терпимостью. Одна девочка как-то сказала, что у меня кожа чайного цвета – это неправда, но выкинуть ее слова из головы я уже не могла. И в коммуне было ничуть не лучше. Никто там не шептал мне оскорблений на детской площадке, зато взрослые намекали, чтобы, с одной стороны, я перестала заниматься вместе с ними йогой, а с другой – помогала им переводить с хинди (которого, кстати, я не знала).

Конечно, я должна быть благодарна – тогда-то я и сообразила, что хинди популярнее. Когда до меня дошло, что языки позволят мне выжить, я перестала жаловаться по поводу школы и потребовала уроков хинди – как раз вовремя, чтобы бегло овладеть им перед поступлением. Хинди дает не так много возможностей, поскольку большинство ребят, говорящих на нем, также владеют и английским; поэтому обычно они просят заклинания на английском, чтобы было чем махнуться. Но лучше знать самые разные, не похожие друг на друга языки. В случае с редкими или мертвыми языками гораздо труднее найти человека, с которым можно обменяться заклинаниями – зато с большей вероятностью получишь какие-нибудь уникальные чары, ну или то, что будет лучше соответствовать запросу (как вышло с моими дурацкими заклинаниями на древнеанглийском). Хинди достаточно распространен, так что можно найти уйму желающих для сделок, а поскольку это все-таки не английский и не китайский, никто обычно не просит специально заклинаний на хинди – их, как правило, получают при обмене, поэтому они бывают лучше среднестатистических. Так я и познакомилась с Аадхьей.

Сейчас я учу санскрит, латынь, немецкий, средне- и древнеанглийский. Последние три похожи, что приятно. В прошлом году я учила французский и испанский – теперь мне их хватает, чтобы разобраться с имеющимися заклинаниями, и они популярны примерно так же, как хинди. Поэтому я взялась за латынь, которая охватывает огромную вневременную сферу. Подумываю, не взяться ли и за древнескандинавский – вдруг попадется что-нибудь совсем неожиданное. И хорошо, что еще не взялась – иначе, скорее всего, вчера на меня свалилась бы книга древних заклинаний викингов, и тогда я бы застряла, пока хоть как-то бы не разобралась. У школы достаточно вольное представление о том, что такое «знание языка». Безопасней приступить к новому языку в начале четверти, чтобы не затормозить накануне экзаменов.

Орион проводил меня в класс. Я поначалу этого не заметила, потому что была слишком занята – наблюдала за группой, с которой обычно хожу по утрам. Это Нкойо и ее друзья Джовани и Кора. Они тоже учат сложные языки, поэтому расписание у нас практически совпадает. Нас не назовешь приятелями, но они позволяют мне ходить на уроки вместе с ними, просто чтобы народу было побольше, – если я не опаздываю. Меня это устраивает.

Они уже наполовину съели завтрак, и мне пришлось глотать не жуя, чтобы за ними угнаться. Потом я предупредила Аадхью:

– Я пошла.

Она помахала мне поверх голов двух своих друзей-мастеров, которые как раз подошли с подносами; учитывая мои приключения в мастерской, она явно не торопилась на занятия первой.

Кора неохотно замедлила шаг, позволяя мне нагнать ее – очень великодушно, – и мы уже стояли за дверью, когда Нкойо удивленно оглянулась и я обнаружила, что прямо за моей спиной стоит Орион.

– Мы идем на иностранный язык! – прошипела я.

Он специализируется по алхимии. Надо сказать, алхимиков в этом году оказалось вдвое больше обычного: даже те ребята, у которых были другие способности, старались держаться поближе к Ориону. По моему мнению, это не стоило дополнительных занятий в лаборатории. Ориону приходится иногда являться на уроки иностранных языков, точно так же как нам всем иногда приходится заниматься алхимией, – расписание меняется в первый день нового учебного года, но если попросить слишком много легких предметов или выстроить для себя чересчур своеобразный курс, школа отправит тебя на занятия, которых избегают остальные. Но только те, кто прицельно учит языки, утром в понедельник идут в лингафонный кабинет. Находиться на верхнем этаже, если ты в старшем или выпускном классе, – очень большой плюс.

Орион упрямо посмотрел на меня:

– Я иду на склад.

Мы получаем строительные материалы внизу, в мастерской, а алхимические принадлежности – в лабораториях, но все остальное, менее экзотическое, например ручки и тетради, нужно добывать на большом складе, на том же ярусе, где и лингафонные кабинеты.

– Можно нам с тобой? – тут же спросила Нкойо.

Кора и Джовани оба стояли разинув рот, а она зевать не стала. В класс лучше явиться ближе к началу занятий, и сходить большой компанией на склад тоже очень хорошо, даже если вынести за скобки Ориона (если бы я только могла вынести его за скобки!). Поэтому я, кипя, отправилась с ними. На складе я взяла бумагу, чернила, немного ртути для обмена, дырокол, а еще толстую тетрадь для записи все возрастающего количества заклинаний. Я заметила три глаза, наблюдающих за нами из трещины на потолке – но, скорее всего, это был просто прыгун, и нападать на целую компанию он не рискнул.

Потом Орион проводил нас до ближайшего лингвистического класса, хотя в этом не было никакой необходимости. Узкая лестница возле склада иногда исчезает сама собой – ее нет на чертежах, строители озаботились ею впоследствии, когда поняли, что неудобно тащиться четверть мили в обход, – но сегодня она была на месте, и дверь аудитории стояла широко открытой, и внутри горел свет.

– Что ты делаешь? – спросила я, рискнув задержаться в коридоре, в то время как остальные бросились в класс, чтобы занять удобные места. – Я надеюсь, ты не пытаешься за мной ухаживать?

Это было маловероятно: никто никогда и не пытался. Я не уродина, даже наоборот – с возрастом я стала пугающе красивой, как и подобает страшной темной колдунье (во всяком случае, пока она не дошла до стадии сказочной карги). Секунд десять мальчики думают, что можно пригласить меня на свидание, затем заглядывают мне в глаза или заговаривают со мной – и, очевидно, убеждаются, что я пожру их душу. А Ориона я вообще чуть не бросила на поживу мимикам.

Он фыркнул:

– Ухаживать за малефицером?

На секунду меня охватило негодование, я снова хотела заявить, что я не малефицер, а потом задумалась.

– Ты следишь за мной? На тот случай, если я вдруг начну творить зло? И тогда тебе придется меня убить?

Он скрестил руки на груди и взглянул на меня с холодной самоуверенностью. Это было очень красноречиво. Мне страшно захотелось врезать ему по яйцам. Обитатели нашей коммуны, помимо прочего, верят в семнадцать видов боевых искусств: они нагромождают вокруг них массу чуши о внутреннем равновесии и духовной энергии, но все-таки учат бить и пинать. Я не профи, но могла бы изрядно испортить Ориону Лейку настроение, учитывая его манеру стоять с широко расставленными ногами.

Но за моей спиной был полный класс учеников, которые за нами наблюдали, и большинство обрадовались бы любому подходящему предлогу, чтобы объявить мне полный бойкот. И скоро должен был прозвенеть звонок – а когда дверь захлопывается, опоздавшим приходится до перемены торчать в коридоре. Поэтому я, продолжая кипеть, отошла от Ориона и заняла одну из пустых кабинок.

В Шоломанче нет учителей. Школа до предела набита учениками; на каждое место – два претендента, и наши дортуары не больше двух метров в ширину. Тот, кто сюда попадает, не нуждается в дополнительной мотивации. Умение сварить зелье, которое залечит дыру в желудке после того, как ты случайно выпила яблочный сок, отравленный дымокуром, – само по себе награда. Даже математика оказывается необходимой для многих продвинутых чар, а изучение истории приносит массу полезных заклинаний и рецептов, которыми не разживешься на других уроках.

Поэтому на занятиях по иностранному языку ты просто идешь в одну из восьми аудиторий, расположенных на третьем этаже. Выбирай с умом; если заглянешь в аудиторию, которая ближе всех к уборной, или вон в ту, реально хорошую, рядом с лестницей (это позволит добежать до столовой за десять минут), тебе вряд ли удастся захватить в ней приличную кабинку. Или вообще хоть какую-нибудь. Но предположим, ты ее нашла. Теперь ты сидишь в звуконепроницаемом коконе, надеясь, что не пропустишь шаги за спиной, и читаешь учебники или выполняешь упражнения, в то время как бесплотные голоса что-нибудь нашептывают тебе на том языке, которым ты сегодня занимаешься. Мне они обычно рассказывают жуткие кровавые истории или любовно, в подробностях описывают мою смерть. Сегодня я решила заняться древнеанглийским, чтобы извлечь максимум пользы из заклинаний, которые обнаружила в книгах с хозяйственными чарами, но прогресс был невелик. Я сидела над одной-единственной страницей, кипя от негодования, в то время как голос нежно декламировал мне на ухо эпическую аллитерационную поэму об Орионе Лейке, «герое пыльных подземелий», который собирался укокошить меня во сне.

Иными словами, я убью его просто ради самозащиты; и я в очередной раз об этом задумываюсь. Похоже, мне придется это сделать. Люди с легкостью, особо не доискиваясь причин, убеждают себя, что я зла и опасна. Конечно, я могу убить Ориона, чтобы высосать его ману, но я не хочу в самом деле стать малефицером и вырваться из школы, как чудовищная бабочка из гигантского кокона рока, чтобы согласно пророчеству сеять смерть и опустошение.

Я вдруг поняла, что проблема в Луизе. Орион не поверил моим словам. У меня чутье на тех, кто пользуется малией, а у Ориона – на… даже не знаю… справедливость? Милосердие? Жалких и уязвимых?

Он понял, что я соврала ему насчет Луизы, но, не зная точно, в чем именно, Орион, вероятно, решил, что на самом деле я ее убила. Я сочла его вопрос пустяком, а он был абсолютно серьезен. Я почти ничего не знала про Луизу кроме того, что ей сильно не повезло – у нее родители не волшебники. Способность удерживать ману время от времени появляется у заурядов, но обычно они сюда не попадают – их пожирают раньше. Возможно, какого-нибудь мага-подростка, который жил по соседству, записали в школу, но он погиб до поступления, и Луизу всосало вместо него, потому что ее родители пальцем о палец не ударили (интересно, почему?). В некотором смысле ей повезло – но, с другой стороны, Луизу вырвало из привычной жизни и без предупреждения втянуло в черную дыру волшебной школы, где она оказалась среди чужих людей, без возможности связаться с родными, без выхода и в окружении орды злыдней, пытающихся ее убить. Не сомневаюсь, история бедняжки была просто обязана затронуть чувствительное сердце Ориона.

А благодаря моей вспышке накануне он обнаружил, что я потенциальная темная ведьма апокалипсических пропорций. И теперь инстинкты Ориона наверняка бушевали, требуя положить конец моему будущему царству террора.

Естественно, от этого мне захотелось пойти и устроить упомянутое царство террора немедленно, но сначала пришлось посвятить два часа иностранному языку и час – изучению злыдней. Этот предмет любят все. Он проходит в огромной аудитории, на том же этаже, где столовая. Мы толпой вваливаемся туда, вне зависимости от языка, поскольку лекции тут не читают. Огромные росписи на стенах в подробностях изображают выпуск; здесь представлены разнообразные восхитительные создания, которые ждут кормежки. У каждого из нас есть учебник на родном языке, и мы его читаем, параграф за параграфом. Твари, которых мы изучаем, сходят со стены и ползают по возвышению, демонстрируя все способы, какими они могут нас убить. Время от времени иллюзия пытается превратиться в настоящее чудище, напасть на кого-нибудь в переднем ряду и пожрать его ману.

Мне почти всегда приходится сидеть впереди. Нужно держать ухо востро.

Сегодня, впрочем, мне удалось найти место в середине зала, и никто из соседей не сказал «Ой, извини, здесь занято». К обеду мой гнев превратился в мрачное раздражение. Вред уже был причинен – вся школа полагала, что Орион меня спас, – поэтому настало время перевести дух и подумать, как выйти из положения. Как только я пошевелила мозгами, ответ пришел сам.

За обедом я села рядом с Аадхьей и шепнула ей:

– Он проводил меня на урок! Я ему что, правда нравлюсь? Быть того не может, – добавила я в ту самую секунду, когда Орион вышел из очереди, осмотрелся, подошел к нашему столу и сел напротив, глядя на меня прищуренными глазами.

Орион ни с кем не встречался – во всяком случае, я никогда об этом не слышала. И поэтому известие о том, что, кажется, он обратил внимание на меня, облетело всю школу со скоростью света – даже быстрее, чем история о моем спасении. Когда после обеда я пришла в алхимическую лабораторию, оказалось, что парень по имени Мика, с которым мы даже никогда не разговаривали – он, кажется, финн, – занял в классе два места за лучшим столом. Когда я вошла, он окликнул меня и указал на стул рядом с собой.

Это было что-то новенькое. Я всегда стараюсь прийти в лабораторию пораньше, хотя и рискую оказаться почти в полном одиночестве в пустом классе. Но если задержаться – все удобные столы расхватают и займут места для друзей. Тогда придется сидеть за одним из плохих столов, прямо под вентиляционной решеткой или возле двери. Я не могу лестью добыть себе местечко – подхалимство меня бесит; от угроз мне тоже погано, только на другой лад. Поэтому было очень приятно войти в почти полный класс и не торгуясь получить место за лучшим столом.

Ясно, это счастливое положение вещей зависело от того, как Орион сыграет свою роль. Он вошел незадолго до звонка, обвел глазами класс и сел рядом со мной. Мика вытянул шею, чтобы взглянуть на него, и с надеждой улыбнулся. Жаль, что Орион этого не заметил – он внимательно изучал мои ингредиенты и реакцию, над которой я трудилась.

Большинство учеников создают противоядия и предохраняющие эликсиры или занимаются классическим превращением дешевых элементов в золото. Я никогда не получаю таких полезных рецептов – мне приходится за них торговаться. На этой неделе я уже отвергла несколько заданий – превращение свинца в радиоактивный палладий, создание смертельного контактного яда, превращение плоти в камень, – прежде чем получила задание произвести выброс раскаленной плазмы: при некоторых обстоятельствах это хотя бы могло быть полезно. Например, чтобы превратить кости в пепел. Вы, наверное, подумаете, что вряд ли это придет человеку в голову первым делом, однако Орион взглянул на меня с подозрением:

– Эта штука может испепелить кость.

– О, ты уже это делал? – притворно удивилась я. – Тогда не говори ничего, я хочу сама научиться.

Большую часть урока он наблюдал за мной, вместо того чтобы заниматься своим делом. Меня это злило, но злость обычно помогает мне в работе. Моими ингредиентами были железо, золото, вода, кусок полированной ляпис-лазури и пол-ложки соли – все это следовало разложить на расстоянии, пропорциональном их относительной величине. И не стоило ошибаться даже на миллиметр. Но с этим я справилась сразу. Прибегнуть к привычным физическим упражнениям посреди класса было нельзя, поэтому я тихонько спела три длинные и сложные песни, чтобы собрать ману, – две на английском, одну на маратхи. Искристое пламя вспыхнуло в моих сложенных чашечкой ладонях; я придвинула ритуальный поднос чуть ближе к Ориону, бросила туда искру и отскочила. Тонкое синее пламя вмиг поглотило ингредиенты и мощно взвилось вверх; по классу прокатилась волна жара. Из вентиляции донеслись испуганные взвизги, над головой послышалось царапанье.

Все инстинктивно нырнули под парты, кроме Ориона. Бумажные жгутики, которыми он держал собственные ингредиенты, загорелись просто от близости к моему огню, и он отчаянно пытался потушить пламя. У меня немного отлегло от сердца.

После урока Нкойо предложила мне вместе пойти на ужин.

– Обычно мы встречаемся в тринадцать минут шестого, – сказала она.

Я даже не стала повышать голос, чтобы донести это до Ориона, подумав, что Нкойо и сама справится:

– Только я возьму с собой Лю.

Я надеялась, что Орион утомится, не обнаружив с моей стороны никаких злобных замыслов, и не без основания полагала, что новые друзья бросят меня, как только это произойдет. Но Лю была рада завести новые знакомства – она не отпугивала людей, как я, но и не пользовалась особой популярностью: нужно дойти до конца, чтобы получить полный эффект от малии. И она запомнит, что я оказала ей услугу.

Я нашла Лю в нашем коридоре – она возвращалась из мастерской – и позвала ее с нами. Она кивнула, задумчиво взглянула на меня и сказала:

– Орион спрашивал про Луизу.

Я поморщилась. Ну конечно. Джек обязательно обвинит в этом меня, поскольку Орион повсюду за мной таскается.

– Спасибо. Встретимся в тринадцать минут шестого.

Джека я пока нигде не видела, но все равно проверила, нет ли на двери моей комнаты зловредных заклинаний, и осторожно заглянула внутрь, прежде чем войти, – вдруг он решил проявить инициативу? Но все было спокойно, поэтому до ужина я занималась упражнениями и собирала ману.

Вот какой у меня был план: в течение года копить ману – разве что возникнет чрезвычайная ситуация или представится редкий шанс (например, убить пожирателя душ!) – а затем продуманно использовать несколько кристаллов в самом конце семестра, чтобы упрочить свою репутацию. Тогда я обзаведусь союзниками к выпуску. Все, даже ребята из анклавов, копят ману как могут в промежутках между нападениями злыдней. Ее нельзя пронести с собой, даже если она аккуратно запечатана в хранилище, наподобие маминых кристаллов. То есть, конечно, можно, но все хранилища будут досуха высосаны на входе, потому что входное заклинание съедает очень много маны. Зато взамен тебе дают дополнительный объем багажа. Не очень большой, поэтому оно того не стоит – если только ты не член анклава, который может спокойно выбросить тридцать полных хранилищ ради дополнительных двухсот пятидесяти граммов. Но на моей памяти у мамы никогда не было больше десяти полных кристаллов, а в последние годы и того меньше. Я пришла в школу с маленьким рюкзаком и запасом пустых кристаллов.

Ни у кого столько нет. Большинство хранилищ гораздо объемнее и тяжелее, чем мамины кристаллы, поэтому мало кто может позволить себе принести их в школу; а если их соорудил в мастерской четырнадцатилетний подросток, они еще и плохо работают. У меня приличное положение, но очень сложно наращивать запас, если на тебя постоянно бросаются злыдни. И становится все труднее наполнять кристаллы с помощью физических упражнений: чем старше и сильнее я становлюсь, тем проще даются приседания и отжимания. В этом смысле мана бесит. Физический труд сам по себе не считается. В ману превращается количество усилий, которых человеку это стоит.

В следующем году мне отчаянно понадобятся товарищи, которые будут меня прикрывать и помогут наполнить еще сколько-то хранилищ. Если я дойду до выпуска с пятьюдесятью полными кристаллами, то сумею в одиночку расчистить путь к воротам для себя и своих союзников. Никакой более хитрой стратегии не потребуется. Это одна из немногих ситуаций, когда есть польза от стены смертоносного огня: ведь именно таким образом школа прибирает в столовой и дважды в год дезинфицирует классы. Но ничего не выйдет, если я не буду придерживаться графика. А значит – та-дам! – двести отжиманий до ужина.

Хотелось бы мне сказать, что я совсем не думала об Орионе, но на самом деле массу времени я потратила, невесть зачем гадая, каковы шансы, что он пойдет со мной на ужин. Я остановилась на шестидесяти процентах вероятности, но признаюсь, что была бы разочарована, если бы, выйдя, не увидела его серебристой макушки. Орион ждал меня в назначенном месте. Нкойо и Кора тоже ждали, тщетно стараясь не пялиться на него. Кору, судя по всему, обуревали ревность и смущение, а лицо Нкойо превратилось в деревянную маску. В коридоре ко мне присоединилась Лю; Джовани выбежал из своей комнаты и в последнюю минуту нагнал нас.

– Кто-нибудь тут учит древнеанглийский? – спросила я, когда мы зашагали в столовую.

– Есть один парень, годом младше нас, – ответила Нкойо. – Не помню, как зовут. А что?

– Девяносто девять заклинаний для уборки, – сказала я, и все сочувственно засопели.

Кроме меня, наверное, в школе больше нет ни одного человека, готового обменять серьезные боевые заклинания на вызов воды. И никто не сможет наложить боевые чары, которые я получаю.

– Джефф Линдс, – неожиданно произнес Орион. – Из Нью-Йорка, – добавил он, когда мы взглянули на него.

– Если ему нужны девяносто девять способов прибрать в комнате на древнеанглийском языке, пошли его ко мне, – сказала я любезно.

Орион нахмурился.

Он хмурился и во время ужина, а я была исключительно мила с ним. Я даже предложила ему пирог с патокой, который мне удалось ухватить. Невелика потеря – я ненавижу патоку. Орион, судя по всему, хотел отказаться. Но он – шестнадцатилетний мальчишка, которому приходится исследовать все съестное на предмет потенциальной заразы. Никакой героизм не спасет тебя от дизентерии или пикантной капельки стрихнина в соусе; к тому же Орион не обменивал свои услуги на что-нибудь полезное, типа добавки за обедом. Поэтому он мрачно сказал «спасибо», взял пирог и съел его, не глядя на меня.

Он увязался за мной, когда я, прихватив поднос, отправилась к конвейеру, снабженному громадной надписью «Сдавайте посуду» (безумная, совершенно бессмысленная фраза). Впрочем, это не такая проблема, как сам процесс сдачи – нужно запихнуть поднос в темную прорезь в массивной металлической стойке, которая медленно вращается от движения конвейера. Поскольку тарелки и подносы очищаются с помощью струй смертоносного пламени, которое отгоняет злыдней, безопаснее всего – у дальнего конца, но там почти невозможно найти свободное место. Лишняя минута, проведенная возле конвейера в поисках свободного пространства, того не стоит. Я обычно ставлю посуду где-нибудь посередке – там короче очередь.

Орион решил, что это самое подходящее время для личной беседы.

– Ты ловко притворяешься, – сказал он мне на ухо. – Но поздно. Думаешь, я обо всем забуду, потому что ты вдруг стала вежливой? Ну-ка, расскажи еще разок, что на самом деле случилось с Луизой.

Он убедил всю школу, что мы встречаемся, и даже не понял этого. Я закатила глаза – образно выражаясь, конечно: я не настолько глупа, чтобы отводить взгляд от стойки с посудой хотя бы на секунду.

– Да-да. Ты такой благоразумный и справедливый, что мне просто не терпится с тобой поделиться.

– Что? – переспросил Орион – и тут шестирукая тварь, похожая на помесь осьминога с игуаной, выскочила из пустой посудной стойки, совершившей очередной оборот, и прыгнула, целясь в голову какой-то грустной младшеклассницы. Орион развернулся и бросился в бой: он схватил с подноса девочки нож и одновременно выкрикнул заклинание обжорства. Я успела приткнуть поднос на пустое место и пригнуться – в ту самую секунду, когда тварь вздулась, как несвежий труп, и лопнула.

Я вернулась в свою комнату незапятнанной. Назавтра в свою компанию меня пригласили ребята из лондонского анклава, которые до сих пор в мою сторону даже смотреть не желали. А еще Нкойо предложила махнуться латинскими заклинаниями на занятиях по языку. Орион, испускающий едкую вонь, ушел в душ. Я еще не сполна с ним посчиталась, но текущий результат меня удовлетворил. Поэтому, когда десять минут спустя из коридора повеяло знакомым ароматом и раздался стук, я великодушно распахнула дверь, собираясь сказать: «Так, ну и что ты мне дашь в обмен за информацию?»

Правда, ничего кроме «так» я произнести не успела, потому что это был не Орион, а Джек, вымазавшийся кишками осьминога. Очень умно. Он ткнул меня кухонным ножом в живот, толкнул на пол и закрыл за собой дверь, улыбаясь своей белозубой улыбкой, пока я в ужасе хватала воздух, мысленно крича себе «Дура, дура, дура!». Поскольку я уже собиралась спать, то повесила кристаллы с маной над кроватью – там я могла достать их ночью, но сейчас они были вне досягаемости.

Джек наклонился надо мной, обеими руками отвел мне волосы с лица и коснулся щек.

– Галадриэль, – проникновенно сказал он.

Обеими руками я инстинктивно вцепилась в рукоятку ножа, чтобы он не двигался в ране, но все-таки заставила себя разжать одну руку и попыталась нащупать полупустой кристалл с маной, который как раз наполняла сегодня. Он висел на стуле, там, где находилась моя голова, когда я делала отжимания, над самым полом. Если бы я сумела до него дотянуться, то получила бы доступ ко всему запасу маны и без всякого сожаления превратила бы кости Джека в жидкость.

Но тщетно. Я отчаянно напрягала пальцы. Я попыталась чуть-чуть подвинуться, но было слишком больно, и вдобавок Джек продолжал кончиками пальцев гладить мое лицо. Меня это бесило не меньше воткнутого в живот ножа.

– Перестань, ты, придурок, – прошептала я срывающимся голосом.

– Почему ты меня не любишь? – спросил он. – Ну же, Галадриэль. Ты такая красивая. Ты можешь стать еще прекраснее. Я тебе помогу. Я что угодно для тебя сделаю. Будет так весело

И я почувствовала, как мое лицо сминается, словно лист фольги. Это было невыносимо.

Я не хотела думать о том, что придется ему отказать. Не хотела думать, что я скажу «нет» этому мешку гнили, который как раз провел своими пальцами по моим ребрам и взялся за рукоятку ножа, чтобы разделать меня как свиную тушу.

Я твердила себе, что логика очень проста: стать малефицером – значит умереть рано и некрасиво. Но всё лучше, чем умереть прямо сейчас… а я не могла уступить. Не могла – и знала, что если мне противно сейчас, значит, будет противно всегда, и даже если я убью Джека, то не переживу следующего раза. Я всегда цеплялась за эту мысль как за соломинку: «Если других вариантов не будет, то…» И вот варианты закончились, а я все равно не собиралась прибегать к малии.

– Сволочь ты, прабабка, – шепнула я, разозлившись чуть не до слез, и приготовилась насадиться на нож, чтобы дотянуться до кристалла с маной.

И тут я услышала стук в дверь. Кто-то стучался ко мне в то время, когда все остальные давно сидели по комнатам или зубрили, собравшись по несколько человек…

Говорить было трудно. Я указала на дверь пальцем и подумала: «Сезам, откройся». Глупое детское заклинание, но это была моя дверь, и я еще не заперла ее на ночь, поэтому она открылась. На пороге стоял Орион. Джек развернулся – его руки были в моей крови. В качестве финального штриха он даже вытер себе рукой рот.

Я сползла на пол и не стала мешать могучему герою.

Загрузка...