Переворот

ЭПИЗОД 54

Колонна вошла в аул, находящийся в сорока километрах вглубь Чечни, в десять часов утра. В низинах еще прятался лохматый туман, но дальние горные вершины уже сияли во всей своей угловатой красе. Погода позволила вертушкам отработать по полной программе.

— Седьмой, все чисто, — донеслось из наушников, и майор Силантьев, взмахнув рукой, скомандовал:

— Вперед!

Это был самый обычный кавказский аул, громадные дома, сложенные большей частью не из кирпича, а из камня, гнезда, дающие приют порой сразу пяти поколениям одной семьи. Пыльные улицы были пусты, даже собаки не лаяли из-за высоких ворот — их давно уничтожили боевики.

Часть солдат и танк остались на окраине, еще же два танка и бронетранспортер на предельной скорости пронзили селение и застыли на противоположном его краю, на вершине пологого холма.

Силантьев не торопясь шествовал по самой середине улицы, разглядывая дома. Обветренное лицо его было бесстрастно, седина густо перемешалась с выгоревшими до белесости волосами. По многолетней привычке майор никогда не ходил в фуражке, предпочитая защищаться от чересчур яркого светила дешевенькими темными очками. Справа и слева от него цепью шли солдаты, настороженно вглядываясь в глухие каменные стены. Сзади майора шагали радист и переводчик Вагиз, высокий черноглазый парень, знающий добрый десяток наречий этой местности. И уже дальше, за ними неторопливо ползла командирская БМП.

На небольшой центральной площади с убогой мечетью Силантьева встретил глава местного самоуправления, мужик лет сорока с типичным для его возраста оплывшим лицом и солидным животом.

— День добрый, гаспадин майор! — приветствовал он комбата, пожимая его руку своими двумя.

— Привет, Айрат. Как у вас дела? Все спокойно?

— Все нормально, все хорошо. Разве у нас может быть по-другому?!

Глаза Айрата бегали, сам он казался неестественен в своем радужном оптимизме, но Силантьев давно служил на Кавказе и знал, что на подобные мелочи не стоит обращать внимания. Свой это человек или бандитский прихвостень — какая разница. В горах стоило рассчитывать только на себя. Уберешь этого — назначат другого, и он точно так же будет врать солдатам, потому что уйдут они, придут бандиты и надо будет так же угождать и им.

— Ну вот и чудненько. Тут у вас живет такой Бислан Фатаров, знаешь его?

Глава аула чуть замешкался, потом кивнул головой.

— Да, есть, очень уважаемый человек, аксакал.

— Вот и веди нас к нему.

Дорога была недалекой. Метров через пятьдесят Айрат остановился и не рукой, не кивком головы, одними глазами показал на большие высокие ворота, выкрашенные густой темно-зеленой краской. После этого мэр попятился и как-то мгновенно исчез, словно растворился в воздухе.

— Это действительно тот дом? — спросил Силантьев у переводчика.

Тот пристально глянул на мечеть, на зеленые ворота и утвердительно качнул головой.

— Он самый. Бислан Фатаров. Три сына у бандитов, перевалочный пункт поставок оружия для боевиков, должны быть и заложники.

— Ну что ж, зайдем в гости, — сказал майор.

Повинуясь его жесту, два солдата начали стучать в калитку прикладами. Она открылась почти сразу, чувствовалось, что незваных гостей давно ждут. С десяток солдат, ворвавшись во двор, быстро рассыпались во все стороны, настороженно оглядываясь по сторонам. Лишь после этого через калитку неторопливо прошел Силантьев. На крыльце дома его уже ожидала все многочисленное семейство, женщины, дети и впереди всей этой толпы высокий, худой старик в папахе, с суковатым батогом в руках. Морщинистое, загорелое лицо его было бесстрастно, лишь старческие, скрюченные подагрой пальцы сжимались и разжимались на отполированном набалдашнике резной палки из темного дерева.

— Добрый день, — вежливо начал Силантьев. — Вы Бислан Фатаров?

— Да, я, — подтвердил старик. Даже в этих коротких междометиях слышался сильный гортанный акцент.

— Где ваши сыновья?

— Двое в Москве, трое в Моздоке, брынзой торгуют.

— И давно они там торгуют?

— С весны.

— Много, однако, вы брынзы заготовили. Или не берут ее ингуши? Своей, наверное, хватает. Так когда ждать сыновей обратно?

— На все воля аллаха. Захочет он — свидимся, не захочет — до порога дойдешь, а порог не переступишь.

— Ладно, с сыновьями выяснили. Оружие в доме есть?

— Нет.

— А заложники?

Старик не ответил, только отрицательно покачал головой.

— Обыскать дом, — скомандовал майор.

Солдаты рассыпались по двору как муравьи. Все они ходили парами, один двигался впереди, второй страховал напарника. Силантьев придирчиво наблюдал за действиями своих подчиненных. Этих парней он взял год назад необученными юнцами, сразу с поезда, и вот теперь это были воины, профессионалы, способные дать бой хоть самому дьяволу.

Вскоре из сарая двое притащили пулемет Калашникова и три противотанковые мины.

— В сене были спрятаны, — пояснил один из солдат.

Тут же призывные крики донеслись из огорода. Сержант-минер сосредоточенно водил рамкой миноискателя над грядкой с фасолью. Быстро разбросав насаждения лопатами, солдаты обнаружили под овощами три ящика с зарядами для миномета.

Обыск закончили через час.

— Все, товарищ майор, — доложил лейтенант Попов.

— Заложников не нашли?

— Никак нет.

— Странно. Вы хорошо все осмотрели?

— Да.

Майор ненадолго задумался. Потом спросил:

— А Сашка где?

— Да только что тут был, — удивился лейтенант, оглядываясь по сторонам. — Сашка! — крикнул он во все горло.

Секунд через тридцать откуда-то из глубины сараев выскочил приземистый парень с лычками сержанта. Голову его перехватывала грязная бандана, сам он был курносый, с голубыми нагловатыми глазами. На ходу надев каску, Сашка подскочил к начальству и вскинув руку к виску, застыл в ожидании приказа.

Силантьев прищурился, потом сделал шаг вперед и сказал:

— Ну-ка дыхни.

Сашка улыбнулся и попытался сделать вместо выдоха вдох, но майор неожиданно ударил его коленкой в пах, и сержант невольно ойкнул и согнулся, обдав командира густым запахом домашнего кавказского вина.

— Так, по возвращении на базу получишь три наряда вне очереди. Понял? — спросил Силантьев.

— Так точно! — отозвался вояка с хмельным весельем.

— А теперь внимательнее осмотри дом, двор, огород. У них должны быть заложники, но мы ничего не нашли.

Сашка сразу подобрался, выражение счастливого разгильдяйства исчезло с его лица. Прищурившись, он внимательно осмотрелся по сторонам, затем исчез за одной из дверей громадного двухэтажного сарая.

Вне армии Сашка Мешнин непременно бы угодил в тюрьму, причем не один раз. Энергия кипела в его коротконогом теле с интенсивностью атомного реактора. Обычная жизнь для него казалось пресноватой. Еще до службы он был осужден за злостное хулиганство — бросил дымовую шашку на дискотеке. Обошлось, правда, условным сроком, что и позволило призвать Сашку в железнодорожные войска. Люди в погонах не знали, что этим они значительно осложняют свою собственную жизнь. Спустя месяц после принятия присяги он попал в Дагестан, где немедленно пошел в "самоволку" с двумя земляками. Отойдя от части на триста метров, разгильдяи наткнулись на троих чеченцев, совершающих рейд за очередной порцией живого товара.

В плену Мешнин провел почти три года. Природная хитрость и наглость в конце концов позволили ему вырваться из лап "кавказского гостеприимства". Сашка втерся в доверие к очередным своим хозяевам, пас в горах скот, строил дома, по-скоморошьи смешил детей и взрослых, по-собачьи угодливо выпрашивал вино и анашу. Его даже перестали на ночь бросать в яму, просто привязывали к стене собачьей цепью. И все это время он терпеливо изучал язык горцев, стараясь понять, где он сейчас находится и далеко ли ближайшая российская земля. Выяснив все, что ему надо, Сашка в священный месяц рамазан устроил своим благодетелям огромный пожар, начисто уничтоживший пол-аула, прихватил оружие и отправился в сторону России. Пройдя по горам более ста километров, он вышел точно в расположение батальона майора Силантьева. После месячных допросов и проверок его отправили домой, а к осени Сашка вернулся и попросился записать его в строй уже контрактником. За годы плена у парня умерла мать, друзья поразъехались, девушки повыходили замуж. Пожив немного у дальних родственников и окончательно почувствовав себя на родине чужим, Сашка рванул назад, туда, где он был нужен, где за ним еще остался неоплаченный должок.

Силантьев понял этого парня еще после первого же допроса, и все-таки он взял Саньку под свое крыло. Хлопот от него было много. Любитель выпить и пройтись по бабам, этот сержант-переросток, по общему мнению офицеров, разлагал новобранцев как никто другой. Но все это компенсировалось в боевой обстановке. Хитрее и осторожнее Сашки в бою не было. В самой безвыходной обстановке он находил какие-то невероятные ходы и выводил свое отделение разведки из-под огня без потерь. Но больше всего сержант был незаменим именно при таких вот операциях в населенных пунктах.

Прежде всего он знал языки, природа одарила его этим своеобразным даром. Разговаривать не мог, но понимал все, о чем судачили между собой местные жители. Пристроившись с глуповатым видом рядом с сообществом местных аксакалов, Сашка прикрывал глаза и, делая вид, что дремлет, внимательно вслушивался в гортанную речь старейшин. Те вскоре переставали обращать внимание на глупого русского парня и выбалтывали много чего лишнего.

Но особенно Сашка не любил тех, кто держал у себя пленных рабов. Таких он просто нюхом чуял. Именно эта ненависть заставила его вернуться в горы. Вот и теперь он методично проверял все помещения обширного дома, сараи и подвал с домашним вином. Но все было бесполезно.

— Ну что? — спросил майор, когда сержант остановился рядом прикурить сигарету. — Может, нет здесь никого, ошибочная информация?

— Да нет, должны быть, — Сашка кивнул головой на кирпичную стену очередного пристроя. — Взрослых мужиков в семье нет, а кладочка-то новая, на днях строили, раствор еще свежий.

Он прошелся по огороду, внимательно осматривая его, затем остановился рядом со свежей кучей навоза.

— Зачем же это они его сюда притащили? — пробормотал он себе под нос. — Сараи далеко… Эй, вы, трое с лопатами, оба ко мне! Раскидайте-ка эту кучу!

Через пару минут лопаты заскребли по дереву плотно подогнанного люка. Он был закрыт на замок, но крепыш Серега Васильев в три удара лома разнес люк в щепки. И тут же отшатнулся от запаха хлынувшей на него из погреба вони, а Сашка крикнул вниз:

— Эй, кто-нибудь там есть?

Не дождавшись ответа, Сашка послал вниз Серегу. Тот осторожно спустился и вскоре выволок наверх безжизненное тело парня в оборванном камуфляже.

— Их трое там, — сказал он, тяжело дыша. — Принимайте еще.

— Врача, быстро! — скомандовал Силантьев.

С немалым трудом и помощью солдат доктору удалось откачать всех троих.

— Сколько же их тут мариновали эти суки? — спросил Попов.

— Часа три как минимум. Еще немного и все, не отходили бы, — сказал доктор, вытирая со лба пот и с благодарностью принимая из рук лейтенанта сигарету.

— Давно здесь? — обратился майор к одному из пленников.

— С ноября, — просипел тот, растирая рукой грудь и жадно вдыхая воздух. Взгляд белобрысого парня блуждал как у пьяного, движения были заторможены, он еще не понял, что свободен, что смерть снова проскочила мимо.

Выяснив подробности пленения и проживания в семье горцев, Силантьев вернулся во двор.

— Собери всех жителей, — сказал он Попову. — И снеси к чертям эти ворота!

Через полчаса на площадке перед домом собралось все взрослое население аула. Чеченцев оказалось человек триста, не больше. В основном это были закутанные в черные платки грузные старухи, высохшие старики и молодые небритые парни, угрюмо поглядывающие на солдат. Вместо начала митинга БМП, разогнавшись, снесла зеленые ворота и, наехав на них, застыла на месте. Вскарабкавшись на броню, Силантьев начал свою речь:

— Вы все прекрасно знаете, что по законам военного времени любой человек, укрывающий оружие, оказывающий помощь бандитам и держащий у себя заложников, приговаривается к смертной казни. Хозяин этого дома, Бислан Фатаров, нарушил все три эти правила, за что и приговаривается к повешению.

Стоящий на земле переводчик закончил свою речь почти на полминуты позже майора. Выслушав его, толпа на площади загудела, но на броне уже появился Сашка, быстро пристроивший петлю на морщинистую шею старика. Второй конец веревки он завязал на поперечине ворот и крикнул вниз механику: "Давай!"

БМП рванулась вперед, да так, что сам Сашка едва не свалился с брони, чудом успев ухватиться руками за скобу. Толпа ахнула, расступаясь перед бронемашиной, ноги старика с полминуты судорожно искали исчезнувшую твердь, потом все его тело обмякло и вытянулось. Во дворе с плачем и причитаниями женщины клана Фатаровых пытались пробиться к телу старика. Один из пацанов лет десяти с кухонным ножом кинулся на здоровяка Васильева, но тот ударом ноги отшвырнул парнишку в сторону.

Лейтенант Овчинников, недавний выпускник училища, вышедший в свой первый рейд, тихо спросил Попова:

— А почему именно вешать, а не расстрелять?

— У них по религии удавленники и утопленники не попадают в рай. Это для мусульман страшнее всего.

Лишь через полчаса женщин пропустили к телу старика. Они еще не успели снять труп, как солдаты покинули двор. И в ту же минуту дом запылал, подожженный сразу с нескольких сторон.

Силантьев наблюдал за всем со стороны, он направился было к своей БМП, но тут его окликнул радист:

— Товарищ майор, вас вызывает Алтухов.

Лейтенант Алтухов был командиром танковой группы, приданной батальону Силантьева. Сейчас он находился в одном из танков на окраине аула.

— Что у тебя, Витя?

— Шеф, на северном склоне горы блики оптики.

— Снайпер?

— Не знаю, что-то не похоже. Может, долбануть по нему парой осколочных?

— Не надо, сделаем по-другому…

Когда колонна бронетехники медленно выползла из аула, Барбара Херст опустила бинокль, с облегчением перевела дух и глянула на своего оператора Джона Хадсона, многолетнего спутника самой удачливой пресс-леди мирового спрута Си-эн-эн.

— Ну что? — спросила она.

— Все как на ладони. Эта оптика делает чудеса, даже было видно, как у старика дергались ноги.

— Дай посмотреть! — с азартом вскрикнула Барбара и, включив обратную перемотку, приникла к окуляру видеокамеры. — Блеск! Это сенсационный материал. Нам удалось это сделать!

После переворота 15 июня ни одному независимому журналисту не удалось передать ни строчки, ни кадра с территории Чечни. Кавказ, словно черная дыра, без следа поглощал нелегально проникавших туда журналистов. Все попытки узнать что-то о судьбе пропавших кончались ничем. Военные кивали на полевых командиров, дескать, это они повинны во всем, а тем просто не удавалось выйти на связь ни с кем из западных репортеров. Вся информация шла лишь от пресс-центра Вооруженных сил.

Тщательно проанализировав все известное об обстановке в Чечне, Барбара поняла, что не стоит связываться ни с официальными властями, ни с боевиками, хотя необходимыми документами для тех и других все же запаслась. Пять дней они с Хадсоном пробирались по горам, минуя селения и города. Но Барбару недаром называли "Гарпией войны", она всегда была там, где начинали стрелять и лилась человеческая кровь. Удача чаще всего оказывалась на ее стороне, не отвернулась она от нее и сейчас.

— Куда теперь? — спросил оператор, осторожно укладывая в жесткий футляр камеру.

— Пора выбираться отсюда. Мне жутко надоели эти горы. Больше всего на свете я сейчас мечтаю о горячей ванне.

Наскоро перекусив, репортеры закинули на плечи рюкзаки, но, не пройдя и десяти шагов, остановились. Впереди них, на большом камне сидел человек в камуфляже. Голова его была повязана платком, особых знаков отличия не было видно, но голубые глаза и славянский тип лица не оставляли сомнения, к какой из воюющих сторон он относится.

Хотя солдат улыбался, первым желанием Барбары было бросить рюкзак и бежать. Не сделала она этого лишь потому, что, оглянувшись, увидела за своей спиной еще двоих таких же парней, появившихся бесшумно, словно из-под земли.

— Ручки поднимите, — вежливо сказал Сашка, разглядывая задержанных. Мужик у него особых эмоций не вызвал, а вот женщина… Сухопарая, но еще довольно молодая, с правильными чертами лица, длинными, роскошными волосами. Что еще нужно для оголодавшего по бабам сержанта?

"Трахнуть бы ее прямо здесь, да майор пристрелит к чертям", — подумал он.

— Мы есть американские подданные, вы не имеете прафа нас задерживать… — слегка коверкая слова, начала журналистка. Этот текст она выучила наизусть еще в Америке.

— Ну-ну… — развеселился Сашка. — Что мы еще не имеем?

Этот вопрос Барбара не поняла, она беспомощно глянула на своего напарника, но тот был растерян не меньше ее, а по-русски не понимал совсем. Подошедшие солдаты отобрали у них рюкзаки, обшарили карманы. Журналистку Сашка обыскал сам, и Барбаре эта процедура особого удовольствия не доставила. Глянув в нагловатые Сашкины глаза, она поняла про него все, и где-то в области желудка нехорошо екнуло дурное предчувствие.

Через полчаса их вывели к остановившейся за первым же поворотом колонне.

— Вот, товарищ майор, — как обычно в своем разгильдяйском стиле доложил Сашка. — Нашли эту парочку, гуся да гагарочку. Говорят, что американцы.

Силантьев, в отличие от сержанта, сразу узнал журналистку.

— Что вы делаете на территории Чечни? — спросил он.

— Мы независимые журналисты. Ви не имеете прафа нас задерживать.

Майор спорить не стал.

— Ну что ж, разберемся потом, на базе.

Силантьев посмотрел назад, прошел уже час, но черный столб дыма по-прежнему виднелся со стороны аула. Это очень не нравилось майору, и, поразмыслив, он снова остановил колонну и включил рацию:

— Десятый, десятый, пройдись по всему маршруту, посмотри, как там.

— Хорошо, ждите через десять минут, — ответили с аэродрома.

— Засекаю время.

Вскоре над колонной с ревом пронесся штурмовик СУ-25.

— Седьмой, все чисто, но я покружусь рядом, прикрою, если что.

— Хорошо, — согласился майор и дал команду двигаться.

Подспудно Силантьев чувствовал, что сегодня без стрельбы не обойдется. Эта была интуиция, дар, выработанный годами жесточайшего напряжения.

"Самый опасный участок в Казырском ущелье. Я бы встретил именно там. Черт бы побрал этих журналистов, если б не они, давно бы проскочили опасную зону," — подумал он. Через пять минут майор скомандовал в микрофон:

— Внимание, приготовиться!

Сидящие на бэтээрах солдаты сняли автоматы с предохранителей, пулеметчик задрал вверх ствол зенитного пулемета. Оглянувшись, майор убедился, что приказ выполнили на всех бронемашинах. И тут же со склона ближайшей горы ударил гранатомет. Первый бронетранспортер сразу встал, черный дым начал расползаться из-под брони. А с вершины уже застучал пулемет.

— Десятый, квадрат три, Казырское ущелье, справа от меня! — закричал в микрофон Силантьев.

— Вас понял, буду секунд через двадцать.

Бой уже гремел вовсю. С вершин скал били не менее чем из десяти стволов, при этом выделялся басовитый голос ДШК. Второго гранатометчика, пытавшегося подбить хвостовую машину, заметили и застрелили своевременно. А вскоре на синем небе возник черный крестообразный силуэт штурмовика. "Грач" с ходу ударил по вершинам неуправляемыми ракетами, а потом развернулся и прошелся еще раз, обрабатывая скалы свинцом из пушек и пулеметов. Огонь с вершин сразу поубавился, лишь один упрямый пулеметчик продолжал садить пулю за пулей по БМП командира, но и он скоро смолк навеки, успокоенный снайпером. Прикрывая друг друга, солдаты полезли в горы и вскоре вернулись назад, неся в руках трофейное оружие. Силантьев слышал за это время три одиночных выстрела, что это было, он знал прекрасно, его подчиненные давно уже не брали пленных.

— Семь человек, плюс этот смертник с гранатометом, — Попов кивнул в сторону трупа на склоне. Около него уже возился переводчик. Вскоре он подошел, на ходу листая какую-то книжечку.

— Что там у тебя, Вагиз? — спросил Попов.

— Записная книжка. Судя по ней, это был один из сыновей того старика.

— Надо известить ФСБ, пусть поинтересуются, чем в Москве занимаются остальные Фатаровы. Какие потери?

— Васильев ранен, ногу зацепило, да Васька, водила бэтээра, контужен.

— Ну это хорошо, — с облегчением вздохнул майор. — Всегда бы так.

Через пятнадцать минут, взяв на буксир подбитую бронемашину, колонна продолжила движение. Очередной рейд закончился удачно, без потерь. В этом году подобное случилось всего в третий раз.

Вечером в укреплагерь пожаловал сам генерал Пронин, командующий Восточной группировкой войск федералов в Чечне.

— Ну что тут у вас? Это в самом деле Барбара Херст?

— Так точно, вот документы.

Полистав найденные у журналистов бумаги, Пронин сморщился и пробормотал себе под нос что-то нецензурное.

— Что-нибудь они успели наснимать?

— Да, вот.

Силантьев нажал на кнопку видеомагнитофона, и генерал воочию убедился, что его подчиненные не зря едят государственный хлеб.

— Да, изображение достаточно четкое. Это им спустить нельзя, янки сразу же раздуют скандал в ООН, вспомнят о своих сраных правах человека.

Чуть подумав, генерал решился.

— Надо их убрать обоих. Представить как несчастный случай. Сотри кассету, верни обратно в камеру, а потом надо вывезти их и сунуть куда-нибудь в ущелье поглубже.

Заметив, что майор поморщился, Пронин ухмыльнулся.

— Не бойся, твоим парням это делать не придется. Оставлю тебе тут двух особистов, пусть свой хлеб отрабатывают. Все должно быть естественно: шли опасным маршрутом и загремели нахрен ко всем чертям. Место подберешь сам. Все понял?

— Так точно. Сейчас уже темно, займемся этим завтра с утра.

Генерал убыл, вскоре на лагерь опустилась хрупкая тишина ночного покоя времен войны. Таких баз на территории республики было пять, еще двадцать гарнизонов численностью поменьше прикрывали заставы пограничников с наружной границы Чечни. На вышках по углам периметра скучали часовые, прожектора шарили слепящим светом по окрестностям, в палатках и сборных щитовых домиках спали утомленные дневным походом солдаты и офицеры. Не спал лишь один человек. Силантьев слово свое сдержал, Мешнин вместо заслуженного отдыха пошел в караул.

Его очередь заступать на пост должна была подойти позже, и можно было с полчаса покемарить в караулке, но Сашке не давало спать присутствие в лагере женщины. Ближайшая казачья станица находилась за тридцать километров от лагеря, в самоволку не убежишь, а в увольнительную последний раз он ходил два месяца назад, и сдобная вдовушка-казачка, утешившая героя-солдата в тот день, и сниться ему перестала. А тут эта американочка. Сашкины пальцы невольно вспомнили упругую плоть женского тела, небольшие аккуратные груди, ответный резкий взгляд, легкий запах не то духов, не то дезодоранта, что-то пьянящее и волнующее.

"Вот, падла, и на войне с духами не расстается, сучье племя", — подумал он и попытался поудобней устроиться на жестком настиле.

А в час ночи пришла его пора сменить часового с гауптвахты. В игравшей ее роль обширной землянке сейчас находились оба телевизионщика. До двенадцати их плотно допрашивали приезжие особисты, а затем, по их распоряжению, заморских гостей разместили в разных половинах землянки. То, что обоих американцев уберут, Сашка знал точно. Подобная практика имела место уже целых два года. Силантьевцам с ней сталкиваться не приходилось, но глухие слухи шли давно.

Минут десять Сашка боролся с собой, но поняв, что это бесполезно, шагнул к двери. Ключ к ней он заимел с месяц назад. Отрабатывая очередной наряд, Сашка мыл полы в канцелярии Силантьева и по воровской привычке пошарил в ящиках стола, где и обнаружил дубликаты ключей от замков гауптвахты.

В землянке было темно. Когда заскрипела входная дверь, Барбара не увидела лица вошедшего в помещение человека, она слышала лишь его возбужденное дыхание. Вспыхнувший свет фонарика на секунду ослепил ее, затем снова наступила темнота, и тяжесть мужского тела навалилась на журналистку. С упорством пресса неизвестный перемалывал сопротивление женщины, она задыхалась от тяжести и густого запаха давно не мытого тела. Отчаяние придало ей новые силы, вспомнив уроки самообороны, Барбара, мотнув головой, ударила лбом невидимку по лицу. Получилось это у нее хорошо, от неожиданности насильник вскрикнул и замер, что позволило журналистке бешеным толчком сбросить его с себя. Вскочив на ноги, она рванулась к выходу, но Сашка успел подняться, перехватить женщину у самой двери и отшвырнуть ее назад. Упав на топчан, Барбара обнаружила под рукой что-то тяжелое, цилиндрическое. Она чуть было не запустила этой вещью в незнакомца, но потом догадалась нажать на кнопку выключателя.

Вспышка света подействовала на Сашку как удар. Он прикрыл лицо рукой и недовольно пробормотал: "Выключи!" Сержант досадовал на себя, ведь он почти добился своего, и лишь секундная расслабленность свела на нет все его усилия. Теперь же эта сука еще и видела его лицо. Даже если ее завтра грохнут, она успеет настучать Силантьеву, а тот за подобные художества может и расстрелять.

— Я буду кричать! — заявила журналистка, показывая вполне приличное знание русского языка, которое не выявили даже особисты.

— Кричи, не кричи, все равно никто не услышит, — сказал Сашка, отворачиваясь от назойливого луча света.

— Все равно я буду кричать! — возбужденно твердила американка.

— Ладно, не хочешь, не надо, — с кривой усмешкой заметил сержант. — Нет, чтобы перед смертью получить удовольствие.

— Ты врешь.

— Чего это я вру, — откровенно засмеялся Мешнин, присаживаясь на топчан. Барбара отодвинулась подальше от незваного гостя, но фонарь опустила чуть ниже. — Тех, кого вылавливают на входе в зону, чаще всего просто высылают, но кто успел чего лишнего наснимать, тому каюк. С полгода назад в соседней бригаде захватили двух англичан, их увезли, и больше никто их не видел.

Херст напряглась. Скандал с пропажей двух журналистов из Би-би-си был ей хорошо известен. История наделала много шума, русские военные заявляли, что они не причастны к исчезновению репортеров, скорее всего, это чеченцы взяли их в заложники и вскоре потребуют многомиллионный выкуп. Теперь она получила совсем другую информацию, сенсационную и ужасную одновременно.

— Ну так что, не хочешь трахнуться напоследок?

Барбара недаром считалась самой удачливой и рискованной журналисткой из числа практикующихся в области жареных фактов.

— Хорошо, я отдамся тебе, но лишь тогда, когда выведешь меня из этого вашего… — она замялась, подбирая слова.

— Лагеря?

— Да.

Это было самоубийство. Если Сашка отпустит журналистку, Силантьев немедленно его расстреляет. Но возбужденная похоть заглушала последние искорки разума в голове.

"Трахну ее, а потом глушану и притащу обратно. А чтоб не болтала, придумаю чего-нибудь", — решил сержант.

— Хорошо, я согласен.

— А Джон? — спросила она.

Сашка засмеялся:

— Я не голубой, он меня не вдохновляет.

"Ладно, Джоном придется пожертвовать, если я сбегу, они вряд ли решаться его убрать", — решила Херст.

Выведя журналистку из землянки, Сашка навесил замок и знаком велел Барбаре следовать за ним. Они прокрались вдоль большого деревянного склада с продовольствием и боеприпасами, свернули за угол, и, опустившись на четвереньки, сержант пополз в темную, неосвещаемую прожекторами зону за трехметровым забором. Забор был построен из массивных бетонных блоков, но и среди них солдаты нашли брешь, узкую щель сантиметров тридцати шириной. Именно Сашка за две ночи сделал под ней подкоп. Возвращаясь с очередного увольнения, он прятал невдалеке от базы спиртное, а потом по ночам бегал к тайнику, растягивая удовольствие на неделю.

Сам он протиснулся через щель с трудом, а вот более стройная журналистка угрем проскользнула вслед за своим провожатым. Здесь Сашка прижал ее к земле и шепнул на ухо: "Тс-с… Тихо, делай, как я. Кругом мины, так что иди след в след".

С минуту они лежали на земле, выжидая. Наконец луч прожектора с угловой вышки скользнул рядом и замер, высвечивая жухлую траву на склоне сопки метрах в ста от них.

— Пошли, — шепотом скомандовал разведчик и, пригнувшись, бесшумно шагнул вперед.

Сначала им пришлось преодолеть забор из колючей проволоки, давно уже прореженный ушлым сержантом на нижних рядах. Спираль Бруно в этом месте была разорвана при минометном обстреле лагеря еще полгода назад, так что оставалось только пройти минное поле.

Глаза Барбары уже привыкли к темноте, она двигалась за плотной фигурой сержанта, с виду неторопливо шагавшего вверх по склону.

"Что он может видеть в темноте? Не дай боже ошибется, и тогда мы оба взлетим на воздух" — от этой мысли журналистку охватил озноб, она никак не могла понять, что ей делать: может, отстать немного от провожатого, тогда будет больше шансов уцелеть при взрыве? Но тогда она рискует заблудиться в темноте и, сбившись, все-таки забрести на минное поле.

Лишь перевалив за сопку, Сашка разогнулся, обернулся к журналистке и сказал:

— Ну вот и все, дальше уже чисто.

Барбара облегченно перевела дух, от напряжения у нее подгибались ноги. В ту же секунду она оказалась на земле, а Сашка уже нетерпеливо рвал с корнем замок ее джинсов. Он верно выбрал момент, у репортерши уже не было ни сил, ни желания сопротивляться.

Закусив губу и сдерживая стоны, она молча сносила затянувшийся акт изголодавшегося самца. Наконец Сашка насытился и отвалился в сторону, блаженно переводя дух. С минуту Барбара лежала неподвижно, затем натянула джинсы и перевела взгляд на своего спасителя. Тот как раз встал, глянул на часы.

"Полчаса до смены караула, надо торопиться, а то придется тащить ее на плечах, это долго…" — думал Сашка.

Он не видел то, что видела сейчас журналистка. На фоне нестерпимо ярких звезд появились две большие темные тени, раздался глухой звук удара, и, захрипев, Сашка опустился на колени, а затем завалился набок. Луч фонарика ударил в лицо журналистки, зазвучали возбужденные гортанные голоса.

— Я журналист из Америка, мой зовут Барбара Херст! — Женщина от страха нещадно коверкала слова.

— Тихо, тихо, дарагая, — говоривший подсветил снизу свое горбоносое лицо. — А меня зовут Исмаил, я командир отряда "Хезболлах". Ты в самом деле из Америки?

— Да, нас захватили вчера у селения Чаях.

— Хорошо, надо уходить отсюда.

Разогнувшись, Исмаил что-то скомандовал трем бесшумно появившимся из темноты боевикам. Один из них взвалил на плечи бесчувственное тело Сашки, два других подхватили под руки журналистку и повели вниз по склону.

Мешнина хватились при смене караула, подняли в ружье весь гарнизон. Силантьев долго не мог сообразить в чем дело, лишь когда догадались открыть гауптвахту и обнаружили пропажу журналистки, майор понял все.

— Тьфу, стебанутый… — длинно выругался он. — Из-за какой-то бл…

— Считаешь, он освободил ее? — спросил Попов. — Сашка вроде не дурак.

— Был! Он труп, если чечены его не грохнули, то я его сам пристрелю рано или поздно!

В это время откуда-то издалека донесся отзвук дальнего взрыва.

— Ну вот и последний привет от Сашки.

— Думаешь, он? — спросил лейтенант.

— Скорее всего. К рассвету чтобы были готовы все. Ночью в горах мы их все равно не найдем.

Майор был прав. Сержант очнулся на самой вершине перевала, кто-то поливал его лицо водой.

— Ачухался, дарагой, — гортанный голос явно издевался над разведчиком. — Хватит на мине верхом ехать, теперь топай сам, ножками.

Рядом засмеялся кто-то еще, сержанта поставили на ноги, кто-то пнул его в живот, не со зла, довольно лениво.

— Пошли, дарагой. Гостем будешь.

Сашка чувствовал себя так, словно у него в голове разорвался снаряд. Покачнувшись, он чуть было не упал, при этом локоть его нащупал объемный бугорок рядом с сердцем. "Слава богу! — мелькнула последняя радостная мысль сержанта. — Не нашли!"

Эту лимонку он таскал уже почти год, пришив на рукаве потайной карман. Он знал, что в случае плена ему обеспечена страшная затяжная смерть. Подобный НЗ носили многие из контрактников, не желающие очутиться у ваххабитов. Свою "смертную" лимонку они по давней, еще афганской традиции не меняли, не путали с другими гранатами и перед выходом непременно крестили на счастье, дабы не воспользоваться ею.

— Да нет, я у вас нагостился, — пробормотал Сашка, с трудом выдергивая связанными руками чеку лимонки.

Ночная темнота за спиной Барбары Херст взорвалась оглушительной вспышкой взрыва, болезненно закричал непривычно тонким голосом раненый ваххабит, взволнованно загомонили бросившиеся к месту трагедии Исмаил и его спутники. Вместе с собой Сашка забрал двоих бородачей, третьего серьезно ранило, пришлось его нести за собой.

Поиски беглецов не дали результатов, хотя весь район прочесали не один раз и перекрыли границы усиленными нарядами. Но хитрый чеченец не пошел к границе кратчайшим путем, а увел свою нежданную спутницу вглубь Чечни.

Сгоряча Силантьева чуть было не расстреляли, но на Кавказе давно научились ценить настоящих воинов, поэтому его понизили в звании до капитана и отправили в другой район командовать ротой. С оператором поступили точно по заранее выбранному плану: нагрузили рюкзаком и сбросили в пропасть вместе с дорогущей телекамерой. Через три дня его труп "случайно" нашли и передали тело посольству США в России.

Барбара выбралась из Чечни лишь через месяц. Она похудела за это время на семь килограммов и, спасаясь от колтуна и вшей, вынуждена была коротко обрезать свои знаменитые волосы. Ее пресс-конференция оказалась сродни разорвавшейся бомбе. США снова начали требовать введения в Россию сил НАТО и почти добились своего. Помешали этому совсем непредвиденные для Запада обстоятельства.

Через два месяца после той памятной пресс-конференции Барбара Херст с удивлением поняла, что беременна. Ультразвук подтвердил ее подозрения, ожидалась девочка, вполне здоровый и крупный ребенок.

Это было весьма странно, еще лет десять назад врачи уверили репортершу, что детей у ней не будет никогда — последствия бурно проведенной молодости. И вот теперь, в тридцать шесть лет, такой неожиданный подарок судьбы. Журналистке оставалось только гадать, кто же стал отцом будущего ребенка, русский сержант или Исмаил, получивший от Барбары благодарность той же самой женской разменной монетой.

Оставалось только ждать и надеяться, что будущей мисс Херст не достанется нос чеченского благодетеля.

ЭПИЗОД 56

Но все понимали, что борьбу с Чечней надо начинать в Москве. И она началась еще задолго до июньского переворота, зимним слякотным вечером.

В придорожном ресторане "Тройка", в получасе езды от первопрестольной, обедала компания чернявых, плохо выбритых парней. Все шестеро вели себя по-хозяйски, шумно галдели на своем варварском языке, во все горло хохотали и тискали за мягкие места проходящих мимо официанток. Наконец они расплатились и вышли. Выпитое вино располагало к благодушию, намечался поход на Тверскую. Столпившись у своих машин, кавказцы обсуждали, куда затем поехать с девушками. Никто из них не обратил внимания на свернувший к стоянке рядом с рестораном джип "Чероки". Но приземистая машина резко развернулась, и из открывшихся дверей ударили автоматные очереди. Лишь один из шестерых кавказцев успел упасть на землю, но и это его не спасло. Двое в черных масках выскочили из джипа подбежали и добили и его, и всех остальных, не пожалев при этом патронов. После этого киллеры повели себя несколько странно. Демонстративно поигрывая автоматами, они уже не торопясь вернулись к своей машине, и тяжелый внедорожник на умеренной скорости направился в сторону Москвы.

Не проехав и двух километров, автомобиль свернул на проселок, полчаса промучался по раскисшей колее и выбрался на асфальт около небольшого дачного поселка. Конечным пунктом поездки оказался двухэтажный дом за деревянным забором. Там киллеров уже ждали. Ворота открыл высокий человек с седой головой, с резной палкой в руке. Выправка и полувоенная одежда прямо указывали на его военное прошлое.

— Ну что, Леня, как все прошло? — спросил он.

— Нормально, Георгий Иванович. Никто из них даже пикнуть не успел, — доложил водитель джипа. Остальные трое в это время быстро спустили в подвал оружие, коротко попрощались и, рассевшись в две машины, разъехались в разные стороны.

Леонид Круглов уже закрывал за последним автомобилем ворота, но тут за ними снова просигналил клаксон, и во двор въехал синий "жигуленок" пятой модели с помятой правой дверцей. Водитель его, русоволосый улыбчивый парень, напевая и пританцовывая чечетку, поднялся на крыльцо.

— А, вот и Вадик, наши глаза и уши, — сказал Круглов, с усмешкой наблюдая за шутовскими манерами парня.

— Ну что там? — спросил весельчака хозяин дома.

— Все нормально, полковник. Эти шестеро так же живы, как тело Ленина в мавзолее.

— Не юродствуй, Вадя. Ленин хотя и мертв, но дело его живет и побеждает, надо смотреть хоть иногда репортажи из Думы, — осадил его полковник.

— Ты скажи главное — номер джипа кто-нибудь запомнил? — спросил Леонид.

— Наполовину. Но я им напомнил.

— Не сильно засветился?

— Нет. Кстати старший брат Бетоева примчался буквально через пятнадцать минут. Он плакал, рвал и метал. Не завидую я теперь Арзумяну.

— Хорошо.

— Ну что, я поехал?

— Давай.

— Связь как прежде?

— Да.

Сменив помятый "жигуленок" на "девятку", Вадим выехал за ворота. А хозяин дома тронул Круглова за плечо.

— Пошли, обмоем это дело.

— Сейчас, номера только сниму.

Войдя в холл, Леонид первым делом кинул в огонь камина картонные таблички с цифрами "666 АО". На джипе с таким номером ездил глава небольшой армянской группировки Арзумян. Убийство младшего брата чеченца Бетоева было лишь одним звеном проведенной операции. Заставить кавказцев уничтожать друг друга — вот чего добивались сидевшие за этим столом два человека.

— Давай выпьем за то, что мы все-таки начали работу. Сейчас так много говорят и так мало что-то делают по-настоящему, — сказал полковник, разливая по стаканам водку.

— И за Игоря, — поддержал Круглов.

Они выпили, помолчали. Сын хозяина дома лейтенант Игорь Павловский погиб в Чечне в девяносто пятом, и Леонид Круглов был его непосредственным начальником. В том же самом бою капитан Круглов лишился четырех пальцев левой руки, после чего был комиссован и уволен из армейских рядов. Леонид относился к той редкой породе людей, которая не мыслила себя вне армии. Удар был особенно тяжелым на фоне общего поражения российских военных. Приехав однажды к отцу погибшего однополчанина, капитан нашел не только старого одинокого человека, но и единомышленника по идеям и общей боли. Особенно отставников возмущало всесилие чеченских, грузинских и прочих кавказских мафиози в столице.

Полковник Павловский многие годы провел советником в Египте, прошел две арабо-израильские войны. Пользуясь старыми связями, он навел справки в военных библиотеках о так называемых "эскадронах смерти". Подобные соединения процветали в Латинской Америке в шестидесятые-семидесятые годы. То, что узнал Павловский, мало подходило для российской действительности. Все эти "эскадроны" действовали в условиях жесточайшей военной диктатуры и фактически убивали с подачи и негласного разрешения властей. Ничего похожего не могло пройти у нас в столице. Павловский и Круглов из латиноамериканского опыта позаимствовали лишь саму идею "эскадронов смерти": очищение общества от элементов, дестабилизирующих его. После долгих раздумий, когда они решили сообща действовать, для названия группы они выбрали простое и емкое слово "Центр". В нем не было патриотических загибов, и это было очень важно для офицеров.

Полковник придумал и эмблему будущего объединения: перекрещенные сабли, красная звезда над ними и слово "Центр". У них не было ни оружия, ни людей, ни денег. Оставалось только одно — собирать информацию о противнике.

На это ушло несколько лет, но именно на этом пути они встретили всех остальных членов группы. Кто помогал им пассивно, собирая по крохам информацию, кто-то добывал оружие. Самыми ценными среди них были два действующих офицера ФСБ, снабдившие группу "Центр" прослушивающей аппаратурой и фальшивыми, но очень похожими на настоящие документами родного ведомства. Вадик Арефьев, тот самый улыбчивый парень, отслеживал перемещения намеченных жертв, наиболее любимые места развлечений, определял адреса кавказцев, ставил в их квартирах и офисах "жучки", действуя при этом весьма нахально и хитроумно. Трое автоматчиков, так лихо расстрелявших завсегдатаев "Тройки", также были офицерами, прошедшими Афган и Чечню. Всего же группа Павловского могла собрать под свои знамена пятнадцать готовых на все людей. Никто из них не получил ни копейки.

Следующий случай подвернулся через неделю. Поздно вечером Круглову позвонил Вадим:

— Шеф, они забили стрелку.

— Где?

— Химки.

— Когда?

— В час ночи.

— Хорошо, времени у нас вагон.

— Собрать всех?

— Двоих хватит. И еще. Лети к полковнику, возьми ту штуку, что изготовил майор, встречаемся на месте.

— Понял! — даже по голосу было слышно, как обрадовался Вадим.

В час ночи площадка недалеко от Химкинского речного вокзала напоминала не то автотолкучку, не то табор цыган. Десять солидных, тяжеловесных автомобилей, в основном джипов разных марок, расположились в две линии, между ними стояли шесть человек, возбужденно и яростно жестикулирующих. Еще человек двадцать собрались около машин, настороженно поглядывая друг на друга. Говорили все на русском — и армяне, и чеченцы, и посредники грузины.

— Да не убивал Хачик твоего брата, он в это время в Подольске был, у меня, мамой клянусь! Ты мне веришь?! — бил себя кулаком в грудь высокорослый грузин.

— А кто, кто тогда убил его? Номер его, Арзумяна, машина его, что мне еще думать!..

— Погорячился ты, Арслан, надо было все узнать толком…

Наблюдающий за переговорами в бинокль Круглов поморщился.

— Пора, а то они так еще и помирятся.

Вадик кивнул головой, послюнявил большой палец и надавил на красную кнопку самодельного пульта. Мощный взрыв разнес стоящую в пяти метрах от беседующих урну, подбросил вверх и перевернул ближайшую машину. Грохот взрыва не успел умолкнуть, как из темноты внутрь железного каре машин одна за другой полетели гранаты. Это был ад. Полыхали машины, в стальной ловушке метались раненые, падали убитые кавказцы. А взрывы гремели один за другим, словно торопясь заглушить стоны и крики раненых. За все это время со стороны жертв прозвучали лишь несколько одиночных неприцельных выстрелов. Никто не видел врага. Приехавшие спасатели, милиция и пожарные долго не могли приступить к выполнению своих обязанностей, горящие машины взрывались одна за другой.

Урон кавказцев в этой бойне был внушителен. Двадцать пять человек погибли, и лишь трое раненых и обгоревших выжили в этом аду.

— Надо нам подписаться под этим делом, — сказал Павловский Круглову на следующий день. Капитан удивленно посмотрел на своего собеседника:

— Не рано? Зачем нам сейчас светиться?

— Понимаешь, Леня, если мы не обозначимся — будет просто очередная разборка. А нам нужно, чтобы нас боялись. Это ведь только начало. Все эти Бетоевы так, дешевка. Надо браться за фигуры покрупнее, из первого десятка, а затем ударить и по нашим иудушкам.

Они давно уже выяснили, что главные сливки с обширного московского гостиничного комплекса, игорных домов и проституции снимают чеченцы уже не в камуфляже, а в смокингах. Даже крупнейшие банки платили дань заезжим горцам. Появилась новая формация чеченских лидеров, окончивших Кембридж и Итон. Они уже не носили бороды и не резали головы непокорным должникам. Президенты крупных фирм и банков, они были далеки от своих полуграмотных родственников в Ичкерии. Павловский и Круглов не имели ничего против них самих. Но они знали, что тейпы "Матери Волчицы" никогда не отпустят своих просвещенных родственников. Мощный финансовый поток продолжал питать чеченские кланы.

На следующий день в редакции популярной московской газеты раздался телефонный звонок.

— Да, отдел информации, я вас слушаю, — привычно сказал дежурный журналист, потягивая теплый кофе.

— Записывайте: ответственность за уничтожение кавказцев в Химках берет на себя группа "Центр". Наша цель — полностью вывести столицу из-под контроля чеченских и прочих кавказских преступных группировок. Каких-либо меркантильных целей при этом мы не преследуем, для нас главное — благо Родины. Будет уничтожен каждый, кто прямо или косвенно поддерживает преступные связи с силами, настроенными на развал и расчленение России.

— Это касается только кавказцев или также и русских? — закричал скинувший сонную истому журналист.

— Всех, — односложно ответил далекий голос, и тут же в трубке раздались короткие гудки.

— Вот это да, вот это сенсация! — пробормотал корреспондент, лихорадочно выдирая из магнитофона кассету с записью разговора и моля об одном, чтобы главный редактор еще не уехал на обед.

Публикация в газете была словно разорвавшаяся бомба. Несколько дней по всем каналам вещания склоняли новоявленных Робин Гудов, давая самые полярные оценки, в зависимости от окраски органов печати и телевидения. Министр внутренних дел озабоченно хмурил свои знаменитые брови и грозился поймать террористов в течение недели. Коммунисты и фашисты всех мастей взахлеб прославляли мстителей, со злорадством отмечая беспомощность властей.

— Народ давно понял всю пагубность политики продажного режима президента и его команды. Россия продается на корню, оптом и в розницу! — вещал на митингах лидер Русской националистической партии Коньков. — И лишь немногие истинные патриоты вступили на борьбу с исламской угрозой. Это только первая ласточка, придет время, и русский народ под руководством нашей партии сметет всех двурушников со своего пути!

Прошло три недели, но больше в столице не происходило ничего похожего на бойню в Химках. Если и убивали бизнесменов или политиков, то лишь из-за чисто меркантильных интересов. О загадочной группе "Центр" начали забывать, а все дело было в отсутствии финансов. Без денег было очень трудно вести прослушивание и слежку, тем более что подопечные Вадика Арефьева стали заметно осторожнее. Некоторые из них наняли спецов из охранных агентств, и те обезвредили большинство "жучков", установленных людьми Круглова. Надо было покупать новые, более изощренные средства слежения, но финансовые дела "Центра" стремительно катились к "дефолту". Среди центровцев не было ни одного бизнесмена или просто богатого человека.

Вадик приехал к Круглову домой уже в десятом часу вечера. В этот раз обычно улыбчивый парень выглядел собранным и деловым.

— Дело есть, капитан, — заявил он с порога.

— Пошли на кухню, — сказал Круглов, покосившись в сторону зала. Оттуда доносились детские голоса, женский смех.

— Что-нибудь срочное? — спросил он уже на кухне, наливая гостю стакан горячего чая.

— Да, есть очень интересный перехват, — с блаженством отхлебнув чай, заявил Вадик. — Они говорили открытым текстом, по-своему, думали, что мы не поймем, но дежурил как раз Семен. Короче, завтра утром на Кавказ едет машина с миллионом баксов в кузове.

Круглов присвистнул.

— Ого, хорошая заначка. Сопровождение большое?

— Как минимум десять человек на двух машинах.

— Это серьезно, — он на минуту задумался. — Придется привлечь как можно больше народу. Собери всех, кого можешь. Потребуются все машины, побольше оружия.

— Это будет трудно.

— Да, надо придумать что-то неожиданное. Но решим все на ходу.

В полдень, по мокрому от очередной оттепели шоссе в сторону юга мчался небольшой караван из трех машин. Впереди ехал тяжелый черный джип, за ним, метрах в ста, крытая брезентом "Газель", и еще чуть дальше, все в том же интервале ста метров, приземистый "Фольксваген". Продвижение этого долларового каравана по пути отслеживали несколько машин с наблюдателями "Центра", постепенно пристраиваясь впереди и позади автомобилей чеченцев. По ходу движения они менялись местами, стараясь не быть замеченными. За все это время кавказцы остановились лишь один раз. Держались чеченцы настороженно, в придорожный лесок бегали по очереди, большинство не покидали машин, пристально разглядывая проезжающие автомобили.

— Что же делать? — спросил Круглов Вадика. Они всю дорогу ехали в одной машине, с ними были еще Семен Долматов, единственный человек, хорошо знающий чеченский язык, и шофер, профессиональный автогонщик Алексей Мизунов. Все это время Семен прослушивал переговоры своих подопечных.

— Связь они держат стабильно, каждые двадцать минут, хотя и видят друг друга, — сообщил он.

— Осторожничают.

— Оба, смотри! — вскрикнул Вадик. Толстый, почти квадратный в своем тулупе гаишник взмахом жезла остановил "Фольксваген".

— Сбавь, Леша, — сказал Круглов водителю. Тот чуть притормозил, и, проехав еще метров триста, "пятерка" Круглова выскочила на пригорок. И джип и "Газель" за это время уехали далеко.

— Не форсируй, они не видели, как остановили "Фольксваген", сейчас должны притормозить и дожидаться его, — велел капитан.

Он угадал. Скоро обе машины свернули к обочине и остановились. Через полминуты мимо них промчался "жигуленок" Круглова.

— Все, ждать больше нечего, — заявил он и скомандовал в микрофон. — Начинаем! Шестой ты первый, потом я, третий берет последнего. Второй и четвертый страхуют.

За ближайшим небольшим поворотом они развернулись и успели как раз вовремя. В экипаже кавказского каравана были карачаевцы, чеченцы, русские. Никто из них не ожидал, что неторопливо ехавшая встречная затентованная полуторка-иномарка преподнесет им весьма неприятный сюрприз. Когда полуторка поравнялась с отдыхающими чеченцами, тент с ее правого борта задрался вверх. По кабине "Газели" ударили из подствольника, а в салоне джипа взорвался "подарок" от гранатомета "Муха". В ту же секунду открыл огонь из двух автоматов экипаж вернувшейся "пятерки" Круглова. Из кузова "Газели" ему помогали еще трое. За какие-то полминуты обе машины чеченцев превратились в решето, точно так же, как и все их обитатели.

А на звуки выстрелов уже летел наконец-то отвязавшийся от надоедливого гаишника "Фольксваген". Четверо боевиков в салоне автомобиля достали и приготовили автоматы, машина шла на предельной скорости, и никто не обратил внимание, что от "Фольксвагена" не отстает мощный "Вольво". Из него прозвучала только одна очередь, пришедшаяся по задним колесам "Фольксвагена", но и этого вполне хватило для того, чтобы вывести его из игры. На скорости сто шестьдесят километров в час автомобиль занесло, легкий, чуть заметный изгиб дороги пришелся не вовремя. Вылетев с шоссе, машина раз пять перевернулась и с грохотом и треском вломилась в придорожную лесополосу.

В это время Круглов и его люди вовсю потрошили кузов "Газели".

— Ба, да тут "Стрела"! — вскрикнул Вадик, обнаружив в одном из мешков ракету зенитного комплекса.

— Хрен с ней! Ищи деньги! — прикрикнул на него капитан.

— Есть! — крикнул Семен, выкидывая наружу объемный мешок.

— Хорошо, уходим! — скомандовал Круглов.

Напоследок Вадик бросил в кузов лист бумаги с надписью: "Смерть чеченцам!" и эмблемой "Центра" — скрещенными саблями. За это время мимо них не проехало ни одного автомобиля, это еще две машины Круглова перекрыли дорогу с обеих сторон. Все четверо боевиков "Центра" были одеты в камуфляж с шевронами СОБРа на рукаве, в черных масках, с автоматами в руках. Они продержали автомобильный поток семь минут, просто и солидно аргументируя свои действия.

— Идет спецоперация, подождите немного. О, слышите! — мнимый собровец ткнул короткоствольным "Кедром" в сторону выстрелов. — Не стоит соваться под пули.

Оставив на месте бойни свой фирменный знак, Круглов не прогадал. Особых проблем при возвращении у них не было, хотя по рации они и слышали приказы милицейского начальства о плане "Перехват".

Наиболее засветившуюся "пятерку" они оставили на платной стоянке в ближайшем городе и до Москвы добирались уже поездом. А мешок с долларами благополучно доехал до первопрестольной в "Вольво".

С такими деньгами можно было начинать большую охоту. Через неделю у подъезда своего дома пулей снайпера был убит депутат Государственной Думы Корешков, главный лоббист чеченских мафиози в нижней палате. Сотрудничать с ними он начал давно, еще в пору пребывания во власти в девяносто пятом году. Именно с помощью Корешкова, тогда федерального министра, чеченцы смогли избежать полного разгрома. Документы о связях Корешкова с Ичкерией Круглов послал все той же газете, соорудившей по этому поводу грандиозную статью.

Еще через неделю на охоте был расстрелян Имран Алакбеков, двадцатисемилетний вице-президент крупного московского банка. Вместе с ними погибли три охранника и шофер. Но это была последняя удача "Центра".

Всех подвел Вадик Арефьев. Парень почувствовал себя неуязвимым и самым хитрым на этой планете. Два бывших контрразведчика из охранного кооператива "Геркулес" засекли его, когда он устанавливал жучки на машине видного чеченского босса. Не помогло даже то, что на Арефьеве в этот момент была форма работника заправочной станции. Когда две "Волги" зажали его "жигуленок" на подмосковном шоссе, Вадик успел расстрелять пол-обоймы, прежде чем его изрешетили из трех стволов.

Вадик не был профессионалом в деле шпионажа и слежки. Просто веселый парень, бывший десантник, для которого жизнь на гражданке казалось слишком пресной без приключений. Из множества его недостатков основным оказалась плохая память. В записной книжке Вадика следователи нашли телефоны всех остальных членов группы. Их взяли в течение суток, на свободе остался лишь один Павловский, его телефон Вадик помнил наизусть. Никто из четырнадцати человек полковника не выдал, так что следствие не нашло ни денег, ни оружия.

Произошло это в первой декаде июня, а через три дня в коридоре Бутырской тюрьмы произошел краткий диалог двух надзирателей. Тот, что постарше, рыхлый, вечно жующий прапорщик Дымчук тихо сказал своему сменщику, более молодому коллеге Ерзикову:

— Переведешь этого, новенького, в сорок пятую.

— Круглова? — переспросил тот.

— Да.

— Чего это? — удивился тот.

— Чего-чего, надо, — отрезал прапорщик, сунул в руку Ерзикову несколько компактно сложенных бумажек и ушел отдыхать. Пять сотенных бумажек убедили надзирателя больше не задавать глупых вопросы. Сорок пятая камера считалась пресс-хатой. Сидели там самые отъявленные, "ссученные" душегубы. Если надо было кого-то сломать морально или просто убить, обращались к ним, благо стоило это недорого, вполне хватало нескольких пачек чая.

В ту же ночь Круглов был задушен. Еще через неделю в сорок пятую уже сам Дымчук провел Валерия Григорьева, первого заместителя Круглова. Невысокий, плотного сложения капитан-разведчик прошел и Афганистан и Чечню девяносто пятого. Именно он командовал расстрелом денежного каравана чеченцев.

Утром прапорщик, безмятежно насвистывая, открыл "кормушку" и крикнул:

— Сорок пятая, подъем! На поверку.

В ответ ему не донеслось ни звука. Дымчук крикнул еще два раза, потом позвал на помощь соседа и, бормоча ругательства, открыл дверь. К его изумлению, никто из семи старожилов пресс-хаты не подавал признаков жизни. Все они лежали на нарах и на полу, изуродованные до неузнаваемости. Лишь в самом углу, на нижних нарах под окном, прапорщик обнаружил безмятежно спящего новичка.

— Подъем, сука! — закричал Дымчук, жиганув дубинкой по спине наглеца. Тот не стал возмущаться, а быстро соскользнул на пол и, позевывая, объяснил надзирателю:

— Извините, товарищ прапорщик, заспал. Эти козлы всю ночь спать не давали, чего они не поделили, понять не могу. Эх и лупцевались, как с ума сошли. Под утро только заснул.

Дымчук задыхался от злобы. Деньги за этого парня он уже получил, Малик будет очень недоволен, когда узнает, что доллары ушли впустую.

"Пристрелить его как оказавшего сопротивление?.." — Мысли прапорщика прервал крик его напарника:

— Витек, по радио такое передают! В Кремле стрельба…

Через неделю Григорьева вызвали на очередной допрос. К удивлению капитана, собеседником его в этот раз был человек лет пятидесяти, представившийся полковником ФСБ.

— Моя фамилия Луценко. По долгу службы я занимался примерно тем же, чем и вы в своем "Центре", только законными методами. Ваш руководитель, Круглов, к сожалению, погиб, мы еще выясним, при каких обстоятельствах это произошло…

Григорьев напрягся. Про смерть капитана он не знал. А полковник продолжал:

— Нас интересует прежде всего этот список. Мы составляли что-то похожее, но ваш реестр гораздо подробнее.

Луценко выложил перед Григорьевым знакомый ему список потенциальных жертв "Центра".

— Тут удивляют некоторые фамилии, не объясните мотивировку включения их в этот скорбный перечень?

Григорьев усмехнулся.

— А что я буду иметь за подобную откровенность?

— А вы непременно хотите что-то такое получить?

— Конечно.

— Например?

— Свободу.

Полковник улыбнулся, с видимым недоумением приподняв левую бровь.

— Да, методы вашего" Центра" всегда отличались редким нахальством. И вы рассчитываете получить эту самую свободу?

— Непременно. Иначе нам не о чем говорить.

Тогда Луценко со вздохом достал из папки лист бумаги и протянул его капитану:

— Я, честно говоря, не одобряю ваших методов. Но новое руководство страны и мое непосредственное начальство имеет другое мнение. Это приказ о вашем освобождении. Также мы отпускаем и всех остальных членов вашей группы. Более того, вам предлагается в полном составе вступить во вновь создаваемую спецгруппу по борьбе с сепаратистами непосредственно в столице. Полномочия у вас будут огромными, методы… — полковник поморщился, — такими же, как практиковал ваш "Центр". Проще говоря вам дается карт-бланш на убийство.

Григорьев быстро пробежал глазами короткий текст бумаги и удолетворенно кивнул головой.

— Хорошо, я согласен.

— У вас тут есть что забрать? Личные вещи, может, еще какие пожелания будут?

— Пожелания? Пожалуй, будут. Вызовите сюда моего надзирателя.

Через десять минут в камеру вошел Дымчук. Покосившись на стоящего на вытяжку перед столом заключенного, он поднес к мятой фуражке свою пухлую руку.

— Товарищ полковник, прапорщик Дымчук по вашему приказанию…

Григорьев не дал ему докончить рапорт. Коротко ударив локтем по объемному животу надзирателя, он заставил того с хрипом нагнуться вперед, а затем ударом ребра ладони перебил ему шейные позвонки. Разведя руками, он прокомментировал все происшедшее для ошеломленного Луценко:

— Ну что ж, я уже начал работать.

Вскоре конвейер смерти заработал бесперебойно. Операцию назвали "Большая охота". Чеченцы гибли один за одним, умирали от неожиданных инфарктов и инсультов, разбивались в автокатастрофах и тонули в личных бассейнах. Попутно были уничтожены несколько служителей ислама в Башкирии и Татарстане, откровенно поддерживавшие ваххабитов. Стальная рука отдела "Ноль" при ФСБ не щадила и русских, чиновников и военных, помогавших сепаратистам в прошлом и настоящем. Еще до передела страны на генерал-губернаторства, в августе, прошла "большая охота" и на Северном Кавказе. Три десятка ингушских, осетинских и прочих горских лидеров, помышлявших об отделении от России, неожиданно погибли в самолете, летевшем в столицу на фестиваль народов Кавказа. Вместе с ними разбился экипаж самолета и детский хореографический ансамбль, но это были неминуемые щепки "большой рубки леса".

Подобным же образом были ликвидированы вожаки Абхазии. Их самолет разбился, когда они возвращались с визитом из Москвы. Силы ООН были выведены, и Грузия снова взяла под контроль автономную республику. По договоренности за оказанную при этом со стороны России помощь грузинский президент ликвидировал на территории Абхазии все тренировочные лагеря российских сепаратистов и сохранил российские военные базы.

Отдел "Ноль" работал настолько успешно, что уже через год Григорьев получил полковника.

ЭПИЗОД 58

Судьба Чечни решалась на очередном совещании Совета Национальной Безопасности, или, как чаще говорили, большой шестерки. Присутствовали Сизов, Соломин, Сазонтьев, директор ФСБ Ждан, министр внутренних дел Малахов и директор ФАПСИ Майоров.

— Что будем делать с этой заразой? — спросил Сизов.

— Бомбу надо сбросить на них, как на Кунашир, — отозвался Сазонтьев, поудобнее устраиваясь в кресле и морщась от боли. Десять дней назад, находясь в очередной командировке в Чечне, он попал под минометный обстрел и получил осколок в седалищную часть тела. Только везение да обычная для него храбрость помогли главковерху уйти из-под обстрела. Так что Сибиряк имел на Чечню большой персональный зуб.

— Это будет слишком большая цена, — вздохнул Соломин. Он перебрал бумаги в открытой папке и печальным голосом сказал: — На Кавказе мы оставляем почти треть годового бюджета страны. Пограничные линии, бригады быстрого реагирования, авиация, и все без толку. Самое опасное, что эта зараза расползается во все стороны. Северная Осетия, Ингушетия, Карачаево-Черкессия, некоторые районы Дагестана, все они под большим влиянием Чечни.

— Да, — согласился Ждан. — Мы изолировали Ичкерию, но теперь боевики и не очень-то пытаются прорваться туда, они устраиваются в Дагестане и Ингушетии. Там дело идет к повторению чеченского варианта. Похищения заложников, торговля оружием. Местное население живет в страхе. Особенно дело плохо в Ингушетии. Местные власти слишком распустили своих абреков, пришлось наводить порядок силовыми методами.

— Ну, а вообще можно ли вернуть Чечню к мирной жизни? — спросил Сизов.

— Вряд ли, — Ждан отрицательно мотнул головой. — Слишком долго они воюют. Промышленность разрушена, сельским трудом там сильно-то не проживешь, и, кроме того, все привыкли к власти силы. Полевые командиры не дадут вернуться стране к прошлому. Это как в Афганистане. Деньги там крутятся бешеные. В прошлом месяце мы расстреляли командира одной погранзаставы. Он получил сто пятьдесят тысяч долларов только за то, что пропустил на территорию Чечни двадцать боевиков с оружием. Все они кормятся из-за рубежа. Конфликт прежде всего выгоден Турции, она не отказывается от мысли вернуть себе утраченное за годы Советской власти влияние. Азербайджан практически уже под их крылом. С Арменией это не пройдет, геноцид шестнадцатого года никто из армян не простит. Колеблется Грузия, и то скорее из-за христианства, а не из-за политической выгоды. Она надеется все же присосаться к "большой нефтяной трубе" и мечтает войти в НАТО. Анкара давно уже прикармливает грузин. Но основной поток капитала идет из арабских стран: Иордании, Пакистана. Раньше так же щедро снабжали их Кувейт и Саудовская Аравия, но теперь им самим приходится несладко. Через Турцию помогает чеченцам и Америка. С помощью Чечни они рассчитывают начать развал России. Им выгодно, что мы тратим на эту необъявленную войну столько средств. Все более или менее благоразумные люди покинули Чечню. Только за последний год население уменьшилось до четырехсот тысяч человек. Из них русских — не более пяти тысяч.

— Самое главное, что у народа там нет другой альтернативы. Работать негде, деньги можно получить только у бандитов, — снова вздохнул Соломин.

Ждан согласно кивнул головой и продолжил доклад:

— Как я уже говорил, по нашим сведениям, снова планируются провокации в районе Гудермеса. За последние полгода отмечен интенсивный рост количества боевиков направляющихся в Чечню. Вернулись полевые командиры, до этого отсиживавшиеся в Абхазии, Дагестане и даже Афганистане. Они активно вербуют бойцов среди мирного населения Чечни. В основном это молодые парни семнадцати и менее лет. Отслежены несколько полигонов, где обучается молодняк. По нашим данным, общая численность боевиков с учетом старых кадров, до поры маскирующихся под "мирных" горцев, может достичь десяти тысяч человек.

— Разве они не понимают, что все эти вылазки бесполезны? — спросил Сизов.

— Ну, это им не объяснить. Судя по всему их хозяева исламисты потребовали широкомасштабной акции, дабы чеченцы доказали, что деньги на них тратятся не зря. Все будет как прежде: нападение на город, захват его, широкие демарши в сторону Запада. Затем все эти шакалы ускользают из окружения, оставляя за себя погибать молодняк.

— И когда все это должно произойти?

— Как всегда, ближе к зиме, с ее туманами и непогодой, чтобы ликвидировать наше преимущество в авиации.

— Короче, надо сбросить на них бомбу, — снова подал голос Сазонтьев.

— Ты сильно-то не раскидывайся, сами потом в этом дерьме захлебнемся, — поморщился Сизов. — Нужно придумать что-то кардинальное. Одним ударом разрубить этот узел.

Работники невидимого фронта переглянулись, затем Майоров осторожно сказал:

— Есть у нас одна задумка, опасная, конечно. Но момент подходящий. Как раз все основные полевые командиры соберутся в Чечне. Есть возможность уничтожить их на корню.

— Ну, давай, выкладывай, — подбодрил его Сизов.

— В союзном наследстве нам досталось несколько разработок бактериологического оружия. Есть один штамм конго-крымской геморрагической лихорадки невероятной активности. Вся болезнь развивается и протекает максимум за два дня. Передается она, как обычный грипп, воздушно-капельным путем. Мы и так уже огородили Чечню кордоном, так что можно смело запустить эту заразу в клетку.

— А мы сами-то не передохнем от этой вашей чумы? — спросил Сазонтьев.

— У нас есть сыворотка, кроме того у этого вируса один недостаток, который можно превратить в его достоинство — он не выносит минусовых температур. План таков: предварительно мы проводим вакцинацию всех войск и населения ближайших областей, где-нибудь поближе к холодам рассеиваем с самолетов культуру штамма над всеми населенными пунктами Чечни, ну а с первыми заморозками происходит естественная дезактивация территории.

— Интересно, — заметил Сизов. По привычке он встал и начал, прихрамывая, расхаживать по кабинету. — А где гарантия, что этот вирус не убежит вглубь России, к тому же он может перебраться в Грузию и Азербайджан.

— Мы объявим о карантине, покажем по телевидению кадры пострашнее, и они сами перекроют границы.

Сизов сел, осмотрел всех присутствующих.

— Ну что, решимся?

— Жутковато, — заметил Соломин, не поднимая глаз.

— Нет, лучше шандарахнуть бомбой, это как-то эстетичней, — вздохнул Сазонтьев.

— Все равно придется эту проблему как-то решать, — настаивал Ждан. — Сейчас май, за три месяца мы сможем изготовить вакцину для войск внутри Чечни, затем для передового кордона, еще через пару месяцев — для второго круга. Нам нужна неделя в начале октября для всей операции.

— Ну что ж, надо попробовать, — решил Сизов. — Давайте, запускайте свою дьявольскую кухню. А тебе, премьер, лично проследить, чтобы обеспечили работой Дагестан и остальные районы Кавказа. Закупайте у них баранов, брынзу, самотканые ковры из овечьей шерсти, хоть овечьи какашки, но безработицу надо ликвидировать.

Сизов немного помолчал, потом добавил:

— Сепаратизм для нас сейчас враг номер один. С его сторонниками можно бороться двумя методами. Или поднять уровень благосостояния настолько, что им будет невыгодно отделяться, либо задавить силой, хотя бы на время сбить эту волну.

За неделю до операции "Штамм Икс" Сизов принял у себя популярного ведущего аналитической программы канала Эн-би-си Мэтью Кларка. Манера ведения его передач отличалась редкой дотошностью и неожиданностью суждений. Уже двадцать лет Кларк лидировал в рейтингах подобных аналитических программ. Кроме того в негласном пантеоне репортерской славы он уверенно держал второе место вслед за великим и непогрешимым Уолтером Кронкайтом. Худощавый, подвижный старик с морщинистым лицом столетнего гнома в своих беседах с политиками был беспощаден и беспристрастен.

Встреча состоялась в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца, но изысканная роскошь царских палат, казалось, не произвела на старика никакого впечатления. Выполнив необходимые для знакомства формальности, Кларк сразу взял быка за рога. В основном беседа была посвящена затухающему балканскому конфликту, но затем журналист коснулся и проблем Кавказа.

— Скажите, господин Сизов, почему Россия столь болезненно относится к желанию Чечни самоопределиться в отдельное государство? Ведь одним из пунктов вашей конституции предусматривается такая возможность для субъектов федерации.

— Да, но чеченские лидеры сразу взяли курс именно на силовые методы борьбы за свой суверенитет. Дудаев даже не делал попыток оформить выход из состава России конституционными средствами, например, с помощью плебисцита. Он просто вооружил половину населения Чечни и отправился грабить проходящие по его территории поезда. Заложники, угон самолетов, фальшивые авизо — все это началось именно тогда, и это спровоцировало первую чеченскую войну. Я не думаю, что вашим согражданам понравилось бы появление подобного штата на территории Америки.

— Да, — улыбнулся Кларк. — Это было бы забавно. Штат Техас в роли Чечни. Но западные страны волнует скорее не сама Чечня, бандитов не любят нигде, а методы борьбы с ними, когда сильно страдает мирное население.

— А почему же вас не заботит, что от ваших бомбежек страдает мирное население Югославии? И я скажу вам, почему ваше руководство предпочло именно бомбардировки наземной операции. Был учтен опыт миротворческой операции в Сомали. Вы тогда получили хороший пендель в зад, утерлись и решили больше не рисковать.

Переводчик чуть-чуть споткнулся, стараясь подобрать английское слово, эквивалентное по смысловой и эмоциональной нагрузке сизовскому "пенделю". Выслушав его вариант, Кларк усмехнулся и согласно кивнул головой. Попытка усмирить впавшую в полную анархию страну на Африканском Роге закончилась тогда для США бесславно. Несколько десятков американских морских пехотинцев отправились домой в цинковых гробах, а затем и все остальные силы миротворцев НАТО отбыли по домам, оставив Сомали в прежнем хаосе. В те времена и Кларк выступал против этой бессмысленной акции.

— Почему же именно Чечня стала такой болевой точкой России?

— Это идет из глубины веков. Чеченцев никогда не любили на Кавказе. Волки — вот самое лучшее определение для этих людей. Было несколько попыток расселить их еще при царизме, потом сделал попытку Сталин. Увы, со временем характер этого народа не изменился. К этому добавился фактор экономического провала политики СССР на Северном Кавказе. Безработица и нищета подготовили кадры для бандитов.

— На Западе кажется, что вы вообще болезненно воспринимаете любые попытки народностей Кавказа добиться большей автономности.

— Все, что им надо, у них есть. В свое время им попытались дать волю, но из этого ничего хорошего не вышло. Поймите, на Западе пытаются идеализировать эти народности, представить их этакими шотландцами времен сопротивления англичанам или индейцами времен колонизации Дикого Запада. На самом деле все обстоит по-другому. Клановая система позволяла им выжить в средневековье, но сейчас это жуткий тормоз на пути их дальнейшего развития. Бесконечная вражда между кланами, кровная месть, безусловное подчинение старейшинам, причем неважно при этом, правы они или нет. В любом государстве с таким общественным устройством начинается одно и то же: стоит кому-то занять главенствующее место в стране, как тут же находятся претенденты из других кланов. Так было везде, даже в более развитых по сравнению с Чечней Таджикистане и Азербайджане. В восьмидесятые годы кавказским народам дали максимальную свободу, и что получилось?

Сизов начал загибать пальцы:

— Нагорный Карабах, война Грузии и Абхазии, Северной и Южной Осетии, чечено-ингушский конфликт, Кабардино-Балкария, чечено-дагестанский инцидент. Сто с лишним лет при российском управлении Кавказ был одним большим курортом, зоной мира и спокойствия. Что мы имеем теперь? Кровь, войны, трупы. Если сейчас отпустить Северный Кавказ на волю, это будет один большой кипящий котел.

Кларк с сомнением покачал головой:

— И все-таки мне кажется, что России рано или поздно придется предоставить кавказским народам большую степень свободы. Это показывает хотя бы затяжной многолетний характер конфликта вокруг Чечни. На такое сопротивление способен только очень свободолюбивый народ.

— Я скажу вам одно. Этот конфликт будет тлеть хотя бы потому, что слишком много желающих его раздуть. В Чечне не останется ни одного чеченца, война будет продолжаться силами наемников. Взять хотя бы ваше правительство. Сколько миллионов оно тратит на поддержание ваххабитов? И не надо, не делайте такие большие глаза, Мэтью.

Сизов достал из папки, лежащей на столике между ними, и подал журналисту лист бумаги.

— Это копия меморандума Совета национальной безопасности для президента и прочих высокопоставленных чиновников. Тут черным по белому сказано: "…Чечня сегодня для России — это то же самое, что Афганистан для Советского Союза. Так же как афганская война подорвала моральные и физические силы Союза и привела его к распаду, так и чеченская война должна привести к истощению России и неизбежному дроблению страны на незначительные маломощные государства. Рекомендуется всеми силами и средствами поддерживать антирусскую оппозицию, используя для это турецкий канал…" Так что Чечня это не только наша война, но и ваша. Тут не сказано, сколько именно средств ваших налогоплательщиков выделяется для ваххабитов, но, по нашим прикидкам, не менее ста миллионов долларов в год. Как вам подобный расклад сил?

Кларк чуть замешкался с ответом, бегло пробежал текст документа и мгновенно уверовал в его истинность. Предложенный ему текст слишком хорошо укладывался в схему противостояния США и России. В руках у него была сенсация, да еще какая! Сотни миллионов долларов уходят на поддержку ваххабизма как раз в то время, когда участились случаи терактов исламистов против граждан Америки по всему миру. Кроме того, сам факт появления этого меморандума в руках Сизова был подобен хорошо начиненной бомбе. Документы с подобным грифом охраняются ничуть не хуже самого президента. От силы его могли читать человек десять, в том числе президент и вице-президент, министр обороны, директор ЦРУ и председатель объединенного комитета начальников штабов. И все-таки русские сумели выкрасть этот документ!

"Да, в администрации полетят чьи-то головы", — подумал Кларк и начал вежливо прощаться с Диктатором. Взрывоопасную бумажку он получил себе на память.

Реакция на публикацию этого меморандума была очень неприятной для Апдайка и его команды. Разгорелся колоссальный скандал, шумиха в прессе переросла в разбирательство в специально созданной комиссии конгресса. И общественность и конгресс требовали наказать виновных, во-первых, в разбазаривании госсредств на сомнительные проекты, а во-вторых, в утрате столь ценного документа. Президент оказался в глупом положении.

На самом деле этот меморандум был стопроцентой дезинформацией русских. Его никто никогда не крал. Документ этот родился в недрах аналитического отдела ФСБ специально для Мэтью Кларка. Но сделан он был настолько схожим с настоящим меморандумом по чеченскому вопросу, что Гарри Линч не очень и оправдывался. Русские угадали даже примерную дату создания настоящего документа, а слог и характер языка подделки давали фору формулировкам самого Линча.

Как раз в это же время в районе Луксора в Египте исламистские фанатики расстреляли автобус с американскими туристами, погибли тридцать шесть человек. Американский народ требовал крови. Как шутили телекомики: "…иначе мы линчуем самого Гарри Линча". ЦРУ срочно пришлось найти козла отпущения в лице одного из чиновников Агентства по национальной безопасности, имевшего несчастье разбиться на машине за месяц до злополучного интервью. На него свалили похищение несуществовавшего меморандума, в результате чего пострадала ни в чем не повинная семья покойного, лишившаяся пенсии и подвергнутая общественной обструкции.

Через полгода после знаменательного совещания в Кремле, в ночь на двенадцатое октября в штабе базового лагеря бригады Александра Камкова горел свет. За самодельным столом сидели трое: сам майор Камков, подполковник медицинской службы Зимин и священник ближайшей к ним казачьей станицы отец Андрей. Сидели уже давно, провожали закончившего инспекцию Зимина, а задушевности разговора способствовал кувшин доброго самодельного вина, привезенного священником вместе с продуктами для бригады — подарком казачьей станицы.

— … А Господь ведь что говорит: "Не суди да не судим будешь, ибо в глазе ближнего своего ты видишь соринку, а в своем не замечаешь и бревна"… Нельзя пенять другому за грехи его. За них он будет отвечать перед Господом. Самому надо жить по совести.

— Удивляюсь я вам, батюшка. Сколько раз вас похищали — три? Почти два года в яме, и после этого вы еще защищаете этих гадов, — качая головой, сказал Камков.

Отец Андрей, рослый мужчина лет сорока пяти с редеющей бородой и умными спокойными глазами человека, нашедшего свое место в жизни, отрицательно качнул головой:

— Я их не защищаю, просто начинать надо с себя. Ленивые мы стали, пьянствуем страшно, жутко, по делу и без дела, гибнем тысячами по пьянке. А тут еще эта новая напасть — наркомания, — священник по-смешному непривычно делал ударение на последнем слоге. — Мы погрязли в грехе. И это особенно видно иноверцам.

— Ну хорошо, — вступил в спор медик. — Ислам действительно запрещает все это, но что они творят под зеленым флагом, это же страшно! Они же атакуют по всем фронтам, во всех странах, в Африке, в Европе, везде. Вы и это оправдываете?

— Да я не оправдываю их, я хочу их понять. У них же религия молодая. Они на семьсот лет моложе нас! Откиньте от двух тысяч семьсот лет, что получится?

— Тысяча трехсотый год.

— Вот именно, — засмеялся отец Андрей. — Что у нас в это время было?

— Крестовые походы, — припомнил майор.

— Инквизиция, аутодафе, — продолжил медик. — Монголы.

— Ну вот, и у них сейчас такое же время. Все старые религии уже нашли свою главную суть — любовь к ближнему, а они еще думают, что силой можно победить. Победить же можно только идеей, любовью, и Мухамед это знал точно так же, как и Иисус…

Диспут прервал длинный резкий телефонный звонок.

— Да, второй на проводе, — сказал майор, поднимая трубку.

— Это пятый. Слушай, Камков, медик еще у тебя?

— Подполковник? Вот он рядом сидит.

— Дай-ка ему трубку.

— Вас, — Камков протянул трубку Зимину. — С заставы.

— Да, подполковник Зимин слушает.

— Товарищ подполковник, докладывает капитан медицинской службы Попович. Товарищ подполковник, у нас ЧП, заболели пять солдат.

— Чем? — спросил Зимин, уже заранее зная ответ и чувствуя, как холодеет в этом предчувствии душа.

— Все признаки болезни Икс. Температура, отек легких, обширное поражение печени и почек.

— Они прививались?

— Да.

— Точно?! Проверь по журналу регистрации.

— Да что проверять?! Я сам им прививки делал.

— Они изолированы?

— Да.

Чуть помолчав, Зимин сказал:

— Хорошо, я сейчас подъеду.

Положив трубку, подполковник какое-то время сидел неподвижно, затем обернулся к командиру бригады:

— Майор, я сейчас поеду на заставу, разверни караулы вокруг нее километрах в двух и никого туда не впускай и не выпускай.

Вся территория Чечни была окружена полностью оборудованной границей, с контрольно-следовой полосой, с заборами из колючей проволоки, минными полями и хитроумной сигнализацией. А сзади пограничников прикрывали укрепрайоны мобильных войск вроде бригад Силантьева или Камкова. Каждая такая бригада состояла из батальона, усиленного танковой ротой, батареей реактивных минометов и приданной авиацией.

Трясясь в неудобном "уазике", Зимин думал о судьбе, о непреложности рока.

"От нее не уйдешь, хочешь ты этого или нет. Как петля, накинули на шею, ты бежишь, жизни радуешься, свободе, а веревка никуда не делась, только ждет, когда ты забудешь про нее. И вот тогда — все! Рывок, и ты на спине и дышать нечем…"

Подполковник имел полное право рассуждать подобным образом.

Восемнадцать лет назад молодым выпускником мединститута он участвовал в разработке этого самого штамма Икс. В той группе Зимин был самым молодым, так, на подхвате. Сначала он и не сознавал толком, какую дурную силу хранили пробирки и реторты. Понимание пришло, когда по своей халатности заразился и скоропостижно умер его друг Пашка Кулибин. После этого Зимин напросился на перевод в войска обычным врачом. Грешить на жизнь он не мог, она удалась. И карьера, и семья, уважение коллег. Да и сегодня стоило ему уехать из части на полчаса раньше, и все пошло бы по-иному.

Отпустив "уазик" за километр от заставы, Зимин дальше пошел пешком. Его уже ждали. Молодой капитан — начальник заставы и врач в белом халате стояли на крыльце казармы. В руках у обоих дымились сигареты, но, кажется, они забыли про них. За последний месяц оба повидали не меньше сотни пришедших из-за кордона и умерших у них на глазах людей. Это была страшная, нечеловечески жуткая смерть, и теперь она грозила им всем.

— Ну что? — спросил Зимин, даже не здороваясь.

— Уже шесть, — сказал медик.

С недоумением глянув на потухшую сигарету, он выбросил ее и, повязав на лице марлевую повязку, пошел впереди подполковника.

Карантин был оборудован в небольшом здании бани. Пройдя пахнущий прелыми досками предбанник, оба медика зашли в бывшую парную. Здесь уже пахло только смертью. Шесть абсолютно голых парней лежали на старых матрасах без простыней. Один из них был еще в сознании. Покрытый потом, с блуждающими зрачками, он приподнялся в сторону докторов, потом застонал и откинулся назад.

— Что чувствуешь, Пахомов? — спросил лейтенант.

— Боль… во всем теле… жар, жарко…

Подполковник не слушал его, ему было достаточно взгляда, чтобы понять весь ужас ситуации. По телам всех остальных пятерых солдат уже пошли синие, похожие на трупные пятна, фирменный знак штамма Икс. Зимин сразу припомнил характеристику данную в свое время этой болезни его начальником, генералом от пробирок и мензурок:

— Если Господь захочет уничтожить человечество, то он воспользуется именно этой штукой.

"Время инкубации от шести до двенадцати часов, потом невыносимый жар, так что больные сдирают с себя одежду, затем развиваются пятна, и еще через шесть часов отек легких, мозг превращается в студень, отказывают почки, печень, и все — смерть. Если штамм действительно мутировал и его не берет вакцина, то это ужасно. Погибнут все, солдаты на заставе, я, затем зараза пойдет дальше и дальше."

Сделав знак рукой, он вышел из бани, сорвал маску и закурил.

Через пять минут он понял, что стоит все в той же позе, с поднятой рукой и сгоревшей до самого фильтра сигаретой. Подошел начальник заставы, вопросительно глянул на медиков. Зимин неожиданно подумал, что для своего звания капитан выглядит слишком молодо, но не удивился этому. На Кавказе звания получали гораздо быстрее, чем в метрополии.

— Капитан, сколько человек находятся за пределами роты?

— Согласно наряда, тридцать человек в дозорах.

— Передайте всем, пусть возвращаются. Были попытки прорыва с той стороны?

— В эти сутки не было.

— А последний контакт?

— Вчера, примерно в половине двенадцатого. Он уже доходил, морда синяя, голый, так и пер шатаясь по шоссе.

— Кто с ним контактировал?

Капитан кивнул в сторону бани.

— Эти четверо. А у остальных двоих койки стоят рядом.

— Понятно. Остальные солдаты спят?

— Нет. Лежат, переговариваются.

— Сейчас сделаем вот что…

Их разговор прервал хлесткий выстрел где-то совсем рядом. Из казармы выскочил с автоматом в руках дневальный, вместе с ним офицеры завернули за казарму, и в свете ручного фонарика увидели торчащие из кустов ноги, смятую белизну больничного халата.

— Попович, сука! Легкой смерти захотел, — выругался капитан. — Всем в казарму и никому ни слова, — велел он дневальному и дежурному.

— Да, сбежал парень, — согласился Зимин. — Дезертировал. Дай-ка закурить, пограничник.

Они дружно задымили и вернулись к крыльцу.

— Что, надежды никакой? — тихо спросил капитан.

— Практически нет, — признался Зимин. — Как тебя зовут?

— Володя. Капитан Петенков.

— Зимин Олег Николаевич. Ты женат?

— Да.

— Плохо, я тоже. И дети есть?

— Двое.

— И у меня двое. Одному уже двадцать лет, второму всего два года.

К ним подбежал возбужденный дежурный по роте.

— Товарищ капитан, солдаты бузят!

— Что они?

— Ваське Сидорову плохо, а они боятся оставаться с ним в казарме.

— Пошли, капитан, — выкидывая сигарету, сказал Зимин. — Я буду разговаривать с солдатами, а ты позвони в бригаду и скажи вот что…

В казарме горел свет, за закрытой дверью словно гудел потревоженный улей. Сняв халат, Зимин шагнул за порог. Увидев офицера с погонами подполковника медицинской службы, солдаты примолкли.

— Дежурный, постройте личный состав, — приказал Зимин сержанту.

— Застава, подъем! Стройся! — скомандовал тот.

Пройдя вдоль строя, подполковник поправил на одном из солдат загнутый воротник, затем остановился и начал речь.

— Вы уже знаете, что ваши товарищи заразились и сейчас находятся в тяжелом состоянии. Но повода для страха и паники нет. Я привез новую вакцину, более действенную, сейчас буду делать прививки, сержантам обеспечить наличие личного состава, начнем по порядку. Симптомы у прививки те же, что и в прошлый раз.

Зимин блефовал. На самом деле это была та же самая, уже бесполезная вакцина. Она очень тяжело переносилась, человек часа на два выбывал из строя, да и потом еще почти сутки чувствовал болезненное недомогание и слабость. Теперь, когда инфекция прорвала этот кордон, повторная прививка могла только ухудшить положение больных и приблизить их конец.

Подполковник хотел скомандовать отбой, но солдаты вдруг дружно загудели и начали переговариваться, глядя куда-то за его спину. Обернувшись, медик с удивлением увидел на пороге высокую фигуру отца Андрея. Солдаты хорошо его знали, священник не раз до этого приезжал на заставу, несколько парней всерьез заинтересовались религией, даже оформили в красном уголке небольшой иконостас.

— А вы что это сюда, отец Андрей? — спросил Зимин, подходя к священнику.

— Тут есть больные и умирающие, значит, нуждающиеся в слове Божьем.

Как ни странно, но именно появление священника внесло успокоение в ряды пограничников. Несколько наиболее рьяных из них поспешили приложиться к руке попа. Так что через полчаса гости заставы трудились не покладая рук: медик делал бесполезные уколы, священник отводил службу. Паства у него в этот раз была как никогда прежде многочисленной.

Через четыре часа на ногах в казарме оставались лишь три человека: Зимин, священник и капитан Петенков. Они обходили кровати с лежащими солдатами, старались хоть немного приободрить их.

— Ну вот, еще два часа и все пройдет, — в очередной раз говорил Зимин молодому солдатику, отслужившему всего месяц. Выглядел тот как больной ребенок, наголо остриженный, худой, с тонкой шеей подростка.

— Доктор, а я точно поправлюсь? — спросил он, с надеждой глядя на медика блестящими от температурной лихорадки глазами.

— Конечно, еще и повоюешь. И на свадьбе погуляешь. Девушка-то есть?

— А как же.

— Часто пишет?

— Через день.

— Это хорошо. На свадьбу не забудь пригласить.

В другом конце казармы у кровати сошлись священник и капитан.

— У меня мать одна, газа у нас нету, а дров колхоз не выделил. Она просто замерзнет там одна, ноги у ней не ходют… — говорил молодой новобранец с сильным псковским акцентом.

— Ладно, ладно, поедешь ты в отпуск, слово даю, — капитан старался успокоить этого белесого, с выгоревшими бровями деревенского паренька.

— Мне только ей дров напилить, и все…

За хлопотами все невольно забыли про сержанта Деменко, дежурного по роте. В отличие от остальных он все понял, когда увидел тело застрелившегося медика. Сержант прививаться не стал, выйдя из казармы, он сорвал с себя повязку дежурного и, завернув за угол, перемахнул через забор. Выбравшись на дорогу, Деменко припустил со всех ног и бежал он так до тех пор, пока силы не оставили его. Упав прямо на асфальт, сержант чуть отдышался, а затем, пошатываясь, побрел дальше. Вскоре его остановили.

— Стой, кто идет! — послышалось из кустов.

— Свои… свои!

— Руки! Кто свои? Откуда идешь?

Вскинув руки, Деменко торопливо начал говорить, на ходу придумывая версию своего появления:

— С заставы я, капитан меня послал за подмогой. Еще, говорит, лекарства нужны…

— Так ты с заставы? — переспросил голос из кустов.

— Да-да! С заставы…

Длинная очередь оборвала речь и жизнь сержанта. Вслед за этим полыхнуло пламя огнемета. Через полчаса на асфальте дымилась только кучка пепла. Распоряжения Зимина выполнялись точно.

В это время и сам подполковник почувствовал первые признаки болезни. Пошатываясь, он вышел на крыльцо, сел. Было уже утро, прохладный воздух бодрил медика прощальной радостью. Краски окружающего мира показались ему как никогда чистыми и девственно свежими, словно Господь только что сотворил этот мир и никто еще не успел его испачкать злобой или страданием. Сзади Зимина заскрипела дверь, на крыльце появился священник. Присев рядом с подполковником, он ясным взором окинул прекраснейший пейзаж, улыбнулся и сказал:

— В такое утро хорошо умирать. Душа полетит в небо с радостью.

— Вы думаете, что загробная жизнь все-таки существует?

— Я знаю это.

Спорить или расспрашивать священника о причине подобной уверенности у Зимина не было ни желания, ни сил.

— Где капитан, я что-то давно его не видел?

— Лежит уже. Я причастил его.

Зимин вспомнил, как час назад, проходя мимо канцелярии, услышал взволнованный голос начальника заставы:

— Лена, запомни, я очень и очень тебя люблю! Ты слышишь меня? Всю жизнь я любил только тебя, поцелуй Галинку, Игорька. Лен, я ничего не могу тебе сказать, все у меня хорошо, но помни, я всегда любил тебя!..

"Может, мне тоже позвонить? — подумал подполковник. — Только кому, Соне или Ирине?"

Счастливо прожив двадцать лет с первой женой, Зимин на пятом десятке влюбился в молоденькую медсестру. Сначала их роман не выходил за рамки служебного, но когда Ирина родила сына, подполковник окончательно ушел из семьи. Он знал, что и первая, и вторая жена любили его, каждая по-своему, но обе искренно и всерьез. Значит, разговаривать надо было с обеими, а это было уже выше сил доктора.

— У меня начинается, — сказал он, вытирая со лба холодный пот. — Святой отец, вы останетесь последним из живых в этой юдоли печали. Свяжитесь потом с Камковым, пусть здесь все зачистят. А вот, похоже, и они.

На пригорке, в километре от заставы, показался танк с необычными конфигурациями башни. Лязгнув гусеницами, он застыл на месте.

— Да чего ждать, Господь примет нас с радостью, часом позже или часом раньше.

— Тогда пойдемте, и отпустите мне грехи мои, отец Андрей. А их у меня ой как много, успеть бы все вспомнить.

Они ушли в казарму, священник придерживал ослабевшего подполковника. Спустя полчаса необычный танк с лязганьем подполз чуть ближе, замер, и длинная струя оранжевого пламени с ревом устремилась в сторону заставы. Деревянная казарма вспыхнула, как рождественская свечка, а огнемет все продолжал извергать смертоносное пламя. В перерывах между залпами экипаж услышал по рации сквозь шум помех донесшееся из динамика церковное пение. Танкисты удивленно переглянулись, но связь тут же оборвалась, и лишь ровный, давящий гул огня продолжил свою ревущую, торжествующую языческую песнь.

ЭПИЗОД 60

За два дня до этого на противоположном краю Кавказского фронта, в гарнизоне номер шесть происходила плановая прививка от штамма Икс. Этот военный городок располагался в тылу и обслуживал аэродром, и соседние склады, и базу горюче-смазочных материалов. Фельдшер Артюхов, молодой парень, окончивший перед армией медучилище, по одному принимал заходящих к нему солдат. Сделав в руку укол, он вписывал фамилию привитого в толстый журнал, а в военный билет шлепал квадратную печать.

Артюхов прослужил в армии уже год и, как говорят старшины, "службу понял". Все его действия были заторможены до степени, приближенной к лунатизму. Фельдшер употреблял для всех своих действий ровно столько сил, чтобы окончательно не уснуть и в то же время хоть как-то способствовать продвижению очереди. Если бы зашел кто из начальства, он бы мгновенно начал двигаться в три раза быстрее, а выражение сонной скуки в глазах сменилось бы упоительным рвением. Но единственный врач гарнизона уехал в ближайший город с летчиком, повредившим при аварийной посадке позвоночник, так что на сегодня медбрату работы хватало на весь день.

— Следующий! — крикнул Артюхов, и из-за белой простыни, навешенной на дверной проем, показался очередной солдат. В отличие от предыдущих вояк этот был в парадной форме и при всех значках. Увидев его, фельдшер обрадовался. Сергей Литвинов был земляком и погодком Артюхова.

— Привет, Леха! — сказал он, подавая руку медику.

— О, Серега! Ты чего так вырядился?

— В отпуск еду! — довольно улыбнулся Литвинов.

— Везет! — с завистью сказал Артюхов. Они не только были из одного города, а даже выросли в одном дворе, и хотя не были большими друзьями, но приятельствовали. Фельдшер невольно представил себе до боли знакомый городской двор с покосившейся беседкой, ржавой в это время года горкой, с двумя березками в окружении пирамидальных тополей.

— А меня не пустили, — со вздохом сказал он. — Попозже, говорят, поедешь, зимой. Слушай, а как же это ты умудрился? Пока не переболеешь с прививкой, тебя никто не отпустит!

— Вот в том-то и дело! Я сказал комбату, что еще позавчера укололся. Он проверять не стал, на слово поверил. Слушай, Леха, — Сергей опасливо оглянулся на дверь и, пригнувшись, шепнул на ухо земляку: — Не делай мне прививку.

— Ты чего, с ума сошел! Знаешь, с этим как строго? Батя тут стращал всех трибуналом. Аж пистолет вытаскивал!

— Я знаю, но ты прикинь: мне в дорогу, а тут эту дрянь вколют! Я как раз по пути домой и свалюсь. Мне через полчаса выезжать.

Артюхов прикинул в уме, выходило, что Серега прав. Прихватит его как раз на полпути. Реакция на прививку была сильнейшая, некоторые теряли сознание, у других на время просто отнимались ноги. А отпускник продолжал давить на психику земляка:

— А там, дома? Ни выпить, ни закусить. Хрен ли это, а не отпуск!

— Ты на чем едешь-то?

— На попутке. "Урал" послали в Пензу за запчастями, ну и как раз подкинет меня. Лех, какая там нахрен болезнь?! У нас же никого больных не было, до Чечни сто километров, какая тут в п… болезнь?!

— Без штампа тебя не выпустят, — заметил Алексей.

— Вот и стукни его. А приеду, вколешь мне эту заразу задним числом. Лех, я тебе лично литр привезу. Хоть водяры, хоть самогонки.

Артюхов сразу оживился:

— Тети Машиной, на изюме?

— Ну да!

Последний очаг сопротивления в душе фельдшера был сломлен бесповоротно.

— Ладно, давай билет.

Стукнув печать, он сказал:

— К моим зайди, расскажи, как я тут.

— Обязательно! Лех, литр за мной!

И счастливый отпускник выбежал на улицу. Вскоре Артюхов услышал тяжелый рев грузовика.

"Серега поехал, — подумал он. — Через несколько часов будет дома".

Он снова вспомнил родной двор, представил себе, как товарищ поднимается по лестнице на второй этаж, открывает дверь… Но чувство тревожной неуверенности так и не покидало его до самого вечера.

Та ночь в городской больнице мало чем отличалась от десятков и сотен предыдущих ночей. Небольшой, сорокатысячный городок Николаевск исправно поставлял обычное число пациентов для дежурных врачей. Привезли пьяного парня с ножевым ранением. Он дико матерился, пытался сорвать бинты, наложенные на густо исписанный татуировками торс, порывался сбежать и замочить какого-то Резвана.

Чуть позже в приемный покой внесли сбитого ночным лихачом велосипедиста. Судя по густому перегару, он вряд ли видел роковую машину и умер в лифте, не доехав до операционной.

Не успели врачи и медсестры перевести дух, только разлили в чашки чай, как распахнулась дверь и с шумом и грохотом в небольшую комнату приемного покоя ввалилась целая толпа народу. Дежурный врач, невысокий, полноватый брюнет, нахмурил брови. За прошедшие после окончания мединститута два года Владимир Ханкеев достаточно втянулся в рутинную жизнь горбольницы, так что удивить его чем-то было трудно. С досадой отставив чашку, он поднялся из-за стола и решительно шагнул вперед. Сначала он не сразу понял, кто из этих людей пострадавший, определил лишь одно — все они пьяны.

— Андрюха, да держи ты его, не отпускай.

— Куда вы его прете, мать вашу, сюда давай!

— Куда сюда, наверх его надо!

— Тихо! — заорал Ханкеев и только тут увидел в толпе больного.

Высокий, обнаженный по пояс русоволосый парень повис на плечах двух очень похожих на него парней. Закатившиеся глаза, крупные капли пота и открытый рот сразу подсказали доктору, что дело плохо.

"Алкогольная кома, почти наверняка", — с ходу поставил он диагноз.

— Кладите его на кушетку, — все тем же строгим голосом велел врач. — И все вон отсюда, остаются только близкие родственники.

— Мы все… тут родственники, братаны, — с запинкой начал объяснять один из носильщиков, неуверенным жестом ткнув себя пальцами в грудь. — Серега наш брат, мне и Пашке родной… остальным двоюродный.

Поморщившись от противного запаха самогонного перегара, Ханкеев потрогал лоб пациента и отдернул руку.

— С ума сойти, градусов сорок, — пробормотал он и крикнул в сторону ординаторской: — Лена, дай градусник!

Медсестра принесла градусник, Ханкеев в это время уже прослушивал пациента в стетоскоп. На лице его было написано явное недоумение.

— Откуда он приехал? — спросил врач двух снова ввалившихся в приемный покой "братанов".

— С Кавказа, откуда же еще! — как само собой разумеющееся сказал один из них.

— Он же солдат, в отпуск приехал, — пояснил второй брат.

— Он не в Чечне был? — спросил Ханкеев, и в душе его захолодил страх.

— Ну да, в летунах.

— Где его военный билет?

— А хрен его знает, дома, наверное.

— Адрес!

— Да здесь вот, за углом, Севастопольская, пять, квартира девять.

Ханкеев только два дня назад прошел инструктаж по поводу новой кавказской заразы, и в памяти были еще свежи симптомы этой жуткой болезни.

— Давно это с ним? — врач кивнул в сторону кушетки.

— Да часа два… нет, три… — по очереди начали припоминать парни.

— Плясал вместе со всеми, и бац, упал!

— Думали так, с перепоя, отнесли в спальню, а потом хватились, с ним совсем плохо…

— Горячий, одежду рвет…

Ханкеев тем временем набирал номер инфекционной больницы.

— Багрянцев, ты сегодня дежуришь? Слушай, помнишь собирали нас два дня назад по поводу той дряни? Ну вот, есть похожий клиент. Да, солдат, приехал в отпуск, буквально сегодня. Симптомы стопроцентные, температура… — медсестра подала ему градусник. — Сорок два, похоже на отек легких.

Через пятнадцать минут к воротам городской больницы подрулил "уазик".

— Где он? — с порога спросил высокий седой человек в белом халате, главврач инфекционки Куликов. Вместе с ним приехал и однокурсник Ханкеева Багрянцев. Завязав предохранительные маски, они уже втроем склонились над больным.

— А это что? — спросил Куликов, чуть поворачивая голову солдата и показывая на легкий синяк рядом с ухом.

— Может, подрался с кем? — предположил Ханкеев. Ему никак не хотелось верить в свой же уже поставленный диагноз.

— А вот еще, — заметил Багрянцев, поднимая руку больного и показывая на более отчетливое пятно под мышкой.

— Да, похоже, все ясно.

Они отошли в сторону. Пока Куликов просматривал данные на солдата, Багрянцев принес большой круглый кофр.

— У нас есть сто доз вакцины, сначала вкатим ее себе, не дело будет, если мы свалимся в первую очередь. Сережа, сделай всем уколы, а я пока подниму на ноги городское начальство, военкомат и позвоню в областной центр.

И военком, и мэр прибыли быстро, жили совсем рядом. К этому времени Ханкеев сходил на квартиру Литвиновых и принес документы солдата. Самого Сергея отправили в инфекционную больницу.

— Они уже там забыли про него, перепились окончательно, — делился впечатлениями доктор. — Мать с отцом в полной отключке, еле нашел его сестру, она вспомнила, где висит его китель.

— Судя по военному билету, прививка ему была сделана буквально сегодня утром. Это очень плохо.

— Почему? — не понял мэр, невысокий человек лет пятидесяти с округлым брюшком.

— А то, что прививка не подействовала. Если так, то и наши — мертвому припарка. Алексей Михайлович, — Куликов обернулся к военкому, — надо дозвониться до воинской части Литвинова и узнать, в самом ли деле солдатик прививался. От этого зависит очень многое.

— Хорошо, займусь этим сейчас же. У нас он еще не встал на учет.

— И надо выяснить, каким транспортом он добирался до города, маршрут, попутчики. Все требуется знать досконально. Если парень подцепил новую разновидность вируса, то его попутчикам сейчас весьма хреново.

Зазвонил телефон. Куликов подняв трубку, выслушал короткий доклад:

— Хорошо, — сказал он и повесил трубку. Затем повернулся к присутствующим: — Он весь покрылся синими пятнами. Все сомнения отпали.

— Кто на очереди следующий? — спросил Багрянцев.

— По идее первыми его встретили отец и мать, — заметил Куликов.

— Да, они там… — начал было Ханкеев, но потом осекся. Ему вспомнилась квартира Литвиновых, колобродившие "братаны" и расслабленные позы старших родственников. — Вообще-то хорошо бы их снова навестить.

— Всю эту компанию надо изолировать, пройтись по адресам, куда заходил Литвинов.

— Им сейчас не до расспросов.

— Ничего, подключим милицию, сунут всех под душ.

Допрос принудительно протрезвленных родственников солдата принес мало радости для врачей. Литвинов наследил не только в своем дворе, он умудрился посетить и любимую девушку, и единственную прабабушку на другом конце города. Самое страшное, что все это время он пользовался обычным рейсовым автобусом.

Еще через час в город прибыли части МЧС, областное медицинское начальство. И мало кто знал, что два батальона солдат окружили город со всех сторон.

С собой медики привезли три тысячи доз вакцины, но в сорокатысячном городе это было каплей в море. Единственно, врачи уже знали, что Литвинов просто напросто не прошел вакцинацию, комбат быстро расколол хитроумного фельдшера. Это давало Николаевску небольшой шанс выжить.

К утру все дороги из города были перекрыты, людей, пришедших к первой электричке, отправили обратно, все остальное население Николаевска было разбужено в шесть утра работающими на полную громкость радиоприемниками и громкоговорителями с разъезжавших по улицам машин.

— Жители города Николаевска, в связи с объявленным карантином просим никого не выходить из своих квартир. Не открывайте двери никому, кроме врачей, не ходите к соседям, запаситесь водой на несколько дней. Вас посетят на дому и сделают прививки от болезни…

Несмотря на эти вполне внятные приказы, сотни людей пытались прорваться на работу, выйти в магазин или на рынок.

— Дед, ты куда прешь? Тебе что сказали, сидеть дома! — орал на сгорбленного старика с палкой и бидончиком невыспавшийся ломаемый прививкой милиционер.

— Я иду на базар, за молоком, — дед шаркающей походкой продолжал продвигаться вперед.

— Какой к такой-то матери рынок! — милиционер ткнул дубинкой в пустые прилавки. Но старик был почти слеп и остановиться не захотел. Добравшись до прилавков и не обнаружив продавцов, он пристроился на скамейку и, судя по позе, никуда не собирался уходить.

— Дед, ты чего тут расселся? Видишь же, нет никого и никого не будет!

— Кто-нибудь да принесет молоко. Мне молоко нужно, у меня диета, — упрямо твердил старикан. — Мне кашу надо варить манную. Дожили, молока в стране не стало. При коммунистах-то все было, после войны вон каждый год цены снижали, и воровства не было…

— Гриб горбатый, — сказал милиционер, отходя к сослуживцам. — Капитан увидит этого козла, затрахает до смерти. О, еще какая-то овца выползла! Э, ты куда это, детка!

Молодая девица в синей импортной куртке, выпорхнув из подъезда, волокла на буксире заспанного малыша.

— Я, я в детский сад. Мне на работу надо.

— Ты что, не слышала, что передают по радио? — милиционер ткнул дубинкой в проезжающую машину с громкоговорителем.

— Слышала.

— Ну и куда же ты тогда прешь?

— Мне в магазин надо, у меня хозяин очень строгий, Рагим, азербайджанец. Он меня уже грозил уволить за опоздания, я хлебом торгую, тут недалеко, вот за тем домом.

Милиционер был готов взвыть от злости.

— Какой тебе Рагим?! Никто и нигде и ничем сегодня торговать не будет! Ты сдохнуть что ли хочешь вместе со своим щенком?

— Нет, — девчонка подхватила малыша с земли. Она смотрела на милиционера ясным наивным взглядом ничего не понимающих голубых глаз, и тот, перестав ругаться, просто взял молодую мамашу под локоть и отвел ее в подъезд.

— Ей самой еще в ясли ходить, полная дура, а она уже сама со спиногрызом..

Он бормотал еще что-то, пока сосед не толкнул под руку:

— Вань, глянь-ка.

У дальнего угла пятиэтажки виднелась убегающая щуплая фигурка в синей куртке. Всех троих милиционеров бросало то в жар, то в холод, тело нещадно ломало и не было ни малейшего желания бегать за разными идиотками.

— Хрен с ней, на всех дураков намордников не наденешь. Постоит у запертого детсада да вернется домой. О, вот и дед собрался до хаты!

— А при коммунистах молоко всегда было! И порядка было больше, — упрямо прошамкал старик.

— Давай-давай, скоро повидаешься со своими, и с Леней и с Виссарионычем, — приободрил Ваня упрямого оппонента.

Но больше всего работы милиционерам досталось на следующий день, когда болезнь подошла вплотную.

— Помогите! Боже мой, хоть кто-нибудь, помогите!

Крик этот раздался сверху, и, подняв головы, дежурный наряд увидел на балконе третьего этажа обнаженную растрепанную женщину лет тридцати. Подняться она уже не могла, не хватало сил. Лежа на бетонном полу, она прижалась к решеткам ограждения и протягивала сквозь них руки. От ее жуткого крика у всех в округе просто мурашки бежали по спине:

— Ну помогите хоть кто-нибудь, мне так больно!

— Ты своим-то сделал прививку? — тихо спросил сержант напарника.

— Нет, очередь еще не подошла.

— Какая очередь! Подойди, сунь врачу, и он все сделает.

— В самом деле?

— Чудак ты, Васек, беги быстрее! Вон, как раз машина с медиками пошла, заверни ее к себе. Мы с Саньком подежурим.

Агония женщины продолжалась почти три часа, и ее наблюдали жители трех ближайших домов. Даже издалека было видно, как тело жертвы неумолимо покрывалось синими пятнами.

Еще несколько человек примерно в таком же состоянии умудрились выбраться на улицу. Особенно поразил всех мужчина громадных габаритов, появившийся по утру на центральной площади города.

Из одежды на нем остались лишь застиранные синие трусы, почти такого же цвета пятна покрывали все тело гиганта. Глаза его были закрыты, он шатался как пьяный, чудом удерживаясь на ногах, но упрямо шел вперед, к какой-то своей, не известной остальным цели. Стоявшие в оцеплении солдаты шарахнулись от заразного в разные стороны, никто из них еще не был привит. А тот вышел на середину площади и упал у самых ног статуи Ленина. Умирал он долго, огромный организм упрямо не хотел принимать смерть.

— Да пристрелите вы его! — возмутился приехавший с инспекцией командир части.

— Может не надо? — возразил сопровождавший его мэр города. — Это произведет плохое впечатление на жителей.

— Ну, как хочешь, но если меня так скрутит, то, Титов, — полковник обернулся к адъютанту, — не пожалей патрона, очень прошу.

Несколько хитроумных горожан пытались окраинами выбраться из города, но ничего хорошего из этого не получилось. Стоявшие в оцеплении солдаты боялись их гораздо больше, чем приказа начальства, и завернули беглецов назад, не дав им даже приблизиться.

— Куда? Ну-ка вали обратно! — крикнул сержант, начальник одного из караулов, завидев неторопливо ехавшего на велосипеде по дороге от города мужика в брезентовом дождевике и с привязанными к раме удочками.

Рыбак не послушался, и сержант, с руганью сорвав с плеча "Калашников", дал очередь поверх головы упрямца. Этот аргумент подействовал мгновенно. Мужик завалился набок и уже из кювета начал дискуссию с караулом:

— Ты чего, охренел, что ли?! Так ведь и убить мог!

— Я тебя, падлу, сейчас точно грохну. Тебе сказано было, чтоб не выходил из дома?! А ты куда прешь?

— Да ложил я на вас всех с прибором, запрещать они мне будут!

На вид мужику можно было дать и пятьдесят лет и все семьдесят, худой, со вставными железными зубами и лицом изголодавшейся после долгой зимы кикиморы.

— Куда хочу, туда и еду. Я каждый день по этой дороге на рыбалку езжу, и не дави мне мозжечок всякими там указаниями!

— Слушай, дядя, вали отсюда, а! По-хорошему прошу!

— Указывать мне еще будешь, сосунок!..

Длительная перепалка кончилась тем, что сержант, не выдержав ослиного упрямства оппонента, дал еще одну очередь перед самыми ногами рыбака. Это наконец-то подействовало, и рыбак развернул свой двухколесный экипаж. Отъезжая, он вылил на сержанта такой поток мутного мата, что тот, не выдержав, шмальнул еще одну очередь. Целил он поверх головы, но рука дрогнула, и две пули разнесли затылок нарушителя карантина. Сержант еще не успел осознать происшедшего, как совсем рядом, из-за поворота, послышался знакомый звук мотора командирского "Уазика". Полковник мчался на звуки выстрелов.

— Сука, что же ты наделал, а?! — со слезами в голосе спросил сержант не то самого себя, не то мертвого велосипедиста.

На другом посту пришлось обстрелять машину, пытавшуюся прорваться из города. Сначала ударили вдогонку, по колесам, а когда машина завалилась в кювет, всех пассажиров, четверых кавказцев, расстреляли, не дав выбраться из салона, а потом облили бензином и сожгли.

Карантин в собственных квартирах продолжался четверо суток.

Вакцина поступала прямо с колес, и медики, падая от усталости, по очереди обходили дома, делая прививки.

— Так, дом сорок шесть, с номера первого, — сказал Ханкеев, вступая в очередной подъезд. За ним шла медсестра Лена с толстым журналом регистрации. Доктор нажал кнопку звонка, подождал, потом постучал.

Никто не отзывался. Зато загремели засовы в соседней квартире. Дверь чуть приоткрылась, из-за цепочки выглянуло испуганное женское лицо:

— Вы в первую квартиру?

— Да, с вакцинацией.

— Ой, наверное, они все умерли. Вчера там кто-то жутко кричал, просто сил не было слышать такое!

— Во сколько это было?

— Часов в пять вечера.

— А сколько человек жило в квартире?

— Трое, муж с женой и дочка лет пяти.

Ханкеев еще раз, более длительно нажал на кнопку звонка, но так и не дождался отзыва.

— Ну что ж, пометь как зараженную и пошли дальше. Открывайте, уколем вас, — обратился врач к словоохотливой соседке.

— Ой, а это не опасно? Эта прививка, она точно поможет?

— Конечно, на себе проверено, — качнул головой доктор и усталым жестом потер лицо.

Через неделю ударили первые морозы. Для большей эффективности естественной дезактивации во всем городе отключили отопление, вымораживая жилье. За это время в Николаевске умерло семь тысяч триста пятьдесят шесть человек, в том числе и семья фельдшера Артюхова. Серега все-таки успел забежать к соседям и передать им привет от сына. Из многочисленных родственников Сергея выжили двое, умудрившихся даже не чихнуть там, где остальные загибались за считанные часы. Всего таких везунчиков по городу набралось человек пятнадцать. Жуткую трагедию пережил один из этих людей. У него на глазах умерли все родные: мать, отец, сестра, два брата с женами и детьми, собственная жена и двое детей. Главу семейства чеченская зараза не взяла. Тогда он просто вставил в рот дуло охотничьего ружья и большим пальцем ноги нажал на курок.

Самое страшное выпало солдатам, очищавшим городские квартиры от трупов. Дело это затянулось на целую неделю, и тела умерших разложились до жуткого состояния. Но все равно нашлись и мародеры, проникавшие в квартиры раньше погребальной команды и не брезговавшие чужими вещами. Еще долго потом на местных рынках продавали вещи, пропахшие сладковато-приторным трупным запахом.

Карантин с Николаевска был снят лишь через месяц. Из медиков скончались четверо. Умер и Куликов, но не от болезни, а от обширного инфаркта.

Но это был лишь один из прорывов блокады карантина. Всего таких случаев было четыре. Особенно жуткой оказалась гибель деревни Кисловки на Смоленщине. Триста пятьдесят дворов вымерли начисто, и никто не слышал и не видел последних мучений этих людей. Просто в ближайший городок на молокозавод перестали привозить из Кисловки молоко. Удивленный подобным нарушением многолетних связей директор позвонил в деревню, но никто не поднял трубку.

Когда экспедиторы с молокозавода приехали выяснить, в чем дело, и при случае поругаться с деревенщиной, оказалось, что ругаться-то и не с кем. На фермах и во дворах мычала и визжала некормленная скотина, а заезжих гостей уберег от гибели первый десятиградусный заморозок. Врачи так и не смогли понять, каким образом попал в эти глухие места вирус штамма Икс.

В начале декабря начальник медицинской службы Вооруженных сил докладывал Временному Военному Совету:

— В Чечне осталось не более пяти процентов населения, в основном в горных районах, ударные бригады до сих пор очищают населенные пункты от трупов. За кольцом карантина погибли семнадцать тысяч триста пятнадцать человек. Эти данные, естественно, секретные…

— Не надо секретности, — прервал его Сизов. — Наоборот, проведите брифинг и обнародуйте факты. Покажите кадры с мест событий. А то эти в ООН и так себе позволяют слишком много.

Действительно, с самого начала эпидемии со стороны Запада раздавались критические голоса:

— Как это русским так быстро удалось создать сыворотку от совершенно новой болезни? — ехидничал на трибуне ООН представитель США Джанни Бальмонд. — Иногда на то, чтобы определить возбудителя болезни, уходит несколько месяцев, а тут русские врачи совершили чудо из серии сказок Шахерезады. Какой джин помогал им? Не создан ли он раньше самими русскими умельцами?

В тот же вечер Сизов сделал в дневнике очередную запись:

"Как часто приходится жертвовать тысячами людей для блага миллионов. Семнадцать тысяч триста пятнадцать человек. Цифры выглядят отстраненно и совсем не страшно. Чужая смерть трогает, лишь когда погибают твои родственники или чужие люди умирают на твоих руках. Надеюсь, что эти жизни окупятся в будущем."