* * *

Андрей с облегчением сбросил надоевшее снаряжение.

– Я рад, что ты снова здесь, – Алан испытывал огромное облегчение оттого, что закончились все его тревоги. – Но я не ждал, что ты так придешь.

– Я и сам рассчитывал возвращаться тоннелем, а с ней – куда через реку после той грозы? Ты видел, в каком она состоянии.

– Я и не признал ее сразу – одни глаза остались, – Алан тяжело вздохнул. – Ион хороший кузнец был, отец ее.

– Убит?

– Не знаю. В крепости его нет, а коль так – или убит, или схватили. На воле они его не оставили бы, хороших мастеров хватали прежде всех прочих. Может, в ратуше держат. Поужинаешь?

– Нет, не хочу. Расскажи, как день прошел?

Разговор прервала женщина, осторожно заглянув в комнату.

– Что тебе, Доли?

– Не осталось ли у тебя крепкого вина, Алан? Беда с Адоней, как безумная она, плачет – успокоить никак не можем.

– Постшоковая реакция.

– Что?

– Я схожу к ней, – поднялся Андрей.

Женщина привела его в крохотную комнатку-келью. Еще в коридоре Андрей услышал надрывные крики и рыдания.

Девушка билась в истерике, и две женщины тщетно пытались удержать ее в конвульсивных судорогах. Повинуясь жесту Андрея, они быстро вышли. Он присел на кровать, обнял вздрагивающие плечи, прижал к себе ее голову.

– Адоня…

Она отталкивала его, пыталась отодвинуться, мотала головой, стряхивая его руку. ТИСС помог словам Андрея пробиться к ее сознанию.

– Успокойся, Адоня, не надо плакать. Уже все прошло, ты не одна, о тебе будут заботиться и защищать. Не плачь, Адонюшка, забудь о плохом, это уже только воспоминания. Юкки теперь не достанут тебя, между ними и тобой толстые стены и умелые воины. Не надо плакать, маленькая. Хочешь, дам тебе слово, что никому больше не позволю тебя обидеть?

Мягкий голос обволакивал теплом и покоем, успокаивал… Подобно тому, как добрые материнские руки кажутся в детстве всемогущими, так и он заслонял от страшного, обезумевшего мира; казалось, – вот здесь, где этот голос, тут не может быть плохо… совсем не может быть плохо, потому что он так говорит… И плечо его – кажется, что не бывает ничего надежнее.

– Тебя мучают прежние страхи, Адонюшка, но они ведь уже в прошлом, надо их там и оставить. Ты сильная, я знаю, ты сумеешь прогнать их. Здесь им нет места. Ты среди друзей, здесь тебя любят и готовы разделить твою боль. Не бойся ничего, Адоня, ты в безопасности.

Девушка длинно, прерывисто всхлипывала, как ребенок после долгих слез. Она и была ребенок. Андрей отстранил ее, хотел отвести с лица спутанные волосы. Но рука замерла на полпути – серебристой змейкой вилась седая прядь. Она сама откинула волосы, шевельнула опухшими губами:

– Говори еще… Это так хорошо… Я устала бояться… Говори… Я хочу тебе верить…

Андрей смотрел в подурневшее лицо, распухшее, в красных пятнах, сглотнул жесткий комок, сказал:

– Тогда поверь, что я друг тебе. Если станет плохо, я буду рядом. Ты никогда больше не останешься одна.

– Но ты должен бы очень сердиться на меня… – виновато проговорила она и снова прерывисто, со всхлипом вздохнула.

Он погладил ее по голове:

– Даже не и не думай об этом.

Она опустила голову и увидела свои руки, поморщилась:

– Здесь можно умыться?

Андрей увидел кувшин с водой.

– Хочешь, я женщин позову?

– Тогда я лучше грязная останусь, – улыбнулась она сквозь не просохшие слезы. – Побудь со мной, если можешь.

Андрей полил ей над лоханью, и она долго оттирала с рук грязь и засохшую кровь, плескала водой в горящее лицо.

– Когда ты ела в последний раз?

– Не помню… Что-то в джайве.

Андрей направился к двери, и она испуганно шевельнулась, будто хотела удержать. Он обернулся.

– Не уходи, – жалобно попросила она и виновато добавила:

– С тобой мне не страшно.

– Я не ухожу.

Она жадно выпила принесенный бульон. – Теперь расскажи мне про свои страхи. Чего ты теперь боишься, здесь?

– Не знаю… всего… Что они придут сюда.

– Здесь много мужчин, разве мы не защитим вас?

– Но мы не можем сидеть здесь до конца жизни, – серьезно посмотрела Адоня. – Скоро придет день, когда вы возьмете оружие и выйдите из крепости. И они убьют вас, потому что их много, и войдут сюда. Я не хочу дожить до того часа, не хочу видеть, как вас будут убивать, – голос ее зазвенел слезами. Андрей не останавливал ее, давая выговориться. И она справилась с собой, голос стал требовательным. – Ты сказал, что будешь мне другом.

– Да.

– Тогда, поклянись, что прежде, чем вы откроете ворота…

– Постой. Ничего этого не понадобится. Завтра мы будем далеко отсюда. В крепости осталось совсем мало людей, почти все уже у лугар.

– Но как!? Подземный ход в джайву!? Он правда есть!? – загорелись радостью глаза Адони, лицо просияло.

– Есть. И тебе надо хорошенько отдохнуть, завтра понадобится много сил. Ложись-ка в постель.

Она послушно опустила голову на подушку, Андрей укрыл ее одеялом, присел рядом. Помолчав, Адоня спросила:

– Ты был в городе… Скажи, не знаешь ли чего о моем отце, кузнеце Ионе и брате, его Веско зовут? В последний раз я их видела, когда юкки повалили их и вязали веревками…

– Я не слышал о них, но если их взяли в плен, возможно, они в ратуше.

– Ратуша… – прошептала Адоня, и гримаса боли исказила лицо, глаза наполнились слезами. – Лучше бы им умереть в бою…

– Адоня?..

– Я видела, как пытали… Там в стене щели пробиты, чтобы смотреть… Они так кричали! – зажмурив глаза, она затрясла головой. – Нет! Отец и Веско не там! Я не хочу!

Она снова была на грани истерики.

– Адонюшка, – голос показался чужим. Андрей положил ладони ей на виски. – Усни, Адонюшка, усни крепко и спокойно. Тебе ничего не приснится, и уйдут все тревоги и заботы. Спи, девочка.

Андрей тихо отнял ладони, и ресницы девушки медленно опустились, притушив удивленный и благодарный взгляд.

Загрузка...