Перекресток трех дорог

Глава 2. Дорогами тумана

Верхний мир виделся зыбким. Густой туман укрывал всё вокруг, клубился, а в нём чудились диковинные твари и неясные образы. Они менялись и перетекали, растворялись или сливались друг с другом каждый миг. Перед Эйдре серая пелена расступалась, а Ферра обволакивала, тянула, забивала нос и рот, влажным холодом обжигала горло. Он хотел сперва отпустить руку спутницы сразу, как они стали на твёрдую землю, – где видано, чтобы здорового мужчину словно слепца или дитя тянула за собой юная дева? Но чародейка только крепче сжала ладонь и предупредила:

– Заблудишься и останешься тут навеки. Ты обещал мне целый мир, жрец, от края до края. Не исполнишь слова – обращу в болотную жабу.

– А сама цаплей станешь прилетать ко мне каждую полную луну и охотиться, покуда не минут три столетия или пока не съешь? – отшутился Ферр, но смирился и послушно поплёлся за сэйд.

Эйдре звонко рассмеялась, глянула через плечо с озорством и хитростью. Её взгляд согрел на миг, отогнал липкий холод. Молодой жрец хмыкнул, улыбнулся, попытался удержать в памяти медовые глаза и весёлый смех. С такой спутницей ни скука, ни тоска от безделья не грозят, но и просто с ней не будет до конца дней. Только кротости в девах он ценить не умел сам.

– Чудны́е у вас вёсны, – сказал Ферр, чтобы отогнать тишину и вновь услышать мягкий голос чародейки. – Такой непогоды у нас не видят и зимой. Ни света, ни солнца, даже не понять, день сейчас или ночь.

– В верхнем мире мы не знаем ни вёсен, ни зим, – с печалью пояснила Эйдре. – Не можем разглядеть ни луны, ни солнца. Здесь властвуют сумерки, сны и наваждения. Зато у нас рождаются ветра.

– Какие же ветра в таком густом тумане? – удивился жрец.

– А ты не смотри, глаза тебе не помогут, – ласково предложила дева. – Слушай и найдёшь.

Ферр принялся старательно разбирать звуки. Мир вдруг обернулся иным: то, что виделось чудищами, оказалось деревьями, а длинные руки и пальцы из тьмы стали их ветвями. Он узнал шум леса, различил звон ручьёв и рек. За серой пеленой шелестели птичьи крылья, мягко проваливались в мох оленьи копыта. Жрецу не хватало красок, но тем ярче пела повсюду жизнь свои мелодии. Кожи коснулись молодые ветра, несущие из глубины наваждения звуки, и туман расступился перед ним, как уступал путь Эйдре.

– В тебе течёт кровь сэйдов, – довольно мурлыкнула дева.

– Каждый жрец рождён от союза людей верхнего и срединного мира. – Ферр с наслаждением вдохнул свежий воздух. – У нас нет ни иного начала пути, ни иной судьбы.

– Из какого же нашего дома тогда твоя мать?

– Я не знаю ни её, ни отца. Не будь спутником моего наставника мужчина, я мог бы подумать, что они – мои родители.

– Мужчина-сэйд, заключивший союз со жрецом, большая редкость, – задумчиво произнесла Эйдре.

– Они нашли друг в друге братьев ближе, чем я со своим кровным, – пожал плечами Ферр. – Он искусный музыкант, друг и верный помощник, который учил меня не меньше наставника. Добрый дядька детям учителя. Союз говорит о связи, но связь бывает различна. Вы познакомитесь, если я сумею забрать тебя в Ирд. Но о том, что я колдовал словно сэйды, я ему точно расскажу.

– О да, – засмеялась Эйдре, – он будет горд узнать, что его воспитанник смог то, что может любое наше дитя, едва обучившись ходить.

Ферр нахмурился и замолк. Дева обернулась, нежно коснулась ладонью его щеки:

– Не обижайся. Но спесь не ведёт к добру ни в одном из миров. И крепче держи мою руку. Слушай и чувствуй. Тебе еще придётся пройти через наваждение одному, если желаешь забрать меня в Ирд.

Жрец подчинился, позволил вести себя, продолжил разбирать приглушённые звуки. Вскоре к шуму лесной чащи прибавился новый гул.

Большой дубовый дом выплыл из тумана мороком. По двору суетились люди, а их дела мало отличались от обыкновенного быта народов Ирд. Гремела посуда, хрюкали в загоне поросята, стучали топоры. Ферр с любопытством огляделся.

– Я думал, в верхнем мире время проводят в пирах и плясках.

– Глупости, – фыркнула Эйдре и потянула его к крыльцу. – У живых забот хватает всегда. Только духи в глубинах Мерга умудряются пировать без устали, не думая ни о чём ином, – они своё уже отработали прежде.

Сэйды по дороге к общему залу кланялись чародейке и с интересом глядели на её спутника. Шёпот их голосов гулял в стенах и не замолкал ни на миг, пока Эйдре и Ферр не встали перед хозяином дома. Массивный мужчина с рыжей бородой мог бы представиться воином из легенд, но никак не танцором и музыкантом. Чуть подавшись вперёд на огромном кресле, он вцепился широкими руками в подлокотники и смотрел хмуро.

– Кто ты? – Его голос рокотом камнепада прогремел в наступившей тишине.

Ферр почти услышал, как с трудом сдержался сэйд, чтобы не назвать своего гостя сопляком, и лишь законы вежливости остановили его от подобного обращения. Видом им было и впрямь не сравниться. Русоволосый юноша не отличался заметной силой, был высок, ловок, жилист, но свободная одежда жреца скрывала мышцы. Простенький лук или охотничий нож Ферра отец Эйдре, смеясь, переломил бы одной рукой. Вот широкоплечий, мускулистый красавец-Ярг произвёл бы на сэйда лучшее впечатление, а Ферру оставалось заслуживать расположения иными путями: учтивыми речами, хитростью да умом.

Он с почтительным поклоном представился и твёрдо произнёс, не отводя тёмно-зелёных глаз:

– Я пришёл просить союза с твоей дочерью.

Вежливость молодого жреца чуть растопила сердце хозяина дома. Он со вздохом откинулся на спинку кресла, отчего то опасно затрещало, побарабанил пальцами по подлокотнику.

– Хочешь испытания? Сгинешь ведь. Возвращайся, пока не поздно.

Краем глаза Ферр видел Эйдре. Чародейка стояла в окружении других дев дома чуть в стороне, опустила пушистые ресницы, являя миру всё очарование скромности и кротости. Тонкие ладони изящным жестом скрещены на юбке, хрупкая фигура того и гляди покачнётся от любого дуновения ветра. Жреца позабавил вид сэйд. Право слово, нежный весенний цветок, чистый и ранимый. Это ли дивное создание совсем недавно грозило обернуть его болотной жабой, водило кругами у холма, звонко хохотало и язвило? Её ли медовый взгляд затягивал и убаюкивал, лишая сознание самого жалкого подобия воли? Нет ни в одном из трёх миров угрозы, что способна была бы отныне заставить Ферра свернуть и уйти в любую сторону света одному, без неё. Не так он воображал себе своего сэйда прежде, но теперь не готов был представить никак иначе.

– Я вернусь в Ирд только с Эйдре. Или не вернусь туда вовсе.

– Отступись, мальчик, – устало велел хозяин. – Наваждение забирало людей и посильнее, и посмелее тебя. Плохонький гость в доме – тоже гость, у меня нет причин желать твоей гибели.

– Я обещал твоей дочери срединный мир от края до края. – Упорства Ферру было не занимать. – И она его получит.

– Последний раз повторяю добром – уходи! – В голосе сэйда зазвенел гнев.

«Ласкою станут просить – не слушай. Пред оскорбленьем смири свою гордость. В ярость не верь, не сердись, не мешкай. Трижды ответь, и откроют тебе дорогу». Простенький напев из тех, что учил любой жрец в раннем детстве, успокоил мысли и чувства. Ферр мягко улыбнулся и без колебаний повторил:

– Я уйду только с ней.

– Будь по-твоему, – махнул рукой хозяин. – В середине священной рощи живёт белый олень с рогами цвета крови. Добудь его мне, и я благословлю твой союз с моей дочерью.

Ферр поклонился, развернулся и направился к выходу. Чародейка со свитой собралась за ним, но отец окликнул её:

– Эйдре, чтобы ноги твоей не ступало по тем землям, пока жрец не вернётся с добычей.

Ферр отправился один. Вышел со двора, окунулся в липкий туман, прислушался. Пелена расступалась перед ним, но далеко видно не было. Он бесшумно шагал по мокрому мху, брёл наугад, крепко сжимая лук ради своего спокойствия. Сколько Ферр шёл сквозь наваждение, он не ведал. Дорогу обратно запомнить оказалось невозможно. Он решил полагаться на умение читать следы да на то, что те не сгинут в мороке прежде, чем он отыщет оленя.

Вдалеке почудился крик ястреба. Молодой жрец помешкал мгновение, затем решительно отправился на звук. Белая птица сидела на ветке старого тиса, а в янтаре глаз мерещилась озорная улыбка.

– А тебе, я погляжу, запретить ещё надо суметь? – улыбнулся Ферр, подставляя руку.

Эйдре слетела на предплечье, постаралась не слишком сильно сжимать могучие когти, а в ястребином клёкоте ему почудился звонкий смех.

– Знаешь, куда идти? – Жрец и не сомневался в ответе.

Ястреб крикнул, взлетел и исчез в пелене тумана. Ферр уверенно зашагал вперёд, понимал, что Эйдре поведёт его голосом. Глаза здесь и верно не помогали ничуть.

Ферр долгое время пробирался сквозь наваждение и чащу – от дерева до дерева, влекомый звуком. Сколько прошло с момента, как отправился на испытание, он представить не брался. Голодный и продрогший, он заставлял себя двигаться, не останавливаться, запрещал мыслям возвращаться в большой зал дома Эйдре, где потрескивал очаг и запекался на вертеле чудесный поросёнок. Раз за разом осекал усталость, вспоминал глаза цвета мёда, рыжие косы с вплетёнными костяными бусинами, тёплую ладонь на своей щеке и нежный голос. Думы о чародейке согревали и придавали сил. Он нашёл своего сэйда, так что теперь точно отступать не намерен. Ферр с удовольствием ждал мига, когда представит деву верхнего мира наставнику и его спутнику, воображал её игру под свои стихи, их дороги по землям и деревням Ирда. Тоски с такой не сыскать, скуки не вспомнить. Она не позволит сидеть на месте, не даст собой командовать, не станет смиренно исполнять его слово. Будет сама тащить вперёд, дальше и дальше, с задором да любопытством. Такую сэйд поди переупрямь и покори, но жизнь с ней обещает веселья от вершины гор до морского дна. Пусть Ферр и подозревал, что станет временами с печалью вспоминать спокойную жизнь отшельника, уже не сомневался: без Эйдре покоя ему не сыскать отныне вовсе. Странная вещь – союз между жрецом и его сэйдом, колдовская. Но, единожды её коснувшись, не согласишься променять ни на что вовеки.

В какой-то миг крик ястреба замолк. Ферр осторожно вперёд, уже различая под ногами оленью тропу. Туман расступился у большого озера, а на его берегу пил воду дивный зверь. Куда крупнее обычных оленей, с белой шкурой и чёрными ногами, алыми ветвистыми рогами. Его красота завораживала, но жрец поднял лук, приготовил стрелу. Следил и целился из укрытия в кустах несколько долгих мгновений. Затем вздохнул, тихо позвал:

– Эйдре. – Опустил оружие, поднял руку для ястреба.

Чародейка села на предплечье, посмотрела с волнением и тревогой.

– Отвлеки его. Только не напугай. Сможешь?

Дева перекинулась лесным жаворонком, слетела ближе к оленю, запела. Зверь поднял голову от воды, заслушавшись птичьей трелью. Эйдре подобралась ближе и села ему на рога. Он снова опустил морду в озеро, но теперь звон голоса жаворонка отвлекал от лёгких шагов Ферра.

Жрец крался к оленю, на ходу напевая стих-заклинание смирения нрава диких животных. Чародейка уловила ритм, подхватила песней. Зверь заметил юношу, напрягся, но не убежал.

– Тише… – шепнул Ферр, накинул на шею оленю веревку и обвязал, а после нежно потрепал у белого уха: – Вот так. Молодец. Пойдём.

Птица спорхнула с рогов, закружила рядом, указывая дорогу. Он шёл, продолжал напевать зверю, но уже чтобы успокоить, подбодрить и его, и себя. Смерти такой красе он не хотел. Пусть отец Эйдре делает с живым оленем что пожелает, но Ферр твёрдо решил, что сам его крови не прольёт.

Спустя время, когда вновь послышался впереди шум двора дома сэйд, чародейка села на плечо Ферру, перекинулась белой змеёй и свернулась кольцом вокруг шеи.

– Устала? – с сочувствием спросил жрец. – Смотри, заметят тебя.

Змея повернула к нему треугольную голову и глянула с таким безразличием, что большего не смог бы показать и настоящий полоз. Ферр успокоился, решив, что отсутствие девы давно обнаружили, а куда она направилась, – догадались без труда.

Отец Эйдре ждал у крыльца. Тёмные глаза искрились смехом, в бороде пряталась весёлая улыбка. Жрец передал оленя растерянным слугам, а после поклонился хозяину:

– Ты велел добыть тебе зверя, но не сказал, жив он должен быть или мёртв. Я решил сам.

– А ещё я велел одной своевольнице не ступать на те земли, но не упомянул воздуха. – Сэйд гулко расхохотался. – Ты не силач, уж прости, но хитрец. Весь под стать ей. Идём, я скреплю ваш союз в верхнем мире.

Эйдре вновь обернулась человеком, и они отправились в общий зал. Их руки обвязали изящной серебряной цепочкой, укрыли красно-белой тканью. Хозяин нараспев читал заклинание, трое сэйд играли ему на клёрсах. Когда песня закончилась, ткань сняли, и цепочка скользнула, обвила предплечья крошечной змейкой, а после растворилась обрывками тумана. Отец Эйдре взял большой рог и полил их руки водой. На запястье Ферра остался узорный ястреб, у Эйдре – белый горностай.

– Ёрку, – шепнула чародейка, рассматривая свою руку. – Имя той из нас, чья кровь течёт в тебе.

– Того, – поправил Ферр и усмехнулся краешком губ, вспоминая такую же отметку на запястье наставника. – Это имя моего отца.

Эйдре глянула с любопытством, но выспрашивать не стала. А может, поняла всё сама.

Девы из свиты поднесли им два рога доброго мёда, а после пригласили к столу, где Эйдре должна была проститься с домом, а сэйды поприветствовать нового брата из мира Ирд.

– Ты не серчай, – добродушно попросил Ферра хозяин на пиру. – Не хотел я на тебя рычать, но правила, будь они неладны. Ум да смекалка любы мне больше силы, сам видишь, какая дочь выросла. Друг с другом не пропадёте.

– В обиду я её тоже не дам, – пообещал жрец.

Эйдре выглянула из-за плеча Гратту, посмотрела с насмешкой и вызовом.

– И она меня, – добавил Ферр со вздохом.

Чародейка и её отец рассмеялись.

– Скажи, – осторожно произнёс Ферр. – Не встречался ли вам в верхнем мире мужчина по имени Ярг?

– Не припомню такого, – задумчиво ответил хозяин. – Тоже жрец?

Ферр кивнул и рассказал о брате. Они нахмурились.

– Странная история, – сказал, наконец, Гратту. – В туманах верхнего мира сгинули многие из вас, но тогда о них знаем мы. Если он не напал и не попытался забрать сэйда силой, должен был прийти сюда. А стало быть, кто-то из нас должен был о нём слышать. Этот дом теперь и твой тоже, так что я поспрашиваю соседей и друзей. Если чего узнаю, – отправлю весть.

После пира их проводили в Ирд. На крыльце отцу Эйдре поднесли узорчатый сундук. Он поднял крышку, достал искусной работы тисовый лук, укрепленный роговыми пластинами с вырезанными на них заклинаниями, и подал Ферру:

– Хитрость и ум чтились нашим народом во все времена. Но ими едиными не решить всех бед на пути. Отдаю тебе свой лук с пожеланием отца служить долго и разить метко. Да услышат моё слово во всех мирах от туманов Сэйда до глубин Мерга.

Заклинания на луке вспыхнули белым и золотым. Жрец с поклоном принял дар. Гратту обернулся к Эйдре, снял ножны, в коих покоился короткий кинжал с костяной рукоятью, передал ей:

– Дороги срединного мира опасны. Я не желаю никому узнать удара своей дочери, но, если того не избежать, пусть рука твоя будет твёрдой.

Чародейка забрала дар, поклонилась отцу, сжала ладонь Ферра и ветра бросили их прочь от туманов Сэйда.

Лес у холма встретил летней жарой: время в верхнем мире течёт иначе. У границы, которая не пускала прежде, Эйдре вцепилась пальцами в плечо Ферру, посмотрела встревоженно. Он нежно взял её за руку и провёл сквозь незримую стену. Дева рассмеялась, покружилась на месте, а после обернулась лисицей и бросилась вперёд меж кустов и деревьев. Жрец шёл медленно и размышлял о том, что видел и слышал. Он устал, но решился возвращаться домой, – не в пещеру же тащить юную чародейку. Эйдре вернулась к нему спустя полчаса, приняла свой облик, заглянула в глаза:

– Тебя что-то тревожит?

– Если Ярг был груб с сэйдом, что с ним стало?

Она вздохнула, расправила складки юбки, потеребила ремень клёрса.

– Его прокляли. Обратили диким зверем.

– Это проклятье можно снять?

– Если за девять лун не вспомнит, что был человеком, останется зверем навеки, – тихо сказала чародейка.

Ферр поморщился и печально улыбнулся. Брат не отличался ни терпением, ни сдержанностью, и такая судьба не была бы удивительной. Но он же слышал голос во сне, разве мог Ярг просить о помощи, позабыв, кем был?

– Тот олень… Он тоже проклят? – спросил жрец, наконец.

– Да. Многие столетия назад. Никто уже не вспомнит теперь, кем и за что. Он живёт в священной роще дольше, чем по земле ходит отец моего отца.

– Что с ним сделают?

– Накормят и отпустят. Никто не желает ему смерти.

– А если бы я его убил?

Эйдре пожала плечами.

– А что бы ты выбрал сам? Вечную жизнь в шкуре зверя или стрелу?

– Стрелу, – без раздумий решил Ферр.

Чародейка нахмурилась и отвела взгляд. После посмотрела вновь, золото мёда успокоило его сердце.

– Мы будем много ходить по миру, сможем искать твоего брата. Не думай о худшем из исходов, пока неизвестно наверняка. А прежде всего тебе нужен отдых.

Ферр ласково взял её ладонь, поцеловал, а после не пожелал отпускать. Эйдре шла рядом, рассказывала о том, что напевали ветра, смеялась. Постепенно думы жреца утратили тоску и тревогу, обратились на возвращение домой, встречу с близкими и грядущие песни с его сэйд.