ЭПИЛОГ

Сразу после полудня на двадцать четвертый день Септисты Шира Кальпурния, в парадной униформе и пыльно-черной траурной мантии, ждала у внешних дверей Собора Восходящего Императора. Остальные участники похорон ушли наружу, в яркий день. В отдалении внутри Собора она видела людей в желто-коричневых одеждах кающихся — граждан, которые слишком увлеклись во время празднеств Сангвиналы и совершили какие-то мелкие проступки, которые они теперь искупляли. Они суетились вокруг подножий колонн и алтарей, подметая, полируя поверхности и выгоняя запах погребальных благовоний. Кальпурния знала, что во второй половине дня тут будет религиозная процессия, и воздух во время нее должен быть сладким, но ей все равно хотелось бы, чтоб она этого не видела. Это отдавало безразличием и вселяло в нее печаль.

Погребальную службу у Торианского алтаря провел сам епарх Базле. На похороны явились представители всех благородных семейств, потому что ни одно из них не осмелилось не проявить участие. Никто из них, судя по виду, не был доволен тем, что те, кого они считали просто низкопоставленными служащими, удостоились столь пышной церемонии. Кардинал завершил надгробную речь словами о величайшем благородстве, заключающемся в смирении и долге, о героических смертях и подлинном достоинстве, и Кальпурния понимала, что это то же вряд ли понравилось собравшимся сливкам общества. Единственным человеком, который подошел к ней после службы, был инквизитор Жоу, который принес свои соболезнования и сухо, но, судя по всему, искренне поздравил ее с «победой». Она любезно приняла и то и другое, и Жоу без дальнейших церемоний удалился. Кальпурния больше ничего не слышала о выговорах, которыми он грозился после атаки на поместье Лайзе-Хагганов, и подозревала, что он собирается об этом забыть.

Позади нее раздалось отчетливое покашливание. Там стоял Барагрий, одетый в простую черно-красную рясу священника, и протягивал ей черный полотняный свиток. Неуклюже развернув его одной рукой — та рука, что сломал сервитор своей клешней, была восстановлена на нарощенной кости, но пока что она все еще была прибинтована к телу и заживала — Кальпурния посмотрела на аккуратный список имен, выведенных белыми чернилами. Имена, которые епарх зачитывал с этого свитка во время похорон, Арбитрес и сестры, погибшие в схватке под залом колокола. Арбитр Эсскер, сестра Иустина, другие. Имя Баннона было предпоследним, и она на миг прикрыла глаза и склонила голову, когда дошла до него.

— Епарх шлет вам свои личные благословения, моя леди арбитр, — сказал Барагрий, когда она снова скатала свиток и заткнула его за ремень, — и надеется, что сможет вскоре встретиться с вами на аудиенции. Однако ему интересно — и, скажу вам, мне тоже — для чего вам список имен. Мы рады отдать его вам, но как вы намерены его использовать?

— Молитвенник, который мне выдали при вступлении в должность, поучает, что мы должны размышлять над долгом и самопожертвованием, почтенный Барагрий. Я помещу этот свиток на алтарь в своей комнате и буду читать его вместе со священными писаниями. Думаю, немногие писания будут лучше, чем имена этих людей, что погибли рядом со мной, потому что таков был их долг перед Императором.

Барагрий кивнул, сразу поняв, и благословил ее знамением аквилы. Кальпурния воспроизвела его, насколько могла, и вышла из Собора. Она отпустила свою охрану, когда служба закончилась, и теперь шла одна вниз по рампе, разглядывая барельефы под ногами. Она решила, что должна узнать истории всех святых сегментума Пацификус, которые здесь изображены. Может быть, Леандро или кто-то из капелланов участка сможет их рассказать.

С гор доносился чистый прохладный ветерок — говорили, приближается влажный сезон — который овевал шпили Собора и ворошил ее волосы, и впервые за три дня микромембраны, которыми восстановили ее барабанные перепонки, как будто стали меньше чесаться, заживая.

Она поправила свиток за поясом и положила ладонь на рукоять дубинки. Это было ее новое оружие, выделенное Дворовым из собственного арсенала, чтобы заменить дубинку, сломанную сервитором, которую ей выдали еще на Мачиуне. Та была классической моделью «Ультима», короткой, тяжелой, без всяких украшений, больше всего подходящей для рубящих ударов. Новая была сделана в гидрафурском стиле — более длинная, легкая и тонкая, с шипованной гардой, что не позволяло проводить маневры с обратным хватом, как ее тренировали. Старая дубинка была грубая и мощная, и даже без силового поля могла эффективно ломать кости, если резко ударить. Новая же сама по себе имела меньший вес, и для ее применения требовалась большая сноровка, почти фехтовальный стиль — легонько ткни кончиком и дай силовому полю сделать остальную работу. Кальпурния полагала, что сможет к ней приспособиться.

У подножия рампы ее ждал «Носорог» с работающим вхолостую мотором, готовый увезти ее назад по Месе, обратно в Стену. Она видела свою охрану вокруг машины, по одному человеку на каждом углу, и поймала себя на том, что искала взглядом Баннона. Она подавила эту мысль и пошла дальше.

Внизу склона стояла группа людей в одежде приглушенных цветов — кучка аристократов, пришедших на похороны. Они остановились поговорить, прежде чем разойтись, но, когда ее заметили, разговоры тут же утихли. Арбитр и гражданские на миг поглядели друг на друга, потом группа неуверенно раздалась в стороны, чтобы дать ей пройти.

Она знала, что они никогда ее не простят. Она знала так же хорошо, как и они, что Халлиан Кальфус-Меделл умер отлученным от церкви преступником и не был официально оплакан. И она знала так же хорошо, как они, что это не имело значения — она была неотесанной чужеземкой, а он был одним из их числа.

Одной из последних в сторону отошла молодая девушка в фиолетово-черном наряде со странной темной маской — но это была совсем не маска, поняла Кальпурния, но чудовищный синяк, пятно опухшей черной плоти, выпирающее поперек ее переносицы и переходящее в густой желтый цвет на щеках и лбу, где кровоподтек уже начал заживать. Только через несколько секунд Кальпурния осознала, кто это.

— Леди Кета, — сказала она и приподняла новую дубинку в символическом салюте. Девушка отшатнулась, и Кальпурния взглянула в ее водянисто-серые глаза.

Она не знала, сможет ли она когда-либо все ей объяснить. Сомнительно. Она даже могла увидеть себя их глазами — как она жестоко улыбается, помахивая оружием перед их лицами, наслаждается их покорностью, новая сила, что уничтожила своего врага и теперь устраивается на его месте. Так уж работали их мозги.

Однажды, пообещала она себе, она сядет рядом с Кетой, или Атианом Таймон-Пером, или еще кем-то из них, кого она сможет убедить ее выслушать, и постарается сделать так, чтобы они поняли. Она прочитает им максимы, которые выучила на Ультрамаре, достанет свои старые детские учебники, если понадобится. Она будет говорить с ними о своем долге, о Законе и чести. О том, что Закон может быть холоден, и может быть жесток, но он — их защитник, проводник, хранитель мира и заступник. Она попытается рассказать им о том, что значит делать правильные вещи.

Все это промелькнуло в ее голове в тот длинный, безмолвный миг перед Собором. Но прямо сейчас, в этот момент, у нее была работа, и ее следовало сделать. Молча, с текущими ручьем слезами, девушка отступила в сторону, и Шира Кальпурния, арбитр-сеньорис Гидрафура, гордо прошла мимо нее, туда, где ждали ее Арбитрес.

Загрузка...