Пепел забытых надежд: Инфильтрация

II. Утро, где-то в Варсавии

Четвёртая Республика появилась на карте мира в тот момент, когда почти все государства горели в пламени неизбежных перемен. Рушились режимы, стирались границы, процветал геноцид — всё это было где-то там, за пределами страны, привыкшей рассчитывать на одну себя. Пока Старый свет сражался с фанатиками всемирного Халифата в своих же городах, а Региональная Федерация на востоке, обеспокоенная горными басмачами-сепаратистами, неожиданно обнаружила, что её ресурсы истощены, вывезены и распроданы за бесценок, Четвёртая Республика начала экспансию. Она забрала все земли, что некогда принадлежали Первой, и даже превзошла её. Сложные времена требовали сильной политической воли, но поднявшиеся на дуновении мировой войны элиты лоббировали лишь свои интересы, напрочь игнорируя чужие. Системе нужна была реформа, и она не заставила себя ждать. Золотая вольность, царившая в этом регионе в далёком шестнадцатом веке, прошла путь преображения и возродилась под именем Бравой Вольности. Элиты объединялись Сеймом, представлять который во власти было поручено маршалу, и избирали президента. Среди аристократов недовольных обычно не оставалось. Средний же класс вместе с бедняками и маргиналами политических прав лишились окончательно. Режим Бравой Вольности встал в один исторический ряд с вольностью золотой в той же мере, что и с санационным режимом, и настолько привязался к государству, что всю страну часто называли этим именем.

Столица Бравой Вольности — Варсавия — была классическим примером города, не забывшего истоков. Веками её разрушали и отстраивали вновь. Здесь жители сохраняли чистоту и порядок, кипела торговля, сходились политические силы. Она жила в ею же заданном ритме, где соседствовали немыслимо быстрые процессы мироустройства и неторопливая будничная действительность. Ровные ряды пешеходов, редкие автомобили на плохом бензине и сеть трамваев — все они двигались будто по расписанию в строго установленном порядке. Варсавия не поощряла анархии. Здесь каждый знал своё исконное место.

Столица в марте пасмурна и угрюма, изредка освещаема тонкими лучами солнца, не приносящими тепла. Белый утренний свет лился в закрытые окна квартирного дома, выходящего фасадом к узкой дороге. Та соединялась с главной улицей, где были проложены трамвайные пути. За исключением некоторых бензиновых фургонов, это был единственный вид общественного транспорта. Впрочем, горожане всё еще могли позволить себе личные автомобили, но с каждым годом топливо становилось недоступнее. Старые остовы — достижения инженерной мысли минувшего двадцать первого века — пополняли ряды ржавых, бесполезных машин за чертой города или у обочин спальных районов. Несомненно, Варсавия была одним из самых развитых очагов угасающей цивилизации. Здесь даже осталось электричество: оно работало на трамвайных линиях, в зданиях правительственных и правоохранительных служб. Для жилых домов его подключали к шести часам вечера. Круглосуточно шла вода. Бравая Вольность старалась обеспечивать граждан удобствами даже в условиях нехватки ресурсов, вытягивая всё необходимое из близлежащих территорий. И, что характерно для любого государства, столица испытывала нужду меньше всего.

Квартира Собислава Беляка была пожалована ему Дефензивой. Просторная, не в пример конуре в штабе, трёхкомнатная, заставленная массивной деревянной мебелью, какую не производили уже лет тридцать. И одинокая. Хозяину не хватало времени на обустройство: постоянные выезды на «мероприятия» и ночёвки в кабинете не потворствовали радостям уютного быта. Полковник, уже одетый в офисные брюки и рубашку, сидел за придвинутым к подоконнику столиком и дочитывал в утреннем свете корреспонденцию, принесённую курьером около часа назад. Отложив кипу желтоватых листов, он посмотрел в окно. Светловолосый парень в сером костюме уже стоял у дверей подъезда. Готовый к выходу Беляк натянул поверх рубашки кобуру с пистолетом, надел пиджак, не застёгивая, а вслед за ним длинный коричневый плащ. Довершила образ непримечательного гражданина шляпа с короткими полями. Закрыв дверь на ключ и спустившись по тёмной лестнице, Собислав выбрался на прохладный утренний воздух. Четырехэтажный дом тянулся во всю улицу, и через узкую дорогу на него глядел такой же обезличенный брат-близнец. Подпоручик Янус Корсак стоял у дверей подъезда, опёршись о стену.

— Значит, живёте здесь?

— Хороший район, спокойный, — отозвался Беляк. — А ты?

— По другую сторону реки, — усмехнулся Корсак.

Собислав жестом приказал подчинённому следовать к началу переулка. Вокруг было тихо и безжизненно.

— Я хотел поговорить. Ты в подразделении около недели, но я до сих пор плохо тебя знаю.

— Понимаю, пан полковник. Вы не обязаны мне доверять.

Беляк кивнул.

— Расскажи о жандармерии. Какие дела вёл?

— Отдел политического сыска, как вам известно, — с ноткой оправдания ответил Янус. — Местами нравилось. Как-то мы брали старуху, которая прилюдно кляла режим Вольности. Президент Новак тогда отменил пенсии. Мы арестовали ее, предвидя, что она умрет в наших застенках. Просто не выдержит. И знаете, что я почувствовал? — Корсак уверенно посмотрел на полковника. — Ничего. Режим превыше всего. Нация превыше всего. А нация должна быть здоровой.

— Никакой жалости? — без интереса спросил Собислав.

— Не имею права жалеть пешек. Как иначе побеждать?

Они медленно подходили к выходу из проулка. На широкой улице сновали рядами горожане в закрытых плащах, костюмах и полупальто, тарахтели редкие автомобили, а где-то вдалеке стучал колёсами о шпалы забитый людьми трамвай.

— Жандармерия груба и глупа, — констатировал Беляк. — Её улов — человек из народа, которому однажды не повезло. Дефензива работает иначе. — Он обвёл рукой крыши домов на противоположной стороне улицы. — Мы в центре Бравой Вольности, если не с географической точки зрения, то с политической точно. Столица особенно важна для вражеской агентуры, поэтому мы глушим все чужие волны. Не даём противнику координировать подполье на нашей территории. Другие страны делают то же самое. Агентура идёт на ухищрения, пытается наладить новые способы проникновения и связи. Наша экспозитура — столичная — существует для того, чтобы эти попытки пресекать. Остановить инфильтрацию.

Собислав замолчал, ожидая, когда промчится по центру улицы очередной трамвай. Грохот стальных колёс на мгновение заглушил размеренную жизнь Варсавии.

— За прошлый год я поймал пятнадцать агентов иностранных разведок. Среди них четверо со Старого света, троих потом расстреляли. Ещё двое из Единой Директории.

— Их… тоже? — скептически спросил Корсак.

— Конечно, нет. Вышвырнули обратно. — Полковник сплюнул. — Целыми и невредимыми. Знаешь, откуда были остальные девять?

— Управление Временного правительства, — моментально догадался Янус.

— Именно. УВП работает по нам активнее всего. И будь это просто шпионы… Настоящую угрозу несут эмиссары. Как думаешь, чем отличается обычный агент от эмиссара?

— Если честно, в жандармерии мы не сталкивались с эмиссарами.

— Иначе бы мы сейчас не разговаривали, — усмехнулся Собислав с высоты служебного опыта. — Рядовой шпион из нелегальной разведки — это грязная вошь, которая старается не выдавать себя. Он, как трусливая крыса, как таракан, хватает крохи, пока никто не видит, и прячется при любом шорохе. Но эмиссары — не-е-ет. Они наглым образом поворачивают нашу политику в русло, выгодное УВП, и делают это настолько виртуозно, что их никто не заподозрит. В этом сложность нашей работы: отличить просто идиота на посту от виртуоза-эмиссара.

— И вы их ловили?

— Да, нашел одного в Главном штабе, был бригадным генералом. Рисовал единым планы наступления, по которым их активно жгли в котлах. Второй находился на нелегальном положении, проталкивал в войска консервы с бактерией язвы. Причём через такую длинную цепь посредников, что мы долго не могли его отследить. Они уроды, но к счастью, их очень мало.

— Вы так считаете?

— Чисто логически, — предположил Беляк, — подготовка спецов такого уровня должна быть долгой и затратной. Человека необходимо вытащить из нужного социума, возможно, даже из другого государства. Но, признаться, я просто надеюсь.

Тем временем из-за поворота на перекрёстке стремительно вылетел квадратный чёрный внедорожник. Автомобиль марки Honker, коих осталось много в вооружённых силах, был модифицирован для городских условий: все стёкла, включая дверные, зарешёчены, передний бампер и радиатор усилены толстой арматурой, на крыше установлен ряд мощных прожекторов. В такой комплектации машины состояли на службе президентской стражи, жандармерии и всех отделов Дефензивы. В случае уличных волнений миниатюрный броневик должен был беспрепятственно пробивать любые заграждения, пересекать народные массы и при необходимости держать оборону. Строгие квадратные грани, донельзя примитивные круглые фары — Honker отличался минимализмом, в котором читалось служение прикладным задачам. Что до начинки, на улицах Варсавии не было машины мощнее него.

Внедорожник завернул на полосу, по которую стояли Беляк с Корсаком, замедлил скорость и притормозил. С передних сидений тут же выбрались два человека в одинаковых плащах и шляпах, схожих с одеждой Собислава. Мужчина с пассажирского кресла был мощного, широкого телосложения и двухметрового роста. Его левая ладонь скрывалась под полой плаща, придерживая ремень складного автомата. Правую же руку мужчина сжал в кулак: настолько крупный и квадратный, что рука невольно напоминала кувалду. Водитель был ниже и худее, отличался проглядывающими на лице морщинами, острым взглядом и светлыми волосами, выступающими из-под шляпы. Пусть и ненамного, но возрастом он превосходил даже Собислава. И если крупный стрелок определённо был для Януса земляком, то в шофёре подпоручик разглядел выходца из Старого света.

— Сотрудники столичной экспозитуры, — представил подчинённых полковник Беляк и первым делом указал на автоматчика: — Лех Млотек, бывший оперативник «Грома», воевал в Пепелище против мятежников, конфедератов, временщиков и мародёров. Жёсткий рукопашник, умелый стрелок.

Млотек коротко кивнул в ответ, а Собислав перевёл ладонь на второго и продолжил:

— Рихард Нойман. Бывший разведчик Абверштелле, перевербован мной год назад.

— Четвёртый агент? — осторожно предположил Янус.

— Мир тесен, — сухо отозвался Рихард, — особенно в нашей работе. — И, переведя взгляд на полковника, отрапортовал: — Вы были правы, герр Беляк: бакалейщик приехал утром.

Собислав кротко, но злорадно ухмыльнулся и кивнул на машину. Рихард вернулся за руль, Беляк занял переднее пассажирское кресло, Янус и Млотек расположились на заднем. Салон броневика нельзя назвать комфортным, но он был достаточно широким, чтобы четверо мужчин бойцовского телосложения не теснили друг друга. Honker с рёвом сдвинулся с места и заколесил по центральной улице Варсавии.

— Бакалейщик! — воскликнул полковник Беляк, перекрикивая рёв двигателя. — У Дефензивы на заметке есть ряд лиц, за которыми ведется негласное наблюдение. Поначалу мы не имеем явных доказательств, но однажды они совершают ошибку. И тогда мы их берём.

— На чём прокололся он?

— Бакалейщик выбирался за границу, в Лемберг. Контрразведка единых не особо умна, поэтому их земли кишат резидентурами временщиков. К счастью, у нас там тоже есть плацувки. Агенты одной из них проследили его до конспиративной квартиры. Факт контакта с противником доказан.

— Почему сейчас? — обратился низким голосом Лех Млотек, поглядывая в окно дверцы.

Машину начало трясти, и Собислав повременил с ответом, дожидаясь, пока они проедут неровный участок.

— Потому что Гамбит должен получить инструкции к приезду Бесского, — бросил полковник, — а наша задача — окончательно его поймать.

Коротко улыбнулся за рулём Нойман, Млотек насмешливо фыркнул и отвёл взгляд от окна.

— Это бесполезно. Мы искали его пять лет.

— Он себя выдаст, — уверенно ответил Беляк. — Не сможет иначе.

Honker съехал с главной улицы в узкий проулок, стремительно пересёк его и, наконец, сбавив скорость, завернул на другую дорогу. Рихард остановил внедорожник у тротуара, протянувшегося вдоль пятиэтажного жилого дома. Здание выглядело заброшенным, его окна с побитыми стёклами зияли чёрными пустотами. Обустроенным казалось лишь одно помещение на первом этаже аккурат напротив автомобиля. Застеклённая витрина, деревянная дверь с подвесным колокольчиком и табличка с надписью «Otwarcie» выдавали в обжитой квартире магазин. Подобные лавки занимались продажей товаров первой необходимости и работали под контролем Министерства продовольственного снабжения.

Дверь магазина подалась наружу, и из здания выбралась женская фигура в длинной бежевой куртке. Из-под платка на голове выбивалась рыжая прядь, в руке висел небольшой матерчатый пакет. Встав буквально в упор к служебному внедорожнику, она бегло осмотрела его и спешным шагом направилась в противоположную сторону.

— Красивая пани, — протянул Лех. — Клиентка?

Группа из четырёх мужчин покинула бронированный внедорожник и двнулась к торговцам. Беляк вынул из кармана и зажал в руке жетон с вооружённым мечами серебряным орлом, а Млотек снова спрятал ладонь под полой плаща, поправляя на плече ремень скрытого от лишних глаз автомата. Дверь была тонкой и хлипкой, несмотря на то, что внутри хранился недельный запас продовольствия. Воров и погромов в Варсавии не боялись, в отличие от снующих по полупустым улицам чёрных внедорожников. Собислав дёрнул за ручку, и дверь с пронзительным скрипом подалась наружу. Перед мужчинами предстало просторное помещение с потрескавшимися стенами, заставленными шкафами и полками. Половина из них пустовала, другие были завалены коробками из пожелтевшего от старости картона, пластиковыми капсулами питьевой воды и мешками с крупой. Для такой нерентабельной бакалейной лавки вокруг было слишком много места. От крайней стены комнату разделяла широкая стойка, на которой красовался большой кассовый аппарат. Пользу в его конструкции несла лишь выдвижная полка денежного ящика. В левом углу стена за стойкой переходила в пустой проём, ведущий к кладовой комнате. Общая обстановка бакалейной лавки выдавала скудное положение дел у её хозяина. Тот, шестидесятилетний сухой мужчина в мятых бежевых штанах и клетчатой рубашке, висевшей на впалой груди, стоял за кассовым аппаратом. Он злобно смотрел на девушку-подростка рядом с ним, жестоко сжимая ей криво обрезанные волосы так, что её голова подалась набок. И без того некрасивая, с грубым, квадратным лицом, большим носом и рыбьими глазами навыкате, она сморщилась от ужаса скорой расправы. Пищала, махала руками, но бакалейщик её не отпускал.

— Если ты ещё раз меня обманешь!..

Экзекутор не сразу заметил, как четверо мужчин в плащах и строгих костюмах оказались на пороге. Стоило ему посмотреть на отряд, и Лех Млотек стремительным движением освободил из-под полы верхней одежды строго огранённый укороченный Mini-Beryl. Бывший спецназовец упёр оружие прикладом в плечо и нацелил его на старика. Оцепеневший торговец отпустил девчонку, и та в слезах убежала в кладовую.

— Дабы разрешить возникшие вопросы, — с ухмылкой произнёс полковник, — экспозитура номер два священной Варсавии, контрразведка.

Блеснул на свете серебряный орёл, выставленный Беляком на обозрение.

— Но… но я… — начал заикаться бакалейщик, — я че-честный гражданин…

— Конечно! Корсак, обыскать помещение.

— Есть! — выкрикнул Янус и первым делом перевернул табличку на двери.

Остальные бойцы обошли стойку и вытолкнули хозяина в кладовую вслед за девушкой.

— Нехорошо дочь обижать, — бросил Собислав старику на ухо.

— Он-на з-заслужила!

— А ты? Лавка бедная, не спорю, но мы-то знаем. Мы всё знаем, Шимон.

Кладовая была обставлена коробками и большими закрытыми шкафами. Затхлый воздух провонял старостью вперемежку с запахом вяленого мяса. Свет пробивался сквозь тонкие белые занавески на окнах. Дощатый пол, заваленный мелким мусором, скрипел под тяжёлыми ботинками мужчин. В дальнем углу забилась в кресло испуганная девушка, обделённая любыми проблесками красоты. Она переводила отчаянный взгляд с отца на полковника, гордой скалой возвышавшегося над его скрюченной фигурой, и вооружённого великана Млотека. Лишь на спокойного светлолицего Рихарда она посмотрела без страха расправы. Заметив это, Нойман коротко улыбнулся, будто обнадёживая. Встретив жёсткий взгляд Собислава, девушка втянула голову в плечи и кивнула на шкаф поодаль от неё. Потерпевший измену отец устало сплюнул на пол.

Беляк потянул ручку шкафа. Его полки устилали плотные пакеты с цветными наклейками названий и сомнительным содержимым, контрафактные товары, армейские сухпайки. Порывшись в подпольном многообразии, Собислав вытянул маленькую ампулу с прозрачной жидкостью и мелким чёрным шифром на стекле.

— Морфий. — Он показал капсулу подчинённым.

— Региональной Федерации, — опознал Лех. — Из старых запасов. Мы вывозили такие трофеи во время войны. Министерство продовольственного снабжения потом всё забрало.

Собислав усмехнулся, предчувствуя успех.

— Шимон, у меня появляется к вам всё больше вопросов, но даже они меркнут перед главным. — Беляк вплотную прошагал к старику и заглянул в испуганные глаза. — Какие распоряжения вам дала резидентура Управления Временного правительства?

Бакалейщика будто ударило током. Он повёл плечами, задрожал сильнее прежнего, а к горлу подкатил рвотный позыв. Обвинение в шпионаже грозило не просто смертью. Расстрел — приговор окончательный, но однозначный. Когда Дефензива арестовывала за связь с иностранной разведкой, однозначным не было ничего.

— Я-я н-не п-предатель! Никогд-да им не б-был!

— Тебя отследили! В Лемберге! — Беляк нанёс старику страшную пощёчину. — Курва мачь[2], ты мне всё расскажешь!

В эту минуту в кладовую ворвался подпоручик Корсак с мятым листком бумаги в руке, который он спешно протянул Собиславу.

— Нашёл под кассовым аппаратом, пан полковник.

Беляк пробежался взглядом по аккуратному почерку на записке и зачитал на всю комнату:

— «Обмен ночью. Гамбит».

Четверо оперативников разом уставились на старика. Надежда того на спасительный финал окончательно обратилась в могильный пепел. Неожиданно Собислав в секунду проделал два огромных шага к дочери торговца, вышвырнул её из кресла в середину комнаты и, схватив за шиворот кофты, сильным толчком в спину опрокинул на колени. Свободной рукой полковник извлёк из кобуры пистолет и направил его точно в затылок девушки.

— Я знаю, тебе плевать на неё, — презрительно бросил Беляк. — Нежеланный выводок. Никому ненужная системная ошибка, язва на теле нации. Лишняя трата ценных ресурсов. Такие, как вы, бесполезны режиму. — Большим пальцем Собислав спустил вниз рычажок ручного предохранителя, и грозный Ragun отозвался тяжёлым щелчком: оружие было готово убивать. — Я пристрелю её у тебя на глазах, чтобы ты понял: ради Бравой Вольности я пойду на всё.

— Герр Беляк! — заволновался Рихард под взглядом плачущего подростка.

Неизвестно, что взбудоражило Шимона больше: холодная жестокость карателя из Дефензивы, напоминание об умершей сестре или отцовский долг перед нелюбимой дочерью. Но старик резко вздёрнул руки и без запинок прокричал:

— Не убивайте! Я всё скажу! Только не трогайте её!

— Продолжай, — стальным голосом бросил полковник Беляк, не опуская пистолета.

— Склады министерства! Каждую неделю меня вызывает человек, чиновник оттуда. Он отдаёт товара сверх нормы, иногда контрафакт, а взамен забирает три четверти прибыли.

Если эта записка о встрече, то она может быть только от него. Я не видел её, клянусь!

— Как до него добраться?!

— Он присылает служебную машину. И сегодня должен прислать.

— Лемберг! — рявкнул позади Лех Млотек. — Что УВП тебе сообщило?

— Не было никакого УВП! Я вывозил контрафакт!

Собислав Беляк с секунду осмысливал полученное признание бакалейщика, а после жёстко ответил:

— Не верю.

Громким тяжёлым хлопком отозвался в руке контрразведчика смертоносный пистолет. К запаху старости в душной комнате примешалась пороховая гарь и еле уловимый аромат свежей крови. Юная девушка под натиском пули свалилась с коленей на грудь и застыла в неуклюжем положении, забрызгав пол содержимым головы. Последним, что она запомнила перед смертью, был неумело ободряющий взгляд Рихарда Ноймана.

Через полчаса к бакалейной лавке подъехали ещё два чёрных внедорожника. В первый погрузили тело убитой, ко второму Млотек тащил закованного в наручники Шимона. Старик не поднимал мокрых глаз от земли и с трудом волочил ногами. Стоявший чуть поодаль Янус Корсак бесчувственно смотрел на арест, и лишь комкающие найденную в магазине записку пальцы выдавали его нервозность. Подпоручик забрал улику у полковника в надежде на дальнейшее изучение. Тихо подошёл к молодому сотруднику Нойман.

— Как впечатления, камерад?

— Это не первый мой арест, — сухо ответил Корсак. — Странно: полковник говорил, что Дефензива отличается от жандармерии. Сейчас я вижу то же самое.

— Ты смущён?

— Отнюдь. Вольность превыше всех. Зло должно быть низвергнуто.

— Зло… — тихо повторил Рихард и вдруг расстегнул воротник рубашки. Оттянув ткань, он показал Янусу кривой шрам у основания шеи. — Ты говоришь так, будто сейчас война, но это неправда. Мне чуть не отрезали голову на Александрплац, камераден вовремя отбили. Старый свет десятилетиями впускал иноземцев к себе в города, давал еду и неприкосновенность. Они не уважали наши законы, даже не старались, а когда их стало слишком много, просто свергли нас. Основали всемирный Халифат. Я сражался в Последнем крестовом походе. Сначала мы освободили родину, а потом поплыли к их континенту… Когда вернулись, Бравая Вольность наслаждалась экспансией. Здесь ей никто не мог воспротивиться, и лишь на востоке подняла армию Региональная Федерация. Обе эти державы превратили землю между ними в Пепелище, погубили миллионы. Всё это было злом.

— Но тебя режим пощадил, — промолвил Янус. — Раз не стал разменной пешкой, уважай спасителя.

Не ожидая ответа, подпоручик отправился к Honker, в который усадили арестанта. Тюремщик в чёрной форме жандарма в это время беседовал с Собиславом:

— Везти к вам?

— В Казематы, — ответил Беляк. — Обойдёмся без лишнего внимания. И ещё, Войцех: надо встретиться, без свидетелей. Лучше у Мечислава Гробовского.

— Когда он нас примет? — спросил конвоир.

— Ближе к вечеру.

— Навещу, — пообещал Войцех и влез на водительское место внедорожника. Соседнее пассажирское пустовало.

Появившийся рядом Янус торопливо обратился к полковнику:

— Пан Беляк, я хочу провести допрос задержанного.

— Обязательно, когда схватим Гамбита на складах.

— Хочу сделать это до операции. Боюсь, мы что-то упускаем.

Собислав переглянулся с подошедшим поближе Рихардом и, наконец, согласился:

— Работай. Потом доложишь.

Коротко кивнув, Корсак залез на переднее кресло к конвоиру. Чёрные внедорожники синхронно загудели и тронулись в путь: один к тюремным казематам, другой к крематорию.

— Герр Беляк, он до подозрительности активный, — предостерёг приблизившийся к полковнику Нойман. — Вы бы присмотрелись, майн фройнд.

— Данке, — поблагодарил Беляк и похлопал коллегу по плечу. — Пока не мы не выехали за Гамбитом, хочу, чтобы ты кое-что сделал. А пока зови Млотека и поехали. Мы и так засветились.

***

К восемнадцати часам Варсавию начинали охватывать сумерки. Дальние закоулки медленно поглощала тьма, но поблизости всё освещалось бледным холодным оттенком. Двухметровый забор из кирпичной кладки, посеревшей от времени, сливался с пепельным светом, образуя нечто единое, отделяющее реальный мир от того, что находилось за стеной. Брешью в высоком монолитном ограждении была единственная калитка из проржавевших прутьев. За ней начиналась узкая асфальтная тропа, конец которой растворялся в темноте чуть ли не на горизонте. Полковник Беляк, протиснувшись между скрипящими створками, аккуратно шагнул на дорожку и двинулся вперёд. Здесь начинался его путь по земле скорби и забытой печали. Бесконечная тропа пересекала кладбище.

Этот некрополь оставили на произвол истории. В последний раз здесь хоронили участников войны за Пепелище: тех, чьи останки удалось распознать и вывезти из отравленной токсинами и радиацией пустыни. Бесчисленная вереница городов, с обращёнными в пыль зданиями, кратерами бомбардировок, пересохшими ручьями и вечно палящим сквозь пробитый озоновый слой солнцем, до сих пор усеяна костями единых и конфедератов, вольных и временщиков. Больше всего сгинуло мирных, и не только в мясорубке военных действий. В Дефензиве не любили говорить о концлагерях Единой Директории, но именно Бравая Вольность не остановила, а даже поощряла зверства восточных союзников. В ответ — налёты Федерации, бросившей в отместку последние силы воздушного флота. Бомбардировки не всегда отличались точностью, да и лояльные единым поселения УВП не щадило. Банды мародёров и дезертиров со всех сторон фронта выдавливали последние силы из оплёванного населения, а прорывавшиеся окольными тропами отряды Халифата вырезали вообще всех. Бесконечный кошмар грозил падением обоим режимам, и наступило понимание, что войну следовало прекращать. Бравая Вольность и Управление Временного правительства заключили договор о нейтралитете, разграничив Пепелище на три зоны ответственности: западная была отдана на откуп Единой Директории, восточная — Конфедерации народных республик. Обе державы обязывались вывести регулярные армии из пустыни, оставив сателлитов разбираться самостоятельно. С тех пор прошло больше десяти лет, и, если бы все положения договора соблюдались безукоризненно, Собиславу не пришлось бы пробираться по разбитому кладбищу сквозь пелену чернеющих сумерек.

От одиноких крестов до триумфальных арок с лестницами к подземным склепам — в этом филиале забытых встречалось всё многообразие ритуального искусства. Ветер поднимал пыль и бетонную крошку с одиноких плит, протяжно и безголосо выл между мраморными силуэтами. Окружавший полковника шум был нечеловечески тоскливый, но Беляк не обращал на него внимания. Он упорно двигался вперёд, мимо бесконечных рядов бело-серых камней, прошёл чуть ли не полкилометра, пока не остановился за двухметровым сооружением. Рядом со склепом, выполненным в форме миниатюрной часовни, располагался другой монумент: намного меньше и дешевле соседского. Полуметровый мраморный обелиск «прорастал» у ног покойного, а на его навершии восседал орёл с широкими распростёртыми крыльями и двумя скрещёнными мечами в мощных когтях. На маленькой табличке под обелиском было сложно прочесть стёртые временем буквы, но Собислав помнил имя. Мечислав Гробовский. Мало кто знал этого человека лично, а с момента его смерти прошло не меньше семи лет: непозволительно огромный срок в мире забытых надежд, где полное забвение наступало намного быстрее. Полковник знал, что здесь, посреди поля из камня и крапивы, не бывало случайных свидетелей. Потому он назначал некоторые встречи «у Мечислава», не опасаясь утечки информации.

Жандарм Войцех Дудек, высокий кудрявый брюнет, стоял перед обелиском, засунув руки в карманы суконной шинели, накинутой на чёрную форму. Он невозмутимо посмотрел на Собислава: окружающая местность не производила впечатления на тюремщика.

— Что с арестантом? — начал Беляк без приветствий. — Мой агент допросил его?

— Да, но мне не дали присутствовать. Я не знаю, о чём они говорили.

— Что ты о нём думаешь? — поинтересовался полковник. — О подпоручике Корсаке?

Войцех с минуту помолчал.

— Признаться, Собислав, он вызывает у меня подозрения. Очень осторожный, но кажется непринуждённым. Хорошо себя контролирует, но что-то скрывает. Я пытался его разговорить, но он заткнул меня… профессионально. Он отличается от простых людей даже по меркам Дефензивы, не говоря о нашей жандармерии.

— Считаешь, кто-то его заслал?

— Думаю, именно сейчас он появился не просто так, — предположил тюремщик. — Но я могу ошибаться. Вам виднее, Собислав.

— Главное, Корсак поможет поймать Гамбита, — ответил полковник Беляк. — Над Варсавией сгущается пепел, и мы должны быть готовы. Поэтому я хочу, чтобы ты кое-что сделал. — Собислав вытянул ладонь вдоль дорожки, указывая направление к выходу.

Медленно удаляющиеся фигуры не заметили, как из-за склепа-часовни бесшумно выбрался мужчина в тёмно-сером плаще и шляпе с короткими полями. Гражданская одежда контрразведчика сидела на нём идеально, хоть и была в новинку. Неизвестный выудил из нательной кобуры пистолет и вытянул руку, аккуратно выстроив в одну линию целик, мушку и голову Собислава Беляка. Указательный палец нежно поглаживал скобу, норовя соскочить на спусковой крючок. Одним быстрым движением мужчина мог размозжить противнику голову и оставить того лежать на холодной земле в окружении таких же, как он — убийц и военных преступников на службе у государства.

Неизвестный опустил оружие и вернул его в кобуру. Сощуренные глаза неотрывно глядели в спину меркнущему в сумерках полковнику.

— Поживи ещё, — тихо произнёс он. — Ты слишком важен для моей партии.