Глава 1

– Налегай, налегай на весла… – зычно и грубо пробасил ярл Фраварад. – Дружно… Разом…

Голос у него веский, привыкший отдавать команды так, чтобы даже морской крепкий ветер перекричать и при этом не показать натугу и надсадность. А уж в морском сражении без такого голоса вообще не обойтись. Человек, такого голоса не имеющий, и командовать не сможет, когда кругом оружие и доспехи гремят, когда хрипы и стоны раненых мешаются с яростными воплями еще способных драться. Но даже вне сражения привычка повелевать в голосе чувствуется отчетливо.

– Далеко ль еще, дядя? – спросил высокий, стройный, но широкоплечий юноша в незамысловатой и даже внешне слегка простоватой и строгой никак не украшенной одежде, хотя и сшитой из добротных дорогих тканей. Юноша стоял рядом с ярлом на носу драккара, опершись рукой о золоченую фигуру головы дракона, и всматривался в берег.

– Я в Гардарике[2] без малого двадцать лет не был. Не соображу сразу… Кьотви, помнится, говорил, что если идти без ветра, то к концу третьего дня от Ильмень-моря будем на месте… А твой отец всегда умел измерять расстояния. Ветра на Ловати не было. Значит, вот-вот…

– А если ветер будет встречный?

– Здесь ветер всегда и только бывает встречным. Он обязательно по течению реки дует… Не знаю, чем это вызвано. Может, какое-то славянское колдовство, чтобы враги к ним под парусами быстро не подошли. Хотя здесь, в основном, купцы плавают, а им этот ветер должен быть в помощь… По соседним рекам как О́дин[3] положит, так и дует. И не знаешь, откуда придет. А здесь – не сомневайся… Ветер здесь всегда идет вдоль по руслу, и это нам следует обязательно учитывать. Да пошлют нам его боги на обратный путь…

Ветра почти не было на всем протяжении реки, а тот, что чуть шевелил волосы на нечесаных головах и в рыжеватых, всклокоченных бородах гребцов, им, привыкшим к крепким океанским ветрам, даже ветром назвать было сложно. Так – ветерок безобидный… Да и шел-то этот ветерок сбоку, от непролазных лесов, не способный ни подогнать, ни остановить даже средний по размерам двадцатирумный[4] драккар, и потому парус распускать смысла не было. Но в этот день необходимо было добраться до места, и потому ярл Фраварад спешил и гребцов подгонял уже не в первый раз. Он загодя рассчитывал весь предстоящий путь по дням, и ему очень важно было не ошибиться, иначе они могли бы опоздать на выборы нового конунга. А в случае опоздания и вся эта поездка, возможно, теряла бы смысл, потому что повернуть свершившееся событие вспять – то же самое, что пытаться реку заставить идти против течения. В принципе, возможно, но стоит большого труда. Там надо большую запруду возводить, а здесь – жестокую войну вести. А войну вести можно было и без этого долгого и небезопасного плавания. Что запруда, что война… Одно другого стоит, при этом неизвестно, каков будет результат. Даже если всерьез задуматься, при возведении плотины результат чаще бывает более предсказуемым. Был бы жив конунг Кьотви, никто не смог бы усомниться в результате войны. Без Кьотви же у людей веры пока было мало, а результат войны почти всегда больше чем наполовину зависит от веры людей в того, кто их поведет в сражение. Удача, если к человеку привяжется, то надолго. Кьотви многие годы с ней жил дружно, и только в последний момент жизни она отвернулась. Вражья стрела пробила грудь, и после пяти дней молчаливых страданий Кьотви не стало. Но если бы Кьотви был жив, то и вести войну причины не возникло бы. Заколдованный круг, где все повязано. И выйти из круга можно только энергичными, но обязательно продуманными действиями. И именно эти действия вызвался предпринять ярл Фраварад ради своего племянника, чью руку многие считали слишком мягкой, чтобы с ней всерьез считаться. Впрочем, сам-то ярл хорошо знал, как они ошибаются, и внешняя мягкость племянника отнюдь не является мягкотелостью. Потомок суровых правителей, с детства воспитанный с мечом в руке, не мог вырасти мягкотелым. Нрава и характера ему хватает, а твердость руки приходит с возрастом. Но и сейчас Ансгар руку имеет не самую слабую. Дядя это хорошо знал, потому что сам порой давал юноше уроки боевого мечного искусства, которые тот впитывал с любовью, как всякий воин во многих уже поколениях и наследник четвертого колена титула конунга. Да и конунг Кьотви внимания сыну уделял достаточно, желая подготовить себе достойную смену. Только до конца довести дело не успел…

Солнце клонилось к закату и уже задевало верхушку леса на другом берегу, отчего стройные и рослые ели золотились и казались слегка оплавленными по верхним нераскидистым лапам. В этих краях, в отличие от родных полуночных земель, ночь даже летом наступает быстро и рано, и поторопиться стоило, чтобы не рисковать в темноте врезаться в берег. Незнакомая река всегда таит угрозу не меньшую, если не большую, чем коварное море, и это знают все, кто отправлялся в плавание по рекам. Но в их случае и спрашивать совета ни у кого не нужно, стоит только по сторонам посмотреть, и все станет понятно. На берегу то в одном, то в другом месте, особенно почему-то на поворотах русла, заметны были острые каменные россыпи, которые, при высокой скорости, могут тонкое дно драккара полностью проломить. Скорее всего, эти каменные россыпи вымываются разбежавшейся водой, оттого и видно их именно на поворотах. А в других местах их только тонкий слой ила покрывает, и это тоже опасно, потому что ил корпусом лодки прорезается, а потом уже идет соприкосновение с камнями.

Река Ловать, по которой они плыли, была в этих местах не широкой и не глубокой, и два других драккара, встав рядом с уже плывущим, едва ли поместились бы здесь и уж обязательно обломали бы себе весла об упавшие в воду стволы деревьев, чьи корни вода без стеснения подмыла. Деревья еще жили, цеплялись за почву и пытались высосать из нее силы, чтобы подняться, но ни одно еще не поднялось – река была сильнее леса, так неосторожно и самоуверенно к ней подступившего. Плавать вдоль таких берегов следовало с опасливой приглядкой. К тому же поворот русла следовал за поворотом, и это мешало развить постоянную скорость. Приходилось заставлять гребцов то красного, то синего борта стопорить весла и так помогать кормчему, ворочающему тяжелым правящим веслом, совершить поворот.

Ельник по левому берегу реки кончился сразу за очередным резким изгибом русла, словно упал, а срубленный и вытянутый вдоль берега деревянный сторожевой острожек, ошкуренными остроконечными бревнами тына возвышающийся над Ловатью достаточно близко от воды, показал, что цель в самом деле близка. На возвышенной смотровой площадке острожка из-за тына видны были несколько остроконечных шлемов стражи, наблюдающей за проплывающим мимо драккаром. Но никто не предпринимал враждебных действий, хотя изогнутые верхушки страшных славянских луков, от которых трудно было найти спасение, застыли уже в своем боевом вертикальном положении. Но было ясно, что это только обычная предосторожность, и тетиву пока еще никто не натянул. Надобности не возникло…

– Кажется, мы на месте… – с облегчением сказал ярл. – От острожка до городища Огненной Собаки, как говорил Кьотви, еще тысяча гребков. Значит, уже за следующим поворотом…

Он знал, почему береговая стража принимает их так спокойно. Ярл сам не надел доспехи и щит в руки не взял, хотя и имел на поясе меч, и гребцам своим запретил снаряжаться к бою. Они сюда не воевать приплыли и должны сразу показать это. И вообще, когда драккар идет с войной, на мачте выставляется красный щит, если с миром – то белый или же вообще никакого щита не выставляется, как в этот раз. Красный щит во время боевых действий – это обязательства чести воина. И позором будет покрыто имя того, кто начнет воевать с белым щитом или вообще без щита на мачте. А для воина, покрывшего свое имя позором, места у костра в Вальгалле нет, как нет его для убежавшего с поля боя. И одно, и другое носит единое имя – трусость…

И местные стражи поняли малоулыбчивых воинственных северян, которых далеко не всегда встречают ласково. И ярл Фраварад знал, что у местных жителей были к тому веские основания, но лично к нему они претензий иметь не должны были, потому что он свои набеги в последние годы совершал намного закатнее[5] этих земель. Но даже в том, как их приняла стража, ярл почувствовал спокойную уверенность славян-русов в своих силах. Городище Огненной Собаки, стоящее на популярном пути из полуночных стран в полуденные, набегов не боялось, и не только потому, что постоять за себя умело, и это знали все, но и потому, что за это городище было кому постоять и без оружия. И это тоже все знали, и не многие готовы были что-то противопоставить колдовству славянских волхвов и ведунов, которых в городище, как говорили люди знающие, было много…

* * *

На бревенчатом, почерневшем от времени и от постоянного соприкосновения с водой причале, срубленном из небоящейся сырости осины, судно уже встречали. В Норвегии не умели строить причалы и даже не учились этому, потому что не видели в них надобности. Там драккары становились носом или кормой к берегу, подтягивались веревками, чтобы волна не унесла их, глубже в берег, и это считалось нормальным и привычным. И потому не сразу стало понятно, как лучше встать, чтобы не поломать весла. Но им помогали. Какой-то человек махал одной рукой, словно радостно приветствовал и к себе подзывал, а во второй руке уже держал толстую веревку, готовясь бросить ее тому, кто будет принимать. Человек этот что-то говорил на своем языке, но слова разобрать было трудно. Чуть дальше, на другой части причала, другой человек тоже рукой махал, к себе подзывая. Каждый, наверное, надеялся заработать на гостях.

Ярл выбрал тот причал, что ближе.

– В лодку весла! – скомандовал Фраварад.

И весла красного борта сразу ушли в весельные окна так глубоко, что снаружи остались только плоские струганные топором лопасти, с которых каплями стекала вода. С причала тут же полетела веревка, ее на драккаре приняли, подтянули сначала нос, закрепили, потом той же веревкой, за неимением запасной, бросив ее на причал, подтянули корму.

Не каждое городище даже в здешних местах имеет такой причал, хотя славяне-русы любят и умеют строить из дерева. Многие, однако, считали, что любое судно, пришедшее по реке, может, как драккар, просто носом в береговой песок уткнуться, и этого будет достаточно, чтобы пробросить на берег трап. Но здесь, на популярном водном пути, суда принимали часто, загружали и разгружали их, а на бревенчатый причал можно было заехать на телеге, чтобы сразу перекладывать туда или же оттуда доставленный груз. Ярл видел, что две такие телеги уже тащили в гору сильные быки, крупными рогатыми головами и белой полосой вдоль хребта похожие на диких туров. Но чтобы какой-то народ сумел приручить диких туров и заставил их работать, такого ярл еще не встречал. Скорее, это была такая порода крупных местных волов.

У других причалов, по всей их длине, к их прибытию уже стояло четыре округлые славянские ладьи и один драккар. Драккар большой, тридцатирумный, с наращенным бортом, по которому были развешаны боевые щиты гребцов-воинов, и его присутствие ярлу совсем не понравилось. Он лучше местных жителей знал, что такие большие многовесельные драккары строят не для купцов и гонцов, а для войны, для морских сражений и набегов[6]. На таком драккаре уже и палуба может быть, в отличие от двадцатирумного, а под палубой обычно спят воины, и иногда даже стоят лошади, которых на средний двадцатирумный и, тем более, на легкий не поставишь.

– Ансгар, – позвал ярл юношу, что стоял с ним на носу. – Спроси у этого человека, кто приплыл на том драккаре.

Юноша владел языком местных жителей хотя и не в совершенстве, но объясняться мог свободно. Его учила мать, сестра ярла Фраварада, книжница и знаток многих языков, унаследовавшая свои знания от собственной матери. А их мать была по происхождению гречанка, и привез ее в страну отец Фраварада, служивший в молодости в личной охране византийского императора. Мать Ансгара специально, чтобы сын умел общаться со славянами, ближайшими соседями скандинавов, приставила к нему славянского пленника, привезенного откуда-то из набега конунгом Кьотви. А потом Ансгар сам путешествовал и с отцом, и с дядей, и несколько раз посещал славянские приморские поселения, где имел неплохую практику разговора.

– Он говорит, что это дикари свеи[7] приплыли с верховья Ловати, от волоков. Второй день здесь стоят. Покупают вареную соль…

Фраварад усмехнулся горько. Он знал давно, что славяне, как и германцы, и греки, и италийцы, зовут дикарями и варварами и данов[8], и шведов, и норвежцев, практически не знающих и не уважающих другого труда, кроме военного, и почти не строящих городов, которые на взгляд жителей полуночных стран являются только приманкой для врагов, желающих поживиться за чужой счет. Военные труды, какими бы благородными они ни считались, всегда связаны с набегами на другие страны. А тем, кто живет набегами и сжигает чужие города, свои города не слишком-то и нужны. К званию дикарей скандинавы давно привыкли. И вообще, что же делать, если скудные на дары, почти бесплодные северные земли не в состоянии прокормить всех, кто там живет, из-за слишком короткого лета? Приходится заниматься набегами и мириться со званием дикаря и варвара, и даже принимать их как достойный гордости титул. Таким образом, звание дикаря для скандинавов давно перестало быть оскорбительным, хотя лишний раз слышать его тоже было не слишком приятно.

Впрочем, это было не главным в услышанном. Вот боевой драккар, прибывший сюда за солью, вызвал у ярла явное и однозначное недоумение. Конечно, шведам и своей соли должно было бы хватить, хотя вареная соль ценится в десять раз дороже шведской каменной. Если брать основательный груз вареной соли для продажи, можно неплохо заработать. Правда, те, кто зарабатывает себе на жизнь торговлей, обычно не плавают на боевых драккарах. Но, может быть, это просто попутное дело. Даже у воинов, если воины любят набитый ларь больше тяжести меча, встречается иногда деловая хватка купца, не желающего упустить свою выгоду, какой мелкой она ни будь. И никому это не возбраняется, хотя с мешком соли труднее войти во врата Вальгаллы, чем с обнаженным оружием. Валькирии зорко следят, чтобы в чертог О́дина попадали только достойные. Но задуматься над появлением здесь шведов именно в этот момент стоит.

– Человек спрашивает, зачем или с чем прибыли мы, – перевел Ансгар встречный вопрос, прозвучавший с причала. – Что ему ответить, ярл?

Ярл глянул на встречающего. Тот одет был не бедно, держался с достоинством, хотя при этом и старался показать свое услужливое гостеприимство, но взгляд имел умный и твердый, не часто свойственный человеку, чье дело другим угождать. Это явно не простой дворовый прислужник у хозяина причала. Такому, если прибыл с миром, следует, видимо, отвечать.

– Скажи прямо, у нас дела к кузнецу Даляте. Здесь уже можно, пожалуй, говорить…

Ансгар перевел. Встречающий согласно кивнул и задал следующий вопрос.

– Он спрашивает, долго ли мы намерены гостить в городище Огненной Собаки. Это не его праздное любопытство, потому что ему, как хозяину причала, следует знать, сколько мы будем стоять и когда освободится место для следующих гостей.

Ярл хмуро кашлянул в сжатый кулак.

– Я бы, клянусь Аском и Эмблей[9], отплыл назад уже сегодня, но моим людям, как всем, сделанным из мяса, а не из камня, надо отдохнуть. Мы отплывем на рассвете. Сколько мы должны за это гостеприимство? – Фраварад спустился по трапу и постучал ногой по бревнам, показывая, что именно он называет «этим гостеприимством».

Хозяин причала назвал цену, не дожидаясь вопроса от Ансгара. Цена была смехотворно мала, но ярл Фраварад усмехнулся в длинные обвислые усы не цене. Человек, что встретил их на причале, в переводе, как оказалось, не нуждался и сам отлично знал скандинавские языки. Он просто рассчитывал выудить какие-то сведения своим притворным незнанием. Но нечаянно показал, что Ансгару можно было и не стараться, подыскивая правильные выражения.

Едва ярл рассчитался, как из-под причала, прямо между крайним бревном и бортом драккара, вынырнула откуда-то снизу короткая и сильно волосатая рука и схватила местного хозяина за сапог. Тот значительно хмыкнул, без слов наклонился и переложил две монетки в тут же раскрывшуюся руку. Только после этого какой-то мелкий то ли человечек, то ли еще кто-то выпрыгнул на причал сам и помчался, стремительно перебирая короткими босыми ногами, к городищу Огненной Собаки. Со спины его можно было принять за мальчишку, но ярл успел рассмотреть почти скрытую плащом основательную бороду. Да и рука, что взяла монетки, была совсем не детской, а крупной и сильной, мозолистой.

– Кто это? – с удивлением спросил Ансгар, провожая странную фигуру взглядом.

Хозяин опять хмыкнул, пожал плечами и ответил спокойно:

– Причальный… Так… Не самая злая нелюдь… Под причалом живет, считает себя равноправным хозяином со всеми, кто причалы строил… Он и сам строить помогал, как мне еще дед рассказывал… Вот и делимся с нелюдью, чтоб беды не наслал. Беду наслать нелюдь легко может. Но и поладить с ним тоже легко. Хлюпом его кличут…

Нелюди в Скандинавии и своей хватало, и потому удивить воинов и мореплавателей чужой нелюдью было трудно. Но глазами ярл с племянником все же проводили Хлюпа до середины пути к городским воротам, где тот сел на какое-то деревянное сооружение непонятного назначения.

– Как нам пройти в кузницу Даляты? – спросил Ансгар.

– Его дом над рекой, на самом высоком утесе стоит. Кузница во дворе дома. Войдите в городские ворота. Тропа вдоль городской стены прямо туда и выведет. Далята всегда на месте. В кузнице молоты от света до света стучат, и у вас до темноты времени хватит, чтобы трижды туда сходить…

В это время ярл, словно почувствовав что-то неприятное, поморщился и резко оглянулся. На носу шведского драккара стоял, опершись на длинный меч, отстегнутый от пояса, какой-то несуразно высоченный и худой человек в просторном и длинном синем плаще и спокойно смотрел в их сторону. Светлые волосы спадали с упрямо наклоненной головы на плечи, образуя грязноватые сосульки, слегка завивающиеся на концах. Белесые брови человек свел на переносице, отчего взгляд его был почти угрожающим. Никому, конечно, не запрещается смотреть туда, куда хочется. Тем более одному скандинаву в чужой славянской стороне смотреть на других скандинавов, приплывших туда же. Но было в этой фигуре что-то зловещее, и сам синий плащ напоминал крылья. Казалось, только ветер дунет, и человек превратится в синего ворона. А Дом Синего Ворона занимал земли на границе с норвежцами и всегда был враждебен конунгу Кьотви, хотя сам тоже частично, в основном по женской линии, имел норвежские корни. Но, может быть, именно благодаря этим корням и был враждебен, потому что родственники сильного шведского Дома тоже претендовали на титул конунга и были, можно сказать, прямыми соперниками соседей. А особенно это противостояние должно обостриться сейчас, после смерти конунга Кьотви…

Отвернувшись, ярл Фраварад сделал знак двоим людям со своего драккара, заранее предупрежденным и подготовившимся, следовать за собой. Те тоже доспехи не надели и свои щиты с борта драккара не сняли, но простые мечи по примеру ярла пристегнули к поясу. Ансгар, конечно же, от ярла не отстал. И тоже пристегнул меч, выглядящий тяжеловатым для его юношеской руки. Но юношеские руки тоже могут иметь разную силу, и, если человек такой меч носит, значит, он может им владеть, иначе его и носить незачем.

Один из воинов сопровождения взвалил на плечо основательного веса меховой мешочек с чем-то звонко звякнувшим. Этот звук привлек внимание хозяина причала, и тот проводил гостей долгим взглядом. Соотнести объем мешка с ценой содержимого хозяин причала умел даже по звуку. А звон золотых монет он никогда бы не спутал со звоном монет серебряных или медных…

* * *

Хотя берег был крутым, дорога к городищу не была трудной за счет того, что извивалась змейкой, и большую часть пути подъем шел достаточно полого, пусть и имел чересчур много крутых поворотов. Однако эти повороты не сбивали дыхание, как сбил бы их прямой путь кверху, и не утомляли излишне ноги, и представлялись сложными для тяжелых телег, которые возили грузы или от причала, или к причалу.

Около странного деревянного сооружения, на котором сидел маленький нелюдь Хлюп, гости остановились.

– Это что, колодец? – спросил Ансгар, показывая пальцем на деревянный сруб, видимо, частично заполненный водой. Из сруба выходила деревянная же труба, скованная медной позеленевшей неширокой полосой, и пускала струю в наполовину врытую в песок деревянную бочку, видимо, не имеющую дна, поскольку бочка никак не могла наполниться.

– Ой, не советую тебе пробовать воду из этого колодца… – весело засмеялся нелюдь. – Не то плохо будешь думать о русах из нашего городища, а они не любят, когда о них плохо думают. Когда гости о хозяевах думают плохо, от таких гостей не жди добра.

– Так что же это? – спросил все же юноша.

– Это сток… С городских ключей вода бежит, дома подмачивает, те гниют… Вот и сделали деревянный сток под землей, чтобы в городе сухо было. И с отхожих мест сюда же сливают… Чтобы в городе не пахло дурно[10]

Удивившись такой ненужной, на его взгляд, вещи, Ансгар перевел слова нелюдя ярлу, понимающему только отдельные из них. Фраварад лишь плечами в недоумении пожал:

– Вот еще одна глупая забота, которую выдумывают себе люди, строящие города… Нет городов – нет проблем… Но даже если есть проблемы, зачем тратиться еще и на строительство такой глупости… Пойдем…

Перед воротами в городище не было подъемного моста, их в те времена еще редко, где строили, за исключением Византии, хотя были и обязательный ров, заполненный доверху стоячей зеленой водой, отдающей затхлостью, и вал, постоянно содержащийся в порядке и нигде не осыпанный. Видно было, что местный воевода к своим обязанностям относился с серьезностью и на воинскую старательность полагался не меньше, чем на Огненную Собаку, которая, как поговаривали, могла сжечь взглядом целые полки врагов, на городище покусившихся. Трудно сказать, насколько эти рассказы были правдивы, но в том, что они не правдивы, мало кто пожелал удостовериться на своем примере. Убеждало то, что о силе Огненной Собаки рассказывали не местные жители, а люди совершенно посторонние, которым не было никакого смысла все это выдумывать и кого-то отпугивать. И если кто-то совершал набег в эти края, как многократно слышал Ансгар, то жгли и грабили городища, селища[11] и деревни в округе, не рискуя подходить под эти стены. И с самими воинами городища воевали многократно, но тоже вдалеке от этих стен, потому что Огненная Собака охраняла только их, считая своим логовом. Впрочем, об Огненной Собаке много еще чего рассказывали, во что верилось с трудом…

По другую сторону бревенчатого и присыпанного каменистой землей моста, перед самыми толстенными дубовыми воротами, и направо и налево, стояло два деревянных рубленых сооружения. Помосты не помосты, но что-то на помосты похожее, на каждом из которых, видимо, как символ и гордость городища Огненной Собаки, сидело по огромному лохматому рыжему псу, спокойно взирающему на дорогу. Псы были мощны, сильны, величественны, но, как отчего-то показалось вдруг Фравараду, даже при своих небывалых размерах они не выглядели страшными. Тем не менее слава городища Огненной Собаки никого из приезжих не заставила бы подойти и погладить этих красивых животных. Собаки олицетворяли собой не просто охрану, они олицетворяли магическую охрану. А против такой охраны трудно было бороться со стальным оружием в руках – это знал каждый воин. Но, как и русы из городища Огненной Собаки, эти псы сами по себе были совсем не агрессивны и даже слегка простоваты нравом, хотя, конечно же, горе постучало бы в дверь к тому, кто поднял бы на таких животных злую руку. Когда псы зевали, они показывали громадные клыки, способные, казалось, без проблем прокусить сталь. Фраварад держал у себя в вике целую стаю обычных для Скандинавии собак из Сведборга[12], которые напоминали собой волка и никакого зверя не боялись. Но его собаки сравниться с этими не могли даже внешне. Не хватало элементарной мощи, стати и благородства облика. Разница была такой же, как между воином и охотником, хотя каждый хорош в своем деле.

Коричневые псы не обратили внимания на прошедших в ворота ярла со спутниками, как не обращали внимания ни на кого другого. Не посмотрел на гостей и стражник, тихо вроде бы дремлющий с копьем в руках. Но стоило Ансгару коснуться пальцами копья, привлекая к себе внимание, как стражник рявкнул хриплым голосом и даже достаточно недружелюбно:

– Чего тебе надо, дикарь? Я тебе, кажется, мешаю? Мне с поста уйти?

Значит, смотрел и знает, кто проходит мимо него. А сонный вид – просто обман хитреца. Да и взгляд стражника казался достаточно хитрым и не сочетающимся с грубым голосом и тоном. Похоже было, что он просто пугал юношу.

– Скажи, добрый воин, – старательно не заметив грубость, вежливо обратился к нему Ансгар. – Эти… Рыжие… Это и есть Огненные Собаки?

– Воины добрыми не бывают. Это во-первых, и это навсегда запомни. А во-вторых, Огненные Собаки по городу не бродят, им и не нужно это. Они сидят в своем каменном доме и оттуда мыслью общаются с волхвами и с другими собаками. С любыми собаками в округе. Что прикажут, то собаки и сделают. Прикажут тебя найти, псы тебя вмиг по запаху сыщут и перекусят пополам… Бойся до конца дней своих, бойся Огненных Собак…

Стражник даже пальцем пригрозил. И Ансгар понял, что эти слова относятся не к нему лично, а ко всем скандинавам, давно уже оставившим о себе равное мнение во всех землях, где побывали, и даже там, куда пока не добирались.

Юноша, впрочем, не слишком испугался.

– А посмотреть Огненных Собак как можно? – спросил с хорошо наигранной наивностью и даже слегка улыбаясь.

– Можно и посмотреть, – значительно, словно с угрозой, пообещал стражник. – Только я не помню на своем веку чужестранца, который не сгорел бы под их взглядом. Это дикарей особенно касается. Не советую…

Не зная, верить стражнику или не верить, юноша пожал плечами, усмехнулся и двинулся догонять ушедшего вперед ярла. Говоря честно, как всякий скандинав, Ансгар был осторожен в вопросах, связанных с миром сил неведомых, и предпочитал не настраивать их против себя, хотя полностью в такое их могущество верить тоже не хотелось. Тем более что сказано все было человеком с откровенно плутоватыми манерами. Однако предупреждение все же сработало. Потому Ансгар и не стал спрашивать стражника, где Огненную Собаку найти. Спросишь, привлечешь к себе ненужное и опасное внимание даже не со стороны стражника, а с какой-то неведомой стороны, которая праздного любопытства не любит. А у Ансгара и своих забот хватало, и вообще спрашивал он только для удовлетворения естественного возрастного любопытства, и не более. Навещать страшный символ городища в планы юноши вовсе не входило, да и времени на это у него не было…

* * *

Сразу за воротами четверо гостей городища, как и говорил им хозяин причала, свернули направо, где тропа круто взбиралась в гору и заставляла всех, кто пробовал здесь подняться, испытать силу своих легких. Ступеней в тропе не было, и это создавало дополнительные трудности.

– В дождь, сдается мне, здесь вообще не подняться… – заметил Ансгар.

– В дождь, думаю, к кузнецу другим путем ходят, – ответил ярл Фраварад.

– Если есть другой путь, – недобро усмехнулся один из сопровождающих воинов. – А я в этом не уверен… Здешний народ не сообразит второй путь проложить…

Второй, старший, что нес на плече нелегкий, хотя и не слишком объемный меховой мешок, вытер локтем пот со лба и сказал серьезно, показывая свою простецкую мудрость:

– Не возводи на людей напраслину. Они свою жизнь всегда обустраивают. А без другого пути здесь никак не обойтись. В кузницу и железо, и руду, и уголь возят. Не по этой же горе. Здесь ни один бык телегу не протащит. Никак без другого пути не обойтись.

Первым шел ярл, помогая себе при подъеме руками, упертыми в колени, за ним Ансгар, которому мешал длинный меч, цепляющийся за ноги, за юношей следовали два воина. И только один Ансгар из всей группы дышал почти ровно, показывая свое природное юношеское здоровье. Остальным крутой подъем дался нелегко, и потому наверху пришлось остановиться, чтобы привести дыхание в норму.

На самом утесе, откуда, поверх городской стены, открывался красивейший вид на реку и на другой ее, до горизонта заросший синеватым лесом берег, стояло два дома, но определить двухэтажный дом кузнеца Даляты было не сложно, потому что деревянный забор замыкался каменным сооружением, над которым из обмазанной глиной короткой трубы поднимался густой черный дым. Так дымить могла только кузница, и вообще дымить среди лета могла лишь кузница, потому что в домах летом печи не топят, а печи в обычных для этих мест дворовых летних кухнях топят не углем, а дровами. Дрова, как известно, такого густого и черного дыма не дают. Услышав голоса за забором, толкнув калитку, оказавшуюся не запертой, ярл Фраварад первым вошел во двор, где два крепкоплечих молодца в кожаных кузнечных фартуках выводили к воротам только что, видимо, подкованного тонконогого каурого[13] жеребца, необычайной красоты и стати.

– Он великолепен, как Слейпнир[14]… – с восхищением сказал один из сопровождающих ярла воинов, видимо, большой любитель лошадей.

– Только ног в два раза меньше… – заметил Фраварад.

По костюмам определив чужестранцев, один из крепкоплечих, что вели коня, кивнул им приветливо, вежливо приложил руку к груди и сказал что-то на своем языке.

– Далята сейчас спустится с хозяином коня, – перевел Ансгар. – Нас просят подождать. Это не долго, потому что работа закончена.

Конь или же по нраву своему был диковатым, или сам процесс подковки ему пришелся не по душе, и потому он норовил вырвать удила из сильных, но незнакомых ему рук, прял маленькими чуткими ушами и постоянно дергал умной красивой головой, стремясь задрать ее как можно выше, и опасно поднимал передние копыта. Впрочем, конь – это не лось, и бьет только задними копытами, но ногу, нечаянно наступив на нее, повредить тоже может. Фраварад, как всякий воин, конечно же, держал дома своего боевого коня, но его приземистый и сильный, рыжий и лохматый, как все полуночные кони, жеребец с этим ни в какое сравнение не шел ни статью, ни нравом, и ярл без чужой подсказки понимал, что владеть таким великолепием может только знатный человек.

Из дома вышли двое. Один из них был, несомненно, кузнецом, если судить по его рукам с необычайно крупными, сильными кистями. Лицом кузнец был ясен, спокоен, но, кажется, неулыбчив. Взгляд держал твердый и решительный, который обычно выдает в человеке характер воина, несмотря на то что имеет он другую профессию. Второй, молодой, немногим, кажется, старше Ансгара, похоже, кузнечного молота в своих белых руках никогда не держал, но, должно быть, умел владеть длинным мечом, висящим у него на боку. Одет он был довольно просто, и по одежде воина трудно было отнести к высшей знати, какая в городище наверняка имелась. Однако голову он держал гордо поднятой и бородку носил короткую, стриженную, какую простые люди не носили.

– Не шути так с сиротой, воевода, – недобро сказал кузнец, продолжая какой-то ранее начатый разговор. – Она может принять твои слова за правду и будет ждать. Не шути…

Молодой воевода весело усмехнулся, услышал радостное ржание своего коня и тут же прямо с земли легко запрыгнул в седло, не коснувшись ногой стремени. В словах его, обращенных к кузнецу, тоже сквозила задорная веселость, показывающая легкость нрава:

– Спасибо тебе, Далята, за работу, а еще большее спасибо за нравоучение. Давно мне никто нравоучений не говорил, а надо бы, чтоб ума добавить. А шучу я или не шучу – кто знает, сколько правды в каждой шутке… Шутка мыслью рождается, а мысль из правды исходит… Но не буду пока тебе мешать. К тебе гости, вижу, издалека, да и мне спешить надобно. Пленных разбойных людей ныне привезли, сейчас допрашивают, поеду, послушаю, что интересного скажут, чтоб наперед края наши от дурной славы сберечь…

Молодцы в кожаных фартуках распахнули створки ворот, и воевода проскакал под притолокой, пригнувшись к гриве коня, которого с места пустил в галоп. При этом цокот копыт был какой-то странный, громкий и раскатистый, словно несколько человек одновременно скакало, и привлек внимание гостей. Они даже по сторонам посмотрели – не присоединились ли к воеводе другие всадники. Но тот, оказалось, так и ускакал один. Скандинавы переглянулись и в недоумении плечами пожали.

Проводив воеводу взглядом, Далята повернулся к пришедшим и вопросительно поднял густые брови. Смотрел, в общем-то, приветливо, но с достоинством истинного мастера, чья слава давно вышла за ворота городища Огненной Собаки и по миру странствует в виде изделий человеческих рук, уже не спрашивая у самого кузнеца разрешения. Далята об этой славе, конечно, знал и считал ее честно заработанной. Отсюда и его собственное к себе уважение, откровенно показанное пусть и знатным людям, но его славы не имеющим.

– Приветствую я вас, гости дорогие. Из холодных стран к нам, вижу, пожаловали. Рад буду оказаться вам полезным. Слышу по говору, вы урмане[15]… Чем помочь смогу?

Видимо, разговор гостей он слышал еще из дома, потому что в его присутствии они еще не разговаривали.

– Ты кузнец Далята? – на всякий случай переспросил Фраварад.

Ансгар перевел.

– Меня так родители добрые мои назвали. Далята я…

– Доставай, – распорядился ярл.

Юноша, покопавшись, вытащил из кармана кожаной куртки черный стальной кругляшек с выбитым на нем клеймом кузнеца. Протянул с важностью. Далята взял свой знак, подбросил, поймал и убрал в широкий карман под клапаном.

В это время из-за угла дома вышел странный коротконогий, но необычайно широкоплечий человечек с голым волосатым торсом, покрытым копотью, и бородой, заправленной под кожаный в нескольких местах прожженный фартук. Человечек прислонился плечом к резному столбу крыльца и явно намеревался поприсутствовать при разговоре.

– Я звал тебя? – спросил кузнец не сердито, но вопросительно и твердо.

Человечек отрицательно покачал головой.

– Тогда иди в кузню. У тебя много дел… У меня, кажется, тоже… А что вы забрать должны? – спросил кузнец, простодушно глядя в глаза Фравараду. – Что-то я вас запамятовал… И не соображу, когда вы были…

Но при всей вежливости его тона и внешней простоте произнесенных слов ярко-синие глаза Даляты смотрели строго и слегка настороженно, потому что обычно он всех своих заказчиков помнил, тем более, заказчиков чужестранных, которые не каждый день его навещают. И потому сразу хотел знать, каких людей в дом приглашает.

– Меч Ренгвальда, – за ярла ответил Ансгар, хмуря отчего-то густые и слишком темные для обычного норвежца брови, наследство греческой крови по материнской линии.

Похоже, юноша или по поведению кузнеца, или по какому-то внутреннему наитию уже понял, что забрать меч не так просто.

– Меч?

– Да. Мы приплыли, чтобы забрать меч Ренгвальда…

Кузнец молча помял себе кисти рук, словно этот жест помогал ему лучше думать. Суставы слегка хрустели, показывая, что мнет их Далята сильно.

– Мне, помнится, приносил его совсем другой человек… И я жду его возвращения… Завтра будет год, как меч у меня. Мы договаривались как раз на год. Простите, гости дорогие, но я не могу отдать его вам без согласия хозяина.

– Но меч уже исправлен? – спросил Ансгар.

– Конечно… Я поставил новый клинок в старую рукоятку. Сваривать старый клинок, как я посмотрел, было уже бесполезно. Там не простой слом. Точно сказать я не могу, но мне показалось, что дело без магии не обошлось. Не другой меч этот клинок сломал, а волшебная сила. И в случае сварки меч Ренгвальда развалился бы от первого же хорошего удара о другое такое же крепкое оружие. С простым мечом он, может быть, и справился бы, если добро сварить, а с хорошим – нет… Можете так и передать хозяину меча. Я жду его…

– Значит, это стал уже другой меч? – поморщился юноша, продолжая прерванную тему. – Это уже не меч Ренгвальда?

– Так мы и договаривались с конунгом Кьотви. Если не удастся сварить, я сделаю и поставлю новый клинок, который будет не хуже старого. Сварить не удалось. Излом был ровным и, как я думаю, запеченным чужими заклинаниями, которые даже наговоренный напильник не берет, а такое не поддается доброй сварке. Новый клинок имеет, конечно, другой рисунок. Повторить один и тот же рисунок харлуга[16] невозможно, потому что он всегда только сам себя творит под молотом и мнение человека не выслушивает. И одни лишь боги знают, какой вид харлуг пожелает иметь. Но новый обладает всеми теми же качествами, что и прежний. Конунг будет доволен моей работой.

– Прежний хозяин меча сидит у костра в Вальгалле, и пусть О́дин сделает его огонь ярче и жарче, – переговоры вел уже юный Ансгар и вел твердо, не как юноша, но как воин, имеющий на это право. – Я его единственный сын Ансгар, больше сыновей у отца не было, и я как наследник приехал за мечом. Дом и оружие Кьотви принадлежат мне одному[17]

– Понятно… А ты тоже родственник? – спросил Далята ярла.

– Это мой дядя, – за дядю ответил юноша, чтобы не переводить вопрос.

Далята слегка насторожился, потому что дядя тоже может быть наследником. И это уже противоречило бы только что сказанному.

– Стрый?[18]

– Нет, он – брат матери. Он не наследник… – сразу сказал Ансгар, чтобы и этот вопрос не переводить, а потом и ответ. – Дядя Фраварад плохо знает славянский язык, многое понимает, но не всегда может ответить, и ты спрашивай у меня. Я отвечу тебе со всей полнотой.

– Понятно… Давайте-ка пройдем в дом и там поговорим, – после короткого раздумья предложил кузнец и опять задумчиво помял свои большие руки, словно проявляя неуверенность и показывая непонимание того, как следует в этом случае поступить.

Он первым повернулся и вошел в еще не закрытые за предыдущим гостем двери. Походка у кузнеца была упругая, но не тяжелая, хотя сам он был человеком крепким и весить должен был немало.

Лестница начиналась в четырех шагах от порога, была крута, как тропа, ведущая к дому, и так же не широка.

Подниматься по ней можно было только по одному, и первым за кузнецом пошел юный Ансгар, уже прочно взявший переговоры в свои руки. Да и как ему было не брать их на себя, если он один из спутников владел славянским языком, а, кроме того, в успехе переговоров был самым заинтересованным лицом. У дяди Фраварада можно было только спросить совета, но, кажется, говорили они об этом уже столько, что обговорено и спрошено было все.

Уже миновав лестницу, Ансгар обернулся, чтобы посмотреть на своих спутников, и увидел, что внизу стоит тот коротышка с голым торсом, что желал послушать их разговор на улице.

– Кто это? – спросил юноша у обернувшегося, как и он, кузнеца. – На дварфа[19] похож… Но дварфы, я слышал, в ваших землях не водятся…

– Дварф и есть, – сказал Далята. – Гномами их у нас еще зовут… Немой к тому же. В рабство, бедолага, какой-то бедой попал… Я его шесть лет назад у заезжих хорезмийских купцов, случайно увидев, выкупил. Слышал, что гномы кузнецы ладные и рудознатцы умелые, и выкупил. И не прогадал, хотя заплатить пришлось немало.

– Он – твой раб? – спросил Ансгар, хотя и понимал, что рабы не должны вести себя так вольно, как вел себя этот бородатый коротышка. В доме Ансгара были свои рабы, как и в других знатных домах, и там их держали в строгости. С обязательными стальными ошейниками на шее.

Кузнец отрицательно и с улыбкой помотал головой.

– Я не держу рабов[20]. Он – мой помощник, почти член моей семьи, хотя чаще не с домашними водится, а со всякой нелюдью, больше с домовым и банником дружит… Но всегда волен уйти, куда ему захочется. Только мне кажется, что он уходить не желает. У нас с ним понимание хорошее сладилось, и ему в моем доме нравится.

Ансгар, уловив вопрос в глазах, перевел слова ярлу, пусть сам не понимал даже полностью, кто такой домовой и кто такой банник, хотя знал, кого славяне зовут нелюдью.

– А сам он из каких краев? – с трудом подбирая слова, спросил Фраварад, сразу заметивший подозрительную заинтересованность дварфа их разговором. А им, зная свою миссию, следовало все необычное считать подозрительным и не упускать никакую мелочь, способную повлиять не только на судьбу человека, пусть и первого в стране, но и на саму страну в целом, поскольку страна всегда идет вслед за своим первым человеком.

– Откуда же я-то могу знать! Он же немой. Язык у него каким-то извергом вырезан… Сам он мужичок не злой, хотя и сердится часто. Обидчивый просто и шибко вспыльчивый. И слушается только меня… Я зову его Готлав. Это не его имя, но нужно же как-то его звать, если он не может сказать свое. Знавал я раньше одного кузнеца Готлава и его так же прозвал. По памяти… Но давайте поговорим о мече Ренгвальда.

Они как раз вошли в чистую и светлую комнату, из высоких и узких, на бойницы похожих окон которой открывался вид в даль. Дом стоял на высоком берегу, и обзор с этого берега был обширный. От такого вида дух захватывало.

– Теперь, после смены клинка, это уже не меч Ренгвальда, – слегка расстроенно сказал Ансгар, которому до красивого вида, кажется, дела не было. – Но меч Ренгвальда тоже ты делал?

Кузнец засмеялся.

– Сынок, я не настолько стар, как ты думаешь… Меч Ренгвальда делал мой прадед больше ста лет назад. Я тогда еще не родился. Но прадеда тоже Далятой звали, как меня, и клеймом его я пользуюсь, как наследник кузни и имени.

– Да, я не то сказал… – согласился юноша. – Но пусть этот теперь называется мечом Кьотви. Я думаю, рукоятки будет достаточно, чтобы понять, одно это оружие или нет.

Кузнец внешне чуть виновато, но оставляя при этом взгляд твердым, улыбнулся:

– Я хотел бы подождать до завтра. Остался еще один день до срока, назначенного Кьотви.

– Но мы же отдали тебе твое клеймо… – Ярл ткнул пальцем в клапан кармана кузнеца.

Наследник меча переводил слова аккуратно, но сам еще больше хмурился.

– Такое клеймо получает и тот, кто топор или кочергу закажет, – возразил Далята. – Клеймо ничего не решает.

– Кузнец, неужели мы похожи на обманщиков… – с укором сказал Ансгар.

– Люди, которые приходили за мечом позавчера, тоже выглядели вполне прилично. Но у них даже клейма не было, и они не знали цену. Сказали, заплатят, сколько я запрошу. А я не прошу больше договоренного. Вы цену знаете?

– Знаем… – сказал юноша. – Вес на вес… Но наша беда заключается в том, что если мы завтра утром не уплывем домой, то не успеем на выборы нового конунга. Пока у меня в руках нет меча, никто не признает во мне конунга, потому что меч Ренгвальда считался символом власти. Отец обладал властью и без символа. И потому на время ремонта отвез меч тебе. А сейчас он мне нужен. Есть слишком много желающих захватить власть незаконно. Вот и к тебе за мечом, говоришь, приходили…

– Позавчера? – переспросил ярл Фраварад.

– Позавчера, – подтвердил Далята.

– Позавчера приплыли шведы. Это были шведы?

Ансгар переводил.

– Вообще-то, я отличаю свеев от урман. Много раз встречался и с теми и с другими и по делам, и на поле брани. Ко мне приходил ваш соотечественник.

– Кто-то хочет лишить сына отцовской власти… – чуть не простонал ярл. – И, кажется, близок к тому, чтобы своего добиться. Выход один – война… Ты, кузнец, своим недоверием обрекаешь Норвегию на внутреннюю войну…

– А почему ты не отдал меч позавчера? – спросил Ансгар, не став переводить предыдущие слова дяди.

Далята развел руки, изображая лицом крайнее удивление.

– Тот человек сам не взял его. Я, честно скажу, готов был уже отдать – так он убедительно говорил, что послан самим конунгом Кьотви. Но он не взял.

– Почему? Зачем же тогда он приходил?

– Он не знал главного наговора меча. Я сказал ему то, что вложила в это оружие Огненная Собака, он испугался. И убежал вместе со спутниками… Чуть не упал на лестнице. Лестница у меня крута… Вы знаете этот наговор?

Далята строгим испытующим взглядом посмотрел сначала на юношу, потом на его дядю, пытаясь прочитать ответ по их глазам, и, кажется, остался довольным.

– Если меч обнажит кто-то, кроме хозяина, этот человек от самого меча и погибнет, – твердо сказал юноша, глядя кузнецу прямо в глаза. – Так случилось со старшим братом моего отца, когда он, не став еще конунгом, при живом собственном отце, без разрешения обнажил меч, оступился и упал на клинок горлом. Так Кьотви сделался наследником, но не стал следовать примеру брата и обнажил меч Ренгвальда только тогда, когда стал его обладателем по праву. Я готов обнажить меч при тебе, если тебя удовлетворит такое доказательство…

– Но наговор был наложен на старый меч… – в сомнении сказал ярл, без перевода последних слов сообразив, о чем речь. – Новый разве обладает теми же качествами?

– Старый наговор делал мой прадед Далята, а Огненная Собака наделяла заговор собственной силой и защищала против заговора обратного. Новый сделал я – тоже Далята, и я тоже носил меч Огненной Собаке. Оба мы с прадедом кузнецы. Мастера-кузнецы… Разве вы не знаете, что такое слово мастера-кузнеца? – Далята удивленно поднял брови.

– Что такое слово мастера-кузнеца? – твердо спросил наследник оружия и титула.

– Мастер-кузнец не говорит слово. Он его сковывает. Если мастер-кузнец что-то скажет, так тому и быть. Если я скажу девице, что ей замуж намедни выходить, она выйдет… Если я скажу хромому, что он ходить будет, он пойдет… Я слово свое огнем и молотом сковываю… В нашем народе это всякий знает[21].

– Я верю… Я готов обнажить меч… – повторил юноша.

– Подожди тогда, – со вздохом сказал кузнец и шагнул к двери в другую комнату. – Это серьезный поступок, и он может быть доказательством. Я согласен…

Вернулся он через минуту, держа вложенный в ножны меч в руках. Глаза Ансгара загорелись радостным блеском. Он узнал усыпанную синими сапфирами и кровавыми рубинами рукоятку, за которую много раз держался, но при живом отце юноша никогда не решался вытянуть меч из ножен. Отец предупреждал строго, как это опасно, приводя пример своего старшего брата.

Но не успело оружие перейти из рук в руки, как в дверь с лестницы осторожно постучали.

– Кто там? – недовольно спросил Далята, придерживая меч рукой и поворачивая голову в сторону двери. – Войди…

Дверь отворилась, и в комнату боком протиснулся дварф-кузнец Готлав.

– Что тебе надо? Я сильно занят… – Далята, как было заметно, слегка рассердился.

Но дварф упорно шел на середину комнаты, уверенный, что его место именно здесь, и сразу став центром внимания.

– Ты хочешь что-то сказать? – спросил кузнец и посмотрел на своих гостей, словно у них спрашивая. – Всем нам?

Дварф усердно закивал головой.

– Мы слушаем тебя, – разрешил Далята.

Готлав несколько раз ткнул пальцем в меч, потом столько же раз ткнул пальцем в живот Ансгару. Причем палец его был тверд, как клинок, и Ансгар невольно поморщился и даже испытал желание отступить на шаг. А дварф громко мычал при этом, издавая какие-то нечленораздельные, но явно утвердительные звуки.

– Ты говоришь, что меч принадлежит этому человеку? – понял Далята, привыкший к подобному общению со своим работником.

Готлав обрадовался, замычал громче и снова закивал так усердно, что борода вывалилась из-под фартука и стала подлетать до уровня лица.

– Ты раньше видел его?

Ярл Фраварад спросил на норвежском языке, но Готлав понимал его, кажется, даже лучше, чем славянский. Дварф показал рукой сначала на Ансгара, потом на уровень чуть ниже своей головы.

– Ты видел его мальчиком?

Опять кивание и радостное мычание в знак согласия. Потом точно так же, как юношу, дварф начал тыкать в живот и самого ярла.

– Ты и меня знаешь? – удивился Фраварад.

Дварф подтвердил.

– Откуда?

Маленький бородач осмотрелся, потом стремительно выскочил в ту комнату, откуда хозяин принес меч, и вернулся почти сразу с тонкой кольчугой в руках. Показал на себя, на кольчугу, потом на ярла.

– Постой! – ярл вдруг сильно ударил себя основанием ладони в лоб. – Да не ты ли тот самый дварф-кузнец Хаствит, что ковал мне кольчугу?

Радость коротышки была чуть-чуть диковатой и бурной. Он, казалось, подпрыгнуть был готов, чтобы поцеловать высокого ярла, и даже вокруг своей оси, руками, как крыльями, размахивая, прокрутился, что-то изображая или же просто так неуклюже танцуя. Ансгар перевел Даляте разговор ярла с дварфом. Сам Готлав согласно кивал на каждое слово.

– Что же с тобой приключилось… – с сочувствием сказал ярл. – Ну-да, теперь-то ты не расскажешь уже никогда… Далята, я понимаю, что мы не для того приехали, и разговор не о том ведем, и разговор серьезный. Но все же… Может, ты продашь мне этого кузнеца? Я отвез бы его домой. У него, кажется, была и семья, и дети, и внуки… И, наверное, есть уже правнуки… Он ведь уже очень не молод… Думаю, ему уже далеко за двести, если не за триста лет…

Ансгар перевел просьбу ярла. Далята слегка растерянно развел руками, все еще держащими меч. Но прежде строгие синие глаза его теперь смотрели с добрым прищуром, образовавшим множество мелких морщинок-лучиков. Казалось, глаза этими лучиками сияют.

– Я отпущу его без выкупа, хотя, признаюсь, привык к нему, и мне будет очень не хватать его в кузнице. Он большой мастер, особенно в работе с кольчугами. Но я отпущу…

– Как же без выкупа… Ты же сам заплатил за него выкуп, – вспомнил Ансгар. – Справедливо будет вернуть тебе эту сумму.

– Тогда он будет принадлежать тебе или твоему дяде… А я хочу видеть его свободным даже по вашему закону. Готлав все давно отработал за шесть лет и мне ничего не должен. И мы все в доме полюбили его и желаем ему счастья… Если вы доставите его домой, как свободного нелюдя, я буду вам всем очень признателен. Я согласен. Кажется, согласен и он… Если требуется заплатить за дорогу, я даже заплатить готов…

Ансгар поднял руку, показывая, что это лишнее.

– Собирайся, Готлав, – сказал Далята, – не забудь попрощаться со всеми домашними и со своими друзьями-нелюдями…

Гном заспешил к лестнице. Синий взгляд мастера опять стал серьезным, и куда-то ушли от глаз мелкие и добрые морщинки-лучики.

– А теперь – меч!..

* * *

Ансгар принял меч из рук кузнеца с заметным трепетом и благоговением, и даже с небольшой, вызванной волнением, дрожью в пальцах. Но, подержав его несколько мгновений перед собой, наслаждаясь мгновением торжества, без сомнения вытащил оружие из ножен. И удивился не только красоте черного несимметричного рисунка харлуга, но и тому, что меч казался гораздо более длинным, чем обычные мечи, и при этом более легким.

Ансгар многажды видел старый меч в руках отца, потому что рано начал участвовать в походах, хотя его и не всегда допускали до боя. Но тогда меч совсем не казался таким. Может быть, потому, что сам Кьотви был великаном, и любое оружие в его руках смотрелось игрушечным.

– Меч Кьотви… – сказал Ансгар благоговейным шепотом и повел мечом перед собой.

Он не рубил воздух, пробуя оружие, он просто провел клинком по пространству над головой и сделал это торжественно и не слишком быстро. Но создалось впечатление, что раздался свист, какой бывает при разрубании воздуха. Точно такой свист, как помнил Ансгар, имел старый меч отца. Как отец сыну передавал наследство, так и старый меч передал наследство новому, меч Ренгвальда мечу Кьотви.

Свист стального клинка был родовой песней оружия.

– Это он… – в голосе юноши слышалось удовлетворение.

А после этого Ансгар провел еще одно испытание. Точно так же делал сам Кьотви, показывая качества старого меча. Юноша положил оружие плоскостью на голову, взялся одной рукой за рукоятку, другой – за острие и согнул так, чтобы оружие прижималось к ушам[22]. Юношеские руки оказались достаточно крепкими, чтобы провести и это испытание, хотя оно потребовало напряжения всех сил.

Клинок ничем не уступал прежнему…

* * *

Чтобы не привлекать к мечу и к его драгоценной рукоятке излишнего внимания, на чем настаивал ярл Фраварад, хотя юноше и не терпелось прицепить меч Кьотви к своему поясу, оружие завернули в чистые льняные полотнища, принесенные кузнецом. И, расплатившись весом золота по весу меча, отправились на драккар той же дорогой, которой пришли, хотя уже знали, что есть дорога и другая, по которой ускакал молодой воевода на великолепном коне. Но тропа, понятно, была более коротким путем к причалу, а гости торопились, чтобы засветло добраться до драккара. Спуск был не менее сложным, чем подъем, и стоило труда не свалиться с крутизны. И осторожность соблюдать пришлось, несмотря на всю радостную торопливость. Только теперь уже один из воинов, что нес раньше полный мешок золота, выглядел очень довольным, хотя с золотом только что расстался. А довольство по такому поводу с людьми, известно, случается редко. Впрочем, расстаться ему пришлось с золотом, ему не принадлежащим, и это служило большим утешением. Но самым довольным членом команды был, конечно же, дварф, которого теперь уже все звали не Готлавом, а Хаствитом, и ему очень, как все заметили, нравилось слышать собственное имя. Улыбающийся дварф – это вообще для тех, кто часто видится с дварфами, явление непонятное. Но это непонятное явление вызывало улыбку и на лицах совсем несентиментальных моряков-воинов, привычных к грабежу и разбою больше, чем к улыбкам. Один юный Ансгар не улыбался, но он витал мыслями где-то в облаках над землями полуночно-закатной[23] Скандинавии, и мысли эти были, наверное, не менее приятными, чем мысли дварфа. Только юноша умел лучше контролировать свои эмоции, да он еще и не настрадался так в жизни, как настрадался несчастный маленький кузнец, чтобы всем демонстрировать свою радость.

До берега добрались, как показалось, быстро, и не потому, что спускаться в действительности было легче, чем подниматься в гору, но и настроение у всех было радостным и приподнятым. А с таким настроением и быстрее шагается, и потраченное время не замечается…

* * *

Команда норвежского драккара сидела на песчаном берегу неподалеку от причала, подковой оцепив костер, на котором готовилась еда на всех. Только с той стороны, куда летели искры и уносился легким ветерком дым, к костру никто не приблизился. В большом общем котле закипала, пока еще тихо побулькивая, привычная для мореплавателей густая похлебка из вяленой рыбы. Морские странники уже начали рвать черствые лепешки, которыми скандинавы, сгибая кусочки чашечкой, привыкли есть свое варево, когда откуда-то со стороны дороги, ведущей в городище, подошел хозяин причала с небольшим заплечным мешком и, деловито присев чуть в стороне от моряков, стал доставать оттуда что-то деревянное, непонятное по форме и по назначению. И при этом тыкал в воздух пальцем, считая членов команды. За этим занятием и застали их всех ярл с Ансгаром, едва-едва не догнав хозяина причала по пути.

– Ты пришел к нам в гости? – спросил ярл Фраварад, подозревая, что приход хозяина причала является не только визитом вежливости, и желая прояснить, что этому человеку понадобилось около драккара. Появление на борту драгоценного груза делало Фраварада подозрительным, хотя защитить груз было кому. – Как зовут тебя, я второпях не успел спросить…

Хозяин причала, как стало известно раньше, норвежским языком владел, хотя говорил не бегло и подбирая слова. И потому разговаривать с ним ярл мог свободно.

– Родители назвали меня Вакорой, и уже четыре с лишним десятка лет так же зовут меня другие. А пришел я посмотреть, как вы едите. Я видел уже, как ваши братья-дикари едят, и свеи так же раньше ели. Пора вам уже, думаю, и по-людски за котел садиться…

– А мы, значит, садимся не по-людски? – усмехнулся Ансгар, уже сходивший на драккар и оставивший свой меч там. – Ты хочешь сказать, что мы звери?

– Конечно не звери, но… Мы вот даже нелюдь приучили ложками есть, и диких свеев тоже приучили. И вам пора бы. Чем вы хуже свеев? Я для того ложки и принес.

И он показал, как есть похлебку ложкой. Сам, правда, есть не стал. Пример славянина никого не вдохновил бы на пробу, но аргумент со свеями действие возымел. Если даже извечные соседи-соперники приучились… То хотя бы попробовать можно… Моряки разобрали ложки, рассмотрели, посмеиваясь один над другим и друг друга передразнивая. После этого сначала умылись все по одному в тазике с водой[24], принесенной с реки, а потом стали пробовать похлебку. Кому-то пользоваться ложкой поперву показалось неудобно, кому-то понравилось сразу. Тем более что даже приведенный ярлом дварф Хаствит достал из-за низкого голенища своего сапога собственную ложку, не деревянную, а металлическую, кованную, с узорчатой красивой рукояткой, и принялся есть ею. Почти сразу же со своей деревянной ложкой в протянутой руке появился рядом с котлом и причальный нелюдь Хлюп, без дела отирающийся до этого рядом.

– Вот я и говорю, – заявил Вакора. – Покупайте ложки… Хоть какой-то товар домой привезете… На всех хватит. Кто с какой ел, ту и покупайте… Хотите жену порадовать, по две берите… И на жен тоже хватит… Можете и по три взять, чтобы соседу потом продать. А если соседей много, я ложки еще принесу…

Согласились, кажется, почти все. Вакору спросили о цене. Кто-то сразу же присвистнул. Цена всех ложек была чуть не выше цены стоянки драккара у причала. Но отказываться, демонстрируя жадность, никто не стал. Моряки и грабители жадностью не отличались, и, напротив, щедрость всегда была свойственна воинам.

Как только торговля закончилась, Вакора, отказавшийся от приглашения присесть к котлу, забросил лямку мешка за плечо и поспешил к другому костру. Кажется, там вокруг своего котла сидели люди со шведского боевого драккара.

– Хозяин причала, наверное, других каких-то шведов к ложкам приучал. Этих еще не успел… – засмеялся ярл ловкости продавца. – Но аргумент у него и там будет серьезный – урмане едят, а вы чем хуже… Купят шведы… Раскошелятся, несмотря на свою известную прижимистость…

* * *

Надо же такому случиться, что несколько дней не было ветра, и вдруг ветер пришел. Тем более, ветер такой, какой нужно, и даже силы очень и очень подходящей для парусов на реке. Он прилетел вместе с мелкой и игривой водяной рябью по извилистому руслу Ловати, как по естественному коридору среди лесов. Сначала легкий, потом все более и более тугой, устойчивый и какой-то слегка звенящий. И если бы была необходимость поднять парус, то можно было бы плыть и плыть домой, помогая драккару только одним рулевым веслом и давая возможность гребцам отдыхать не на берегу, а по ту сторону борта. Между низенькими гребными скамьями на бухтах с корабельными просмоленными канатами всегда есть место для каждого из двадцати, да и еще для многих воинов нашлось бы. Но воинов грузят в драккар, когда в набег собираются. А сейчас ярл Фраварад по делам плавал и потому воинов с собой не взял, чтобы лодку не утяжелять и не лишать скорости. Но простые гребцы – те же самые воины и, случись что, всегда готовы доказать, что мечом или боевым топором владеют не хуже, чем веслом. А за трудным гребным делом руки у них никогда жирком не порастают, и потому охотно готовы сменить весло на меч.

Гребцы пока еще у костра отдыхали, а ярл Фраварад в сомнении заходил по берегу вдоль причала, всматриваясь в реку, прислушиваясь к берегам и задирая голову, чтобы в вечернем небе облака рассмотреть – как они по ветру тянутся, в какую череду выстраиваются. Но здесь было не море, такое знакомое и понятное. Здесь ветер может налететь и через несколько мгновений стихнуть, и никогда не знаешь, как он себя поведет. Стоит ли срываться с места, если не уверен в постоянном нраве погоды… Ярл был в раздумьях, когда к нему подошел племянник.

– Шведы… – сказал тихо, даже не показывая на соседний причал.

Фраварад всем корпусом, хотя и неторопливо, повернулся в сторону боевого драккара, уже заметно накрытого предночной темнотой. Там, на соседнем причале, царило оживление. Кто-то бегал, суетился, кто-то с кем-то ругался. Явно шведы к чему-то готовились, и при этом торопились.

– Посмотрим.

И ярл с племянником пошли прогулочным шагом по берегу, тихо беседуя друг с другом, чтобы не явно удовлетворить свое любопытство.

На берегу три по пояс голых высоченных и сухопарых шведа сколачивали из толстых сырых бревен маленький треугольный плот с грубой и крепкой площадкой поверху. А несколько человек торопливо таскали на драккар дрова, которые сумели насобирать по берегу, и поливали их небольшими порциями масла, дожидаясь, когда очередная порция впитается, чтобы полить следующей. Не много дров, но Фраварад с Ансгаром понимали, для чего они нужны. Шведы решили плыть старым дедовским методом, который используют в своих фьордах все скандинавские моряки, если случается им задержаться в море или возвращаться в родной вик из дальнего пути в темноте. На плоту, что крепится в десяти локтях впереди носового дракона драккара двумя шестами, зажигается костер, который будет освещать путь впереди. Со стороны драккара выставляют начищенный медный таз, который отражает пламя и делает костер более ярким. Свет огня, отраженный тазом, ложится тогда на воду длинным столбом, в котором издали станет заметным любое препятствие, да и берега освещает своими играющими бликами.

Шведы, встрепенувшиеся раньше ярла Фраварада, решили воспользоваться попутным ветром и рискнуть отправиться в ночь.

– Спешат… Может, и мы поторопимся? – предложил Ансгар.

– Я бы предпочел обойтись без таких попутчиков, – возразил ярл, в сомнении покачивая головой. – Я тоже к ветру прислушивался, думал… А они раньше решились. Значит, вопрос сам собой отпадает, и мы поплывем только с рассветом. У них и гребцов больше, и парус шире, поплывут быстро. Пусть плывут. Нам за ними гнаться ни к чему. А ветер, думаю, до утра не стихнет. Если с ветром да на веслах, мы тоже птицей полетим, но догонять не будем…

– Однако, если…

Ансгар хотел возразить, потому что юноше после обретения драгоценного меча Кьотви хотелось отправиться в обратный путь как можно быстрее, но разговор внезапно прервался – на их драккаре послышались шум и крики, какие-то непонятные глухие удары, словно кто-то колотил веслом в борт. Заторопились на борт гребцы от костра. Дядя с племянником, помнящие, какой бесценный груз они везут, тоже поспешили туда. Ансгар почти бежал.

На корме стоял низкорослый бородатый нелюдь Хлюп и в руках держал расщепленное запасное весло. И вид у причального был такой гордый, словно он совершил невесть какой подвиг. А в руках у него не весло, а, по меньшей мере, копье или даже боевая палица, которую так любят местные славяне-русы и даже ловко с такой палицей управляются в единоборстве, словно мечом. Гребцы обступили нелюдя полукругом, и хозяин причала Вакора уже оказался здесь же.

– Что случилось? – спросил Ансгар, поскольку расспрашивать нелюдя на понятном тому языке лучше других могли только он и Вакора. Конечно, еще несколько гребцов да кормчий Титмар чуть-чуть знали славянский, поскольку плавали раньше в славянские земли, но они пока с вопросами не лезли.

– Приплыл кто-то… – гордо сообщил причальный. – А я услышал… Я всегда слышу…

– Что ты услышал? – не понял юноша.

– Как кто-то под водой плывет. Я весло приготовил и подождал… Он вынырнул, за борт ухватился, а я ему веслом по рукам, по рукам… По одной, потом по второй, потом снова по первой, потом по голове, но весло вскользь прошло… А он и сорвался… Уплыл. Но без рук его оставил… Без рук плавать плохо…

Тяжелое и длинное весло в руках низкорослого причального казалось бревном, но руки у нелюдя были, похоже, очень сильные, и с веслом он, в самом деле, управлялся не хуже, чем добрый воин управляется с боевым копьем.

– А куда уплыл?

Хлюп показал рукой. По жесту можно было бы предположить, что неизвестный пловец уплыл в сторону шведского драккара, хотя это вовсе и не обязательно. Просто уплыл в ту сторону, потом мог поплыть в другую. Да и лодок выше по течению стояло несколько. И выйти на берег между лодками в сумраке неизвестный ныряльщик мог незаметно. А мог и вообще где-то под причалом спрятаться и дожидаться, когда все успокоится.

Ансгар перевел ответы причального всем.

– Как можно услышать, что кто-то под водой плывет? – не поверил один из гребцов. – Это чучело просто хочет несколько монеток так заработать. Сторож нашелся… Весло расколол, борт чуть не проломил…

– Не сомневайся… Он слышит, – твердо сказал Вакора. – Он же причальный… Он нелюдь, судьба которого на причале жить… Я за то и плачу ему, чтобы охранял. Он охраняет. Лучшего охранника не придумаешь. Он даже рыбу слышит, когда подплывает. И размер ее слышит. Только хорошая подплывет, даже ночью, острогу хватает, и готов хоть поздний ужин, хоть ранний завтрак, лишь бы костер горел. А сам сырой ее съедает. Говорит, так вкуснее. Правда, солью больше, чем человек, посыпает. Да у нас соль дешевая…

Другой гребец расправил волосы на косматой, может быть, никогда в жизни не стриженной голове нелюдя и посмотрел на уши. Уши у причального Хлюпа были большие и висячие, как у болотной собаки. Ушные раковины были почти полностью закрыты.

– Не верю… – категорично сказал второй гребец.

Может быть, Ансгар и Фраварадом тоже не поверили бы, но они знали, что на драккаре можно украсть. Юноша тотчас прошел на нос и проверил – меч оставался на месте. Вернувшись, Ансгар улыбнулся и все же дал нелюдю пару мелких монеток. Тот остался доволен то ли монетками, то ли похвалой, которую прочитал в улыбке юноши…

* * *

Шведы вскоре уплыли.

От причала они отчаливали, конечно, на веслах, а выбравшись на середину реки, сразу подняли парус, резко хлопнувший по ветру и чуть не сваливший мачту. И драккар, стремительно сорвавшись с места, быстро превратился в темноте в едва различимый призрак. А еще через несколько мгновений перед его носом вспыхнули промасленные дрова. В полной темноте плыть по реке шведы тоже не желали. Ловать – не море, и слишком велика опасность заметить поворот с опозданием. А еще через несколько мгновений шведская лодка уже скрылась за поворотом.

Команда норвежского драккара так и сидела на берегу у костра, оставив на лодке только пару гребцов и причального Хлюпа для охраны. Привлеченные костром, вокруг летали с тонким писком комары, и люди от них отмахивались.

Опять подошел Вакора. Присел на камень, протянул руки к огню. Улыбнулся и приветливо кивнул своему старому, видимо, знакомому дварфу-кузнецу Хаствиту. Тот светился лицом и глазами от добрых дум о доме, в который ему предстояло вернуться, и, кажется, не замечал происходящего вокруг него.

– Что, не спится? – спросил у хозяина причала ярл.

– Смотрел, как шведы уплывают. – Вакора бросил взгляд в сторону темного уже поворота Ловати, где скрылась шведская лодка. – Мне все дума покоя не дает, кто на драккар к вам забраться хотел. Наши такого не сделают, не принято это у нас. А у шведов вот, видел я, один гребец за весло не брался. Голова мокрая, и обе руки тряпками перемотаны. Может, другое что, может, просто бревном придавило, но все же… Но все ж таки… Не из них ли?

– А точно ли они только за вареной солью приплывали? – поинтересовался Фраварад.

– Откуда ж я знаю. Они с полудня[25] приплыли и у нас остановились, чтоб соли купить… Я сам им воз с волами давал, чтоб на солеварню ездить…

– А ладьи там чьи? – спросил Ансгар, кивая в сторону других причалов.

– Три наши, здешние, одна с Русы, одна со Славена[26]. Одна с Руяна[27], дальняя. Руяне народ пусть и разбойный, но не вороватый. Эти отобрать могут, побить под пьяную руку до полусмерти, но не украсть. На них не думай…

– Ладно, – махнул рукой Ансгар, – что сейчас гадать… Вора на кол сажают, когда поймают. А если не поймали, то и говорить о том не стоит, и не стоит кол в землю вкапывать. Ты, Вакора, лучше расскажи нам, что за тварь такая нашего вора спугнула. Откуда вообще ваша нелюдь взялась? Много их? Мы и в городе видели – ходят… И все какие-то разные… Наши все стараются от людей подальше держаться. А ваши среди вас живут. Непривычно это как-то…

Вакора подергал себя за бороду, показывая зубастый смешок.

– У вас же тоже дварфы ходят, слышал я… По крайней мере в саксонских городах ходят гномы… Мне рассказывали торговые гости. Почему нашей нелюди не ходить?

– Так это в Саксонии, да и то в редкость. Я там был с отцом. Много не видел, хотя есть. Они их гномами зовут. Но даже там их не столько, сколько у вас всяких. У вас разные все. И давно они здесь появились?

– А кто ж знает! Всегда, похоже, были…

Ансгар обернулся на драккар, где на борту, свесив короткие босые ноги, сидел задумчивый Хлюп и смотрел в воду.

Ярл встал и поправил на себе плащ.

– Ладно. Всем, кроме дежурных, спать. На рассвете отплываем, – распорядился строго. – Что за день завтра выпадет?..

– Да будет рассвет без тумана, – сказал хозяин причала, поднимаясь. – Да будут попутными вам Стрибожьи внуки[28]. Да будет путь ваш без врагов…

Загрузка...