Печать скорби

Глава первая НЕ ХОДИТЕ, ДЕТИ, В АФРИКУ ГУЛЯТЬ…

…Если б дело происходило где-нибудь в другом месте и не будь Сварог ларом, его размазало бы в лепешку. Но здесь стволы деревьев, да каких деревьев – деревищ! – возносились к небу на десятки метров, и каждый метр являл собою плотное покрывало листьев, от кроны к корням утолщающихся и увеличивающихся в площади – поскольку чем ближе к земле, тем меньше проникает сюда солнечных лучей и, следовательно, тем больше должна быть поглощающая свет поверхность. Так что Сварогово падение в лесную чащу с высоты метров эдак в десять замедлялось, замедлялось, замедлялось, хрустели ветви, трещали сучья, вскрикнула с перепугу какая-то пичуга, шумно ринулась сквозь листву, а потом Сварог хрястнулся о влажную податливую почву, поросшую к тому же густой травой, весьма ощутимо ударился, однако костей не переломал и даже синяков не понаставил. Отделался, короче говоря, легким испугом. Испугом – и неимоверным раздражением: да сколько же можно, твари вы эдакие?!

Мир Короны своим прибытием они с Рошалем осчастливили, сверзнувшись с чистого неба в океанские волны, теперь же вот – увлекательное падение с чистого неба на кроны деревьев… и не просто деревьев, а деревьев явно тропических, уж поверьте бывшему майору ВДВ, коего служба в свое время забрасывала в страну под названием Конго, сплошь заросшую именно такими вот растеньицами.

Но то была Земля. А теперь куда нас занесло, позвольте полюбопытствовать?

Нет ответа. Молчат джунгли.

Сварог поднялся, отряхнул камзол – тот самый, в котором он покинул Корону (вот спасибо бесам, а могли бы и голым в джунгли зафутболить), огляделся, задрал голову. Он стоял на небольшой полянке, поросшей огромными, в две трети человеческого роста папоротниками, а вокруг плотной стеной смыкались волосатые стволы, перевитые лианами, как революционные матросы – патронташами.

Видимо, это его тяжкий крест. Или кем-то наложенное на него проклятье. Так и тянет воскликнуть: «Надоело!», – или возопить на интеллигентский манер: «Доколе!»…

А и действительно – доколе? В который уж раз… не счесть!.. повторяется одно и то же. Вот он открывает глаза и не знает, что увидит над собой… равно как рядом, вокруг себя и под собой. Не знает он и того, каким воздухом станет дышать, не будет ли этот воздух жечь его легкие растворенной в атмосфере кислотой или намертво забивать дыхательные пути смолами и свинцовыми отложениями. Несколько поднадоело, признаться, гадать – обдаст ли тебя тут же, едва откроешь глаза, невыносимым жаром, от чего кожа мгновенно пойдет лопающимися волдырями, или вдруг заключит в трескучие объятия нестерпимый холод. Не говоря уж о таких мелочах, как вопрос: а есть ли жизнь на этом новом Марсе, куда его нынче занесло очередным зигзагом судьбы? И если жизнь все же есть, то какая она и можно ли вообще назвать это жизнью? Словом, что он увидит на сей раз?

Ни черта видно не было, вокруг царил вечный сумрак, с деревьев беспрестанно капала влага, а небо закрывали разлапистые листья и ветви, и лишь над головой угадывался клочок неба – там, где ветви были чуть примяты падающим инородным телом по имени Сварог.

Однако еще там, наверху, едва материализовавшись из ничего в десяти метрах над кронами дерев и, согласно законам физики, немедля начав вертикальное снижение с ускорением свободного падения, он успел мельком глянуть по сторонам. (Потом стало уже не до рекогносцировок: потом он чисто рефлекторно сгруппировался – и ухнул в верхние слои зарослей.) Но то, что он успел разглядеть в падении, отнюдь не обрадовало.

Потому как зеленое море джунглей простиралось от горизонта до горизонта…

Нет, вполне может статься, что это нечто вроде какого-нибудь местного национального заповедника и буквально в сотне метров от него проходит оживленная трасса, которую он просто-напросто не увидел и по которой туда-сюда разъезжают автобусы, битком набитые туристами и болтливыми гидами. Тогда, считай, повезло… Ну а ежели этот мир понятия не имеет, что такое цивилизация, и сплошь покрыт…

Так, стоп. О подобном раскладе лучше вообще не думать.

Сварог непроизвольно поежился, вспомнив собственную командировку в Африку.

«Бассейн реки Конго» – что вам говорит это словосочетание? Ну да, ну да, эрудит моментально ответит: дескать, это более двух миллионов квадратных километров тропических лесов (несколько Европ, прошу отметить, и при том всего лишь одна десятая часть всей Африки!), огромный мир, живущий своей дикой жизнью без малого сто миллионов лет, где, банально выражаясь, не ступала и вряд ли когда-нибудь в обозримом будущем ступит нога человека и где все эти тысячелетия солнце в прямом смысле ни разу не осветило землю – из-за плотных переплетений крон исполинских деревьев, лиан и высоченных кустарников…

Однако все это лишь слова. Чтобы проникнуться, осознать и оценить всю бескрайность зеленого океана, надо здесь побывать и на своей шкуре прочувствовать: ты здесь на фиг никому не сдался, как миллионы лет жил лес без человека, так проживет и еще миллиард, а ты иди, вьюнош, к себе в города и там корчи из себя царя, блин, природы.

Вовсю шустрила местная мошкара, весьма охочая до человечьей кровушки, и парочку чрезмерно назойливых особей Сварог уже размазал у себя на шее в мокрое место, отправив на вечное кормление в комариный рай.

– В счастливую страну покладистых доноров, – пробормотал он, вытирая руку о бриджи.

А вокруг продолжали шуметь, шелестеть, свиристеть и голосить тропические заросли. Перепуганные неожиданным вторжением лесные обитатели вернулись к прерванной непрестанной суете жизни и возобновили свою истошную песнь джунглей. Сварог, мигом вспотев в душном, перенасыщенном влагой воздухе, раздраженно пнул шершавый ствол ближайшего папоротника и вслух матернулся.

Идти было некуда. Тупик. Приехали. Даже с соответствующим снаряжением – мачете там, противомоскитная сетка, сапоги, дробовик, лекарства, еще что-нибудь крайне необходимое для выживания в джунглях, – и тогда бы он продирался сквозь чащобу дай бог метров по тридцать в час… Ну, положим, кое-что из снаряжения и пропитания можно наколдовать… Но в какую сторону продираться, скажите на милость? И что делать, когда тебе навстречу вылезет эдакая двухголовая голодная зверюга с радостным блеском в глазах?

Кстати, о магии…

Сигарета получилась с первого раза, и на том спасибо, Сварог глубоко затянулся и выпустил струйку дыма в кружащую над головой мошкару. «Кошачий глаз» работал, злым колдовством вокруг не пахло… Сварог невесело ухмыльнулся. Очень, знаете ли, все это напоминает его прибытие на обреченный материк Атар в мире Димереи – когда он точно так же стоял посреди леса, проверял собственные возможности лара и гадал, куда это его, черт возьми, занесло…

Вот только тамошний лес был как лес, нашенский, вполне проходимый. А здесь…

– Н-да, товарищи демоны, – вслух сказал он. – С воображением у вас туговато. Хотя спасибо, конечно, за снисходительность. Могли б и на полюс закинуть…

Дурацкая, признаться, вышла реплика. Как будто Сварог с ленцой комментировал приключенческий фильм по телевизору, не имеющий к нему ни малейшего отношения, как будто это не он оказался в самом сердце непроходимых джунглей, а персонаж голливудской штамповки… А с другой стороны, что еще прикажете делать? Рвать волосы на груди и бегать вокруг полянки с криком: «Спасите, помогите»? Не дождетесь.

Он жив – это раз. Его способности остались при нем – это два. И он несомненно Сварог, потому как никаких изменений в собственном разуме и никаких демонических присутствий в себе он не чувствовал. Это три. Он был стопроцентным, всамделишным, доподлинным Сварогом. Значит, демон засел в организме того, другого. Сварога номер два. Который…

А, черт!

Который, кстати, вполне может статься, сейчас сидит где-нибудь в кустиках и целится в него, настоящего, из демонической пукалки…

Сварог оглядел заросли еще раз, более внимательно…

Никого.

Разумеется, отмазка насчет того, что, раз он чувствует себя стопроцентным Сварогом, то стопроцентно Сварог и есть, была, мягко говоря, детской. Но пока, за неимением информации, будем так и полагать: я – Сварог, а тот, другой – демон…

И в тот же момент тренькнуло чувство опасности, едва заметно качнулся воздух над ухом и что-то мягко стукнуло в папоротник, давеча пинаемый Сварогом.

Он медленно обернулся. Посмотрел на папоротник, увидел. Опаньки. «Вот, значит, как…» И Сварог развел руки в стороны, демонстрируя невидимому стрелку пустые ладони: мол, безоружный я, неопасный и вообще с визитом мира к вам пожаловал.

В ствол папоротника, на уровне его, Сварога, головы, вонзился тонкий и длинный, похожий на карандаш блестящий шип, прилетевший откуда-то из зарослей.

Глава вторая ПЕРВЫЙ КОНТАКТ

…Вспомнился Сварогу анекдот, бородатый, еще советского происхождения. Когда разбивается самолет, туристов захватывают туземцы, приводят к вождю, и вождь начинает сортировать пленников: «Этого мы съедим сегодня на ужин, того на завтрак, жирного оставим до праздника, а этого отпустим. Это же Вася, мы с ним вместе учились в университете имени Патриса Лумумбы…»

Сварог невольно ухмыльнулся.

Шестеро худых, как шкелеты, и черных, как гуталин, бритых наголо туземцев сидели в рядок напротив бедовой троицы и смотрели. Если, конечно, слово «смотрели» применимо к их неподвижным, ничего не выражающим взглядам, какими они вперились в своих… пленников, гостей, попутчиков? Если вообще нормальные человеческие слова подходили к этим, похоже, бесконечно далеким от всего человеческого существам из леса. Да и насчет того, что они черные, как гуталин, Сварог мог только предполагать: кожу практически сплошь покрывал толстый-толстый слой серой глины, и лишь в тех местах, где сие покрытие подсохло и потрескалось, под отвалившимися кусочками глины проступала голая кожа. И впрямь черная, как гуталин. К тому же, у двоих Свароговых товарищей, связанных и непокрашенных, кожа была именно такая: гуталинно-черная. Стало быть, и те, другие, наверняка такие же…

Знакомство с обитателями тропиков иного мира едва не началось со смертоубийства. Приходится лишь удивляться, как Сварог не уложил аборигена короткой, но действенной серией ударов, когда тот бесшумно подобрался со спины.

А было это так.

Взыграло любопытство. Немного постояв с разведенными руками и продолжения обстрела не дождавшись, он плавно, не делая резких движений, осторожнейшим образом вытащил прилетевший из папоротника невесть откуда шип, дабы рассмотреть повнимательнее… и тут серая тень скользнула из-за спины. И ведь нельзя сказать, что Сварог успел подумать: «Ага, вот, значит, как! Значит, хозяин шипа пожаловал! Но нападать нельзя, нельзя, опасно, ибо дикаря наверняка страхуют притаившиеся за деревьями соплеменники…» Куда там думать, когда все за тебя в это мгновения решают рефлексы – да, в тот решающий миг он рефлекторно дернулся, собираясь атаковать, но хорошо, все-таки сработали тормоза, за что им, тормозам, следует сказать отдельное спасибо.

Росточку в крашенном шаровой краской дикаре было от силы метр шестьдесят, но главное, что поражало в его облике, – это неимоверная худоба при наличии шарообразного рахитичного брюха, тугого, как футбольный мяч. Невольно приходили на ум концлагерь и грустное слово «дистрофия». Казалось, дотронься до него – развалится. Однако, как выяснилось впоследствии, эти дикари хрупкие только с виду, а развалить их весьма даже нелегко. Замучаешься разваливать.

Из одежды на нем было… Да ничего на нем не было! Если, конечно, не считать за одежду высушенный полый стебель некоего растения, одним концом надетый на мужское достоинство, а другим концом, сужающимся и завивающимся, как гороховый ус, привязанный к набедренной веревке. Вот и вся одежда. Зато по центру серого лба чем-то белым был нарисован глаз. Сварог вроде бы видел подобные трехглазые рожи в какой-то книжонке, но сейчас вспомнить не мог. Да и не очень-то пытался.

Вот что сразу бросилось в глаза: ступни очень широкие, почти гротескные. А большие пальцы ног (это Сварог уже потом разглядел) сильно отогнуты в сторону, почти противопоставлены, как у обезьяны.

Первое, что сделал дикарь, – это деловито забрал шип из рук замершего столбом Сварога и прикрепил куда-то сбоку, к трубке (висела у него на шее такая трубка, длиной около полуметра, из которой он, как пить дать, и выплевывал свои ядовитые шипы). Еще из оружия имелось у дикаря короткое копье с деревянным наконечником.

Потом обитатель тропического мира, никаких действий более не совершая, принялся разглядывать незваного гостя. И ничего нельзя было прочитать по его лицу. Рад он встрече с цивилизованным человеком, не рад, прикидывает ли, какие из шкуры бледнолицего пришельца получатся барабаны, или думает совсем о другом…

Ну хоть не плюется из своей пукалки, и то хорошо.

И тут возникает вопрос, милорды: специально ли абориген промахнулся, или это магия отклонила шип в сторону? И Сварог почему-то не сомневался, что выстрел из духовой трубки был исключительно предупредительным, что папуас вовсе не промахнулся, что захоти он, и лежать бы человеку, не обладающему способностями ларов, на травке, с ядовитым шипом в шее. В общем, для пущего оптимизма будем считать, что убивать пришельца пока никто не собирается.

Сварог, в свою очередь, аккуратненько просканировал аборигена. И никакого колдовства не обнаружил. Ни светлого, ни темного. И детектор опасности звякает едва слышно, дескать, опасно, конечно (что ж ты, хозяин, хочешь, джунгли кругом), но – не смертельно… А пауза тем временем затягивалась. Как оно обычно и бывает в подобных случаях, в голову полезла всякая чепуха – совершенно некстати припомнился эпизод из недурственного фильма, где господин Паратов рассказывает: «С каким-то купчиком они напились в совершеннейшее свинство, разделись догола, вывалялись в перьях и давай представлять диких».

Ну что, хватит в молчанку играть. Кто-то же должен первым сделать ход навстречу дружбе и взаимопониманию между мирами. И Сварог запустил пробный шар.

– Друг, – внятно сказал он по-английски, благо в этих пределах язык знал. – Не хочу вреда.

Вышло, признаться, ловко – понимай, как хочешь: то ли я друг туземцу, то ли туземец – мне, то ли Сварог не хочет пострадать, то ли сам не собирается лезть в драку.

Но не помогло. Туземец реплику игнорировал, просто стоял и елозил, гад нерусский, взглядом по Сварогу, с тем же отсутствием видимого интереса, с каким экскурсанты в музее переходят от картине к картине.

Сварог повторил фразу по-французски. С тем же результатом.

Тупик. Ни на кингване, ни на багидни, ни на рунди – диалектах, на которых изъясняются аборигены Центральной Африки, – Сварог, понятное дело, не говорил. Да и кто сказал, что обитатели этого мира общаются на языках далекой Земли? Ну? И что теперь делать прикажете? Стучать себя кулаком в грудь, повторяя: «Сварог! Сварог!», – а потом, протянув длань в сторону дитя джунглей, корчить вопросительные гримасы? Или показать фокус с огнем из пальца: вдруг папуасы (этот плюс те, что наверняка прячутся по кустам) признают в нем местное божество?..

Ситуацию разрешил сам дикарь.

– Намбьени от раматан, – вдруг отчетливо сказал он.

По крайней мере так услышал Сварог. (И вот что, кстати, странно, судари мои разлюбезные: и на Таларе, и на Димерее с Короной он прекрасно общался на местных языках – а здесь отчего-то вышла осечка… Отчего, интересно знать?..)

Тем временем дикарь резко повернулся лицом к джунглям, приложил ладонь ко рту и издал отвратительный горловой звук, явно послуживший сигналом, потому что из зарослей на поляну стали выбираться его соплеменники, и таковых набралось аж шестеро. Ан нет, не все были соплеменниками – только четверо. На первый взгляд эта четверка показалась Сварогу точной копией дикаря номер один, и только позже, вглядевшись, он стал их различать: этот лопоух, у второго не хватает двух пальцев на левой руке, третий с бельмом на глазу… А вот еще двое отличались от прочих кардинально – во-первых, были выше, глиной отнюдь не разрисованные (а именно что черные, как гуталин), без оружия, без уродских животов, без идиотского глаза на лбу, зато с проблеском интеллекта во взгляде и в более приличной одежке… если приличной одежкой можно назвать тростниковые набедренные повязки да костяные ожерелья. А во-вторых, руки обоих были плотно, в десяток витков, по самые сведенные за спиной локти, связаны обрывком коричневой волосатой лианы. Пленники, что ли? Такие же, каковым потенциально является Сварог?.. Один совсем старенький, с дряблой кожей, астматично дышащий, другой помоложе.

И повели аборигены себя странно… но, опять же, с точки зрения человека цивилизованного. Не проявили никакого интереса к гостю с совершенно другим цветом кожи (даже связанные оставались равнодушны: молодой глядел куда-то в кроны дерев, а старенький как упер взор в траву, так головы и не поднимал), ни к странной его одежке – коя выглядела бы странной даже для того самого цивилизованного человека: камзол, бриджи и сапоги тонкой кожи, что ни говори, мало уместны посреди непролазных джунглей. Аборигены, за исключением связанных, окружили свалившегося с неба Сварога и выжидательно уставились на своего предводителя, на того, кто криком вызвал их из леса. Тот же принялся что-то говорить, показывая то на себя, то на Сварога, то на переплетение ветвей над головой. Ага, это понятно: белый человек, дескать, пришел к нам с неба… Наверное, так – Сварог по-прежнему не понимал ни слова.

А дальше все произошло до крайности быстро и неожиданно.

Отчего-то Сварог полагал, что дикари, которые до сих пор вели себя вполне миролюбиво, будут не прочь и дальше поискать взаимопонимания с большим братом, умеющим добывать огонь из ничего и выпускать дым изо рта посредством белой палочки: а вдруг большой брат поделится с ними некоторыми секретами своего могущества?

Черта с два.

Пятеро перемазанных глиной туземцев, словно по неслышной команде, разом вдруг загалдели и выставили перед собой копья, воинственно тыча остриями в грудь Сварогу, благоразумно, однако, оной груди не касаясь.

И правильно. Иначе худо бы пришлось копьеносцам. Что какие-то палочки супротив майора ВДВ и лара? Пусть даже смоченные ядом… Хотя Сварог отчего-то был уверен, что убивать его никто не собирается – по крайней мере прямо сейчас.

– Ахманга! – что-то вроде этого прокричал дикарь, по-ленински выбрасывая руку в сторону зарослей. А потом легонько кольнул Сварога острием копья в плечо. Острие другого копья, того, что держал бельмастый, заплясало у него перед носом.

Не бином Ньютона: здешние нельсоны-манделы требуют, чтобы он пошел с ними. Эх, где ты, старина Гор Рошаль? Уж он сумел бы расспросить туземцев, выведать у них все их тайны и намерения, даже если те по-человечески не гутарят… Но Рошаля рядом не было, Рошаль остался в мире Короны, и Сварогу в очередной раз приходилось действовать исключительно в одиночку. Так что он пожал плечами и вежливо, но твердо отвел от лица нагло прыгающий наконечник копья. Потом покосился на связанных и кивнул. А почему бы и нет? Всяко лучше, чем оставаться здесь – посреди леса, один на один с четвероногими любителями сырого мяса. Наверняка туземцы поведут его в какую-нибудь деревню, а там, будем надеяться, еда, циновки, мудрый вождь и мухи не кусают… Там появится шанс узнать об этом мире побольше, а заодно разобраться в идиотской игре демонов. И даже если ему присвоят почетное звание Первого Блюда на обеде у местных каннибалов, всегда можно будет подискутировать на предмет различий в кулинарных пристрастиях у разных культур и народов. И, есть такое предположение, мно-ого чернокожих гурманов отправятся к Верхним Людям во время этой дискуссии… Лишь бы только руки сейчас не пытались связывать.

Руки ему связывать не стали, повезло туземцам…

А потом они шли по тропическому лесу. С деревьев беспрестанно капало, орали невидимые в листве птицы и обезьяны, папуасы перли вперед с грацией и бесшумностью рыси, так что Сварог едва поспевал.

Е-мое, а ведь ни одежда, ни обувь у него не приспособлены для подобных прогулок. И просто счастье, что он еще не оцарапался о какую-нибудь ядовитую колючку – вон цветет растение, подозрительно напоминающее африканскую аканту, а ее сок, сок аканты настоящей, если попадет на кожу… Сварог сам видел во время конголезской командировки… Тьфу, лучше и не вспоминать… Чтобы отвлечься, он принялся декламировать про себя в такт шагам:

И так до бесконечности…

Перейдя вброд неглубокую мутную речку, где по ветвям деревьев, нависающих над водой, обезьяны местного розлива скакали целыми стадами, если не полчищами, поднялись по осклизлому глинистому берегу, вышли на поляну и наконец-то остановились на привал. Шагали они без остановки, если верить внутренним часам Сварога, четыре часа сорок минут.

Дикарей, несмотря на их кажущуюся хрупкость, переход не утомил ничуть, – разве что кроме связанного дедушки. Прямо сказать, плох стал дедушка-туземец. Последние километры пути он передвигался на честном слове и на одном крыле, шатаясь, спотыкаясь, то и дело падая со связанными руками и поднимаясь только благодаря копейным уколам конвоиров. Если б не привал, то рухнул бы он окончательно и бесповоротно, и никакие копья на свете не смогли бы его поднять. И как бы тогда поступили с ним папуасы? Вот именно, что пес его знает, хрен его знает, черт или бог его знает… И знает ли кто-нибудь вообще, что здесь, на фиг, происходит!

Не только дедуля повалился на землю, как подрубленный, но и Сварог, признаться, тоже. Вымотались все. У Сварога высоковольтными проводами гудели ноги, его слегка подташнивало. Но все же, в отличие от пленного старичка, который, тяжело дыша, зарылся лицом в траву, и в отличие от конвоиров и пленных, которые легли на спину, разбросав руки, Сварог остался сидеть. Он бы тоже разлегся с немалым удовольствием, но все же он не настолько устал, чтобы начисто забыть о всяких кусачих жучках-паучках, снующих в траве и плюющих на способности ларов. Камзол превратился в рубище. И только теперь он понял, зачем туземцы перемазались быстро сохнущей глиной – редкий москит или какая иная членистоногая пакость прокусит такой «скафандр»…

Папуасы разлеглись напротив Сварога и связанных, на другом краю поляны, воткнув копья в землю, остриями вверх. Из кожаных мешочков, что у каждого из них болтался на заднице притороченный к набедренной нити, достали комки светло-коричневого цвета, стали отщипывать от них куски и жевать. Потом дикарь (тот самый, с кем Сварогу довелось познакомиться первым) встал, подошел к пленникам, присел рядом на корточки, отщипнул немного от этой массы, напоминавшей пластилин, скатал немытыми лапами шарики и протянул связанным. Те послушно слизнули шарики с его розовой ладони. Потом предводитель отряда слепил новый шарик и поднес его ко рту Сварога.

– И как это понимать? – хмуро спросил тот без малейшей надежды на ответ. – Типа перекусить предлагаешь?

Лучше бы дал напиться, пузатенький…

Конечно, Сварог мог отказаться и обслужить себя сам. Мог наколдовать себе седло барашка в винном соусе под красное полусухое или, на худой конец, просто кофею с тостами… но отказываться было как-то не с руки. По очень многим обстоятельствам. Связанные, главным образом, с проблемой отношений «хозяин – гость».

А пузатенький тем временем настойчиво протягивал свой скатыш, что-то при этом шепча по-своему, по-папуасски. Детектор ядов молчал как убитый. Равно как и детектор опасности.

– Лады, фиг с тобою. Вроде связанные ребята не дохнут, может, и мне повезет, – неискренне сказал Сварог, забрал у папуаса скатыш и храбро отправил подарочек в рот.

И – не пожалел. Сперва во рту посвежело, как бывает после чистки зубов сильномятной пастой. Потом приятный холодок пробежал по языку, по небу, заструился по пищеводу. Елки-палки! Французы из Иностранного легиона однажды подарили ему тюбик прозрачной пасты – в пустыне дело происходило, где до ближайшего душа было пять лаптей по карте; за что Сварог негласным соратникам по необъявленной войне был весьма благодарен: намазывал пастой тело, и та качественно собирала с кожи пот и грязь. Так вот, создавалось впечатление, что эта папуасская фигня, как та паста, собирает утомление внутри тела. Прошло пять минут – и усталости как не бывало.

«Наркота, не иначе», – отстраненно подумал Сварог.

Что ж, наркота так наркота. Теперь можно и в путь…

Но в путь пока никто не гнал. Один из папуасов куда-то отлучился и вот уже полчаса отсутствовал, и гадать, куда и зачем он отправился, можно было до заплетения мозгов в тугой узел, все равно не угадаешь. Видимо, предстояло дожидаться его возвращения. А пока Сварог по-ларски закурил, отчего-то не таясь конвоиров. Но конвоиры волшебному появлению сигареты из воздуха ничуть не удивились, будто таковое было среди них в порядке вещей. Вот тогда-то Сварогу и вспомнился анекдот про крушение самолета и туземного вождя, сортирующего пленников.

Глава третья ДОРОГОЙ ПРИЗРАКОВ И ГЛЮКОВ

Зашуршали ветви, на поляне появился отсутствовавший дикарь – с небольшим сосудом, сделанным из тыквы, пес знает, где туземец его раздобыл, – тут же направился к пленникам, молча протянул сосуд и застыл в позе дающего, ожидая, когда же его дар примут. Сварог осторожно понюхал содержимое. Травой воняет. Похоже, вода. Из той поганой речки, небось, набрал. Вместе с брюшным тифом и прочими хворями, земной и таларской наукам не известными… Хотя нет, не из речки – иначе зачерпнул бы, когда переходили. Сварог капнул себе на ладонь. Прозрачная. Должно быть, гонец смотался на родник, там и набрал. А почему бы и нет? Накормили, теперь пора напоить… Или отравить. Хотя последнее вряд ли – неужели их тащили через пол-леса, чтобы отравить на первом же привале? А с другой стороны, кто их разберет, лесных братьев…

Пить хотелось еще во время перехода, а после жевания коричневой массы захотелось еще больше, и сомнения «пить или не пить» носили скорее обрядовый характер. Опять же: можно было сотворить воду магическим способом, но… Как на отказ от угощения посмотрят хозяева леса? Не хотелось ссориться в первые часы контакта… В общем, Сварог настороженно посмотрел, как равнодушно пьют из рук гонца связанные аборигены (а те, по идее, должны понимать: травить их собираются или просто напоить… хотя…), затем прислушался к собственным сигнализаторам яда и опасности, ничего не услышал, а потому вздохнул, принял сосуд и сделал два глотка. Яда нет, зато есть болотный привкус. Он вернул посуду владельцу, ведь и аборигены должны были промочить рот. Однако абориген принимать сосуд обратно отказался. Стоял, опустив руки по швам, и чего-то ждал.

Тогда Сварог поставил тыкву на землю. Дикарь наклонился, взял сосуд в руки и вновь протянул Сварогу. Хочет, что ли, чтобы допил до конца? Закон лесного гостеприимства, етить его…

В общем, на троих добили сосудик до дна, вернули пустым. И этот туземец, и его собратья наблюдали за происходящим неподвижными взглядами, и ничто не отражалось на их лицах. Вот поди догадайся, что творится в их головах, какие мысли там ползают. Или ничего не ползает, а наличествует там полная пустота, первобытный вакуум?..

Стало светлее – сквозь плотную листву пробилось-таки солнце, и колонны белого света, пав с неба, уперлись в сырую почву, укрытую ползучими стеблями. Непрерывно капающая с листьев влага в солнечных лучах превратилась в сверкающие алмазики. Было красиво. Между кочек и папоротников стелился белесый туман.

– Вы как хотите, а я с места не сдвинусь минимум еще час, – негромко сказал Сварог, непонятно к кому обращаясь и разглядывая бриллиантовый дождь сквозь прищуренные веки. – Не знаю, как вы, а я устал. Элементарно устал. И ноги натер…

Солнечное сияние, струящееся сверху, становилось все ярче… Бли-ин, да какое, к чертям, солнечное! Нет и не может быть такого неестественного, такого иссиня-белого солнечного света. Или в этом мире подобное в порядке вещей?! Мигом вспомнились фильмы о пришельцах и прочей фантастической мути – подобный огонь там исходит исключительно от летающих тарелок, алчных до человечинки…

Сварог ошарашенно огляделся.

Время остановилось. Капли-бриллианты застыли в пылающем воздухе, повисли мерцающей паутиной, тишина черной ватой окутала мозг. Ни шороха, ни движения вокруг… И еще: что-то произошло с его глазами. Или с оптическими свойствами самого воздуха. Сварог смотрел на мир как сквозь аквариум. То, что находилось непосредственно перед ним, имело четкие, даже слишком четкие очертания; проступали малейшие детали предметов, и Сварог с необъяснимым ужасом понял, что при должном напряжении глаз он сможет разглядеть чуть ли не молекулярную их, предметов, структуру… Но чем дальше к границам поля видимости, тем расплывчатее становилось окружающее, тем причудливее изгибались его, окружающего, формы… И что-то находилось там, за периферией зрения, некое существо – или существа? Оно наблюдало за Сварогом (или они наблюдали?), все время оставаясь как бы «за кадром», и отступало, когда Сварог переводил взгляд, чтобы посмотреть на него; оно не было злым или добрым, оно было просто другим – оно выжидало, терпеливо готовилось к моменту, когда можно будет выступить вперед… И это был отнюдь не наблюдатель с демонского судилища – отчего-то Сварог был в этом уверен. И это не было порождением колдовства – если, конечно, «третий глаз» не блокировался посредством постороннего вмешательства…

Сварог закрыл глаза и помотал головой. «Так, спокойно, – подумал. – Наркотик, это к бабке не ходи. Просто наркотик, галлюциноген, ни магии, ни заклинаний… Ай-ай-ай, все-таки опоили нас какой-то дрянью, „шоколады“ фиговы…» Мысли текли вяло и густо, как варенье из банки. Главное было – не поднимать веки, ни в коем случае, чтобы вновь не погрязнуть в иллюзии.

«Да что ж это делается, а?! – подумал он краешком сознания. – На Димерее – первым делом накачали отравленным вином, в этом мире – тоже сразу стараются мозги набекрень повернуть. Стареем, майор, стареем, на одни грабли наступаем…»

– Эй… – позвал он севшим голосом.

Молчание в ответ.

Он открыл глаза.

И оказалось, что действие наркотика закончилось – так же быстро, как наступило. Наваждение исчезло. Нереальный свет тоже исчез, вместе с каплями-бриллиантиками. Сварог снова находился на давешней лужайке, и со зрением все было нормально. Напротив глиняными истуканами застыли на корточках папуасы со своим предводителем, сидящим чуть впереди, в центре поляны, – который первым вышел навстречу чужеземцу, а потом, гад, напоил хрен знает чем. Тусклый, но, несомненно, солнечный свет с трудом продирался сквозь листву, в ветвях, как обычно, орали обезьяны и попугаи… Мир, короче, вновь встал к глюкам задом, а к реальности передом.

Но тут же выяснилось, что мир повернулся к действительности не целиком.

Волна холодного, липкого ужаса захлестнула Сварога с головой, и он вскочил на ноги.

Точнее, попытался вскочить – но ничего из этого не получилось: ноги, да и все тело ему не повиновались. Он перестал быть хозяином самому себе… и более того: всем телом завладел кто-то другой! Словно кто-то вселился в его тело. И тут же принялся это тело деловито осваивать. Левая рука совершенно самостоятельно, без всякого участия со стороны разума поднялась к шраму, опасливо его потрогала, точно впервые, потом медленно прошлась по лицу, ощупывая нос, подбородок, небритые скулы, – знакомясь. Потом правая, с осторожностью кобеля, приближающегося к сучке, погладила левую руку, и обе медленно отправились в познавательное путешествие вниз по торсу Сварога, его бедрам, между ног…

И самое кошмарное, что Сварог ничего, абсолютно ничего не мог с этим поделать! Когда вы отлежите руку и она перестает вас слушаться, – это, конечно, жутко неприятно. Но когда та самая отлеженная, потерявшая всякую чувствительность рука начинает действовать по своему разумению, словно в ней живет свой малюсенький мозг, абсолютно от вас независящий, – это, уж поверьте, запредельно страшно. Губы Сварога приоткрылись, и он услышал собственный несанкционированный полувыдох-полузов: «С-сва-а-ро-ог…»

Причем испугаться этой новой метаморфозе с самим собой он опять же не успел: восприятие вновь сместилось – в другую реальность.

Непонятно? Черт, как бы это объяснить…

Пожалуй, нечто похожее испытывает человек, которому снится, что он проснулся и лежит в своей постели, а потом он просыпается по-настоящему и не сразу может смекнуть, где сон, где явь… и где гарантия, что на этот раз он в самом деле проснулся? Наверняка каждый из нас хотя бы раз испытывал подобное.

В общем, псевдореальность переключилась на другую программу – в которой Сварог снова стал хозяином своего тела. Тело это ломило, ноги гудели, не хватало дыхания, сердце готово было вот-вот выскочить из груди, как будто он только что поставил мировой рекорд в марафонском забеге. Но возвращением власти над собственным организмом он не замедлил воспользоваться: вскочил, дико озираясь по сторонам, готовый ко всему… но только не к тому, что открылось его взору.

Воздух буквально дрожал от лихорадочного, отдающегося во всем теле боя невидимых тамтамов – «пудам-будух, пудам-будух, пудам-будух», как перестук колес разогнавшегося локомотива. Проклятые папуасы вместе со связанными сородичами как сквозь землю провалились. Лес, нескончаемый дождь, тусклый свет, острый запах зелени и перегноя – все было настоящее. Все, кроме потустороннего, колотящегося в мозгу ритмичного гула тамтамов… и количества отдыхающих на полянке. Количество изменилось – теперь их было только двое, Сварог и предводитель чернокожего отряда. И предводитель танцевал – хотя слово «танец» тут не подходит. Он замысловато извивался, вскидывая над головой трясущиеся руки, падал на землю, корчился, вновь вскакивал, прыгал на четвереньках, нарезал круги вокруг пальмы – и все это со скоростью, в несколько раз превосходящей человеческие возможности, словно перед Сварогом ускоренно прокручивали видеозапись шаманской пляски из «Земли Санникова». При этом он ни на секунду не отводил от Сына Неба слепого взгляда, не отводил, даже когда скрывался за пальмой, даже когда поворачивался к Сварогу спиной. Глаз на затылке у него, разумеется, не было, но он все равно смотрел. Много позже Сварог, сколько ни ломал голову, так и не смог понять, как подобное возможно, однако в тот момент вовсе не это пугало его больше всего. Дело в том, что проклятый туземец бесновался вокруг исполинской пальмы. Пальмы с очень короткими ветвями. Пальмы, которой мгновенье назад не было и в помине.

Да и никакая это была не пальма. Просто ствол дерева. Символического дерева. А может, и не дерева вовсе, а колонны со ступенчатой вершиной, похожей на поставленные друг на друга тарелки.

Но и не это было самым страшным.

Ужас заключался в том, что это дерево-столб было нарисовано. Не на холсте, не на скале, не на доске, а прямо на реальности, поверх реальности, было втиснуто в реальность и совмещено с реальностью. Совсем как в фильме про подставленного Кролика Роджера, вот только ничего смешного в совмещении несовместимого не было. Пусть и припадочный, но несомненно живой человек скакал вокруг нарисованного дерева! И смотрел, смотрел на Сварога слепыми, без радужки и зрачков глазами!

Он хотел отвернуться – и не смог. Хотел закрыть лицо руками – и не смог. Белки дикаря, горящие белым, пульсирующим в такт тамтамов пламенем на трупно-сером лице, притягивали как магнит. И пламя это разгоралось, становилось все ярче, затмевая собой окружающий мир, и вот уже ничего не осталось во Вселенной – только два полыхающих огня, ослепительных, как дальний свет фар в ночи…

Сварог до скрежета сжал зубы и изо всех сил зажмурился, полный решимости не открывать глаза что бы ни случилось, хоть час, хоть год – пока организм полностью не очистит себя от зелья. Должен же организм лара, черт подери, как-то справляться с подобной напастью?!

– Это просто галлюцинация! – закричал он сквозь барабанный бой. – Этого ничего нет! Ничего нет! Я сижу на поляне! Уроды сейчас отдохнут, и мы двинемся дальше… – голос его сорвался (едрена мать, куда уж дальше-то!), и он позвал почти беспомощно: – Эй, кто-нибудь…

– Молчи! Вперед! – услышал Сварог рявк над ухом и почувствовал толчок плечом в спину, чуть не швырнувший его на землю. – Вперед, вперед, вперед!..

Сварог открыл глаза, споткнулся, едва не сбившись с ритма, но тут же выровнял шаг.

Окруженные кольцом давешних папуасов, он и двое пленников быстро, почти бегом продирались сквозь лес, уходили все дальше и дальше, ни на секунду не останавливаясь, перепрыгивая через кочки и канавки, огибая стволы громадных деревьев, поросших мочалом, наклоняясь под низко провисшими лианами толщиной в человеческую руку. Слева двигался молодой пленник, справа тяжело пыхтел старикашка.

Не было никакого грохота тамтамов – это его сердце бухало где-то возле самой гортани, барабанным боем («пудам-будух, пудам-будух») отдаваясь в ушах.

Вот, значит, отчего ломит все тело, а в горле застрял сухой, колючий ком: от изматывающей гонки через тропические заросли!.. Так что, это и есть настоящая реальность?!

Судя по тому, что сумерки сгустились еще больше и окрасились в бордовые тона, они выдерживают подобный темп не один час – уже спустился короткий тропический вечер…

В голове, в унисон с биением сердца-тамтама, стучало беспрерывно: «Мы… идем… по… Уруг… ваю… Мы… идем… по… Уруг… ваю…»

– Ы… ы… ы… ы… – при каждом выдохе из гортани пленного старика вырывался скрежещущий визгливый звук, как скрип несмазанного колеса. Смотреть на него было страшно: слипшиеся седые волосы, пот, разбухший вывалившийся язык. Не человек – зомби.

«О господи! – подумал кто-то внутри Сварога. – О господи, о господи, о господи…»

Лес расступился, показалась мутная извилистая речушка, маслянисто блестящая в свете заката, не речушка, ручей скорее. Оскальзываясь и падая, безумная процессия скатилась по глинистому берегу.

И тут дедуля достиг своего финиша. Лицо его, и без того черное, налилось багрово-синюшным цветом, дыхание сорвалось. Колени престарелого туземца подкосились, он рухнул в жирную глину, закатив глаза, прижимая руки к груди и жадно хватая ртом воздух. Явные симптомы инфаркта, но когда Сварог, морщась от боли в боку, склонился над ним, старик вдруг засучил ногами, заверещал коротко, страшно, дико, попытался отползти подальше, вжаться в склизкую почву.

Мурашки пробегали по коже от этого зрелища, а всего ужаснее было то, что Сварог понятия не имел, как помочь умирающему… «Это галлюцинация, галлюцинация!!! – надрывался кто-то в его голове. – Скоро все закончится! Мы идем по Уругваю…»

И тогда произошло, пожалуй, самое жуткое по своей ирреальности. Могучий пинок в бок отшвырнул его в сторону, и над агонизирующим аборигеном склонился предводитель туземцев. Несколько долгих секунд он внимательно вглядывался в его искаженное ужасом лицо, погладил по голой груди извивающегося пенсионера, поднял руку… и одним стремительным ударом вонзил пальцы ему в диафрагму! Абориген издал мяукающий звук и выкатил глаза, а предводитель отряда все толкал и толкал руку, все глубже погружая ее внутрь туземца. Черная в закатном свете кровь пузырилась вокруг его запястья. Сварог шарахнулся назад, не в силах отвести взгляд. Наконец чертов дикарь, судя по всему, задел какой-то жизненно важный орган в организме сородича, потому что тело несчастного выгнулось дугой и тут же обмякло бесформенной кучей. А туземец поднял над головой, демонстрируя всем, зажатый в кулак кусок мяса, с которого падали тягучие темные капли.

«Сердце, – отстраненно понял Сварог, – это его сердце…»

Соплеменники изувера гавкнули что-то в унисон, и предводитель стремительно, в четыре надкуса сожрал то, что держал в руке. И Сварог понял, что сейчас свихнется окончательно.

…Он не знал, сколько времени продолжался этот безумный марш-бросок, счет времени был потерян давным-давно. То ли наступила ночь, то ли в глазах потемнело от напряжения, но он уже ничего не видел перед собой, мир сузился до крошечного пятнышка света, тускло горящего впереди, в неимоверной дали…

Сварог не мог остановиться. Не мог задержаться хоть на мгновенье, чтобы подумать, осознать и разобраться: новый ли это виток галлюцинаций или он на самом деле мчится через непроходимые заросли? Или… или это таким макаром проявляется демоническая сущность? Значит, что же, значит, он – не настоящий Сварог? Да ну, бред… И когда, так вас и разэдак, он шагнул за грань реальности – когда отхлебнул из тыквы? Или весь этот доисторический лес является фантомом?..

И едва последнее предположение оформилось в измученном мозгу, как блеклое пятно света впереди разбухло, разгорелось, расширилось до размеров окна – сквозь которое Сварог и ввалился с треском, в окружении сотен и тысяч сверкающих осколков стекла.

Мир на мгновенье подернулся серой пеленой – и вновь проявился. И кадры замелькали с головокружительной частотой, как окна проносящейся мимо электрички, Сварог едва успевал выловить отдельные детали, напрочь не понимая, что они означают, да и означают ли хоть что-нибудь.

…В полутемном помещении Мара склонилась над военной картой, испещренной заковыристыми стрелками предполагаемых наступательных операций, лицо серьезное, сосредоточенное, из-за ее плеча выглядывает кто-то – не разобрать кто: лампа освещала лишь стол с картой и Мару с карандашом в руке…

…грубо вытесанный из какого-то зеленоватого материала бюст на черном постаменте – четырехликое существо в причудливой короне – посреди зала без окон; свет льется со всех сторон, не создавая тени…

…рыжеволосая женщина стреляет из пистолета куда-то в небо…

…мрачные коридоры подземелья, освещенные колеблющимся светом факелов вдоль сочащихся сыростью стен, дверь с золотой ручкой в торце коридора…

…какие-то узкоглазые типы с оружием наперевес пробираются вдоль каменной стены сквозь густой туман…

…ядерный гриб над океаном…

…заносимые песком руины современного города…

…озеро огня…

…пирамида…

…трехглазая маска…

Свет, мрак, свет, мрак – все быстрее и быстрее, как спятивший стробоскоп…

Глава четвертая PAUSE

Вода лилась щедро – в нос, в рот, глаза. Даже в уши затекала. Сварог приоткрыл одно веко и увидел над собой черный кружок, откуда влага, собственно, и поступала. Не иначе, поливают из кувшина, а это – его горлышко, вид сверху, проявил смекалку Сварог. А точнее, вид снизу…

Он закашлялся, оттолкнул руку с кувшином, сплюнул воду и попросил тихо:

– Уважаемый, кто бы ты ни был… Не надо больше, а? Хватит…

Неизвестно, поняли его или нет, однако воду лить перестали и даже помогли приподняться. Сварог, поддерживаемый под мышки, по-собачьи тряхнул головой, отфыркнулся и огляделся.

Плетеный кувшин, из которого только что он был поливаем, валялся в травке неподалеку. Оказывается, заботу о сотоварище проявлял молодой пленный туземец. А лиана, опутывавшая его руки, куда-то делась.

– Хорошо? – сипло поинтересовался пленный. В смысле – достаточно ли?

Сварог машинально кивнул. И лишь мгновеньем позже сообразил: оказывается, местный разговаривает. И более того: Сварог отлично его понимает.

У Сварога уже в который раз появилось беспокойное ощущение дежа вю – точно так же в свое время он сам стал понимать и язык Нохора, и язык Талара – явственно осознавая, что собеседник говорит вовсе даже не по-русски и не по-французски, но – тем не менее понимать стал. И даже говорить стал.

Говорить?! А ну-ка…

– Ты меня понимаешь? – спросил он. Потрескавшиеся губы отозвались уколами боли, как будто были сплошь оккупированы герпесом.

Пленник чуть растянул рот в подобии несмелой улыбки:

– Плохо. Ты говорить не так. Но я ты понимать.

Не так? Секундочку. Сварог принял сидячее положение и тихонько помотал головой. Зря он это сделал… Голова, как выяснилось, чувствовала себя, точно язык гигантского колокола – полное создавалось впечатление, что она мерно и неторопливо раскачивается из стороны в сторону, а в апогее ударяется о металл, отчего под черепной коробкой раскатывается оглушительное, вибрирующее, долго не затихающее «бам-м-м-м!..» Однако Сварог, несмотря на колокольный перезвон, осознал вполне четко: туземец говорит на исковерканном таларском. Пусть плохо, примитивно, максимально упрощенно, с чудовищным акцентом и сплошными инфинитивами… однако же – говорит на таларском! Уж поверьте специалисту…

И что это означает? Он, Сварог, вернулся домой? Вернулся на Талар?!

– Как называется этот мир? – быстро спросил он.

Напрасно спросил. Папуас округлил глаза, изображая полнейшее недоумение, и ничего не ответил. Ну да, как объяснить сыну джунглей, что такое мир… Можно было спросить насчет леса, племени, кто такие эти обмазанные глиной – друзья или враги, зачем нас куда-то волокут, а также где ближайший полицейский участок… но все вопросы застряли у Сварога в горле, потому что только сейчас он вгляделся в лицо пленника.

Можно дать обе ноги на отсечение – ни один, даже самый близкий туземный родственник не признал бы в этом обличье молодого, совсем недавно пышущего здоровьем аборигена. Напрочь исчезнувшая набедренная повязка, исцарапанное лицо, запавшие глаза, безвольно отвисшая нижняя губа, с которой – розовой, как свежее мясо, – свисает мутная струйка слюны… Лишь ожерелье каким-то чудом сохранилось на жилистой шее. Повстречайся в темном переулке вам подобный субъект, пусть даже одетый вполне пристойно, вы бы без лишних просьб вывернули перед ним карманы… Или без лишних разговоров нанесли бы превентивный удар, засветив ему промеж глаз – зависит от воспитания.

Некстати вспомнилась шутка: «Вошел негр, красный с мороза». До недавних событий Сварог и полагал ее не более чем шуткой – а теперь, спасибо аборигенам, убедился, что доля правды есть и в ней: иссиня-черное лицо пленника было пепельно-серым. Совсем как глиняное покрытие их конвоиров.

Промелькнуло: е-мое, неужели и я выгляжу так же? А еще король, блин…

Сварог огляделся. Все было спокойно, и на этот раз его окружала самая что ни на есть настоящая, всамделишная, подлинная и реальная реальность… По крайней мере Сварог приказал себе в это верить. Потому что иначе можно окончательно слететь с катушек.

Они находились на вершине небольшого холма, под открытым небом, но по-прежнему в лесу. Лес простирался во все стороны, насколько хватало глаз. Судя по закатному солнцу, опять близилась ночь. Вот только которая? Первая с тех пор, как он выпил из тыквенного сосуда? Вторая? Неделю спустя?..

Поразмыслив, он нашел прекрасный способ проверить и провел трясущейся рукой по подбородку. Щетина уже даже не кололась, а мягко колосилась, и если учесть, что перед отбытием с Короны воспользоваться бритвой он не успел, не до того как-то было, знаете ли, значит, из его жизни вычеркнуто минимум сутки.

Мысли принялись скакать внутри черепной коробки пинг-понговскими мячиками, и он с силой потер лицо, заставляя себя успокоиться. Ногти, кстати, тоже не шибко отросли, да и царапины на лице и руках еще не зажили – значит, точно: не больше суток… Причем есть не хотелось совершенно. И пить, кстати, тоже. Либо гребаные туземцы кормили их каким-то манером, пока оба пребывали в мире грез, либо наркотик напрочь отбил аппетит, либо…

Еще какое-нибудь объяснение его измочаленный разум придумать не смог. Скорей бы опустилась ночь – если созвездия окажутся знакомыми, значит, он и впрямь на Таларе. Ну, а ежели нет…

Упомянутые гребаные туземцы находились неподалеку, – как и в последний раз, когда Сварог видел их наяву, во время первого привала, сидели кружком метрах в пятнадцати от них, неподвижные, чего-то ждущие, преисполненные какой-то своей, недоступной простому белому человеку мудрости… Вот разве что предводителя среди них не было… Ну, пускай только вернется, морда дикарская… Беседовать пленникам (а теперь уже не оставалось никаких сомнений, что и Сварог включен в число арестантов) никто не препятствовал. Он с ненавистью посмотрел на папуасов – прорваться сквозь них, даже в его охмуренном теперешнем состоянии, особого труда не составило бы, но куда бежать-то? – и спросил у пленника на таларском, с трудом ворочая распухшим языком:

– Тебя как звать?

– Н’генга, – последовал незамедлительный ответ.

– Когда-нибудь встречал таких людей, как я? С белой кожей, в незнакомой одежде?

Н’генга тут же помотал головой.

– А слышал о таких, как я? Может, старики рассказывали?

Тот же жест. Ну да, ждать другого ответа было бы верхом кретинического оптимизма…

– А почему не удивился, когда меня увидел?

Н’генга пожал плечами:

– Много кто в лесу жить…

Сварог непроизвольно хмыкнул.

– Золотые слова… Как называется твое племя?

Н’генга опять пожал плечами и смущенно посмотрел на белого товарища по плену:

– Не понимать. Называться – «племя», и всё…

– Ясно, – кивнул Сварог. – И как далеко твое племя?

– Не знать. Далеко. Туда, туда, туда, – он махнул рукой в разные стороны света, – там где-то.

– А мы где сейчас находимся?

Н’генга внимательно огляделся и сообщил уверенно:

– В лесу.

Сварог терпеливо кивнул. И попытался зайти с другой стороны:

– Ты видел где-нибудь… э-э… звериные тропы, ровные, как копье, без травы, широкие, с незнакомым, незвериным запахом?

– Нет, – сказал Н’генга.

– А такие… летающие штуки в небе, которые вроде бы и птицы, но… – Сварог понял, что несет чушь, вздохнул: – Ладно, забудь, – и вдруг вспомнил: – Стой-ка. А с тобой ведь старик был!

– Ты не помнить? – очень тихо спросил Н’генга, глядя на Сварога.

Сварог опустил взгляд на свою изодранную одежду. Одежда была перепачкана глиной. Глиной с берега безымянного ручейка…

Н-да. Значит, не все события прошедших суток ему пригрезились, были и моменты просветления. И этот сумасшедший бег через лес, и эпизод на берегу ручья… Вот ведь черт, а?! Не-ет, ребята, пора валить от туземцев, пора-пора, пока окончательно крышу не демонтировали, валить – а там будь что будет…

И тут, словно прочитав его дезертирские мысли, туземцы зашевелились, принялись подниматься на ноги. Нет, ничего они не прочитали – просто на полянке появился давешний вождь. Видок у него был, надо сказать, как у Штирлица, который только что узнал, будто бы Геббельс есть русский разведчик и теперь Максим Максимыч переподчиняется лично ему. Он почтительно приблизился к пленникам (Сварог инстинктивно напрягся, изготовившись к акции), посмотрел на бледнолицего пришельца весьма странно, то ли со страхом, то ли с почтением, вдруг бухнулся на колени и протянул на вытянутых руках некий весьма странный предмет.

Сварог непроизвольно всмотрелся.

Предводитель держал в руках не что иное, как нож с ручкой в форме муравья; нож, на первый взгляд сделанный из слоновой кости и выкрашенный в густой черный цвет: вот, пожалуйста, трехгранное короткое лезвие, по длине не превосходящее сигаретную пачку. Прямая короткая гарда и рукоять. Самой любопытной частью, несомненно, являлась рукоять. Она состояла из двух частей, размером и формой напоминающих перепелиные яйца, словно вросшие друг в друга, одно поменьше, другое побольше. Рукоять была покрыта резьбой, что лишь добавляло ей сходство с громадным черным муравьем. А вообще-то… Ну да, ежу понятно, что рукоять сделана в виде одного из местных божков, которых тут у каждого племени наверняка что блох на сучке. Верхнее «яйцо» – голова, нижнее – туловище, на голове вырезан единственный глаз над растянутой до ушей улыбкой (местный циклоп, что ли?), на нижнем, большом «яйце» вырезаны короткие ручки, сцепленные на брюхе.

И – опять же: ни малейшего проявления колдовства. Все буднично и банально…

Подождав, пока Сварог налюбуется на антикварную штуковину, предводитель отполз на шаг. Против ожиданий нож он не отдал, просто показал и спрятал куда-то за спину, потом забормотал что-то по-своему, едва порванные Свароговы сапоги не лобызая, потом аккуратненько так, испуганно коснулся его колена кончиком копья: вставайте, граф, – мол, вас ждет путь-дорожка.

Сварог недоуменно посмотрел на Пятницу по имени Н’генга. И Пятница по имени Н’генга лишь подтвердил его догадку:

– Он передавать, что ты уже не плохой. Ты просто другой…

И без того Сварог понял, что его статус изменился. Вот только вопрос: в лучшую сторону или в худшую? Намерение рвать когти исчезло: все ж таки среди людей лучше, нежели среди ночных зверей…

Глава пятая КОЕ-ЧТО О ПРОБЛЕМАХ ШАМАНИЗМА В ЭКВАТОРИАЛЬНЫХ РАЙОНАХ

– Блин-компот, – по-русски простонал Сварог.

Простонал, когда разлепил веки и увидел круг неба над головой, не сказать чтобы очень большой, зато какой-то чересчур уж правильный – в геометрическом смысле. По голубому, высокому небу проплывало какое-то чахлое облачко. А потом небосвод закрыл собою чей-то мутный расплывчатый силуэт. Сварог сосредоточился, сфокусировал взгляд и… узнал нависшего над ним человека. Вот тут-то и вырвался стон. Значит, все, что было, не пригрезилось. Ж-жаль…

Последнее, что он помнил – как шли по лесу уже впотьмах. Ни зги было не видно, а они все шли и шли. Сварог двигался на автомате, вперив взгляд в спину идущего впереди аборигена. Не было ни мыслей, ни желаний, ничего. И в какой-то момент, видимо, под воздействием туземного зелья, он окончательно отключился. Один в один как бывает с теми, кто злоупотребляет алкогольными возлияниями. Выпивает человек еще одну «соточку», и вдруг все куда-то пропадает. А обнаруживает он себя уже утром с начисто потерянными воспоминаниями о вчерашнем вечере. И нередко – в чужой постели.

– Где я? – едва слышно выговорил Сварог. Слова добывались из горла, как вода из колодца посреди пустыни: с преогромнейшим трудом.

– Ягуа внизу. Сидеть, – Пятница-Н’генга приветливо ему улыбнулся. И, видимо, чтобы не надоедать белому человеку, куда-то исчез из поля зрения.

– Какой еще ягуа… – Сварог заставил себя подняться.

Е-мое! Повело и закачало. В башке форменный ералаш, а во рту малоприятный кислый привкус. И в мыслях творилось черт-те что. Вдруг на полном серьезе подумалось: а что если он стал жертвой эксперимента над человеческим мозгом и все происходившее с ним, вся та жуть, которую он пережил, – это не более чем спровоцированная злой научной волей иллюзия, и сейчас за ним сквозь стекло или в микроскоп наблюдает очередной доктор Моро, ухмыляется и делает пометочки в журнале наблюдений за подопытными крысами о двух ногах, одну из которых зовут Сварог. И тогда в полный рост встает вопрос: с какого момента его погрузили в эксперимент? Где заканчивается реальность и начинается иллюзия? Была ли Африка, была ли Димерея, Корона, Талар или… или вообще вся его жизнь – фантом?

Но качка постепенно затихала, окружающее переставало мотаться туда-сюда – так останавливаются качели, которые уже не толкает ничья рука.

Сварог огляделся и… ничего радостного не обнаружил. Он находился на дне самого натурального сухого колодца, глубиной метров этак двадцать, диаметром метров пять. Камни, пошедшие на кладку колодца, имели архидревний вид, словно были уложены в эпоху немыслимо далеких и безвозвратно исчезнувших цивилизаций, на месте которых ныне живут их окончательно выродившиеся потомки. В колодце пахло плесенью и прелой травой. На полу валялись пальмовые листья, помимо них из обстановки наличествовала еще деревянная бадья с крышкой, не иначе, служившая парашей.

Прислонившись к стене спиной, на куче листьев сидел Н’генга, живой, здоровый и, судя по всему, в отличие от Сварога уже вполне очухавшийся. Правда, Пятница выглядел не шибко презентабельно – круги под глазами, впалые щеки, кожа вся в царапинах. («Можно подумать, я выгляжу огурцом! Тоже, наверное, видок еще тот…»)

Что это еще может быть, твою вперегреб, как не узилище! Она же тюряга. А еще точнее называть эту яму на таежный манер: зиндан. Да и вокруг по сути дела тайга. Что с того, что не елки-сосенки растут, а деревья облика насквозь тропического и субтропического. Тайга – это ведь в первую очередь глухомань и безбрежность, это то место, из которого хрен выберешься…

Увидев, что Сварог начинает оживать, Н’генга поднялся и протянул ему деревянную плошку с водой, до того стоявшую у стены:

– Выпей, Ягуа. Потом будет лучше.

– Однажды меня уже напоили, – буркнул Сварог.

Папуас сказал:

– Это вода. Простая вода. Н’генга пил. Верь Н’генга, – и продолжал настойчиво совать плошку.

– Ладно. Попробую поверить Н’генга… – Сварог поднес плошку к губам.

И ведь действительно полегчало. Вода смыла мерзкий кислый привкус. Вода остудила пищевод. Вода – и это самое главное – охладила перегретые мозги.

Эх, еще б искупнуться в холодной речке, совсем бы стало хорошо! А потом сотворить бы чашечку кофе и бутерброд с ветчиной… Сварог ожил настолько, что даже потянуло курить. И вот вопрос: а стоит ли афишировать перед товарищем Пятницей свои необычайные способности? Кто их знает, этих туземцев, что у них в умах и от чего их может перемкнуть. Бухнется вдруг в ноги, покрывая их поцелуями, или начнет скакать вокруг, что-то выкрикивая. Ну это еще ладно. А ну как набросится, чтоб рвать на куски, приняв за злой дух?..

Вот когда закончится дарованная тюремщиками вода и возьмет за горло жажда или когда дойдет до желудочных спазмов – вот тогда уж станет наплевать на все и можно будет колдонуть. А сейчас… Сейчас, думается, не стоит испытывать судьбу. И с курением потерпим. Потом как-нибудь, когда Пятница отвернется или уснет, украдкой сотворим сигаретку.

Сварог поднялся с листьев на полу, подошел к стене, провел ладонью по кладке. Камни были холодными и сухими. И совсем даже не гладкими – их покрывали трещины и щербины. А стало быть, босые ноги легко отыщут опору, если… предстоит взбираться. К тому же еще имеются щели между камнями…

– Что за Ягуа, которого ты без конца поминаешь? – благодаря воде животворящей похорошело настолько, что Сварог нашел в себе силы затеять разговор.

– Ягуа – это ты, – сказал Н’генга и для пущей ясности показал в сторону Сварога пальцем.

– Я? – удивился Сварог.

– Эти, – чернокожий сокамерник показал наверх, – не любить наше племя. Они… – он опустился на колени и приложил щеку к полу, – от духов земли. Мое племя, – он встал на ноги и воздел руки, – от духов неба. Когда-то духи неба спуститься с неба. Они жить с женщинами людей. Женщины родить мое племя.

Н’генга горделиво выпятил грудь и ударил по ней кулаком.

– Мое племя – дети духи неба! Большой дух неба звать Ягмба. Его третий сын звать Ягуа. Ты – Ягуа. Он ходить к людям, помогать.

«Он мне только что поведал, что его племя произошло от неких сошедших с небес духов. А говорит он сам на исковерканном, примитивном, выродившемся таларском языке. И что сие означает? Уж не то ли, что меня занесло… страшно сказать… в будущее Талара? И сейчас передо мной не кто иной, как потомок ларов?»

– Я – дух неба? – решил уточнить Сварог. – По имени Ягуа?

Пятница кивнул.

– Ты – дух неба. И я тебе служить.

– Служить? – переспросил Сварог.

– Человек всегда служить дух неба.

Во дела! Имущества никакого, положение аховое. Но зато, как и положено монаршьей особе, обзавелся персональным слугой. Дела-а…

Ладно, это все думы праздные. Остается еще немало моментов, требующих обязательного прояснения. Например, такой:

– Почему Н’генга решил, что я дух неба?

Пятница задумался, сведя брови к переносице.

– Н’генга понимать меня? Н’генга понимать Ягуа? – спросил Сварог.

После чего король и барон, а по совместительству, как выясняется, еще и дух неба подумал: «Если подобное общение затянется, я либо свихнусь, либо потом уже никогда не смогу нормально разговаривать с людьми. Скажем, меня спросят: „Сколько времени?“ Отвечу: „Сварог думать – поздно уже“».

Неизвестно, понял ли Н’генга вопрос Сварога. Н’генга не успел ответить.

Они слаженно задрали головы кверху – оттуда донесся шум. А потом вниз что-то полетело, раскручиваясь, шлепнуло о стену и закачалось над головами. Пленники невольно вскочили со своих мест.

– Блин-компот, да это лестница! – разглядел Сварог.

Действительно, это была лестница, даже с перекладинами, сплетенная из лиан. Вслед за ней в колодец бросили какой-то маленький предмет, сперва показавшийся камнем. Но когда предмет долетел до дна колодца, стукнулся о пол и подкатился прямо под ноги Н’генга, Сварог с удивлением признал в нем уже знакомый ему костяной ножик черного цвета, с ручкой в форме муравья.

– Твой, – Пятница нагнулся, поднял нож и протянул его Сварогу.

– Нет, – помотал головой Сварог. – Чужой.

– Твой, – уверенно сказал Н’генга, прямо-таки всовывая нож в ладони Сварога. – Тебе его показывать в лес. Так тебя звать туда.

И он показал пальцем наверх.

– А Н’генга не звать? – спросил Сварог, нож все-таки взяв.

– Нет. Твой – тебя звать. Меня звать – другой кидать.

– Ладно, не буду спорить. Тебе, наверняка, виднее, – пробормотал Сварог.

Он подбросил ножик на ладони. Интересно, а если пойти в отказку, что будет? Полезут вниз, свяжут и поднимут насильно?

Сварог не стал держать мысли при себе, высказал их вслух:

– А если не подниматься вовсе?

И вот удивительно – Пятница понял своего Робинзона.

– Они бросать сюда труп обезьяны, – сказал Н’генга. – Сидеть, сидеть, нюхать, нюхать, потом сам просить наверх.

– Ладно, не станем доводить до крайностей, – Сварог взялся за лестницу. – Да вроде бы и невежливо отказываться от приглашения потомков – если я ничего не путаю – духов земли. Никуда не уходи, Н’генга, я скоро.

– Н’генга будет ждать Ягуа, – со всей серьезностью произнес Сварогов, блин, верный слуга.

– Только очень жди, – про себя проговорил Сварог, начиная карабкаться по неудобной, раскачивающейся лестнице.

Наверху его подхватили за руки и вытащили из колодца. Среди дикарей – а их собралось у колодца с десяток – давешних знакомых из группы захвата и доставки Сварог не обнаружил. Впрочем, даже если б обнаружил, вряд ли стал бы с ними раскланиваться как с добрыми знакомыми. Правда, и в морду вряд ли бы заехал – ввиду полнейшей бессмысленности этого искреннего выплеска чувств.

Нынешние аборигены мало чем отличались от виденных ранее – те же, с позволения сказать, одежды, те же копья, тот же намалеванный посреди лба белый глаз. Дикари молча окружили Сварога, жестами показали, что тому надо покорно следовать за ними, куда укажут, и – повели.

Ну вот, у Сварога появилась наконец возможность посмотреть поселение дикарей. Он не взирал по сторонам с исследовательским восторгом и не искал следов погибших цивилизаций. Он просто запоминал особенности местности, чтобы применить эти знания на практике. А практика представлялась простой: побег.

А ведь насчет древней цивилизации, пожалуй, уж и не такое сумасбродное предположение. Похоже, и вправду некогда здесь был город. Сквозь буйную тропическую поросль отчетливо проступают очертания каменных фундаментов, да вон и кусок стены даже сохранился, некогда, видать, высоченной… Да, похоже, папуасы и в самом деле обитают среди руин заброшенного бог знает когда поселения. Так что очень может быть, хранит сия землица тайны ушедших веков.

«Ага, вот ты и можешь стать Шлиманом. Первейшим археологическим академиком этого мира. Особенно если окажется, что просто-напросто нет в природе других конкурентов по археологической части. И ничего нет на белом свете, кроме бесконечных джунглей и обитающих в них потомков когда-то развитых цивилизаций, – вот что пришло на ум Сварогу. – Между прочим, руины заброшенного города, так сказать, наводят на кое-какие вполне конкретные предположения… Отчего-то вспоминается некая Багряная Звезда. Одно ее появление на небосклоне вызвало массу необъяснимых и довольно зловещих происшествий. И все гадали: что будет, когда она подойдет поближе? А не грянет ли очередной всемирный катаклизм? Возможно, тут он как раз и грянул. М-да, если здесь живут выродившиеся обитатели Талара – как обитатели неба, так и обитатели земли, – то стоит признать, что выродились они весьма основательно…»

Пока вели его через деревню, Сварог насчитал пятнадцать хижин. А, нет, вот еще одна, за деревьями. И еще. Насколько велика деревня, понять было трудно – местность здесь была холмистая, так что не исключено, что за холмами притаилось еще немало папуасских хижин, равно как и развалины города.

Хижины не заставляли сердце замирать в эстетическом восторге – сделанные из кольев и прутьев, цилиндрические, радиусом метров пять-десять, крытые пальмовыми листьями. Без окон, с входным проемом. На стенах висят пучки травы, гирлянды из каких-то корешков, нанизанные на прутья большие листья. Из загончиков доносятся малоаппетитная вонь и приглушенное блеяние, повсюду бродят, путаясь под ногами, пыльные красно-черные курицы. За одной из хижин Сварог углядел несколько грядок, правда, что на них произрастает, не рассмотрел. Но вообще-то – каково, однако! Дикари, оказывается, не лесом единым живут, освоили и какое-никакое земледелие и прочее скотоптицеводство. Может, у них тут еще и ремесла процветают вкупе с ростовщичеством, письменностью и первым частным капиталом?

Но не воспылал Сварог желанием цепляться за прописку на этой жилплощади. А вдруг они как раз того и хотят – собираются торжественно посвятить в папуасы. Еще клятву, глядишь, заставят произнесть: «Я, Станислав Сварог, в прошлом граф и король, вступая в дикие ряды кровожадного племени людоедов, торжественно клянусь: регулярно приносить человеческие жертвы, метко плеваться из трубочки ядовитыми колючками, пырять врагов острым копьем и с завидной регулярностью оплодотворять наших первобытных красавиц…»

Кстати, «красавицы», о которых вовсе не случайно подумал Сварог, наличествовали в зоне прямой видимости. Они хлопотали по хозяйству, как, собственно, первобытным женщинам и положено. Шелушили какие-то гигантские орехи, скребли какие-то шкуры, что-то замешивали в деревянном корыте, вертели в руках палку, вставленную в отверстие в колоде (не иначе добывая огонь), куда-то шли с пучками травы в руках. Некоторые дамы бросали в сторону большого белого человека равнодушные взгляды и возвращались к своим увлекательным занятиям. Ну, в общем-то, взаимно. Туземки, во всяком случае издали, не вызвали у Сварога естественного мужского интереса, хоть и были все как одна не одеты. И тут одно из двух: либо что-то в Свароге от всех этих прыжков через миры и пространства сломалось по мужской части, либо его представление о женской красоте разительно расходится с тем, что он здесь видит.

Возле хижин возились голые дети, пузатенькие, рахитичные спиногрызы. Вот детей появление белого пленника привлекло – забыв про свои игры, они бросились вслед процессии. Однако приблизиться им конвоиры не дали, грозно цыкнули, папуасята отскочили и дальше следовали уже на расстоянии.

Сварога, никаких сомнений, вели к дому на пригорке. Дом, надо сказать, презанятный. И чем ближе подходишь, тем больше в этом убеждаешься. Во-первых, это тебе не глинобитная хижина, крытая пальмовыми ветками, а натуральный дом, отгроханный из таких же камней, что и колодец временного содержания. Во-вторых, домик слеплен из камней не по принципу «как получится», а даже с некоторыми архитектурными излишествами (например, два невысоких каменных столба перед входом, куполообразная крыша). В-третьих, на стене просматривался некий то ли узор, то ли знак, то ли вензель (не заросший мхом и травой, не забитый пылью, что означает, что за ним следят, его вычищают). Знак этот Сварогу что-то мучительно напоминал, но вот только что? Возможно, просто дежавю. Очередное.

Над домом тонкой струйкой поднимался дым, и, надо сказать, приятных ассоциаций сие не вызывало. Невольно вспомнился эпизод у ручья, вырванное и съеденное сердце чернокожего старика. И моментально выскочила откуда-то мыслишка: а ну как ломануть в ближайшие кусты и оттуда в лес? Только вот шансов на спасение нет ни единого. Оно, понятно, удастся избежать пущенных в спину копий и шипов. Но так ведь в лесу нагонят! Против знающих в этих краях каждую травинку туземцев он в лесу так же беспомощен, как слепой против зрячих. Ну а даже если каким-то чудом убежит… И куда идти? В какую хотя бы сторону? Вот то-то…

В общем, поднялись на пригорок, остановились перед входом в дом… Кусок материи, заменяющий собой дверь, откинулся в сторону, и наружу выскочил старый знакомый – предводитель папуасских коммандос. Поглядел на Сварога обалдело, шарахнулся в сторону и бочком-бочком прошмыгнул мимо. Дикари принялись тыкать копьями в сторону проема – мол, заходи. И внутрь Сварог вошел один, конвой остался за порогом.

Внутри его встретили полумрак и приторный запах, напомнивший ароматы индийских курительных палочек. В глубине помещения что-то мерно потрескивало, и сверху, из-под свода, доносилось громкое трепыханье – на ум пришла крупная бабочка, изо всех сил лупящая крыльями и бьющаяся о стены в поисках выхода.

Пока глаза не привыкли к освещению (а задействовать «кошачий глаз», как, впрочем, и иные магические штучки, он счел преждевременным, мало ли что, пусть это будет его тузом в рукаве), Сварог различал немного: ворох сучьев в углу, обвалившуюся дальнюю стену (или просто кучу камней, снесенных сюда и сваленных у стены), мохнатую груду посреди комнаты… Груда зашевелилась, стала расти вверх.

И перед Сварогом, распрямившись, предстал несомненный человек. На плечи у него было наброшено нечто, спадающее до бедер и при первом взгляде напоминающее огромную лохматую мочалку, а лицо закрывала темная маска – вытянутая вниз, с опущенными углами рта, с продолговатыми, узкими прорезями для глаз, по бокам свисали сцепленные цепочками кольца, изготовленные вроде бы из прутиков. А еще Сварог впервые увидел среди тутошних лесов, полей и рек не босого туземца – ноги хозяина хижины от ступней до колен покрывали обмотки из шкур.

Шаман, кто же еще. Кто еще может вырядиться столь уродским образом!

Сквозь прорези для глаз Сварога внимательно изучали. («А ростом он будет малость повыше своих соплеменников».)

Сварога так и подмывало выкинуть какую-нибудь шутку. Скажем, щелкнуть по маске. Удержался, понятно, не пацан все же, а король. Но он и сам не мог объяснить, почему на него вдруг ни с того ни с сего напала игривость. Может быть, происходящее слишком уж напоминало фильм далекого детства «Земля Санникова»?

Шаман вдруг шагнул вперед, вытянул руку (жилистая, вены, как провода), его кисть замерла на полпути к лицу Сварога. Пальцы – длинные, с то ли обломанными, то ли обгрызенными ногтями, покрытые пигментными пятнами, еще более темными, чем сама кожа, – зашевелились, словно пытаясь нащупать что-то в воздухе.

– И что дальше? – произнес вслух Сварог с коротким нервным смешком. – Спляшем шаманский рок-н-ролл?

Его голос, спокойный, негромкий, шрапнелью разлетелся по помещению, взлетел под свод и обрушился сверху звуковым дождем. Ишь ты, акустика тут… Как в охотничьем зале его манора. Или как в театре Ла Скала.

Шаман протянул указательный палец к самому лицу Сварога, но не дотронулся. Чуть подержав палец у лица, он опустил руку.

А затем достал из-под своей мочалки, закрывавшей тело, прицепленный к нити коготь. Коготок был что надо, с ладонь длиной, загнутый на конце ястребиным клювом. «От какого ж зверя этакая пакость?» – удивился Сварог.

А потом… Потом шаман поднес коготь к маске и ловким, уверенным движением, каким резчики стекла кромсают алмазными резаками окна по размеру, процарапал маску.

– Твою мать! – Сварог схватился за щеку. По ней – полное впечатление – словно раскаленным прутом провели. Хотя тут же, впрочем, отпустило.

Шаман издал звук, похожий на сдавленный смешок, и вторично поднес руку к своему лицу, засунул пальцы в прорези глаз и медленно начал стаскивать маску с лица.

Как завороженный Сварог следил за ним. Сердечко отчего-то зашлось отбойным молотком. «Спокойно, спокойно. Кто перед тобою? Пещерный человек. Чем он нас может удивить? И не такое видали. Особенно по части колдовства».

Шаман отвел маску от лица.

– Так вот ты какой, дедушка шаман, – тихо произнес Сварог.

Бритая наголо голова от макушки и до шеи была вымазана чем-то белым. Свободными от толстого слоя белого вещества (глина, что ли) оставались только глаза и рот. Возраст этого человека определить было весьма затруднительно, все морщины заштукатурены… да и на фига нам его возраст?

А шаману от Сварога определенно что-то было нужно. Недаром он отрывисто произнес несколько слов на своем папуасском наречии и показал куда-то рукой. Сварог проследил направление и увидел темный проем, ведущий в соседнее помещение. Не ограничившись словом, шаман ухватил Сварога за локоть. Как пассатижами сжал.

– Ого! Да ты, отец, силен…

Белоголовый потянул Сварога за собой, не уставая показывать рукой, в которой держал маску, на темный проем.

– Ну что ж… Ну пойдем посмотрим, что там у тебя за потайная комната, – Сварог не видел смысла упираться. Потому что вообще не видел пока никакого смысла в происходящем.

Не отпуская его локтя, шаман перешагнул порог второй комнаты, Сварог последовал за ним.

– Показывай, показывай свои закрома.

Если первое помещение можно было поименовать предбанником, то к этому подходило слово «шаманская». Света здесь было даже больше, чем в предбаннике, он проходил сквозь отверстие, расположенное ровно по центру потолка. Отверстие было нешироким и походило на воронку, помещенную раструбом вниз. «А дожди не заливают? Или тазики подставляете? А может, затыкаете горлышко? Вещички же могут намокнуть».

Намокнуть могли пучки сушеных трав, развешанных по всему помещению (размером оно было где-то квадратов в тридцать). Намокнуть могла шкура какого-то лесного хищника – какого именно, Сварог не понял, но судя по размеру этой шкуры, встретиться тет-а-тет с ее хозяином он бы не хотел. Дождевая вода могла залить жаровню… или кострище… или как назвать круг из камней, в котором сереет пепел?

А в дальнем углу на шкуре лежал…

Батюшки святы! Таросы и Ловьяды! Не может быть!

Сварог почувствовал, как пол уходит из-под ног. Рукавом камзола он вытер со лба выступивший пот и потрясенно пробормотал:

– С этого и следовало начинать.

Потому что в углу он увидел автомат. Причем не какой-нибудь, а старый добрый АКМ-47. Со вставленным магазином. Правда, приклад разукрашен какими-то идиотскими рисунками в жанре «палка, палка, огуречек, вот и вышел человечек», нанесенными, похоже, той же краской, какой размалевал свою голову шаман. В остальном – автомат выглядел целехоньким. И это был стопроцентно «калаш», а не что-то на него похожее. Десантный майор Станислав Сварог спутать не мог.

«Только спокойнее, милорд, – сказал сам себе Сварог. – Не суетись. Еще ничего не ясно. Всякое может быть. В том числе и наваждение».

Глава шестая МАГИЯ НИЧУТЬ НЕ БЕЛАЯ

Пока Сварог обалдевал при виде автомата, шаман опустился на корточки перед кострищем и бросал в него какие-то листья, отрывая их от огромного вороха засушенных веток. Иногда он наклонялся и дул на костер, поднимая облачка пепла. В общем, человек был занят делом. И старался товарищ не зря. Под пеплом, видимо, все же сохранились угли, потому что листья начали тлеть. Сиреневая струйка дыма потянулась к потолку, к этому горлышку перевернутой воронки. И что-то сей запах напоминал. Ну да, так пахнет сжигаемый смородиновый куст. Один из запахов осенних огородов…

В голове Сварога воцарился полный сумбур. «Калашников»? Выходит, Земля? Выходит, он и в самом деле в Африке? И вроде бы срочно надо брать за грудки шамана, местного вождя и всех прочих аборигенов в порядке очередности, рисовать им на земле машины, заводские трубы, самолеты, корабли и тому подобные атрибуты жизни белого человека – а вдруг кто-то на что-то среагирует, замашет рукой в каком-нибудь направлении, лопоча по-своему: «Там! Там!»

С другой стороны, сперва, по уму, наверное, следует подойти к оружию и произнести заклинание, развевающее морок. И если не колыхнется воздух над шкурами, не исчезнет, словно смытая губкой, видимость автомата и на его месте не появится корявая палка, то надо внимательно осмотреть изделие на предмет маркировки самого автомата и патронов. Знающему человеку эти цифирки и буковки многое могут сказать. Ну, в общем, надо что-то делать, а не стоять столбом. Сварог двинулся к автомату.

На ум вдруг пришла еще одна шальная мысль: «А вдруг белоголовый – не тот, за кого себя выдает? Некий хитрила из большого мира прибился к племени и, использовав элементарные трюки, занял место шамана, чтобы почувствовать себя настоящим корольком пусть в маленьком, но королевстве? И ростом он выше своих соплеменников… Если так, то автомат он должен держать в порядке и в боевой готовности».

А ежели шаман сейчас с визгом кинется наперехват… Ну, тогда придется брать его на прием, благо что позабыто не все, чему учили в десантуре, и отправлять шамана на кратковременный отдых от действительности. И пока шаман приходит в себя, имеет смысл здесь как следует пошарить. Глядишь, и удастся еще что-нибудь найти. Чем черт не шутит, может, валяется где-то под шкурами найденная папуасами в лесу карта, шаману интересная лишь как большой разноцветный фантик. А ежели не валяется… Что ж, когда служитель языческого культа очухается, с ним надо будет вдумчиво потолковать. Вдруг и вправду никакой это не папуас. Или папуас, но из которого посредством жестов и рисунков все же удастся выжать информацию… Потолковать-то в любом случае не помешает. Сперва, конечно, по-хорошему…

А шаман тем временем, казалось, не обращал никакого внимания на большого белого человека, он был всецело увлечен своим костром, подбрасывал в него новые листья. И дыму становилось все больше.

Сварог быстрыми шагами покрыл расстояние до шкур в углу, нагнулся, взял в руки автомат, сразу почувствовав, как ладони знакомо покалывают исходящие от оружия токи силы и уверенности…

И в тот же момент грубо и остро, как топор в полено, в сознании надрывно затренькал сигнализатор опасности. Сварог резко обернулся.

Еще мгновение назад шаман сидел над костром в центре помещения. А сейчас он уже находился аккурат за спиной Сварога. «Это же невозможно!» – только и успел подумать Сварог, но рука шамана со стремительностью ножа гильотины уже падала вниз, и ладонь его сжимала что-то белое, то ли кость, то ли дубинку…

…Придя в себя, Сварог почувствовал резь в глазах и сильную боль в ушибленном затылке, распространяющуюся по нервным волокнам в шею, спину, грудь. Даже в ноги. Он лежал на спине, его подташнивало. А над головой клубился проклятый сиреневый дым.

Сварог обнаружил, что не может пошевелиться. И скосив глаза, понял, в чем дело, – он был плотно обмотан шкурами, лежал, точно младенец в тугих пеленках.

Откуда-то доносились странные звуки – неприятное шуршание, словно огромное насекомое выбиралось из сухого, хрустящего кокона. Потом шуршание перешло в тихий скрежет и потрескивание, похожее на потрескивание горящей свечи. Впрочем, в такой ситуации все звуки станешь истолковывать как странные и зловещие… А, вот и нечто определенно знакомое: стук дерева о дерево. «Колотушка тук-тук-тук – спит животное паук», – откуда-то пришли на ум стихи.

Сварог попытался приподняться, взглянуть, что происходит. Не получилось. В проклятых негнущихся шкурах он был как в каменном саркофаге.

Послышались мягкие шаги. Сварог увидел над собой большое белое пятно, украшенное тремя черными пятнами – рот и глаза на белом лице шамана.

– С-сука, – прохрипел Сварог. Говорить и даже дышать было тяжело – в грудь, сдавленную шкурами, много воздуха не наберешь.

Шаман потянулся к голове Сварога, приложил палец ему за ухо, чуть надавил. Сварог почувствовал, как забилась под пальцем некая жилка. А потом… вдруг разом прошли все болевые ощущения – будто вынули из затылка шип, от которого и болело.

– Оно, конечно, спасибо… но чего тебе надо-то? И чего пялишься? – выдавил из себя Сварог. Хотя слово «пялишься» и не совсем годилось. Шаман просто смотрел глаза в глаза. Не мигая смотрел, без всякого выражения. Так смотрят на людей каменные истуканы.

Наконец колдунишка отвел руку и отвел взгляд. Потом за чем-то потянулся, взял это «что-то» и, одной рукой приподняв голову Сварога, другой положил под затылок неудобный, прямоугольный предмет. Похоже, подсунул деревянную колобашку. Чтобы Сварог увидел представление? Ишь какой заботливый…

Страха Сварог не ощущал. Хотя, кажется, самый подходящий момент, чтобы холодные, липкие щупальца сдавили тело теснее, чем кожаный мешок, чтобы сердце превратилось в нервный трясущийся комок, а мозг принялся рисовать картины надвигающегося кошмара, одну ужаснее другой. Ничего этого не было и в помине. Сварог испытывал сейчас… стыд. Да, самый натуральный стыд – за то, что он, обладатель магии ларов и просто, черт возьми, король, сейчас находится в руках совершеннейшего дикаря и полностью от него зависит. Ну… это мы еще посмотрим! То, что он спеленат смирительными шкурами, еще не значит, будто он ничего не может, кроме как покорно дожидаться продолжения шаманского банкета. Вот уж всяко не станет он лежать бревном и любоваться тем, что над ним творят. Мы еще посмотрим, кто кого переколдует…

А белоголовый шаман тем временем отошел от Сварога, исчез из поля видимости – похоже, и вовсе вышел из комнаты. Но быстро вернулся. В правой руке он держал нож, с лезвия которого стекали крупные темные капли, а в левой… В левой он держал петуха. Черного. И головы, кстати, лишенного.

«Ножичек-то определенно армейский, – механически отметил Сварог. – Автомат, нож… И нисколько не боится прикасаться к вещам чужих, через которые в него могут проникнуть враждебные духи. А впрочем, может и нет в этом ничего странного… Ведь шаман – первый друг духов, их рупор. В такого чужие духи не проникнут».

Шаман поднял руку, и кровь из петуха полилась уже не на пол, а на грудь Сварога. Губы белоголового зашевелились, шепча какие-то слова, – Сварог их не слышал.

Сварог вдруг обратил внимание, что сиреневый дым скопился у отверстия потолочной воронки и, похоже, наружу уже не выходил, а как бы закупорил дыру в потолке. Из-за этого дыма все предметы в комнате приобрели сиреневатый оттенок.

И еще Сварог обнаружил кое-что новенькое: вдоль стены появились светильники, сделанные из залитых жиром половинок кокосового ореха. Отвратный чад от жировых лампад и смородиновый запах сжигаемой травы, смешиваясь, образовывали странный аромат, одновременно отталкивающий и приятный. Как, скажем, тот же запах бензина…

Шаман отбросил в сторону тельце петуха. И принялся ножом размазывать кровь, как размазывают масло по хлебу, по шкурам, которыми Сварог был стянут. Иногда белоголовый наклонялся низко-низко и что-то шептал на кровь…

В голове приятно зашумело, щекотливые мурашки пробежали по коже, тело наполнилось легкостью и покоем.

Доподлинно знать, что происходит, Сварог не мог, но больно уж это все походило на ритуал вуду, – по крайней мере, как его изображали в американских фильмах категории «В», заполонивших видеосалоны России в начале перестройки. И вот, пожалуйста, еще одно тому подтверждение: в ход пошли небольшие камни причудливой формы и кости – то ли птичьи, то ли мелких зверюшек. Шаман тряс их, завернув в кусок черной кожи, потом бросал на пол и вглядывался в рисунок, который они, упав, образовывали.

«Что там вуду с человеком делает? В зомби превращает, что ли? Ну, мы-то не станем этого дожидаться». Сварог проговорил слова заклинания…

И в затянутой сиреневым дымом шаманской на глазах хозяина произошло подлинное чудо: одним могучим рывком белый человек изнутри разорвал шкуры – в разные стороны полетели обрывки и ошметки, – со звериной прытью вскочил на ноги и пулей бросился к выходу…

Собственно говоря, никто ничего не рвал и ни к какому выходу не бросался. Всего лишь иллюзия, господа. Впервые для решения оперативных задач Сварог применил сей способ (погрузил себя в невидимость и создал двойника) для поимки мелкого воришки по имени Паколет, который впоследствии стал вернейшим соратником. Да и потом тоже приходилось прибегать к простому, но действенному способу. Иногда жизнь спасало, например, на Граматаре: только так и ушли беглецы от назойливых пилотируемых, похожих на скатов птичек.

Так что пока иллюзорный Сварог рвал иллюзорные шкуры, истинный, во крови и во плоти, продолжал лежать в настоящих шкурах. Пусть белоголовый ведун побегает за двойником. Пока шаман за фантомом гоняется (а гоняться он может долго, иллюзия устатку не знает, короче, бегать будет, пока не сообразит, что его дурят), у Сварога будет предостаточно времени, чтобы зажечь огонь на пальце, поярче и погорячей, и – в прямом смысле слова – выжечь себе путь на свободу…

Твою мать! А эт-то как понять!

Шаман не бросился за двойником. Сперва-то он, как и ожидал Сварог, побросав свои камни и кости, дернулся следом за иллюзией, но вдруг встал как вкопанный. Потом упал на колени, сгреб ладонями с пола вместе с пылью и грязью пролитую петушиную кровь, плеснул этой пакостной смесью на угли костра и прокричал что-то отрывистое, более похожее на обезьяньи вопли, чем на звуки человеческой речи.

Для Сварога ничего не изменилось. Но, видимо, изменилось для шамана. Он проурчал удовлетворенно и спокойным шагом направился не к выходу из комнатки, где скрылся двойник Сварога, а к завернутому в шкуры пленнику. Похоже, этот волхв из джунглей владел заклинанием, позволяющим отличать истинное от ложного. Неужели он в самом деле маг? И маг неплохой? Только этого не хватало…

Сварог поспешно включил «магическое зрение». И увидел на полу и стенах что-то вроде переливающихся неярким зеленым светом клякс. Причем было заметно, что эти кляксы двигаются, плавно меняют форму. Но что сие такое и чего от этого ждать, Сварогу было решительно непонятно.

Ладно. Посмотрим, какой ты маг. Сварог попробовал пощупать шамана на предмет колдовских способностей. И… не вышло. Ощущение было такое, будто подносишь руку к голове человека, но вместо головы обнаруживаешь холодную твердость мраморного изваяния, да к тому же еще и заряженного статическим электричеством.

Конечно, Сварог не был великим специалистом в делах колдовских. Так, кое-чего нахватался на скорую руку. Однако слабенького мага, думается, он смог бы прощупать. Выходит, перед ним не просто маг, а маг еще и сильный. Да бред! Не может такого быть! Откуда в такой глуши, да еще среди каннибалов… Но если это будущее Талара… «Если это все же будущее Талара, то выродиться могло не только население земли, – неожиданно пришло в голову. – Небожителей тоже могло накрыть. И не потомок ли ларов сейчас передо мной, кое-какие магические умения все же сохранивший? Опять же Пятница, разговаривающий пусть и на ломаном, но все же таларском…»

Шаман подошел к Сварогу. Покопавшись, извлек из-под своего мочалкоподобного одеяния некий пучок… Это были тонкие иглы, похожие на сосновые, ну разве чуть-чуть подлиннее. И принялся втыкать их в залитые петушиной кровью шкуры. Сварог чувствовал, как они входят в тело. Это было не больно, но чертовски унизительно, как всегда бывает унизительно, когда над тобой проделывают непонятные эксперименты с непонятными последствиями.

Что ж, промедление смерти подобно. И Сварог… расслабился. Отключился. Привычно вошел в состояние… Ну, разные школы называют это состояние по-разному. Дзен-буддисты, например, именуют его состоянием пустоты, шаманисты – состоянием измененного сознания, последователи восточных боевых искусств – рассеянным вниманием, любители же сеньора Кастанеды – остановкой внутреннего диалога. Как бы то ни было, суть одна и та же: отрешиться от всего, в том числе и от бесконечной беседы с самим собой, которую мы, сами того не замечая, ведем ежесекундно, избавиться от внутреннего мысленного фона. Очистить сознание, наполнить его пустотой… Автоматом исчезли и все болезненные покалывания: сейчас не до пустяковых неприятностей.

Далеко не впервые в жизни Сварог пользовался заклинанием, лишавшим предметы веса. Получилось со щенком хелльстадского пса, получилось с броненосцем… Ага, получалось и сейчас! Вот шаман поднялся на носках, вот замахал руками, что твоя мельница! Ну держись, первобытный космонавт, сейчас ты поймешь, что такое невесомость!

Пока ведун болтается под потолком, Сварог тем способом, что планировал прежде, преспокойно выберется из саркофага и, как давеча собирался, вдумчиво потолкует с колдунишкой. Уж он-то…

Почувствовав, что происходит что-то не то, Сварог вновь задействовал «третий глаз». В магическом зрении зеленоватые нити от клякс, которые Сварог прежде разглядел на полу и на стенах, протянулись к шаману, сошлись в одной точке на его теле – примерно в сантиметре над пупком. Подобие рычания вырвалось из глотки шамана, он раскинул в стороны руки, зеленые потрескивающие дуги пробежали перед ним… И – шаман непостижимым образом устоял перед заклинанием Сварога.

Как обычно после заклинания, лишающего предметы веса, Сварог ощутил неимоверную физическую усталость, словно только что разгрузил вагон с углем. Но несмотря на опустошение, попробовал сосредоточиться и произнести заклинание вторично…

И вновь не вышло! Если в первый раз шамана хоть чуть-чуть да приподняло, то в этот не получилось совершенно. Чувство было такое, словно пытаешься голыми руками приподнять «БелАЗ». Но главная беда – Сварог потерял время, за которое мог придумать что-то другое…

Несколько иголок, воткнутых в шкуры, вдруг начали тлеть, съеживаться. Шаман подскочил к лежащему на полу пленнику, схватил нож и провел лезвием от одной тлеющей иголки до другой, потом к третьей и вырезал из шкуры лоскут в области сердца Сварога. Подбежал к одному из светильников, поднес лоскут к пламени – и тот вмиг сгорел, как сухой пергамент.

И вновь шаман оказался над Сварогом. Склонился, приблизил лицо к области сердца Сварога (а сердечко-то колотится, как при взлетных перегрузках) и сделал глубокий, скворчащий вдох.

Сварог явственно почувствовал, как из него что-то уходит, перетекает в склонившегося над ним белоголового ведуна. Будто каждую его клетку покидает крохотная частица, частицы сбиваются в невидимый рой, и рой покидает его телесную оболочку.

И что-то еще происходило с ним… нечто неуловимое… но крайне важное.

Сиреневые всполохи в глазах и жажда, разрывающая рот…

И эта непередаваемая тоска, прибивающая тебя разом, – такая же, как в миг, когда прыгаешь с горы в бездонную пропасть…

Сварог смотрел сверху вниз, смотрел из-под потолка и видел шамана, застывшего словно в столбняке, с открытым ртом и распахнутыми глазами. В руках у шамана был маленький барабан. («Ну да, – вспомнил Сварог, – приметил я его, когда вошел в шаманскую, он лежал возле кострища».) Барабан напоминал перевернутую вазу, разрисованную черными и белыми штрихами. Сейчас шаман лупил по нему. Лупил бешено, неистово, исступленно, дергаясь в такт все убыстряющемуся ритму. Мелькающие руки сливались в полосы…

Ну ладно, шаман, ладно, барабан… Сварог видел запачканный петушиной кровью пол и лежащего на нем человека. И человек на полу выглядел необычно…

Нет, конечно же, не отыщешь ничего необычного в человеке, опутанном окровавленными шкурами, утыканном иглами, рядом с которым на полу лежит тушка черного петуха и вокруг которого вьется сиреневый дым. Это как раз таки бывает сплошь и рядом. Однако с человеком на полу произошло и продолжало происходить еще кое-что. Из выреза на сердце, напоминающего непроницаемо черный провал в форме вытянутого треугольника, исходило радужное свечение. И свечение это опутывало лежащего, как кокон. Кокон переливался разными цветами, но заметно преобладали только три: лимонно-желтый, фиолетовый и красный. А вообще-то, цвета перетекали один в другой, завивались в фигуры, эти фигуры распадались, на смену им приходили новые, по-новому перемешивающие в себе цвета. И был во всем этом некий недоступный смысл. «Может быть, это и называют аурой? Может, так она и выглядит?» – полезли в голову какие-то совсем лишние здесь и сейчас рассуждения.

«А ведь там внизу – я, – вдруг понял Сварог. – Сверху смотрю сам на себя». Это было невозможно, немыслимо, но… это было.

А потом появилась нить, светящаяся пронзительно-голубым светом. Нить вырастала из области пупка лежащего, поднималась вверх и терялась в сиреневых клубах. И там, где нить зарывалась в клубы, проступил знак… Где-то уже виденный – «штрихованный треугольник». Ах да, он же вырезан над входом в шаманский дом…

Сварог вдруг почувствовал – еще немного, еще усилие, и он поймет самое важное из всего, что когда-либо происходило с ним от рождения и до этого дня. И он пытался понять. Но что-то не пускало вперед, не пускало легко, играючи, так же, как стокилограммовый детина без усилий удерживает в своих лапищах малолетнего сопляка.

А в голове Сварога кто-то осторожно копался холодными пальцами, перебирая мысли, воспоминания, мечты и желания. И этот кто-то был не шаман. Не во власти шамана такое.

А в душе Сварога росло странное чувство – смесь почти мистического трепета, страха, восторга, неверия, преклонения…

Сварог вдруг увидел совсем близко перед собой пламя ритуального костра, в котором рождались, жили и умирали прозрачные бесформенные существа, перед смертью успевавшие поведать тому, кто умеет слышать, тайны мирозданья… Видел крадущуюся через заросли, в пяти полетах копья отсюда голодную пуму и знал, как на расстоянии подманить ее к засаде охотников… Слышал какофонию голосов, без слов нашептывающих ему на ухо волю богов… А еще Сварог знал, как повелевать своим телом, чтобы оно превратилось в птицу и, крутя над головой крыльями без перьев, поднялось в небо… А еще он видел, что там, за небом, нет ничего, кроме самой обыкновенной звездной ночи, но чтобы добраться дотуда, нужно оседлать гигантское дерево, из корней которого бьет ревущий огонь… Чувствовал, что путь его лежит гораздо дальше и глубже, чем простирается человеческая жизнь, но чтобы выйти на этот путь, требуется пройти много других путей… Понимал, что он, Сварог, находится на распутье и почему-то только шаман может указать ему дорогу к Подземному Свету, откуда начинаются все Дороги…

Сиреневый дым кружился все быстрее, быстрее, быстрее…

– Ягуа… – благоговейно произнес шаман. – Ягуа, – повторил шаман с ненавистью. Даже не с ненавистью, а с такой лютой злобой, сильнее которой, наверное, и нет ничего на свете.

Спустя секунду после этого расступился сиреневый дым, затыкавший горловину потолка, и Сварог устремился вверх свободно и легко. Его увлекло и выбросило в ослепительное ничто…

Глава седьмая ФИГУРЫ АСТРАЛЬНОГО ПИЛОТАЖА

Сварога, вернее, его бестелесную сущность, неумолимо влекло вверх. И это было здорово. Он ощущал необычайную легкость и прилив сил. Его тянуло вверх, тянуло, как в той самой песне: все выше, и выше, и выше. А вместо сердца и впрямь, казалось, помещался пламенный мотор.

Он увидел под собой дом шамана, рядом с которым, воткнув в землю копья, сидели на корточках дикари. Он поднимался все выше, и дом с каждым мигом удалялся, стремительно уменьшаясь в размерах. Люди возле дома вдруг стали крохотными, с жуткой быстротой проваливаясь вниз вместе с землей и травой. Деревня, огороды, развалины, лес вокруг селения, – все слилось в пухлую зелено-желтую массу, сделалось похожим на аккуратно вырезанный из бумаги макет.

Захлестнувшая его эйфория была всеобъемлющей. Показалось, что в этом полете и заключен смысл жизни. Захотелось крикнуть что есть мочи: «Да пусть продлится он вечно!» А интересно, видят ли его с земли?

Судя по стремительному удалению от земли, он мчался на приличной скорости, что твой истребитель. Только не бил в лицо тугой воздушный поток, не ревели моторы и не стелился сзади инверсионный след.

Сварог увидел, как где-то очень далеко, на краю бесконечных лесов, полыхнула ослепительная зарница, окрасив часть горизонта алым. Это было похоже на внезапный закат солнца. Или на взрыв чего-то большого и взрывоопасного. Например, нефтеперерабатывающего завода. Но отчего-то Сварога нисколько не беспокоило, что это такое на самом деле. Единственное, чего хотелось, так это подняться еще выше и зарыться в облака…

Предчувствие беды вошло в сознание грубо, остро – как финский нож под ребра. Иллюзорный нож тот, правда, моментально выдернули, и рана тут же зарубцевалась – предчувствие беды растаяло, будто и не было его. Но эйфория, в которой Сварог до того купался, блаженствуя, уже была разрушена, как Карфаген.

Это надо сказать спасибо вложенной в него ларами способности чуять опасность. Благодаря ей с мозга сдуло розовую пелену, и вернулась способность здраво размышлять.

Сварог впервые за время полета взглянул на себя. Остановив полет (что оказалось проще простого и полностью было в его воле), он вытянул перед собой руку и посмотрел на нее. Вид у руки, прямо сказать, был непривычный. Более всего она походила на сгусток матово-белого сияния. Не только рука, но и все тело сейчас было таким, матово-белым.

И вдруг Сварог во всей четкости и ясности осознал, что именно происходит.

Твою мать!

С помощью ли вуду, иной ли, более могущественной магии и при содействии иных, более могущественных сил, но чертов шаман высвободил… нет, не душу, но астральное тело Сварога, в оболочке которого и заключена душа, и отправил это тело в свободный полет – в надежде, что там, в полете, оно и затеряется, оторвется окончательно и навсегда от плоти. А исконное тело, то есть как раз та самая плоть, осталось лежать незащищенным и беспомощным в доме шамана. Тело осталось в полной власти проклятого ведуна.

Твою мать! Даже смерть… простая человеческая смерть предпочтительней вот такого конца!

Сварог кувырнулся в воздухе, вытянул руки перед собой и, сложив ладони, понесся вниз. Он падал со скоростью чуть ли не в два маха, но сопротивления воздуха не было и в помине. Вокруг лишь колыхалось некое зыбкое полупрозрачное марево.

Откуда-то сбоку вдруг появилась огромная черная птица. Птица, не замечая опасности, парила, распластав крылья. Сварог не успел среагировать и воткнулся в нее…

И – ничего не произошло. Ну, если не считать того, что Сварог промчался сквозь птицу, как ныряльщик проходит сквозь отражение предметов в воде. Словно они с птицей существовали в разных плоскостях бытия. Собственно – почему же «словно»… Именно в разных плоскостях. Есть мир электромагнитных излучений, есть мир магической энергии, а есть плоскость астральная. Вот в ней он, похоже, сейчас и кувыркается милостью шамана, чтоб ему век счастья не видать…

Сварог немного ошибся с выходом на цель и очутился не у дома шамана, а на краю деревни. Легко затормозив («И никакой инерции, физические законы в этой плоскости бытия, совершенно очевидно, не действуют, свои законы здесь»), Сварог перешел в горизонтальный полет. Пересек черту, где заканчивались джунгли и начиналось селение. Помчался над крышами, над которыми дрожали потоки раскаленного воздуха, пронизанного едва заметными дымками – повсюду женщины готовили еду. И никто не показывал на него пальцем, никто не застывал обалдело, задрав голову. А ведь сейчас он проносился над самыми головами этих людей, едва их не задевая…

Е-мое, а это еще что?!

Сварог вдруг почувствовал, что его догоняют. Нет, он не услышал рассекаемого воздуха. И уж тем более – воплей: «Стой! Не уйдешь! Стрелять буду!» (Да и вообще в этом разрезе мира царило почти полное беззвучие. Что-то доносилось, словно бы из-за очень толстой, обложенной ватой стены, но пришлось бы внимательно прислушиваться, чтоб разобрать, что это за звуки.) Нет, не слухом, а как-то по-другому он уловил движение сзади, за левым плечом.

И оглянулся.

Его целеустремленно догоняла узкая, хищная тень. Черт, это еще что такое?

Мгновенье спустя Сварог узнал преследователя. Шаман, сучий сын! Его астральная оболочка отливала темно-синим и то и дело вспыхивала радужными переливами. А в руке он сжимал ту самую кость, которой не так давно огрел Сварога по голове.

Происходящее даже странным трудно было назвать. Это было настолько невозможно, что нормальный человек, окажись в подобной ситуации, не совладал бы с психикой и закончил свой астральный поход элементарным сумасшествием.

Но Сварог видал виды и похлеще.

Темный силуэт неотступно следовал за ним. И догонял. Самое смешное и удивительное – ведь совершенно ясно, что здесь делает шаман в виде астрального тела и чего он хочет. А хочет он не дать воссоединиться астральному телу Сварога с телом физическим. Его, гада, устраивает разобщенность Свароговых сущностей. Ему одному ведомым образом проклятый чернокожий колдун почуял, что Сварог повернул назад и помчался наперехват.

Сварог прибавил скорость. И не пришлось думать, как это делается. Просто захотел – и скорость тут же возросла.

Вот и дом шамана. Вот круглое отверстие в крыше. Сварог устремился в него… И словно ударился о невидимую стену. Будь он в человеческом теле, непременно отбил бы себе все внутренности. В астральном же теле его после удара отбросило назад, в глазах зарябило, закружилась голова – сильнее, чем на центрифуге. Внутрь дома он так и не попал.

Понимая, что сейчас его атакуют со спины, Сварог закрутил вираж, вычертил в воздухе замысловатую петлю, нырнул к земле, у самой земли развернулся и помчался обратно в деревню. Останавливаться нельзя. А что можно? Если шаман продолжит преследование – а должен, должен! – то от него можно оторваться, запутать его как-то, что-то еще предпринять, чтобы оставить преследователя за спиной, вновь вернуться к дому и попробовать влететь не через крышу, а через дверь.

Таков был на ходу составленный план.

Вновь промелькнули туземцы возле домика, петля дороги, щиплющие траву козы. Сварог промчался над колодцем, в котором сейчас томился Н’генга. Быстро оглянулся – шаман совсем рядом. Что называется, висит на хвосте.

Сварог скользил над самой землей, впереди по курсу приближалось скопление туземных домишек… Он решительно вонзился прямо в стену дома. И… и как ожидал, прошел сквозь нее.

Он промчался через аборигенское жилище, успев разглядеть шкуры на полу, пучки трав по стенам, копошащиеся в углу силуэты. И вновь выскочил наружу.

Рядом из стены вырвался шаман. Достал-таки…

Шаман рванулся к нему, закручивая вираж и заметно прибавляя скорость – в то время как Сварог шел на предельной, никак не мог ее увеличить.

Шаман был похож на стремительную черную барракуду. Понесся рядом со Сварогом. И на Сварога обрушился град ударов. Ведун бил его короткой белой костью.

Астральное тело Сварога содрогалось под ударами, его бросало в разные стороны, скорость падала все ниже и ниже. Сварог понял, чего добивается шаман – лишить астральное тело противника подвижности. Возможно, хочет прибить его к земле, вернуться в дом и завершить начатое. Какому уж там поганому черному ритуалу он задумал подвергнуть физическое тело Сварога, думать даже не хотелось. И допускать этого Сварог никоим образом не собирался.

Он резко сблизился с шаманом и левой нанес удар в висок. Шаман даже и не думал уклоняться – и сразу стало понятно, почему. Рука Сварога прошла сквозь голову шамана, как свет проходит сквозь стакан с водой. Сварог ощутил лишь слабое тепло.

Ч-черт! Ситуация складывалась препаршивейшая. Шаман оказался более подготовленным к астральным баталиям. Запасся, гад, оружием! А чем его самого можно взять, Сварог даже не представлял.

Он бросил себя вниз, в неглубокий овражек, пронесся под мостиком и снова взмыл вверх. Шаман повторил его маневр, но с некоторым запозданием. Ненадолго Сварогу удалось оторваться.

И что же делать?

Сварог решительно устремился к лесу. Понесся между деревьями. Как фонарные столбы за окном курьерского поезда, мелькали стволы, пни, путаница лиан, скачущие по ветвям обезьяны, выползающий из-под корней муравьед, мутный ручей. Он выскочил на поляну, увидел какие-то палатки, в беспорядке разбросанные по земле вещи (взгляд зафиксировал зеленые ящики, тюки, треногу, рюкзаки), но нигде не заметил ни одного человека. А буквально в сотне шагов от поляны Сварог разглядел жерло точно такого же колодца, как тот, в который заточили его и Пятницу. Но некогда, некогда было описывать круг и рассматривать подробнее детали.

Он оглянулся – отстал астральный шаман, нигде не видно. Сварог сделал полубочку, перевернулся на спину – и наверху противника не наблюдается. Отлично. Что и требовалось. Сварог решительно повернул в сторону деревни…

Он уже подлетал к дому, когда вновь показался шаман. Узкий, хищно вытянутый силуэт внезапно выскочил из-за ближайшего холма и понесся наперехват. После полученных от шамана ударов Сварог никак не мог развить прежнюю скорость, поэтому сейчас приходилось уповать лишь на то, что он был гораздо ближе к цели, чем его противник.

Сварог, промчавшись мимо дикарей у входа и даже пройдя сквозь одного из них (престранное это ощущение: проходить сквозь человека. И нет, к слову сказать, в том ничего приятного), ворвался в дом на мгновение раньше шамана.

Проклятый ведун ударил Сварога по ногам, когда они проносились через первое помещение шаманского дома. Сварога крутануло и бросило на стену. Почему он не может пройти сквозь стену шаманского дома, Сварог отгадать не пытался. Да и чего там гадать! Как любили говорить на Таларе, применена соответствующая магия, вот и вся отгадка.

Шаман опустился на пол, встал на ноги и перегородил вход в комнатенку, где лежало физическое тело Сварога. Сварог тоже поднялся.

Ведун решил не тянуть – сразу ринулся в атаку, подняв свою короткую костяную дубинку. Сварог едва успел уклониться, и белая, как медицинский халат, кость неизвестного существа (спасибо, что не человечья) вдарила по стене, пустив по ней трещину. Ах даже так! Серьезное оружие, однако…

Сварог взвился, оказавшись высоко в воздухе, сделал кульбит и тем самым ушел от второго удара. Но так долго не продержаться. Рано или поздно он еще раз получит костью, и это отнимет у него жизненную энергию, а с нею подвижность, а там шаман и окончательно добьется своего – приколотит Сварога к полу. Надо было что-то срочно изобретать. Трещина, говорите…

Крутясь и изворачиваясь, Сварог отступал к тому углу, где лежала груда камней, которую он приметил, еще когда его вводили сюда в нормальном, человеческом обличье. Руины… А руинам свойственно обваливаться.

Сварог продолжал серию хитрых маневров, заставляя шамана, не слишком, судя по всему, искушенного в тактике, двигаться в нужном направлении. И вот они в нужном углу. А теперь прижаться к стене, подставиться… и резко уйти вбок…

Костяная дубинка шамана ударила по стене, и без того на ладан дышавшей. И трещиной стена не отделалась – та ее часть, от которой прежде отваливались камни, окончательно обвалилась, открывая доступ в соседнюю комнату.

Сварог метнулся в образовавшийся проем мимо растерявшегося шамана. Взлетел в воздух, оказался над своим телом, по-прежнему запакованным в шкуры. Его астральное тело камнем упало вниз. И вошло в плоть, как меч в ножны. В глазах полыхнуло оранжевым, и…

И Сварог почувствовал воссоединение физического и астрального: ощущения были похожи на щелчок запираемого замка. Мгновенно навалилась страшенная слабость. Он осознал, что сил ни на что уже не осталось, ни на какое уж больше сопротивление. Выжат досуха. Ну, по крайней мере, если суждено умереть, умрет как человек…

Глава восьмая КТО В ПОДЗЕМНОМ ТЕРЕМЕ ЖИВЕТ

Похоже, просто умертвить Сварога в планы шамана никак не входило. Иначе – как ни прискорбно признавать – он бы без труда добился своего. Время у него имелось. Астральные полеты вымотали Сварога настолько, что он не способен был ни к какому сопротивлению, чувствовал себя так, словно отмахал без привалов и с полным боекомплектом на спине марафонскую дистанцию. Да и как тут посопротивляешься, будучи спеленутым по рукам, по ногам! Тем более, как выяснилось, шаман вполне даже успешно блокирует магические удары, что не переставало Сварога удивлять. Ох не прост ведун…

Проклятый шаманишка был, очевидно, более привычен к возвращению в родное физическое тело. Едва воссоединение состоялось, колдун тут же выскочил из помещения – как оказалось, чтобы позвать своих скучающих у входа дружков. Туземцы ловко подхватили Сварога и вынесли на руках обратно в деревню. Очень быстро выяснилось, куда и зачем его несут…

Поглазеть на пленников собралась вся деревня, включая женщин, детей и стариков. Чуть ли не сотня голых черных людей с нарисованным «третьим глазом» на лбу столпилась вокруг колодца.

Едва выбравшись из одного узилища, Сварог очутился в другом. Его, прежде освободив от шкур, запихали в клетку, сплетенную из толстых прутьев, где уже находился его чернокожий товарищ по несчастью. (Именно запихали, и никак иначе – папуасы явно сооружали клетку под свои габариты, она была и невысокой, и тесной). Дикари тут же вставили на место «дверь» и лианами надежно примотали к прутьям клетки, подняли клетку на руки и понесли.

Сварог и Пятница по имени Н’генга ехали в этом паланкине, держась за прутья и покачиваясь.

– Куда нас? – негромко спросил Сварог.

Он уже отошел от астральных похождений. Потихоньку возвращались силы, которые – ни малейших сомнений – очень понадобятся в скором времени.

– Н’генга не знать, – удрученно проговорил Пятница.

– Нас случайно не жрать собираются?

– Не понимать.

– Нас есть будут? Кушать… ням-ням?

– Не знать.

Обнадеживающий ответ, ничего не скажешь…

Клетку опустили на землю. Их отнесли от колодца, ну, может быть, метров на пятьсот, а то и того меньше, приволокли на утоптанную, как дачная волейбольная площадка, поляну, посреди которой возвышался врытый в землю каменный столб… А может, и не столб, а опора некоего разрушенного временем сооружения. «Еще один след древней цивилизации. Очень интересно. Обязательно напишу об этом в „Вокруг света“…»

А ежели серьезно, все это здорово смахивало на капище. Перед столбом валяются гниющие плоды, засохшие скрюченные лепешки, какие-то орехи и разного калибра черепа животных. Но – вот радость-то! – нет человеческих черепов. Очень и очень обнадеживает. Особливо в свете воспоминаний о съеденном сердце.

Вся толпа дикарей заявилась следом. Они расположились на поляне, кто-то сел на землю, кто-то остался стоять.

Вечерело. В иных краях, в иных широтах, ощущая подступающую прохладу, уже начинали бы кутаться в шали, натягивать джемпера и куртки. А здесь, наверное, прохлада приходит гораздо позже, лишь под утро, вместе с туманами. А часика через полтора, как уже знал Сварог, обрушится ночь, обрушится внезапно, вне зависимости от того, ждешь ты ее наступления или нет.

Видимо, готовясь к ночи, дикари принялись зажигать факелы, опуская их в плошку с углями, и втыкать в землю. Вскоре факелы образовали два полыхающих, чадящих круга: большой, по окружности поляны, перед первым рядом дикарей, и малый, вокруг столба.

А потом ударили тамтамы. Поляну и прилегающий к ней лес затопил монотонный ритм. Бум-бум-бум…

Сварог молча наблюдал за тем, что происходит. Обмениваться репликами с Пятницей не тянуло. Вызнать у него что-либо полезное представлялось делом бесперспективным, а натуженно бодриться казалось крайне глупым занятием, достойным лишь героев приключенческих романов.

«А вот и лучший друг пожаловал, давно не виделись». Откуда-то выскочил в центр площадки шаман в уже знакомой Сварогу одежке и в той самой, разодранной когтем маске. Шаман упал, прильнул к земле, приложил к ней ухо, будто вслушиваясь в ее дрожание. Пролежал он так недолго, вскочил, воздел руки к небу, взревел, бросился к столбу и принялся наматывать вокруг него круги, иногда замирая, иногда выдергивая из земли факел, проводя им над головой и втыкая обратно.

И тут на площадке объявились новые персонажи… Или персонаж… Короче говоря, расступился ближний круг дикарей, и на поляну выбежали четыре человека, накрытые попоной из сшитых в одно целое звериных шкур. Причем из разных шкур – шкуру льва Сварог опознал, в остальных же сомневался. Изображая голову, впереди «существа» двигался, приплясывая, пятый человек, державший перед собой огромную маску, похожую на большой волосатый ком с торчащими из него рогами и единственным глазом на лбу. Хотя и напрашивалось само собой сравнение с тряпичными клоунскими лошадьми в цирке, но отчего-то разворачивающееся на поляне действо вовсе не вызывало смеха.

«Не иначе, ритуальная охота, – отстраненно подумал Сварог. – Перед тем как идти на охоту, первобытные племена приманивают удачу, инсценируя сцены охоты. Вот только на кого, интересно, охота и какая, к свиньям, удача? Мы здесь при чем, а? На нас вроде бы уже вполне успешно поохотились…»

Он услышал, что Пятница что-то там шепчет.

– Что Н’генга говорить? – спросил Сварог.

– Матумба, – сказал Пятница.

С угрожающим ревом навстречу сценическому «существу» выскочил из-за столба шаман. В каждой руке он держал… по белой, как свежая простыня, кости.

З-знакомые предметы. Шаман принялся размахивать костями перед «чудовищем».

– Что за Матумба? – спросил Сварог.

– Дух земли. Большой. Больше нет, – в голосе Н’генга явно слышался благоговейный страх.

В этот момент клетку опять подняли на руки и понесли. И вновь за клеткой двинулись все: и сценическое «существо», что ступало сразу за клеткой, как бы преследуя ее, и шаман, что приплясывал с костями позади «существа», как бы преследуя его, и остальные дикари. И били, били, не уставая от однообразного ритма, тамтамы.

– И что? Нас приносить в жертву Матумба?

– Н’генга думать, нас отдавать Матумба, – «обрадовал» Пятница.

Сварог смачно выругался и отнюдь не на таларском наречии. Вот, блин, почему шаман не прикончил его в доме. Не хотелось ему лишать любимого духа такой большой упитанной жертвы. Хочет задобрить свою Матумбу белокожим деликатесом, с-сука.

Клетку поставили на землю, и сидящие в ней люди увидели перед собой каменный венец колодца. Но уже другого колодца. «То есть, получается, третьего, – подумал Сварог. – В одном нас держали, второй я видел в лесу во время полета, а этот находится на краю деревни. С колодцами тут у них, я смотрю, все в порядке».

Дикари деловито принялись привязывать скрученные из лиан веревки к верхним прутьям клетки. Потом они разошлись по разные стороны колодца, растягивая веревки. Другие дикари в это время поставили клетку на край колодезной кладки.

Самое глупое было бы сейчас трясти прутья и орать: «Выпустите нас, сукины дети, долбаные ниггеры, мерзкие ублюдки! Клянусь духами неба, я уничтожу вас всех! Сожгу напалмом!» Равноценное по глупости занятие – просунуть руку сквозь прутья, схватить кого-то из туземцев и под угрозой сворачивания шеи требовать свободы. «А вообще-то, так даже лучше, – холодно рассудил Сварог. – Во-первых, разбиться не суждено. Во-вторых, что там внизу, неизвестно, зато известно, чего там нет. Там нет шамана и его голозадой своры. А они, признаться, надоели до тошноты. В тварь же особо не верится. Скорее всего это мифология местного употребления. Может быть, из колодца доносятся какие-то странные звуки, объяснить которые с точки зрения природных законов дикари не в состоянии. И объяснили как смогли. Ну даже если тварь и в самом деле есть… Все же справиться с ней, думается, будет проще, чем с оравой полоумных дикарей, управляемых бесноватым чернокнижником. Вдобавок… уж самому себе-то можно признаться, что хочется как можно скорее и как можно дальше оказаться от чертова шамана. Уж больно опасен, сволочь, потому как совершенно непредсказуем».

Понеслась…

Клетку столкнули с края, ее тряхнуло, и Сварог с Пятницей внутри нее повалились друг на друга. А потом клетка довольно плавно заскользила вниз. И скользила, пока не стукнулась о дно колодца…

Выбравшись из клетки, они некоторое время стояли в полной темноте, прислушиваясь. Тишина стояла гнетущая, но все же это было лучше, чем скрежет по камню когтей приближающегося местного божества. На кого бы оно ни было похоже.

Сварог включил «кошачий глаз». Пол был каменным. Каменными были и стены, и потолок. А сам камень был сухим, шершавым и даже немного теплым, как будто не в насквозь тропических широтах они пребывали, а как минимум где-нибудь под сухой и жаркой лесостепью. А еще вокруг были кости. Не то чтобы покрывали пол толстым-толстым слоем, но количество их все же производило гнетущее впечатление.

А это что валяется рядом с клеткой? «Ах, вот в чем дело, то-то мне показалось, что в клетку что-то закинули, когда начали спускать!» Сварог наклонился и подобрал костяной ножик муравьиной формы. Тот самый, что уже швыряли ему в другой колодец. Определенно дикари хотят навязать ему эту штуковину. Как бы то ни было, а какое-никакое оружие, не помешает…

Они стояли в полном молчании. Да и о чем было говорить? Все пока понятно и без слов.

Сварог наклонился, поднял череп, осмотрел опасливо. Черепушка, вне всякого сомнения, тут к антропологам не ходи, была человеческой, некогда принадлежала – судя по форме, размеру и выступающей нижней челюсти – какому-то несчастному дикарю из живущего над колодцем племени и… подвергалась тщательному обгладыванию – после того как была практически раздавлена одним могучим ударом. Причем обгладывался череп не соплеменниками, как логично можно было бы подумать, а существом куда крупнее и сильнее человека: на кости отчетливо виднелись следы зубов, и когда Сварог, глядя на эти отметины, представил себе габариты твари, у него непроизвольно сжались внутренности. Он отбросил череп, быстро поднялся и еще раз огляделся. Никого. Тишина и темнота. Ну неужели тварь и в самом деле существует?

Кости были самой разной степени сохранности – некоторые валялись здесь явно не один десяток лет и были обглоданы с тщанием, достойным лучшего применения; другие, посвежее, еще хранили на себе волокна засохшего мяса… М-да, открытия сплошь неприятные.

Сварог сделал еще одно открытие – человеческих останков заметно меньше. Большая часть принадлежит животным. Думается, дело в том, что животные топтались на месте, пока их не сожрали, а люди сразу начинали искать выход. «И, будем надеяться, кто-нибудь из наших предшественников выход все же нашел…»

Сварог вдруг сообразил, что Пятница-то ни шиша не видит в этой темнотище. «Кошачьим глазом», увы, поделиться невозможно, поэтому придется сооружать факел. Сделать это нетрудно, и магию подключать не надо, тут на полу валяется достаточно подручных материалов, в том числе и не до конца истлевшего тряпья. Но вот вопрос – не привлечет ли огонь неизвестную тварь? Или наоборот – отпугнет? Зверюга ведь живет в темноте, и огонь, как все непривычное, должен ее пугать. Но вот зверю ли приносили жертвоприношения аборигены или… иному существу – вопрос…

От колодца вели в разные стороны три коридора высотой в полтора человеческих роста – с виду совершенно одинаковых, темных, мрачных… Сразу отчего-то вспомнилось детское: «Налево пойдешь – голову потеряешь…»

В сечении ходы эти были не идеально прямоугольной формы, но близкой к таковой, и у Сварога даже мысли не возникло об их естественном происхождении. Мыслей возникало только две: кто здесь живет и как отсюда слинять побыстрее. Да еще так слинять, чтобы больше не встретиться с дикарями.

Сварог зажег огонь на пальце, чтобы поджечь сооруженный им факел…

Пятница бухнулся Сварогу в ноги, прижался лбом к полу и что-то быстро залопотал на своем исковерканном таларском. Из всего потока слов Сварог разобрал лишь «Ягуа», «хозяин» и «великий».

В общем-то, примерно такой реакции Сварог и ожидал. А чего вы хотите от необразованного туземца, на глазах которого человек добывает огонь из пальца. Даже более образованные люди и те вряд ли отнеслись бы к такому зрелищу как заурядной бытовой зарисовке.

– Некогда предаваться идолопоклонству, – поморщился Сварог, поводя факелом из стороны в сторону. – Лучше скажи, куда нам идти? Какой коридор выведет в более безопасные места? Погоди-ка…

Сварог подошел к одному из трех проемов, давя на пути истлевшие кости.

– Ага, ага… Эй, да поднимись ты, иди сюда! Тебе этот знак не знаком?

Сварог поднес указательный палец к заштрихованному треугольнику, высеченному над входом в коридор. Н’генга замотал головой.

– Впрочем, неважно, – Сварог хоть и говорил вслух, больше беседовал сам с собой, нежели со своим спутником. – Именно отсюда тянет свежим воздухом. Значит, сюда мы и направимся. И давай поскорее уберемся отсюда. Как минимум подальше от колодца. Если здесь столько костей, то наш неизвестный приятель крутится где-то поблизости – в ожидании нового обеда. И вообще, раньше начнем – раньше выход отыщем…

Колеблющийся свет факела бросал на стены причудливые тени, коридор незаметно, но неуклонно вел вниз. Впрочем, несильный ток свежего воздуха не ослабевал – значит, вскоре уклон должен измениться. Через равные промежутки от тоннеля отходили перпендикулярные боковые ответвления, но соваться в эти подземелья не было никакого желания. Кости попадались и здесь, хотя и не в таком количестве.

– Тихо! Стоять! – вдруг яростным шепотом рявкнул Сварог, резко останавливаясь.

Из глубин подземелья долетел непонятный, но настолько жуткий утробный рык, что они невольно пригнулись. Звук эхом прокатился по разветвлениям тоннеля и затих. Люди замерли.

– Просто какая-то зверушка блюет… – утирая пот со лба, сказал Сварог. – Но, дьявол, тут такая акустика, ни хрена не понятно, где именно… Ну что, узнаешь какой-нибудь из голосов джунглей? Что за зверь?

– Не знать, – затряс головой Н’генга.

Может, как раз оттого что «не знать», его лицо было перекошено от испуга, а тело сотрясала мелкая дрожь.

– Иногда по ночам болота издают такие звуки, – пробормотал Сварог. – А местные жители утверждают, что так воет собака Баскервилей…

– Это выть дух земли Матумба, – проговорил Пятница.

– Лучше бы это была собака, – вздохнул Сварог. – Ладно, пошли. Глядишь, прорвемся как-нибудь…

Двинулись дальше по мрачному коридору, полого уходящему во тьму. Рык больше не повторялся. Однако и того, что услышали, вполне хватило – вопль все еще стоял в ушах.

Ход становился шире, а костей уже почти не попадалось. Никто не добирался до этих мест? А что нам говорит чувство опасности? А оно, если так можно выразиться, «фонило» – ровно, без всплесков предупреждало о присутствующей где-то рядом угрозе. Однако опасность не нарастала, что неплохо…

Сварог услышал за спиной шорох. Быстро обернулся. Из одного из многочисленных боковых проходов вылетела, вытянувшись в полете, огромная, неясных очертаний тень. Она сбила с ног Н’генга (раздался короткий, полный ужаса вскрик), накрыла его собой…

Это произошло настолько внезапно, что Сварог включился с секундной задержкой. Чувство опасности взорвалось в мозгу сиреной слишком поздно, когда тварь уже прыгнула. Впрочем… справедливости ради… включись оно вовремя, все равно ничего не удалось бы изменить.

Исторгнув из себя жуткий, устрашающий вопль, Сварог метнулся к твари. Замахал факелом, искренне надеясь, что огонь отпугнет зверя.

Есть! Тварь отпрянула от огня вбок, а затем попятилась, порыкивая, скребя когтями по камню и отступая от распростертого на полу человека. Пусть недалеко, но все же отогнав зверя, Сварог остановился. Сперва быстро оглядел тварь «третьим глазом», затем включил «кошачье зрение». Очень хотелось понять, с кем имеешь дело.

Ничего потустороннего в твари не было, и никакими колдовскими способностями она не обладала. Просто зверь. Однако зверь редкостный и, стоит признать, слабо сочетающийся в одной реальности с автоматом Калашникова.

Более всего зверюга смахивала на медведя. Ростом, пожалуй, чуть поменьше бурого мишки, но шерсть длиннее – вся слежавшаяся, спутанная, свисает клочьями, на теле видны многочисленные проплешины. Лобастая медвежья башка. Морда более вытянутая и узкая, чем у бурого. А из пасти торчат длинные искривленные клыки. Не клыки, а моржовые бивни.

Сварогу в голову пришло сочетание слов «пещерный медведь» и картинка из прочитанной им в детстве книжки, на которой художник изобразил у входа в пещеру семейство похожих тварей. Книжка, помнится, была про вымерших во всякие мезозои и ледниковые периоды животных. Выходит, не все вымерли, кое-кто остался. Или же… это все-таки не Земля?

Маленькие желтые глазки пещерного обитателя недобро поблескивали в полумраке. Сильный звериный запах достигал Сварога, заставлял морщиться – вонял пещерный житель преотвратно.

Сварог достал из кармана бриджей костяной нож. Вот и все оружие – факел и нож. Да еще магия, к которой Сварог намеревался сейчас прибегнуть. Если тварь даст ему время, конечно…

Пока пещерный зверь вел себя странно – утробно порявкивая, переступал с лапы на лапу. Сделает шаг-другой вперед с явным намерением приблизиться к очередной двуногой жертве, но словно наткнется на невидимую стену и поспешно отступает назад.

Огонь его так пугает или необычный вид двуногого существа? До этого ему скармливали исключительно темнокожих… Как бы там ни было, а ждать, пока к медведю вернется храбрость, Сварог не собирался.

Он наколдовал кусок жареного мяса и швырнул зверю. Кусок шлепнулся возле передних лап. С неожиданным проворством медведь отпрыгнул от мяса, как от гранаты. Но потом аппетитный запах все же привлек его. Не отрывая маленьких желтых глазок от Сварога, он подошел к мясу, опустил голову, понюхал…

«Ну же, жри, зар-раза, жри, насыщайся!» Хладнокровие чуть было не покинуло Сварога. Когда в двух шагах от тебя пыхтит саблезубая тварь размером с теленка, ты находишься в его владениях, бежать некуда, а из оружия лишь игрушечный ножичек… В общем, пот лил по спине ручьями.

– Ну молодец, хороший! – облегченно выдохнул Сварог, увидев, как медведь схватил зубами кусок мяса и потащил вглубь коридора. Вскоре оттуда донеслось торопливое чавканье.

– И сколько мяса нужно, чтобы ты наелся, сволочь?

Сварог сотворил два здоровенных куска сочного мяса, один забросил вглубь коридора, поближе к здешнему медведю, другой оставил здесь. Потом подхватил Пятницу на руки.

Некогда было осматривать рану. Прежде надо было отойти подальше. Но Сварог видел, что Н’генга здорово досталось. Тварь распорола ему когтями живот – туземец был в сознании и зажимал рану рукой. Крови не видно, но, как известно, это и есть самое скверное при подобных ранениях. И еще могли быть внутренние повреждения. Когда такая тварь, которая весит никак не меньше полутора центнеров, с разбегу обрушивается на тебя, трудно избежать внутренних повреждений.

Через сотню шагов Сварог остановился, положил своего чернокожего спутника на пол. Сосредоточился. Медиком он не был, но в свое время лары вложили в него элементарный набор целительских умений, своего рода дорожную аптечку. Все не было времени освоить более сложную медицинскую магию… «Врешь, – сам себя обрезал Сварог. – Время как раз было. Но все казалось, что успеется, все откладывал на завтра. Дооткладывался».

Все. Сварог оставил безуспешные попытки. Его аптечка была бессильна против такого ранения, и нечего зря терять время.

Н’генга что-то просительно пробормотал, когда Сварог поднимал его на руки. Наверное, просил, чтобы оставил его здесь. Ну у них-то в племени с такими ранениями уж точно никто не выкарабкивался.

А сейчас был один-единственный шанс на спасение. Зыбкий и хлипкий. Призрачный и вилами на воде писанный. Но был. Сварог помнил свой астральный полет, помнил палатки на лесной поляне рядом с колодцем – родным братом тех двух колодцев, с которыми довелось уже познакомиться. Палатки – это белые люди, экспедиция или военные. Это связь, это вертолет, который может прилететь из ближайшего города. Кто знает, откуда тянет сквозняком и куда они (теперь вернее, только он с Н’генга на руках) могут выйти. Вдруг повезет. Понятно, что шансов не больше, чем выиграть по лотерейному билету. Но все же и по лотерейному кто-то выигрывает.

Оставив факел и включив «кошачье зрение», Сварог двинулся по коридору, вслушиваясь в подземные звуки. Не исключено, что тварь потащится следом. А ведь у нее… могут быть сородичи. Вдруг этот пещерный ведмедь не последний из подземных могикан, вдруг их тут целый выводок…

Сварог и не заметил, как окончился бесконечный коридор и он вышел…

– Вперегиб Ловьяда душу мать! Тарос-небожитель и присны во веки веков! – Сварог медленно опустил на пол Н’генга и выпрямился, глазам своим не веря.

Он стоял, овеваемый потоками прохладного воздуха, не в силах пошевелиться, не в силах произнести ни слова. Потому что слова были не нужны.

Увы, это был не выход – по крайней мере в том смысле, в котором он надеялся его увидеть. Не было солнечного света, не было гомона тропического леса. Они по-прежнему находились под толщей скальных пород… И в этих скалах был вырублен зал.

Вырубленный в скальной толще неведомо когда, кем и для каких целей зал был громаден – потолок и противоположная стена совершенно терялись в слегка колеблющейся серой дымке. Причем колебания эти происходили от того, что возвышалось посреди каменного зала. А посреди каменного зала, строго по центру, возвышалась исполинская каменная пирамида, сияющая ровным бледным светом. Пирамида, покоящаяся на вершине и неизвестно какими силами поддерживаемая в этом неустойчивом состоянии.

Сварог включил «третий глаз»… и – ровным счетом ничего не изменилось. Все оставалось, как и было: светящийся внутренним светом опрокинутый пентаэдр, колышущееся дымчатое марево… и непонятно из какого источника исходящий едва слышный, но донельзя противный гул, от которого ныли зубы и закладывало уши. И все пять вершин Пирамиды горели неярким колеблющимся огнем. И ни следочка колдовства! Или же колдовство здесь совсем иной природы, которую детектор магии распознать не может?

Вопросы, только вопросы, ничего кроме вопросов…

– Это что, еще одна галлюцинация? – затряс головой Сварог. – Как она держится?! Что это такое?

М-да, кто бы ответил. И кто бы подсказал, что со всем этим счастьем можно и нужно делать…

– Н’генга не понимать, – вдруг услышал Сварог. – Мы на Земле Духов?

Сварог быстро наклонился над туземцем. Пробормотал пораженно:

– Черт бы меня побрал! Я вообще уже ничего не понимаю…

В самом деле, такого не бывает – в призрачно-бледном сиянии кровотечение остановилось, рана Н’генга затягивалась на глазах. Туземец отнял руку от живота, и Сварог увидел, как розовая, будто у младенца, кожа появляется там, где минуту назад клочьями свисало мясо. Да и Пятница, на последнем участке пути впавший в полубессознательное состояние, бредивший на руках Сварога (Сварог не сомневался, что вот-вот начнется агония), разлепил веки и смотрел вполне бодро. Прошла еще минута, и Н’генга как ни в чем не бывало поднялся на ноги. Чернокожий хлопец, глупо улыбаясь, осматривал свои руки, ноги, туловище, как будто видел их впервые.

– Нагляделся я, конечно, на всякие чудеса, но чтоб такое… – пробормотал Сварог.

Пирамида, что же еще? Вот он, исцеляющий чудо-источник. Всякие там лекарственные лучи, положительная энергия, животворящие эманации – и далее по тексту из газетенки типа «Тайны мироздания». И может быть, именно благодаря Пирамиде смог уцелеть с тех невероятно отдаленных времен такой невозможный зверь, как пещерный медведь. Ну не дает, просто не дает ему помереть эта Пирамида! И он живет, живет, не понимая зачем, почему, просто живет и все. И сколько ж ему лет тогда может быть? Фу-у…

У Сварога было такое ощущение, что он отчаянно барахтается посреди бескрайнего моря и никак не может выплыть. Реальность в очередной раз расползалась под ним, как намокшая бумага, и сквозь нее проступала реальность другая – пугающая своей неизвестностью… Стоп, а это еще что?

Сварог почувствовал тепло в кармане камзола – точно такое же, какое возникло в подземной библиотеке на материке Атар миллион лет назад в кармане, где лежал древний предмет-рубин. Теперь же в кармане камзола прятался костяной нож с рукоятью в виде стилизованного муравья. Сварог достал его и тупо оглядел. Повернулся к Пирамиде. Пирамида сияла ровным светом, и в этом свете нож мелко подрагивал, будто вот-вот готов был вырваться из рук и магнитом устремиться туда, к центру зала.

Так, так… Связь между ножиком и перевернутым колоссом налицо. А проверить, что это за связь, можно только одним способом – подойти к Пирамиде. И нет никакого резона поступать иначе.

Сварог повернулся к величественному сооружению.

И сделал нерешительный шажок в ту сторону. И еще один. И еще…