Печать Индиго. Владыко Миров (3 книга)

Глава IV. Яма

Сколько она сидела так, неведомо, но, когда раздался тихий поворот ключа в замке, невольно отметила, что уже стало темно, а за окном высоко в небе сияет луна. Очень тихо в горницу вошла Марфа со свечой в руке. Она быстро прикрыла дверь и шепотом сказала:

— Вы что же в темноте сидите?

— Не знаю, Марфа, скверно на душе… — ответила Слава, оборачиваясь к ней.

— А я вот что принесла, Светослава Романовна! Теперь-то Федор успокоился, и хоть по усадьбе мне дозволено ходить, — уже громче заметила молодая баба, вытаскивая некую вещь из кармана и подходя к Славе. — Смотрите, вот ключ, что по восковому слепку сделан.

С надеждой устремив взор на ключ, который Марфа держала в руке, Слава вспомнила их разговор пару дней назад. Тогда молодая баба принесла ужин в ее горницу, таинственно подошла к замку на ее цепи и, сжимая в руках огарок, тихо сказала:

— Это свечка особая, воска с нее накапать в дырку от ключа надобно. А потом вытащить. И мастер ключ сделает.

— Благодарю тебя, Марфа, от всего сердца. Но даже если замок отопру, выбраться мне из усадьбы все равно невозможно.

— Послушайте, — прошептала Марфа. — Я уже придумала, как вам из поместья тайком выбраться.

— Нет, не побегу я. Если Федор узнает, что ты мне помогла, точно прибьет тебя. В прошлый раз едва не искалечил, он же зверюга.

— Не бойтесь, Светослава Романовна, я что-нибудь придумаю.

— Сказала же нет, — твердо ответила Слава. — Не надобна мне такая свобода, когда кровь опять прольется. Уже столько людей из-за меня погибло.

— Прямо-таки из-за вас? — не веря, прищурилась Марфа. — Тихон Михайлович погиб во время восстания стрельцов, да и матушка ваша тоже.

— Может, ты и права, Марфа, но порой мне кажется, что смерть близких людей — это мое проклятье. Потому не хочу, чтобы и ты пострадала.

— Да все хорошо будет. Я уже и придумала, как подозрения с себя снять.

— Правда? — с надеждой спросила девушка.

— Да, — и баба кратко рассказала ей, что придумала.

— Хорошо. Но попытаюсь бежать, только если точно уверена буду, что ты не пострадаешь.

В тот день слова Марфы показались Славе слишком сказочными, и она не поверила, что у них все получится, но в то же время не остановила молодую бабу, когда та, растопив свечу, накапала воска в дырку и после, когда тот застыл, осторожно вытащила слепок.

И в этот миг Марфа стояла перед ней с ключом в руке, и Славе это казалось невероятным.

— Давайте попробуем! — с воодушевлением сказала баба.

— Да, давай, — кивнула пленница, немедля наклонившись с заветным ключом к цепи. Уже через минуту замок открылся, и они смогли избавиться от оков.

— Получилось! — воскликнула Марфа.

— Ох, Марфуша, неужели! — выпалила Слава радостно, видя, что на ее ноге остался лишь браслет Темных, и тут же добавила: — Но все равно у Федора кольцо Темное, повернет его — и упаду я в обморок…

— А ну-ка сморите, — вымолвила Марфа, доставая из кармана сарафана кольцо с темным яхонтом. Слава ошарашено уставилась на кольцо, выдохнув:

— Но как?

— Дак нынче Федор Тихонович хмельной на лавке спит. Как от вас пришел, так до одури вина крепкого напился. Вот я спокойно и сняла кольцо-то. Возьмите.

— Да, давай, спрячу его…

Слава быстро сунула кольцо Темных в карман и с воодушевлением спросила:

— А бежать-то как теперь, Марфуша? Ты ведь тоже придумала?

— Конечно. Послушайте. Сегодня на рассвете надобно вам бежать. Народ-то дворовый еще спать будет. Лишь дед Семен на телеге в Трусово с первыми петухами поедет. Так вот, я попросила его бабку нашу Анисью в это сельцо к родным доставить. Он и согласился.

— Ну и дальше, — кивнула Слава.

— А что дальше? А бабкой-то вы и оденетесь, Светослава Романовна. Бабка-то Анисья худая, да и росту почти вашего. Дед Семен слеповат, так и не различит, а потом, как за город выйдете, так и убежите.

— Как ты все складно придумала, Марфуша! — воскликнула, ошалев от радости, девушка. — Благодарю тебя. Вовек за тебя Богам молиться буду. Ты спасительница моя…

— Полно вам, Светослава Романова, что же я, добра вашего не помню? Если бы не вы не видать бы мне детушек своих, а за них, кровинушек, я на любой грех пойду, только бы рядом с ними быть…

— Федор Тихонович! Федор Тихонович! — раздался над Артемьевым тревожный голос. Тот открыл затуманенные спиртным глаза и прохрипел:

— Ты чё ополоумел, Тимошка? Еще ночь на дворе! Будить меня вздумал!

— Светославы Романовы в горнице нет! — выпалил слуга.

— Чего? — опешил Федор и вмиг открыл глаза.

— Ее нигде нет! Всю усадьбу обыскали ужо!

— Бестолочи! Как же она убегла? У нее же цепь на ноге! — ничего не понимая, процедил Федор, медленно садясь на лавке.

— Открыта цепь, а ее нет.

— Запорю всех! — пророкотал Артемьев, резко вскочил на ноги, но вмиг схватился за гудящую от выпитого вина голову. — А что охранник у ее двери?!

— Так он до сих пор спит беспробудным сном, добудиться не можем.

— Опоила его, ведьма! — смекнул Федор, проворно выходя из комнаты, и, увидев в коридоре бегающих слуг, тотчас схватил первого попавшегося за грудки.

— Ворота на запоре?

— Да, барин, — кивнул мужик.

— Тогда где-то в усадьбе прячется, зараза. Найти немедля!

— Дозвольте мне сказать, Федор Тихонович, — сказала тихо одна из сенных девушек, которая стояла поблизости и опасливо смотрела на разгневанного хозяина.

— Че, Иринка? — процедил Артемьев.

— Сегодня на рассвете видела, как дед Семен на телеге выезжал. Они с бабкой Анисьей в сельцо соседнее поехали.

— И к чему ты это приплела, дура? — ощетинился Федор и, оттолкнув одного из слуг, уже направился к лестнице, собираясь сам проследить за поимкой наглой девки.

— А к тому, что бабка Анисья до сих пор в своей каморке спит, — сказала глухо девица.

Лишь несколько мгновений понадобилось Артемьеву, чтобы понять, что к чему. Уже через миг он оскалился, словно зверь, и лицо его стало невменяемым.

— Вот гадина изворотливая! — процедил сквозь зубы он, понимая, что Слава как-то умудрилась обрядиться в бабку Анисью и улизнуть из усадьбы. И тут же он прохрипел приказ: — Немедля собирай мужиков! В погоню поедем! Не могла она далече уехать на телеге!

— Вот и я говорю, что не могла, — закивал угодливо Тимофей.

Дед Семен медленно погонял кобылу, а Слава, нервно озираясь по сторонам, инстинктивно ощущала, что ее побег уже обнаружили. Однако не могла нащупать в пространстве ответ на вопрос, преследуют ее или еще нет. Ибо браслет на ее ноге подавлял дар ясновидения. Потому, когда послышался нарастающий топот коней, она затравленно обернулась и вскрикнула:

— Дед Семен, останови!

Тот испуганно обернулся и увидел, что на него смотрят не старые глаза Анисьи, а яркие золотые очи девушки.

— Ты как тут очутилась? — испуганно вымолвил старик.

— Останови немедля! — выпалила неистово Слава и сама, стремительно наклонившись вперед, дернула вожжи, чтобы осадить кобылу. Лошадь заржала и остановилась. Но всадники уже были близко. Слава мгновенно выпрыгнула из телеги и побежала во дворы. Она не могла быстро передвигаться, поскольку шел уже восьмой месяц сроку, и ее живот был довольно большим. Оттого не успела она даже выбежать на соседнюю улицу, как перед ней выпрыгнул конь Артемьева. Сидя верхом на вздыбленном жеребце, Федор загородил ей путь, и Слава невольно вскрикнула. Уже через секунду мужчина стремительно спешился и надвинулся на нее, грубо схватив за плечо.

— Ах ты, гадина неугомонная! — прошипел он, ударив ее по щеке со всей силы. Она не упала только потому, что второй рукой он жестко держал ее за плечо. — Никак не уймешься?! Опять бежать задумала?! Так не бывать этому! Скорее я придушу тебя собственными руками, чем отпущу!

В это время мужики Артемьева уже окружили их на своих конях, и все молчаливо смотрели за этой жутковатой сценой.

— Ненавижу! Черт поганый! — прохрипела Слава, пытаясь вывернуться из его беспощадной хватки. — Я все равно убегу, хоть убей, не буду при тебе!

Красивое лицо Федора вмиг побледнело, а затем покраснело от ярости. Он жутко оскалился и вновь со всего размаху дал ей пощечину. Слава инстинктивно закрыла лицо руками, отшатнувшись от озверевшего Артемьева. Он ударил ее в грудь, и она упала на землю. Он наклонился над нею и, схватив за длинную косу, начал трясти девушку.

— Где кольцо, дрянь?! — цедил он над ней. — Немедля отдавай кольцо!

Слава отрицательно мотала головой, непокорно глядя в его разъяренные глаза. Федор начал нагло шарить по ее лифу и карманам и уже через минуту нашел перстень Темных. Злорадно оскалившись, он надел его на свою левую руку.

— Говори, кто помог тебе бежать?! — прохрипел он зло. — Не могла ты одна такое вымудрить! Говори, ну!

— Одна я все, — прошептала Слава тихо, отчетливо понимая, что даже на смертном одре не выдала бы теперь Марфу, свою единственную заступницу в усадьбе Федора.

— Не скажешь? Ну, пеняй на себя! Мое терпение лопнуло! Сидеть тебе в холоднике! — выпалил он и, схватив брыкающуюся Славу в охапку, потащил ее к своему жеребцу.

Посадив ее впереди себя, Артемьев, проворно вскочил в седло и, словно железным кольцом, обхватил рукой девушку под грудью. Пришпорив коня, он направил его в нужную сторону, невольно отмечая, как его люди поскакали за ним. Поджимая от досады и злости губы, Федор отвернулся от Славы, от обуявшего его гнева не силах даже смотреть на эту своевольную девку, которая явно заслуживала хороших тумаков и наказания.

Наконец они вернулись в усадьбу, Артемьев пребывал в бешенстве, искренне не понимая, отчего эта строптивица продолжает упорно, уже который месяц, сопротивляться ему и ни в какую не хочет остаться с ним. Он немедленно стянул девушку с коня и потащил ее к амбарам, велев слуге открыть один из холодных подвалов, которые были вырыты прямо в земле, сбоку двора, потолком в них служила железная решетка. Почти слетев с девушкой по деревянной лестнице внутрь сырой земляной ямы, Федор зло швырнул Славу на землю и проворно вылез наверх. Собственноручно убрав лестницу, он с ожесточением задвинул железную решетку и закрыл девушку на замок, ключ от которого услужливо подал ему один из дворовых мужиков. Слава в испуге смотрела на него из земляной ямы, а Федор, лишь злобно оскалившись, поцедил:

— Посиди покудова здесь! И подумай! Может, и одумаешься!

Поначалу Слава до конца не осознала, что произошло, так как, пока Федор насильно удерживал ее на коне, а затем тащил по двору, она боялась, что он вновь ударит ее и причинит вред детям. Но спустя некоторое время, после того как осталась одна в земляной ледяной яме, она поняла, что Артемьев в своей злобе решил уморить ее уж наверняка.

Осознав же до конца, что произошло, Слава резко вскочила на ноги и, невольно оступившись, была вынуждена схватиться руками за края ямы. Ладонями она тут же ощутила ледяную землю под пальцами и зябко поежилась от окружающего ее холода. Тут было гораздо холоднее, чем на улице. Земляные сырые стены, покрытые инеем, промозглый воздух и запах гнилых овощей вызвали у нее испуг. Она быстро озябла и подумала, что долго не протянет в этом жутком холодном месте. Запахнув посильнее простой зипун, который был на ней, и, обхватив себя руками, чтобы хоть немного сохранить тепло, она начала озираться по сторонам, пытаясь отыскать немного соломы. Тусклые лучи восходящего солнца проникали внутрь, едва освещая мрачное подземелье. В углу стоял холщовый мешок, от которого исходил запах гнили. В некоторых местах сверху земляных стен свисали сосульки.

Ощущая подступающую муку холода, Слава, пытаясь храбриться, начала ходить по небольшой окружности ямы, чтобы не замерзнуть. Она не знала, сколько ей сидеть в этой ледяной тюрьме, но подозревала, что Артемьев вряд ли скоро сжалится над нею. Видимо, за побег он решил заморозить ее насмерть, потому что Федор был не просто жестокосердным, он был кровожадным и получал наслаждение от мучения других людей.

Горячий воздух со свистом вырвался из сухих губ Славы, она видела белый пар, исходивший из рта, который был хорошо заметен в заледенелом воздухе. Она так и ходила по кругу земляной ямы, словно заведенная, зная, что ей нельзя останавливаться, ибо она вмиг замерзнет. От бессилия что-либо изменить на ее глазах выступили слезы. Обхватив руками выпуклый живот, она печально размышляла о своих малышах, которые в эту минуту замерзали вместе с нею. И отчетливо понимала, что не сможет выжить в этом ледяном подземелье и нескольких суток, если Федор в ближайшее время не смилостивится, она, вероятнее всего, окоченеет от холода.

Хотя солнце стояло в зените, на улице было довольно прохладно. Уже несколько часов она, не переставая, ходила, то и дело, выдыхая горячий пар на свой живот, как будто старалась хоть немного согреть малышей, которые были в ее чреве. Спустя четыре часа заточения ее силы начали иссякать, а тело уже дрожало от ледяного озноба. Она понимала, что никто не придет к ней на помощь и не вызволит ее из этого смертельного земляного мешка, ведь все слуги до жути боялись буйного Артемьева.

На ее удивление, после полудня у ямы появился сам Федор. Он вновь был изрядно пьян. Едва приблизившись к холоднику, он устремил мрачный взор вниз, на замерзшую девушку, которая сидела на холщовом мешке с гнилыми овощами, и громко спросил:

— Ну что, одумалась?

Слава даже не подняла на него лица, лишь сильнее съежилась в своем простом зипуне. Она не собиралась отвечать Артемьеву, в этот миг считая его исчадием ада. Ей казалось, что он получает физическое удовольствие, мучая ее. В эти мгновения она была морально раздавлена и телесно немощна, почти пала духом, чувствуя, что ее страдания достигли той черты, после которой смерть была лишь радостью и избавлением от терзающих мук. Она знала, что Федор ждет ее слез, раскаяния и обещаний в любви, но даже если бы это был ее последний час на земле, Слава не стала бы говорить с ним сейчас. Она отчетливо осознавала, что лучше окоченеет от холода и умрет, чем будет далее подчиняться ему.

— Молчишь? — процедил, вновь впадая в бешенство, Артемьев. — Тогда сиди до утра в яме! Неблагодарная девка! Будешь знать, как пренебрегать мною!

Он быстро отошел от ямы и вновь устремился в хоромы.

Марфа следила за Федором из-за амбара, прячась, чтобы он не заметил ее. Когда он вновь скрылся внутри дома, молодая баба, озираясь по сторонам и сжимая в руках небольшой сверток, стремительно приблизилась к яме. Во дворе было пустынно, ибо настало время обеденной трапезы, оттого Марфу никто не заметил. Она сильно наклонилась вниз и, устремив жалостливый взор на Славу, которая, скрючившись от холода, сидела на мешке, тихо позвала:

— Светослава Романовна!

— Марфа! — ответила ей тут же Слава, подняв голову. Она поспешно встала на ноги и приблизилась к краю ямы, где стояла баба. — Федор ничего тебе не сделал?

— Нет. Вы же не выдали меня. Благодарствую. Раньше я не могла прийти. Двор полон народу был. Вот, я вам свечи принесла, да еще накидку теплую, да шаль пуховую. Укутайтесь. Еще огниво. Ловите!

Марфа проворно кинула сверток с вещами прямо в протянутые руки пленницы.

— Благодарю, Марфа, — безжизненным голосом пролепетала девушка, прижимая сверток к груди. — Ты единственный друг мой здесь. Только не надо было…

— Вы немного обождите, я что-нибудь придумаю, как помочь вам. Попробую поговорить с Федором.

— Не надо, он не станет слушать тебя, — глухо ответила Слава и вновь, сгорбившись, опустила взор.

Внимательно посмотрев на нее, Марфа нахмурилась и уже через миг выпалила:

— Вы что же это, Светослава Романовна, отчаялись? Не смейте даже думать о том! Ну-ка давайте, в накидку кутайтесь. Да свечку зажгите, руки погрейте! Ишь че удумали. Не дам я вам помереть в этой яме. Я попозже еще вам валенки да еды какой принесу!

Подняв ошарашенный взор на молодую бабу, Слава одними губами прошептала:

— Как ты говоришь, Марфуша, аж жить захотелось…

— То-то же! Давайте терпите, ради детишек терпите! Через час я вернусь с валенками! Сюда идут! Я пошла.

Марфа быстро отошла к амбарам, нервно сжимая кисти рук и всем сердцем желая помочь страдающей пленнице, но не зная как. Она вдруг подумала, может, сходить за священником и рассказать ему все. Вдруг поп сможет убедить Федора достать несчастную из ямы? Ведь только церковников Артемьев еще мог послушать. Она напряженно размышляла, что ей делать.

Раздался шум со стороны ворот, и Марфа непроизвольно обернулась. На широкий двор въехали две телеги, груженые провизией, из соседней деревни привезли необходимый оброк, который несколько раз в неделю доставляли в усадьбу. К телегам сзади были привязаны корова и три козы. Курицы, утки и свиньи связанные, визжащие, лежали на одной из телег, между мешками с пшеницей и морожеными овощами. Марфа посторонилась, пропуская телеги, мужики-возницы направили лошадей к хозяйственным амбарам.

Молодая баба уже хотела пойти наверх, в терем, но заметила, что за телегами во двор проник некий человек. В длинной запыленной одежде, похожей на монашеское одеяние, с большой палкой, на которую опирался, странный старик приблизился к Марфе и внимательно посмотрел на нее. Невольно она замерла под цепким, поглощающим взором деда. Он был среднего роста, седовласый, с бородой на морщинистом лице, лет шестидесяти, но его ясные глаза словно светились.

— Вижу, гнетет тебя что-то, девица, — вдруг произнес приятным голосом старик.

— Так и есть, — кивнула Марфа и спросила: — Вы монах, дедушка?

— Нет, голубушка, странник я. Брожу по городам да деревням ужо какой год, да на людей смотрю. Везде жизнь-то по-разному идет, а мне и интересно. На одном месте мне скучно сидеть.

— Вы, наверное, голодны, дедушка? Может, в дом пройдете, отдохнете немного? — участливо предложила молодая баба.

С интересом разглядывая старика, Марфа с удивлением отметила, что дед имеет светлый лик и добрые живые очи. Он выглядел старым, однако как будто весь светился изнутри. Она тотчас смекнула, что это не простой странник, а богомолец. Было принято принимать на постой в своих домах путешествующих и богомольцев, так как на Руси считали, что эти люди приносят удачу и счастье. Все знали, что тому, кто приютил и накормил странника, Господь воздаст втройне. Оттого Марфа сразу же вознамерилась предложить старику переночевать в усадьбе.

— Вижу, девица, душа у тебя добрая да светлая, хоть и страдала ты в жизни много, — сказал ласково старик.

— Благодарствую за слова ваши, дедушка.

— А еще чую, что думы-то у тебя теперь о девице какой-то, что в холодной темнице мается. Уж больно переживаешь ты за нее.

— Откуда вы это узнали, дедушка? — опешила Марфа.

— Просто людей насквозь вижу, ибо мысли их открыты мне… — сказал старик одними губами.

— Вы, дедушка, праведник? — тут же ошарашенно выпалила она.

— Да нет, я живу, как и все, — поморщился старик. — Только вот брожу по миру да забрел отчего-то в усадьбу вашу.

— Чувствую сердцем, что Божий вы человек, дедушка, — сказала твердо Марфа. — Вы верно, все говорите, печалюсь я о подруге своей, в темнице она теперича.

— А что девица эта заточенная, никак, где-то поблизости находится? Чую, душа чья-то рядом так жалостливо плачет да стонет. Аж пронимает меня всего…

— Она тут, в яме земляной сидит, — объяснила шепотом Марфа.

— Какой же жестокий человек девицу мог в яму посадить?

— Осерчал на нее сильно барин наш, да и бросил в каменный мешок. А она дитя ждет и больная вся. Нельзя ей в темнице-то. Я вот и думаю, как помочь ей.

— Говорю я, добрая душа у тебя, — кивнул дед и, внимательно посмотрев на молодую бабу, спросил: — А где подруженька твоя сидит? Может, я поговорю с ней да утешу? — Марфа замялась, не зная, стоит ли дальше рассказывать все страннику. Она видела, что седовласый старик как-то напряженно смотрит на нее. Вдруг он сильно нахмурился и выдохнул. — Как ты сказала, зовут ее? Светослава?

— Я не говорила, дедушка.

— Неужели? А я словно мысли твои поймал, да и подумалось, — сказал старик властно, озираясь по сторонам. — Ты, Марфа, проводи меня к ней теперь, мне увидеть ее надобно…

— Вы знаете, как меня зовут? — опешила вновь она.

— Знаю, — кивнул старик. — Сердце мое чует, что звать тебя по-другому не могут…

— Ох, дедушка, вы и впрямь Божий человек.

— Все мы под Богами ходим, только сами свои дела вершить должны, — он уже устремился в нужном направлении к земляным ямам, а Марфа направилась за ним. Старик, хромая, ускорил шаг, тяжело опираясь на палку, и через плечо оглядывался на Марфу, уточняя. — Сюда?

— Да, дедушка, верно, — кивала она.