Пасынок судьбы

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ РАЗВЯЗКА

На первых порах тишина нарушалась лишь дыханием затаившихся людей, но потом сквозь нее начали пробиваться посторонние звуки.

— Слышите? — настороженно шепнула Аделия.

— Людоеды голосят, не иначе… — хрипло отозвался Ярош.

Годимир навострил уши. В самом деле, знакомые визгливые вопли, изрядно приглушенные расстоянием и сводами пещеры, доносились снаружи.

«Пока опасаются врываться. Но пройдет немного времени, они освоятся и пойдут в атаку. А вот тогда придется туго…» — подумал рыцарь.

— Да нет! Я не про то! — по-прежнему шепотом воскликнула королевна. — Да прислушайтесь вы! Похоже, будто…

— Шуршит, — сглотнул Олешек.

— Точно!

Подозрительное шуршание доносилось с того самого места, где лежала высохшая туша дракона. Кто бы это мог быть? Навья? Уж она-то — и Годимир это знал — могла перемещаться совершенно бесшумно. Чудной Мохнопятик? Тоже не похоже…

Звук, несмело пробегающий во тьме, напоминал легкий скрежет чешуек пластинчатого доспеха, поскрипывание кольчужных колец, потрескивание, с которым расправляется промокший и после высушенный, колом задубевший жак. Так могла бы шуршать ползущая по камням гадюка, если увеличить ее раз в сто.

Стоп!

Гадюка?

Шорох чешуи ползучего гада?

— Это дракон, — еще не до конца уверенный в своей догадке, проговорил Годимир.

— Как? — поразился шпильман. — Он же…

— Тише! — властно оборвала его королевна.

К поскрипыванию чешую прибавилось цоканье. И скорее всего, когтей о камень.

Годимир хорошо помнил эти длинные крючковатые когти. На каждой лапе по четыре, два пальца глядят вправо, два — влево.

— Ожил! — выдохнул рыцарь.

— Неслыханно! — почти в полный голос воскликнул Олешек, за что и получил кулаком под ребра. От кого — от королевны или Яроша — Годимир не понял.

— Неслыханно — не значит невозможно, — раздельно прошептала Аделия.

— Из огня да в полымя, — деловито заметил разбойник. — Сейчас схарчит, как козявок…

— Одним глазком бы, — просительно проговорил шпильман.

— Навья сказала — держитесь сзади, — отвечал Годимир, хотя вся его натура рвалась поглядеть. Это же мечта всей его жизни ползет сейчас к выходу пещеры. Хорошо, выползет, а дальше что? Вдруг взмахнет крыльями и улетит? А он так и не увидит дракона…

— Так мы на рожон лезть и не будем, — заверил Ярош.

— Верно, — поддержал его Олешек. — В сторонке постоим, поглядим. Давай, Годимир, а? Будет же о чем внукам рассказывать!

— Да? — На самом деле Годимира не стоило долго уговаривать и, будь он один, то уже мчался бы со всех ног следом за ящером. Сейчас же медлить его заставляло лишь чувство ответственности за спутников. — Эх! Была не была! Пошли потихоньку…

Осторожно, стараясь не споткнуться и не ушибиться, они отправились к выходу из пещеры. Оружие, само собой, держали наготове. Только много ли с него будет толку, как до свалки дело дойдет?

Людоеды дружно завопили. Теперь в их голосах вместо настороженности звучала злоба и, как ни странно, страх.

— Выбрался, — высказала предположение королевна.

— Как пить дать, — согласился Ярош. — Людоеды в этих горах раньше людей поселились. Кто знает, какие у них сказки?

А от входа доносились теперь уже вопли, наполненные болью, слышалась возня и хриплые выдохи.

— Скорее! — рванулся вперед Олешек, но разбойник схватил его за рукав зипуна.

— Куда? Не лезь, не спросясь броду!

— Да я тихонько!

— Я тебе дам «тихонько»! А ну, пусти!

Бирюк уверенно обошел Годимира, приподнял лук, нацелив жало стрелы прямо перед собой.

— Идемте. Потихоньку, полегоньку.

На освещенной луной и звездами полянке перед пещерой шел бой.

В кошмарном сне такого не придумаешь.

Дракон сражался, словно гигантская кошка, не пытаясь подняться в воздух. Может, боялся, что крылья ссохлись и перепонка не выдержит напора воздуха? Зато острые длинные когти, длинный хвост, вооруженный роговым «шестопером», усеянная треугольными зубами пасть позволяла ему не только противостоять дюжине врагов, но и успешно одолевать их. Кстати, о дюжине уже речь не шла. За те краткие мгновения, что рыцарь с товарищами выбирали удобную для наблюдения позицию, он уменьшил число великанов едва ли не на треть.

Удар хвоста!

Взмах когтистой лапы!

Клацанье пасти!

Людоеды падали с переломанными костями, вспоротыми животами, откушенными конечностями.

Но они не сдавались. То ли сказывалась врожденная жестокость, затмевающая подчас проблески невеликого разума, то ли упрямство, достойное лучшего применения. Великаны наскакивали на дракона со всех сторон, размахивали дубинками и камнями, норовили подбить ноги. Лысый вожак громкими криками подбадривал свое тающее на глазах воинство, а сам в драку не спешил, бегал за пределами досягаемости драконьих зубов и хвоста. Дубина на его плече весила, пожалуй, не меньше, а то и больше, чем Годимир.

На глазах у людей ящер вцепился в плечо тому самому кривоногому людоеду, который выполнял в отряде работу следопыта. Челюсти — каждая длиной с конскую голову — сжались, несчастный заорал, но дубины из рук не выпустил, ударил дракона по голове. Острый сучок скользнул по чешуе, надрывая край века. Даже если гад не чувствовал боли (давно умершее тело получило возможность двигаться лишь благодаря чародейству неживой навьи), оборванный лоскут кожи навис над глазницей — досадная помеха в бою. Дракон тряхнул головой, отбрасывая людоеда далеко в лес. Только елки затряслись. И тут второй великан — бурый с проседью — подскочил со стороны раненого глаза и с размаху хватил по ноге. Какой бы крепкой не была кость, удара целым стволом дерева не смогла выдержать даже она.

Лапа подломилась.

Дракон завалился набок, нелепо взмахнув бесполезными крыльями.

Вожак людоедов, дождавшись своего часа, бросился вперед, двумя руками сжимая высоко воздетую дубину. Годимир понял — уж он-то не промахнется. Хрястнет прямо по затылку, по плоскому змеиному затылку…

Рыцарь сам не понял, как выскочил из-за надежно скрывающих его валунов. Поднятый над головой клинок — стойка Крыша — отражал лунный свет.

— Косой Крест!!! — глупо, конечно, провозглашать родовой герб, бросаясь в атаку на волосатых, кровожадных дикарей, но ничего более осмысленного пану из Чечевичей в голову не пришло. — Бей-убивай!!!

И все равно он не успевал. Слишком далеко откатилась схватка от входа в пещеру. Бежать и бежать. А лысому остался один прыжок. Один прыжок и один удар.

— Э-гэ-гэй!!! — Годимир попытался отвлечь великана, но тот ничего не видел перед собой, кроме беспомощно барахтающегося на изломанном еловом молодняке дракона.

Чпок!

Стрела вошла лысому людоеду в глаз, остановив его в высшей точке прыжка. Будь ты хоть трижды силачом и чудовищем, а такие попадания смертельны…

Сзади загудела тетива лука. Выругался сквозь зубы Ярош. Стрелять из длинного лука без перчатки или нарукавника — то еще удовольствие. Во всяком случае, рубец на предплечье сойдет еще не скоро.

Годимир с разбегу остановился. Едва не упал. Метнулся в сторону, чтобы избежать удара извивающегося, словно обезглавленная змея, хвоста. А к нему уже спешили двое людоедов, видевших смерть главаря и воспылавшие жаждой мести.

Первого великана рыцарь ударил по ногам, благо, меч уже был в Глупце. Людоед, бурый с проседью, подбивший дракону глаз, отпрянул, но недостаточно быстро, а потому получил острием по колену. Нога его подломилась, а Годимир уже уворачивался от второго, светлого, почти палевого. Дубина просвистела в пальце от головы человека, врезалась в гранитную глыбу. С жалобным треском комель расщепился, а рыцарь взмахнул мечом, целя в мохнатый загривок.

Удар немыслимой силы опрокинул человека на землю. Острой болью отозвалось наколотое еще в Ошмянах ребро. Онемел локоть, не избежавший соприкосновения с угловатым камнем. Годимир попытался вскочить, но замешкался, с удивлением увидев копошащегося рядом людоеда. И его?

Несколько мгновений понадобилось рыцарю, чтобы сообразить — их обоих свалил не на шутку разгулявшийся драконий хвост. Вот и помогай всяким гадам чешуйчатым после этого!

Пока Годимир пытался встать, великан, потерявший дубину, протянул лапищу и вцепился в щиколотку стальной хваткой. Человек лягнул его в оскаленную морду свободной ногой, отмахнулся мечом, но без результата. Лежа на земле клинком немного навоюешь.

Рядом бурый с проседью поднялся на колени, занес дубину.

«Ну, все. Конец», — почему-то без тени страха подумал Годимир. Место страха в душе заняла детская обида. Почему же он такой невезучий? Сам Господа в детстве прогневил или батюшка Ладибор из Чечевичей грешил чересчур уж? А самая злость разбирает, когда осознаешь, что удача в самый последний миг срывается. Прямо как рыба с крючка. Ты ее почти на берег выволок, а она — дрыг хвостом и была такова!

Он попытался закрыться мечом, понимая, что от удара великанской дубины сталь переломится наверняка.

Смазанная тень промелькнула над его головой и обернулась, как ни странно, Аделией.

Королевна выкрутила немыслимый пируэт в воздухе, ногами дважды ударив людоеда, вцепившегося в сапог Годимира. Оттолкнулась пяткой от низкого, скошенного лба, взлетела птицей, переворачиваясь через голову. Ее коса со свистом рассекла тьму, хлестнув бурого по глазам. Людоед заорал, бросил дубину, прижал ладони к глазницам.

Загудела тетива Ярошевого лука.

Стрела воткнулась бурому в шею. Еще одна.

Годимир ткнул концом меча в палевого великана. Кажется, попал в рот. Или нет. Но какая разница? Хватка-то ослабла.

Рыцарь вырвался из лап людоеда, оставив тому сапог. Ничего! Живы будем, сапог добудем!

Меч взмыл ввысь, а потом рухнул, раскалывая череп великана, как глиняный горшок.

— На тебе!

Мелкий гравий больно вонзался в босую пятку, но Годимир рвался в бой. Ненависть ко всему людоедскому племени просто переполняла его.

— Ну, кто еще!

— Все, пан рыцарь. Никого больше, — проговорила Аделия. Она, в отличие от словинца, дышала легко и ровно, будто и не прыгала, словно горностай в клетке.

А ведь и правда, все.

Врагов больше не осталось. И заслуга в том была отнюдь не Годимира. Он и убил всего-навсего одного, да и то оглушенного королевной — где она так драться выучилась? Даже Ярошу и тому удалось двоих свалить из лука.

Остальных прикончил ворочающийся в изломанном ельнике дракон.

А где же навья? Ведь, без сомнения, это она разбудила дракона и бросила его в атаку на людоедов. Так куда же сама запропастилась?

— Вот так заварушка, елкина ковырялка, — пробормотал подошедший Бирюк. — Сколько лет живу, а такого…

— Где Олешек? — вяло поинтересовался Годимир.

— Блюет где-то, — отмахнулся разбойник. — Слаб наш музыкант. Вида крови не терпит.

— Хорошо, что живой.

— Да уж. Неплохо, — кивнул Аделия.

— Твое высочество… — Рыцарь повернулся к королевне. — Твое высочество, а скажи мне — это тот дракон или…

— Какой — «тот»? — не поняла она. Или сделала вид, что не поняла.

— Ну, который в Ошмяны прилетал.

— Да откуда мне знать? — Девушка развела руками.

Годимир почувствовал, как челюсть отвисает едва не до ключиц, но тут Ярош дернул его за рукав:

— Гляди, возвращается!

К ним полз дракон.

Скособочив подбитую голову, хромая сразу на две лапы, упрямо раздвигал крыльями обтрепанные елки. Походя наступил левой передней на подававшего признаки жизни людоеда. Сжал когти. Ноги горного великана судорожно согнулись и вытянулись уже навсегда.

— Прям на нас прет, — шепнул Ярош. — Что делать-то будем?

— Не знаю, — совершенно честно ответил рыцарь.

Где же навья? Ей, нежити, возможно, и удастся совладать с ожившим трупом, заставить подчиняться, а то и вовсе упокоить. А что? Сумела поднять, сумеет и обратно уложить.

— Ох, и не по себе мне, — голос разбойника слегка дрожал, но пред лицом смертельной угрозы он только пошире расставил ноги и кинул на тетиву новую стрелу.

Дракон приблизился на расстояние каких-то двадцати шагов. Пятнадцати, десяти…

Годимир поднял меч.

Ящер остановился в пяти шагах. Плоская голова покачивалась на высоте двух человеческих ростов.

Хороший бой. Славный бой. Весело…

Откуда взялись эти слова в голове рыцаря? Слышат ли их его спутники?

Он завертел головой, но по неподвижным лицам Яроша и Аделии понял — нет, не слышат.

Не крутись, рыцарь Годимир. Не ровен час, шею скрутишь. Лучше готовь свой меч.

Дракон наклонил голову. От него пахло засохшим пергаментом и свежей кровью. Широкая пасть, бездонные ноздри, широкие пластинки чешуи на лбу и темени. И глаза…

Глаза цвета спелой лещины, знакомые до боли. И зрачок — не змеиная вертикальная щель, какой должен иметь уважающий себя гад, а круглый, как у человека, как у…

— Это ты?

Я. Узнал, рыцарь Годимир.

— Как же так?

Не время сейчас… Помнишь, что я тебе говорила?

— Что?

Ты хотел убить дракона. Ты убьешь дракона.

— Нет! Ты что? Ведь я тебя убью!

Я мертвая больше четырех сотен лет. Пока что я удерживаю дракона. Но долго не смогу. Ты должен…

Шея гада судорожно дернулась. Глаза на мгновение пожелтели, зрачок сузился и вытянулся. Но лишь на миг. А после голос вновь зазвучал в голове словинца.

Ты видел? Он сильный. Очень сильный. Я истратила почти всю силу, чтобы подчинить его в бою. Если он вырвется… Даже думать не хочу.

— Но как я могу тебя убивать? — возмутился Годимир. — Платить злом за добро?

Кто может точно сказать — что есть зло, а что добро?

Зрачки навьи снова сменились зрачками дракона. На это раз дольше. Гораздо дольше…

— Погоди! — воскликнул рыцарь. — Держись! Не сдавайся!

Мне очень тяжело. Едва не упустила. Торопись…

— Эй, погоди! Что значит — «торопись»?

Ты не выглядишь тупым, рыцарь Годимир. Бери меч! Ну же!!!

Мысли навьи становились все более обрывочными. Влетали в голову, словно воробьи под стреху, шумно дрались за остатки зерна и вылетали.

— Постой! Как-нибудь можно тебя выпустить? Ну, расколдовать там…

Ты… чародей?

— Нет!

— Тогда… бери… меч… Быстрее, рыцарь Годимир… Я… не в силах…

Дракон сгорбил спину, расправил и опустил к земле крылья. Шея его изогнулась, будто у лебедя, а глаза… Рыцарь ясно видел — этой ночью было светло, как днем — глаза стали в одночасье холодными и бездушными глазами ящера, гада, который обрел временное подобие жизни, способность убивать и вновь ощутить на нёбе забытый вкус горячей крови…

Откуда вывернулся Мохнопятик? Где он прятался до сих пор?

Полубобер-полукрыса кинулся дракону под ноги, застрекотал, зацокал по-своему. Голый хвост метался из стороны в сторону и хлестал зверя по бокам.

Годимиру показалось, что он понял, о чем кричит Мохнопятик. Верный слуга звал хозяйку, умолял ее вернуться, не бросать бедного, слабого Мохнопята одного с противными, злыми людьми.

Стремительным движением дракон взмахнул лапой. Крючковатые когти сжались вокруг мохнатого тела. Хруст ломающегося хребта слился в предсмертным визгом.

Ящер отбросил изломанный труп.

Оскаленная морда метнулась к Годимиру.

Рыцарь прыгнул в сторону. Ударил из пируэта, добавляя разворотом тела скорости и силы мечу. И попал…

Клинок вонзился между черепом гада и первым позвонком. Прошел насквозь легче, чем можно было ожидать, встретился с замшелым валуном, жалобно зазвенел и раскололся.

Годимир рухнул на колени, отбросил бесполезный эфес с торчащей из него пядью стали.

Жизнь оставила дракона сразу. Обычно холоднокровные гады так не умирают. Но ведь он не мог считаться живым. Питавшая его магия навьи ушла мгновенно и без остатка.

Где-то позади и над головой зазвенел восторженный голос Олешека:

— Ух ты, пан рыцарь! Убил-таки! Вот молодец! Теперь и в Ошмяны можно! А то и в Стрешин…

Ярош бесцеремонно сгреб шпильмана за ворот зипуна, придавил так, что горло певца перехватило, уткнулся бородой в ухо и что-то горячо зашептал, зыркая глазами в сторону Годимира.

— Да все, все… — дергался, пытаясь вырваться, Олешек, но не тут-то было. Разбойник держал крепко и не отпускал, а толкал перед собой к пещере. — Да брось же меня, говорю! — сипел шпильман. — Понял! Не дурак!

Ярош оттолкнул музыканта так, что тот сел задом на угловатый камень, сплюнул и отвернулся. Олешек, потирая ушибленную ягодицу, прошипел сквозь зубы нелицеприятные слова, но после махнул рукой и тоже отвернулся. Ссутулил плечи и замер.

Годимир поднял голову и посмотрел на небо. Судя по положению луны, дело шло к рассвету. Подгоняемые невесть откуда взявшимся ветерком облака начали затягивать звезды, будто пожирали их одну за другой гигантской пастью.

Аделия приблизилась неслышными шагами, тронул узкой ладошкой рыцаря за плечо, но ничего не сказала и удалилась так же, как и пришла.

Он простоял на коленях, сохраняя отрешенную неподвижность, до зари, когда склоны гор окрасились розовым, а ночная тьма начала отступать, собираясь в узкие длинные тени от деревьев и камней.

Слышал, как Ярош стучит кремнем о кресало, высекает искру.

Его спутники уселись спинами к маленькому костру, защищая его от все усиливающегося ветра, а рыцарь продолжал стоять, ощущая в душе такую мерзость, словно не дракону голову отсек, а раненого товарища на поле боя мало того, что бросил, так еще и сапоги снял.

Солнце едва пробивалась сквозь обложившие небо тучи. Тяжелые, низкие, дождевые. Запахло дождем. Где-то вдалеке сверкнула голубоватая молния, через время донесся раскат грома.

А вместе с первыми тяжелыми холодными каплями, ударившими рыцаря по щекам, забарабанившими по темени, из лесу выехали люди. Дюжины полторы-две. Черные с желтым суркотты, на головах шишаки. Впереди на толстоногом коне с длинной, заплетенной в кончики, гривой и достигавшей едва ли не храпа челкой, ехал высокий пан, с трудом разместивший огромный живот на передней луке. На мохнатой шапке красовались три фазаньих пера. Рыжеватые с сединой усы топорщились под носом, словно свиная щетина, а кончики их нависали над уголками рта.

Годимир поднялся, притопнул, разгоняя кровь в затекших ногах.

— Пан Божидар?! — воскликнул он. — Какими судьбами?

Ошмянский каштелян грузно спрыгнул с коня. Бросил поводья носатому, узколицему оруженосцу. Опасливо обошел поверженного дракона. Покачал головой, останавливаясь рядом с Годимиром.

— Ты таки убил его, пан рыцарь! Не зря я в тебя верил, не зря! — И тут же сменил восторженный тон на деловитый. — Где сокровища?

— Какие? — опешил словинец.

— А такие! Драконы завсегда золото и каменья драгоценные собирают! Или скажешь, что уговор наш забыл, драконоборец?

— И что… — Годимир пожал плечами.

— Так веди! Эх, гляжу я на тебя и сомнения меня терзают. Половины для тебя, пан Годимир многовато будет. Ясное, нашедшему пещеру и дракона завалившему, доля полагается, но уж не больше десятой части. А остальное сокровище, не обессудь, в Ошмяны поедет. — Пан Божидар говорил нарочито бодро, оглядывая, тем не менее, с заметной брезгливостью поле недавнего боя.

— Куда вести? Куда поедет?

— Ты что, парень, умом тут тронулся? — загремел Божидар уже рассерженно. Пан каштелян еще раз посмотрел на дракона, изуродованные тела людоедов. Прибавил твердо: — Хотя не мудрено… Где логово-то? Скажи…

— Там, — махнул рукой Годимир.

Не тратя больше слова, пан Божидар герба Молотило свистнул своим людям и скрылся в черном лазе пещеры.

На сидевшую у шипящего костра и настороженно вскинувшую голову королевну он даже не посмотрел. Словно и знать не знал, и ведать не ведал…

И тут ливень хлынул как из ведра. Вымочил людей до нитки, смыл пролитую то здесь, то там кровь, пригнул верхушки молодых елей.

А у Годимира перед глазами вдруг всплыли рифмованные строчки. Записал он их не скоро, лет через сорок, когда телесная немощь стала непреодолимой помехой в езде верхом и фехтовании:

декабрь 2005 — апрель 2006