Пасхет

Глава 240. Оправдания

Отец с мамой ждали за дверью перевязочной. Их выгнала медсестра еще вначале процедуры.

Хоть не будут капать на нервы. И без них тошно.

Перед хирургом я стесняться не стала, рассказав, как все произошло на самом деле. Почти все.

— У такой маленькой и хрупкой леди довольно много сил. У меня бы не вышло так глубоко вогнать обвалочный нож ни в себя… Да и в свиную тушу, пожалуй, тоже, — сказал мужчина таким тоном, что сложно было понять шутит он или серьезно.

О этот тонкий врачебный юмор. Как же я по нему скучала.

Судя по мускулатуре и навыкам, обвалочный нож он мог вогнать куда угодно и на любую глубину. Дяденька довольно быстро управился с моей раной и усадил на кресло-каталку.

— Ходить тебе пока нельзя. Бегать и прыгать тоже нежелательно, — поджал он губы.

Опять шутки. Ха-ха, рать твою!

— Конечно, молодец, что резала вдоль волокон, а не поперек.

Да ептырь твою ж! У меня исцеление есть и регенерация, как у саламандры!

Теперь все считали, что я пыталась себя искалечить. Когда это не так!

— Кстати, домой ты пока не едешь, — напомнил он. — Сейчас тебя заберет психиатр, и вы спокойно побеседуете. Без родителей.

Что ж. Это был очевидный расклад.

*

— Всего лишь хотела сменить фокус внимания на соматику. Не рассчитала силы, — вкрадчивым тоном пояснила я дежурному психотерапевту. К моему удивлению это оказался мужчина, а не женщина.

Он быстро набирал текст на планшете, параллельно записывая наш диалог на диктофон и бросая на меня внимательные взгляды. Потом долго листал записи в карте, пока задумчиво не уставился на меня.

— Это не попытка привлечь к себе внимание, — нарушила я молчаливые гляделки и опустила взгляд. — Родители обычно долго не заходят ко мне после ссоры. Думала, будет незаметно. И не так глубоко. Хотела сделать маленькую царапину, но не ожидала, что лезвие окажется настолько острым.

Вот же ситуация. Сгорела бы от стыда, если б умела так делать. Но тут моего могущества было недостаточно. Сейчас я даже провалиться куда-либо не могла. Все еще кружилась голова, и сложно было сосредоточиться на собственных мыслях. Хотя за анальгетики медикам спасибо.

— Ссоры? — повторил за мной доктор и приподнял брови в ожидании продолжения.

— Мы играли в Изнанку. Это была мамина идея. Родителям не понравилось, что я продала один игровой предмет. Он принадлежал мне, как и права на него. Но дело, наверное, не в виртуальном предмете, а в самом факте заработка, вместо того, чтобы играть для себя, — рассказывала я и теребила край домашней туники с пятнами засохшей крови. — Не могу воспринимать игру и все надстройки так же, как они. Да, это их детище, работа их жизни. Но почему я обязана чувствовать то же, что и они? Почему они не понимают? Они же умные люди.

— Поэтому ты решила отвлечься на физическую боль? — мягким тоном уточнил мужчина.

— Нет. В самом разногласии нет проблемы. Уже привыкла к их причудам. Просто у меня звуковой фокус внимания, а мамин крик всякий раз ужасно выносит мозг. Каждый раз ее ругань словно новая пытка. Хочется вогнать себе что-то в ногу или руку, лишь бы отвлечься. Мои попытки что-то сказать или оправдаться всегда усугубляют дело, и ссора становится только длиннее. А потом очень плохо. На этот раз я не выдержала.

— Стало легче? — уточнил он безо всякой иронии.

— Да. До того, как мама вошла в комнату и не поняла, что произошло, — почему-то хотелось оправдываться. — Совсем не ожидала, что она так быстро вернется. Обычно, когда меня запирают, то это минимум до вечера или следующего утра. Мне нормально. Никто не трогает. Отдыхаю от них. Правда с туалетом проблема. Но меня выпускают в ванную и на кухню.

— Так, — сказал мужчина спокойным голосом. — Запирают?

Мне не очень понравился его тон. Опять я ляпнула что-то не то? Это же обычные воспитательные меры.

— В этот раз всего на полчасика закрыли, — в срочном порядке пояснила я.

— И ты никак не можешь выйти из помещения?

— Могу постучать и попросить, чтобы пустили в туалет. Они всегда выпускают.

— Постучать?

— Эм…

— Где твой комм? — уточнил он.

На что я растерянно замерла.

Обычно коммуникатор заменял все необходимые документы. Маленький аппарат был буквально тем, с чем не расставались ни при каких обстоятельствах. В городе выйти голым из дому было не так неудобно, как без комма.

— Алессандра, мне в любом случае необходимо провести твою идентификацию.

— У мамы, наверное, — нахмурилась я.

— Алессандра? — давил он взглядом. Но мягкость тона не менял. — У тебя отобрали средства коммуникации?

— Временно, — буркнула я, утыкаясь взглядом в колени.

Доктор постучал большим пальцем по ободку планшета и поджал губы.

— Ладно, — спустя минуту раздумий вздохнул он. — Сейчас медсестра проводит тебя во временную палату. Там спокойно. Не стесняйся обращаться к медперсоналу. Хорошо?

— Хорошо.

— Мне нужно пообщаться с твоими родителями, — сказал он непререкаемым тоном.

*

Комм мне так и не вернули. Оказывается, родители его попросту оставили дома, не продумав этот момент. Но свои рефлекторно взяли.

Поэтому пришлось пялиться в окно палаты и медитировать.

С Аском мне связываться не стоило. Он тут же примчится в отделение, и вероятность новой ссоры на порядок увеличится.

Уйти отсюда своим ходом я пока тоже не могла. Как минимум, потому что была не способна это сделать. Меня попросту никуда не выпустят на кресле-каталке без документов.

Время шло, а обезболивающие постепенно прекращали действовать. У повышенного метаболизма были свои недостатки, и это одна из них — шестичасовая доза препаратов выводилась максимум за пару часов. Зато уже к вечеру рана должна была затянуться сама по себе, безо всякого лечения.

Еще и родители задерживались.

С другой стороны, новые нотации от мамы откладывались. Двойственные ощущения. В любом случае, я бы предпочла физическую боль, чем очередной распил мозга в ее исполнении.

*

Через час, вместо родителей, палату посетила медсестра, заставая меня, пьющей воду из-под крана.

Конфуз.

Я спохватилась, что сюда кого-то могли подселить. Все же, доктор называл ее временной. Наверное, мое время вышло, а в отделении не предупредили, что палата занята.

Почему родители так задерживались?

— Простите. Сейчас уйду, — я покатила коляску к выходу.

— Вы не мешаете, — улыбнулась медсестра, заправляя свежие простыни.

На всякий случай я выехала в коридор и пристроилась рядом с дежурной стойкой, чтобы не мешать в проходе.

— Все в порядке? — поинтересовалась девушка и хмуро покосилась на мой вид.

Кожу от крови я оттерла еще в палате, но одежда оставалась в багровых пятнах. Не считая запаха, в таком виде на людях лучше не показываться, даже в больничном стационаре.

Не страшно. Дома отмоюсь и переоденусь.

— Да. Там в палату кого-то заселяют, вот и решила подождать тут. Родители скоро будут.

Она кивнула с вежливой улыбкой и небрежно уточнила:

— Как тебя зовут?

— Алессандра Раш.

Медсестра лишь на секунду сверилась с планшетом, прежде чем обрадовать:

— Это твоя палата на ближайшие сутки.

От данной новости я подвисла на некоторое время. И не только потому что голова все еще кружилась.

— Травма не настолько серьезная. Может, это какая-то ошибка?

Девушка подняла брови, но все же позвонила кому-то, уточняя информацию.

— Да. Девочка с ногой… Ясно, — повернулась ко мне и кивнула. — Все правильно.

В голове возникли одни лишь вопросы, но главным был: какого хрена!?

Поэтому, вместо возвращения в палату, я покатила в другое отделение к кабинету психиатра, который меня принимал. Родители наверняка могли быть там. Не уехали же они без предупреждения?

Как у порядочного психотерапевта во время приема, кабинет был заперт изнутри. Так, что я устроилась дожидаться отца с мамой рядом с дверью.

*

Ждать пришлось довольно долго и, как оказалось, не тех. Доктор выглянул из кабинета, провожая одного из пациентов, и удивленно обернулся на меня.

— Почему ты здесь?

— У Вас хотела узнать, — в тон ему ответила я. — Где мои родители и почему меня не пускают домой?

В ответ он молча посторонился и приглашающе махнул в кабинет, чтобы не обсуждать этот вопрос в коридоре.

— То есть, тебя не смущает, что тебя заперли в комнате и отобрали средства связи?

— Да ужас какой, — притворно вздохнула я. — Не бьют же. Это не конец света. Есть родители куда хуже. Мои, по сравнению с ними, воплощения добродетели и заботы. Тем более, это они меня сюда привезли. Можно домой?

— Нет. Боюсь, нельзя, — вздохнул доктор.

— Мое мнение опять не спрашивают?

— Сейчас пойдем к тебе в палату. Проведем подробную беседу, заодно узнаем твое мнение.

— Был бы толк от бесед. Сколько уже с Калашниковой трепались, — пробурчала я себе под нос. Вся эта ситуация дико раздражала. Я лишь устало уточнила: — Вещи-то хоть какие-то можно забрать? Или опять бегать с голой попой в одной рубашке?

Официально при мне была лишь домашняя одежда. Даже обувь из дома не взяли. А родители испарились. Красавцы.

Насильно куда-то забрать и свалить в пустоту — их поведение. Кажется, с такими родителями не помешало бы предоставить мне чуточку самостоятельности. Но всем, очевидно, все равно.

— Допустим, не бегать, а ехать, — уточнил доктор спокойным тоном. — Тем более, тут ты в туалет можешь ходить по желанию, а не по стуку.

Ага. Зато ни помыться нормально, ни поесть. В буфете еда обычно по комму заказывалась или по документам, что зачастую одно и то же. А душевой в палате не оказалось. Лишь тумба с умывальником и выдвижным санузлом.

— Лучше дома взаперти, — сказала я честно.

Доктор устало вздохнул и склонился ближе.

— Я понимаю, они — твои родители. Мы поговорили. И они сами шокированы ситуацией. Тем более, что твоя мама хотела помириться перед тем, как увидела тебя. А папу мне пришлось отпаивать седативными, чтобы привести в порядок.

*

Мужчина прикатил меня в палату, что находилась в большом отделении общей терапии. Там наша беседа продолжилась.

Видимо, время позволяло или не было пациентов на очереди.

— Ты употребляла наркотические препараты или алкоголь? — доктор присел рядом и устало вздохнул. — Только честно. Судя по записям моих коллег, важные факты из тебя приходится вытаскивать. Если бы ты случайно не проговорилась при мне — и-то наверняка из-за анемии плохо соображаешь — то я бы ни за что не узнал, что произошло на самом деле.

Хотелось услышать мамину версию для целостности картины. Но он был прав: голова тормозила, а я страшно тупила.

— А если родители говорили правду?

— Перед нами остается факт, — он указал на мою рану. — Ты можешь сейчас соврать, что поранилась случайно. На три сантиметра в глубину и ширину. Что не очень-то похоже на разделочный нож. Даже мне кажется, что такая ложь выглядит притянутой за уши. Хотя я не хирург, не травматолог и не судмедэксперт. Судить строго не могу. Не из любопытства же ты себя резала? Как по мне, ты вполне адекватна. А вот срыв — уже другое дело. Он вполне вероятен и многое объясняет.

Тон доктора не особо менялся, оставаясь вкрадчивым и слегка учтивым. До меня не сразу дошло, что он так шутил, пытаясь разрядить обстановку и войти в доверие.

— Я дождусь ответа?

— Немного выпила пару дней назад, — призналась я. — Но папа и сводный брат были рядом. Они меня контролировали. Вы не подумайте, мы редко употребляем алкоголь.

— То есть твой папа отнесся нормально к совместному распитию алкоголя? А мама?

Я поерзала в кресле. Пеленка неприятно прилипала к коже.

— Папа не одобрил, но поддался на уговоры. Тоже хотел немного расслабиться. У него в последнее время завал на работе. Мы совсем немного выпили. За что Мама посадила меня под домашний арест до Исхода. Посчитала, что это плохое влияние брата. На самом деле Аск был против. Он почти не пьет. Даже уговаривать пришлось. Не пошла же я в одиночку напиваться в бар или клуб, как мои сверстники? Хотя могла. Там и наркотики наверняка есть. Все это мне прекрасно известно, как и последствия таких походов. Поэтому выбрала вариант, когда семья меньше всего переживает. Почему мама считает, что у нее ужасная дочь? У меня уже нервы не выдерживают. Думаете, стала бы я напиваться забавы ради?..

Меня снова понесло. Слушатель оказался вдумчивый, и, наверное, мужчинам я доверяла больше.

Кажется, все эти жалобы становились дурной привычкой. Меньше бы трепалась — меньше было бы проблем.

*

Позже пришла медсестра и помогла мне привести себя в порядок.

Нога все еще болела, хотя при желании, я могла кое-как ходить.

Ни комм, ни вещей мне так и не привезли.

Зато ближе к вечеру достался поднос с сытной больничной едой.

Оставлять пищевые продукты в духовном хранилище я все еще опасалась. Поэтому вполне могла остаться без пищи.

*

Утром со мной беседовала уже наш семейный психотерапевт Лизавета Калашникова. А с родителями приехал Аск.

— Почему ты ничего не сказала? — тут же обнял он меня.

— Чтобы вы опять не поссорились.

— Мимо.

Ясно. Они все же поругались. Еще и перед праздником. Опять в этом моя вина.

Брата от меня отодрали и выгнали в коридор, чтобы доктор могла побеседовать с нами троими.

С Аском она тоже поговорила, но отдельно. В это время я клещом вцепилась в поручни больничной койки, дожидаясь, пока он вернется.

Медсестра на перевязке долго рассматривала рану, с удивленным лицом сверяясь с документами. Еще бы она не была удивлена. Порез уже полностью затянулся. Наложи я исцеление, за прошедшие часы и шрама бы уже не осталось.

Отпускать домой меня не хотели, но дольше, чем на сутки задерживать не могли. Похоже, у докторов даже возникли какие-то разногласия.