Партизаны

Поясная фигура в белой рубашке и темно-синей жилетке качнулась из стороны в сторону.

— У нас нельзя. В торговом центре рядом есть.

Молодежь.

— Спасибо.

Андрей покинул кафе, показал Гриценко, вышедшему из автомобиля покурить, что идет дальше, и направился по тротуару к угловому зданию. Где этот торговый центр? Через квартал? Через улицу? Архитектура замечательная, а помочиться негде. Он завернул в подворотню на предмет пристроиться за мусорным контейнером, но решил, что таким образом все же вести себя не будет. Темка не одобрил бы.

Торговый центр, слава богу, нашелся через дом. Углубленный, втиснутый в узкое пространство цилиндр из стекла и металла зарос вывесками по самую крышу. Обувь. Сумки. Мебель. Аптека. Шаурма. Туалет почему-то имелся только на втором этаже, и Андрей, стиснув зубы, последние метры хватался за перила в отчаянном порыве — добраться, не расплескать. Еще народ — как с ума сошел.

Зато потом…

Потом, под шум воды в раковине, появилась способность мыслить шире, ясней. Вообще появилась способность мыслить. Как там Привалов и Свечников? Он, дурак, и не посмотрел в ту сторону. А они с Каменной, интересно, их отфиксировали? Дядя Саша не начал бы операцию, не убедившись в наличии «хонды». Может, как раз Гриценко и показывал себя дяде Саше? Что там, руку с сигаретой вверх выставить.

Ох. Андрей вдруг сообразил, что пока он смотрится в зеркало, спасение сына, возможно, уже вошло в заключительную фазу. Сколько там нужно времени? Пять минут? Десять? А если дядя Саша в этот момент выносит Темку на плечах и Свечников, отвлекая, путает следы? Черт! Бежал к автомобилю Андрей, наверное, быстрее, чем в поисках писсуара. Жди меня, Гриценко. Жди!

Увы, «хонда» стояла как стояла, и Темка не появился на заднем сиденье. Гриценко вынул сигаретку из зубов, спросил:

— Все?

Андрей кивнул.

— А Привалов?

— В работе. Ты садись, не маячь. Жди.

— Но они уже здесь?

Гриценко разозлился.

— Садись, тебе сказали! Трудно что ли?

— Легко!

Умяв себя на переднее сиденье, Андрей с досады громко хлопнул дверцей. Гриценко качнул головой.

— Что там? — спросила Ника.

— Ждем, — сказал ей Андрей.

Он откинул затылок на подголовник.

— Пить хочешь? — спросила Ника.

— Нет.

— Бутерброд?

— Какой к черту?..

— Я всего три рубашки для Темки взяла, — вздохнула Ника. — Надо будет прикупить. И форму школьную.

— Погоди ты со школой! — раздражился Андрей.

Он заметил полицейский автомобиль в зеркало заднего вида и невольно присполз вниз.

— Что там? — оглянулась Ника.

Полицейские проехали мимо.

— Ничего, ждем, — сказал Андрей, выпрямляясь.

Докурив, в салон забрался Гриценко.

— Пока пусто, — сказал он. — А сумку давайте-ка я в багажник спрячу.

— Без проблем, — сказал Андрей и закрыл глаза.

Хлопок дверцы. Хлопок дверцы. Шуршание ткани. Звуки под веками превращались во вспышки тусклого света. Еще один хлопок. Гриценко, садясь, задел руку.

— Все, ждем.

Дышал он шумно.

— Они уже в клинике? — спросила Ника.

— Должно быть, — ответил Гриценко.

Его пальцы побарабанили по рулевому колесу. Потом заскрипело кожей кресло. Андрей зажмурился сильнее. Ему не хотелось ни видеть, ни слышать ничего. Он думал: Темка, Темка, Темка. В темноте: Темка, Темка, Темка. Жар, холод. Темка. Одно мгновение его вдруг вознесло вверх, Андрей испытал удивительное чувство почти счастья и уверился в том, что все пройдет хорошо. Конечно же, Привалов и Свечников не могут сплоховать, зубры, куда там охране, буквально пять минут — и сын сядет рядом, Гриценко выведет «хонду», и они помчатся по шоссе, смеясь и оставляя в прошлом город со всеми его ювенальными службами, Серкаловой и соседкой Лидией Тимофеевной.

Впрочем, тут же, как лесной пал, разгорелась тревога: что-то долго, что-то долго. Андрей вжался в кресло. Поймали! Они просто не знают об этом! Они будут сидеть здесь, наблюдая, как включается уличное освещение, как пустеют тротуары, не имея ни возможности связаться, ни смелости зайти в клинику. Только глубоким вечером, почти ночью, прячущий глаза Гриценко доставит их обратно в квартиру.

А дядя Саша…

Дядя Саша Привалов и Свечников пропадут из их жизни, как пропадет Темка. Огромная черная дыра останется в душе. Три тени, сросшееся в единое существо укора, отчаяния и тоски, поселятся в ней.

Потом они с Никой разведутся…

— Нет!

Коленная чашечка вонзилась в бардачок, Андрей с присвистом втянул воздух и, держась за ногу, полез из автомобиля наружу.

— Куда? — хором спросили его Ника и Гриценко.

— Надо проверить.

— Сиди!

Гриценко, наклонившись, ухватил Андрея за штанину, но остановить на смог. Андрей выбрался на тротуар и двинулся к перекрестку. Забор, огораживающий клинику, выступая углом, белел впереди. Замечательный забор. Длинный. Но до клиники еще предстояло пройти мимо темно-серого здания казенных форм. А там уже можно сигануть поверху. Или лучше через центральный вход? Эх, была бы кепка, ее натянуть по самые брови…

— Блин, Андрюха!

Гриценко, пристроившись к нему, попытался поймать его за локоть, но Андрей отдернул руку.

— Отстань!

— Ты всю операцию им сломаешь! — зашипел Гриценко.

— Какую операцию? — зашипел в ответ Андрей.

Они разошлись, пропуская грузную женщину в сером плаще, и она мрачным айсбергом проплыла между ними. Прицепом прокатилась клетчатая сумка на колесиках. Мимолетом, повернув голову, Андрей увидел Нику, одиноко стоящую у «хонды». Выражения лица ее из-за расстояния уже невозможно было разобрать, но одного взгляда на напряженно вытянувшуюся фигурку было достаточно, чтобы почувствовать ее тревогу.

— Чего ты сделаешь, Андрюха? — снова придвинулся Гриценко. — Зайдешь и спросишь, где твой Темка?

— Хотя бы!

— И себя подставишь, и Нику.

— Это мой сын!

— Так и не губи возможность с ним встретиться!

— Какие вы…

Андрей умолк. Едкое замечание умерло, не родившись. Дядя Саша Привалов, сунув руки в карманы куртки, шел им навстречу.

— Идите за мной, — сказал он, поравнявшись с ними.

— А Темка? — спросил Андрей.

Привалов, двинув щекой, промолчал. Втроем они вернулись к автомобилю. Включились фонари. Андрей оглядывался в поисках Свечникова.

— Не ищи, — буркнул дядя Саша. — Он поехал в моей машине.

— Что с Темкой? — спросила Ника, едва они приблизились. — Вы его видели?

— Садись, — сказал Привалов вместо ответа.

Он сразу занял переднее пассажирское сиденье. Андрей с Никой забрались назад. Гриценко сел за рулевое колесо. Двигатель не заводили. Минуты три дядя Саша молчал, только посматривал в зеркало заднего вида. Становилось понятно, никаких хороших новостей у него нет. Тишина дергалась внутри Андрея, как пойманная рыбина.

— Что, все плохо? — спросил, не вытерпев, он.

Привалов устало потер лицо ладонями.

— Плохо, Андрей, — сказал он наконец. — Темки в клинике не было.

— Как? — выдохнула Ника.

— Мы ошиблись, — сказал дядя Саша. — Темку сюда не привозили. Его, скорее всего, сразу в «Тишкино»… Там — без шансов.

Ника всхлипнула, качнулась к Андрею. Он обнял ее.

— И что? Что теперь?

Привалов вздохнул.

— Теперь по домам, Андрей, — сказал он. — А дальше… Дальше будем думать. Мне надо будет подергать за ниточки. Есть и среди «ювеналов» нормальные люди. Может, подскажут, в каком направлении копать. Это не быстро.

Ника заплакала. Гриценко завел «хонду».

Андрею казалось, что они вязнут в темноте, как в сугробе. Темнота рвалась из-под колес, мертвыми сгустками прорастала по бокам, падала с неба огромными хлопьями. Все глуше, все тише, все проще поверить, что вокруг ничего нет. Слабым теплом ощущалась где-то с правой стороны Ника. Фары встречных автомобилей пытались прорвать мрак хотя бы на мгновение, но Андрей отворачивался. Не надо, спасибо, не надо. Ох, Темка, Темка, где ты? Вспомнишь ли ты меня потом?

— Приехали, — сказал вдруг Гриценко.

Светил плафон над подъездом. В световом пятне, как любопытный очевидец, торчал куст. Дядя Саша куда-то пропал с переднего кресла. И совершенно не хотелось выбираться из салона.

— Пошли? — спросила Ника.

— Куда мы денемся? — сказал Андрей.

Темнота на время отодвинулась, но он чувствовал ее внутри себя. Возможно, она уже въелась, как угольная пыль в кожу шахтеров.

— Сумку не забудьте, — сказал Гриценко.

— Хорошо.

Поднимались медленно.

Как старики. Как зомби. Как люди, которым все равно. Андрей — с сумкой. Ника — с рюкзачком. Если подумать, обе вещи были бесполезны. Темки нет, бежать некуда. След в след текла по ступенькам темнота. Андрей замечал ее краем глаза. Хотя, возможно, этот шлейф, как плащ, тянулся за ним теперь.

Соседки не было на лестничной площадке, и даже звон ключей не вынудил ее покинуть свою берлогу. По зрелому размышлению, это было к лучшему. Если бы Лидия Тимофеевна выглянула к ним с фразой: «Господи, а где вы Темочку своего забыли?», Андрей, честно слово, просто скинул бы ее в пролет. И ничего бы нигде не пошевелилось.

Тьма. Мрак.

Они вошли. Квартира, пустовавшая от силы два часа, вдруг показалась Андрею нежилой, тусклой, пыльной. Он минут пять соображал, почему из кранов в ванной не течет ни горячая, ни холодная, тупо таращился, пока не вспомнил, что сам же и перекрыл воду. Ника включила свет на кухне, забрякала чем-то, зазвякала.

— Андрей, ты будешь чай? — спросила она нарочито бодрым голосом.

Андрей подумал: почему бы и нет? Ни желания пить, ни желания не пить не было. Но Нику следовало поддержать. Он умыл лицо, не чувствуя воды на коже. Тьма шуршала за душевой занавеской, хихикала: «А Темочки-то нет!».

— Андрей.

Андрей повернул голову. Ника стояла на пороге ванной.

— Да?

— Скажи, мы будем бороться?

Андрей выпрямился.

— Я тебе больше скажу, — он подошел к Нике. Глаза ее блестели. Губы подрагивали. — Мы его обязательно у них выкрадем. Где бы он ни был.

— Спасибо!

Ника, заплакав, зарылась лицом в его плечо.

— Ну-ну, — сказал он. — Мы теперь семья на военном положении. Помнишь, как мы Темку учили?

Ника закивала, бодая лбом ключицу.

— Нормальные мы здесь, между собой, — произнес он. — А на улице…

— Партизаны, — сказала Ника.

Андрей вздохнул, погладил ее волосы.

— Такие уж времена.

Пили чай молча, но как-то дружно, собранно. Беда стояла рядом, тьма посапывала в сторонке. Между глотками позвонил Привалов, сказал лишь одно: «Тишкино». Андрей принял к сведению.

— Можно будет купить информацию, кому его отдадут, — сказал он, поворачивая в пальцах опустевшую кружку. — У сволочей все продается.

— И за сколько? — спросила Ника.

Андрей пожал плечами.

— Не знаю. Тысяч десять евро.

— Половина квартиры.

— Ну, ты хватила. По сегодняшним ценам наша двухкомнатная стоит раза в три больше.

— Значит, треть, — согласилась Ника. — Продаем?

— Подумаем. Нам двухкомнатная без Темки, пожалуй, будет великовата. Как вариант, эту продадим, съедем в меньшую. Как думаешь?

— Вполне. — Ника прислушалась. — Тихо как. Будто Темка спит.

Они помолчали.

— Интересно, у этих уродов есть дети? — спросил Андрей. — Мне бы хотелось на них посмотреть.

— Они их прячут от своей же службы.

Андрей фыркнул.

— Ну, да.

За окном стемнело окончательно. Часовая стрелка, подгоняемая минутной, приползла к девяти. Ника рисовала ногтем невидимые узоры на столешнице. Андрей думал, что созрел до того, чтобы плюнуть на прежнюю жизнь. С Приваловым наверняка получится сколотить боевой отряд. Будут ловить тех же «ювенальщиков» и отбивать у них детей. Крови только не хотелось бы.

— Зна…

Трель дверного звонка скомкала слова и куда-то вниз обвалила сердце. Ну что еще-то? — подумал Андрей.

— Может, дядя Саша? — предположила Ника.

— Сейчас узнаем.

Андрей поднялся. Ника вслед за ним вышла в прихожую. Звонок как-то неуверенно трямкнул еще раз.

— Сейчас!

Андрей отщелкнул замок. В проеме открывшейся двери, облитая светом, возникла женщина лет пятидесяти в зеленом костюме, с пучком крашеных волос на голове и с папкой в руках.

— Здравствуйте.

Вид женщины показался Андрею смущенным. Возможно, из-за легкой, извиняющейся улыбки на накрашенных губах. Возможно, из-за того, что она отступила чуть назад. Простое, разглаженное кремами лицо. Сиреневые тени на веках. Высокий кружевной ворот сорочки прятал второй подбородок и шею.

— Да? Чем обязаны? — наклонил голову Андрей.

— Щукины? — уточнила женщина.

— Щукины, — подтвердила Ника.

Женщина кивнула и раскрыла папку.

— В связи… — Она покашляла и начала снова: — В связи с проверкой, произведенной в рамках процедуры временного изъятия Щукина Артема Андреевича, регистрационный номер… его родители, Щукин Андрей Викторович и Щукина Вероника Сергеевна, признаны городской ювенальной комиссией образцовыми родителями и награждаются почетной грамотой…

— Простите? — нахмурилась Ника.

Женщина улыбнулась.

— …а также сертификатами на сумму в десять тысяч рублей на покупку детских товаров в сети магазинов «Детское счастье».

Она вытянула из папки и передала Андрею два листа — крепкую, плотную, золотисто-коричневую, с тиснением, грамоту и бледно-синий сертификат.

— Там продаются и конструкторы, и тетради, и одежда к школе.

— А Темка? — севшим голосом осведомился Андрей.

Только жутким усилием воли он не скомкал бумаги и не кинул их «ювенальщице» в лицо. «Подотрите ими задницу!».

— Конечно, — сказала женщина, не умея читать мысли. И, чуть повернув голову, бросила куда-то в темноту нижнего пролета: — Темочка, ты можешь подняться.

— Да, Анна Владимировна.

Голос был Темкин. Темкин! О, если бы не Ника, втихую, незаметно ущипнувшая его за бок, Андрей бы уже выскочил на лестничную площадку. «Ювенальщица» препятствием не считалась. Снес бы.

Но нельзя, нельзя. Образцовые же родители! — опомнился Андрей. Морду чуть попроще, поскучней. Чтобы Анна Владимировна и заподозрить не смогла, каким жаром обдает его изнутри. Темка. Темка!

Сын поднимался медленно, подошвы кроссовок постукивали по ступенькам. Быстрее, быстрее, мысленно торопил его Андрей, хотя и понимал, что возвращение домой в присутствии представителя ювенальной структуры должно быть именно таким — без лишних эмоций, степенным, чуть ли не стариковским. Вот из темноты пролета показалась голова, плечи, вот Темка встал в шаге от квартиры — серьезный маленький человечек с большими глазами, в курточке и в брючках.

— Здравствуйте, мама, папа, — сказал он. — Я рад вас видеть.

— Мы тоже рады, Артем, — сказала Ника.

— Да, проходи.

Андрей отступил, открывая Темке проход. Анна Владимировна с умилением смотрела на образцовую, признанную грамотой семью.

— Может быть, чаю? — спросила ее Ника.

— Ах, нет, нет! — хохотнув, махнула рукой женщина. — Время уже позднее. Мне пора. И Темочке, наверное, пора спать.

— Он у нас сам решает, когда ему ложиться, — сказала Ника.

— Я сам решаю, — важно подтвердил Темка. Он переступил порог квартиры и развернулся к Анне Владимировне. — До свидания.

— До свидания.

— Всех благ, — сказал Андрей.

Женщина, прижав папку к груди, произнесла:

— Нам бы таких семей побольше!

Она принялась спускаться по лестнице. Андрей выдержал момент, когда пучок крашеных волос пропадет во тьме пролета, даже привстал на цыпочки, провожая его взглядом, а потом медленно-медленно, сдерживая руку, закрыл дверь. Щелчок «собачки», два оборота замка и цепочка в паз. Выдохнуть. Можно выдохнуть? Темка стоял неподвижно.

— Темка!

Ника присела перед сыном, поймала в ладони его лицо. С полминуты Темка смотрел отрешенно, потом губы его дрогнули, и он шепотом закричал:

— Мамочка! Мамочка, я здесь!

Он обнял Нику, он вжался в нее так, словно после долгой-долгой разлуки. И всхлипывал, и всхлипывал. И забрался к ней на колени, так что Нике в результате пришлось поднять его и нести на кухню.

— Папка!

Детская рука, на несколько секунд разомкнув объятья, требовательно позвала отца с собой, и они уселись втроем на два кухонных стула, образовав тесную скульптурную группу, где Темка был главным и связующим звеном.

— Темочка, Темушка мой, — повторяла Ника, покрывая поцелуями его голову, щеки, плечи, лоб.

Доставалось даже курточке. Андрей держал пальцы сына в ладони.

— Па-ап, па-ап, — жмуря один, совсем зацелованный глаз, потянулся к нему Темка, — ты знаешь, почему они меня отпустили к вам обратно?

Это была страшная-престрашная тайна.

— Нет, — сказал Андрей.

Тогда Темка притянул его за шею близко-близко к себе, чтобы никто больше во всем мире не слышал, и зашептал:

— Я представил, что меня поймали и хотят выведать военные секреты, — жаркое дыхание сына согрело Андрею ухо. — Как Штирлица, папа, помнишь? И я был такой разведчик. Как он. А они были — фашисты. Только они не знали, что я разведчик, они думали, что я просто так и все им расскажу.

— А ты? — спросил Андрей.

— А я вспомнил, как вы с мамой меня учили, что отвечать, — сказал Темка, смахнув ладошкой щекотную слезинку. — Потому что если бы я молчал, они бы тогда решили, что это вы меня так подговорили. Или что я — не очень умный… Пап, это так сложно — думать прежде, чем что-то ответить!

Он вздохнул.

— Тема, может, ты пить хочешь? — спросила, потормошив его, Ника.

— Мам, подожди, я дорасскажу. Это же важно!

— Хорошо-хорошо.

Темка набрал воздуха в грудь.

— Там две тетеньки сидели за столом, и меня посадили перед ними, — продолжил делиться он с родителями. — Одна была похожа на Лидию Тимофеевну, а вторая была худая и с кольцом в носу. А еще ко мне присоединили провода, как будто электрические, и сказали, что если я совру, то меня ударит током. А если несколько раз совру, то меня может и убить!

— Серьезно? — тихо спросил Андрей.

Сын покивал, покрутив пуговицу на его рубашке.

— А за стеклом были еще люди. Ну, фашисты. Они специально пришли посмотреть. И меня спросили, готов ли я. И я сказал, что готов. Тогда они сказали, чтобы я назвал себя. Я назвал. Они спросили, сколько мне лет. Я сказал, что шесть. Тогда женщина с кольцом в носу сказала, что это правильно, и меня стали спрашивать дальше. Им очень-очень хотелось, чтобы в результате вышло, будто вы плохие, и меня можно от вас отобрать. А я помнил, что я разведчик, и отвечал, чтобы получилось наоборот, но они не догадались, что я вас люблю, что вы мои самые-самые любимые, и даже больше! — выкрикнул Темка.

— Ты — молодец, — сказал Андрей сквозь ком в горле.

— И я все-все им ответил! И что вы меня не наказываете, что слушаетесь меня, что все выполняете, и когда мне не понравилось молоко, мама сходила и купила новое, и конфеты я ем, когда хочу, и что вы никак на меня не влияете, что я смотрю даже взрослые фильмы и знаю, откуда берутся дети, и что у меня есть выбор, кем быть, мальчиком или девочкой, и что это нормально, и что вы не ругаетесь между собой и соблюдаете все рекомендации, потому что хотите, чтобы я вырос членом нового общества, и что вы все время меня хвалите, не говорите, что хорошо, а что плохо, потому что я должен понять это сам.

Темка дотараторил и посмотрел на отца.

— Пап, но это же не нормально?

Андрей улыбнулся.

— Нет, сын.

— Они такие дураки!

— Они как раз очень умные, но злые люди.

— Только я все равно их обманул, — сказал Темка. — Один потом выбежал из-за стекла к тетенькам. «Этого не может быть! У мальчишки возраст. Он же врет как дышит!». А они ему: «Нет, надо отпускать. Вся комиссия результат тестов видела. Или вы против?». И мужчина тогда замахал руками и убежал. А меня через какое-то время повезли к вам.

Он приподнялся и положил ладошки Андрею на виски. Серо-зеленые глаза смотрели с ожиданием.

— Па-ап, — прошептал Темка.

— Да, — так же тихо ответил Андрей.

— Помнишь ты рассказывал, когда можно плакать?

Андрей почувствовал, как что-то в нем обрывается, скользит освобожденным грузом, как тьма сворачивается в клубок, а где-то вспыхивает далекое, но набирающее силу «Ура-а-а!», все ближе рычание танковых моторов и грохот гусениц, от разрывов светлеет, расцветает небо, и тени бегут, вскидывая худые лапки.

Андрей обнял Темку.

— Помню.

— Тогда можно плакать, — выдохнул сын.

(В оформлении обложки использована фотография Foundry с https://pixabay.com/ по лицензии pixabay, разрешающей ее свободное, в том числе, коммерческое, использование)