Парк Пермского периода

ВОЛКА НОГИ

Ленка позвонила в ночь, когда я пнул ежа.

Верней, я пнул ежа в ту ночь, когда мне позвонила Ленка. То есть, конечно, не пнул, а так — отшвырнул ногой, чтоб не мешался. Что называется «поддел»… Впрочем, кто кого поддел — это еще вопрос. Еж к осени матереет, колючий становится, ужас, наступишь — мало не покажется.

Мне, во всяком случае, не показалось.

Так. Вижу, что придется пояснять. Начинаю сначала.

Я в тот раз заночевал у Сереги, бывает так: зашел с джин-тоником и засиделся. Было холодно, ближе к вечеру и вовсе хлынул дождь, Серега выделил мне раскладушку и матрас, и я решил остаться. А ночью, в половине третьего, вдруг затрезвонил телефон — настырно, звонко, резкими междугородними звонками. Кабанчик спал как мертвый, а телефон все звонил и звонил. Я ворочался с боку на бок, наконец не выдержал, поднялся, завернулся в простыню и поплелся отвечать.

Коридор в Серегиной квартире узкий, темный и ужасно захламленный, свет в нем включается где-то возле входной двери, луна в окошко тоже светит еле-еле, естественно, ни хрена не видно. Я лишь успел заметить, как под ногами у меня заметалось что-то маленькое, решил, что это кошка (у Сереги дома два котенка), и поддел его ногой, чтоб ненароком не наступить. А это оказался еж! То есть это я потом узнал, что это еж, а в тот момент просто ничего не понял. Шел я босой, поэтому завыл и рухнул как подкошенный, впотьмах уронил на себя прислоненную к стене кроватную сетку и некоторое время беспомощно барахтался под ней, а проклятая зверюга атаковала меня то слева, то справа, то откуда-то снизу, пока наконец не удрала на кухню.

Знатный еж. Противотанковый, не иначе.

Телефон продолжал звонить. Ругаясь шепотом, я наконец освободился, дохромал до телефона и сорвал трубку. Наверное, так индейцы сдирали скальпы с бледнолицых — одним движением и сразу; аппарат чуть на пол не упал.

— Да! — крикнул я, скребя исколотую ногу. — Алло!

— Сережка, ты? — отозвался женский голос.

— Нет, не я, — недружелюбно буркнул я. — Сергей спит. Позвать?

— Не надо, — нисколечко не смутились на том конце провода. — Это я, Ленка!

— Какая еще Ленка?

— Рогозина.

Звонили откуда-то издалека. Пауза между фразами была огромная — секунды полторы, можно было физически ощутить, как слова летят с орбиты через спутник. Мгновение я соображал, что к чему. Потом вдруг до меня дошло: Ленка!!!

Я так и сел, где стоял.

Ленка — историк и этнограф. По совместительству — немножко археолог. Живет на Чукотке, там же и родилась. Ужасно интересный человек. Я с ней познакомился, когда на северах работал; очень мы тогда сдружились. Переписывались, конечно, но звонить друг другу как-то не решались.

— Ленка? Сумасшедшая… Слушай, а это правда ты? Как ты меня… Впрочем, что я говорю, я ж сам тебе Серегин телефон дал… Ты откуда звонишь?

В трубке раздался смех.

— С Чукотки, откуда ж еще? Сколько у вас там сейчас?

— Чего «сколько»? — не понял я. — Градусов, что ли?

— Времени сколько?

— Ах времени! Полтретьего…

— Тогда понятно, отчего ты так тормозишь. Я приезжаю послезавтра. Встретите меня?

— Встретим… Погоди! Когда встречать? Ты каким рейсом летишь? Не клади трубку! Погоди! Алло!

Ленкин голос снова рассыпался смехом.

— Я поездом, — сообщила она. — «Кама», восьмой вагон. Я завтра экзамен в Москве сдаю, а после — сразу к вам. Так встретите?

— Конечно! Ждем!

— Вот и хорошо. Увидимся! И она повесила трубку.

Некоторое время я неподвижно сидел и слушал короткие гудки. Еж на кухне громко топал, рылся в кошачьей миске и пыхтел как паровоз. Я наконец совсем проснулся, ощупью двинулся обратно в комнату и растолкал Кабанчика.

— Ленка в Пермь приезжает, — сообщил я ему.

— Какая Ленка?

— Рогозина. Только что звонила.

— Которая с Чукотки, что ли? — осведомился Серега, зевая до хруста в челюстях.

— Она самая…

— Ну и дура, — проворчал он. — Чем звонить, лучше бы икры прислала баночку по почте за такие деньги… Чего тут смотреть-то осенью? Нет, чтобы летом…

И ты тоже дурак. Будить-то зачем? Это ты там грохотал в коридоре?

— Я. Я на ежа наступил. У тебя откуда еж?

— В парке вчера подобрал, — с этими словами Кабанчик повернулся на другой бок и тотчас захрапел. Я не придумал ничего лучшего, кроме как последовать его примеру: улегся и тоже попытался заснуть.

Трезвость — норма жизни. Это аксиома.

Истина в вине. Тоже, между прочим, аксиома. Первая вроде бы звучит благоразумнее, зато вторая проверена временем.

К моменту, когда Ленка надумала заехать в Пермь, мы с Серегой уже почти бросили пить. Вернее, если быть точным, я бросил, а Кабанчик — нет. Оба мы где-то устроились, работали, даже получали какие-то деньги. Изредка заглядывали друг к другу. Кабанчик совсем запутался в своих переживаниях, проблемах и женщинах, ходил только с работы и на работу, питался вьетнамской лапшой, пивом и кабачковой икрой, и на все попытки вытащить его из этого состояния лишь мрачно огрызался. А осень выдалась на удивление хорошая — теплая, сухая, очень яркая. Хотелось куда-то выбраться, развеяться, но не было ни повода, ни времени, ни денег. И тут — Ленка: сразу все в одном флаконе!

С утра Кабанчик был уже вполне вменяем. Он выхлебал чайник воды, осведомился, правда ли, что приезжает Ленка, или это ему только приснилось, выяснил, что правда, и забегал по квартире. Холостяцкое жилище — душераздирающее зрелище: карниз упал, на полу пыль, на потолке паутина, на столе лимонные корки и переполненная пепельница, тут и там, как стреляные гильзы, косточки от фиников. Мы вооружились вениками, навели относительную чистоту, сбросили в мусоропровод все, чему не смогли найти применения, спрятали подальше порнографические диски от компьютера, на чем, собственно, вся уборка и закончилась. Стали разрабатывать план мероприятий. Ну а чего в Перми смотреть? Руины долгостроя возле городской администрации? Или обычные места паломничества свадебных кортежей — памятник серпу на Первой Вышке, фонтан перед драмтеатром и танк у дома офицеров — их, что ли? На реке уже холодно, так что прогулка по набережной тоже отменялась… Куда еще в Перми можно девушку сводить? В театр? В кино? В ресторан? Чушь какая…

— Давай в зоопарк сводим, — предложил я. — В зоопарке интересно.

— Интересно, когда это там было интересно? Да и холодно уже.

— Тогда в акватеррариум. Змей посмотрим, рыбок… крокодила… У меня там друг работает, Сашка Райзберг. Расскажет, покажет.

— Можно на выставку сходить, где камни.

— Это куда? Какие камни? В палеонтологический музей, что ли?

— Биолух несчастный… — Кабанчик поперхнулся сигаретным дымом. — С ума сошел? Поделочные камни! Цацки всякие. Бабы это любят.

— Так уж лучше в галерею… Камни у нас в любом магазине. Да и чего там смотреть? «Селенит, кальцит, ангидрит», — передразнил я их рекламный слоган.

— Еще змеевик есть…

— Змеевик? Это который в самогонном аппарате?

— Блин! Это камень такой!

— Но все равно, — отмахнулся я. — Их только подмастерьям дают обрабатывать, а те и рады стараться. На полках одни подсвечники, ежики, да пасхальные яйца. А хороший камень и работа стоят ой как дорого.

Однако в первый же день все планы полетели к черту: мы с Серегой совсем забыли, что «Кама» прибывает в шесть вечера. Ее в Перми даже так и прозвали: «Кама-с-вечера». Про какую-то программу, культурную или некультурную, думать уже поздно — после поезда человек мечтает только о горячей ванне, нормальной еде и твердой земле под ногами.

Ленка здорово изменилась. Я запомнил ее длинноволосой застенчивой девушкой в очках и был изрядно удивлен, когда после долгого ожидания меня окликнула какая-то незнакомка. Во-первых, Ленка похудела. Во-вторых, подстриглась под мальчишку. А в-третьих сменила очки на контактные линзы, от чего ее взгляд стал каким-то наглым и растерянным одновременно. Я, впрочем, тоже был хорош — отпустил бороду и забыл человека предупредить, а Ленка полчаса ходила вкруг да около, присматриваясь. Мы пообнимались, похватали ее вещи и, недолго думая, поехали к Кабанчику, который обещал ей выделить отдельную комнату.

— Сестра в отпуск уехала, — пояснил он. — Ты надолго?

— Дней на пять.

С Кабаном одна проблема — дома у него хроническая нехватка еды, в холодильнике лежат обычно только соль и макароны (иногда еще водка, почему-то всегда початая). Мы зашли в гастроном, купили сыру с колбасой, каких-то печений, шоколадок… Разорились, короче. Естественно, взяли вина и много-много разных йогуртов и фруктов: Ленка на своей Чукотке истосковалась по дешевым витаминам. Дома накрыли стол, разговорились. В основном рассказывала Ленка, показывала снимки, зарисовки. Мы тоже не остались в долгу. Рассказывала Лена замечательно, а уж как слушала… После третьей бутылки нас с Серегой тоже стало тянуть на откровенность — захотелось похвастаться своими героическими похождениями, — ну, помните, про бабушек и мотоциклы эти… Не решились. Вместо этого заспорили сначала о камнях, потом вдруг почему-то о пещерах. Камни, как оказалось, Ленка любила до самозабвения, пещеры — не очень.

— Во! — Кабанчик хлопнул себя по лбу так, что остался красный отпечаток. — Как же мы раньше не додумались! Съездим в Кунгур — там же пещера эта… ледяная, Кунгурская. Самое то! Поехали, а?

— Можно, — неуверенно согласился я. Идея и впрямь была неплоха. — Почему бы нет?

Ленка, однако, предложение встретила без особого энтузиазма.

— Да чего я там не видела? — пожала она плечами. — У нас на Чукотке в каждом поселке ледник в сопке вырублен.

— Д-для чего?

— Для мяса. Некоторые очень большие, просто громадные. Тоже, в общем, пещера. Лед и лед. Чего на него смотреть?

— Не скажи, не скажи! — Кабанчик подался вперед, опрокинул стакан и с пьяной многозначительностью покачал пальцем у Ленки перед носом. — Я там, помню, в детстве был. Обалденно красиво! Гроты, сосульки, озера…

Он распинался перед ней минут примерно пять, все больше впадая в пьяную патетику, вертел руками, обрисовывая в воздухе какие-то гроты-сосульки, пока Лене не наскучило. Она зевнула, отодвинула тарелку и решительно встала из-за стола.

— Ладно, — сказала она, — давайте спать. А то у меня с этими часовыми поясами все перепуталось, устала, как не знаю, кто… Сереж, где комната?

Я спьяну не сразу понял, о каких поясах она говорит: мне представилось что-то вроде громадных наручных часов недлинном ремешке, которые носят на поясе. Пока я соображал, что к чему, Серега уже все Лене показал, отбуксировал ей в комнату оба чемодана и теперь порывался лично постелить ей постель.

— Там белье в шкафу, на полке, — бубнил он, — я сейчас покажу где…

— Спасибо, я сама найду. Спокойной ночи!

Она вытолкала Серегу в коридор и прикрыла за ним дверь.

Мы кое-как собрали и свалили в раковину грязную посуду и тоже стали располагаться на ночлег. Я долго путался в холодных трубках раскладушки, куда-то падал, что-то ронял, пока наконец не улегся.

— Свет гаси, — пробубнил Серега из-под одеяла.

Я погасил. Лег опять. Услышал, как Ленка выбралась в ванную и пустила воду, и как Серега ворочается и скрипит матрасными пружинами. (Между нами, Кабанчик западает на всех девчонок, и Ленка — не исключение.)

— Классная девчонка, — сказал он куда-то в темноту. — Скажи, ведь правда классная?

— Угу.

— Жаль, что она так ненадолго. Скажи, ведь правда жаль?

—Угу.

— А вот если бы…

— Спи, а то подушкой задушу, — пообещал я, и Серега послушно затих.

Я уже основательно задремал, как вдруг из коридора донесся истошный женский визг — настоящий первобытный вопль ужаса. Хмель слетел с меня вместе с одеялом, я вскочил в чем был, заметался, схватил в темноте что-то тяжелое (как оказалось, то была гантель) и ринулся в коридор на помощь.

И остолбенел.

Прямо на меня, распространяя вокруг себя мертвенно-бледное зеленое сияние, ползло какое-то чудовище. Впрочем, какое там ползло! Бежало, топало, неслось, загребая когтистыми лапами! И не сказать чтобы оно было уж очень большим, просто выскочило мне навстречу так неожиданно! И этот его свет… Я просто голову потерял. Навек запомню эту картину! Было видно, как Ленка в ночной рубашке, с зубной щеткой в руке и полотенцем в другой медленно сползает на пол по стене. Я заорал, подпрыгнул, попытался ткнуть зеленую тварюгу гантелью, промахнулся и упал. Чудо проскочило у меня между ног и удрало на кухню.

В таком виде Серега нас и застал, когда наконец добрался до выключателя. Ленка лежала без чувств. Зато меня они переполняли.

— Ну ты, сволочь, — мрачно сказал я, — ты чем ежа покрасил?!

— Кра… краской… — растерянно ответил тот, обалдело таращась на Ленкино тело. — А что?

— Что? Я тебе сейчас покажу «что»! Какой «кракраской»?!

— Светящейся… ну этой, как ее… люминесцентной. — Кабанчик сделал неопределенный жест руками и пояснил: — Чтоб в темноте не наступить. Да ты не бойся, — сбивчиво затараторил он, — у меня их целый маркеров набор, они безвредные, мне дядька из Америки привез. Пахнут и светятся…

— Ты у меня сейчас сам запахнешь и засветишься! — Я, морщась, встал, пнул гантель и двинулся к Ленке. — Так же заикой можно стать! Ну-ка, помоги…

Вдвоем мы аккуратно перенесли пострадавшую гостью в кровать, привели в чувство и успокоили как могли. Серега даже изловил и приволок в дуршлаге ежа, чтоб показать: «Видишь? Ничего страшного». Еж фыркал и сворачивался в шар. Иглы были щедро, от души намазаны ядовитой зеленью фломастерных чернил. Ленка выпила вина, расслабилась и немного успокоилась. Даже решилась погладить зверюгу.

— Колючий какой… Как ты его изловил?

— А я вантузом…

Инцидент был исчерпан. Все разошлись по комнатам, Ленка заперлась. Ежа водворили в аквариум. Всю ночь поганая тварь светилась в темноте, скреблась и шуршала бумагой. Уснул я только под утро, да и то ненадолго.

На следующий день проснулись рано и, как оказалось, совершенно напрасно: с самого утра зарядил дождь. Небо затянуло от края до края, настроение было безнадежно испорчено. Пермь — город такой: вроде асфальт кругом проложен, но стоит пройти хотя бы маленькому дождичку, как весь город становится ужасно грязным. Весной здесь почти Венеция. Вероятно, виной тому глины вокруг — земля тут плохо впитывает влагу. В общем, слякотно и противно.

Мы сидели на кухне, пили чай и уныло смотрели в окно.

— Прогуляться, что ли? — задумчиво скребя в затылке, спросил Серега. — До магазина. А?

Вопрос был чисто риторическим. Идти никуда не хотелось, даже в галерею. Продолжать вчерашнее тоже не было ни смысла, ни желания.

— Слушайте, — вдруг сказала Лена, — а эта пещера… кенгуровская… она где?

— Откуда мне знать? — Кабанчик пожал плечами, — В Австралии, наверное. Они же там вроде живут.

— Кто?!

— Ну эти… кенгуру.

Доходило до нас медленно. Кабан после вчерашнего, похоже, ничего не помнил.

— Кунгурская, — пришел на помощь я. — Она называется: «Кунгурская ледяная». Нет, недалеко, два часа на электричке. Хочешь съездить?

— Можно бы… Все равно ведь делать нечего, не сидеть же все это время дома.

— Тогда надо торопиться. Утренние электрички мы уже пропустили, осталась одна или две, а если потом еще возвращаться… Впрочем, я могу Димке позвонить Наумкину — он там работает.

— В пещере, что ли?

— Ну. Экскурсоводом. У него и остановимся. Устраивает тебя такой вариант?

— Звони, — решилась-таки Ленка. — Все равно день пропадет.

До Димки удалось дозвониться на удивление быстро.

— Отчего бы нет? — хмыкнул он в ответ на нашу просьбу. — Приезжайте. Как раз туристов нет, мешать никто не будет.

— А чего туристов-то нет? — насторожился я.

— Так… Не сезон. Учебный год начался, да и вообще…

— Палатку брать?

— На фига? Лучше оденьтесь потеплее.

Пока Серега с Леной гремели на кухне посудой и паковали дорожную сумку, я поразмыслил и решил позвонить еще и Денисычу. Позвонить просто так, чтоб предупредить, мол, едем туда-то и тогда-то, не теряйте нас. Фил оказался дома, молча выслушал меня и вдруг заявил:

— Я с вами.

— Это еще зачем? — опешил я.

— Зачем, зачем… Надо. У меня Маха к подруге на выходные уехала, съезжу с вами, проветрюсь, а то сто лет из дому не выбирался. Опять же за вами присмотрю, если что.

— А чего за нами присматривать? Там и так с нами Наумкин будет…

Фил на это только фыркнул и повесил трубку.

— Денисыч с нами едет, — объявил я, входя в комнату. Кабанчик только отмахнулся: «Лишним не будет». Ленка поинтересовалась, кто это, и сразу забыла об этом. Вообще, после того как мы решились ехать, оба они сделались очень деятельными и понимали друг друга с полуслова. Лена раздобыла хлеба и оставшихся колбасных обрезков и теперь сооружала бутерброды; Серега рылся в шифоньере, отыскивая одежду. Мне домой ехать было уже поздно, но я обошелся и так. У Ленки в багаже нашлись зеленые камуфляжные брюки и добротные ботинки — сразу чувствовалось, что в девушке дремлет опытный бродяга.

Фил заявился через полчаса, одетый в длинный плащ и свою неизменную шляпу. Он опять отпустил усы, от чего стал похожим на молодого Михаила Боярского. В одной руке он держал открытую бутылку пива, в другой — большую и, видимо, тяжелую сумку, в которой что-то стеклянно звякало.

— Что там? — с неодобрением осведомился я.

— Гражданский долг. — Фил подмигнул и так приложился к бутылке, словно хотел откусить у нее горлышко.

— Куда столько?

— Пригодится. На сколько едем?

— Дня на два…

— Вот видишь, а ты еще спрашиваешь, — довольно крякнул он. — Давненько я не лазал по пещерам… О, да у вас гости! — (Это Ленка выглянула из кухни.) Фил торопливо затолкал пустую бутылку под обувную полку, снял шляпу и церемонно раскланялся.

— Алексей, — представился он.

— Лена, — ответила та. — А я думала, что «Фил» — это от «Филипп».

— Ну уж нет, — вспыхнул тот. — Только не это! Это прозвище такое. Просто прозвище.

С приходом Денисыча все сборы как-то очень быстро закончились. Мы подхватили сумки, выкатились на улицу, загрузились в троллейбус и через полчаса уже стояли на вокзале.

— Берем на Кордонскую, — решил за всех Фил, потоптавшись возле пригородного расписания. — Она ближе всего. Серега! Вы чего там застряли? Идите сюда.

Кабанчик с Ленкой, подталкивая друг дружку локтями, бойко обсуждали рекламную тумбу — новомодный плоский стенд с подсветкой — в последнее время их понатыкали буквально везде и всюду. Однако вместо рекламы сигарет или какого-нибудь банка сейчас там был большой плакат с фотографией какой-то рыженькой девочки. Подпись под ним гласила: «Катя, 15 лет. Ходит по модным магазинам. Делает то, что нравится. Выдумывает. Не курит».

— О как! — восхитился Серега. — Ты поглянь! Им надо было еще приписать снизу: «Характер нордический. Не женат».

— Так она же девушка!

— Тогда — «Не замужем», — нисколько не смутившись, исправился тот. Склонил набок голову. — «Делает то, что нравится»… Интересно… Лен, — обернулся он к своей спутнице, — ты делаешь то, что нравится?

— Кому нравится? — невозмутимо спросила та.

— Вот! — Серега торжествующе воздел в небо палец. — Вот осторожный человек! Молодец, Лен, правильно мыслишь. Не то что эти дураки, которые рекламу пишут.

— Судя по всему, это объявление о знакомстве, — вмешался я.

— Пожалуй… А где телефон?

Шел дождь. Рекламная тумба промокла, плакат покрылся длинными потеками, от чего миловидное в общем лицо девушки казалось изъеденным червями. До электрички оставался час. Серега мухой улетел к ларькам и вскоре прискакал обратно, звякая бутылками с пивом, с мороженым в руке.

— Лен, хочешь? — протянул он ей пачку эскимо.

— Да не люблю я, — поморщилась та.

— Ты попробуй, это «Умка», эскимо в шоколаде. Хорошая штука.

Лена развернула обертку. Задумчиво откусила кусок. Потянулась поправить очки, но вспомнила про свои контактные линзы и опустила руку.

— Не понимаю, — сказала она, рассматривая жизнерадостного медвежонка на синей обертке. — При чем тут Умка?

— А что? — насторожились мы.

— «Умка» по-чукотски означает — «взрослый белый медведь-самец», — наставительно пояснила та. — А тут — мороженое… мультики еще эти… Не понимаю.

— А еще певица есть такая Умка, в Москве, — невпопад сказал я. — Да не грузись ты. Просто у нас никто не знает, что это значит, а мультик про медвежонка видели все. И потом, если «умка», это значит вроде как «умный». Звучит похоже.

— Слушай, — вдруг вскинулся Серега, — ты же изучала все эти чукотские культуры… Расскажи что-нибудь! Всегда мечтал послушать.

— А чего рассказать?

— Ну, я не знаю… Загадку загадай какую-нибудь.

— Хорошо. Слушайте: «Грызет-грызет, а жирным не становится». Что это?

— Тоска! — крикнул Серега так поспешно, что облился пивом. Я только крякнул: у кого чего болит…

Лена покачала головой: «Неправильно».

Мы гадали долго (Ленка успела съесть все свое эскимо), но так и не додумались до правильного ответа. Оказалось, это топор.

Мы прогулялись по «Саду камней»; все скамейки были мокрыми, сесть мы не решились и примостились под большой облетевшей лиственницей. Рядом оказалась урна, на которой по трафарету была сделана надпись: «МУД РЭП». Что сие означало, было загадкой, но Серега проникся этим слоганом и теперь громко восхищался городскими службами.

— Прогрессивные ребята! Это они правильно написали, — говорил он, глядя в серое небо и баюкая в руке початую бутылку. — Так им, рэперам, и надо.

— А при чем тут рэперы? — удивилась Ленка.

— Как при чем? Написано же… Туда их, в урны, значит, мудаков…

— Да чем тебе рэп-то не угодил?

— А всем! — Серега сел на своего любимого конька. — Бандитский стиль, как был, так и остался. Негритянские блатные частушки, вот что такое ваш рэп.

— Он такой же «наш», как и твой… — проворчал я. — Между прочим, панки твои любимые тоже не сахар.

— Ты что! — едва не поперхнулся тот. — Панки — они просто анархисты. По крайней мере друг в дружку не стреляют. А эти без ствола на улицу не выходят. Вон, в Штатах каждый месяц разборки. И вообще, при чем тут панки? Я блюз люблю.

— А блюз, значит, тебе не бандитский…

— Ну, ты уж скажешь! — Серега повращал глазами. — Блюз — это же стон души. Блюз — это когда хорошему человеку плохо.

— А рэп? — спросил я.

— Рэп? — Серега на мгновение задумался и вдруг нашелся: — Рэп, это когда плохому человеку хорошо!

Серега все-таки экстремист. Я тоже, признаться, рэп не очень-то люблю, но чтоб гонять и ненавидеть — до такого пока не доходило. Люди вообще плохо понимают друг друга, и почему-то именно музыка служит главным камнем преткновения, разделяя поколения, классы и культурные прослойки. Помню, когда я был еще мальчишкой, у меня была пластинка немцев «Pudhys» — стопроцентных хиппов из ГДР, заигранная до дыр. Пели парни на немецком, и стоило мне их поставить, как мои родители принимались орать: «Выключи сейчас же этих фашистов!» Ну, мама с папой — это все-таки святое, плюс с поправкой на их поколение, побитое войной, я их могу понять. Но Серега-то чего лютует? К слову сказать, неплохую музыку играли эти «Пудис» и стихи у них были хорошие, но популярными за пределами родной соцлагерной Германии они так и не стали. А немецкий язык на мировую сцену вернули как раз таки идейные нацисты из «Rammstein» и мистики из «Lacrimosa», вся Америка на ушах стояла, да и Россия тоже стояла, и ничего, никто не спорил, не орал. Да, много странностей принесла нам эпоха диктатуры покемонов и телепузиков. В общем, не поймешь, чего народу хочется, — то ли конституции, то ли севрюжины с хреном… В общем, я толкнул речугу на эту тему, все как-то задумались и до самого отправления больше не произнесли ни слова.

Народу в электричке было мало, удалось сесть всем. Двери гулко хлопнули, пантограф выбил синюю искру из проводов, и электричка двинулась вперед со всеми остановками. Уже на третьей начали подсаживаться люди, и вскоре стало не продохнуть. Кабанчика с Ленкой прижало друг к дружке, Фила тоже стиснули с двух сторон. Меня оттеснили к окну. Было жарко, Денисыч помаленьку стал клевать носом. Серега что-то шептал Ленке на ухо, а меня, как всегда бывает после нескольких бутылок, вдруг пробило на размышления. Я после пива нехороший становлюсь — все время мрачный сижу, засыпаю. Иногда кидаюсь на людей, не с кулаками, а так, поговорить. Думаю много. Мозг становится на «автоподгрузку», как это дело называет Фил. Так и сейчас. Я сонно моргал и глядел в окно — на пробегающие мимо поля, перелески и поселки с покосившимися серыми заборами, с теплицами в обрывках белой парниковой пленки, с чернеющими грядками, и соответственно с этим текли и мысли в моей голове.

На Урале осень черная. Вообще, если строго разобраться, у нас лето как осень. Как в том анекдоте: «А чего это ты такой незагорелый? У вас в Перми, что, в этом году лета не было?» — «Почему не было? Было. Только я в тот день болел». Не знаю, может, где-нибудь в средней полосе, в Центральном Черноземье осень долго остается «золотая», а у нас все облетает быстро и как-то неправильно. Потому что сразу. Вчера еще были зеленые листья, а послезавтра — фьють — и только голые ветви торчат. Да еще елки с соснами. Те хоть и зеленые, но зелень у них какая-то… злорадная, что ли. Мол, летом вы нас задвинули, зато теперь вот нате, получите дубль два. С тундрой не сравнить — на Крайнем Севере осень хоть и быстрая, но яркая. Если с самолета смотреть — как будто ржавый лист железа измяли и на землю бросили — красное, желтое, зеленое, серое…

А собственно, чего это вдруг Ленка к нам прикатила? Чего ей на своей Чукотке не сиделось? Вообще, разве так делается? Позвонила за два дня до приезда, сказала, что экзамен сдаст и сразу — к нам. Какой экзамен? Что она там успела сдать за один этот день? Какие вообще могут быть экзамены осенью? У нее что, переэкзаменовка на осень, что ли? Непонятно. Или это я стал такой подозрительный после всех тех «бабушек» и прочего? Я покосился на Ленку с Кабанчиком. Ленка как Ленка. Кабанчик тоже как Кабанчик. В смысле — реагирует нормально. Была бы она роботом, фиг-два бы он к ней так откровенно клеился… В чем, в чем, а в чутье Сереги я по крайней мере пока еще уверен. Я усмехнулся своему отражению в вагонном стекле; Да, расшатали нервы, жабы. До сих пор, когда мимо Центрального гастронома иду, невольно голову в плечи втягиваю, как черепаха — а ну как шарахнет чего или выскочит кто? Был бы я курящим, вышел в тамбур подымить, глядишь, нервишки успокоил бы, а так… Хотел было к Филу в сумку залезть, пока он спит, да тоже не рискнул: электричка, знаете ли — раздавишь бутылочку, а удобства во дворе. А двора, как говорится, нету.

Да нет, решил я наконец, напрасно это я разнервничался. Я же сам вчера в пещеру ехать предложил, а Ленка согласилась. Дождь еще этот. А приехала… Да мало ли, зачем приехала! Просто — приехала проведать. Меня, между прочим. Много ли вообще людей найдется, ради которых на Урал человек аж с Чукотки приедет? Есть повод гордиться.

Так, убивая время в меру сил, способностей и степени опьянения, мы прибыли в Кунгур, едва не проспав свою платформу — дали знать о себе вчерашние посиделки. Все клевали носами, даже я. Хорошо хоть Димка встретил нас на станции, как обещал. Димыч заявился в новой бороде, я даже не сразу его узнал, хотя вообще он мало изменился.

— У, как вас много! — удивился он. — Ты же сказал, что вас трое.

— А нас четверо. Ну что, сперва к тебе, потом в пещеру или сперва в пещеру? Время позволяет?

— Время что угодно позволяет. Куда торопиться? У меня машина. Горючее взяли?

Фил все понял правильно и многозначительно похлопал по сумке.

Димка поднял бровь:

— Так за чем же дело стало? Вперед!

Машина, на наше счастье, оказалась пассажирским «рафиком». Влезли все. С Филом Димыч был знаком, с Кабанчиком тоже проблем как будто не возникло. А вот с Ленкой как-то вдруг не завязалось. Какая-то между ними проскочила искра, неприязнь какая-то возникла. Я не обратил внимания — ну, мало ли чего. Бывает. Когда мы вышли из вагона, она была еще вполне разговорчивой, но на заднее сиденье машины втиснулась уже бука букой — подняла воротник, распустила рукава свитера и всю дорогу до пещеры молча таращилась в потное стекло, почти не отвечая на наши вопросы.

— Хорошо, что надумали ехать, — вертя баранку, приговаривал Димыч. — Летом жара, теплые вещи с собой тащить приходится, а сейчас все на себе.

— Зимой, наверное, еще лучше.

— Нет, зимой раздеваться приходится… Впрочем, можно и так. Лет семь назад зима теплая была и снежная, в паводок Сылва раздулась, несколько гротов затопило, да еще пещера выстудилась плохо, не промерзла. Самые красивые гроты чуть не погибли, «Бриллиантовый» растаял, еле спасли. Все потом заново намораживали.

— Чем?

— Рефрижератором. Зато в гроте «Вышка», там, где выходной туннель пробит, прошлой зимой такого наморозило — дворец.

— А долго мы там проходим? — неожиданно осведомилась Ленка.

— Да сколько надо, столько и проходим. С экскурсоводом если, то часа полтора все дело занимает. А сейчас торопиться некуда, сядем, отметим… Есть у меня там местечко возле озерца.

Примерно через час дорога сделала очередной поворот, и впереди замаячили здания туристских корпусов.

— О, а вот и «Сталагмит», — прокомментировал Димка. — Мы там останавливаться не будем, сразу на террасу и — вперед. Все готовы? Никому по делу не надо? А то скоро терраса, там нельзя.

— А туалетов там нет?

— Закрыты. Не сезон.

— Оп-паньки! Тогда останови. Выбрались в кусты. Ленка отказалась.

— Слушай, а ты кем здесь? — спросил Кабанчик, возвращаясь. — Я вот тоже думаю увольняться. Надоело, понимаешь, деревяшки строгать… Ты что, говорят, туристов водишь?

— Ну.

— Ага… А не скучно? Каждый день одно и то же. Тот пожал плечами:

— А чего скучать? Ходи, рассказывай. Волка ноги кормят. Я еще лаборантом в Стационаре на полставки. Я ведь раньше в заповеднике работал, а тут хотя бы деньги платят нормальные. У тебя образование есть?

— В смысле — высшее? Нет.

— Гм… А впрочем, ладно, оставь телефон. Будут места, я позвоню. Ну, двинули!

И первым вышел из машины.

Вход в пещеру прятался у подножия горы, метрах в ста от реки — бетонный бункер и ворота в постиндустриальном стиле. Такие больше бы подошли какому-нибудь заводу эпохи развитого социализма. Я уже забыл, как они выглядят, так давно я здесь не был. Осенняя река сверху выглядела серой, неприглядной и совершенно нереальной, как с другой планеты. Всякий раз суровая красота этого места застает меня врасплох.

Ежась от сырого холодка, мы миновали массивную дверь служебного входа. Димыч щелкнул выключателем. Зажглись лампы, освещая длинный бетонированный туннель, пробитый в толще скалы. В дальнем конце под потолком белели кружева ледяных кристаллов. Потянуло холодом.

— Слушай, — спросил у Димки Серега. — А чего это в ней так холодно и лед все время, а? В других пещерах разве так же?

— Нет, ты что, — рассеянно ответил тот, возясь с дверным замком. — Она одна такая в России. А может, даже в мире одна. Нет, конечно, ледяные залы есть еще — в Крыму, в Туркмении, но чтобы столько, такого нет нигде. Понимаешь, здесь такая странная система туннелей, зимой тяга идет внутрь пещеры, летом — наоборот — наружу. А выходов много. Карст, известняки вокруг, река рядом, воздух влажный, вот лед и намораживает… Блин, опять ключ заело. Чертов замок — сто раз говорил начальству, чтоб заменили! Да вы не стойте, — оглянулся он, — идите вперед, здесь одна дорога. В «Бриллиантовом» пока подождите, осмотритесь, я вас догоню.

Бежать по пещере галопом — дело глупое и несуразное: всю красоту пропустишь (это если пещера «окультуренная», вроде этой). Про дикие я вообще не говорю… А, впрочем, много ли в Кунгурской пещере той культуры? Километра полтора из шести известных и бог знает скольких еще неразведанных. Дальняя часть до сих пор закрыта, там только спелеологи лазают да академики из Стационара. Прям как у Стругацких — Зона Зоной.

Димка постарался на славу, как для полноценной экскурсии — везде горела разноцветная иллюминация. Мы прошли «Бриллиантовый», полюбовались ледяными сталактитами в «Крестовом» и долго ахали в «Полярном», стены которого, покрытые густой бахромой сросшихся кристаллов, светились под прожекторами словно северное сияние. Даже Ленка восхитилась.

— Здорово! — сказала она. — Совсем как у нас после южака.

— Это что, — отозвался Димка. — Сейчас уже подтаяло. Вы в конце зимы приходите, когда новые намерзнут! Пошли дальше, я вам «Вышку» покажу.

Мы миновали гроты «Данте» и «Руины» — хаотические нагромождения каменных глыб (названия здесь говорили сами за себя) и задержались в «Вышке», где лед на потолке и стенах принял самые причудливые и невероятные формы. Зрелище действительно было потрясающее, за это следовало выпить. К этой мысли все пришли как-то одновременно, но первым среагировал Фил — когда мы к нему обернулись, он уже распаковал сумку, вынул бутылку «Смирновской» и стаканчики, все разлили, добавили льда и в торжественной тишине пещеры причастились. Здесь даже сейчас ощущалась сильная тяга где-то по низам, все ежились и притоптывали ногами.

— Хороший лед, — уважительно сказал Денисыч, разглядывая свой стаканчик на просвет. Это были его первые слова с того момента, как он переступил порог пещеры, до этого он лишь мрачно молчал и глядел по сторонам.

— А то! — хмыкнул Димка. — Вода-то почти дистиллированная. Чуток кальция, конечно, есть, но это ерунда.

Последнюю остановку сделали в «гроте Романтиков». Подсвеченное сверху подземное озеро колдовски мерцало под низким сводом. Мы расположились на камнях и стали распаковывать провизию. Заговорили как-то разом. Выпили. Запили водичкой из озера, зажевали бутербродами. Повторили процедуру.

— А знаете, — сказал вдруг Серега, — мы здесь совсем как древние люди. Сидим в пещере, как эти… неандертальцы. Ничего не поменялось.

— Ага, — ехидно усмехнулся Денисыч, — совсем ничего. Та же водка, те же лампы…

— Ну, я не это имел в виду! — замахал руками тот. — Просто подумалось: вот сидели они так же около этого озера, ели какого-нибудь… мамонта печеного. Если нас одеть в шкуры и костер развести — все то же самое будет.

— Да уж. Тебе еще пару стаканов — и тебя от неандертальца не отличишь.

— А кстати, свет не погаснет? — вдруг забеспокоился Кабанчик.

— Нет, только если я сам погашу, — успокоил его Димка. — У меня, кстати, с собой свечи есть. Если хотите, можно прямо сейчас зажечь. Нет? Тогда потом. Так, о чем я… А, да. Я же рассказать хотел. Есть здесь такая девушка-экскурсовод, Ирина. Недели две тому назад мы с ней водили тут группу пятиклассников. И разыграли их. Витька — еще один наш сотрудник — вывернул наизнанку шубу, надел резиновую маску гориллы, подкрался к Ирке, сцапал ее и уволок к озеру. Та, естественно, кричит, отбивается… В общем, он погрузил ее в лодку, сел за весла и ну грести… Визгу было!

— А ты чего?

— А я им вслед из духового пистолета стрелял.

Уж было собрались сфотографироваться, но Ленка вдруг объявила, что ей надо отлучиться.

— Вот, я же предупреждал, — с неудовольствием отметил Димыч. — Надо было снаружи. Где теперь? Иди туда, вон за те камни. Там что-то вроде коридорчика…

— Ладно. Как-нибудь сама разберусь, — сердито буркнула та.

— На, фонарик возьми.

Она кивнула, взяла, поднялась и ушла. Где-то за поворотом под ее ногой стукнул камешек. Все как-то разом притихли.

— Холодно здесь, — невпопад сказал я.

— И сыро, — добавил Фил.

— Как бы чего не случилось, — пробормотал Кабанчик.

— Что с ней сделается? Давай, Фил, разливай.

Мы посидели еще немного. Потом еще немного. Потом еще. Наконец до всех помаленьку стало доходить, что прошло уже минут пятнадцать или двадцать, а Ленка до сих пор не вернулась.

— Что за черт? — удивился Димка. — Чего она там копается? Эй! Лена!

Некоторое время мы ее звали. Эхо гуляло по пещере, но и только. Ответа не было. Мы переглянулись, поставили стаканы и направились в том направлении, куда ушла наша гостья.

За камнями начинался узкий проход с гирляндами свисающих ледовых сталактитов, словно сверху свесили огромную массажную расческу с белыми зубьями. Здесь едва хватало места, чтоб разминуться двоим, мы шли гуськом и светили фонариком. Ответвления если и были, то короткие, почти все кончались тупиками. По пути встретилось несколько закутков, но ни в одном из них Ленки не обнаружилось. Наконец мы уткнулись в глухую стену и долго стояли, молча на нее таращась. Деться отсюда было решительно некуда.

— Стена, — глупо сказал Серега и гулко сглотнул. Все переглянулись.

— А где Ленка-то? Ответом нам было молчание.

Случись подобное в кино или в романе, герои непременно бы задумались, собрались, взяли себя в руки и разработали план поисков. В общем, начали бы как-нибудь действовать. Так вот, ни фига подобного! Сначала мы наорали друг на друга. Как следует наорали, до хрипоты. Естественно, не помогло. Луч фонарика скакал, суетливо выхватывая из темноты одну физиономию за другой, от чего казалось, что в закутке нас больше, чем четверо. Больше всех негодовал Кабанчик: зачем, мол, мы отпустили девушку одну? (Должно быть, хмель совсем затуманил ему мозги.) Мы крутили пальцем у виска и огрызались на него со всех сторон. Один лишь Фил молчал, меланхолично разглядывая стены, и когда все выдохлись, спокойно сказал:

— А ведь придется искать. Деваться-то нам некуда.

Все замолкли и посмотрели на Димку.

— Наумыч, выручай, — потребовал я, — на тебя вся надежда. Ты все-таки здесь работаешь, все закоулки должен знать… Где она?!

— Откуда мне знать? — развел руками тот. — Свернула куда-нибудь. Пещера большая. Если в глубину, можно долго бродить… Да не волнуйтесь вы так! Свет горит, его издалека видать. Если она не дура, то побродит и придет. Сюда много ходов выходит.

— Ей послезавтра улетать.

— А может, она ко входу вернулась? — предположил Сережка.

Все примолкли, переваривая эту мысль.

— Зачем? — осведомился я.

— Ну, плохо стало… запомнила дорогу и вернулась… Я не знаю зачем!

— Сколько у нас фонариков? — прервал нас Димка.

—Два.

— Значит, на две группы мы можем разделиться. Ищем лужу…

— Какую лужу? — спросил Кабанчик.

— Какую, какую… — мрачно пробормотал Наумкин. — Такую! Зачем-то же она отошла… В общем, ищем. Потом будем думать, что делать дальше. Все. Делимся. Кто со мной?

— Я, — сказал Фил.

Бочком-бочком мы вернулись обратно.

— Я свет не буду гасить, — сказал Димка, упаковывая сумку. — Не заблудитесь? А то вот, нате, держите. — Он протянул нам палочку школьного мела.

— У меня фломастер есть, — сказал Кабанчик, — этот… фул… флур… Светящийся.

— А, хорошо, — покивал тот, на ходу копаясь в своей сумке. — Вы только там не очень-то малюйте и всякую похабень не пишите — стены не казенные… Если чего такое найду потом — сам убью! Вам на батарейках или с динамкой?

— Чего?

— Фонарь! «Чего…»

— Ну уж нет, свое динамо крутите сами. На батарейках давай.

— Как хотите.

Мы прошли еще пару поворотов, и путь нам опять преградила стена. Мы были уверены, что не сбились с пути — даже коридор был какой-то знакомый, — и все же прохода не было.

— А где проход-то? — почти одновременно вслух спросили все и посмотрели друг на друга.

Ну, мы опять друг на дружку наорали. Фонарики светили желто и неровно, выхватывая из темноты пещеры наши перекошенные лица. Что делать дальше, было решительно неясно,

— Влопались! — констатировал Денисыч.

— А может, это просто не та развилка? — с надеждой спросил Сережка.

— Та, та. Вон мой окурок лежит.

— Но мы решительно не могли нигде неправильно свернуть — мы же все время прямо шли… — Димка поправил очки, приблизился к стене едва ли не в упор и стал ее рассматривать. Некоторое время все в молчании ожидали результата.

— Ну что там, Сусанин?

— Стена как стена, — ответил тот. — Никаких следов подвижки.

— Стены не двигаются, — философски сказал я.

— Это дома они не двигаются, а в горах — еще как!

— Но не бесшумно же. Обвала не было. Кто-нибудь слышал обвал? Нет. Так что это просто мы перебрали и не туда зашли. Давайте поищем еще.

— Этого не может быть, чтоб не туда! — выпрямился Димка. — Я здесь не первый год посетителей вожу. Всякое бывало, но чтобы вот так, в двух шагах… Надо осмотреться. Только теперь всем держаться вместе, — предупредил он сурово, — нам сейчас разделяться нельзя.

— Ну… дык!

Однако поиски не дали ничего. Хоть со светом, хоть без, выхода поблизости не наблюдалось. Мы облюбовали более или менее широкий коридор и расположились отдохнуть. Я посмотрел на часы и присвистнул в изумлении: оказалось, мы блуждаем в пещере уже четыре с половиной часа. Круто… Не зря спелеологи говорят, что под землей часов не наблюдают.

Кабанчик наконец начал трезветь и рассердился всерьез.

— Где выход? — кричал он, наскакивая на Наумыча. — Ты не проводник, ты — полупроводник! Или вообще — диэлектрик! Куда ты нас завел?

Димка вяло отбивался. Чувствовалось, что он тоже растерян.

— Ладно, чего орать, — подвел итог Денисыч. — Хватит попусту бродить. Засели крепко, как минимум на день. Давайте отдохнем, что ли. Поедим заодно. Сколько у нас с собой провизии?

Оказалось, что почти все сумки мы оставили у озера. Только Фил прихватил свою, да Димка не захотел расстаться с рюкзаком. Распаковали скарб. Продуктов оказалось — кот наплакал: пара банок тушенки, булка хлеба, сколько-то пачек китайской лапши, упаковка бульонных кубиков и двенадцать бутылок водки. Одна — початая.

Лапшу Димка сразу отложил в сторонку:

— Ее разогревать надо, а у меня горючки нет. Кто ж знал, что так получится. Можно, правда, на свечах разогреть.

— Эх вы, — снисходительно бросил Фил, вытаскивая зажигалку, — чтоб вы без меня делали.

— Много ты на ней чего согреешь, — скептически хмыкнул Кабанчик.

Денисыч встопорщил усы.

— Много не много, а кружку вскипячу. Это же «Зиппо», ее же для того и создавали, чтоб не только прикурить… Говорят, американцы во Вторую мировую на ней в окопах чай заваривали. Вот и проверим.

Он щелкнул крышкой. Выскочило пламя.

— Эй, погаси, — потребовал Наумкин. — Бензин же зря выгорает.

— Ничего, у меня еще есть. Я в дорогу без заправки не хожу.

— Неизвестно, сколько нам тут сидеть. Зажигай свечку.

— Огонь, это, конечно, хорошо, — вмешался я, — а вот о воде кто-нибудь подумал? Всухую, что ли, грызть эту лапшу?

Все умолкли.

— Можно и всухую, — неуверенно сказал Кабанчик. Положение становилось все более неприятным. Мы поели тушенки, запили это дело водкой и двинулись дальше.

Блуждание в пещерах — занятие малоприятное. Наверное, спелеологи в этом находят какой-то кайф. Но блуждать под землей вот так, как мы сейчас, не пожелаю и врагу. В детстве многие зачитывались Марком Твеном. Его Том Сойер, помнится, тоже лазал по пещерам со своей подружкой. Играл в разбойников, клады какие-то искал. Помню, когда я был мальчишкой, нас с друзьями тоже хлебом не корми, дай залезть в какую-нибудь пещеру. Обычно это были старые соляные шахты — в моем родном городе их было не так уж мало. Но большинство из них давно обрушились, проходы не шли в глубь горы дальше двух десятков метров. Почти всегда виднелся свет от входа. Мы любили лазать ночью, тогда можно было вообразить, что мы глубоко в настоящей пещере. Было немного не по себе — жутко интересно и в то же время страшновато, воображение рисовало самые различные картины, нередко такие, что все с воплями и визгом выскакивали наружу, разбивая коленки, теряя кепки, фонарики и сандалии. Но это в детстве. Здесь же была настоящая тьма и глубина. По счастью, было довольно сухо, однако в то же время очень холодно. Пока мы шли, было еще ничего, но стоило остановиться, липкий холодок начинал заползать за шиворот и в рукава. Я впервые стал задумываться, как мы проведем здесь ночь без спальников и одеял. Как ни крути, экскурсия — это одно, а долговременный поход — совсем другое.

Следующие несколько часов для нас слились в одно нескончаемое блуждание по каменным туннелям. Несколько раз мы слышали шум капающей воды, но всякий раз слух нас обманывал. Димка пытался набросать в блокноте план пещеры, но всякий раз сбивался, словно стены и в самом деле двигались. Я уже ничего не соображал и только механически переставлял ноги. Водка туманила мозг, мысли разбегались. Сколько мы брели так, я сейчас даже не скажу — я почти не глядел на часы. И лишь когда мы решились сделать большой привал на отдых и ночлег, события вдруг стремительно полетели вперед.

Здесь вы должны мне поверить. Я и так вам рассказал много странного, ко здесь даже меня самого временами одолевают сомнения — что из произошедшего было на самом деле, а что только пригрезилось. Потом мы сравнивали свои воспоминания, но так и не пришли к единому мнению.

Мы уселись в круг, оставили гореть только одну свечу из Димкиного запаса и принялись за еду. По счастью, за время своих блужданий мы набрели на маленький грот (там, кстати говоря, мы и остановились), где капала вода, и набрали четыре кружки. Вскипятили лапшу (получилось и в самом деле неплохо), потом снова пропустили граммов по двести и теперь угрюмо молчали. Фил с Серегой достали сигареты — запас их у обоих был невелик и оба целый день терпели. Сизый дым стлался в свете свечи, слоистый как халва, от чего все казалось каким-то зыбким и нереальным.

— Ну что, — подвел итог Димка. — Давайте спать, что ли. Гасите фонарь.

Фил согласно кивнул и потянулся к фонарику, как вдруг Серега поднял руку.

— Погоди. Кто это там? Все встрепенулись: «Где?»

— Вон там. — Серега разогнал рукой табачный дым и указал в глубину галереи. Все вытянули шеи, всматриваясь в темноту. Однако сколько я ни таращил глаза, ничего не увидел. Лучи фонариков бестолково плясали по серому камню. Стена как стена.

— Никого там кет, — выдохнул я. Все задвигались.

— Но я видел… двое или трое…

— Показалось.

— Эй! Кто там? — крикнул на всякий случай Фил. Эхо заметалось под сводами пещеры. — Вылезай, мы тебя видели!

Все захихикали. Никто, однако, не откликнулся.

— Да нет там никого.

— Пойду проверю. — Серега с сомнением покачал головой, подобрал фонарик, встал и направился в темноту. Димка вскочил:

— Я с тобой!

В этот момент я и почувствовал неладное. Что-то такое пробежало по спине, в лицо как будто дохнуло холодом, волосы шевельнулись на затылке. Я раскрыл рот, чтоб крикнуть, но не успел: фонарик в руке Кабанчика вдруг дрогнул и упал, вокруг идущих заметались тени, и в узком пространстве каменного коридора вспыхнула потасовка. Фил бросился на помощь, я — за ним. Кабанчик уже лежал, Димыч молча отбивался, нанося удары в темноте. Не было слышно иных звуков, кроме ругани и пыхтения дерущихся. Какая-то темная фигура гибко метнулась ко мне, мелькнула в световом круге — я только и успел, что облапить бегущего, — и мы повалились на камни. Некоторое время мы боролись на полу, потом я получил удар в живот, от которого у меня перехватило дыхание, мой противник вырвался и исчез в темноте. Кто-то промчался вслед за ним — я едва успел прикрыть голову руками, чтобы на нее, не дай бог, не наступили, и наступила тишина.

— Что это было?

Голос принадлежал Кабанчику. Никто ему не ответил. Все поднимались, с кряхтеньем потирая бока. На ногах остался один лишь Димка.

— Рюкзаки на месте?

Рюкзаки оказались на месте. Кто-то подобрал фонарик. Кабанчик суетливо зажигал спичку за спичкой и что-то искал на полу. Вдруг он сдавленно охнул и замахал рукой.

— Эй, идите сюда!

Все кинулись к нему и потрясенно сгрудились в молчании за его спиной.

— Глядите — Ленка!

На полу в коридоре и в самом деле сидела Ленка, живая и на вид вполне невредимая, только перемазанная с головы до ног кунгурской рыжей глиной. Фонарики светили ей в лицо и отражались в стеклышках очков; Ленка щурилась и мигала как сова. Сейчас, когда сидела, она казалась девушкой-подростком, худой и голенастой. Мы все опешили, только позади ползал на коленках Фил и тихо чертыхался: он потерял зажигалку.

— Ты чего в очках? — нелепо спросил я, нарушая молчание. — Линзы потерялись?

Ленка помотала головой.

— Грязно здесь, а воды нет, — сказала она. — Я подумала, что так будет лучше.

— У тебя все нормально? — деловито спросил Кабанчик, опустился на четвереньки и заглянул ей в глаза. — Эти паршивцы тебя… з-э-э… ничего плохого не сделали?

— Кто они вообще такие? — Фил наконец отыскал зажигалку и присоединился к нам. — Откуда взялись? Ты их знаешь?

Ленка, чуть помедлив, помотала головой, очевидно, сразу отвечая на все три вопроса.

— Скорей всего — спелеки-любители, — ответил за нее Димыч. Его все еще слегка трясло от перевозбуждения, он тоже был весь в грязи, очки сбились набок, глаза сверкали, борода взъерошилась и торчала во все стороны. — Им тут запрещается лазать официально, так они, гады, в боковые выходы наладились…

— Для любителей они чересчур хорошо дрались, — мрачно сказал Фил.

Я мысленно крякнул — я-то думал, мне просто показалось. Но у Фила разряд плюс школа фехтования на саблях, а у меня только три полузабытых университетских года самбо. Что меня одолели, это и понятно, и естественно, но что Денисыча, это — да, это показатель.

Димка поправил очки.

— Ну, может, в карате они профессионалы, а в спелеологии — точно любители.

— С чего ты взял? — ядовито поинтересовался Фил.

— А где снаряжение?

— У нас, между прочим, тоже нет снаряжения. А ты, между прочим, как бы профессионал. Экскурсовод несчастный!

Они уже почти кричали. В густом, одновременно холодном и влажном воздухе пещеры эхо гулко прыгало от стены к стене, казалось, голоса бьются где-то в черепе. Я поморщился.

— Да тише вы, дайте Ленке сказать.

Наступила тишина. Ленка хлюпнула носом. Подняла на нас большие, увеличенные стеклами глаза.

— Мальчики, — тихо сказала она, — это я во всем виновата. Я вам не сказала… не хотела…

— Ты лучше молчи пока, приходи в себя, — попытался успокоить ее Кабанчик. Рука его полезла к Ленкиной коленке. — Пить хочешь? — Он засуетился и стал распаковывать мешок. — Сейчас… сейчас… черт, где туту меня… Пацаны, достаньте водки!

— Ты погоди, пусть она сперва расскажет, что было. А то эти люди…

— Это не люди, — тихо сказала Ленка и умолкла. И все умолкли.

— А кто? — спросил Димка.

— Пришельцы.

Димка хмыкнул, хохотнул и обернулся к нам, ища поддержки, не нашел ее и осекся: все трое были убийственно серьезны. Фил медленно закручивал обратно распечатанную бутылку.

— Та-ак, — медленно сказал он. — Скалли больше не наливаем… Вы, трое! Держите оба коридора. Чтоб ни одна мышь не проползла! Возьмите там в сумке у меня ножи десантные. А ты, — он снова обернулся к Лене, — давай рассказывай. И ничего не пропускай.

Рассказ ее не занял много времени. Даже если Ленка что-то и пропустила, картина вырисовывалась вполне понятная. Если вкратце: в какой-то мере Ленка работала на этих типов. Ее просто попросили к нам приехать, вытащить куда-нибудь из города поближе к Кунгурской пещере, а остальное от нее уже не зависело. Обещали, что все будет хорошо и нас не тронут, только на недельку изолируют от общества, Когда мы сами заикнулись про Кунгур, Ленка не поверила своим ушам — такой удачи она не ожидала.

— Мы на раскопках были, мезолит копали, — говорила она. — Ну и наткнулись на какие-то странные следы. Культура вроде бы чукотская — стоянки, все такое прочее, круги от яранг: там со времен палеолита мало что изменилось. Но что-то было не то. Стали мы к сопкам подбираться и наткнулись… Ну, в общем, мы сперва подумали, что это старый ледник, потом — что это что-то вроде кургана, только во льду, а потом поняли: нет. Там… Понимаете, там звери.

— Звери? — встрепенулся я. — Какие звери?

— Замороженные. Мамонты, носороги какие-то, быки, мастодонты… Я в этом плохо разбираюсь. Мы там чуть с ума все не сошли, забегали, кто-то даже телеграмму в Академию наук успел отбить. Они, правда, сейчас почти без финансирования, но обещали прислать человека. А потом… Потом они пришли. Мы сперва решили, что это и есть академики — они ночью приехали, на вездеходе. Посидели с нами, поговорили, а одна девушка (а с ними девушка была) отвела меня этак в сторонку за рукав и разъяснила… что к чему.

— И ты поверила, — хмыкнул Фил. Лена вздрогнула и повернулась к нему.

— На моем месте кто угодно бы поверил, — дрожащим голосом сказала она. — Она показала мне… Она мне такое показала, я чуть в обморок не хлопнулась. Она сказала, чтоб я никому не говорила, потому что все равно никто мне не поверит. А в Академию наук они уже вторую телеграмму послали, что, мол, извините, пошутили тут какие-то местные. Там часто так бывает. И даже если не шутят, все равно так бывает — вымоет из берега какого-нибудь носорога волосатого, пока его обнаружат, пока сообщат, куда надо, пока суд да дело он — бух в реку, и на дно. А там — ищи-свищи. На Великой, помню, находили, на Танюрере, на Омолоне… А над Усть-Белой, между прочим, часто тарелки видели. Ну, не тарелки, а что-то такое, не наше. Я сама видела, еще когда в школу ходила. Ночь, луна, а она так низко спустилась, что в окошки людей видно было. Издалека — такие же, как мы, а вблизи… ну, не такие.

— А какие?

— Мне все не рассказали, но знаешь… у них глаза мерцают, будто серебристым чем-то. Не по-человечьи. Они от каких-то ночных зверей произошли, вы понимаете? Вот…

— И что?

— Да ничего. Ушла она, эта девчонка. Сказала, что потом со мной на связь в городе выйдет. Я ее спросила когда, и зачем это им, она сказала, еще не время. Я отвернулась, оборачиваюсь — нет ее. Вездеход ихний уехал. Я в лагерь вернулась, говорю, когда курган копать будем, они на меня: «Какой курган?» Я рассказываю, они меня на смех подняли, иди, говорят, проспись, меньше в тундре гулять надо. — Ленка шмыгнула носом, поправила очки и обвела нас беспомощным взглядом. — Ничего не помнят, представляете? Вездеход помнят — да, говорят, приезжал — чукчи с соседнего озера рыбу ловили, заглянули на огонек. Там и в самом деле озеро недалеко, Эльгыгытгын, большое такое, почти весь год подо льдом, там когда-то метеорит упал. Я ничего им говорить не стала. Всю ночь не спала и следующую тоже места себе не находила. То боюсь, то наоборот — как бы радуюсь. Хожу как на пружинах вся. Потом уж и сама верить в это перестала. А через месяц — мы тогда уже в город приехали — эти мне позвонили и сказали, чтобы я… ну, что вы… Она умолкла.

— Что — мы? — мрачно спросил я. — Ну? Что они тебе наплели?

— Что вы тут натворили что-то нехорошее. Ты и Серега. Из-за этого вообще что-то ужасное может случиться. Они не объяснили что.

— А может, это не они звонили?

— Они, они. Я сразу ту девушку узнала. У нее выговор такой, будто ей губные согласные произносить трудно.

— Эк ты их! «Губные согласные»…

— Я же этнограф, я в таких делах разбираться обязана.

— И ты согласилась им помочь, — подытожил Фил.

— Я… — Она замялась. — Я как будто во сне сделалась. Все соображаю, а делаю… Ну, как бы не то делаю, что хочу. Знаете, бывает так: делаешь во сне какую-то нелепицу, а там на все находится объяснение. Как заколдованная, чес-слово. Ответила им: «Да», взяла отгулы на работе — у меня за полевой сезон дней двадцать накопилось — и пошла заказывать билет на материк. А потом вроде когда приехала, уже думаю, что так и надо, все хорошо. В пещере зашла за угол, там эти двое. Знаете, у них по-моему тут стены двигаются…

— Ага!!! — торжествующе вскричал Наумкин. — Я же говорил вам, говорил, а вы не верили! Не мог я заблудиться, не мог, не может быть, чтоб мы так близко от выхода заблудились! Это озеро.,.

— Постой, угомонись, — осадил его Фил. — Дело-то серьезное. Как их двигать, стены эти, мы не знаем, и если они захотят, эти гады нас тут запросто задавят где-нибудь… Блин, попали, как индюк на Рождество!

— На День благодарения, — поправил его я.

— Какая разница! — отмахнулся тот. — Как они их двигали, ты не помнишь? — Ленка помотала головой. — Плохо. Какие хоть они из себя?

Та пожала плечами:

— Худые такие, высокие. Всегда в черном. Или это у них форма такая? Лица узкие, серые какие-то.

— Неприметные?

— Да нет, на самом деле какие-то серые, кожа как пеплом присыпана. Или это мне в темноте так показалось? Не знаю, в общем. И глаза… Ну, это видно, в общем, а рассказывать не получается.

Мы переглянулись.

— Почему вы ей верите? — спросил Наумкин.

— Потому что, — сказал, как отрезал, Фил. — Есть резон, вот и верим.

— Почему мы должны ей верить? — все равно продолжал напирать наш неудавшийся Сусанин. — Неизвестно, что она сама придумала, что ей просто показалось, а что ей ЭТИ в башку напихали. Если они вообще есть, эти пришельцы… Она у вас не под кайфом?

— Убью, — пообещал ему Кабанчик. Ленкину ладошку он уже уверенно держал в своих руках.

— А чего? Сейчас бывает. Как они в пещеру попали? Люди здесь не первую сотню лет ползают — здесь еще Ермак со своими дружинниками останавливался, — а ничего подобного не видели. И потом, если они такие крутые, эти пришельцы, чего они нас тогда за жабры не возьмут?

Ленка долго всматривалась нам в лица, всем по очереди, так долго, что нам стало не по себе.

— Знаете, — наконец сказала она. — я не уверена, но, по-моему, они кого-то из вас боятся.

Ленкины слова повергли всех в какое-то беспредметное возбуждение, отягощенное легким ступором. Никто не знал, что говорить или что делать. Все молчали и не двигались. Ленка сидела на рюкзаке, как кукла на чайнике, Фил подогрел воды, сунул кружку ей в руки, и теперь она маленькими глотками отхлебывала тепловатый чай. Я стоял и размышлял.

Ленке я поверил сразу — уж больно четко все рассказанное ею укладывалось в недавние события. Мы действительно могли чем-то крепко «иноприлетянам» насолить. Чем — в настоящий момент мне было не важно, меня занимало другое: почему именно Кунгурская пещера, чем она пришельцам так понравилась? Ведь нас хотели вытащить именно сюда. Если у них тут постоянная база… сомнительно, конечно, но чем черт не шутит. На Урале пещер множество, есть они и в горных районах, и в степных (в Чесменском, например). Многие известны широко — Кизеловская, Капова пещера на Южном Урале или Смолинская в Свердловской области. Но больших пещер на Урале нет. Их вообще у нас нет: ни в России, ни бывшем СССР. И Кунгурская в этом смысле ничем не лучше прочих и, уж конечно, не больше. Хотя как сказать… Была такая история — однажды в пещеру впустили собаку, и выбралась она оттуда только через несколько дней, в тридцати километрах от входа. Мне вспомнился Ленкин рассказ. Ледяная сопка, «мамонты, мастодонты»… Лед… Ага! Кунгурская пещера ведь тоже ледяная. Уж не могильник ли здесь? Такой же, как на Севере?

Я почувствовал, как у меня начинает захватывать дух. Гипотеза показалась мне вполне реальной. В самом деле, почему бы нет? Все эти льды, сосульки — микроклимат микроклиматом, но постоянная минусовая температура в течение всего года, это, знаете ли, вызывает подозрение. Что, если в глубине пещеры установлены какие-нибудь криогенераторы? Вообще, по логике вещей, тогда все должно быть наоборот — должен быть выход лишнего тепла, как в агрегате холодильника. Но, во-первых, мало ли, на каком принципе работает установка пришельцев, а во-вторых, еще неизвестно, где он, этот «агрегат». Горячих источников в области нет, но, может, где-то есть теплые. А верхние коридоры пещеры… ну, это может быть такой переходник, воздухофильтр…

Я крякнул. Чертова фантастика! Не успеешь мысль как следует продумать, а она уже кучей других обросла. Может, я прав, а может, и нет — какая разница? Надо было выбираться отсюда. Ленке вроде обещали, что нас подержат-подержат да и отпустят, но мало ли что они пообещали.

Спать не хотелось.

— Попробуем как-нибудь выбраться, — высказался за всех Денисыч. — Даже если не выберемся, дня три как-нибудь протянем, а потом нас искать начнут. Не местные, так милиция. Я, перед тем как уйти, майору позвонил… точнее, подполковнику. Как чувствовал, что влипнем. Он обещал «держать» ситуацию. Теперь, когда мы ЭТИХ так спугнули, и мы и они начеку. Пойдем искать туннель наверх, авось раза с третьего-четвертого выбредем.

— Есть другое предложение, — немедленно отозвался я. — Пойдем вниз.

— Это еще зачем?!

Делиться с остальными своими соображениями насчет подземного «суперморозильника» пришельцев я не спешил — мало ли что. Но резон поступать так все равно был.

— У нас вода кончается. Водка, конечно, вещь хорошая, энергетическая, но еще денек — и нас сушняк задавит. Оставим метки на стене, чтобы обратно возвратиться если что, а сами спустимся. Мы еще не пробовали спускаться. Туннели вниз нам часто попадались.

— Ох, что-то мне твой взгляд не нравится. Опять чего-то задумал? — подозрительно прищурился Лешка. — Ты к чему клонишь? Надеешься еще раз с ними встретиться?

— И это тоже, — кивнул я. — Хочется, знаешь ли, прижать их в тихом месте к теплой стенке. Если они нас водят за нос, надо обследовать дикую часть пещеры. Чем естественнее стены, тем меньше шансов, что они их могут двигать. Эти ребята у меня давно напрашиваются на откровенный разговор.

— Вы тоже хороши.

— Ну, дык… — ухмыльнулся Кабанчик. Фил обвел всех испытующим взглядом.

— У кого-нибудь еще есть оружие? — спросил он. — Нож или пистолет какой-нибудь газовый?

— Откуда… — начал было Серега, но Димка уже рылся в рюкзаке. На свет появился длинноствольный духовой пистолет — укороченный вариант пневматической винтовки, из какой стреляют в тире, и коробка патронов к нему.

— Вот, — сказал, выпрямляясь, наш гид. — Я из него тогда по Кинг-Конгу стрелял… Ну, помните, я рассказывал?

Фил молча взял пистолет, переломил его, заглянул в ствол, сложил обратно, щелкнул курком и так же молча кивнул: «Годится». Лена непонимающе переводила взгляд с меня на Серегу и обратно. Отставила пустую кружку и зябко обхватила колени.

— Ребята, а вы чего им сделали?

Серега раскрыл было рот, но Фил незаметно толкнул его локтем и он заткнулся.

— Чего-чего… Много будешь знать, скоро состаришься. Спи. Нам сейчас всем поспать надо. Завтра расскажем. На вот лучше съешь вот это. И вы тоже съешьте.

Он достал пузырек с витаминами, вытряхнул каждому по таблетке и скомандовал отбой.

«Спать на камне — почки гробить» — старая туристская мудрость. Мы вытряхнули все из сумок, всякие донца, газеты, запасную одежду, разложили рухлядь на полу и сгрудились в кучу, потеснее прижавшись друг к дружке. В тревожном забытьи мы просидели-пролежали оставшиеся полночи. Выспаться мне не удалось. Гулко храпел Димка, Кабанчик о чем-то шептался с Ленкой. Фил то и дело доставал из брючного кармана старинные часы с двойной крышкой, смотрел который час, вздыхал и с громким щелчком их захлопывал. От Ленкиных волос мягко пахло ромашкой. Один раз я проснулся, увидел, как из темноты выглянула большая крыса; некоторое время ока нюхала воздух, нервно вздрагивая усиками, потом, видимо, решила не рисковать и без эксцессов удалилась. В подставленную кружку с потолка размеренно и тихо капала вода.

В семь утра Денисовский хронометр затарахтел, все, как могли, привели себя в относительный порядок, разделили накопившуюся за ночь воду и двинулись в дальнейший путь. Коридор с глинистым полом, на котором кое-где выступали камни, имел наклон, и все, не сговариваясь, двинулись вниз. Кабанчик то и дело черкал своим фломастером по стенам. Через пару часов снова стали попадаться небольшие залы и гроты, на потолке замерцали сталактиты. Наумыч приободрился.

— Сталактиты — это хорошо, — сообщил он. — Сталактиты — это значит, что поблизости вода, а в потолке трещины…

— …И потолок скоро рухнет нам на головы, — мрачно закончил за него Кабан. — Шагай, Сусанин.

Через несколько шагов Фил, шедший впереди, остановился и помахал фонариком.

— Здесь щель, — объявил он. — Коридор уходит вниз.

— Отвесно?

— Нет, но круто. У нас есть веревка?

— Сколько-то метров есть…

— Доставай. И мыло тоже.

— Шутки у тебя! — фыркнул Димка, но веревку достал. Фил обвязался, влез в дыру и долго там шуршал, светя фонариком. Вылез он оттуда весь в царапинах и в глине, без шляпы, но довольный.

— Там другой коридор, — объявил он, выпутываясь из веревок. — Идет под углом к нашему. Очень сырой, даже со стен капает… Что решаем?

После недолгого совещания решили спускаться. Возвращаться все равно не имело смысла. По пути встретились еще два-три ответвления. Пол был скользким, все перемазались глиной до ушей, а Ленка крепко ушиблась, когда заскользила вниз по склону.

— О, — сказал Димыч, поправляя заляпанные глиной очки, — а здесь и впрямь вода. А знаете, я, похоже, здесь был. Очень давно, правда. Вот эти сталактиты на стене — очень запоминающаяся форма. Определенно был!

— Отсюда есть выход?

— Есть. Мы только что через него вошли. Кажется, я смогу вспомнить.

В углу отсвечивало серебром небольшое озерцо. Мы торопливо напились так, что от стылой воды заломило зубы, организовали очажок из трех камней, зажгли свечи и поставили кипятиться чай. На всякий случай заполнили все бутылки из-под водки, которых у нас скопилось штук шесть.

— А народ еще спрашивает, почему я все время покупаю водку с винтовой головкой, — съехидничал Фил, закуривая по такому случаю внеплановую сигарету. — Ну что, привал?

— Продолжаем праздновать?

— Праздновать не праздновать, а подкрепиться не мешает. Доставайте провизию.

В общем, мы на радостях перекусили и перепили. Время у нас еще было, бессонная ночь отдавалась тяжестью в висках. Решили отдохнуть. Меня же опять стали одолевать различные мысли.

Воздух в гроте, несмотря на холод, был сухой и приятный, свежий, как после грозы. Белесая неровная стеклянистая масса сталактитов в северном углу мягко мерцала в темноте. Я заинтересовался, встал и подошел к ним поближе. Погасил свечу и некоторое время всматривался в темноту. В воздухе витал слабый запах озона.

— Серега, — позвал я, — Серега, отлепись от Ленки! Дело есть. Иди сюда. Ты хорошо себя чувствуешь?

— В каком смысле? — опешил тот.

— В прямом. Можешь еще выпить?

— Наливай… Погоди, погоди. А зачем?

— Есть идея, Помнишь мотоцикл? У тебя, когда ты пьяный, мозги как-то по-другому работают. Наливать тебе не буду, просто хочу удостовериться, что ты уже «хороший», но еще соображаешь. Осмотрись вокруг. Ничего не видишь подозрительного?

Кабанчик послушно огляделся.

— Вроде нет.

— Сталактиты видишь? Вон там, у стены. Они светятся.

— Это фонарик светит.

— Да нет, фонарик тут ни при чем, они сами светятся. Смотри. Как твой фломастер. Скорей всего, они радиоактивные… Да не бойся ты, — рассмеялся я, когда Кабанчик испуганно рванулся в сторону, — сильных доз не схватишь.

— От чего такое?

— Кто знает! — Я пожал плечами. — С водой в пещеры могут попадать тяжелые изотопы углерода или еще чего-нибудь такое. В сталактитах образуется соль, потом светится. Я слыхал о таком или где-то читал, но никак не думал, что это может встретиться у нас. Осмотри-ка еще раз эту стенку.

Кабанчик несколько секунд молча таращился в камень и водил фонариком.

— Ну, осмотрел, — неуверенно сказал он. — Ничего такого. Стена как стена. Светится разве.

— Держи. — Я протянул ему полный стакан и подождал. — А теперь?

— И теперь ничего. Хотя постой… Нет, показалось. Я потер лоб. Не то чтобы я на что-то надеялся, но все же. Собственно, почему именно эта стена? Я и сам не знал. Почему, почему… Интуиция! На этот счет у меня было несколько теорий. Например, что мы с Серегой — экстрасенсы «парные»: я — чувствующий, он действующий. Отчасти это мнение подкреплялось тем, что догадки в наших приключениях обычно принадлежали мне, а действия — Сереге. Надо было только стронуть с места этот лежачий камень, дальше Кабанчик «покатится» сам.

— У тебя «харлей» с собой? — спросил я.

— Вот он. — Серега помахал фонариком. — Он у меня всегда с собой. Я его на время… в это самое… в одну сплошную фару. А то темно.

— Понял. Зря ты так, он же садится. — Я пошарил по карманам, вынул завалявшийся там «аварийный» коробок спичек из неприкосновенного запаса и отдал его Кабанчику. — На вот, возьми. От них пока прикуривай и ими же свети, а твоя машинка нам сейчас понадобится. Попробуй превратить его еще во что-нибудь.

— Во что?

— Блин! — Я замахал руками. — Ну что ты за человек! Почему мне все за тебя придумывать надо? Где ты прятался, когда на небесах раздавали мозги? Пьяный валялся? Во что хочешь преврати! На, соберись. — Я налил еще полстакана водки и протянул ему. — Соберись, соберись. И подумай, что нам сейчас больше всего нужно.

— Что-что… — Кабанчик залпом замахнул стакан и занюхал рукавом. — Выход нам нужен. Дверь нужна. И что с того? Я же не Алиса в Зазеркалье, расти-сжиматься по желанию не умею. И ты не Алиса. И Ленка тоже не Алиса. Даже если я эту штукенцию в дверь переплавлю, на хрена… Ой…

Он вдруг умолк. Я поднял взгляд, посмотрел на Серегу, потом на стену и почувствовал, как у меня отвисает челюсть. Сталактиты медленно плавились и изменялись, текли, как белый воск по свечке, формируя из себя высокий, узкий, вытянутый прямоугольник. Не прошло и минуты, как перед нами в каменной стене образовалась стильного дизайна бронедверь, окрашенная в цвет слоновой кости, с аккуратным косяком, глазком, звонком и номером «13».

Кабан икнул и выронил стакан.

Пока мы там с Серегой так упражнялись, остальные мало обращали на нас внимания. Но появление загадочной Двери (я так и буду называть ее с большой буквы — Дверь, должен же я ее как-то называть?) не могло остаться незамеченным. Все побросали свои дела и в молчаливом изумлении сгрудились у нас за спиной. Серега стоял и ошеломленно вертел пальцем настройку своего радиоприемника. В принципе поймать что-то под землей довольно сложно, но и Кабанчик со своим приемником порой творил чудеса. Наконец Серега наткнулся на какую-то волну. Из крохотного динамика сквозь шум помех послышался зыбкий наплыв клавишных, и вкрадчивый, какой-то летаргический голос солиста затянул:

Много дивного на свете,

Стоит дверь лишь распахнуть.

Подойдите ближе, дети,

Я вам что-то расскажу.

Сердце у меня заколотилось, а по спине торжественным маршем прошлись мурашки. Прошлись со вкусом, строевым, побатальонно, на одного линейного дистанции — руки по швам, равнение на мавзолей. «Пикник» в приемнике продолжал гипнотически звенеть стальными струнами, Эдик Шклярский распинался вовсю:

Жили здесь двое, горячая кровь,

Неосторожно играли в любовь.

Что-то следов их никак не найти,

Видно, с живыми им не по пути.

С каждым днем тише негромкий мой шаг,

А сердце, как клетка, где птицей бьется душа.

Вижу, как идет навстречу

Кто-то в белом и с косой.

Все мы гости в этом мире.

Пора домой![6]

Мурашки на моей спине закончили печатать шаг и потянули бронетехнику. Я передернулся. На сей раз мы с Серегой, кажется, влипли во что-то действительно серьезное.

— Ни хрена себе, — выразил общее мнение Димка. — Гм. Интересно, откуда это здесь? Не может быть, чтоб вот так, без нашего ведома… Может, это КГБ?

— ФСБ, — машинально поправил его Денисыч. — Кабан, выключи свою шарманку! Нет, на наших не похоже. Чего им тут делать? Это какие-то «новые русские» балуются. Наверное, просто подземный ход с чьей-то дачи.

— Нет, — сказала Ленка, нервно поводя плечами. — Это ОНИ.

Сказала она это так, что все сразу поняли, о ком идет речь.

— Открывай, — скомандовал я Сереге.

— Чем? — опешил тот.

— Чем хочешь открывай, ты же ее как бы создал… Попробуй своим «харлеем». Преврати его в ключ.

Серега неуверенно покосился на дверь, потом на фонарик в руке и потянулся к кнопке звонка.

— Может, лучше позвоним?

— Нет, лучше не надо. — Денисыч перехватил его руку на полпути и мягко, но решительно опустил: он уже все понял и теперь ощущал себя в своей стихии. — Пока преимущество неожиданности на нашей стороне, мы на шаг впереди. Открывай.

— Я не уверен… Ладно, попробую.

Серега погасил фонарь, нагнулся к замку, с минутку чем-то там поковырял, и Дверь с неожиданной легкостью растворилась. Не было ни лязга замка, ни сигнала тревоги, даже петли не заскрипели. Денисыч нахлобучил шляпу, отчего сразу стал похож на Индиану Джонса, вынул пистолет, затоптал окурок и жестом скомандовал остальным: вперед. В две минуты мы собрались, упаковали рюкзаки, глотнули напоследок воды из озерца и шагнули в распахнувшийся зев загадочного туннеля.

За дверью оказался прямой коридор, полого уходящий в обе стороны, направо и налево. Мы подкинули монетку и решили двигаться вниз. Уклон был небольшой, ступенек не было. Пол оказался ровный и шероховатый, ноги не скользили. Световые лучи метались в темноте, потом на стенах через равные промежутки стали попадаться широкие, матово светящиеся полосы. Я потрогал одну из них и не ощутил под пальцами ничего похожего на светильник: стена как стена, словно, полосу просто нарисовали Серегиным фломастером. Свет был совершенно холодный. Я хмыкнул. Если коридор, равно как и Дверь, был тоже создан воображением Кабанчика, в этом не было ничего удивительного. Но если нет, тогда… Под потолком ощущался встречный ток холодного воздуха, несильный и ровный; Димка, топавший сразу за мной, то и дело нервно принюхивался и фыркал. Сколько мы так прошагали, не смогу сказать, когда шедший впереди Фил вдруг остановился и поднял руку. Мы встали тоже, коридор здесь делал резкий поворот, за которым оказался большой зал, явно искусственного происхождения, освещенный все теми же полосками. Неоновые отсветы ложились на лица моих спутников, делая их похожими на киношных вурдалаков,

Помещение было забито до самого потолка (а до него было метров десять), сам потолок и стены покрывал тонкий слой пушистой синеватой изморози. Откуда-то тихо сочился пар. Длинный проход терялся в полутьме. Всюду, насколько хватал глаз, сомкнутыми рядами громоздились непонятного назначения округлые сооружения, похожие не то на гигантские лабораторные автоклавы, не то на железнодорожные цистерны; у многих были прозрачные стенки.

Фил ковбойским жестом поправил на себе шляпу стволом пистолета и хмыкнул: «Однако…»

— Здесь лучше держаться вместе, — сказал он, обернувшись назад, — а то неровен час кто-нибудь еще заблудится. А вот кричать тут лучше бы не надо.

Я почувствовал, как Ленка трогает меня за рукав.

— Там было так же, — сказала она.

Ни камер, ни людей поблизости не наблюдалось, и мы осторожно двинулись вперед.

С колотящимся сердцем я шел вдоль огромных криотанков, за прозрачными стенами которых спали — поодиночке и целыми стаями — непробудным сном животные и растения давно ушедших эпох. Сначала я останавливался у каждого второго смотрового стекла, прилипал к нему лицом и подолгу всматривался в синеватую глубину, Происходящее казалось сном, кошмарным, но при этом жутко интересным — о таких потом жалеешь, что проснулся. Взгляд выхватывал из полутьмы то трилобита, то наутилуса, то ортоцераса, третичных аммонитов, четвертичных ниммулитов и эвриптерид, ракоскорпионов и мечехвостов, панцирную рыбу (кажется, это был птераспис, но я не уверен), поздних кистеперых рипидистий, более ранних акантодов и совсем уж древних круглоротых — все, что человек видел доселе только на рисунках или в отпечатках из осадочных пород… Помню, я застыл и долго рассматривал хищного семиметрового дунклеостеуса, пока Ленка не оттащила меня от витрины. Гигантский музей был нескончаем. Наверное, где-нибудь хранились и контейнеры с самыми примитивными водорослями и радиоляриями, да и вообще…

— Бургессия белла… — бормотал я. — Виваксия… Леанхоилия…

— Не ругайся, — с пьяной прямотой осадил меня Серега.

— Я не ругаюсь… Ой, канадаспис! Глядите, это же канадаспис! Господи, сколько их тут…

Табличек не было. Не было вообще никаких надписей. Знакомые по книжкам названия всплывали в моей голове как сквозь туман, я даже и не думал, что еще помню их. Лена была права — в гигантском морозильнике без всякого порядка были собраны образцы почти всех видов, населявших Землю на протяжении миллионов лет, от насекомых и рыб до рептилий и млекопитающих. Когда мы дошли до отсека с динозаврами, я уже совсем потерял голову. Было от чего свихнуться. Помню, что меня тянули за руку, как ребенка в детсаду, я шел, как будто плыл по воздуху, и дико вертел головой. Впрочем, и остальные чувствовали себя не лучше. Триас, юра, мел и пермь — да, особенно пермь — были представлены здесь во всей своей красе.

— Игуанодон, — благоговейно шептал я, — аллозавр… майязавр… трицератопс… текодоны… прокомпосогнат…

— Как ты все это помнишь? — поразился Димка.

— Не знаю… Слушайте, тут у них, наверное, и млекопитающие есть!

Но до млекопитающих нам дойти было не суждено — как мы ни. крались, как ни соблюдали осторожность, видимо, эта картина все-таки вскружила нам голову. На охрану (или это был патруль?) мы нарвались совершенно неожиданно — Серега как раз остановился прикурить. Вроде поворотов не было, и четыре человека в черном возникли словно ниоткуда и тоже остановились, пораженные.

Прежде чем я успел хоть что-то сказать, Фил сделал стойку и навел на них пистолет.

— Стоять! — скомандовал он. — Руки за голову! Кто вы такие?

Четверка не отреагировала. Один что-то отрывисто сказал другому и все четверо двинулись вперед. Теперь я мог разглядеть их подробнее. Ленка очень точно описала их — худые, тонкие, высокие, все в черном, с острыми, прижатыми ушами, с сероватой кожей — внешность, скорее, киношных вампиров, чем пришельцев-инопланетян. Мне стало не по себе.

— Люди, спокойно, — с акцентом сказал крайний из них, — мы не причиним вреда. Уберите оружие. Сядьте, пожалуйста, на пол…

Денисыч осклабился, пистолет в его руке глухо щелкнул, говоривший вздрогнул и подался назад. Маленькая жестяная пулька, даже залитая свинцом, вряд ли причинила ему какой-то вред, и через мгновение все четверо бросились в атаку. Действовали они профессионально, слаженно и ловко, и в итоге быть бы нам плененными и битыми, как вдруг тишину разорвал истошный женский визг, оборвавшийся так же внезапно, как и возник. Все замерли. Вопреки здравому смыслу, я оглянулся и чуть не рухнул в обморок: Ленка лежала позади, видимо, без чувств, а на меня…

На меня мчалось чудовище — зубастое, четвероногое, обросшее густой белесой шерстью, похожее одновременно и на волка, и на небольшого медведя. На нем почему-то были штаны и куртка, а на узкой зубастой морде неуместно и решительно блестели Димкины очки.

Кабан заорал, подпрыгнул, замахал руками, как стрекоза крыльями, словно хотел взлететь, и бросился прямиком в объятия инопланетянину. Ударил его, и тот вдруг тоже закричал — истошным диким воем, уходящим в ультразвук, схватился за руку, развернулся и с нетопыриной грацией помчался вдоль по коридору долгими прыжками, высоко вскидывая ноги. Остальные трое, позабыв про нас, устремились за ним и растворились во тьме, преследуемые по пятам загадочным зверем. И не успели мы опомниться и мало-мальски понять, что случилось, как опять оказались одни.

Я бросился приводить в себя Ленку. На воду она не отреагировала, я вздохнул и трясущимися руками полез в рюкзак за водкой.

— К-кошмар! — сказал Кабанчик, поднимаясь на ноги. — Вы т-т-т… Вы тоже зверя видели? — Мы закивали. — Что это было? И откуда?

— Понятия не имею, — признался я. — Знаешь, на миг мне показалось…

Фил не дал мне договорить:

— Ты чем его ударил? — спросил он Серегу.

— Спичкой.

— Чем?!

— Спичкой, — простодушно повторил тот. — А что? Что в руке было, тем и ткнул. А он как взвоет… Кто это были? Пришельцы?

— Тебе лучше знать. Ну-ка дай мне твой коробок.

Денисыч оглядел его внимательно со всех сторон, перебрал все спички по одной и чуть ли не обнюхал каждую, потом вздохнул и передал их мне.

— Ничего не понимаю, — признался он. — Может, ты чего на это можешь сказать?

Я повертел спички в руках. Коробок как коробок. Самые обыкновенные спички. Кировские, «Красная звезда». Я их всегда обычно покупаю — других в нашем магазине не продают. На полустертой желтой этикетке по кругу надпись: «Спички от производителя», чуть выше еще одна: «Покупаем спичечную осину».

Стоп-стоп! Я наморщил лоб. Осина…

— Слушайте, — обернулся я к своим спутникам, — а те ребята вам, случайно, не показались похожими на вампиров?

— А при чем тут вампиры? — спросил Серега.

— Не знаю, но… Осина ведь подействовала. Надо бы у Димки спросить. Димка где?

В коридоре на полу обнаружился Димкин рюкзак и его же ботинки с носками внутри. Чуть поодаль валялась вязаная шапочка с кривой эмблемой «Adidas». Больше не было ничего. Все это, однако, только подтверждало мою догадку.

— Так он чего, выходит… оборотень, что ли? — Кабанчик ошеломленно оглядывал нас по очереди.

— Выходит, что так…

— Дикость какая… — Он передернулся. — Я, кажется, сейчас с ума сойду. Что вообще происходит? Во что вы меня впутали?

— По-моему, это ты нас впутал. И не ори, возьми себя в руки: перед Ленкой неудобно. На вот лучше выпей. — Я протянул ему початую бутылку. Лена к этому времени уже вполне пришла в себя и теперь испуганно оглядывалась, вцепившись в мою руку, как в спасательный круг. Объяснять я ей ничего не решился. И без того было ясно, что мы крепко вляпались, а остальное было за гранью моего уразумения.

Мы сели в круг, уже не обращая внимания на саркофаги с доисторическими тварями, и принялись решать, что делать. Фил высыпал себе на колени весь запас наличных спичек и теперь затачивал их и обматывал у основания лейкопластырем, подгоняя под ружейный ствол.

— Мыслю так, — сказал он, закуривая сигарету. Посмотрел на обгоревшую спичку в руке и добавил ее к остальным. — Димка, даже если он и монстр, на нашей стороне. А эти скоро не вернутся или вернутся, но с подкреплением. Надо уходить, пока не поздно.

— Еще чего! А Димку — что, бросать?

— Да не бросать! — поморщился тот. — Если он жив, он сам о себе позаботится. А если нет, то…

Все замерли. Из глубины коридора послышались шаги и легкий цокот когтей. В темноте обрисовался приземистый силуэт, синевато блеснули очки. Пока мы соображали, что делать, оборотень вышел на свет целиком и уселся в коридоре, виновато глядя в нашу сторону: не догнал. Выглядел он странновато. Во всяком случае, классифицировать его вот так с налету я бы не решился. Был он мордатый, словно волк, с широкой мохнатой спиной, с большущими лапами, и ходил по-медвежьи вразвалку. И на нем действительно были Димкина куртка и очки (штаны, как видно, где-то потерялись).

По массе он тоже вполне соответствовал нашему пропавшему другу, да и в морде прослеживалось некоторое сходство с Димкиным лицом. Последние сомнения рассеялись, но вот что теперь делать, как с ним быть, было совершенно непонятно. Фил прочистил горло.

— Димыч, это ты? — неуверенно позвал он и поманил рукой. — Иди к нам. Иди, иди, не обидим.

В звериных глазах за бифокальными стеклами перекосившихся очков как будто заблестело понимание. Наверное, речь человеческую наш друг теперь распознавать не мог, но где-то в его памяти осталось осознание того, что мы не враги, да и тон у Денисыча был вполне дружелюбный. Так или иначе, а только зверь помедлил и двинулся к нам. Все остались сидеть, как сидели. Была в этой сцене какая-то загадочная торжественность, непонятная благость, какой-то дух того момента, когда в доисторические времена первый волк сделал шаг навстречу пещерному человеку, становясь первой собакой.

«Волкомедведь» приблизился, потянул носом воздух и зарычал на пистолет. Фил сунул оружие за пояс, протянул руку и почесал Димке за ушами:

— Хороший… хороший… Не догнал, да? Не догна-ал… Ну, ничего. — Он поправил на псине очки. — Мы им еще покажем.

Все это очень походило на известную картину «Мы с Мухтаром на границе». Впечатление бредовости происходящего усиливалось на глазах.

— Наверное, его как раз пришельцы и боялись, — глубокомысленно сказал Кабан. — Выходит, это не враки, все эти истории про вурдалаков и оборотней?

— В здешнем районе, — счел нужным вмешаться я, — в деревнях бытуют рассказы про оборотней. Мне приятели рассказывали, филологи-фольклористы. В Суксуне, в Кукуштане, в кое-каких других коми-пермяцких селах, особенно в староверских. Еще с дореволюционных времен. Якобы тут этих оборотней даже несколько семей вполне легально жили. Их, кстати, даже не столько боялись, сколько уважали. Если встречали в лесу в диком облике, то кланялись, прощения просили. Вогулы называли их «этэнгу». Считалось, что они защищают людей от злых духов ночи. Иногда им даже молились, как родовому тотему. Лен! Ты видела, как он переменился?

— Нет, он сзади шел… — Она вдруг посерьезнела. — Постой. Как, ты говоришь, его фамилия?

— Чья? Димкина? Наумкин. А что?

Оборотень при звуке своего имени встрепенулся и повел ушами, словно узнавая, но больше никак не отреагировал.

— Если это читать на чукотский манер, — задумчиво проговорила Ленка, — это будет звучать, скорее, как «На-умкын». Допустим, если «умка» по-чукотски — «взрослый белый медведь», а суффикс «ын» в чукотском языке означает несовершенную форму настоящего времени, то получается… получится… гм…

— Получается что-то вроде: «медведеющий», — закончил я за нее.

— Точно! — закричал Кабан. — Все сходится. Это Димка. Напился до звериного облика!

— Все это, конечно, хорошо, — прервал наш научный диспут практичный Фил, — но что мы будем делать теперь здесь, с таким счастьем? Кто нас наружу выведет? Вот он, что ли? — указал он на нашего четвероногого спутника.

Все замолчали.

— А что, если у него чутье хорошее, почему бы и нет? — резонно сказал я, — Эй! Димка! Выведешь нас наружу?

Зверь непонимающе уставился на меня.

— Не выведет, — вздохнула Ленка. — Видишь: он тебя не понимает.

— Как-то он диковато выглядит, — задумчиво царапая подбородок, сказал Кабанчик. — Эти очки… Может, хоть куртку с него снимем?

— Куртку не надо, а вот очки и впрямь, пожалуй, лишние, с его-то чутьем. Фил, сними их, у тебя получится. А то еще раскокает, объясняй ему потом, когда обратно превратится.

— А он может? В смысле — обратно.

— Может, наверное… Блин, хоть бы предупредил, что ли, а то здрасьте-пожалуйста: бах, и на тебе — волчара. Ленку вон напугал… А кстати, хорошая мысль! — Денисыч встрепенулся. — Если он за нас, это такой козырь! Серега, дай фломастер.

— А зачем тебе?

— Давай, давай. Увидишь.

Фил, явно нашедший с Димкиной душой какие-то загадочные точки соприкосновения, снял с фломастера колпачок и принялся разрисовывать собачью морду флуоресцентной краской. Через несколько минут и без того неласковый облик зверя скрылся под зловещей зеленовато светящейся маской.

Фил отступил на шаг и критически осмотрел свое творение.

— Ну-ка, пройдись, — скомандовал он.

Наумыч прошелся. Зрелище было не для слабонервных.

— Мара-азм… — Серега обхватил голову руками. — Собака Баскервилей-2!

— Теперь его кто хочешь испугается.

— А что он ест?

— Кто? Оборотень? Да уж, наверное, не цветочки с ягодками…

— Но он же, наверное, голодный! — бурно зажестикулировал Серега. — У нас всего одна банка тушенки осталась да водки бутылка! А он столько энергии… Да он же всех нас покусает! Не-ет, надо срочно выбираться отсюда!

Кабанчик был в двух шагах от паники и теперь готовился утянуть в раскрывшуюся пропасть остальных. Все кричали, оборотень бегал вокруг, светил размалеванной мордой и гавкал. Надо было срочно что-то делать. Мы с Филом кое-как успокоили обоих и, посовещавшись, решили вернуться к Двери. Впереди пустили Димку — в его теперешнем обличье это показалось нам самым разумным. Замыкал шествие Фил. Вновь справа и слева потянулись ряды гигантских танков с живыми «консервами», я шел, и в голове у меня потихоньку начали роиться мысли.

Зачем кому-то понадобился здесь этот гигантский скотомогильник? Во всем должен быть какой-то логический смысл. Так не бывает, чтобы его не было. Без логики на свете только женщины жить могут, ага, — закатят истерику, хлопнутся в обморок, а потом смотришь, а они уже все приняли как должное и преспокойно живут себе дальше. Истерики я никому не обещаю, но вот принять как должное… Ну уж нет, дудки! Если кто-то изучает нашу планету, нашу флору/фауну и нашу, так сказать, цивилизацию, я хочу знать, зачем он это делает и как.

Особенно — как.

Итак, начнем сначала. Изучают нас не одну тысячу лет, это факт: вон их сколько тут скопилось. Допустим, кто-то собирает образцы и консервирует их здесь… А что потом? Судя по всему, все эти туши и тела вряд ли отсюда вывозят. Что же они, изучают их на месте, что ли? Так это ж какой штат ученых нужен! Целого университета будет мало. Или они просто берут генный материал, а остальное бросают? Тогда зачем хранить все это, ради чего, как говорят в Одессе, тратиться на деньги?

И вообще, они живут здесь постоянно или прилетают время от времени?

Чем мы ухитрились им насолить? Непонятно. Возле Двери нас поджидал сюрприз. Точней, не возле Двери, поскольку Двери больше не было. В общем, само ее отсутствие и оказалось для нас сюрпризом. Мы озадаченно уставились на стену. Появляющиеся и исчезающие как по мановению волшебной палочки проходы и туннели начали нас раздражать.

— Черт, да сколько же можно! — вслух возмутился Денисыч.

Остальные ждали, сгрудившись за его спиной.

— Дальше пойдем или как? — спросил Серега.

И в этот момент где-то под потолком ожил невидимый динамик. Все вздрогнули.

— Граждане-земляне, — с легким акцентом произнес приятный женский голос. — Вы окружены. Сопротивление бесполезно и принесет вам только ненужный вред. Мы не желаем вам зла. Предлагаю вступить в переговоры.

— Вступают в партию, а переговоры ведутся, — хмуро оборвал ее Денисыч. — Ты сперва скажи, что вы задумали? Что вообще здесь творится? Кто ты такая, чтобы мы с тобой разговаривали?

— Ихана Ки Сайя, — так, или похоже прозвучало из-под потолка. Звук «х» в первом имени прозвучал мягко, с горловым придыханием; чужой язык походил на финский. — Старший… старший… Как это по-русски?.. — говорившая замешкалась, потом нашлась: — Старший модульный офицер-ксенолог.

— Че? — растерянно переспросил Кабан. — А это еще че такое?

— Бить будут, — мрачно сказал я и популярно разъяснил: — Специалист по чужакам.

— А мы разве чужаки?

Я застонал. Кабанчик сегодня явно перебрал…

— Для нее — чужаки, — терпеливо разъяснил я. — А теперь молчи и не мешай.

Фил сдвинул шляпу на затылок и достал пистолет.

— А какой нам резон с тобой говорить?

Наумыч разразился хриплым лаем и суматошно забегал от стены к стене. В тесном коридоре заметалось эхо. Голос озадаченно умолк.

— Это кто там гавкает? — несколько неуверенно спросил он после паузы.

— С тобой, свинья, — задравши голову, крикнул Фил в потолок, — не гавкает, а разговаривает капитан Федеральной службы безопасности Денисов! Ты выйдешь или нет? Иначе мы сейчас… споим Сереге поллитру и все тут на хрен оторвем!

Голос молчал.

— Ну?

— Хорошо, — сказал голос. — Хорошо, я выйду. Придержите зверя, иначе нам придется его ликвидировать. Я сейчас к вам поднимусь.

Некоторое время мы, пыхтя и сталкиваясь, ловили и успокаивали Димку-оборотня, потом пытались повязать его собственной курткой, из чего не получилось ничего.

— А я и не знал, что ты капитан, — невпопад сказал я Филу, придерживая бьющие задние ноги волка.

— И не должен был знать, — пробурчал Фил в ответ. — Какой я, к лешему, капитан? Это я так, для солидности… Черт, из чего бы ошейник сделать?

Придавленный к полу Димка предостерегающе зарычал. Ленка испуганно пискнула и проворно спряталась у меня за спиной.

— Леша, миленький, — выглянула она оттуда, — ты только держи его, я его боюсь!

— Я сам боюсь, но надо ж что-то делать… Кабан! Ну-ка, снимай штаны.

— Еще чего! — возмутился тот. — Сам снимай!

— Снимай, кому говорю! У меня руки заняты. Намордник делать будем.

Серега нехотя расстегнул ремень и потянул с себя джинсы.

— Отвернитесь;

— Нашел время стесняться. Давай сюда. Протестующему оборотню кое-как обмотали морду и голову и затянули ремень. Ума не приложу, как он позволил над собой такое проделать. То ли Фил обладал каким-то особенным природным магнетизмом, то ли они просто друг другу доверяли.

Шаги послышались минут через пятнадцать; в коридоре показался тонкий черный силуэт и двинулся навстречу.

— Стоять, — скомандовал Денисыч.

Фигура неуверенно замедлила шаг, потом замерла.

— Я парламентер, не надо в меня стрелять, — сказала она и медленно раздвинула в стороны руки, демонстрируя отсутствие оружия. — Я уполномочена экипажем вести переговоры. Среди вас есть девушка по имени Елена?

— Есть. — Ленка высунула мордочку из-за моего плеча. — Это я. Что вам нужно?

— Вы должны меня помнить. Мы встречались с вами на раскопках. Я могу к вам подойти?

— Только не делайте резких движений, — предупредил ее Фил. — У меня в пистолете осина, и я не промахнусь.

Еще неизвестно было, причинит ли инопланетянке вред осина, Фил блефовал, но это подействовало.

— Я не буду, — пообещала та. — Держите зверя, он очень не любит нашего запаха.

При ближайшем рассмотрении фигура действительно оказалась девушкой, на вид лет семнадцати, похожая на девочку-подростка. Худая, очень стройная, почти без бедер, с сероватой кожей, волосами цвета воронова крыла, острыми ушками и огромными, совершенно анимэшными глазами, ну просто готовый персонаж для японского комикса.

— Здравствуйте.

— Здрасьсе… — неуверенно сказал за всех Кабанчик и попытался сделать реверанс. Без штанов, в трусах в цветочек, он смотрелся несколько карикатурно. Оборотень зарычал.

— Вы — вампиры? — взял я быка за рога. Ихана повернула голову ко мне,

— Нас иногда называют так в вашей мифологии, — с оттенком грусти сказала она. — Увы, необоснованно. Хотя наш способ питания соответствует описанному, на человека мы обычно не нападаем. Обо всех имевших место прецедентах было доложено вверх по инстанции. — Она вздохнула. — К сожалению, мне всего тридцать ваших лет, и в прошлых экспедициях я не участвовала.

Повисла пауза.

— Вы хорошо говорите по-русски, — сказал я, чтоб хоть что-нибудь сказать.

— Спасибо. Я специалист по контактам с людьми, знать ваш язык — моя специальность. Мы с вами даже знакомы. С вами и вашим другом. Собственно, у меня именно об этом к вам и будет разговор.

— Я чего не понимаю, — пробормотал Серега, — так это то, что я ничего не понимаю. Вы что, к нам домой прийти не могли? Хотя бы позвонили, что ли. У меня телефон есть.

— Увы, — грустно сказала инопланетянка, — мы не могли. Время не терпит, а переговоры могли зайти в тупик. Вы были нужны нам во что бы то ни стало в самые ближайшие дни. Я попросила вашу подругу, — я надеюсь, она меня извинит…

Лена зарделась, смущенно сняла и протерла свои очки.

— Да ладно… А в чем дело?

Честно говоря, мне было не по себе. Когда тобой интересуются инопланетяне, это уже как-то неприятно. Но когда — вампиры, это, знаете ли, совсем труба. Фил держал ее на мушке, Димка рвался с поводка и показывал зубы, но все равно я похолодел.

— В нашей программе исследований произошли непредвиденные сбои. Проще говоря, она срывается, и срывается из-за вас.

— Не понимаю…

Ихана вздохнула. Шевельнула руками, сказала: «Пройдемте», развернулась и пошла вниз по коридору, откуда мы только что пришли. Мы двинулись следом. Димка с Филом снова замыкали шествие.

— Ты ей веришь? — спросил меня Фил, уже, по-видимому, безоговорочно признавая за мной инициативу.

— У нас нет другого выхода, — ответил я. — Если уж даже ОНИ засуетились, значит, в самом деле происходит что-то из ряда вон выходящее. Давайте поспешим.

— А это правда, что вампиры носят черные плащи? — спросил Серега. Он шел за инопланетянкой след в след, шатался и время от времени шумно чесал свои голые, пупырчатые от холода ноги.

— Что вы имеете в виду? — наморщив лоб, спросила та, потом посветлела. — А! Поняла. Это стандартный защитный комплект. От солнечных лучей. Мы находимся в зоне эвакуации, и в любую минуту может возникнуть необходимость выхода на поверхность. Мои люди нервничают.

— Так, значит, это правда, что вы не можете появляться днем? — вмешался я.

— Совершенно так. Не можем. Если нас по какой-то причине застает рассвет, ожоги могут быть достаточно тяжелыми. Даже ночью бывает опасно. Был случай, когда один молодой член экипажа перегулял и схватил лунный удар. Если поблизости нет катера или убежища, надежда только на плащ. Кстати, мы поэтому и применяем роботов для сбора информации.

— Мы вам, наверное, очень досадили… Ихана повернула голову. Блеснули глаза.

— Да. Мы не смогли предвидеть возможность спонтанной пеленгации. Обычно люди не обращают внимания на такие мелочи. Вы либо исключительно внимательны, либо вам просто повезло.

Я не нашелся, что ответить, и только сухо поклонился.

Мы снова вышли в зал с криотанками. Мне показалось, там стало теплее; я так и не понял, было это следствием того, что мы разогрелись от быстрой ходьбы, или что-то стряслось с машинерией. Гул вентиляторов тяжелым эхом отдавался под сводчатыми потолками, пол под ногами ощутимо вибрировал. Синее свечение делало темноту вокруг холодной и зловещей. Я сглотнул и услышал, как Фил сзади нервно шуршит полой плаща, нашаривая то ли нож, то ли сигареты. Ихана оглянулась, и я вздрогнул: гибкая шея свободно позволяла девушке поворачивать голову на 180 градусов. Зрелище было ничего себе.

— Я попрошу вас обращаться поосторожнее с оружием, — сказала она. — Убить вы меня не убьете, но неприятностей причините достаточно. У Халалиса — раненого вами члена экипажа, общая интоксикация, он по меньшей мере на неделю выбыл из строя, а он второй навигатор.

— Экие вы хрупкие, однако, — хмыкнул Фил. — Ничего, поправится. На вас так плохо действует осина?

— И осина, и все тополевые вообще, — сухо сказала девушка. — Летом в ваших городах пребывание становится совершенно невыносимо, особенно когда летит пух. Вам очень повезло, что вы оказались ТАК вооружены. Халалис — чемпион корабля по яупалу, в честной рукопашной у вас не было бы ни единого шанса.

Денисыч фыркнул:

— Это еще надо посмотреть, что стоит этот ваш «яупал» против карате!

— А вы что, через неделю уже улетаете? — спросила Лена.

— Нет, не через неделю, — покачала головой та и следующей фразой убила нас всех наповал: — Отлет назначен на сегодня.

Она остановилась. Замерли и мы.

— Мне нужно многое вам объяснить, но у меня нет времени, — начала Ихана. — Вы знакомы с теорией нестабильности пространства?

— В общих чертах, — уклончиво сказал я. Не хотелось признаваться в собственном невежестве.

— Странно. Должны бы знать, это довольно просто. Ваш земной ученый Эйнштейн уже открыл ее основные постулаты… Или он открыл теорию относительности? Ну ладно, не важно, не будем об этом. Видите эти емкости? — Она повела рукой. — Как вы уже могли догадаться, мы исследуем вашу планету несколько миллионов лет, если смотреть с вашей стороны.

— Вы такая древняя раса?

— Нет, дело тут в другом. Если исследовать отдельно каждую звездную систему, никакой жизни не хватит. Мы изучаем сразу целый сектор галактики. Наша экспедиция создана недавно, примерно тридцать лет тому назад по вашему летосчислению.

— Вы прокалываете пространство! — осенило меня. — Здорово! Значит, это все-таки возможно?

— Не спешите с выводами, все не так просто, — жестом остановила меня наш новый гид. — «Прокол пространства», как вы выразились, слишком дорог, расход энергии возрастает прямо пропорционально массе. Базовый корабль совершает Большой Прыжок раз в несколько лет, а в остальное время идет в космосе на релятивистских скоростях. Время в статичных мирах течет быстрее, чем на борту корабля. На планетах работают только автоматические сверхсветовые зонды-сборщики, проводят отлов образцов флоры и фауны, монтируют криогенные установки…

— А вы что тогда здесь делаете?

— Последнее время, с появлением и становлением Homo как вида, примерно раз в триста лет на Землю регулярно отправляется этнографическая партия для сбора информации. Видите ли, человеческая цивилизация представляет весьма… ну, скажем так, своеобразный путь развития; мы никогда с таким не сталкивались. Вы очень… — Она посмотрела на Денисыча и прищелкнула пальцами. — Очень… Как это по-русски?.. Очень милитаризованы для вегетарианцев.

Фил покраснел (вернее — потемнел в синем свете ламп), но пистолета своего не убрал.

— Могли бы и объявить о себе, — сказал он. — С вашей техникой вам нечего бояться.

— Мы подумываем об этом, — серьезно сказала Ихана. — Лет через триста, в следующее посещение мы, возможно, так и сделаем, а пока прогнозисты не рекомендуют. Но давайте ближе к делу. Через несколько часов прибудет транспортный корабль. Уже запущена программа малой расконсервации — видите ли, в переохлажденном состоянии биологические существа на углеродной основе становятся нетранспортабельны. Но мы не сможем обеспечить общий контакт кораблей и настройку связи.

— Почему? — Я поднял бровь. Ихана сердито покосилась на Серегу; тот сразу как-то сжался в своей куртке и трусах и постарался сделаться понезаметнее. Про таких говорят, мол, чует кошка, чье мясо съела…

— Транспортный модуль не приспособлен для вхождения в атмосферу обитаемых планет. Он просто разрушит озоновый слой, вызовет бури и глобальные цунами и окончательно демаскирует наше присутствие. Мы и так наделали много ошибок, боюсь, меня после этого понизят в должности.

— К черту должность! — рявкнул я. — У вас должен быть собственный корабль, челнок, на котором вы сюда прибыли, и даже не один. Что вы ходите вокруг да около? Что у вас стряслось?

Денисыч одобрительно показал мне большой палец: так держать! Ихана растерянно заморгала своими огромными глазами. Внутри у меня что-то ухнуло. Все-таки было в ней что-то завораживающее. На миг перед нами предстала не наделенный властью офицер-ксенолог, а просто уставшая девушка, причем весьма очаровательная. Если все вампиры такие, то становится понятно, отчего про них ходят такие противоречивые легенды, в которых они предстают то ужасными, то безумно прекрасными.

— У нас есть корабль, — тихо сказала она. — Вернее, у нас был корабль. Сейчас он недееспособен. Вы и ваш друг случайно обнаружили его и каким-то образом демонтировали основную навигационную систему. Но это еще не все. Разрушены стабилизаторы потока планетарных двигателей, выведена из строя система радарной маскировки, оружейные модули и еще многое другое. Бортовые системы пошли вразнос. Мы… Мы не можем улететь.

— Чушь какая… — Я нахмурил лоб. — Как такое могло произойти? Или те «бабушки»…

Ихана покачала головой.

— Разведмодули тут ни при чем, — сказала она. — У вашего друга редкая способность управлять молекулярными структурами напрямую, без конвертерных систем. Иначе говоря, он без приборов взламывает старую программу и составляет новую. Мы так и не смогли понять, как это происходит. Нужна совершенно невероятная концентрация сознания, чтобы заставить человеческий мозг работать в таком режиме. Существует один шанс против четырех миллиардов, что подобные свойства спонтанно присущи живому организму. В общем, вы преобразовали наномодули систем корабля в наземные транспортные средства на жидком топливе. Мы теперь не можем их найти.

— Что? — поперхнулся я. — Вы хотите сказать, что наш «харлей»… Ихана кивнула:

— Мы очень просим вас вернуть их нам. Иначе могут быть большие неприятности.

— А вы не очень-то нас пугайте, — осклабился Фил. — Мы тоже не вчера с печки слезли. Если вы нас тут прибьете, то ничего потом не узнаете. Не лучше ли будет обратиться за помощью нормально, без угроз?

— Вы меня не поняли, — мягко отстранилась та. — Неприятности будут у нас. Скорее всего нам придется остаться здесь навсегда. Мы можем впасть в гибернацию — для нас это не составит труда, но тогда мы… — она грустно усмехнулась, — я уж, во всяком случае, точно тогда не увижу больше ни родных, ни друзей.

Все обернулись к Кабану, даже оборотень.

— А чего я-то? — отступая в темноту, вскричал Серега. — Я знал? Я знал, да? Разбросали технику, где попало! Буржуи! Колхозники! Уж и взять нельзя!

Я закряхтел. Ну, Серега… «Невероятная концентрация! Невероятная концентрация!» Пить надо меньше! Концентрация… Впрочем, я тоже хорош. Ясно же было, что подобные вещи обычно на дороге не валяются. Дело явно пахло большим скандалом. Карманной моделью мотоцикла тут ничего не объяснишь.

— Ну, вот что, пролетарий, — решительно шагнул я к другу. — Отвечай как на духу: сколько ты себе наляпал мотоциклов?

— Во… во… — Кабанчик поперхнулся и закашлялся.

— Скока-скока? — не расслышал я. — Восемь?

Не переставая кашлять, тот замотал головой. Я похолодел.

— Восемьдесят, что ли?! Серега опять помотал головой.

— Восемнадцать, — наконец сказал он.

— И где они сейчас?

Серега отступал все дальше, пока наконец не оказался прижатым спиной к стенке саркофага. В глазах его клубилась пьяная муть.

— Нет! Нет! — Он закрылся руками. — Не дам! Не подходи! Последнее отнять хотите? Где я потом?.. У меня и так ничего не осталось, так еще и это!

Серега напрягся, закрыл глаза, замер и сжал кулаки.

Послышался неясный гул. Прозрачная стена за его спиной зашевелилась, потекла неровными складками и вдруг стала стремительно менять структуру и цвет. Я поспешно отскочил назад. Зазвенели тревожные звонки, над головами у нас что-то лопнуло и в потолок сразу в нескольких местах со свистом ударили зеленоватые струи фреона. В воздухе закружились мелкие колючие снежинки, потекла вода. Саркофаг с какими-то лепидодендронами постепенно сжимался, оседал, как будто из него выпускали воздух; боковая стенка рухнула, и на бетонный пол с грохотом посыпались чешуйчатые древесные стволы. Я поднял взгляд и наконец понял, что задумал каш друг.

Полупрозрачный, с ртутным блеском материал постепенно обтекал Кабанчика со всех сторон, формируя не то артиллерийское гнездо, не то броневую коробку тяжелого танка Т-80. Пушка, во всяком случае, там была, торчала словно нос у Буратино. На большее у Сереги, как видно, фантазии не хватило, хотя в замкнутом пространстве пещеры даже это было чересчур.

— Кабан, не дури! — закричал Денисыч. — У тебя совсем кофейник съехал? Брось пушку!

— Не подходите! — угрожающе набычился Серега. — Я выстрелю!

Он стоял там, чуть согнув в коленях голые волосатые ноги, мокрый и взъерошенный, как выдра, с синяком под глазом, весь в клубах фреонового дыма, словно рок-звезда на сцене. Зрелище было — куда там Майклу Джексону. Башня танка над его головой неприятно шевелила пушкой. Все прянули назад. Оборотень дико заскулил, поджал хвост и полез прятаться под ноги Филу. Я замер: если у Сереги хватит дурости выстрелить, всем придут кранты, включая самого Кабанчика. И дело даже не в снарядах: в замкнутом пространстве грохот просто порвет нам перепонки.

— Что происходит? — перекрикивая рев, вытекающего газа обернулся я к нашей провожатой.

— Наномодули! — испуганно крикнула Ихана. — Он перестраивает структуру саркофага!

— Так заблокируйте ее, эту структуру!

— Я не могу! — Ихана затрясла головой. — Я не могу: там старая программа… Конфликт версий… Белое Пламя, образцы… Что творится, что творится!

Она сбилась и залопотала что-то на своем языке. Едва соображая, что делаю, я схватил девушку за плечи, развернул лицом к себе и стал трясти.

— Сделайте что-нибудь, вы же офицер! — крикнул я ей в лицо. — У вас есть оружие?

— Нет… Вы же сами просили, чтобы я вышла без оружия…

— Идиотка! Кто же в такой момент слушает неприятеля? Блин! — Я топнул ногой. — Блин, блин!!! Пока он пьян, мы с ним ничего не сможем сделать! Надо бежать!

Корабельный офицер-ксенолог Ихана Ки Сайя непонимающе захлопала глазами:

— Пьян? Вы хотите сказать, что его способности…

— Да! Да! Он может все это творить, только если напьется как следует! Блин, что же делать? Что делать?! Фил! Дай пистолет!

— Погодите. — Ихана жестом остановила и его, и меня. — Погодите. Дайте мне подумать…

Мгновение инопланетянка медлила, собираясь с силами, потом мягко, но решительно высвободилась из моей хватки и легким шагом направилась к распоясавшемуся Сереге. Тот замер, не мигая следя за ее приближением. Танк еще не успел как следует оформиться, выглядел оплывшим, как декоративная свеча, лобовая броня козырьком нависала над Кабанчиком, но спереди еще все было открыто. Ихана, гипнотически покачивая бедрами, приблизилась к нашему другу вплотную, положила руки Сережке на шею, наклонила голову и… приникла к его губам в затяжном поцелуе. Все замерли. Было видно, как Серега сначала выпучил глаза, потом въехал в ситуацию и суетливо зашарил руками. Ствол у танка беспомощно обвис. Оборотень залаял, Фил восхищенно присвистнул, Ленка за моей спиной начала смущенно откашливаться. Я стоял ступой и уже совсем ничего не понимал. Конечно, на какое-то время Кабанчика можно отвлечь таким маневром, но дальше-то что? Она что, надеялась, что после этого он настолько проникнется ею, что сдастся без боя?

Свист и шипение вытекающего газа помаленьку стихали, тревожные гудки тоже смолкли, дурацкие бревна перестали падать. Некоторое время странная парочка стояла так, потом Ихана отлепилась от Кабанчика и отошла. Серега остался стоять возле недостроенного танка, ошеломленно хлопая глазами. Изо рта его стекала тоненькая струйка крови, но, похоже, наш друг ее не замечал и только машинально облизывался. А девушка уже шла к нам. Признаться, теперь я с некоторым страхом наблюдал за ее приближением.

— Что ты… Что вы с ним сделали?

— Ничего особенного, просто укусила, — ответила та и провела по губам острым язычком. — Извините, но у меня не было другого выхода. Ваш друг теперь избавлен от привязанности к питью этилового спирта. Если он примет его внутрь, у него сразу наступит аллергическая реакция.

— Что?! В смысле… Вы хотите сказать, что…

— Понимаете, — терпеливо пояснила Ихана, — мы же все-таки вампиры. В нашей слюне содержится вещество, которое действует на людей как антиалкогольный гипотоксин. — Она посмотрела на меня и смущенно опустила взгляд.

Кабан уже сгибался пополам, а через мгновение вообще упал на четвереньки. Его начало тошнить.

Фил смотрел на Ихану едва не с суеверным ужасом.

— Теперь я понимаю, почему люди во все века вас так ненавидели! — потрясенно сказал он.

Я ошарашенно таращился на инопланетянку.

— Хотите, я и вас укушу? — несколько неуверенно предложила она, истолковав мой взгляд как-то по-своему. — Это не больно.

— Нет! Нет! — замахал руками я. — Мне это совершенно ни к чему! Э-э-э… Большое вам спасибо. Вы действовали э-э-э… очень решительно.

— Я очень боялась, — призналась она.

— Я тоже, — в свою очередь, признался я и смерил взглядом ладную фигурку девушки. — А знаете, — сказал я, — у наших народов много общего. Но, по-моему, ваши аналитики правы: контактировать нам с вами, пожалуй, и в самом деле рановато.

— Полностью с вами согласна, — широко улыбнулась та, на мгновение показав мне свои белые иглообразные клыки. Я гулко сглотнул и отвернулся.

Протрезвевший Кабанчик «раскололся» в десять минут. Раскололся, раскаялся и вообще выглядел до ужаса расстроенным и трезвым. Ихана как-то связалась со своими, вокруг сразу забегали люди (наверное, точнее будет сказать — вампиры), ликвидируя последствия аварии и очень нервируя нашего оборотня. Как только Серега сообщил, в каких местах он спрятал технику, сразу же вылетели эвакуационные бригады, и через пару часов в пещеру стали поступать мотоциклы, мотоциклы; у меня в глазах зарябило от хромированных труб, рулей, кожаных седел и разноцветных бензобаков. Это был какой-то мотоциклетный фетишизм, мне оставалось только поражаться Серегиному воображению. Здесь были «харлеи», два шоссейных «БМВ», «сузуки», «кавасаки» и какие-то совсем уже тяжелые монстры, названия которым я не знал. Последним агрегатом за номером 18 был роскошный трайк[7] «хонда» Gold Wing, похожий больше на какой-то недоделанный автомобиль. Страшно подумать, до каких высот мотостроения добрался бы Кабан, не отгони пришельцы вовремя останки корабля!

Как проходила эвакуация, я, честно говоря, не знаю — что-то шуршало, гудело, потолок пещеры, похоже, раскрывался-закрывался, ибо время от времени сильно тянуло сквозняком. Работать пришельцы предпочитали в темноте, Мы все были здорово измотаны и потому расположились в дальнем уголке, где у пришельцев было оборудовано что-то вроде комнаты отдыха. Там было тепло и сухо, нам принесли чаю и бутербродов. Ленка сразу заснула, калачиком свернувшись на узком диванчике, Фил тоже клевал носом, но время от времени вскидывал голову и настороженно стрелял по сторонам глазами из-под надвинутой шляпы. Серега мрачно сидел в уголке, трогал распухшую нижнюю губу, курил, поглядывал на длинный ряд мотоциклов и тяжело вздыхал, пока их наконец не утащили прочь. Джинсы ему вернули. Димыч лежал под Денисовским креслом, опустив раскрашенную морду на вытянутые передние лапы, и угрюмо следил, что творится вокруг.

— Загадочное существо, — произнесла Ихана, глядя на него. — Нам так и не удалось заполучить ни одного экземпляра.

— Не смогли поймать?

— Смогли. Несколько наших сотрудников едва не погибли при этом. Но изучение на месте результатов не дало, а исследовательский кодекс запрещает вывозить разумных.

— Как он превращается? Как вообще такое может быть возможным?

— Тоже что-то вроде наномодулей, только биологической природы. Нестабильная коллоидная система. Мы подозреваем, что ключом к началу трансформации для них является какой-то запах.

— Ваш?

— И наш в том числе. Есть гипотеза, что они были созданы искусственно для какой-то определенной цели, но вот для какой, нам неизвестно. Возможно, что тоже для сбора информации, еще в доисторические времена.

Подобный механизм очень сильно способствует выживанию в первобытных условиях. Возможно, мы не единственные исследователи на вашей планете.

Нестерпимо хотелось спать. Я плеснул себе еще чаю из большого серебристого термоса и некоторое время смотрел, как пенка от сахара закручивается на поверхности в спираль, словно маленькая галактика.

— Послушайте, э-э-э… Ихана, — сказал я. — Зачем вы все это делаете? Зачем вам все это? Не вывозите их, этих животных, эти растения, оставьте нам. Хотя бы половину. Хотя бы треть. Вам же не трудно, а у нас ученые от радости с ума сойдут.

— Зачем это вам? Я замялся:

— Ну, я не знаю… Будем изучать. Уточним классификацию, разберемся с эволюционной лестницей. Организуем заповедник где-нибудь на островах, восстановим исчезнувшие виды — мамонтов, дронта… тилацина, стеллерову корову…

Она покачала головой:

— Вы рассуждаете, как наивный идеалист. Люди, подобные вам, на Земле никакой власти не имеют. Боюсь, ничего не удастся. Ваш вид разрушает окружающую среду с пугающей скоростью, а наука до сих пор направлена в сугубо утилитарное русло. Зачем вам наш биобанк? Вы только-только начали баловаться с самым примитивным клонированием, а во главу угла уже поставили не восстановление исчезнувших видов, не проблему пищевых ресурсов, а выращивание искусственных людей и донорских органов.

— А это плохо?

— Само по себе — нет, но этот путь ведет в тупик и вызовет в обществе этический дисбаланс. У вас и так перенаселение. А ваши аппараты власти все больше довлеют над личностью. Вы стали слишком агрессивны. Знания, подобные нашим, могут вызвать настоящий взрыв. Отчасти из-за этого мы вынуждены эвакуировать хранилище.

Я помолчал.

— Будет война? Ихана пожала плечами:

— Она у вас никогда не прекращалась.

Я потупился. Взболтал в своей кружке остатки чая.

Вздохнул.

— Наверное, мы во Вселенной одни такие дураки. Девушка посмотрела на меня, и в ее огромных глазах мне померещилось сочувствие.

— К сожалению, не одни.

Глаза мои слипались. Денисыч. с Кабанчиком уже откровенно дрыхли, оборотень под креслом тоже стал сладко посапывать. Узкое, пугающее и вместе с тем какое-то нечеловечески-изящное лицо инопланетной девушки расплывалось перед моим взглядом. Я зевнул.

— Не думайте о плохом, — глухо, словно бы издалека сказал ее голос. — Все в ваших руках. Может быть, лет через триста, если вы к нашему следующему приходу еще не уничтожите свою цивилизацию, мы и поможем вам кое-что восстановить.

— Вы ведь… вы ведь сразу могли нас усыпить и вытянуть информацию, — сонно пробормотал я. — Вы ведь вампиры, вы умеете вводить в транс… Тогда, на той поляне с бабушками, вы же усыпили всех… Я прав? Зачем тогда было… все это?

Ихана приблизилась, — я почувствовал ее холодную и узкую ладонь на своем лбу, с усилием приоткрыл отяжелевшие веки, поймал взгляд девушки и почувствовал, что тону в ее огромных глазах.

— Я ксенолог, — сказал она. — Людовед. Мне интересно человеческое поведение. К тому же вы мне понравились, вы и ваш друг тоже. Вы нестандартно мыслите, с вами интересно иметь дело.

— Пользы от этой нестандартности… — пробурчал я, в основном чтобы скрыть накатившее смущение. — Кстати, о друге: а Серега после укуса — не того… не станет вампиром?

— Конечно, нет! — Я впервые услышал от Иханы что-то, похожее на смех. — Вы же понимаете, что это было бы нелепо. Я уже объясняла: его организм теперь просто не переносит алкоголя, и все. Других последствий… Впрочем, постойте, — она прищелкнула пальцами, — я кое-что вспомнила. Кажется, один побочный эффект все-таки есть. У вашего друга резко увеличится… как это по-русски… Влечение?.. Мужская сила?..

— Потенция?! — вскричал я. Потрясение от сказанного ею чуть не заставило меня проснуться.

— А! Точно, она самая.

— И намного?

— Вообще-то специальные исследования не проводились, но… — Она неопределенно повела рукой и закончила: — Исходя из своего личного опыта, я думаю, раз примерно в пять-шесть.

— Насколько, насколько?! — ахнул я. — И это навсегда? И ничего нельзя исправить?

Ихана покачала головой:

— Боюсь, что нет.

Тишина давила ватой. Проваливаясь в сон, я едва успел осмыслить сказанное.

Бедный Серега…

Больше я ничего не помню. Очнулся я только когда где-то наверху прогремел взрыв, и в опустевший зал пещеры с потолка посыпались затянутые в черное десантники.

Вот так все это и завершилось. Грустно, но, может, оно и к лучшему. Я много раз потом пытался вспомнить, что было потом, но сумбур, царивший у меня в голове, не дает восстановить дальнейшие события. Больше всех нагорело Денисычу; тот стоял с виноватым видом, слушал, как его распекал подполковник, и согласно кивал на все замечания. В пещере не осталось ни следа инопланетной техники — пришельцы эвакуировали все подчистую, на полу обнаружились только Димкины штаны. С Ленкой все-таки приключилась небольшая истерика, вызванная больше этим самым взрывом, чем общением в пришельцами. Серега все еще никак не мог прийти в себя после сообщения, что теперь ему волей-неволей придется вести здоровый, но несколько несознательный образ жизни… Впрочем, про самое главное я ему в тот день сказать поостерегся — а ну как не выдержал бы и заболел от удивления? А я…

А что — я? Что мне было им рассказывать после того, что я услышал от Иханы? Передо мной стояли сильные, мужественные люди, которые, в отличие от меня, слабака, знали, что надо делать и куда идти, знали, кого поднять на щит, а кого замочить в сортире, люди, которые служили власти и прогрессу и которые вот уже тридцать лет, не спрашивая, силком тащили меня в свое Светлое будущее. Мне было противно. Честно говоря, я больше всего жалел, что не улетел с пришельцами, хотя, наверное, меня бы не взяли. Я молчал при даче показаний. Я сказал, что ничего не помню. Мне поверили.

В общем, пополам она нам стала, прогулка по этому… парку Пермского периода.

Но больше всех был потрясен случившимся Димка. Хотя его вполне можно понять: шел себе, шел человек, а потом вдруг очнулся где-то под креслом, с размалеванным лицом, весь пропахший псиной, без очков и без штанов, и долго не мог понять, что с ним произошло. Впрочем, ничего удивительного — после хорошей пьянки случается еще и не такое. Смущался он страшно, просто не знал, куда себя деть. Очки мы ему отдали, штаны тоже вскоре нашлись, но душевное спокойствие к нему так и не вернулось.

— Ребята, что со мной было-то? — все время спрашивал он. — Что я делал-то вчера?

— Что-что, — философски хмыкал в усы Денисов. — Ничего особенного. А что не помнишь, так это бывает… А вообще, Димыч, пора тебе с выпивкой завязывать.

С тех пор прошел почти год. Жизнь течет своим чередом. Ленка уехала к себе на Чукотку, пишет письма, иногда приезжает на какой-нибудь бард-фестиваль. Димка по-прежнему работает экскурсоводом в своей пещере, но шутить с посетителями после случившегося как-то больше не решается. Подполковник Холодков стал полковником. Фил переехал в Глазов; говорят, его тоже повысили.

Серега теперь — полный абстинент. Пьет только воду, да и то разбавленную. Устроился на новую работу, теперь он фотомодель, на нем в салоне красоты прически отрабатывают. Я часто захожу к нему. Мы пьем крепкий чай, смотрим на небо и разговариваем о разных вещах. Сидим мы на кухне: комната у него завалена глушителями, хромированными патрубками, амортизаторами, пружинами и всяческими прочими железками; Серега собирает мотоцикл, на этот раз — самый обычный, хотя тоже «Харлей-Дэвидсон», модели Indien. В принципе Кабанчик его уже почти собрал и теперь ломает голову, как его вытащить на улицу с девятого этажа — эта слоняра не проходит ни в коридор, ни в лифт, а разбирать его обратно он почему-то не решается. Чай у Сереги всегда немного отдает машинным маслом. Все стены, там, где не висят постеры с мотоциклами, облеплены плакатами с изображением Сэйлор Мун — глазастой длинноногой школьницы в матроске из японского мультсериала: после всего произошедшего Сережка здорово «подсел» на анимэ. На самом почетном месте у него висит плакат, где эта Сэйлор Мун, в чем мама родила, сидит верхом на мотоцикле. Когда начинает темнеть, я обычно собираюсь и ухожу: ночевать я у Сереги как-то больше не решаюсь. А ежа мы сдали в зоопарк.

4.10— 22.12, 2001

Пермь