Паранойя

Переход

Настроение у Василия было отвратительное. Как раз под стать серому осеннему утру — с мокрым асфальтом, лужами и, конечно, грязными брызгами, летящими из-под колес мимо проезжающего транспорта.

С другой стороны, если бы вздумалось Василию составить список причин, опустивших в то утро его настрой ниже уровня канализации, то, собственно, погода расположилась бы где-то в нижней части. Венчала же список наверняка бы участь верного «форда».

Ничего страшного, тем более фатального с машинкой Василия, правда, не случилось. Но все равно пришлось отдать «форд» в ремонт — дабы мелкие неполадки не переросли в серьезную, а то и безнадежную поломку. А самому пока пользоваться услугами общественного транспорта. В автосервисе уверяли, что управятся не больше, чем за неделю. Только вот, как мудро заметил еще Эйнштейн, все относительно. Особенно время. А коль транспорт общественный в городе слыл далеко не конфеткой, то и неделя пользования им обещала стать самой длинной в жизни Василия.

Чтоб понять это, ему самому хватило уже первой поездки. Хотя какая уж там поездка — это, с налетом мещанского комфорта, словцо менее всего подходило к сорокаминутной толкотне в переполненном салоне. Среди уставившихся в смартфоны и заливающих уши музыкой малолеток, каких-то уже с утра подвыпивших нищебродов с замашками гопоты, понаехавших откуда-то с юга работяг, явно незнакомых ни с парфюмерией, ни с русским языком, ну и, конечно же, вездесущих пенсионеров.

Эти, последние, вымораживали Василия пуще всего. И не только потому, что не раз и не два он видел, как какая-нибудь бабка с прытью скаковой лошади подбегает к автобусу на очередной остановке. Подбегает, заскакивает в салон… и начинает демонстративно так ковылять, еле переставляя ноги и оглядываясь на других пассажиров то с жалобным видом голодного котенка, то с выражением осуждения и неутоленной справедливости. И, разумеется, с немым вопросом: а не уступит ли кто-нибудь место несчастной пожилой женщине, которая едва держится на ногах?

Нет, главная причине неприязни Василия была в другом. Он не понимал, какой смысл этим бабкам (и менее многочисленным дедкам) нигде не учившимся и не работавшим, прямо с утра куда-то тащиться, заполняя автобусные салоны и давя на жалость другим пассажирам. То есть, наверняка свои резоны были и у пенсионеров, но лично Василию, например, казались пустяками. И оттого сочувствия не внушали ни грана.

Вот, например одна бабка узнала от другой, что где-то на другом конце города можно купить молока дешевле на целый рубль. И теперь за молоком специально через весь город ездит. Или к сотне уже имевшихся недугов и недомоганий какого-нибудь дедули добавился (вроде бы) сто первый. Значит, ясен пень, надо оному дедку справиться на этот счет у врача — к которому опять-таки приходится ехать через весь город. Или через полгорода. Ну да почему бы и не съездить? Коль работать не надо, дети давно уже взрослые, время девать некуда, а проезд в общественном транспорте — бесплатный.

Благодаря последнему обстоятельству можно было и вообще без всякой причины по городу поколесить. Ну, если надоело пялиться в зомбоящик и захочется каких ни на есть новых впечатлений. Бабки-дедки вправе были хоть весь день мотаться туда-сюда между конечными остановками избранного маршрута — никто ни слова противного таким «путешественникам» сказать не мог. А главное, никакого ущерба для кошелька.

«Хотя, конечно, брехня это все, — с раздражением думал Василий, вися на поручне и поглядывая в заляпанное грязью окно автобуса, — какой к чертям бесплатный проезд? Нет ничего бесплатного! Все на свете чего-то да стоит. Вопрос в том, кто это оплачивает… и за кого. А кто на самом деле платит за проезд этих старушенций, ежу понятно. Я и плачу… вернее, такие как я. Те, кто еще платит налоги в этой стране!»

В общем, неудивительно, что добравшись, наконец, до своей остановки, выходил Василий из автобуса, вздыхая с облегчением. Но радоваться, тем паче, расслабляться было рановато. Застраивалась эта часть города плотно, гораздо плотнее, чем были натыканы остановки автобусных маршрутов. Так что до здания бизнес-центра, где проходили рабочие дни Василия, даже от ближайшей остановки нужно было пройти не менее полкилометра. Ничтожная вроде бы дистанция… но не для того сорта работников, чья привычная поза — положение сидя. Хоть на сиденье в любимом «фордике», хоть в офисном кресле, а хоть и дома на диване, с планшетом или смартфоном в руке. Проще говоря, не для таких как Василий. Людей, к перемещению на своих двоих непривычных.

Мало того. Вдобавок, дорога от автобусной остановки до офиса оказалась омрачена необходимостью спуститься в подземный пешеходный переход.

Переход сей, кстати, еще до открытия успел прославиться. Причем слава та была далеко не доброй. Строили его не спеша… нет, даже прямо-таки с какой-то барской неторопливостью и вальяжностью. Целых три года. И с такой же тороватостью, позволить которую могли себе лишь те же персонажи тургеневских времен — не заработавшие собственным трудом ни копейки и потому не знавшие цену деньгам. Воинственные «хомячки» на городских информационных порталах сбились со счета, соревнуясь в оценках — сколько дензнаков и по каким карманам в ходе той стройки разошлось. По самым смелым подсчетам выходило, что за конечную цену этого перехода (единственного!) можно было метро через весь город проложить.

Конечно, и строителям пешеходного перехода следовало отдать должное. Детище свое они постарались сделать максимально удобным — предусмотрев не только лестницы, но и пандусы и лифты для тех, кому по ступенькам подниматься затруднительно. Не чужды… не совсем чужды оказались они и красоты. Изнутри пешеходный переход был сплошь облицован мрамором, а потолок его подпирали массивные колонны — не то с древнегреческого храма скопированные, не то с готического собора. И не успели (пока что!) украсить стены перехода ни похабные надписи, ни уродливые цветасто-аляповатые граффити.

Но ни удобство пользования, ни довольно-таки приятный дизайн не в силах были исправить общее впечатление от перехода. И впечатление тягостное.

Во-первых, несмотря на мощные люминесцентные лампы, в переходе царил постоянный полумрак, рядом с которым даже осеннее пасмурное утро казалось ясным летним полднем. Причем в какой-нибудь экзотической стране, куда Василий твердо намеревался смотаться в ближайший отпуск.

Во-вторых, как и подобает подземелью, в переходе царило тепло… но тепло какое-то нездоровое, неприятное и неуютное. На контрасте с сомнительной, но свежестью воздуха во внешнем мире, атмосфера этого подземного сооружения казалась особенно душной, застойной как болотная вода. К тому же в переходе пахло потом — причем выделившимся наверняка из давно немытого тела; старой и не знавшей стирки одеждой и, кажется, даже мочой. Оттого дышать там не хотелось. А хотелось, прикрыв рот и нос ладонью, поскорее проскочить неприятное место. Снова выбравшись под ветер да открытое небо.

Так считал Василий и, как видно, большинство горожан, вынужденных пользоваться подземным переходом. Но существовало и меньшинство, полагавшее иначе. Ему, меньшинству этому, духота не досаждала, тепло наверняка казалось желанным, а к запахам, царящим в переходе, эти люди и вовсе наверняка были сами причастны. А коль так, чего печалиться — свое, как известно, не пахнет.

Речь шла об обитателях этого маленького подземного царства — людях, за неимением лучшего вынужденных кантоваться здесь. Конечно, многих из них устроил бы любой объект недвижимости, не имевший ни законных жильцов, ни серьезного присмотра со стороны властей. Но и подземный пешеходный переход был далеко не худшим вариантом. Сравнительно тепло ведь, можно укрыться от дождя, ветра и снега.

А то, что разный посторонний люд взад-вперед ошивается, вовсе не мешало местным обитателям. Наоборот. Во-первых, мешать по большому счету нечему — ничем серьезным эти люди заняты не были. А, во-вторых, из потока прохожих как рыбку из реки можно было выудить для себя толику выгоды. Главное, привлечь внимание, надавить на жалость — и, глядишь, часть купюр из бумажника очередного ходока перекочует в твой карман.

«Конечно, где ж еще вам денег взять, — не без ехидства думал Василий, спускаясь по лестнице в рукотворное подземелье и словно обращаясь к его обитателям, — ну не работать же, блин, в самом деле?»

Обитателей оных в этот раз лично он насчитал целых шесть.

Первым, кто попался на глаза Василию, был молодой музыкант — можно сказать, подросток. Он играл на флейте мелодию из какого-то старого фильма, протяжную и жалостливую, и при этом аж весь извивался. Отчего во-первых, смотрелся забавно, а вовсе не вызывал жалость. А во-вторых, напоминал дрессированную змею, которую Василий видел на улице индийского города, куда ездил в отпуск в позапрошлом году. Змеюка тогда так же виляла всем телом, покуда ее хозяин играл на дудочке.

Еще два музыканта — постарше и уже со щетиной на лице — занимали позицию в десятке шагов от юного флейтиста. Один бренчал на гитаре, второй пел что-то о несчастной неразделенной любви бедного мальчика к красивой, но презиравшей его девочке.

Неподалеку от этой парочки стояла, пританцовывая старушка — не иначе, из племени «городских сумасшедших». Эта игрой на каких-либо музыкальных инструментах себя не утруждала, простодушно заменив любой из них на мобильный телефон, из которого доносилась какая-то веселенькая мелодия.

«У тебя есть мобильник, бабуля?» — так и подмывало спросить… вернее, съязвить Василия, едва сдержавшего смех от такого зрелища. Но удержался он и от вопроса-подколки. Сочтя, что заговаривать с обитателями подземного перехода, значит, себя не уважать. А уж себя-то Василий уважал. Тут уж никаких сомнений быть не могло.

На контрасте с четырьмя любителями музыки пятый из «граждан» подземного перехода выделялся как раз за счет своей молчаливости. Усатый сорокалетний мужчина, облаченный в пятнистую (наверняка купленную в охотничьем магазине) куртку, отдаленно напоминавшую военный камуфляж. Привалившись спиною к стене, он сидел на полу, вернее на специально принесенном половичке, выставив вперед якобы единственную ногу. «Помогите участнику боевых действий на Донбассе», — обращалась к каждому проходящему надпись большими черными буквами на картонке, выставленной на временно пустующей инвалидной коляске.

Коротко и ясно, без слезоточивых подробностей — единственная нога должна была говорить сама за себя. И кто-то из прохожих наверняка на это велся: рядом с картонкой на коляске лежал перевернутый берет, и он не пустовал, отнюдь. Несмотря на то, что день только начался.

Да, кто-то клюнул на пятнистую куртку и надпись… но только не Василий. Потому как не очень-то верил. Таких вот как бы инвалидов, потерявших-де ногу в очередной «горячей точке» он успел повидать за свою жизнь не раз и не два. И отличались они только названием «точки», указанной в надписи-просьбе. То это Афган был, то Кавказ, а теперь вот, гляди ж ты, Донбасс.

«В ногу со временем идете, товарищи, — подумалось Василию, — в ногу, гы-гы! Каламбур получается!» Еще он еле удержался оттого, чтобы с самым невинным видом поинтересоваться у так называемого участника боевых действий: «А в каком добровольческом батальоне вы воевали, уважаемый?» Снова подколоть хотел… и снова сдержался. Так и прошел мимо мужика в пятнистой куртке, с трудом сохраняя на лице смешанное выражение серьезности и отрешенности.

И все же, когда до лестницы, ведущей наверх (к спасительной свежести!) осталось чуть больше десятка шагов, самообладание покинуло-таки Василия. Виной тому оказался последний из встреченных им обитателей подземной мини-страны сомнительных чудес — худенький невысокий старичок.

Этот, похоже, отчаялся вконец. И потому не стал терять время в долгих и пустых ожиданиях, но метался по полутемному помещению перехода, заступая раз за разом дорогу прохожим. Да только что не совал им под нос приготовленную для подаяний шляпу.

— Сами мы не местные, — восклицал старик жалобным голосом, когда какой-нибудь из прохожих хотя бы чуть замедлял перед ним шаг, — не на что до дому доехать — подкиньте на билет… пожалуйста!

Или, как вариант:

— Внучка больна тяжело, лекарства дорогие! Помогите, кто сколько может, а то умрет дитя.

Успел услышать Василий и третью вариацию жалостливой речи:

— Пособите жертве мошенников! Обещали квартиру новую, я, дурак поверил. Вложился в долевое строительство. В итоге ни квартиры, ни денег, еще и должен остался. Теперь даже из моей халупы грозят меня выселить!

Наверняка были и другие версии несчастья, что постигло этого крикливого беспокойного старика. Причем, что дивно, такое разнообразие этих версий, их взаимное противоречие, ничуть его, кажется, не смущало.

— И как ты дожил до таких лет, — вполголоса пробормотал Василий, идя по направлению к лестнице и одновременно наблюдая за старичком да слушая его выкрики потехи ради.

— Молодой человек! — теперь и сам старичок заметил Василия и устремился ему наперерез, — молодой человек, подождите! Ну, постойте, подождите же, пожалуйста!

«Решил и при мне свое шоу разыграть, — веселость Василия мгновенно сменилась злобой, — театр одного актера, ёпрст! Ну, держись! Я тоже могу сыграть… кое-что».

Под «кое-чем» он понимал единственную роль, которой сумел овладеть в своей профессии — изображать занятость. Делать вид, словно все беды и радости этого мира суть пустяки и суета в сравнении с той проблемой, на которой он, Василий, в данный момент сосредоточен.

Для роли этой требовалось немногое. Напустить на себя серьезный, даже чуточку хмурый и тревожный вид — и сконцентрировать на чем-нибудь внимание. То есть, как бы сконцентрировать.

В родном офисе для этого лучше всего годился монитор компьютера, на котором хотя бы на всякий пожарный стоило еще держать открытым какой-нибудь документ. Ну, хотя бы текст выбранного наобум закона с «Гаранта». В переходе компьютера, разумеется, не было… зато имелся под рукой смартфон. На него-то Василий и уставился с вышеупомянутым выражением серьезности. Так, будто читал некое, бесспорно, важное и возможно даже срочное сообщение.

Да так и пошел в направлении заветных ступенек: со смартфоном перед глазами, света белого не видя… и потому, не разбирая дороги. Такому не то, что стенаниям старика-попрошайки внимать — самого старика на пути своем заметить затруднительно.

Василий и не заметил… вроде как. А потому лишь в последнюю секунду старичок успел отпрянуть в сторону, избегая столкновения. Не иначе, уличная выучка сказалась — вовсе не такой он был беспомощный лопух, каким пытался себя представить в своих жалостливых россказнях.

А вот шляпе повезло меньше — в руке старика она не удержалась. Перевернулась на лету. И вся мелочь, которую он успел собрать, с легким позвякиванием рассыпалась по выложенному мрамором полу.

На пару мгновений старичок-попрошайка замер в молчании — не то недоуменном, не то выжидательном. Не иначе, надеялся, что толкнувший его прохожий остановится. И, быть может, извинится. Возможно, даже поможет собрать рассыпанные монетки. А если уж совсем совесть припечет, то добавит к оным монеткам… ну, сколько не жалко.

Но не случилось ни первого, ни второго, ни, тем более, третьего. Даже не оглянувшись, Василий, как ни в чем не бывало, уже поднимался по ступенькам к выходу.

Невесело вздохнув, старик присел на корточки и принялся собирать с пола рассыпанную мелочь, одновременно стараясь не попадать под ноги прохожих.

— Прошел… как мимо пустого места, — с горечью сетовал старичок, чуть ли не через каждые пару секунд оглядываясь на шествовавшего вверх по лестнице Василия, — важный такой! Других за людей не считаешь! Ничего… вот сам на моем месте окажешься… как пустое место — тогда попомнишь меня!

Говорил старичок вполголоса. Скорее даже бурчал себе под нос, как многие в его возрасте. И прохожие его причитания едва ли даже замечали. А если и замечали, то воспринимали примерно как жужжание мухи. Придавая оным столько же значения.

И только в ушах Василия горькие слова обиженного попрошайки отчего-то звучали предельно отчетливо, только что в мозг не впечатывались.

Так что даже неуютно стало… немножко.

— Не… понял?! — только и мог сказать Василий, стоя перед двустворчатой дверью из прозрачного стеклопластика.

Именно эта дверь последняя отделяла его от зала, занимаемого в высотке бизнес-центра фирмой, в которой он, Василий, работал. И сегодня эта дверь почему-то не желала гостеприимно отворяться ему навстречу. Вернее, не сработало открывавшее его считывающее устройство для карточки электронного пропуска. Ну, то есть, как не сработало: индикатор оставался красным. Как будто никакой карточки к нему не подносили.

На всякий случай Василий провел электронным пропуском перед считывающим устройством вновь. С тем же результатом.

Хуже было то, что пропуска заводились на каждого сотрудника индивидуально. И служили, в том числе для учета рабочего времени. Приходил ли оный сотрудник на работу, или, напротив, покидал офис хоть ненадолго по нужде, хоть на время обеда, хоть вечером, отправляясь домой — всякий раз ему приходилось переступать порог, проходить мимо двери из стеклопластика и, конечно, пользоваться электронным пропуском. А считывающее устройство раз за разом фиксировало, кто и когда приходил или уходил. И насколько долго отсутствовал в рабочее время… например.

В той же ситуации, в какой теперь оказался Василий, данная функция электронных пропусков могла подвести его под монастырь. До начала рабочего дня оставалось меньше пяти минут. И если в самое ближайшее время заветное устройство не заметит-таки его пропуск, он, Василий, окажется в опоздавших. За что его, правда, еще не уволят. Но опоздание это наверняка станет жирным (даром, что мелким) пятном на его трудовой биографии — вроде бы до сих пор чистенькой. И непременно затруднит его подъем по карьерной лестнице.

Допускать этого Василию не хотелось. И он в отчаянии несколько раз стукнул костяшками пальцев по стеклопластику двери. Ни на что он при этом не рассчитывал… и потому особенно обрадовался внезапной улыбке Фортуны.

Воплотилась она в худосочном парнишке года на четыре младше самого Василия. Облаченный в безупречно выглаженные брюки и белую рубашку с бейджиком, на работу он был взят не иначе как по знакомству… очень-очень близкому знакомству. И занимал должность менеджера чего-то там, что давало ему повод почитать себя за начальство.

Наивность мнения о себе этого паренька других сотрудников, включая Василия, умиляла; попытки держаться с чувством превосходства — откровенно бесили. Но теперь, видя его, семенившего к дверям с услужливой суетливостью, Василий просто-таки расплылся в радостной улыбке. Будто лучшего друга встретил. Или первую, еще школьную, любовь.

— Наша фирма может вам чем-то помочь? — с дежурной улыбкой осведомился паренек, выходя из зала-офиса навстречу Василию.

— Да вот, — Василий зачем-то помахал перед ним карточкой пропуска, — видишь, не срабатывает, зараза.

И в подтверждение слов провел карточкой перед устройством для считывания. Чтобы миг спустя уже не удивиться тому, что заветная лампочка осталась красной.

Возможно, в душе паренька такое зрелище вызвало удивление. Не исключено, что даже опасения возникли, а мозг успел задаться вопросом: «Как это так?» Но ничего этого не отразилось на молодом и гладком подчеркнуто-улыбчивом лице-маске.

— Какие-то технические неполадки, — произнес паренек-менеджер. И чтобы рассеять собственные смутные подозрения, провел перед считывающим устройством своей карточкой.

На несколько секунд красный свет лампочки сменился зеленым. Ровно столько времени требовалось нормальному, здоровому, не вынужденному передвигаться на костылях или ползком, человеку, чтобы миновать двустворчатую дверь из стеклопластика и очутиться по другую ее сторону.

— Вот видите… наша фирма использует только самые надежные… системы… пропускные, охранные. Вы уверены, что ваш пропуск… активный?

«Ты уверен, придурок, что тебя не вышибли отсюда еще на прошлой неделе?» — именно это наверняка подразумевал паренек в белой рубашке, задавая последний вопрос. Или, как вариант: «А ты, часом, не купил эту карточку в переходе у какого-нибудь ловкого типчика, зарабатывающего на таких вот лохах?»

Только Василий, хоть и спускался сегодня в подземный переход, но ничего там, разумеется, не покупал. Даже и не думал покупать. И потому не сдавался.

— Ну, ты че, Никит, — по-свойски обратился он к пареньку-менеджеру, — забыл, как мы новый сезон «Игры престолов» обсуждали? В курилке… пару недель назад?

Более свежих и одновременно длительных случаев общения с ним память не сохранила.

— Что-то припоминаю, — к тихой внутренней радости Василия отвечал паренек, — ладно. Сообщу о проблеме руководству. А пока…

— Не мог бы меня пропустить? Да заодно отметить где-нибудь, что я пришел… вовремя. Не хотелось бы опаздывать.

— Конечно, — согласился паренек-менеджер, уже держа наготове айпад, — помогу, чем смогу. Фамилия?

Василий назвал, а его собеседник поводил по экрану айпада пальцами, точно щекоча. То ли действительно выполнял просьбу незадачливого сотрудника, то ли напротив, вносил оного в какой-то черный список. Кто их поймет — этих желторотых планктонин, возомнивших себя важной персоной?

Зал, в котором работал Василий, был разделен фанерными перегородками на клетушки, в каждой из которых помещалось ровно по одному рабочему месту для одного сотрудника. Тем самым руководство фирмы убивало двух зайцев: и не мешали друг дружке работнички, не отвлекали… ну, по крайней мере, почти не отвлекали один другого — и в то же время разместить их можно было, даже в ограниченном пространстве целую толпу. Насколько помнил Василий, в зале, арендуемом фирмой, клетушек с сотрудниками удалось влепить десятка три, не меньше.

А вот к какой именно из клетушек ему надлежало идти, дабы приступить к тому, что в офисах зовется работой, Василий вспомнить не мог. Вернее, после переговоров с пареньком-менеджером, ноги сами понесли Василия к его, как он думал, рабочему месту. Чисто по привычке понесли, почти без участия мозга. Но, как видно, на этот раз привычка не сработала. Остановившись у одной из клетушек (нужной, как он ожидал), Василий… даже стушевался на секунду-другую: оказалось, что это рабочее место занято. Стройной длинноволосой блондинкой, затянутой в деловой костюм бордовой расцветки.

— Могу я вам чем-то помочь? — дежурно осведомилась блондинка, обернувшись на Василия и окинув его взглядом, хоть и не дружелюбным, но и не лишенным интереса. Интереса, впрочем, скорее всего, исключительно профессионального.

— Нет… не можете… пожалуй, — промямлил Василий в ответ, отступая от клетушки. При всей своей общительности блондинку эту в бордовом костюме он видел точно впервые. Хоть вроде не первый год тянул лямку в этом офисе, успел узнать каждого из коллег.

Или… правильнее было бы сказать: «думал, что успел» и «полагал, что каждого»?

— Извините, — напоследок еще зачем-то брякнул, обращаясь к блондинке, Василий, но та уже снова глядела в экран монитора. Потеряв к незнакомому (незнакомому?!) мужчине даже проблески интереса.

Отступив еще на шаг, Василий покосился на номер клетушки, которую ошибочно полагал своей. Семерка… а точно ли ему нужно было рабочее место именно под номером «семь»? Покопавшись в голове, Василий к досаде своей обнаружил, что нужную цифру он банально не помнит. Ну не задержалась она в памяти. Такое иногда бывает: мозг, словно избавляется от неиспользуемой или редко используемой информации, освобождая место для сведений по-настоящему нужных. Так вышло и с номером рабочего места: работая в этом офисе не первый год, преодолевая дорожку от двустворчатой двери из стеклопластика до «своей» клетушки сотни раз, Василий привык к ней. Привык, что ноги сами его несли, а вмешательства мозга при этом не требовалось.

Несли-то, несли до поры — но вдруг подвели внезапно. Словно сбой какой-то случился. И Василий даже догадывался, что именно выбило его из привычного ритма. Конечно же, необходимость отдать в ремонт верный «форд» и тащиться на работу отчасти на автобусе, отчасти пешедралом.

К такому утешительному выводу он пришел, а от него — к не менее утешительному предположению, что-де с поиском рабочего места он просто… промахнулся. Конечно же, ему требовалась клетушка под номером не «семь», а «шесть»!

Окрыленный этим немудрящим умозаключением, Василий заглянул за перегородку в соседнюю с седьмой клетушку. И едва удержал возглас разочарования: это место тоже оказалось занятым. Еще молодой, но уже заметно располневший, просто-таки опухший парень рылся то в раскрытом портфеле, то в стопке бумаги, лежавшей перед ним на столе. Вернее, сначала эта была стопка, но под руками пухлого паренька она стремительно превращалась в груду.

На Василия пухлый даже не взглянул. Зато, в отличие от блондинки в бордовом костюме, данный сотрудник был ему знаком… вроде бы.

— Мить! А, Мить! — окликнул пухлого Василий.

Тот нехотя оторвался от многочисленных, уже начавших падать на пол, бумаг и близоруко уставился на коллегу. Своим фирменным стыдливым взглядом, словно бы вопрошавшим: «А что я такого сделал?»

— Мить, — Василий протянул сотруднику руку и тот робко и вроде даже с неохотой ее пожал, — не помнишь, под каким номером мое место? А то сегодня такой кошмар: как без машины остался, так башка не соображает. Того гляди, крыша поедет.

— Прошу прощения, — промямлил пухлый Митя, вежливо выслушав жалобы Василия, — но я… признаться, и вас-то не помню. А не то, что ваш номер.

— Мить, не придуривайся, — устало молвил Василий. Устало! Это в начале-то рабочего дня! Оставалось лишь с ужасом представлять, каково приходилось тем из работяг, кто на собственное авто так и не заработал.

— Попрошу без грубостей, — недовольно буркнул Митя, снова возвращаясь к окружавшим его бумагам, — в противном случае я вынужден буду вызвать службу безопасности.

— Понятно, — бросил Василий уже в пустоту, отходя и оставляя пухлого коллегу в покое. Пухлого… и рассеянного: на своем рабочем месте бардак развел, куда уж ему про других сотрудников помнить.

Да и сам Василий хорош. С какого вообще перепугу он взял, что его рабочее место значится под номером «шесть»? С тем же успехом это могла быть и девятка — цифры похожие, не грех было и перепутать.

Но вновь он ошибся. Девятая клетушка тоже оказалась занятой, как и соседняя восьмая. Причем сидевшие там сотрудники, как сговорившись, не желали ни узнавать Василия, ни помогать ему в поиске рабочего места.

После неудачи с клетушкой номер восемь, запаниковавший Василий заметался по офисному залу точно таракан, угодивший на горячую сковородку. И заглядывал за загородку раз за разом в стремительно таящей надежде.

Но тщетно: каждое из трех с лишним десятков мест в офисе не пустовало. И занимавшие их да потревоженные Василием сотрудники смотрели на него, кто с легким раздражением, кто с праздным любопытством. Не то как посетители зоопарка на сидящих в клетках зверей, не то как сами звери — на подошедших к клетке людей. И ни один даже не поздоровался, не обратился по имени к заблудившемуся коллеге.

Наконец в проходе между загородками взлохмаченный, аж взмокший от волнения и совсем отчаявшийся Василий столкнулся с менеджером по имени Никита.

— От лица фирмы выражаю искреннее сожаление, — без тени сожаления и иных отрицательных эмоций изрек менеджер, — что наша фирма не смогла вам ничем помочь.

В переводе с офисного языка на общечеловеческий это означало примерно следующее: «Вали-ка ты, парень туда, откуда пришел и не мельтеши».

Покидая зал, Василий напоследок оглянулся на вывеску, висевшую рядом с дверью. Хотел убедиться, что не ошибся: что пришел именно в тот офис, в котором и работал не один год.

Оглянулся и убедился: офис и впрямь был тот. Со знакомой вывеской — ООО «Артиква-Консалт». Да и сотрудников большинство он узнал. Беда в том, что сами эти сотрудники Василия отчего-то признать не смогли.

Или… не захотели?

Первым порывом Василия было подняться на этаж выше, где размещались кабинеты руководства фирмы, и потребовать объяснений. Возможно, даже скандал закатить, набравшись смелости. Но желание это скоропалительное Василию удалось подавить. Едва ли скандал мог спасти его карьеру в «Артикве». Едва ли вообще что-то могло ее спасти, коль руководство отчего-то решило избавиться от одного из сотрудников.

Размышлять о причинах, толкнувших боссов «Артиквы» на это решение — вышибить его на улицу — Василию не хотелось. Даже будь он семи пядей во лбу и безупречен в поведении, причина все равно бы нашлась: кризис, сокращение доходов, за которым закономерно следует сокращение штата.

Так что виноватого искать было ни к чему. Следовало ответить на второй из извечных русских вопросов: «Что делать?» И ответ пришел в голову Василия, когда он покинул бизнес-центр и на сравнительно свежем воздухе худо-бедно остудил голову.

Итак, раз из «Артиква-Консалт» его выперли, то нужно было искать новую работу. А прежнему работодателю — найти способ отомстить. Натравить трудовую инспекцию, например. Ибо Василий был уверен на все сто: уволить вот так, без предварительного уведомления, просто перед фактом поставив, не выдав никаких документов и зачем-то зажилив его трудовую книжку — незаконно. Да что там, ни в какие ворота не лезло.

Ну а еще раньше, чем искать нового работодателя и сводить счеты со старым, Василию следовало… отдохнуть. Домой съездить, перекусить. Потом еще о судьбе «форда» справиться. А то мало ли, что в автосервисе сказали про неделю. Вполне возможно, что срок этот был взят, если не с потолка, то с запасом. И коль мелкие неполадки в машине действительно мелкие — думал Василий — то и управиться с ними могли очень быстро.

С такими мыслями он добрался до автобусной остановки. Еще мелко порадовавшись, что переходить улицу при этом не потребовалось — а значит, не нужно было спускаться в злополучный переход.

В автобусе, впрочем, эта радость быстро улетучилась, сменившись прежним раздражением. Да, в салоне оказалось попросторнее: людей, коим требовалось ехать из центральной части города в микрорайоны, в первой половине дня нашлось куда меньше, чем ехавших в противоположном направлении. Так что даже сидячее место Василию досталось. Но, как и прежде немалая часть салона была оккупирована пенсионерами — прижимая к себе пакеты с продуктами, они то болтовней друг дружку донимали, то косо посматривали на более молодую (и куда менее многочисленную) часть пассажиров.

Вдобавок висевшая в салоне табличка, что в автобусе-де возможна оплата банковской картой, как оказалось, нагло врала. С карточкой Василия, во всяком случае, эта возможность не сработала.

«По-моему ваша карта заблокирована, — себе в оправдание заявила кондукторша, поспешив свалить с больной головы на здоровую, — или не обслуживается больше… или на ней денег нет».

Василий на это возразил, уверив ее, что какой-то час назад и на другом маршруте платеж прошел как по маслу. Но в итоге все равно крайним оказался он. И вынужден был оплачивать проезд наличными. У кондукторши еще глаза едва из орбит не вылезли, и чуть кондратий не хватил, когда Василий достал из бумажника самую мелкую из находившихся там купюр — номиналом в пятьсот рублей. Трудно было кондукторше собрать сдачу, ведь цена проезда была в пару десятков раз ниже.

Сойдя с автобуса, Василий первым делом отправился не домой, а к местному отделению банка. Точнее, к имевшемуся при нем банкомату — удостовериться, что в проблеме с оплатой проезда виновата была именно кондукторша… ну, пусть не она лично, но, по крайней мере, имевшийся в ее распоряжении прибор для совершения платежа. А карточка по-прежнему обслуживается.

Увы, порадовать банкомату оказалось нечем. «Обслуживание карты прекращено», — гласила надпись на его экране, появившаяся после того, как Василий вставил карточку в щель банкомата и ввел пин-код.

«Ну что ж за день-то такой сегодня! — в отчаянии подумал, едва не воскликнув в сердцах, Василий, — то с машиной беда, то на работе хрен знает что! Теперь еще банк такую свинью подложил. Неприятность за неприятностью… за что?!»

Захотелось войти в офис банка и пожаловаться: что, мол, за дела, с чего ради было прекращено обслуживание карты? На каком основании? Но вопрос этот так и остался без ответа. Едва переступив порог отделения банка, Василий увидел, что обе сотрудницы, отряженные для работы с клиентами, были заняты. И еще человек пять дожидались своей очереди — это в первой-то половине рабочего дня!

Становиться шестым, сидеть в очереди ради того, чтоб хотя бы быть выслушанным, Василию не хотелось. Так что он решил вернуться сюда через пару часиков — предварительно заглушив аппетит, разыгравшийся от волнений, и немного восстановив силы.

С такими надеждами Василий дошел до своего подъезда… и уже несколько секунд спустя понял, что все прежние неприятности, свалившиеся на него в это утро, были лишь цветочками. Черед ягодкам пришел, когда, набрав на панели домофона номер квартиры, купленной в ипотеку вскоре после женитьбы, Василий, едва смог устоять на ногах. Ибо вместо знакомого голоска супруги Риты, сидевшей дома в декретном отпуске, услышал другой голос: резкий, по-стариковски хрипловатый, прокуренный. И явно мужской.

— Хто-о? — вопрошал голос недружелюбно, — хто там?

Был он смутно знакомым: напрягая память, Василий вспомнил, что квартиру они с Ритой как раз купили у пожилой четы, вздумавшей на старости лет перебраться в деревню. Причем старик — бывший хозяин примерно так и разговаривал: хрипловато, грубовато, да еще голос повышал из-за глухоты.

Но до конца Василий уверен не был. Тем более что передающее устройство домофона несколько искажало голоса. Да и что могло понадобиться одному из бывших хозяев в теперь уже чужой для них квартире? Какую-нибудь вещь забрать, при переезде позабытую? Ну, так Василий с Ритой ремонт сделали. А старье, оставшееся от прежних хозяев, снесли на помойку.

Да и если даже допустить, что одному из этой парочки пенсионеров наскучил свежий деревенский воздух, и взбрело в голову проведать некогда проданную жилплощадь, оставался один вопрос, причем для Василия — один из главных. Где Рита… и где Максимка, их общее дитя, которому недавно исполнился год?

Этот, последний, вопрос Василий в себе не удержал.

— Кто вы… и где Рита? — вырвалось у него, — я хозяин квартиры.

— Накурился что ли, молодой человек? — встречный вопрос, явно риторический, прозвучал с вполне искренним удивлением, переходящим в столь же неподдельное возмущение, — какой хозяин? Это я хозяин… живу здесь… хрен знает, уже сколько. И не знаю никакую Риту!

Да, голос был знаком. И действительно принадлежал бывшему хозяину — Василий смог хорошенько его расслушать-разобрать и узнать характерные интонации. Но открытие это никак не объясняло внезапного присутствия этого грубоватого старика в некогда проданной им квартире.

— Так что дуй-ка отсюда, пока я ментов не вызвал, — подвел тот черту под своими словами.

— Ладно-ладно, — поспешил ответить Василий, успокаивая его и притупляя бдительность. А про себя подумал, что и сам мог бы обратиться в полицию. Да, не факт, что там тотчас же кинутся ему на помощь. Зато не сомневался ни на йоту, что был здесь в своем праве. И что поведение старика, некогда продавшего ему квартиру, а теперь вдругорядь самовольно в нее вернувшегося да права качающего — незаконно.

Но прежде следовало справиться о судьбе Риты и Максимки.

Достав смартфон, Василий принялся листать телефонную книгу, среди номеров коллег, случайных знакомых и приятелей-собутыльников ища номер супруги. Но так и не добрался до него. Осекшись, остановился, обратив внимание на мелкую вроде бы деталь, которой сразу не заметил.

Индикатор сети мобильной связи, ютившийся в верхнем правом углу экрана смартфона, обычно бывал почти полон — пять, иногда, в редких случаях, четыре палочки. Или одна-две за городом. Но на сей раз он почему-то оказался совершенно пуст.

Повертев смартфон над головой, затем выбравшись со двора на относительно открытую местность и, наконец, обойдя вокруг дома, Василий был вынужден признать поражение. Сети не было. Во всяком случае, для него не было. Более того, всмотревшись снова в экран смартфона, Василий заметил, что и надпись, указывающая мобильного оператора, куда-то исчезла.

Все еще не веря, что и средства связи он отныне лишен, Василий попробовал позвонить по одному случайно выбранному номеру, по другому, третьему. И слышал вновь и вновь одну и ту же фразу: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

После этого Василия уже не удивило отсутствие соединения с Интернетом, о чем с готовностью сообщила надпись в окошке браузера.

В изнеможении, бессильно опустив плечи, Василий плюхнулся на скамейку возле подъезда.

— Это просто крындец, — проговорил он, обращаясь к самому себе, — без работы, без денег… почти — наличность не в счет, маловато ее; без жилья, а теперь вот еще и без связи. И кто я после этого?

Ответ пришел сам собой — очень кстати вспомнились гневные слова старичка-попрошайки из подземного перехода.

— Пустое место, — с горечью повторил за ним Василий.

А следом вспомнил и кое-что другое из сказанного старым попрошайкой: «Вот сам на моем месте окажешься — тогда попомнишь меня!»

Прозвучала та фраза даже не как предупреждение, а как какое-то зловещее пророчество, любимый контент, производимый городскими сумасшедшими.

Вернее не пророчество, а скорее… проклятье?

От внезапной догадки Василий едва не упал со скамейки.

Да, верить в колдовство, приметы и прочую мистику он считал недостойным современного человека. Более того, и колумнисты регулярно читаемых Василием глянцевых журналов, и ведущие бизнес-тренингов, не сговариваясь в один голос утверждали, что корень всех проблем следует искать только в самом себе. Вернее, в своей недостаточной образованности, недостатке трудолюбия, неконкурентоспособности. Даже просто кивать на некие объективные и неблагоприятные обстоятельства эти люди считали уделом неудачников. А уж объяснять невзгоды вмешательством высших (да еще далеко не добрых) сил полагали вовсе недопустимым.

Действительно, исправить что-то в себе было вроде бы всяко легче, чем пытаться изменить мир. Легче, результативнее. А если ждать, покуда объективные обстоятельства изменятся, а недобрые высшие силы сменят гнев на милость или будут побеждены кем-то и сильнее, и добрее, то можно было и банально не дождаться. Все эти немудрящие истины Василий понимал и признавал. И отказываться от них не собирался. Но был готов хотя бы временно задвинуть их в сторону — теперь, оказавшись в безнадежной, а главное, труднообъяснимой ситуации. И вспомнив гневную речь старичка из перехода.

«Придется просить прощения», — заключил Василий, иного объяснения для свалившихся на него бед не найдя. И понуро зашагал к автобусной остановке.

Доехал он на сей раз, что называется, зайцем. Кондукторша словно не заметила Василия. Как мимо пустого места прошла, собирая оплату с вошедших пассажиров, и даже не глянула в его сторону.

Радоваться, впрочем, было рано — не замечали Василия и другие пассажиры автобуса. Настолько не замечали, что с сидячего места ему очень скоро пришлось уйти: какая-то тетка поставила прямо на колени Василию тяжелую сумку, сама плюхнувшись рядом. Ехать стоя тоже оказалось не сахар: пассажиры толкали Василия, если он оказывался у них на пути, отжимали к краю салона, наступали на ноги.

«Пустое место!» — шипел он сквозь зубы после каждого такого столкновения. Но еще не потерял надежды все исправить.

Пулей вылетев из автобуса, Василий на бегу достиг перехода и, чуть ли не спотыкаясь на ступеньках, спустился в полумрак подземелья. Давешнего старичка-попрошайку найти не составило труда. Даром, что он больше не болтался по переходу — то ли устал, то ли просто не видел смысла, поскольку утренний поток прохожих заметно поредел.

Теперь старичок сидел у стены на неизвестно откуда взявшемся стуле, а перевернутую шляпу держал на коленях. И ждал… уж не Василия ли?

— Старик! — выпалил Василий сходу, подскочив к попрошайке и на миг зачем-то еще ухватив его за рукав, — прости…те, не знаю, как вас зовут. Прошу простить меня. Виноват… осознал. Не хотел… очень на работу спешил.

Старик промолчал. Вернее, молча смотрел перед собой — и словно бы сквозь Василия. Не замечая стоявшего перед ним человека.

Тогда Василий не придумал ничего лучше, кроме как бухнуться на колени — точно был перед ним не стул со старым попрошайкой, а королевский трон.

— Прошу! — воскликнул он, — ради бога!

— Не поминай всуе, — буркнул старичок, и Василий счел это для себя добрым знаком. Хотя бы до слов снизошел, и то хорошо.

— Простите, пожалуйста! — взмолился Василий, еще и руки вскидывая в молитвенном жесте, — да, я виноват… но я не хотел! Не хотел вас обидеть! Просто работа тяжелая… спешил. Но я все искуплю. Честное слово! Позвольте мне искупить свою вину.

— Ишь, как запел-то, — с сарказмом молвил старичок в ответ, — сла-а-адко. Прямо как каратист, которому, пардон, яйца во время тренировки отбили.

— Прошу! — чуть ли не срывая голос, воскликнул Василий, — я заплачу… вот! Все, что у меня есть.

С этими словами он раскрыл бумажник и принялся вытаскивать одну за другой из него купюры и складывать в шляпу старичка-попрошайки.

— Понимаю, что мало, — приговаривал Василий, — но больше у меня нет… пока. Но если вы… если все снова станет прежним, я первым делом дойду до банкомата и сниму… сколько скажете. Да! А если даже и тогда не хватит… я готов с зарплаты отдавать. Только простите!

— Простить-то, конечно, можно, — с задумчивым видом изрек старичок, доставая купюры из шляпы и пряча их за пазуху, под старенькое пальтишко, — отчего бы не простить? Но вот странно: вы, вроде бы, уже взрослый человек. Так неужели до сих пор верите в добрых волшебников? Которым достаточно взмахнуть разок-другой волшебной палочкой, тарабарщину какую-то проговорить — и все снова возвращается на место. Все, что было сломано или испорчено. Оторванная нога вырастает… или прирастает. Так же прирастает к пеньку срубленное дерево, уже на дрова пущенное. Свидание с любимой девушкой, на которое вы донельзя глупо опоздали, переносится на следующий день. Бедолага, которому пулей мозги вышибло, снова жив-здоров, смеется и разговаривает. Увы, молодой человек! Так только в сказках бывает… и то не во всех. Хотя за деньги спасибо. Уж что-что, а деньги лишними не будут.

— Но это нечестно! — Василий вскочил на ноги в отчаянии и гневе, — либо возвращай…те мою работу, квартиру и прочее. Либо хотя бы деньги, что я дал. У меня же больше нет ничего!

С этими словами он ухватил старичка за ворот пальто, дабы вырвать у него хотя бы столь опрометчиво отданные купюры. Вернее, попытался ухватить. С далеко не старческой прытью старый попрошайка соскочил со стула и метнулся в сторону, буквально проскользнув мимо Василия и его протянутых рук.

А уже секунду спустя…

— Э! Что еще за дела? — раздался за спиной Василия суровый голос.

Обернувшись, он увидел двух музыкантов — они надвигались на чужака из темнеющей глубины перехода. Оба выглядели ребятами крепкими, рослыми, и вид имели весьма угрожающий, несмотря на свои инфантильно-сентиментальные песенки. Тогда как Василий последний раз дрался еще в школе, да, вдобавок, не в самом старшем классе.

И как назло ни стражей порядка поблизости видно не было, ни даже других прохожих.

— Все в порядке, — махнул музыкантам старичок, — просто общаемся. И этот молодой человек попросту погорячился. Ведь так?

Василий судорожно кивнул. А старичок продолжил, снова обращаясь конкретно к нему:

— Прежнюю жизнь вернуть вам, конечно, нельзя — честно скажу. Ничего личного. Просто так уж мир устроен: есть поступки обратимые, а есть необратимые. И некоторые ошибки можно совершить всего один раз.

— И что мне делать? — вопрошал Василий, перебивая, но старик-попрошайка словно бы не услышал вопроса.

— Однако за деньги благодарю. И признаю: теперь я ваш должник. Чем отплатить, найду — честное слово. Обязательно найду. Словечко за вас замолвлю… я тут человек уважаемый.

— Словечко? Перед кем? — не понял Василий. То, что обитавший в переходе старичок назвал себя «уважаемым человеком» позабавило его… с одной стороны. Но с другой Василий скрепя сердце не мог не признать: даже этот старичок чудесным образом оказался выше его на социальной лестнице. Ибо у попрошайки, по крайней мере, имелся источник доходов — причем наверняка стабильный… относительно.

— Перед кем? — старичок загадочно улыбнулся, — узнаете. Если захотите остаться — к полуночи непременно узнаете.

— Остаться… а можно? — робко поинтересовался Василий, после всех бедствий сегодняшнего дня не способный поверить в неожиданное, хоть и мелкое, счастье.

— Почему нет, — старик-попрошайка пожал плечами.

Потянулись минуты, часы.

Василий сидел, спиною опираясь на одну из колонн и подстелив куртку, дабы не ощущать… поменьше ощущать холодную жесткость пола. Сидел примерно в паре метров от старичка и глядел на сновавших мимо прохожих, провожая их взглядом. Других развлечений в его теперешнем положении он позволить себе не мог.

Время от времени кто-то из прохожих останавливался, чтобы подать старичку. А вот Василию — ни разу. Василия проходившие куда-то по своим делам горожане вряд ли хотя бы замечали. Оно и понятно: будь Василий на их месте, тоже не стал бы обращать внимания на пустое место.

Со времени завтрака в его рту не было ни хлебной крошки, но, как ни удивительно, голода Василий не испытывал. И даже когда старичок, отлучившись со своего места примерно на полчаса, вернулся с хот-догом и парой бутербродов на пластиковой тарелке да протянул тарелку Василию, тот от еды отказался. Запах у немудрящей снеди был приятный… наверное, но аппетита у нового обитателя перехода отчего-то не вызвал. В пустом желудке Василия не заурчало при виде, какой-никакой еды, и голодная слюна изо рта не потекла.

— Не хотите кушать? Правда? Уверены? — участливо спрашивал старичок, — ну зря… на ваши деньги купил, кстати.

— Нет… почему-то, — Василий еще пожал плечами, показывая, что и сам не понимает причину отсутствия у него аппетита. На реплику старого попрошайки, напомнившую об отданных в горячности последних деньгах, он счел благоразумным не отвечать. И вообще сделать вид, что пропустил ее мимо ушей.

— Понятно, — произнеся это дежурное паразитное слово, старичок затем с досадой хлопнул себя по лбу, — ну, конечно! Простите, стар уже… да и давно дело было. Забыл, как и сам ни в еде, ни в питье не нуждался перед… этой… то ли инсцениацией, то ли иници…нацией. Как-то так. Это нормально, не волнуйтесь. Пройдет.

Василий рассеянно кивнул, делая вид, что понял сбивчивые объяснения старого попрошайки хотя бы отчасти. Увы, на деле они только добавили вопросов. Но задавать их Василий не решался. Предвидя, и не без оснований, что ответ на них будет единственный — причем уже им слышанный.

«Узнаете. К полуночи непременно узнаете».

Дневной свет, проникавший в подземелье из ведущих наружу дверных проемов, постепенно мерк. Свет искусственный, создаваемый люминесцентными лампами, напротив, казался на этом фоне все ярче. Поток пешеходов мало-помалу иссякал, пока, наконец, в переходе не осталось никого, кроме Василия и шестерых попрошаек.

Василий ожидал, что шайку самовольных обитателей перехода разгонят полицейские — хотя бы на ночь. Да еще мзду с каждого соберут. Или, как вариант, попрошайки сами покинут это место, поняв, что сегодня с подаянием уже ничего не выгорит. Разбредутся по домам; у «участника боевых действий» при этом наверняка обнаружится вторая нога (вполне здоровая), а старушка с мобильником позвонит чадам или иным родственникам, чтоб приехали на своей иномарке и забрали ее. А за юнцом-флейтистом придут родители, вооруженные ремнем и полные педагогического рвения.

Но ничего подобного не происходило. Правоохранители не спешили очищать переход от попрошаек. Как не торопились покидать его и сами музыканты, «участник боевых действий», старушка с мобильником и обиженный Василием старичок. То ли им, как и Василию, просто некуда было идти, то ли… ждали чего-то.

И, как оказалось, дождались.

Сперва в опустевшем, почти погруженном в тишину, переходе стало вроде бы немного темнее. Даром, что лампы горели ярко. Затем вдоль стен — и стремительно заполняя пространство между колоннами — начало распространяться… Нечто. Нечто вроде кляксы, но растекавшейся, кажется, прямо в воздухе. Нечто вроде тени, но огромной. И не было видно никакого предмета, оную тень отбрасывающего.

Точнее всего было бы сказать, что переход заполнялся темнотой. Или даже чернотой — абсолютной и непроглядной, против которой были бессильны даже многочисленные источники света на потолке и стенах. Какое там! Напротив, они сами тускнели от близости черноты и судорожно помаргивали сквозь нее слабыми, ничего не освещавшими, огоньками.

Чернота растекалась со всех сторон. Не сговариваясь, попрошайки и Василий соскочили со своих мест («герой Донбасса» еще успел довольно ловко вскочить в инвалидную коляску) и сбежались к небольшому пятачку между четырех колонн. Этот-то пятачок только и остался худо-бедно освещенным. Черное Нечто остановилось перед ним, окружив, взяв в кольцо, точно полчища врагов — осажденную крепость. Но двигаться дальше не торопилось.

Замерли в окружении колонн да напиравшей отовсюду, клубившейся в воздухе, черноты и обитатели перехода. В ожидании замерли — напряженном, опасливом и молчаливом.

Единственным звуком, который слышал Василий (отчетливо слышал!), был стук его собственного сердца. Оно успело отстучать где-то полтора десятка раз, прежде чем воцарившееся молчание нарушил голос… причем не принадлежавший ни одному из обитателей перехода. По крайней мере, ни одному из тех обитателей, кто имел человеческий облик.

— Итак, — звучал голос глухо, тягуче и без тени эмоций; буквально лился из глубин заполонившей переход черноты, — прошел еще один день. По-разному для вас прошел. И я вижу, что ваши ряды пополнились новой душой…

«Да кто б меня спрашивал! — так и подмывало крикнуть Василия — с удовольствием бы от вас всех свалил. Обратно в офис… к жене, Максимке».

Но язык точно одеревенел и не слушался его. И даже дышал Василий судорожно, с трудом и урывками, словно на шее у него медленно, но верно, а главное, туго затягивалась невидимая петля.

— …а это значит, — продолжал голос из черноты, — что кто-то один должен нас покинуть.

«Пусть это буду я!» — более всего на свете хотелось заорать Василию, но из горла вырвался лишь неразборчивый хрип.

Стоявший рядом старичок при этом схватил Василия за руку. И стиснул его пальцы с силой, неожиданной для своего возраста и роста.

«Молчи, не нарывайся! — словно хотел сказать попрошайка этим жестом, не иначе, как угадав мысли своего невольного подопечного, — не то сам не рад будешь». Похоже, даже он, бывалый обитатель перехода не знал, что может ждать его товарища, покинувшего эту шайку по воле черного Нечто. И ждет ли хоть что-то вообще.

— Назовете ли сами, — вопрошал между тем голос черноты, — кто является лишним среди вас? Или оставите Нам это решение?

Василию показалось — или голос и впрямь особо выделил слово «нам»?..

— Как по мне, тут и говорить не о чем, — первым взяв слово, заявил юный флейтист, — уйти должен вот он! Да, новичок. Во-первых, он много о себе возомнил, а, во-вторых, ему все равно никто не подавал. И не подаст… такому как он.

— Поддерживаю, — грубоватым голосом отчеканил «участник боевых действий», — на хрена среди нас этот слизняк? На нас свысока смотрит, а сам даже пороху не нюхал. От армии откосил. Да еще насмехался надо мной… подковырнуть хотел. И как?! Сравнить с бандеровской мразью!

«Да откуда он знает?! — пронеслось стаей вспугнутых воробьев в голове у Василия, — мысли читает что ли?»

— Насмехался-насмехался, — взяла слово и старушка с мобильником, подтвердив эту догадку, — хоть и про себя, но насмехался. Телефон мой его, видите ли, позабавил. Побирается, мол, старая перечница, а сама с телефоном ходит. А я ведь… когда пожар был, только его вынести и успела!

На последнем предложении старушка всхлипнула, а тон ее сделался плаксивым, с горечью.

— Да и беспредельщик он, — заявил небритый парень с гитарой за спиной, имея в виду, разумеется, опять же Василия, — таких еще называют «человек морально облегченный», сокращенно — чмо. Сперва Деда толкнул, и даже не извинился. И не помог монетки рассыпанные собрать. А потом еще на Деда наезжать начал. Деньги вроде отобрать хотел. Пусть Деду спасибо скажет… напоследок. Если б не остановил, уж я бы этому петушку навалял. Ох, навалял бы!

— Итак, — снова зазвучал голос темного Нечто, — большинство… почти все здесь — против новичка. Но есть ли хоть кто-то, кто скажет в его защиту?

— Позвольте мне, — торопливо и чуточку сбивчиво заговорил старичок, — благодарю… итак. Да, признаю, этот молодой человек меня обидел. Унизил даже. Но ведь извинился потом. На коленях прощенья просил. И отдал последние деньги, чтобы искупить вину. Так что кто-кто, а лично я больше на него не сержусь и не обижаюсь. Более того: если за кем и осталась вина в этот день, то только за мной. Это я не сдержался; это мои слова привели этого молодого человека… сюда, к нам. Так что, скорее уж, это меня стоило бы… исключить… забрать.

Остальные обитатели перехода растерянно переглянулись, ошеломленные последним заявлением. Тогда как старичок продолжал:

— И последнее. Да, новенький ничего не собрал. Ну, так и находится он среди нас без году неделю. Прошу, дайте ему шанс.

Последняя фраза прозвучала неожиданно трогательно. Василий даже почувствовал, как, помимо воли, его глаза становятся влажными.

— Хорошо. Шанс Мы дадим, — согласился голос из черноты, — в конце концов, недостаток опыта — не преступление. Но и ты, прозванный Дедом, не торопись за ту грань, за которую все равно непременно уйдешь… когда-нибудь. Нет вины и за тобой. И не будет, пока деньги смертных наполняют твою шляпу и облегчают их души.

Василий не удержал вздоха облегчения, а старичок бережно и утешающе похлопал его по плечу. Тем временем голос черного Нечто продолжил:

— И поскольку сами вы не можете прийти к согласию, Мы решили сегодня забрать… ее.

Сгусток черноты, формой похожий не то на огромный язык, не то на щупальце, потянулся к старушке с мобильником.

— Как бы то ни было, а новичок прав, — напоследок сообщил голос, — выглядишь ты неубедительно. Потому и не подают тебе… почти.

— Нет… не надо… пожа-а-алуйста! — залепетала старушка, в то время как новые языки-щупальца вырывались из черноты и, извиваясь, точно змеи, устремились к ней.

Под конец даже на визг сорвалась. Но его, конца этого, Василий уже не видел. Инстинктивно зажмурил глаза — не иначе, это сам организм пытался сберечь его нервы.

Когда же Василий открыл глаза, черного Нечто уже не было. Как не было рядом и старушки с мобильником. Просто пустой в ночной час и ярко освещенный подземный переход. И пятеро… нет, уже шестеро его обитателей, включая самого Василия.

— Ну, вот и все, — со вздохом изрек старичок, и, достав из-за пазухи, протянул новичку помятый бутерброд, завернутый в пропитанную жиром бумажку, — возьми, лишним не будет. Спать будешь спокойнее.

— Спасибо, — проговорил Василий, бережно беря бутерброд. И про себя признавая правоту старичка. Действительно, подкрепиться не помешало. Тем паче, что, судя по ощущениям, не ел Василий примерно лет сто.

Уже на следующее утро Василия, сидевшего в переходе, впервые заметили прохожие. Иные даже подавать начали. Хоть и редко, очень-очень редко. Ну да новый обитатель рукотворного подземелья не отчаивался: как известно, лиха беда — начало. И у него, как у всякого новичка, все было впереди. В том числе и успехи. Тем более что старичок со шляпой, похоже, взял над Василием шефство. Обещал помочь ему легенду придумать. Ну, чтобы подавали охотнее.

Все так же играли в переходе музыканты. Никуда не делся и «герой Донбасса» — по-прежнему сидел рядом с коляской и картонкой с заветной надписью. И, надо сказать, сидел не бесплодно.

И только старушку, пританцовывавшую под мелодию из мобильника, Василий больше никогда не видел. Ни в переходе — ни за его пределами. В те редкие минуты, когда он из перехода отлучался.

Совершал эти вылазки Василий, кстати, с неохотой. Снаружи ведь холодно, дуют ветра, то дождь льет, то снег падает. Да и свет казался ему теперь раздражающе ярким. То ли дело в переходе — и тепло, и сухо. Благодать, одним словом!

21–23 октября 2017 г.