Рэйчел Кейн Падение Ночи

Глава 1

Клэр


Рекламный щит на краю границы Морганвилля не изменился, с тех пор как Клэр проезжала мимо него по пути в город, в нежном возрасте шестнадцати лет. Казалось, прошла целая вечность, но здесь был тот же старый знак, выцветший и скрипящий из-за ветра в сухой пустыне. На вид он был из 1950-х годов (белого цвета, конечно), на котором был нарисован автомобиль с плавниками, уж очень похожий на большую лодку, обращенный к закату. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МОРГАНВИЛЛЬ. ВЫ НИКОГДА НЕ ЗАХОТИТЕ УЕЗЖАТЬ.

Однако, она уезжала. Действительно покидала город.

Из-за того, что на глазах появились горячие слезы, рекламный щит был похож на импрессионистскую картину с весьма вялыми завитками. Она не могла дышать. Я не обязана уезжать, подумала она. Я могу развернуться, поехать домой, вернуться назад, где безопасно… потому что каким бы сумасшедшим и опасным не был Морганвилль, по крайней мере она научилась, как жить в нем. Как приспосабливаться и выживать, и даже процветать. Он стал, ну, домом. Уютным.

Вне города… Она не была уверена, что там будет так же.

Пришло время узнать, произнесла повзрослевшая часть ее. Ты должна увидеть мир, прежде чем ты откажешься от него, чтобы остаться здесь. Она предположила, что это верное решение. Разве Амиши не отправляли своих детей на румспрингу, чтобы те узнали, каковой была жизнь за пределами церкви, и чтобы они выбрали верное решение: оставаться или нет в их общине? Так, может, она была вампирским румспринга?

Потому что она покидала общину, несмотря на то, что она даже не была одной из тех, кто откликался на плазму… вампирскую общину и все, что было связано с ней: предоставляя им защиту, зарабатывая для них деньги, сдача своей крови. В свою очередь, по крайней мере теоретически, вампиры защищали город и его обитателей. Не всегда, конечно. Но самым удивительным было то, что в большинстве случаев все было правильным, нежели чем наоборот. И она подумала, что сейчас, когда все утихло, все могло бы вернуться на круги своя, ибо Амелия снова была во главе города. Здравомыслящая. Что было плюсом.

— Обеспокоена?

Голос заставил ее вздохнуть и повернуться, моргая от слез, потому что она на самом деле забыла, что он стоял там. Не Шейн. Она уехала раньше, чем ее парень проснется; она фактически улизнула до рассвета, чтобы могла уехать без прощаний, которые, она знала, разорвут ее сердце на части. Здесь она стояла со своими чемоданами, наполненным рюкзаком и Мирнином.

Ее вампирский босс — если можно так назвать профессию сумасшедшего ученого — стоял рядом с большим, черным седаном, он иногда — очень иногда, к счастью — водил. (Он не был хорошим водителем. Преуменьшение.) Сегодня утром он не был безумно одет, как обычно. Он оставил гавайские рубашки и гибкие шляпы дома и вместо этого выглядел так, будто вышел из драматического 18-го века — штаны, заправленные в блестящие черные сапоги, жилет из золотистого атласа, сверху пальто. Он даже завязал его обычно дикие до плеч волосы в гладкий черный хвост.

Вампиры, в отличие от людей, могли стоять совершенно неподвижно, и прямо сейчас он был похож на вырезанную статую… из алебастра, черного дерева и золота.

— Нет, я не обеспокоена, — сказала она, зная, что колебалась слишком долго, чтобы ответить ему. Она немного дрожала. Здесь, в пустыне, ночью был ледяной холод, хотя к полудню будет теплее. К этому времени меня уже здесь не будет, подумала она. Морганвилль продолжит жить без нее. И это казалось… странным.

— Я удивлен, что ты не привела своих друзей, чтобы попрощаться — заметил Мирнин. Он говорил осторожно, как если бы не был уверен, стоит ли это произносить. — Ведь принято же, чтобы они провожали тебя?

— Мне все равно, — произнесла она. Перекати-поле — тернистый, скелетный мяч с неприятными царапающими ветвями — катился к ней, и она обошла его. Он врезался в клубок своих собратьев, которые накопились у рекламного щита. — Я не хочу, чтобы они плакали. Я не хочу плакать. Я просто… послушай, это очень тяжело, понятно? Так что не будем об этом. Пожалуйста.

Мирнин пожал плечами. Впервые, когда он отвернулся, она увидела, что на его хвосте был черный бант. Это подходило тому, во что он был одет, и было странно, что он не выглядел неуместным на нем. Он похож на Моцарта, подумала она, — или по крайней мере на Моцарта, которого она видела на картинах.

— Должно быть, было легче, когда люди одевались так, — сказала она. — Быть вампиром. Люди делали свои лица белыми с помощью пудры, да? Поэтому вы не выделялись.

— Не только лица, — ответил он. — Они напудривали и свои парики. Некоторые пудрились мышьяком или тальком. Я не могу представить каково было легким, но так было модно. По крайней мере, женщины не шатались везде на пятидюймовых каблуках, постоянно опасаясь сломать ноги. — Он сделал паузу, а затем продолжил. — А что облегчило вампирам жизнь, так это жизнь при свечах, искусственном освещении — из-за которого большинство выглядели здоровыми, даже те, кто был болен. Эти неприятные лампы, которые вы предпочитаете сейчас… ну. Неуживчивы. Я слышал, что несколько вампиров ходили в солярий, чтобы получить надлежащий цвет кожи.

Она почти засмеялась, представив засранца вампира Оливера — свирепого и бесстрашного — стоящего в нижнем белье, получая загар. Но Оливер тоже покинул Морганвилль… был изгнан со стороны Амелии, где он был с тех пор, как Клэр приехала в город. Скорее всего, это было верное решение, но Клэр сочувствовала ему, немного. Он предал Основателя, но ненамеренно — у него не было выбора.

Если бы любой вампир смог выжить в человеческом мире, то им определенно был бы Оливер. Он умен, безжалостен и в основном без совести. По большей части.

— Ты все еще можешь передумать, — произнес Мирнин. Он стоял совершенно неподвижно, за исключением того, что ветер трепал его одежду и бант на хвосте. Вампир даже не пытался встретиться с ней взглядом. — Ты знаешь, что не должна уезжать. Никто не хочет, чтобы ты уезжала, правда.

— Я знаю. — Это было все, о чем она думала в течении нескольких часов. Она не спала, и все ее тело болело от нервного напряжения. — Ты не единственный, кто скажет мне об этом. — Шейн, например. Несмотря на то, что он был тихий и нежный. Она не была рассержена на него — Боже, нет — но ей было необходимо, крайне необходимо удостовериться, что он доверял ей настолько, насколько она доверяла ему. Она любила его, именно поэтому прощаться было так тяжело. Она нуждалась в нем. Но он облажался, очень, веря в большую ложь о ней, сказанную одним из их врагов. Он на самом деле считал, что она тайком встречалась за его спиной с его лучшим другом, Майклом.

Ей нужно было думать о том, как она себя чувствовала, что разочарована по собственной инициативе, но все, о чем она могла действительно думать прямо в этот момент, было то, насколько она хотела почувствовать его теплые, сильные руки, которые обнимают ее, его тело, которое прикрывает от холода. Насколько хотела еще один поцелуй, еще один шепот, еще больше… всего.

— Мир там не такой как здесь, — добавил Мирнин. — Я знаю, что здесь было не легко для тебя — и я был существенной частью твоих проблем. Но Клэр, я действительно знаю кое-что о мире — я живу уже в течение сотен лет, и хотя технология меняется, люди почти те же, что тогда, что сейчас. Они боятся, и они используют этот страх, чтобы оправдывать свои действия — являются они воровством или ненавистью, насилием или убийством. Люди связывают себя семьями и группами для защиты, а одинокие… одинокие всегда в опасности.

Он был прав. Она приехала в Морганвилль одинокой, и она была в опасности… пока не нашла свою группу, свою семью, свое место.

Клэр сделала глубокий вдох. Она ковыряла песок носком туфли и произнесла:

— Тогда я найду мою группу там, куда отправляюсь. Ты же знаешь, я могу сделать это. Я ведь нашла ее здесь.

— Здесь ты — исключительна, — согласился он. — А там, кто знает? Возможно, там тебя не оценят настолько, насколько мы ценим тебя.

Он затронул ее величайший страх… страх не быть лучшей. Быть просто… средней, как и все остальные. Она всегда тяжело работала, чтобы превзойти других, работала со страстью, которая была близка к страху; поступление в МТИ было одним из испытаний, которые она прошла с риском. А что если бы она была недостаточно хороша? Что если бы все остальные были быстрее, лучше, умнее, сильнее? Она не могла потерпеть неудачу. Просто не могла.

— Я буду в порядке, — заверила она и натянуто улыбнулась. — Я все смогу.

Он вздохнул, а затем пожал плечами.

— Да. Да, я представляю, что ты можешь, — заключил он. — И мне жаль, что по-другому быть не может. Я бы предпочел, чтобы ты осталась здесь, в безопасности.

— В безопасности! — Она заливалась смехом, который немного обидел Мирнина… но правда, это было глупо. Ничто в Морганвилле, штате Техас, нельзя было считать безопасным… Достаточно одного вампира, чтобы в этом убедиться. — Я… неважно. Может, быть в безопасности не самая лучшая идея. Я должна убедиться, кем я являюсь вне города, Мирнин. Сейчас мне нужно быть Клэр, узнать, кто я такая в глубине души. Не часть чего-то большего — более уверенного, чем я. -

Или чем другие. Ведь дело не только в Шейне, но и в Мирнине.

Он посмотрел на нее прямо, теми теплыми темными глазами, что казались человеческими и, в то же время, такими не являлись. Сколько всего он пережил — множество лет, целые поколения, видел всяческие ужасы и смерть, красоту и разные чудеса. И это было заметно.

— Я буду скучать по тебе, Клэр. Ты знаешь это.

— Я знаю, — сказала она и не смогла отвести взгляд. Она хотела, но пристальный взгляд Мирнина притягивал, как магнит. — Я тоже буду тосковать без тебя.

Он набросился на нее и обнял, внезапно и неуклюже; он был слишком силен, слишком быстр, именно поэтому она запищала, ведь ее тело все еще помнило, каково это, когда в твою шею погружаются клыки… но затем он снова отступил, обернулся к горизонту, где розоватый оттенок покрывал холмы и кустарники пустыни. Холодный ветер ускорялся.

— Ты должен идти, — произнесла Клэр, пытаясь контролировать удары своего сердца. — Мои родители в пути. Они будут здесь в любую минуту.

— Я был бы плохим сопровождающим, оставив тебя здесь, в темноте, легкой добычей для кого-нибудь, — ответил он. — Разбойники и тому подобное.

— Мирнин, разбойники не существуют уже более ста лет. Если не больше.

— Значит, грабители. Серийные убийцы. Современный бугимен под кроватью, да? Плохие дядьки всегда прятались в темноте и всегда будут. — Он тревожно улыбнулся ей, не прекращая смотреть на горизонт. Мирнин был стар; он не сгорит с первыми лучами солнца, но приятного было все равно мало. — Я уверен, что тебе знакома эта идея.

— Совсем немного, — она вздохнула и заметила автомобильные фары, приближающиеся к ним. Мама и папа. Она немного волновалась, но это чувство перебивала волна огромной печали и тоски. Она ожидала, что ей будет легче покидать Морганвилль… покидать своих друзей. Покидать Шейна. — Они приближаются. Ты должен уходить.

— Разве я не должен проводить тебя?

— В этом наряде?

Мирнин посмотрел на себя, сбитый с толку.

— Он самый изящный!

— Когда ты тусовался с Бетховеном, то возможно, но сегодня ты похож на человека, который собрался на балл-маскарад.

— Так что я должен был одеть случайную рубашку с этим, что ли?

Клэр почти улыбнулась, представив одну из его гавайских рубашек, одетую поверх бриджей и сапог.

— Боже, нет. Ты выглядишь великолепно. Просто… не тот век. Так что иди, я буду в порядке, ладно?

Он посмотрел на машину, быстро движущуюся к ним, и наконец кивнул.

— Хорошо, — согласился он. — Профессор Андерсон будет ожидать тебя. Не забудь, ты можешь использовать телефон, чтобы позвонить мне.

Он гордился собой, что запомнил это — современная технология не была его самым сильным навыком — и Клэр изо всех сил пыталась не закатить глаза.

— Я не забуду, — заверила она. — Тебе лучше сесть в машину. Солнце всходит, я не хочу, чтобы ты обжегся.

И оно взошло. Она заметила золотой край за холмом на востоке, и небо над ним залило темно-синим. В считанные минуты появится дневной свет, и Мирнину придется спрятаться.

Он кивнул и одарил ее официальным, старинным поклоном, который выглядел удачливо прекрасным в этом наряде.

— Будь осторожна, — сказал он. — Не вся опасность имеет вампирские клыки. Или вампирскую предсказуемость.

Он быстро двинулся в сторону водительского сиденья, открыл дверь, а затем колебался в течение секунды, чтобы произнести:

— Мне будет очень тебя не хватать, Клэр.

Он захлопнул дверь и включил двигатель прежде, чем она смогла сказать: «Я буду тоже скучать без тебя, Мирнин». И затем он уехал, стремительно возвращаясь во владения Морганвилля.

Он проехал мимо еще одного автомобиля, который слишком быстро мчался из города. Родители Клэр все еще были на расстоянии нескольких миль… этот автомобиль направлялся прямиком к ней.

И она очень хорошо знала этот автомобиль.

Большой, черный катафалк резко затормозил прямо у границы рекламного щита. Фактически, он еще немного проехался после торможения, а пассажирская дверь так резко открылась, что Клэр удивилась, как та не сломалась… и затем ее парень Шейн выбрался из него, направляясь к ней.

— Нет, — выпалил он, обняв ее. — Ты не уедешь вот так.

На долю секунды она почувствовала себя ужасно из-за чувства страха и боли, но затем знакомые изгибы тела заставили ее расслабиться. Две половинки, которые соединились, не смотря на то, что он был выше. И потом она целовала его, или он целовал ее, и этот поцелуй был таким пылким, отчаянным, мучительным, душераздирающим… и когда они, наконец, остановились, чтобы отдышаться, она прижалась лбом к его груди. Она чувствовала его быстрое дыхание, слышала биение его сердца, которое стучало слишком громко. Я делаю это для него, подумала она. Ему больно и это моя вина.

Но она знала, что была не права. Она любила Шейна, любила его с такой большой уверенностью, как восход солнца, но также знала, что он должен был увидеть ее другой — и она тоже должна была увидеть себя другой, если они собираются оставаться вместе. Когда он познакомился с ней, она была беспомощной, беззащитной, а теперь ей нужно доказать, что она была не только равна ему, но и была независимо равна.

Нравится ему — или ей — это или нет.

Майкл вышел из катафалка и прислонился к автомобильному крылу; он был готов подождать, но также он смотрел на горизонт, над которым быстро поднималось солнце. Через несколько минут он бы купался в свете, что не есть хорошо для молодого вампира.

Клэр положила свою руку на щеку Шейна, молчаливое обещание, а затем помчалась к Майклу, чтобы обнять его. В тонких лучах рассвета он снова выглядел человеком — кожа розового оттенка, бесконечно голубые глаза. Он поцеловал ее в щеку и осторожно обнял.

— Ты действительно думала, что мы позволим тебе уйти без прощания, да?

— Нет, — заверила она.

Он нежно поцеловал ее в лоб.

— Возвращайся невредимой и поскорее, — прошептал он ей. — Мы любим тебя.

— А я вас, Майкл, — ответила она и отступила. — Тебе лучше залезть внутрь.

Он кивнул и продвинулся к автомобилю, погрузившись во тьму заднего сиденья — вампирская тонировка была намного лучше той, которая на человеческих автомобилях, она должна была защитить его от пламенного техасского дня — а затем настала очередь Евы.

Жена Майкла не нашла времени, чтобы должным образом накраситься; она выглядела так, как будто ее вытащили из кровати в мультяшной пижаме из штанов с летучей мышью и майке, а ее грязные волосы были затянуты в пучок. На ее лице все еще остались морщинки после сна, и без своего готского мейк-апа она выглядела очень молодой. На ногах красовались вампирские кроличьи тапочки. Мирнин каждому подарил по паре на Рождество, потому что они сочли их довольно забавными, а поскольку Ева направилась к Клэр, рты кроликов колебались то вверх, то вниз, их красные языки сверкали, а плюшевые зубы кусали землю.

Не выходная одежда, но Еве явно было все равно.

— Эй, — сказала она, остановившись в нескольких футах в стороне и скрестив руки на груди. — Значит так.

— Да, — подала голос Клэр. — Я просто… Я не могла…

— Не могла поднять женщину и попрощаться? Господи, Медвежонок Клэр, ты даже записки не оставила! Как ты могла так поступить?

Этому не существовало оправдания. И это была правда. Она полагала, что сказанное ими "доброй ночи" было прощанием, но теперь… но теперь она знала, что это не так. Об этом ей сказали мучительный взгляд Шейна и слезы Евы, сияющие, еще не пролитые в ее глазах.

Клэр двинулась вперед, а Ева распрямила руки как раз вовремя, чтобы обняться.

— Идиотка, — заявила она. — Эгоистка. Неудачница. Ты действительно собиралась сбежать в темноте… и оставить нас… и… — Она плакала, и Клэр почувствовала горячие слезы на своем плече, которые впитывались в свитер. — И мы бы никогда не увидели тебя снова, и я люблю тебя, Клэр, ты как моя младшая сестра, и…

— Я еще вернусь, — произнесла Клэр. Она отчаянно держалась, в то время как Ева завопила и позволила всему этому выйти наружу. — Я обещаю, что я вернусь. Ты не избавишься от меня так легко.

— Я не хочу избавляться от тебя! — Ева ударила кулаками по ее спине, но нежно, без усилия. — Господи!

Оставалось сделать только еще одну вещь — дать ей выплакаться, что Клэр и сделала, сдерживая поток своих слез. Вот почему она пыталась улизнуть… не потому, что не любит их всех, а потому, что прощания были столь болезненными.

Минивэн ее родителей подкатился с точностью до щита, и Клэр услышала отключенный двигатель. Она похлопала Еву по спине несколько раз, пока ее лучшая подруга не содрогнулась и не кивнула, отойдя в сторону.

— Привет, тыковка, — сказал отец Клэр, улыбнувшись ей со стороны водителя. Он выглядел утомленным, подумала она, и ее потрясло, насколько больше появилось седины в его волосах. Он не выглядел хорошо, хотя мама заверяла ее, что ему намного лучше. — Готова ехать?

— Почти, — ответила она. — Через пару минут?

— Не торопись, — он посмотрел так, будто понимал, но это определенно был Взгляд Папы, которым он посмотрел на Шейна — неодобрительный.

Шейн этого не заметил, а даже если бы заметил, то вероятно ему было все равно на данный момент. Он преодолел расстояние между ними, когда Клэр вернулась, и хотя он не обвил ее своими руками, чувство объятия окружило ее.

Чувство безопасности. Безопасности с ним.

— Мне не нравится это, — произнес он. — Мне не нравится тот факт, что ты не можешь меня простить, Клэр. Пожалуйста, я же говорил, что сожалею, что ты хочешь, чтобы я сделал? Умолял? Я буду умолять. Я встану на колени прямо здесь, если ты хочешь, перед твоим отцом…

— Нет! — выпалила она. — Нет, я… я не сержусь, правда, не сержусь. Но мне необходимо это. Я нуждаюсь в этом. Обычно я ничего не прошу для себя, но это моя просьба, Шейн. Это не займет много времени, но даст нам его, чтобы… чтобы понять, действительно ли мы сильны порознь, как когда мы вместе.

Также она хотела, чтобы он понял, что напортачил, и что она не одна из тех бесхарактерных девиц… которые готовы простить его, даже когда он совершил непростительную вещь. Он не доверял ее словам. Он поверил, несмотря на то, что знал о ней, что она тайком встречалась с Майклом, что в принципе невозможно.

И поэтому она не могла пасть перед быстрым, легким извинением. Даже здесь, когда он стоит на коленях перед ее отцом, что было чрезвычайно глупо.

Рыдания снова подступили к ее горлу, когда она увидела, что он серьезен, а затем она потянулась к нему и схватила его за руки. Большие руки, травмированные в суставах от поединков; и слишком нежные руки в других случаях. Руки, которые она любила, особенно теперь, когда они коснулись ее горящих щек, делая их прохладными. Его большие пальцы нежно прикоснулись к скулам, он нагнулся ближе, чтобы прошептать:

— Я так сожалею, Клэр. Пожалуйста. Пожалуйста, не уезжай.

— Я… — Она закрыла свои глаза, потому что почувствовала головокружение из-за притягивающей силы его желания, и даже глубокий вдох не помог. — Шейн, я должна ехать. И это не значит, что я не люблю тебя или что я не вернусь. — Она открыла свои глаза и встретилась с его неистовым отчаянным взглядом. — И я сказала, что выйду за тебя замуж когда-нибудь. И это по-прежнему в силе, если ты еще хочешь этого.

Он улыбнулся через боль.

— Ох, я хочу этого. Я бы женился на тебе завтра, если…

— Я знаю, — добавила она. — Но я не могу. Не сейчас.

Он отпустил ее, но не отступил; он взял ее руки и поднес к своим губам, чтобы поцеловать их, по одной. Она вздрогнула от жара его губ, от тоски на его лице.

— Если я тебе понадоблюсь… — промолвил он, а затем остановил себя небольшой горькой улыбкой. — Но скорее всего нет.

Она молча подняла мобильный телефон.

— Быстрый набор.

— Позвони мне сегодня, — взмолил он. — Звони мне каждый день.

— Позвоню, — пообещала она. — Шейн…

— Знаю, — сказал он. — Слушай, я тоже ненавижу прощаться. Но, иногда, мы нуждаемся в этом, просто чтобы выжить.

Он говорил серьезно, и это лишило ее дара речи, поразило, и единственное, о чем она могла думать, это о том, чтобы еще раз нежно поцеловать его. Это было обещанием, и она отвечала за каждое слово, всем сердцем и душой.

А потом, она ушла туда, где стояли ее чемоданы, и помогла ее папе загрузить их в багажник минивэна. Шейн хотел помочь, но она покачала головой; она должна была сделать это сама. Она боялась, что могла сломаться и побежать прочь, вернуться в Морганвилль, в дом, в котором они вместе жили, если она не уедет теперь, одна.

Не нужно было много времени, чтобы изменить ее жизнь. Около десяти минут. С утренним солнцем, омывающим золотом рекламный щит, с Шейном, стоящим рядом и закинувшим руку на плечо Евы, с Майклом, спрятавшимся в безопасности, подальше от солнца, она закинула рюкзак, закрыла дверь и помахала. Они помахали ей в ответ.

А затем каким-то образом она оказалась на пассажирском сиденье, пристегнутая ремнем, хотя она не помнила, когда сделала это, и минивэн ехал на север, вдаль от Морганвилля.

Прочь от всего, что она оставила позади.

Она завертелась на сиденье, чтобы увидеть удаляющихся Шейна и Еву. Только тогда, когда она перестала видеть рекламный щит, она повернулась и сделала глубокий вдох. Я не буду плакать, говорила она себе. Не буду.

Наконец, ей пришло в голову задать очевидный вопрос своему отцу.

— Где мама?

— Она сказала, что встретит нас в аэропорту. С тобой все в порядке, детка? — спросил ее отец. Он не сводил глаз с дороги, и его голос звучал нейтрально, но он вытянул свою правую руку, и она взяла ее. — Моя девочка. Ты в порядке. Я помню, ты ехала сюда, ну знаешь, в университет. Ты казалась тогда такой маленькой, дорогая, и более уязвимой. Посмотри на себя теперь — ты прекрасная, уверенная, молодая женщина. Я очень горжусь тобой. И я знаю, что это было трудно для тебя.

Она не чувствовала себя милой или уверенной, или женщиной. Единственное, что она чувствовала, это то, что она была молода, и прямо сейчас на душе было тоскливо. Но она все равно улыбнулась и сглотнула слезы, а когда ее голос успокоился, она спросила его, как продвигалась его работа, и что доктор говорил о его сердце, и о тысяче мелочей, из которой состояла любовь.

Они проболтали весь путь до Мидленда.

* * *

К удивлению Клэр, в аэропорту ожидала не только мама. Там была вечеринка. Когда они с папой вошли внутрь, везя в тележке два чемодана, она сразу же увидела гигантский ярко-розовый плакат, который гласил "ПОЗДРАВЛЯЕМ!", с огромными пучками воздушных шариков на обоих концах. И толпа. Восторженная толпа.

Если честно, она не знала, что видела перед собой… а потом лица стали попадать в фокус. Ее учителя из средней школы — миссис Стрит, миссис Ист, мистер Попп, мистер Шелтон… ее любимые учителя. А потом одноклассники, по крайней мере десять из них. Некоторые были друзьями, но случайными; большинство из них только окончили среднюю школу, догадалась она, так как они были ее возраста. Она была на два-три года впереди них, благодаря тестированию по самым основным предметам.

Она не скучала по ним, но, так или иначе, видеть их было приятно… и странно, как во сне, где все из прошлого вдруг оказались в настоящем, бросаясь в неё всем подряд. Это было странно, смешно и замечательно, а когда она обнималась со всеми и получала похлопывания по плечу, переходя в головокружительном танце от человека к человеку, она чувствовала, будто все в аэропорту уставились на нее, задаваясь вопросом "что, черт возьми, происходит".

Затаив дыхание, она внезапно остро почувствовала, кого не хватает: Шейна. Евы. Майкла. Мирнина. Может, даже Амелии и Оливера, и полдюжины других, кого она знала — неожиданно — она будет жалеть, что их не было здесь, чтобы увидеть это. Мирнин был бы в восторге. Он бы взял кучу кексов из упаковки и пунш из холодильника из-за того, что заметил бы, как замечательно выглядела красная жидкость, как разбавленная кровь… а Шейн устало пригрозил бы заколоть его. Ева проголосовала бы за. Майкл рассмеялся бы.

И внезапно ей показалось, что в ее голове накопилось слишком много всего, и в то же время слишком мало.

Аэропорт Мидленда точно не предназначался для празднования, но это, казалось, вызвало улыбки на лицах охранников, и даже у измученных, уставших бизнес-туристов с их набитыми, крепкими чемоданами. А чемоданы Клэр были в горошек, лимонного и фиолетового цветов. Она не была уверена, были ли они слишком странными или же нет, но, по крайней мере, она не потеряла их.

Вечеринка была короткой — пятнадцать минут, а потом папа Клэр начал бодро напоминать людям, что у нее самолет. Ее мама крепко обняла ее, когда первые посетители стали уходить, и сказала:

— Я так рада видеть тебя, милая. Даже только для этого, — она отстранила Клэр на расстояние вытянутой руки и обвела своим материнским изучающим взглядом сверху до низу. — Ты выглядишь немного похудевшей, милая. Ты ешь?

— Да, мам, я ем. Не волнуйся. Как только я доберусь до Бостона, обойду все закусочные, кафетерии и пиццерии, так что я, наверное, наберу десять фунтов за первую неделю.

— Ну, тебе не помешают лишние десять фунтов, так или иначе, — она нервно поправила волосы Клэр, отводя их от лица. — О, дорогая, тебе бы не помешало постричься. Так. Обещай мне… как думаешь, у тебя есть все, что нужно? Тебе нужны листы, или полотенца, или…

— Я буду в порядке, мама, — заверила ее Клэр и взяла мамины руки в свои. — Я буду в порядке.

Мама сделала глубокий, судорожный вдох, прежде чем кивнула:

— Я знаю, — сказала она. — Однако, тебе наверное нужна одежда. Тебе всегда нужна.

Это была старая песня. У мамы были приятно уложены волосы, она была накрашена и одета в свитер и брюки, которые ей подходили. Ее мать всегда больше следила за модой, чем сама Клэр, и это всегда было чем-то, что для мамы было социальным недостатком. Но не для Клэр. Она решила, что когда будет готова беспокоиться о таких вещах, тогда и начнет. Но сейчас Т-образные девчачьи свитера и джинсы были всем, что ей действительно нужно.

— У меня достаточно одежды, — сказала Клэр. Половину отдала ей Ева, которая закатила бы глаза на обделенный природой шкаф Клэр и пожертвовала вещи, которые были — по стандартам Евы, само собой — достаточно консервативны.

— А деньги? У тебя достаточно денег?

— Да, — деньги у нее были. В Морганвилле она получала зарплату, так как была ассистенткой Мирнина, у нее даже была кредитная карта, которую, как заверила Амелия, примут в любой точке мира. Она была очень блестящей. — Честно, мам, я в порядке.

— Я знаю, так всегда. — Ее мать вздохнула и внезапно сильно сжала в объятиях, которые пахли порошком и духами. — Ты с нетерпением ждешь новой встречи с Элизабет?

Элизабет — подруга Клэр из средней школы, переехала в Кембридж; хотя она посещала не МТИ. Но честно говоря, несмотря на эмейлы, телефонные звонки и волнения из-за внезапных планов за последние несколько дней, она в действительности больше не знала Элизабет. Сейчас два года порознь казались целой жизнью.

Она все еще помнила волнение и испуг, когда открывала первое электронное письмо. "Твои родители сказали мне, что ты едешь в город", — написала Элизабет. "Ты НЕ МОЖЕШЬ жить в общежитии!!! Я арендую квартиру. Разделим? ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА?" — это была Элизабет, всё нормально; она, вероятно, подпрыгивала вверх и вниз, не в силах устоять на месте от радости, в то время как писала это.

И не было никаких оснований не согласиться.

Только теперь Клэр ощущала небольшую боль в животе. Может быть, я должна была просто остановиться в общежитии. Но прежде, в ТПУ, эта идея не была такой уж удачной.

Мама заметила ее молчание.

— О, милая. Я ненавижу, что ты будешь так далеко, но я горжусь тем, чего ты достигла. Я знаю, великие вещи для тебя только начинаются.

Вдруг эта мысль показалась очень странной. Она столько сделала в Морганвилле за последние несколько лет, поэтому идея, что будет что-то большее… ну. Она только казалась странной.

Как и мысль, что она собиралась сесть в самолёт и улететь в Даллас, а затем на другой рейс в Бостон. В Далласе она была лишь однажды… с Майклом и Евой. С Шейном. И она помнила каждую секунду как сладкий, красивый, дикий уик-энд, где они двое только начинали узнавать друг друга новыми и личными способами. Это было… это было волшебно, в её памяти.

Возвращаться в Даллас без него казалось полной противоположностью волшебному. Это выглядело как зловещий знак проклятия.

Папа помог ей отправить чемоданы до Бостона, и на нее накатила волна беспокойства, когда она показывала свою ID карту и билеты, а затем — вдруг — снова настало время прощаться. Тяжелое. Она обвила руками шею своего отца и затаила дыхание, поцеловала его в обе щеки, из-за чего он удивился и обрадовался, так как она, как правило, была более сдержанной. С мамой она сделала то же самое, и они обе делали вид, что не замечают, какими дрожащими голосами говорили друг другу обычные, любящие слова.

А потом она была уже за линией безопасности, окончательно оставив свое прошлое позади, и из-за этого было страшно больше, чем просто немного. Я одна. Забавно. За последние несколько лет она так много сталкивалась с жизнью и смертью, и всеми этапами между ними. С потерей и любовью. Страданием и радостью. Но больше всего с опасностью, постоянной и неслабой опасностью…

…Все же она всем телом дрожала, когда вручала агенту TSA свою ID карту и билет, и отчаянно задавалась вопросом, разобралась ли она в своем рюкзаке, выложила ли все повседневные вещи для выживания в Морганвилле — нитрат серебра, колья, лезвия, работы. Что если она пропустила что-то? Что если…

— Мисс? Что это, как предполагается? — Офицер в форме нахмурился и передал удостоверение личности.

О. Ее морганвилльское удостоверение личности. Она схватила неправильное, быстро покраснела и вытащила вместо него техасские водительские права.

— Извините, — сказала она. — Эээ… библиотечная карточка.

К счастью, он не читал текст, просто пожал плечами, вглядываясь в ее лицо достаточно долго, чтобы заставить ее нервничать еще больше, а затем махнул рукой.

Снять обувь было сложно — она этого не планировала — толстовку тоже пришлось снять. Её рюкзак без проблем прошел через сканер, к счастью, а затем она схватила свои вещи с другой стороны, затаив дыхание от облегчения. К своему месту Клэр прошла босиком, надела свою толстовку и Skechers (прим., положила обратно своё удостоверение в бумажник (благополучно переместив Морганвилльское удостоверение подальше, чтобы избежать путаницы с местными законами), а затем, наконец-то, настал момент, когда грусть навалилась на неё.

Всё было сделано. Она зарегистрировалась. Сумки отправились в нужное место. Ее отец доставит остальные коробки прямо в ее новую квартиру.

Она была сама по себе. Полностью, совершенно, абсолютно сама по себе, собираясь в новый мир без Шейна, без родителей. Даже без врагов.

Всем было все равно. Люди проходили мимо нее и игнорировали ее существование.

Клэр сидела молча, принимая и приспосабливаясь к действительности за пределами Морганвилля, она просто была милой 18-ти летней девушкой, отправляющейся в колледж, как десять тысяч других девушек, которых она встретит по пути. Вообще ничего особенного.

Так и было, подумала она, взяла рюкзак и направилась к выходу на посадку, самое страшное, что она когда-либо делала, и у нее было больше свободы, чем когда-либо.

Иронично.

Загрузка...