Падение Левиафана

Глава 11. Тереза

Новый Египет принадлежал к молодым колониям – всего пятнадцать лет от первых поселенцев. На его двух планетах хватало пригодных для жизни мест. Школа, в которой ей предстояло жить, как и большая часть поселений, располагалась на меньшей из двух – четвертой от солнца. Тяготение этой планеты – Абассии – было чуть меньше трех четвертей g, а сутки на ней составляли тридцать часов. По не вполне установленным причинам здесь имелось сильное магнитное поле, необходимое для защиты от мощных и частых вспышек на солнце. Даже вблизи экватора можно было полюбоваться великолепным полярным сиянием.

Общее население двух планет не дотягивало до численности лаконской столицы, да еще было размазано по полудюжине маленьких городов и двум десяткам горнодобывающих предприятий. Океан покрывал лишь треть поверхности Абассии, а большая часть континентов была засушливой, хотя возвышенности северного и южного полушария заросли пышным аналогом горных лесов.

Пресвитерианская академия Сохага располагалась в речной долине на юге, в нескольких сотнях километров от «Нувель Эколь», с которой работала по общему учебному плану. Территория учебного заведения занимала чуть меньше тысячи терраформированных и окультуренных гектаров. Здания незадолго до смерти проектировал Альваро Пио, и они значились в топе архитектурных достопримечательностей новых миров.

Тереза разглядывала снимки кампуса с улыбчивой молодежью – ее сверстниками или чуть старше. И пыталась вообразить среди них себя. Пыталась найти себя среди людей на фото.

«Теперь это будет мой дом. Если все сложится».

Однако походило на то, что может и не сложиться.

Вся команда, собравшись в рубке, рассматривала на экране тактическую схему системы Новый Египет. Все внимание – и Терезы тоже – было сосредоточено на корабле, только что проскочившем оставшиеся в шести а.е. позади врата и разгоняющемся в сторону Абассии.

– Подполье не предупреждало о плановых переходах, – сказала Наоми. – Но это ведь обычная беда. Единого графика рейсов не существует, а если бы и существовал, кто-нибудь то и дело норовит проскочить контрабандой.

– А по подписи двигателя что-то есть? – спросил Джим.

– В наших списках ничего похожего, – ответил ему Алекс. – Но это ничего не значит. Может, его строили или меняли двигатель на верфях Бара Гаона или Оберона. И в других системах есть приличные верфи. Теперь не то, что раньше, когда все шло из Сол.

– Знаю, – кивнул Джим.

Алекс увеличил изображение, но все равно корабля было не рассмотреть – черная точка на фоне яркого выброса из дюз. Несколько десятков метров керамики и карбосиликатного кружева за девятьсот миллионов километров. Они и то, что видели, разглядели чудом.

– Вполне вероятно совпадение.

– Да, – проговорил Джим, тоном показывая, что не согласен.

Амос скрестил на груди мощные руки и улыбнулся. Улыбался он просто так. Тереза до сих пор про себя думала о нем как о Тимоти. Тимоти всегда улыбался, даже когда прятался в пещере.

Джим тяжело вздохнул и выдохнул:

– Но если корабль лаконский…

– То вряд ли идет по нашему следу, – закончила за него Наоми. – Мы соблюдали радиомолчание. Даже с местной сетью трансляторов не переговаривались. Если они заранее не знали, что мы направимся сюда…

– Скорей всего, он как раз то, чем кажется, – заявил Амос. – Грузовик везет груз. Или пират. Пират – это тоже хорошо.

– Меня не шансы волнуют, – сказал Джим, – а ставка. Не хотелось бы, чтобы они проследили нас до посадки.

– Я могу сесть, когда космодром окажется на дальней от него стороне, – предложил Алекс. – Прошмыгнем, выбросим Терезу с псиной и выскочим из атмосферы, так что они и взлета не увидят. Даже если следят – не узнают, где мы побывали. И вообще садились ли.

Слушая их, Тереза одновременно прислушивалась к нарастающему в животе ощущению. Похоже на комок. Или на камень. У него и вкус был. Она отстегнулась от амортизатора и толкнулась в сторону лифта. Сама не знала куда, но не могла больше слушать, как экипаж «Росинанта» обсуждает способ от нее избавиться.

Она миновала каюты жилой палубы, в том числе и свою. Ондатра вопросительно тявкнула, но Тереза не отозвалась, двинулась дальше. По нынешним временам самым безопасным и уютным местом ей представлялась машинная мастерская. Тереза достала составленный Амосом список дел. Пора проверить химические датчики водоснабжения. Раньше она этой работы не делала, но к пункту в списке прилагались инструкции. Дочитав их, она собрала инструменты и направилась к цистернам. У нее ныли десны – девочка заставила себя разжать зубы.

Путь от системы к системе занял много времени. Жидкостных амортизаторов, позволявших выносить тяжелейшие перегрузки, на «Росинанте» не было. Поручения Амоса позволяли ей заполнить пустоту на месте Илича и других учителей, и Тереза цеплялась за это – не потому что ей так уж нравилась работа, а потому что так было привычнее. И еще так она чувствовала, что у нее есть свое законное место.

Она почти справилась с прилипшим к ладони пузырем размером с ее кулак, когда рядом появился Амос. Он ничего не сказал, просто взял маленький ручной пылесос и собрал с ее запястья пролитую воду. Он подавал ей нужные инструменты и держал их, пока они не требовались. С ним работа пошла быстрее. В конечном счете обнаружилось, что два из шестидесяти датчиков периодически выдают ошибку. А беспокоиться насчет качества воды следовало после отказа половины датчиков. Все-таки она записала оба неисправных на замену. Согласно мировоззрению Амоса, менять неисправное надо было до отказа, а не после. Она считала, что это разумное правило.

– Такое дело, – заговорил он. – Случилось это на Земле, когда я был еще моложе тебя теперь. Знавал я одного паренька. Родители у него в одну ночь померли от передоза. В его пользу было, что они зарегистрировали его рождение, так что не всем оказалось наплевать. А минус – что он попал в систему приемных семей. Там ему здорово досталось.

– При агрессивно индивидуалистическом общественном устройстве насилие со стороны опекунов – обычное дело. Я два года назад занималась реформой социальных служб. Мы этот вопрос изучали.

– Да, так для него был еще один минус. Парень был из тех, кто рад бы пустить где-то корни, понимаешь? Где бы ни оказался, находил, за что уцепиться, и держался. Сунь его на неделю в незнакомый город – он уже завел себе любимый парк. И тому подобное дерьмо. Только его мотало по приемным семьям, так что каждые несколько месяцев приходилось все начинать сначала.

– Это что, вдохновляющая история, как он нашел свой истинный дом в самом себе?

Амос по обыкновению на секунду замер, потом взглянул виновато.

– В итоге он пристрастился к самодельной наркоте и потихоньку расплавил себе нервную систему. Так что нет, это не о том. Я хотел сказать, что не тебе одной тяжело расставаться, переходить к новому. Не знаю.

Думал, вдруг тебе от этого полегчает.

– А тебе?

– Мне здесь хорошо, – сказал он. – Но, пока сюда добрался, было не больно приятно. Тебе бы не понравилось.

Они минуту помолчали. Рукав у нее еще не просох.

Липнул к руке.

– Я злюсь, – сказала она.

– Знаю.

– Меня как будто вышвыривают. Убирают, как помеху какую-то.

– Я тебя понимаю.

– Как будто им все равно, кто я и чего мне хочется. Я понимаю, что это бред. И уж точно – преувеличение, но это сидит как заноза, и не выковыряешь. Сидит, цепляет нервные окончания, и, как заденешь, каждый раз больно.

– Да…

Она посидела, прислушиваясь к стуку крови в висках, к сумятице мыслей.

– Я на самом деле не на капитана злюсь, да? На отца.

– Может, тебе школа пойдет на пользу, Кроха. Уж всяко здоровее, чем сидеть на ветхом военном корабле, где ни одного сверстника поблизости.

– А мне здесь нравится. И тебе нравится, что я здесь, верно?

– Нет, – сказал Амос. – Я не хотел бы, чтобы ты осталась.

Лучше бы он пнул ее в живот.

– Но…

– Слушай, Кроха, я не раз видел, как умирают люди. Бывало, и друзья. Я почти привык. Но видеть, как умрешь ты, не готов. А ты умрешь, если останешься здесь, на корабле. Такой уж это корабль.

– И Джим то же говорит, – сказала Тереза.

– Вот как? Ну, мы с ним во многом сходимся.

– А мне вы кажетесь очень разными.

– Так и есть.

– Вы будете сражаться за спасение человечества. А я – думать о заданиях по алгебре?

– Ну а вдруг тебе повезет: мы победим – и алгебра в жизни пригодится. Потом пройдет лет двадцать-тридцать, и снова появится что-то такое, что грозит всем смертью, вот ты этим и займешься.

Она не собиралась плакать. И печалиться тоже. Амос склонился над ней, обнял большими жилистыми руками. На ощупь он был удивительно горячий, как будто температурил. Она прижалась к нему и все-таки расплакалась.

Сразу после посадки она попрощалась с Алексом и Наоми. Они сели поодаль от школы, чтобы не повредить территорию, так что от старой жизни к новой предстоял еще небольшой пеший переход. Тереза старалась об этом не думать. Проще было притвориться, что она еще вернется на корабль. Что ей не придется начинать жизнь заново. А что она идет куда-то, переставляет ногу за ногой, ничего такого не значит.

Джим с Амосом пошли с ней – удостовериться, что все в порядке, но она видела: большей частью мысли у них заняты объявившимся кораблем. Они, как охрана здания Государственного совета, надели легкую броню и взяли личное оружие. У нее был только ранец с парой сложенных корабельных комбинезонов и собачьим кормом на несколько дней. Ондатра рысила рядом, тревожно поглядывая то на Терезу, то на Амоса.

Небо здесь было просторное, синее, с кучевыми облаками на горизонте. Перед ними открывалась долина – плавные изгибы, созданные эрозией, ветром и растениями. Местные растения были все высокими и тонкими, стояли как трехметровые заросли голубоватых травинок. Ветер в них шуршал радиопомехами. Школьная территория выделялась на окружающей местности ровной разметкой и прямыми углами. Пахло здесь раскаленным металлом.

И никого не было.

– Учебный год начинается через две недели, – сказал Джим. – Ты, может быть, первой поспела.

– Это же интернат? – спросила Тереза.

– Все равно у них между полугодиями бывают каникулы. В смысле, разве нет?

Амос пожал плечами.

– В моем кругу мало кто учился в частных школах.

Нас ждут?

– Финли знает, что мы собирались, но Наоми требовала строгого радиомолчания. На всякий случай, понимаешь?

– Ясное дело, – откликнулся Амос.

Главная дорожка была посыпана мелким щебнем – светло-серым с розовыми, голубыми и золотистыми искорками. В стороне от дорожки стояла бездействующая «землеройка». Ее широкие гусеницы оставили полуметровый след. Потревоженная почва была темной, влажной. Солнце еще не успело ее высушить. Амос неопределенно улыбался и походил на наслаждающегося видами туриста. А Джим вроде бы напрягся.

Они дошли до главного двора между трехэтажными зданиями. Просветы между ними были укрыты навесом. На камне фонтанов остались минеральные натеки – там, где, когда фонтаны работали, текла вода.

Тереза все это знала по описаниям школы. Сочетание светлого дерева со стеклом могло быть очень интересным с архитектурной точки зрения, а ей представлялось просто неестественным. А вот улыбчивых ребят и серьезных наставников в кампусе не было. Ондатра, заскулив, прижалась к ноге хозяйки.

– Да, собачина, – обратился к ней Амос, – и у меня тоже шерсть дыбом.

В десяти метрах перед ними отворилась двойная дверь главного здания, из нее вышла женщина. Она держала руки по бокам, раскрытые ладони были пусты. Высокая женщина с длинными руками и ногами, с высокими скулами, темноглазая, с туго натянутой на лице кожей, она походила на деревянную статуэтку. Возраста Тереза бы не угадала, зато узнала форму лаконского десанта.

Джим тихо выругался.

– Я без оружия, – сказала женщина.

И манера говорить была Терезе знакома. Офицерский голос. Отрывистая речь и уверенность в повиновении. Дворец ее отца был полон такими голосами.

– Я вам не угрожаю. Не создавайте напряженности.

– Что вы здесь делаете? – громко, чтобы слышно было через двор, спросила Тереза. – Вы знаете, кто я?

Амос взял ее за плечо и ласково потянул назад. Джим смотрел круглыми глазами, в лице ни кровинки. Не будь это лицо так спокойно, она бы решила, что у него паническая атака.

– Да, я тебя знаю, – сказала женщина. – Ты Тереза Дуарте. Я – полковник Танака, лаконский десант. А вы, если не ошибаюсь, капитан Холден. Должна сказать, вы меня удивили. Была уверена, что вы передадите ее на другой корабль. Яйца, корзины… сами знаете.

Джим молчал. Окаменел. Ох, подумала Тереза, у него и вправду будет паническая атака.

– Я никому здесь не желаю зла, – продолжала Танака. – Мне нужна помощь этой девочки.

– Я здесь по собственному желанию, – отозвалась Тереза. – Если отец…

– В данный момент я куда лучше тебя осведомлена о состоянии твоего отца, – отрезала Танака.

Амос сунул руку в карман, будто бы лениво почесал бедро сквозь штанину, а смотрел вверх, на навес над двориком. Тереза расслышала слабый, далекий голос Алекса: «Что там у вас, верзила?»

– Если мы тут все друзья и просто поговорить сошлись, – громко и внятно произнес Амос, – что делают на крыше эти стрелки?

Тереза подняла глаза. Без уверенности, но вроде бы разглядела тени на полотне навеса. Сердце билось о ребра, словно выскочить хотело. Заскулила Ондатра, и девочка опустила ладонь на спину старой собаки.

– Он прав, – тверже, чем ожидала Тереза, выговорил Джим. – Это едва ли дружественный жест.

Женщина ни на секунду не сбилась.

– Вы правы. Желай я решить вопрос силой, он был бы уже решен. Но мне представляется, мы все здесь достаточно повидали перестрелок, чтобы понимать: когда начинается стрельба, остановиться вовремя уже очень трудно. А я, как и вы, не хотела бы, чтобы с девочкой что-то случилось.

– А где школьное начальство? – спросил Джим. – Директор должна была нас встречать.

– С ней ничего не случилось. Честно говоря, я надеялась застать Терезу уже здесь.

– Знай мы, что доставляем вам неудобство, поменяли бы график, – съязвил Джим. Он шутил, но голос звенел, как готовая лопнуть проволока.

– На вашем месте я самым первым делом позаботилась бы доставить ее в спокойное место. Вы не представляете, какое облегчение для меня – узнать, что я не зря тратила время.

– Уверены, что не зря? – спросил Джим.

– Я бы с этой не шутил, – тихонько подсказал Амос. В его голосе прорезался угрожающий звон, который Тереза слышала всего раз в жизни. «Закрой глаза, Кроха. Не надо тебе на это смотреть». Последние его слова, перед тем как его убили.

– Никому из нас нет нужды ссориться, – проговорила Танака и приблизилась на несколько шагов. Рук она не поднимала и даже пальцы растопырила, подчеркивая, что в них ничего нет. – Я не думаю вас арестовать, капитан Холден. Как и вашу команду. И ваш корабль. Вы свободны. Мои полномочия в настоящий момент весьма ограничены.

Тереза посмотрела на Джима и встретила его взгляд. Не отводя глаз, он выкрикнул:

– Откуда мне знать, что вы не откроете огонь, как только мы останемся без нее?!

У нее не было причин подозревать Джима в блефе. Тереза не сомневалась, что он отдаст ее Танаке, и сейчас облегчение осложнило ее страх. Они не хотели видеть, как она умрет. Теперь она их лучше понимала. Она тоже не хотела видеть, как погибают они.

– Я даю слово, – сказала Танака.

– Я бы предпочел более надежные гарантии.

– Не имею привычки нарушать слово. По-моему, этого достаточно.

Джим от Терезы снова обернулся к женщине. Амос принялся тихо немелодично мычать себе под нос. Тени на полотне навеса увеличились и больше походили на лаконскую силовую броню.

– Не уверен, что достаточно, однако я готов обсудить варианты. Позвольте нам вернуться на корабль. Как только мы войдем в люк, я выпущу девочку – одну.

Улыбка Танаки застыла.

– Позвольте внести встречное предложение. Как насчет исполнить мои требования, чтобы все остались живы?

Джим напрягся. Он от страха мог натворить глупостей, а Танака наращивала напряженность. Терезу обучали стратегии переговоров вплоть до переговоров о заложниках. Джим вот-вот все испортит. Придется ей перехватить управление.

– Мне немножко надоело, что меня считают багажом. Говорить обо мне надо не с ним, а со мной. Я решаю, на каком корабле отсюда улечу. А не он.

Ондатра, уловив напряжение, залаяла, припадая на передние лапы. Танака улыбнулась – холодно.

– Хорошо, – сказала она. – Прошу тебя лететь со мной. Взамен я не стану убивать твоих друзей.

– Ты не обязана, – тихо, только для нее проговорил Джим.

Он и сейчас, когда желание от нее избавиться привело его на эту планету, готов был за нее умереть. Ком под ложечкой сменился чем-то теплым, утешительным.

Хватит с нее и этого.

– Я лечу, – сказала Тереза, но ее никто не услышал.

Шум радиопомех, исходивший от деревьев-травинок, внезапно перешел в оглушительный рокот. Ей пришла мысль о землетрясении или грохочущем копытами стаде.

Горло Танаки вздрагивало – она вела с кем-то неслышные переговоры.

– Считаю до трех! – выкрикнула Танака. – Один…

Амос коротко выругался, встал перед Терезой и обнажил оружие.