Падающий факел

1

Ранним утром из окна своей комнаты Майкл Вайерман рассматривал Филадельфию, сам город и чистенькую реку, на другом берегу которой, на стороне Нью-Джерси, виднелся город-близнец, Камден. Пронизанный лучами солнца воздух был хрустально прозрачен, и внезапный треск голубиных крыльев в тишине звучал чисто и отчетливо, словно прелюдия в начале драмы.

Городские здания – не все, но большая их часть – были на удивление чистыми; выскобленными, по всей видимости, при помощи инфразвуковых вибраторов, способных отделять грязь и копоть даже от камня. На улицы было любо-дорого посмотреть. Майклу не сразу удалось отыскать на одной из улиц полувысохшую лужу. Все это было основным свойством жизненного уклада пришельцев, очень сильно отличающимся от того, к чему он привык в ОЦС, где города обычно бывали окружены хаосом промышленных зон, где о чистоте и аккуратности думали немногие. Всюду же, куда проникала культура пришельцев, ими неизменно наводился порядок. Место для всего и всему свое место – таким был их девиз. Это была раса не только спортсменов-горнолыжников, но также и умелых домашних хозяек.

С улыбкой Майкл подумал о том, каким могло быть его впечатление от культуры пришельцев и стал бы он так восхищаться ею, не уделяй эти люди столько внимания такой казалось бы незаметной и простой вещи, как чистота. Современнейшая цивилизация Центавра, оснащенная всеми спектрами антибиотиков, с абсолютно и автоматически стерилизуемой пищей и напитками и прочими попутными благами далеко продвинутой медицины, техники и производства продуктов питания в плане поддержания здоровья народонаселения, опускала себя за нижние пределы любой дикости и буквально валялась в грязи. У них, видите ли, не было причин для того, чтобы вести себя иначе. С общепринятой точки зрения направлять человеческий труд и деньги на борьбу за чистоту считалось неэффективным – ведь повсюду имелось столько других проблем, требующих немедленного разрешения.

Но вот пришельцы так не считают, продолжал мысленный разговор с самим собой Майкл Вайерман. Смогли бы они иначе завоевать Землю? Оказался бы среди них я? (Уделили бы они мне хотя бы сотую толику того внимания?) Может оказаться, что возможность победы сил освобождения зависит от длины щетины на подбородке такого человека, как Франц Хамиль, например. Это как еще посмотреть.

Майкл Вайерман продолжал глядеть в окно. Приняв горячую ванну и переодевшись, он почувствовал себя гораздо лучше. Он хорошо выспался ночью, но усталость еще не до конца ушла из него. Усталость въелась в мозг его костей, и он знал, что ему не избавиться от нее до тех пор, пока он не станет равноправной частью этой толпы, вон там на улицах, пока не заведет себе знакомых и не найдет жилье. Сколько можно сравнивать то, что он видит перед собой сейчас, и что ожидал увидеть, следуя воображению и рассказам о Земле своего детства – какой в этом толк? Другой Земли у него уже не будет, только эта, и он должен любить ее, какой она есть, и поклоняться ей. Это его родина, куда он так жаждал вернуться.

В дверь его комнаты постучали.

– Войдите, – крикнул он, и когда дверь отворилась, неловко повернулся. – Да?

На пороге стоял средних лет и среднего телосложения мужчина с сединой в волосах и толстой папкой под мышкой. Одет мужчина был в странно скроенный, по сравнению с модой Чиерона, но несомненно дорогой и консервативный костюм. Мужчина сверился с этикеткой приклеенной к корешку папки.

– Майкл Вайерман?

– Да, – ответил Майкл и с живым любопытством посмотрел на мужчину. Это был первый классифицированный пришельцами землянин, которого он видел так близко и с которым говорил. Естественно, что в нем немедленно проснулись интерес и любопытство.

– Моя фамилия Хобарт, мистер Вайерман, – представился пришедший, не протянул Майклу для пожатия руки и, повернувшись, вкатил в комнату небольшой аппарат на бежевом, высотой по пояс, эмалевом столике на колесах. На передней панели аппарата имелся экран, несколько указателей и шкал, а также клавиатура, на боках аппарата висели многочисленные непонятные дополнительные приспособления.

– Вы врач? – спросил Майкл Вайерман.

– Совершенно верно, – быстро отозвался пришедший. – Но пускай это вас не тревожит. Я не собираюсь привязывать вас к столу, и трепанация черепа вам тоже не грозит.

– Я ничего такого и не думал, – ответил Майкл Вайерман.

Хобарт поднял темную бровь.

– В самом деле? Тогда прошу прощения.

Землянин быстро и как-то обидно усмехнулся.

– Иногда не знаешь, сколько таким, как вы, бывает известно о процедуре классификации.

Майкл Вайерман почувствовал поднимающееся в груди раздражение. Это неожиданное чувство удивило его, поскольку он не считал себя обладающим правом на такие эмоции. Но потом, улыбнувшись самому себе, он решил что сейчас, в этот краткий промежуток времени, может позволить себе быть таким, как пожелает. Теперь уже было совершенно неважно, кем он был прежде – к вечеру сегодняшнего дня его прошлое будет отсечено начисто. И совершенно неважно, что о нем подумает сейчас этот человек, земной врач – все мысли ему заменят результаты тестов, которые он вскоре получит. В этот чудесный свободный промежуточный период перехода из одной жизни в другую, от лояльности одной к лояльности другой, не было никаких принципов, которых он обязан придерживаться, не было ничего и никого, что или кто мог бы вселить в него страх. И если в прежней жизни, без сомнений, он совершал что-то дурное или даже непростительное по любым меркам – не святой же он, в конце концов – ну что ж, тест даст ему отпущение грехов.

Майкл указал рукой на стул.

– Присаживайтесь, доктор, – проговорил он вполне по-мужски, голосом, ничем не отличающимся от голосов других мужчин. – Таким, как я? Таким как я диссидентам и бунтовщикам, хотели вы сказать? Вероятно, повсеместно нам приписывается полное невежество. Но я особый случай, доктор. Вам часто приходилось тестировать бунтовщиков?

Хобарт пронзительно посмотрел на Майкла и отрицательно покачал головой.

– Нет, не сказал бы, что особенно часто, – ответил он ровным голосом. – Как вы знаете, обычно…

– Я ничего не знаю, доктор.

– Отлично, если вы не знаете, то как правило диссиденты требуют, чтобы их оставили в покое – это бывает одно из их основных требований. Они считают себя персонами вне общества и любых моральных уставов. По сути дела это так и есть, они с трудом способны сходиться с людьми, и потому желанный покой, в большинстве случаев, им предоставляется.

Доктор опустился на стул, и Майкл задал ему новый вопрос:

– И те из диссидентов, с кем вам приходилось иметь дело, обычно бывали полны суеверных страхов о промывании мозгов и таком прочем?

– Да, можно сказать и так.

– И сюда вы шли, ожидая увидеть очередного такого же недоумка?

– Да.

В глазах доктора наконец мелькнул интерес. Он даже подался в своем стуле в сторону Майкла.

– Но вы ведь не любите диссидентов, верно, доктор? Он них вечно жди неприятностей. Время от времени они убивают людей и не только таких же отщепенцев как сами, но и честных граждан.

– Не могу спорить с этим.

– По сути дела, многие земляне презирают и ненавидят диссидентов.

– Да, это так, – ответил доктор и улыбнулся словно бы каким-то своим мыслям.

Начало разговора сбило Хобарта с наезженной колеи, но он уже успел проанализировать ситуацию, переориентировать свое поведение и теперь ждал только удобного случая, чтобы снова взять все под свой контроль.

Майкл Вайерман заметил эту улыбку и прочитал ее тайный смысл. Он замолчал и внимательно посмотрел на доктора Хобарта. Он был совершенно точно уверен, что расскажи он сейчас Хобарту, как пристрелил в горах двух его сотоварищей по цеху, это только подняло бы его акции. Но горечь и потрясение еще были свежи в его памяти. К тому же, ему нужно было постараться произвести хорошее впечатление.

Сообразив вдруг, что вид и манера держаться Хобарта раздражают его, Майкл был очень удивлен. Какое ему в конце концов дело до того, что говорит этот врач? Он не должен раздражаться, землянин не стоит того.

– Вы что-то хотели сказать, мистер Вайерман? – с осторожным любопытством спросил его Хобарт.

– Нет.

Злость Майкла уже унялась.

– Но мне показалось… я мог бы поклясться… ладно, это неважно… – Хобарт улыбнулся и устроился на стуле поудобней. – Расскажите мне о себе, мистер Вайерман. У вас есть какое-то увлечение? Хобби?

В голубых глазах Хобарта появилась пугающая проницательность.

– Хобби?

– Что вы делаете лучше всего, мистер Вайерман?

– Ничего.

И это был честный ответ.

– Вообще ничего, мистер Вайерман?

– Совершенно верно, вообще ничего.

Хобарт поиграл бровями.

– Ладно, тогда, думаю, нам лучше приступить к тестам.

Он раскрыл папку, внутри которой обнаружилась толстая пачка различных бланков.

– Для начала заполните вот эти формы, а я пока настрою компьютер.

Хобарт передал Майклу несколько бланков и карандаш.

– Присядьте где-нибудь, заполните графы с автобиографическими данными, а потом приступайте к ответам на вопросы, это и будет начало теста. Первыми там идут вопросы о поездах, так вы просто отмечайте карандашом в каком направлении, по-вашему, поедет каждый поезд. Это несложный тест – на способность ориентироваться.

– Конечно. Да, это просто, – ответил Майкл, рассматривая бланки форм. – На основании этих ответов компьютер будет судить о моих способностях?

– Совершенно верно, мистер Вайерман, – ответил Хобарт, принимаясь что-то быстро выстукивать на клавиатуре. – Не волнуйтесь, мы закончим через несколько часов.

У Майкла пересохло во рту. Хобарт был конечно просто человеческим придатком к компьютеру и пачкам бланков. Но последующие несколько часов конечно будут самыми важными – возможно в эти часы решится его будущее – всю свою жизнь он шел к встрече с этим человеком, его компьютером и бумагами.

– Вот это да! – воскликнул Хобарт. Он только что принял у Майкла первый заполненный лист с автобиографией.

Майкл на мгновение оторвался от своих бланков и нетерпеливо взглянул на врача. Он работал в яростной спешке, моментально заполняя одну форму за другой. Пачка была очень толстой, и он хотел покончить с ней как можно быстрее.

– Вы родственник того Вайермана? Я думал, что это просто совпадение.

– Нет, это не совпадение, – быстро отозвался Майкл и снова попытался приняться за работу.

– Одну минутку, – удержал его Хобарт, который очевидно был не в силах поверить своему открытию. – Бланки могут немного обождать.

Майкл был раздражен тем, что его продолжают отрывать от важного занятия и все это, как видно было написано у него на лице, потому что Хобарт улыбнулся, словно пытаясь просить прощения за новый перерыв.

– Как вы оказались здесь? – спросил он Майкла. – Честное слово, я понятия не имел о том кто вы такой на самом деле.

– У вас же было мое досье. Там все записано.

Первый раз Хобарт по-настоящему смутился. Он непроизвольно взглянул на папку и, странно усмехнувшись, ответил:

– Последнее время я бросил их читать. Нет смысла.

Но уже через секунду прежняя уверенность вернулась к нему – скорость перехода из одного состояния в другое была просто поразительной.

– В любом случае, по моему мнению, разговор по душам с глазу на глаз всегда полезней.

Несомненно опытный работник, Хобарт знал, как выпутаться из любой ситуации, сохранив в ней главенствующее положение.

– О моих личных делах мне не хотелось бы говорить, – ответил Майкл Вайерман.

– Это причиняет вам боль?

– Нет, просто это личное, вот и все.

– Ясно… – ответил, углубляясь в просмотр досье Майкла, Хобарт, которому вероятно и в самом деле многое вскоре стало ясно, поскольку всякий раз, когда Майкл поднимал на него от своих бумаг глаза, выражение напряженного любопытства не сходило с лица врача.

Заполненные листы Майкл отдавал Хобарту, через прорезь вводившему их в компьютер, который по всей видимости периодически выдавал ему промежуточную диагностику, на основании которой неким неясным Майклу порядком Хобарт выбирал для него новую порцию тестовых вопросников. Хобарт обладал одной удивительной способностью, умел одновременно смотреть и на экран компьютера и на своего пациента, не выпуская из поля зрения ни то, ни другое, и это было Майклу особенно неприятно. Разволновавшись, он один раз слишком сильно нажал на карандаш и прорвал листок бланка насквозь, с досадой почувствовав, как пот мгновенно выступил на верхней губе и начал стекать холодными каплями из-под мышек.

Время от времени Хобарт предлагал ему прерваться и отдохнуть, заводя разговоры на отвлеченные темы. У Майкла сложилось стойкое убеждение в том, что все эти отвлеченные темы совсем не случайны.

2

Немигающий взгляд Хобарта снова застыл в срединном положении между экраном компьютера и лицом Майкла.

– Оторвитесь, Мистер Вайерман.

– Да?

– Предлагаю передохнуть.

Голос врача стал мягким и вкрадчивым или ему только показалось? Что-то новое появилось в глазах Хобарта.

– Я не устал, и мне хотелось бы продолжить.

– Все-таки давайте передохнем.

Как бы там ни было, если Хобарт приказывает остановиться, ему не остается ничего другого как подчиняться.

– Вот так, хорошо.

Врач был удовлетворен состоянием своего пациента.

– Я хотел бы расспросить вас о жизни среди диссидентов. Не так часто нам удается услышать объективное мнение.

Хобарт определенно произнес это слово со значением. Он что, насмехается?

– Что вы хотите знать?

Хобарт терпеливо вздохнул.

– Вам кажется, что я настроен против вас?

– Да.

– Почему?

– Потому что я диссидент.

– Но теперь это не так, верно?

– Не так! Но до тех пор пока я не пройду классификацию, вы не сможете относиться ко мне доброжелательно.

– Любопытно…

– Вы просто не в состоянии питать ко мне добрые чувства. Пока что. Ведь я еще ничей. Из меня может выйти что угодно.

Хобарт обдумал услышанное очень серьезно.

– Возможно, вы правы. Не могу сказать, что в вашем присутствии я чувствую себя спокойно. Я никак не могу забыть о том, что вы были вместе с Хамилем во время того нападения на блокпост.

– Хамиль ничтожество, – злобно откликнулся Майкл. – Теперь, когда он потерял эффект неожиданности, о нем можно забыть. Вот если бы Джо Ньюфстед сумел сплотить людей и повести их за собой, тогда можно было бы сказать, что в горах действительно есть нечто, от чего может кровь застыть в жилах.

– Вот как?

– Хамиль без Ньюфстеда как без рук, и сам по себе Хамиль не просуществовал бы в горах и часа. Он не понимает это разумом, но в нем хватает животного чутья, чтобы терпеть выходки Ньюфстеда и не гнать его от себя.

– А что сам Ньюфстед?

– Никто не любит Ньюфстеда. Хамиля тоже никто не любит, но он гипнотизирует людей. Глядя на него, просто невозможно не поверить в то, что человек с таким самомнением и амбициями на самом деле пуст внутри. А Ньюфстед не имеет такого дара – он не смог бы повести за собой даже малолетнего идиота. И чтобы выжить, ему тоже приходится цепляться за Хамиля. Так калека ведет калеку в гору, но при этом они совсем не обязаны любить друг друга.

Холодные глаза Хобарта смотрели одновременно на Майкла и на экран компьютера.

– Эта штуковина учитывает еще и устные вопросы? – вдруг быстро спросил Майкл.

– Никогда этим не интересовался.

– Вы никогда этим не интересовались?

– Мистер Вайерман, вы ведь здесь для того, чтобы пройти тест, не так ли?

– Вы ненавидите меня, да?

– Нет, это не так.

Казалось, что у Хобарта гора спала с плеч.

– У меня уже сложилось о вас мнение. Поначалу я не симпатизировал вам, мистер Вайерман, признаюсь, но совсем немного. Кстати, вы тоже вряд ли разделили бы мои вкусы. Ваш образ мыслей мне непонятен. И что самое главное, я не могу сказать: «Все, что может сделать этот человек, я сделаю тоже».

– Значит, мы понимаем друг друга.

– Нет, мистер Вайерман. Возможно, мы сумеем договориться, но друг друга мы не поймем никогда. Расскажите мне о Ньюфстеде. Вы были восхищены некоторыми сторонами его характера, насколько я понял?

– Совсем нет.

– Вас поразил его неординарный ум? Хорошо, скажите мне вот что. Каким образом Ньюфстед может устранить Хамиля от власти?

– Каким образом? Он может захватить оружие Хамиля и потом убить его. Но через день или два кто-нибудь убьет и его самого. Ньюфстед не принадлежит к типу лидеров. В нем нет ничего от бахвальства Хамиля. Тот способен отдать глупейший самоубийственный приказ с видом абсолютной мудрости. Ньюфстед слова не скажет, не усомнившись во всем и вся, а в первую очередь в самом себе.

– Пусть так. Но давайте предположим на секундочку, что Ньюфстед все-таки решился свергнуть Хамиля. Предположим так же, что он способен возглавить отряд и начать организованные действия. Как все пойдет в этом случае? Например, для начала, каким именно образом он может захватить оружие Хамиля?

– Он уйдет из его отряда и возьмет с собой несколько опытных преданных людей. Разыщет в горах другие банды, договорится с ними и, пообещав оружие, создаст свою собственную армию. Потом разработает остроумный план нападения, захватит Хамиля врасплох, и дело будет сделано. Ничего не знающего о тактике ведения войны в горах Хамиля будет несложно одолеть, Ньюфстеду достаточно будет устроить ему ловушку и окружить.

– А что после? Что Ньюфстед попытается сделать потом?

– Он начнет объединять под свое начало все горные отряды. Получит еще больше оружия. У него появятся легкие автоматические пушки, и он уничтожит ваши гарнизоны в предгорьях. Затем пересадит своих людей на бронетехнику и после этого, при надлежащей поддержке с воздуха, все будет в его силах. В особенности, если он пообещает своим людям отдать на разграбления города.

– И так действительно может случиться?

Вайерман резко рассмеялся.

– Нет, это невозможно. Даже если бы Ньюфстед был способен вести за собой людей, то заинтересованные группировки, которые поставляют оружие и могут обеспечить поддержку с воздуха, не захотят иметь с ним дело. Он преступник с огромным послужным списком. На него никто не решится делать ставку. Нужен кто-то, кто будет сражаться с пришельцами, а не заниматься грабежом, насилием и убийством мирных жителей. Нужен человек вроде Хамиля, который спит и видит себя Юлием Цезарем. И с небольшой помощью Ньюфстеда Хамиль может претворить свою мечту в жизнь. Но только если он грамотно разыграет свою карту. Хотя надежды и здесь нет. Хамиль очень скоро споткнется и совершит роковую ошибку – у него на лбу это написано.

– Это весьма интересный анализ, мистер Вайерман. Вы и вправду думаете, что гарнизоны пришельцев так легко одолеть?

– Судите сами. Для чего вообще существуют гарнизоны? Для того чтобы удерживать стратегически важные объекты до тех пор, пока не подоспеет подмога из резервных сил. Иными словами, пришельцы должны удерживаться до тех пор, пока из районов ближайшего базирования не прибудут крупные силы, на что уйдет по меньшей мере месяц, даже при использовании ультрадрайва. Можно не сомневаться, что пришельцы аккуратно просчитали все возможные варианты и не станут консервировать здесь больше людей, чем нужно для того, чтобы продержаться максимально-необходимый срок. Но что случится, если помощь так и не придет никогда? Что будет, если некий враждебный флот начнет перехватывать и уничтожать корабли пришельцев или, что даже лучше, ловко блокировать их путь до тех пор, пока земной гарнизон не будет уничтожен весь без остатка, а на месте его не появятся передовые военные базы Центавра?

Голос Майкла поднялся почти до крика. Его начало охватывать неистовство. Уж в чем-чем, а здесь он наверняка разбирается больше Хобарта.

– Земля слишком долго жила в мире, пришельцы размякли и потеряли хватку. По их мнению, да и по вашему тоже, бунтовщиков в горах трогать не стоит, потому что скоро они исчезнуть сами собой – перебьют друг друга, перемрут от болезней или ослабеют и сократятся числом настолько, что о них можно будет забыть. Но что будет тогда, если горные отряды получат современное оружие и во главе их окажется человек – всего один человек, но талант – которые сможет организовать их и возглавить и столкнуть процесс с мертвой точки? Потом все само собой покатится под гору. Кто может предугадать, чем все это закончится? Гарнизоны пришельцев могут сейчас контролировать ситуацию, поскольку повстанцы не решаются атаковать широким фронтом. Но что если такая атака начнется – что если несколько тысяч человек разом спустятся с гор и начнут стрелять? Сколько мобильных патрулей сейчас находится в распоряжении пришельцев? Сколько областей Земли они могут оборонять одновременно. Нет, они ни за что не решатся начать широкомасштабную войну – они затрубят отступление, запрутся в свои форты и перейдут на осадное положение. И как только это произойдет, как только пришельцы окажутся приговоренными к ожиданию подкрепления – которое не придет никогда…

Майкл вдруг опомнился и с изумлением взглянул вниз на собственный кулак, которым он раз за разом с маху ударял в ладонь. Он даже не чувствовал боли. Он уже не сидел, а стоял, нависнув над Хобартом. Просто невероятно, как он быстро стал терять над собой контроль.

Он глубоко вздохнул и опустился на место. Доктор Хобарт рассматривал его с нескрываемым любопытством.

– Всего этого конечно не может быть, – проговорил он.

– Да, конечно, – отозвался Майкл, борясь с легким приступом головокружения.

– Я восхищен вами, мистер Вайерман, и хочу, чтобы вы знали об этом. Я восхищен и поражен тем, что услышал от вас. То, как вы сказали это… нет, здесь определенно в этом что-то есть.

Хобарт отлично владел собой – он по-прежнему был спокоен, по-прежнему вежлив и корректен, по-прежнему держал ситуацию под контролем. Но все это определенно требовало от него сил, возможно немалых. Казалось, что он раз за разом удерживает себя от чего-то.

– Величие и слава победителя? Восторг и наслаждение убийства? – спросил Вайерман. – Вы об этом говорите?

– Господи, конечно нет! Я имел в виду нечто большее, чем просто пыл юношеских фантазий. Надеюсь, что не это вами руководило.

На этот раз Хобарт наклонился вперед и похоже не замечал этого.

– Скажите, мистер Вайерман, вы ведь не имеете никакого представления о том, что значит строить планы на жизнь и неукоснительно следовать им? Как это – проложить на карте курс и плыть им к далеким жарким островам? Там есть все: уверенность в завтрашнем дне, положение в обществе, репутация – все, что угодно, что вы хотели бы иметь при себе, восходя на смертный одр. Сколько радости и наслаждения видеть, что планы ваши претворяются в жизнь, что вы правите свой корабль точно по начертанному ранее курсу, что вы правильно все рассчитали, что вам завидуют другие, менее целеустремленные и удачливые?

Майкл Вайерман ничего не понимал – он молча смотрел на шевелящиеся губы врача. Что это за человек, подумал он мимоходом, который живет настолько неуверенным в своей предначертанной удачливости, что готов с младых ногтей пуститься во все тяжкие лишь бы только перехитрить свою судьбу, какой бы она ни была ему уготована?

– Лично я уверен, что в этом есть и радость и удовлетворение, – продолжил Хобарт, чуть заметно вздохнув. – Можете поверить мне на слово. Люди очень часто строят свою жизнь таким образом, и те из них, кто поступает так сознательно, становятся наиболее преуспевающими в своем поколении. Они держат жизнь в узде и с наслаждением сознают это. Вы даже представить себе не можете, сколько удовольствия может получать от этого человек – а потом приходят такие как вы и небрежно начинают расшатывать основание мира, утверждая с уверенностью профанов, что в ход немедленно должны быть приведены средства повсеместного осушения океанов, а наши горделивые корабли загнаны на жалкие тесные отмели…

Хобарт меланхолично замолчал. Его лицо выражало мудрую грусть. Из услышанного Вайерман не понял почти ничего.

– Вы напуганы, доктор? – спросил наконец он.

– Напуган ли я? – Хобарт побледнел. – Напуган?

Он вскочил на ноги с искаженным лицом.

– Не смейся надо мной, мальчишка! Кто ты по сравнению со мной – пустое место! Я всегда знал точно, куда иду. На пути к своему теперешнему положению я не допустил ни одной ошибки. Я всеми уважаем, я состоятельный человек, я отлично знаю свою работу.

– В этом никто не сомневается – ведь пришельцы вас уже классифицировали.

Сказав это, Майкл Вайерман пожалел о своих словах – такая глупая была насмешка. Что-то расстроило Хобарта, и он не мог понять, что, но ясно было одно – этот человек воспламенялся так же легко, как и горные повстанцы. Возможно Хобарт был неправ, но наверняка он был образованней и мудрее Майкла. И он имел серьезные основания для раздражения. И если Майкл Вайерман не понимает их причин, то в этом только его вина, и ничья другая. А права смеяться над Хобартом он конечно не имеет. Он вообще не имеет права смеяться над кем-то.

Но реакция Хобарта все равно поразила его – словно он дал ему пощечину или выплеснул в лицо стакан воды.

– Да, черт возьми, они классифицировали меня – ты прав! Тридцать лет назад! Но где был бы я сейчас, что делал и как бы жил, если бы тогда этого не случилось? Что со мной стало за эти тридцать лет – разве я хоть сколько-то изменился? Как по-вашему, Вайерман? Я отличный психолог и всегда был им: это мое призвание. В свое время у меня был неплохой голос, я пел. Хорошо исполненная ария Дона Жуана до сих пор волнует меня больше, чем любое успешное достижение собственной жизни, и очень часто я вижу себя во сне выступающим на сцене в опере! Я пишу картины – по воскресеньям. Я занимаюсь скульптурой. У меня есть всяческие… – Хобарт поморщился, словно от презрения к самому себе – … всяческие хобби. Вот именно, хобби, потому что сейчас уже слишком поздно думать о другом. Я специалист своего дела. Браться за что-то еще я не имею права. По результатам тестов тридцать лет назад был сделан вывод, что я могу стать отличным психологом, а во всем остальном не достигну вершин. Тесты были совершенно правы – сейчас я в них собаку съел, я исследовал тысячи случаев и наблюдал за своими пациентами по много лет, и я знаю, что говорю. Пришельцы правы – и я не могу сегодня заново пройти тест, потому что сейчас, в пятьдесят, среди всего прочего узнать, что когда-то давно произошла страшная ошибка, и я должен был учиться пению и ставить голос, будет не просто горько – это убьет меня. Как может функционировать общество, если его специалисты будут покидать свои места просто из каприза или под влиянием внезапного порыва? Но что делать, Вайерман, если мне вдруг неожиданно захочется до смерти узнать, чем я стал бы, если бы тридцать лет назад моя жизнь пошла иначе, если бы мир развивался по-другому? Возможно, что в этом случае я мог стать не просто хорошим врачом, но великим человеком, певцом. Но я не задаюсь таким вопросом, и что же удерживает меня от этого?

Я боюсь, вы сказали? Да это так – я боюсь. Но соблазн так велик – как велик соблазн, черт возьми!

Майкл Вайерман смотрел на Хобарта во все глаза.

– Значит, вы несчастны?

– В том то и дело – я не знаю, счастлив я или нет!

– Тогда эти тесты… – Майкл попытался нащупать хоть какую-то логику. – Эти тесты должны всем указывать их место, то место, где люди смогут проявить себя лучше всего. Вы сами это говорили мне. При помощи тестов можно узнать о способностях человека, подобрать для него профессию, дать ему то, что он заслуживает. Если все это так, то в чем вы сомневаетесь?

– Я не сомневаюсь ни в чем! Я просто хочу спросить… себя, вас, сам не знаю кого. Я …

Хобарт опять замолчал.

– Вероятно, я недоволен тем, что имею, – вдруг сказал он. – Наверно мне мало того, что я достиг успеха в чем-то одном. Иногда я спрашиваю себя, не одинок ли я в этом мире?

Хобарт взглянул на пачку листов с вопросником, над которым Майкл работал перед тем, как он прервал его.

Но Майклу этого было мало. Доктор Хобарт уже выдохся, но Майкл не мог позволить этому разговору закончится вот так, когда оставалось еще столько неясного.

– Подождите, – неловко заторопился он. – Подождите. Нельзя это так оставлять. Ведь я здесь для того, чтобы пройти классификацию. Я здесь для того, чтобы найти свое место. Вы заставили меня сомневаться, а теперь хотите просто так…

– Вот что интересно, – перебил Майкла Хобарт, заговорив тихо, словно с самим собой, и вероятно не расслышав за своими мыслями последних слов Майкла. – Среди документов пришельцев нет никаких записей о том, что в их обществе встречается подобное. Возможно, много лет назад такие случаи были, но со временем они искоренили сомневающихся среди своего народа, вывели чистую расу. Но ведь и среди людей такие встречаются нечасто, вот в чем дело.

Хобарт повернулся к Майклу Вайерману. Его взгляд был ищущим, задумчивым, немного печальным.

– У меня нет уверенности по поводу вас, Вайерман. Человек, неспособный слиться с обществом, по логике вещей уходит на дно и в лучшем случае становится бесполезным паразитом. Но иногда наступают такие периоды, когда люди подобного сорта все-таки находят себе место и поднимаются. Бывают исключительные ситуации. Конечно, все зависит от самого человека или от среды, в которой он оказывается. Иногда цепочка вовлеченных людей бывает очень длинной. Так сразу я ничего не могу сказать. Компьютер и опросник тут бессильны. Тесты не могут оценить нечто такое, что имеет отношение к основам их самих.

– Так что с тестами, доктор? – спросил Майкл, охваченный страхом внезапного предчувствия.

– Вы провалились, Вайерман, – тусклым голосом ответил Хобарт. – По всем статьям. Судя по вашим ответам, вас невозможно классифицировать ни в какую область. Вы даже близко ни к чему не стоите. Это было ясно с самого начала. Уверен, что вы и сами догадывались. Вы пытались давить на меня, потому что чувствовали, чем все кончится. Вы пытались обмануть машину. Вы сражались с первой минуты до последней, до тех пор пока не впали в бессильную ярость. Нет, вы не хотите стать одним из нас по велению сердца – вы все холодно рассчитали, вы решили, что должны это сделать.

– Вы хотите сказать, что я пытаюсь насильно втиснуться в?..

– Вот именно, Вайерман.

Хобарт покачал головой.

– А разве это не так? Сознайтесь, ведь вы так думали.

Он вгляделся в лицо Майкла.

– Да, похоже, что не думали. Послушайте – я не знаю, кто вы таков на самом деле. Возможно вы искренне хотите найти подходящую нишу для себя – но у нас нет ничего для вас. У вас необыкновенно развитый интеллект, выше среднего уровня – совершенно нетривиальный ум, между нами говоря – но это все, что я вам могу сегодня сообщить, это единственный позитивный результат сегодняшних упражнений. Компьютер говорит, что во всех областях труда у вас одинаково низкие показатели. Вы станете палкой в колесе любого дела, в котором попытаетесь попробовать себя… однако мир полон людей, которые по своим наилучшим качествам не способны к традиционному плодотворному труду; какой прок обществу от талантов равно посредственных во всех областях? – заявил Хобарт пораженно прислушивающемуся к нему Майклу.

То, что я сейчас вам рассказал, не есть дословное изложение анализа машины – машина способна только выбирать ответы из огромного каталога возможных, который заложили в нее создатели. Если машина не находит в своем каталоге точный ответ, она подбирает тот, который подходит лучше всего – точно так же поступает и человеческое бытие. Мы должны предохранить себя от элементарных ошибок – мы не можем принять ответ только потому, что он таковым именуется.

Машина не поняла вас, и, следовательно, не поняли вас ее создатели. Никто в обществе, создавшем эту машину, не способен разобраться в вас – вот совершенно ясный результат нашей сегодняшней работы. В том числе не способен понять вас и я, Вайерман – не пришелец, но уже и не землянин после всех этих лет. Я не способен разобраться в вас ни в понятиях прошлого Земли, ни в понятиях ее будущего тем более. Я не понимаю вас в тех определениях, которыми мы здесь на Земле оперируем сейчас – я бессилен, у меня нет соответствующих вам стандартов.

Хобарт снова покачал головой.

– В этом мире вы урод, Вайерман. Единственное, что я могу вам сообщить исходя из моих цифр, так это то, что вы не более цивилизованы, чем такой человек как Франц Хамиль, например.

– Я не хочу оставаться один! – воскликнул Майкл.

– Конечно, я верю вам. Я уверен также и в том, что бывали времена, когда вы от всей души хотели быть примерным центаврианином. Но с Центавра вы сбежали, также как сейчас вы сбежали от Хамиля. Как очень скоро сбежите и от нас.

– Вы заявляете это как представитель административной системы пришельцев? – потребовал ответа Майкл Вайерман, чувствуя, что у него сжимается горло. Он уже презирал Хобарта – этот предатель скрывал свое позорное действо под маской спокойного профессионализма – предательство Хобарта было гораздо более искусным, чем его собственное.

– Нет, – ответил Хобарт. – Разумеется, нет. Я излагаю вам свое собственное, частное мнение как специалиста. Оставшись здесь, вы неизбежно закончите в сумасшедшем доме – вот что я хочу вам сказать – и не в смысле своего естественного поведения – тут с точки зрения здешнего сообщества вы уже и так ненормальный дальше некуда – но в обычном плане личностного сознания. Вы снова пуститесь в бега, Майкл Вайерман – вы продолжите свои поиски.

– Снова? – Майкл Вайерман почувствовал, что у него больше нет сил продолжать все это, так он устал. Он желал прекратить сопротивление. Нужно остановить эту комедию – ни о чем другом он сейчас думать не мог. – Но я не хочу никуда бежать! Я не могу больше бежать!

– У вас нет выбора, – ответил Хобарт. – Ни я, ни пришельцы не смогут решить ваши проблемы вместо вас. Мы не понимаем вас. Если вы останетесь здесь, мы конечно будем пытаться подыскать вам что-нибудь, какое-то применение. Но в конце концов нам это надоест, потому что все наши попытки найти вам подходящее место будут разбиваться о ваше нежелание сотрудничать. Вас назовут неисправимым и от вас избавятся. И тогда вы поймете, что сверхчеловеческое терпение и понимание есть принадлежность богов и только их – от своих собратьев вы помощи не дождетесь!

– Но я не хочу бежать!

Неужели этот высокомерный человек не может понять такой простой вещи? Неужели Хобарт не видит, как он устал и измотан?

– Не хотите бежать? А что же вы хотите – лечь на дно, а там будь что будет?

– Мне все равно – я устал от того, что люди делают со мной – я устал от людей! Куда мне идти? Что мне осталось? Я готов присягнуть на верность кому угодно – но кому нужна моя верность? Что за вшивый народ меня породил.

Майкл сорвался с места и схватил Хобарта за отвороты рубашки.

– Не один вшивый народ, Вайерман, а два, – прохрипел Хобарт. – Вы забываете о пришельцах. Хотя возможно и во всей вселенной не найдется такого народа, чтобы устроил вас. Как вам такой вариант?

– Выведите меня отсюда! – прошипел Майкл, пытаясь разогнать красный туман, кружащийся перед глазами. – Мне нужно спуститься вниз и выйти в город, понимаете? Прямо сейчас, Хобарт! Я…

Майкл почувствовал, что близок к истерике. Но и эта мысль коснулась его только краем и пропала. Он просто хотел выйти из этого душного тесного помещения. Кто-то должен был открыть эту клетку, в которой его произвели на свет.

Хобарт вырвался из его рук.

– В коридоре охрана, – сообщил он шепотом.

Лицо его опухло и налилось кровью от слишком крепко затянутого воротничка рубашки, но глаза его светились радостью, почти торжеством.

– Сколько человек?

– Не знаю.

– Они приставлены ко мне?

– Нет. Это просто дежурные солдаты. Днем в здании на разных этажах их находится около батальона. Так всегда бывает. Никаких специальных мер в связи с тем, что здесь находитесь вы, не принималось.

– Черт, я разберусь с ними. У вас есть машина? Где она?

– Внизу в гараже.

Удерживая даже не пытающегося вырваться доктора одной рукой, Вайерман обшарил его карманы и выудил ключи.

– Благодарю.

– Солдаты вооружены.

Хобарт пришел в неистовство. Было невозможно понять, то ли он угрожает Майклу, то ли предостерегает его. Майклу же было все равно.

– Я разберусь с ними. Конечно разберусь – какие проблемы?

Задумавшись на секунду о причинах своей такой небывалой уверенности, он тут же отбросил эти мысли, снова канув в лихорадочный туман возбуждения – презрение ко всему в миру в тот момент в нем не знало границ.

– Вы прете напролом, Вайерман, без всякого плана, надеясь только на удачу, – жалобно прохрипел врач. – Вас поймают, я уверен. Вы перевозбуждены, вам нужно успокоиться. Такая спешка к добру не приведет.

– Ничего, Хобарт, все в порядке. Я отлично себя чувствую.

Повернув кулак, Майкл еще сильнее сжал воротник рубашки Хобарта.

– Я отключу вас – совсем ненадолго.

Он поднял левую руку и протянул ее к шее врача.

– Обычный прием, надавливание на сонные артерии. Через несколько минут вы придете в себя. Эта одна из тех милых штук, которым меня научили, чтобы я применял их на своих врагах.

Глаза Хобарта восторженно блестели и не отрываясь следили за лицом Майкла.

– Разбей компьютер, – прошептал он, ощущая, как уменьшается приток кислорода к мозгу. – Достань оттуда пленку… твои планы… если повезет… потрясающе…

Майкл Вайерман осторожно опустил обмякшего Хобарта на стул. За все свое недолгое время пребывания на Земле он так и не сумел испробовать ничего из своей военной выучки на пришельцах. Хотя сейчас ему было абсолютно все равно.

Он отдавал себе отчет в том, что его несет, что разум уже не руководит им. Все в нем, что позволяло двигаться и совершать поступки бездумно и только под влиянием инстинктов, проснулось и было задействовано на полную свою мощность. Ударом ноги он опрокинул столик с компьютером пришельцев и играючи раздавил его корпус, разыскал и добыл оттуда пленку, а потом поднес к ней горящую спичку, с удовлетворением проследив, как темно-коричневый клубок начал сворачиваться и извиваться как брошенная на раскаленную плиту змея. Затем, не оглядываясь больше, не останавливаясь и не раздумывая о том, что он будет делать дальше, сам не свой от сводящего все мускулы и внутренние органы напряжения, такого сильного, что впору было завыть волком, Майкл открыл дверь комнаты и ступил в коридор.

Его и наружный мир разделял теперь солдат-пришелец, стоящий в совершенно пустом коридоре в десяти шагах от двери вполоборота к ней.