Глава 3. Гигиена – дело общественное!

— Просыпайся, ну! Здоров же ты дрыхнуть, пацан! Тебя, по ходу, пушкой не разбудишь. Тут ночью такой концерт был, а ты даже ухом не повёл, сопел себе в две дырочки. Завидую, я дико не выспался…

Ингвар душераздирающе зевнул, собирая вещи в рюкзак.

— Сходи до ветру и потопаем дальше. Завтракать нам нечем, воды нет. Всухомятку этот концентрат жрать — всё равно что цемент. В желудке бетон и срёшь кирпичами. Так что лучше поголодать денёк, поверь. И не надо на меня смотреть жалобно, ты вчера больше съел! Ничего, до реки дойдём, будет у нас воды хоть топись. Готов? Тогда мотай обмотки. Сам, сам, пробуй. Нет, не так, вспоминай — угол сюда, полотно сюда… Вот, уже стало получаться. Давай поправлю — здесь плотнее надо и конец заправить. Простыни забираем, из них как раз отличные портяночки выйдут. Да и одеяло я скатаю, оно тоже пригодится. Не везде нас будет ждать кровать, спальник один, а пинаешься ты во сне, как кенгуру-каратист. Да, да, ты не знаешь, кто такие кенгуру и каратисты. Кенгуру — это такие звери у нас, навроде тушканчика, только ростом с полтора тебя. Не сильно опасные, но пнуть могут так, что жопа отвалится. А каратисты, хотя пнуть могут не хуже, но… Это такие люди, которые… Чёрт, да как же тебе объяснить-то? У вас ничего похожего не было. Ноль насилия. Армии нет, оружия нет, войны нет, полиция старушек через дорогу переводит. Со мной и то не знали, что делать, заперли от греха и ключ выбросили. Если бы стены не упали, так бы и сидел. Так что у вас, разумеется, никаких контактных единоборств агрессивнее шахмат. Это теперь агрорадиус, лишний шаг — и клочки по закоулочкам, а до того все зайчики были сплошь, с розовыми трогательными ушками. Я про вас теперь много знаю, потому что у меня в камере был телевизор, библиотечный абонемент и бездна свободного времени. Хорошая у вас тюряга, говорю же. Как пансионат для дефективных. Так вот, каратисты. У нас, пацан, всё было с точностью до наоборот. Культ насилия. На словах все призывали к миру, но даже в кино добро было с пулемётом наперевес и оскалом защищающего пальму бабуина. Любой вопрос мира решался войной, любой вопрос имущества — грабежом, а лучшая самка доставалась тому, у кого самый большой кулак, закрепляя тенденцию в генах. Поэтому у нас были люди, которые не умели нихрена, кроме как бить друг другу в рыло. Всю жизнь тренировались отоваривать соплеменника. Чтобы зубы веером, сопли пузырями, уши врастопыр и ласты слиплись. Некоторые достигали в этом таких успехов, что миллионы людей платили деньги, чтобы на них посмотреть. На учёных, писателей, инженеров и врачей всем плевать было, а когда два придурка с отбитыми мозгами друг друга метелят — население от экранов за уши не оттащишь. Целые фильмы снимали, где герои друг друга ногами с вертушки по щщам приветствуют и никакого больше сюжета. Миллиардные сборы те фильмы давали, кстати, не найти было человека, который такого кина не видал. Вот этих, которые ногой по лицу вместо «здрасте», каратистами и звали. Очень уважаемые были люди. Попробуй такого не уважь… Опа, а это что такое?

Ингвар остановился посреди улицы и придержал за плечо мальчика. Ровно по центру замусоренной дороги на остатках разделительной линии на небольшом ящике стоят ботинки. Детские жёлтые ботиночки, пыльные, но совсем новые.

— Это от кого такой щедрый подгон? Подозрительно, плешь меня заешь! Знаешь, бывал я в таких краях, где без сапёра к этаким подаркам судьбы не походят. Оно, конечно, здесь вам не тут, но всё же, всё же… Подай-ка мне вон ту длинную палку.

— Уф, всё-таки паранойя, — облегчённо вздохнул Ингвар после того, как сначала перевернул ящик палкой, а потом повалял ей в пыли обувь. — Нормальные ботиночки, без сюрпризов. А ну, примерь… А, чёрт, так и думал — малы. А жаль, тебе бы не помешали.

Ингвар поставил ботинки обратно на ящик, как было, и закричал:

— Эй, кто бы ты ни был! Спасибо! С размером ты не угадал, но я ценю намерение. Вот тебе отдарок, два пакетика каши со вкусом бигодима, что бы это ни значило. Надеюсь, тебе нравится бигодим. Оставлю здесь, на ботинках. Не прими за обиду, неведомый даритель, может, кому ещё пригодятся!

Он засунул по пакетику с концентратом в каждый ботинок, и, приложив руку к груди, поклонился куда-то в сторону развалин.

— Знаешь, что, пацан? Давай проведём эксперимент. Разуйся и поставь ногу на землю. Вот тут, да, в пыль рядом. Пусть след останется. А я ещё палочкой обведу, для надёжности. Всё, мотай обратно. О, молодец, уже почти правильно получается. Тут только перехлестнул зря, натрёт. Вот, так лучше. Ладно, пойдём дальше, до реки ещё далеко. Я даже не могу понять сколько, это не карта, а недоразумение какое-то. Жрать хочешь? Вижу, хочешь. Я тоже. Быстрее дойдём — быстрее пожрём. Интересно, кто это такой заботливый? Вот ты спал сегодня, как сурок в норе, а между тем ночью кто-то шарашился вокруг. Хорошо слышно было в тишине. И ладно бы просто так таскался, это б ещё полбеды. Но как луна взошла, он ещё и завыл! У меня аж волосы дыбом встали на всех местах! И вроде человек воет, а вроде и хрен поймёшь. Голос хриплый, и тоска в нём такая, что хоть заплачь, хоть усрись. До мурашек продирает. Удивляюсь, как ты ухитрился не проснуться. Вот что значит молодость. А я вот в тюряге на полжизни вперёд отоспался. Там делать особо нечего — читай, смотри телек, жри да спи. Я ж говорю — курорт. И ещё исправительные процедуры. Физическая и творческая активность. Это я то заведение тюрягой звал, потому что как по мне, если ты откуда выйти не можешь, то это тюряга и есть. А так-то «лечебно-исправительный изолятор», потому что тюряг у вас не бывает. Я говорю: «На кой чёрт мне лечебно исправляться, волки позорные, если мне при любом раскладе век воли не видать? Чтобы исправленному тут на стены лезть со скуки? Так у меня и без исправления отлично получается». Но говорить-то я говорю, а слышат ли меня — без понятия. Динамик в стене есть, через него мне командуют, а вот насчёт микрофона — не уверен. Физическая активность — это прогулки и спортзал. Всё выстроено так, чтобы я ни одной живой души при этом не увидел — гудок, дверь открылась, пустой коридор, глухие двери. Утром открывается дверь в закрытый дворик. Стены гладкие высотой метров по пять, газончик, деревце, сад камней, дорожка по кругу. Хочешь бегай по ней, хочешь ходи — но не стой. Если будешь стоять, врубают Звук. Вроде бы и не громкий, но такой, что от него зубы во рту вибрируют, уши в трубочку скручиваются, кишки в узел завязываются и мозги в башке медленно закипают. Так что, тут хочешь не хочешь, а потопаешь. Я как-то попробовал, сжал жопу в кулак и терпел — минут на пять меня хватило, и каждая минута была как вечность. Умеют, черти. Не потому, что я против прогулок, я очень даже за — чего б не размять ноги на свежем воздухе? Но всегда надо проверять границы, чтобы знать, докуда тебе можно. А вечером, значится, другая дверь — в спортзал. Там тренажёры простенькие — пресс покачать, бицепсы-трицепсы, потягать железо, в общем. Упарываться не обязательно, но просто посидеть тоже не дают, Звук врубают. У них этот Звук был заместо охраны, наказания и вообще всего. Не выйдешь на прогулку — врубят в камере, вылетишь пробкой.

Не заправил кровать, не помыл пол, не смыл в сортире — сначала напомнят вежливо, потом врубят, если не внял. Да, там всё на самообслуживании, а ты как думал? Жратва только казённая, кухонным лифтом подаётся, а чистота и гигиена — на тебе. Ежели чего сломать или кухонный лифт подносом заклинить — я первым делом попробовал, уж будь уверен, — то всё равно никто к тебе не придёт. У меня была, грешным делом, мысль взять какого-нибудь сантехника в заложники — не сбегу, так повеселюсь. Но куда там — врубили Звук, загнали им меня в карцер, где ничего, кроме койки и сральника, и так держали три дня. Вернулся — всё починено. Больше не пробовал. Уж лучше в камере, там хотя бы телек есть. И книги по каталогу дают. Скучные, правда, как стенограмма пленума ЦК КПСС, но лучше, чем ничего. Интересно, это специально для тюряги такие пишут, или у вас вся литература такая? Думаю, пацан, что вся. Потому что ладно книги, их можно отдельно напечатать, в целях поиздеваться над узником совести. Но кино, которое по телеку крутят, снимать спецом для меня вряд ли б стали. А от него тоже скулы сводит. Всё-таки конфронтация — двигатель сюжета. Нет конфликта — нет драмы, нет драмы — нет интереса. Большая часть этих кинокартин была посвящена тому, как на каком-нибудь заводе, где производят что-то не попадающее в кадр… Я так и не понял почему, но реально, ни в одном кино ни разу не упомянули, что именно они на своём заводе делают — молотки, гвозди, или, к примеру, ночные горшки? Так, вот, на этом чёртовом производстве непоймичего полтора часа обсуждается, как произвести на шесть процентов больше продукции, сэкономив при этом восемь процентов сырья. И вся интрига сюжета в том, удастся ли при этом ещё и сократить человекочасы на единицу этого тщательно не называемого изделия. У нас похожий жанр назывался «производственная драма», но там хотя бы была эта самая драма! Конфликт прогрессивного и консервативного, битва за урожай или за выполнение плана пятилетки, мог даже служебный роман произойти на этом фоне, с образованием новой трудовой династии в перспективе. Тоже скучища та ещё, но у вас вообще ужас что такое. И так все восемь часов вещания по единственному, чёрт его натяни, каналу. С перерывами на новости и познавательные передачи. Так вот, пацан, новости были интереснее. Хотя даже «Сельский час» времён моей юности, который бабуля смотрела вместо снотворного, давал им фору по накалу страстей, но из новостей у меня постепенно, кусочек за кусочком, собирался паззл картинки вашего мира. Правда, в ней до сих пор остаются такие дыры, что туда может слон провалиться. И самая большая — как вам удалось вытравить в людях конфликтность? Это же биологическая основа нашего вида! Конкуренция за самок, ресурсы, территории, смыслы, идеи! Технический прогресс — заслуга войны. То-то у вас лет тридцать ничего не менялось — ламповые телевизоры и УКВ-радио. Но ведь до этого уровня вы как-то развились? Увы, в познавательных передачах рассказывали об устройстве трактора, конструкции унитаза и строении кишечника, но ни слова о том, каким образом самый жестокий хищник Мультиверсума остался тут без зубов. А теперь и спросить не у кого… О, смотри — а не мост ли это? Вон, где дорога ныряет вниз? Как есть мост, пацан! А где мост — там и река, потому что никто мост от нефиг делать строить не станет, дорогая штука. Тем более, такой здоровенный. Удивительно, что он до сих пор стоит, видать, хорошо построили…

***

— Да, издали он казался целее, — сказал разочарованно Ингвар. — Мощное было сооружение, но осталось от него немного. Тем не менее, смотри, пацан, вон там, справа, остался целый кусок пролёта, можно перейти на тот берег, если приспичит. Но мы с тобой лучше к воде спустимся, потому что жрать хочется — спасу нет. Да и чайку попить не помешает. Нет-нет, пить прямо из реки мы не будем. Нам только дизентерии какой-нибудь не хватало для полного счастья.

От сырой воды, пацан,

всякая зараза.

Ну а если вскипятить

то хоть из унитаза!

— Прокипятим сначала, так что ищи по пути дрова. Да, вот это сойдёт. И это тоже. Нам много не надо, только канчик согреть. По крайней мере, вода в реке есть, это уже плюс. Хотя, если присмотреться, то видно, что раньше она была повыше. Видишь, следы на опорах моста? Вот дотуда и была. Здорово упала, на пару метров, видать, где-то дно треснуло. А была судоходная, по высоте пролётов судя. Видишь, как центральный задран? Ну, то есть был, до того, как упал почти весь? Это для того, чтобы суда под мостом проходили. Небольшие, речные, но всё же корабли. Да вон, посмотри туда, это баржа. Сейчас она на дне торчит, а раньше глубины хватало. Впрочем, нам с тобой, пацан, пароход всё одно не нужен, а для плота воды хватает. Что глазами лупаешь жалобно? Вода закипела? Ладно, ладно, твоя каша первая. Дорогу молодым. Со вкусом… да вы издеваетесь? Гниёрмы? Спасибо, что не «говнямбы». Ну кто в здравом уме может назвать еду «гниёрмой»? Но ты, я смотрю, лопаешь хоть бы что. С голодухи и гниёрма заходит. Уже всё? Зря ты так, если быстро есть, то хуже наедаешься. Я, правда, в детстве такой же был. «Жрёшь, как в жопу лопатой», — говаривала про меня бабуля. Но я всё равно старался слупить побыстрее — так меньше чувствовался дивный вкус её стряпни. Та ещё гниёрма была, поверь. Нет-нет, эта порция моя, «мистер жалобные глазки». Потерпи, я тебе потом ещё одну заварю, в счёт пропущенного завтрака. А гниёрма-то не так плоха, как можно было подумать, надо же. Если яблочный пирог обмазать солидолом, выйдет почти то же самое. Так что, ещё порцию этой дряни тебе? Ладно, ладно, отъедайся. А то поймают нас людоеды, меня сожрут, а тебя с позором выгонят. Не будем, скажут, мослы эти глодать, мы себя не на помойке нашли! Представь, как будет обидно? То-то же… Нет, теперь чай. Если эту размазню сверху горячим не залить, то она хрен переварится. Так и выйдет, как вошла. И даже вкус гниёрмы останется, хоть снова жри. А с чаем — милое дело, всё так усваивается, что аж посрать потом нечем. Да пей ты спокойно, не спеши, сегодня уже никуда не пойдём. Не вижу смысла. Река, если верить этой пародии на карту, течёт на юг, нам тоже надо на юг. Топать по берегу глупо, пусть река нас сама несёт. Так что давай отдышимся, отдохнём и хорошенько пошарим вокруг на предмет «из чего бы построить плот». Нужны какие-нибудь брёвна — достаточно большие, чтобы не тонуть под нашим весом, но при этом достаточно компактные, чтобы их кантовать в одно рыло. Потому что из тебя, уж извини, грузчик как из кузнечика — ломовая лошадь. Доски тоже не помешают, на настил пустим. Ткани какой-нибудь плотной можно, сделаем навес, а то и палаточку сообразим. Лист железа — костёр на нём разводить. А значит, и дрова, чтобы пореже к берегу причаливать. Река широкая, и пока мы плывём, то точно ничей агрорадиус не зацепим. Поэтому в идеале нужно что-то типа якоря, а это прочная верёвка и тяжёлая железяка на ней. Чтобы собрать плот, очень недурно было бы с полведра гвоздей, пилу и молоток. Потому что связывать его верёвками, конечно, тоже можно, но эта конструкция будет колыхаться, как желе, и расползаться, как говно. У меня есть опыт, я в детстве три раза чуть не потонул на плоту, каждый раз бабуля драла меня как сидорову козу и учила, как правильно.

Поэтому мой четвёртый плот уже годился для сплава по Миссисипи, хотя всей акватории у нас был пруд, где и корову не утопишь. Почему именно по Миссисипи? Ну, вся эта идея с плотом пришла мне в голову, когда я начитался Марка Твена. Там у него пацанчик был типа тебя, такой же чумазый оборванец, звали его Гек. И вот этот Гек как раз по Миссисипи на плоту и сдриснул вместе с беглым негром Джимом. Миссисипи — река. Такая здоровенная, что эта против неё как котик пописал. А негр — это чёрный человек. Не потому, что чумазый, как ты, а кожа такого цвета. У вас такие не водятся, а у нас полно. Их долгое время держали за второй сорт и люто угнетали, а потом передумали и стали не менее люто облизывать. У нас ежели чего в башку встрянет, то удержу не знают, не то, что у вас. В общем, эти самые негры были одно время рабами у белых. Белые — это как мы с тобой, если нас отмыть, чем я, кстати, в ближайшее время и планирую заняться. У нас на сегодня по плану, во-первых, найти место для лагеря, с перспективой организовать при нём плотостроительную верфь, а во-вторых, помыться и постираться. Мыло у меня есть, но повода его применить давно не было, воды едва хватало на попить. Так что, пацан, готовься — будем приводить тебя в соответствие санитарным нормам. Хотя бы приблизительное. Что нос морщишь? Не нравится? Ну да, «все мальчишки — грязнули». Так моя школьная подружка говорила, Оксана. Она-то была девочка-девочка, юбочка-бантики, губки-глазки, косички-локоны. Но это в школе, на ближнем пустыре Ксюха превращалась в такую оторву, что куды бечь. Эх, Ксюха-Ксюха…. Ладно, не будем о грустном. Будем о неграх. Рабы — это когда один человек заставляет другого на себя работать бесплатно. От обычной трудовой занятости отличается в основном тем, что наёмный рабочий кормит себя сам, а раба кормит хозяин. Поэтому на круг наёмный труд выходит выгоднее, и позднее от рабства отказались как от нерентабельного. Но книжка старая, про те времена, когда это ещё не до всех дошло. Люди вообще плохо принимают, что всё «бесплатное» дороже. В общем, негров ловили в Африке — это место такое, где они водятся. Там все чёрные, примерно, как у вас тут все были белые, а теперь просто грязные. Помнишь, про Робинзона? Вот, такие, как он, робинзонили негров через океан, чтобы те работали. Работать негры не хотели, и их заставляли — методами весьма болезненными, но эффективными. Я же говорю, мы конфликтная цивилизация легального насилия, не то, что вы. От этого насилия негры старались удрать в другую часть страны, на Север. Там уже сообразили, что негров гораздо выгоднее нанимать за гроши, чем гонять кнутом, а на Юге ещё тормозили. Сельское хозяйство традиционно более архаично, да и поломать мотыгу куда сложнее, чем станок. В общем, чёрный негр Джим сдёрнул с плантации в компании белого, хотя и чумазого пацана в поисках места, где его не станут лупить кнутом, а будут принуждать к труду монетарно. Ему казалось, что это чем-то лучше. Чем там дело кончилось, я уже не помню, потому что в детстве меня захватила сама идея путешествия на плоту: ты сидишь, лежишь, спишь, жрёшь — и при этом перемещаешься в пространстве. Небыстро, но и спешить особо некуда. Тогда мне казалось, что это наилучший из возможных способов странствовать, и вообще образ жизни моей мечты: лежать на пузе и пыриться в проплывающие мимо берега, купаться в любой момент, когда захочется и, разумеется, не ходить в школу. На счастье бабули, никакой Миссисипи у нас поблизости не было, а в пруду далеко не уплывёшь. Иначе точно сбежал бы из дома на плоту. Возможно, пришло время исполнять детские мечты, а, пацан? Когда-то же надо… О, глянь какая штука! Не зря таскались вдоль берега, как знал! Знаешь, что это? Это, дружок, большой речной катер.

Судя по его виду, он своё уже отплавал, но задействовать его как временную базу можно попробовать. Смотри, его выкинуло носом на берег, но не разбило, засел он прочно, стоит почти ровно. Если до сих пор не развалился, то сколько-то ещё поживёт. Судя по размеру, в нём должна быть как минимум пара кают, так что ты сможешь спать, не слушая мой храп, а меня никто не будет пинать ногами. Ну и вообще, мало ли что полезного найдётся? Давай-ка я тебя подсажу, вот так. Нет, не ходи внутрь без меня, сейчас залезу. Следов вокруг нет, так что я бы поставил на то, что там пусто, но мало ли… Вот, видишь, я уже здесь. Старина Ингвар ещё в хорошей форме, спасибо тюряге с её спортзалом. Да, палуба пыльная и по ней никто до нас не ходил. Ну-ка… Нет, и мертвечиной не пахнет. Было у меня такое опасение, но, кажется, повезло. То ли не было на судне людей, то ли они выжили и ушли. Ладно, пойдём посмотрим, какими сокровищами одарит нас эта «Мария Селеста»… Это корабль так назывался, старый, ещё парусный. Прославился тем, что его нашли дрейфующим в море без экипажа, причём там чуть ли не недоеденный обед на столе в кают-компании, куча продовольствия и воды, никаких признаков бунта или нападения пиратов — в общем, всё на месте, а моряков как хреном сбрило. Много любителей загадок голову ломали, но никто так и не выяснил, что же там на самом деле случилось. С тех пор «Мария Селеста» считается символом загадочных исчезновений, хотя лично я бы повнимательней пригляделся к тем ребятам, которые её нашли. Потому что «ничейное» судно с грузом — хороший приз, а была там команда или нет — один океан ведает. И акулы. Смотри-ка, как раз две каюты, через коридор. Да, бельё придётся выкинуть, сырость его доконала, но сами койки нормальные. Кроме того, стоит поискать в шкафах… Да, точно, вот запасные комплекты. В шкафу сухо, не заплесневели, только пылью пахнут. О, а тут кухня! Точнее, камбуз, моряки мы или нет? Я — так точно да. Помотало меня по морям. Бабкино однажды взыграло — и погнало в плавание. Есть что вспомнить. Так, жратвы нет, но я и не ожидал. Зато есть плита, которую можно топить дровами, и, о чудо! Посуда! У каждого будет своя кружка! И кастрюля, где можно запарить сразу две порции каши! И чайничек! Вот они, простые радости нищеты — разбогатеть очень просто. Какому-нибудь капиталисту приходится годами угнетать рабочий класс, чтобы увеличить состояние на жалкие пару процентов, а мы в мусоре порылись — и богаты! Ты доволен, пацан?

Мальчик смущённо кивает.

— Тогда предлагаю назвать это судно «Пацанское счастье» и присвоить ему статус временного пристанища на время строительства нашего будущего плота. А за этой дверкой у нас что? Ух ты! Ванна! Пацан, тебе повезло, отмываться будем не в холодной речке, а с комфортом. Натаскаем воды, нагреем на плите и вымоем тебя с мылом, как нормального. Нет-нет, это не обсуждается. Ты воняешь так, что это чувствую даже я, воняющий куда сильнее. Фу быть таким грязнулей, как говорила моя Ксюха. Эх, какая была девчонка бедовая! Я с ней впервые познал радости плотской любви, причём по её инициативе. Очень уж ей было любопытно, как на самом деле выглядит то, что описывают в женских романах, которые она тырила у своей маменьки. Сначала вышло стыдно и странно, но потом мы приноровились, и оказалось, что и вправду, дело того стоит. Не зря люди так на этом заморочены. У вас, правда, заморочены куда меньше, мне кажется. Во всяком случае, об этом не пишут в книжках и не снимают кино. Никаких любовных историй, я прям удивился. Может быть, это обратная сторона вашей неагрессивности? Если верить этим жуликам, психологам, секс и агрессия — сиамские близнецы, сросшиеся не скажу чем. Впрочем, судя по тому, что ты тут, как-то продолжать род у вас тут всё же получалось. Правда, сейчас, я боюсь, будут проблемы. Трудно заделать ребёнка с тем, к кому ближе, чем на пятьдесят шагов, не подойти. Возникают определённые трудности анатомического характера. Вымрете же, как есть вымрете! О, а вот и ведро с верёвкой. Пойдём на корму, я буду воду тягать, а ты носить. Второе ведро — на плиту, в нём греть. Настоящей горячей ванны не обещаю, но и тёплая — тоже неплохо. Да что ж ты такой дохлый, пацан? Ладно, давай по полведра. А вообще тебе бы тоже не мешало в тюряге посидеть месяцок-другой. Чтобы жратвы хватало и от спортзала отлынивать не давали. Вышел бы на свободу красавчиком, с прессом и бицухой, все девки были бы твои. Хотя толку теперь с этих девок? Агрорадиус же… Ты-то мал ещё для этих дел, а мне после пяти лет на нарах знаешь, как обидно? Пять лет без дам и алкоголя, выбрался – а ни того, ни другого. Облом-с!

Любит прерии ковбой,

и шахтёр родной забой.

А меня к стакану тянет

и к девице молодой…

Что, и полведра тебе тяжело? Ну ты даёшь… Ладно, будешь плиту топить, дрова подкидывать. Гигиена, пацан, дело общественное!

Загрузка...