Теа оттолкнулась от стола и понеслась к входной двери. Здесь он ее и поймал, обхватив сзади руками, и крепко прижав к себе.
- Боже, Теа, не бойся меня! – шептал он в ее взъерошенные кудряшки севшим от волнения голосом, - Я никогда не сделаю тебе больно. Верь мне.
- Верить тебе! – почти плача, эхом отозвалась она, сражаясь с ним, - Верить тебе? Да как я могу? И могла ли хоть когда-нибудь?
- В этом, по крайней мере, ты права, - с горечью признал он, - Ты снисходила ко мне, позволяя трогать тебя, позволяя доставлять тебе удовольствие, но никогда не доверяла мне настолько, чтобы любить.
Она дико, почти истерично, расхохоталась.
- Я встретила тебя только вчера! Ты сумасшедший, мы оба сумасшедшие. В том, что ты говоришь, нет смысла.
Она вцепилась в его руки, пытаясь ослабить их хватку. В ответ он изменил захват, поймав ее руки и переплетя их пальцы так, чтобы она не могла причинить себе никакого вреда, и по-прежнему держал ее в кольце своих рук. Ее бунт был так решительно подавлен, что единственное, что она могла сделать, это пнуть его в голень. А поскольку на ней были всего лишь кроссовки, а он обут в тяжелые ботинки, то она сомневалась, что доставит ему хоть какое-то неудобство. Но, даже зная это и осознавая его превосходство, она продолжала сражаться, выворачиваясь и брыкаясь, пока не исчерпала все свои силы.
Задыхаясь, не в состоянии больше бороться, она обмякла.
Он сразу же притянул ее ближе, наклонив голову и коснувшись ртом ее виска, и прижал губы к ее нежной коже, ощущая биение пульса.
- Мы встретились вовсе не вчера, - глухо говорил он, - Это было в прошлой жизни, в прошлых жизнях. Я ждал тебя здесь. Я знал, что ты приедешь.
Его прикосновение оказало на нее уже обычное коварно-волшебное действие. Настоящее размывалось, перемешиваясь с прошлым, так что она была не уверена, что случилось сейчас, а что прежде. Именно так держал он ее той ночью, когда проскользнул через лагерь войск ее отца и прокрался в ее спальню. Страх бился в ней пойманной птицей, но тогда она была так же беспомощна, как и сейчас. Он заткнул ей рот кляпом и, сквозь ночь, тихо понес в свой лагерь, где держал заложницей, предотвращая нападение ее отца
Она была девственницей, когда он ее похитил. И когда, месяц спустя, он ее вернул, она уже не была нетронутой. А она так глупо полюбила своего бывшего похитителя, что лгала, чтобы выгородить его, и, в конце концов, предала своего отца.
Теа подняла голову с его плеча.
- Я не знаю, что происходит, - заторможено и невнятно пробормотала она.
Сцены, которые пронеслись в ее сознании, могли и не быть воспоминаниями.
Его губы отыскали маленькую впадинку за ушком.
- Мы снова нашли друг друга, Теа.
И, как и в первый раз, он произнес ее имя, будто смакуя его.
- Теа. Это имя нравится мне больше всех прежних.
- Это … это от Теодора.
Раньше она всегда задавалась вопросом, почему родители дали ей такое старомодное и необычное имя. Но когда она спросила об этом у матери, та, несколько смущенно, ответила, что оно им просто понравилось.
Хотя ее братьев назвали совершенно обычными именами – Ли и Джейсон.
- О, так мне нравится еще больше.
Он прикусил мочку ее уха, легонько потянув ее острыми зубами.
- Кем я была прежде? – услышала она свой вопрос, и поспешно затрясла головой, - Нет, не имеет значения. Все равно я ничему не верю.
- Конечно, веришь, - упрекнул он, и нежно лизнул беззащитную и чувствительную жилку на ее гибкой шее.
Она заметила, что он снова возбудился, а, возможно, таким и оставался с прошлого раза. Его твердая плоть упиралась в ее затянутый в джинсу зад. Ни один мужчина не реагировал на нее с таким явным желанием, не хотел ее так упорно и так постоянно.
Ах, все, что нужно сделать, это шевельнуть бедром, легко, дразняще. Эта уловка всегда заставляла его сходить с ума от вожделения, и он возьмет ее прямо сейчас, притиснув к стене замка, и стащив с нее юбки.
Теа заставила себя очнуться от сна наяву, но действительность была не менее провоцирующей и сомнительной.
- Я не знаю, что реально, а что нет! - закричала она.
- Мы, Теа. Мы реальны. Я знаю, что ты растеряна. Как только я тебя увидел, то сразу понял, что ты начала вспоминать. Я хотел тебя обнять, но знал, что еще слишком рано, что ты напугана всем тем, что происходит. Давай пить кофе и я отвечу на любые твои вопросы.
Он осторожно высвободил ее, и Теа стало странно холодно и одиноко. Она повернулась к нему, вглядываясь в решительное лицо, видя напряжение и настороженность в его ярких глазах. Она ощущала его голод, как силовое поле, окутывающее ее первозданным теплом и сводящим на нет тот холод, который почувствовала, когда он выпустил ее из кольца своих рук
Перед ней всплыло еще одно воспоминание, когда она, в другое время, стояла и изучала его лицо и ясно видела желание в его глазах. Тогда она была невинной, бережно хранимой молодой леди, внезапно ввергнутой в тяжелейшие обстоятельства, потрясенной и перепуганной. У нее была только его сомнительная защита от опасности. Сомнительная не потому, что он был не в силах ее защитить, а потому, что, по ее мнению, он был более опасен, чем любая внешняя угроза.
Теа медленно и глубоко вздохнула, снова ощутив, как затуманилось ее сознание от слияния прошлого и настоящего, и внезапно поняла, что с правдой бороться бесполезно. Каким бы невероятным все это не казалось, она должна принять то, что случилось. Она провела всю свою сознательную жизнь, - эту жизнь, конечно – этот крошечный отрезок времени, не ведая ни о чем. Однако сейчас шоры спали, и она увидела слишком много. Невероятность всего происходящего потрясла ее, потребовала отбросить в сторону привычные представления и сделать шаг в опасную неизвестность, которую принес с собой Ричард Ченс, когда снова вошел в ее жизнь. Она любила его во всех его воплощениях, как бы ни боролась с ним. И он ненасытно желал ее, снова и снова жаждал быть с нею, яростно и самонадеянно игнорируя опасность. Но, невзирая на всю свою страсть, подумала она с болью, он всегда, в конце концов, лишал ее жизни.
Ее сны были предупреждением. Они знакомили ее с прошлым, чтобы она знала, что в настоящем надо его остерегаться.
Уехать. Вот что она должна сделать – просто собрать вещи и уехать. Вместо этого она позволила ему проводить ее обратно в кухню, где над их чашками с кофе все еще вился легкий парок. Она была слишком сбита с толку, чтобы осознать, как мало времени прошло с тех пор, как она вылетела из-за стола.
- Как ты узнал, где меня искать? – неожиданно спросила она, подкрепившись глотком кофе, - И как давно ты знаешь обо мне?
Он изучающе посмотрел на нее, оценивая готовность принять его ответы, и сел напротив.
- Сначала отвечу на твой второй вопрос. Я знал о тебе большую часть моей жизни. Мне всегда снились странные, очень подробные сны о моих разных жизнях и разных временах. Так что я примирился со всем этим задолго до того, как стал достаточно стар, чтобы счесть все это невозможным, - он сухо рассмеялся и тоже подкрепил себя кофеином.- То, что я знал тебя, то, что я ждал тебя, отвратило меня от других женщин. Не буду лгать и говорить, что я целомудрен, как монах, но у меня никогда не было увлечений, даже подростковых, - он пристально смотрел на нее, и его глаза пылали страстью. - Могла ли хихикающая девочка-подросток конкурировать с тобой? – шепотом продолжал он. - Когда я помнил, когда я знал, что значит быть мужчиной и что это такое – заниматься любовью с тобой.
До недавнего времени у нее было таких воспоминаний, но романтические увлечения тоже ни разу ее не затронули - что-то в глубине сознания не хотело отвечать мужчинам, которые проявляли к ней интерес. Тем не менее, с первой же встречи она не смогла устоять против Ричарда. Он был до боли знаком и ее разуму, и ее телу. Он вырос, зная о ней, и, скорее всего, это было не так-то просто. Трудно представить, что сны начались, когда он был еще ребенком. Они фактически лишили его нормального детства, юности, лишили нормальной жизни.
- Что же касается того, как я тебя нашел, то сюда меня привели сны. Я увидел некоторые особенности местности, которые позволили сузить район поисков. Сны становились все более яркими, и стало понятно, что ты где-то рядом. А как только я увидел это место, то понял, что это именно оно. Я арендовал соседний дом и стал ждать.
- Где ты живешь? – с любопытством спросила она.
Он слабо улыбнулся.
- В последнее время я жил в Северной Каролине.
У нее было такое чувство, что он не сказал ей всей правды. Откинувшись на спинку стула, она изучающе смотрела на него и обдумывала следующий вопрос, прежде чем задать его.
- Чем ты зарабатываешь на жизнь?
Он рассмеялся. Смех был и грустным, и веселым одновременно, словно он признавал, что она приперла его к стенке.
- Господи, кое-что никогда не меняется. Я военный, кто же еще.
Конечно. Он был рожден воином. В любой жизни. Обрывки сообщений теленовостей, застрявшие в памяти, вдруг встали на место. Ведомая врожденным пониманием всего того, что было связано с ним, она высказала предположение:
- Форт Брэгг[13]?
Он кивнул.
Значит, спецназ. Она бы не знала, где они базируются, если бы не столь широкое освещение новостей во время войны в заливе[14]. Ее обуял внезапный ужас. Участвовал ли он в конфликте? Что, если бы его там убили, и она никогда не узнала бы о нем…
И не опасалась бы сейчас за собственную жизнь.
Однако это соображение не уменьшило страх за него. Она всегда за него боялась. Он жил с плечом к плечу с опасностью и пренебрегал ею. А она не могла.
- Как тебе удалось получить отпуск?
- У меня много отгулов. Я могу не возвращаться еще месяц, если, конечно, ничего не случится.
Но в глубине его глаз таилось какое-то напряжение, какое-то смирение, которое она не могла понять.
Он потянулся через стол и взял ее руку. Его длинные загорелые пальцы захватили в теплый плен ее пальчики, маленькие и тонкие.
- А что насчет тебя? Где ты живешь, чем занимаешься?
Безопаснее было бы ничего не говорить, но она сомневалась, что в этом есть какой-то смысл. В конце концов, он знал ее имя и номер машины. И, если бы захотел, то всегда бы ее нашел.
- Я живу в Уайт Плэйнс. Я там выросла и там живет вся моя семья, - она вдруг обнаружила, что тарахтит без умолку, стремясь познакомить его со всеми деталями своей жизни. - Мои родители живы и у меня два брата, один старше, другой младше меня. А у тебя есть братья или сестры?
Улыбаясь, он покачал головой.
- У меня есть дяди и тети, есть кузены, разбросанные по всей стране, но никого близкого.
Он всегда был одиночкой, не позволяя никому приблизиться к себе. Кроме нее. В это отношении он был столь же неустроен, как и она.
- А я крашу дома, - продолжила она, все еще стараясь заполнить пробелы в сведениях друг о друге, - На самом деле крашу, а не рисую их. И еще я рисую фрески.
Она замолчала, ожидая его одобрения, а не скепсиса, который выражали некоторые.
Его пальцы сжали ее руку, а потом расслабились.
- Это понятно. Ты всегда любила делать нашу жизнь как можно более красивой и удобной, было ли это мехом на полу палатки, или полевыми цветами в металлическом кубке.
Пока он не сказал этого, она ничего такого не помнила. Но внезапно увидела шкуры, из которых обычно устраивала их скромное ложе на полу палатки, простенькие полевые цветы, которые пристраивала в металлический кубок. Они кивали своими головками всякий раз, когда холодный воздух задувал через открываемый клапан.
- Ты помнишь все? – прошептала она.
- Каждый момент? Нет. Я не могу помнить все даже в этой жизни, да и не думаю, что кто-нибудь на такое способен. Но наиболее важное, да.
- Как долго мы…
Ее голос прервался. Она опять поразилась невероятности всего происходящего.
- Занимаемся любовью? – подсказал он, хотя чертовски хорошо знал, что это совсем не то, что она хотела сказать. Однако в глазах его разгоралась страсть, взгляд стал томным. – Тысячи раз, но мне всегда тебя было мало.
Она задрожала в порыве ответного желания. Но безжалостно подавила его. Если она уступит болезненной потребности снова связать с ним судьбу, то это полностью перевернет ее жизнь.
- Жизней, - поправила она.
Она почувствовала, что ему не хочется говорить об этом, но он поклялся ответить на все ее вопросы и был связан словом.
- Двенадцать, - сказал он, снова сжимая ее руку в своей ладони.- Это наш двенадцатый раз.
Она чуть не подпрыгнула на стуле. Двенадцать! Слово эхом отозвалось у нее в голове. Она помнила только половину этих жизней, да и сами воспоминания были неполными. Ошеломленная, она попыталась высвободить свою руку. От такого перенапряжения можно было лишиться рассудка.
Вдруг она обнаружила, что ее вытащили из-за стола, и что она уже сидит у него на коленях. Она не возражала против столь интимной позы, потому что знала, что он держал ее вот так уже много раз. Под ее задом были его твердые бедра, его твердая грудь защищала ее, как крепостная стена, его руки охватывали ее живыми стальными обручами. Это не означало, она должна ощущать себя защищенной и в безопасности, будучи в объятиях человека, который и являлся для нее основной опасностью. Но соприкосновение с его телом так успокаивало…
Он в чем-то ее уверял, но Теа не могла сосредоточиться на его словах. От наплыва противоречивых эмоций у нее закружилась голова, и она положила ее ему на плечо. Он посмотрел на нее сверху вниз и, затаив дыхание, зачарованно уставился на ее рот.
Она знала, что надо отвернуться, но не могла. Вместо этого ее рука, крепко обхватив, обняла его за шею, и тогда он нагнул голову и накрыл ее рот своим. .