Отважная лягушка

Глава III Долги и расчёты

Знакомый раб, собиравший пошлину за въезд в город, стоя под крошечным навесом, переносил записи с вощёных табличек на лист папируса, расстеленный на высоком наклонном столике, при взгляде на который у Ники почему-то всплыло в памяти странное слово: "конторка". Судя по всему, покидавшие Гедор его совершенно не интересовали, а желающих попасть внутрь пока почему-то не наблюдалось.

Стражники, навязчивого внимания которых девушка немного опасалась, сбившись в кучу, что-то возбуждённо обсуждали, не обращая внимания на въехавшие под свод воротной башни фургоны.

"Не долго вам бездельничать осталось", — усмехнулась про себя путешественница, увидев впереди несколько навьюченных хворостом и какими-то корзинами ослов.

Тем не менее, по сравнению с днём её приезда, дорога выглядела почти пустынной. Взяв себе за правило по мере возможности разбираться во всех кажущихся странностях, хозяйка обратилась за разъяснениями к рабыне:

В ответ Риата какое-то время недоуменно хлопала ресницами, потом предположила:

— Наверное, на праздник Артеды ехали, госпожа? Кажется, что его в тот день справляли?

— Что-то я никакого праздника тогда не заметила, — недоверчиво проворчала хозяйка.

— Так вы же никуда из постоялого двора не выходили, — резонно напомнила невольница, дополнительно пояснив. — А господин Аппий Герм — радланин. Они, то есть вы, госпожа, больше чтите богиню плодородия Ангипу.

— Ну её праздник давно прошёл, — заметила Ника, вспомнив своё пребывание в Канакерне.

— Не совсем так, госпожа, — покачала головой невольница. — В Империи уход Ангипы к мужу в Тарар позднее отмечают.

Они немного поболтали о различных религиозных праздниках, которых тут имелось великое множество. Здесь не знали воскресений, как, впрочем, и других дней недели. Но работать совсем без выходных — слишком тяжело, наверное, поэтому люди придумали различные торжественные дни, не только для прославления богов, но и чтобы дать себе возможность отдохнуть. Причём кроме, так сказать, "общих" праздников имелись ещё и отдельные: городские, деревенские и даже профессиональные.

Неожиданно катившая впереди повозка артистов, замедлив ход, свернула на боковую дорогу, так же вымощенную плотно уложенными камнями. Сообразив, что именно она ведёт к усадьбе Сфина Бетула, девушка тут же прекратила попусту молоть языком и принялась оглядываться в поисках места, подходящего для скрытого ночлега.

Увы, местность вокруг выглядела слишком цивилизованной. По склонам холмов тянулись ровные ряды вбитых в землю кольев, вокруг которых густо обвились виноградные лозы, уже избавленные от собранных в плотные гроздья ягод.

Мелькавшие то тут, то там заросли кустарников и бурьяна казались слишком маленькими, чтобы скрыть высокий фургон. Поднявшись в полный рост, путешественница заметила впереди и чуть в стороне группу деревьев, частично всё ещё скрытых плоской вершиной холма, на который неторопливо взбиралась дорога.

По мере приближения она смогла рассмотреть густо заросший разнообразной растительностью овраг, а далеко за ним долину с полями, виноградниками и обширным поместьем, окружённым высоким, потемневшим от времени частоколом.

Юлисе вовсе не хотелось, чтобы его обитатели приставали к артистам с вопросами типа: "А куда делась вторая повозка?" Поэтому, вырвав из рук Риаты прут, она от души хлестнула неторопливо бредущего ослика, заставив того обогнать передний фургон, и остановилась только тогда, когда деревья прикрыли её от нескромных взглядов из усадьбы.

— Стойте! — крикнула Ника, спрыгивая на дорогу.

Анний Мар Прест натянул поводья, а сидевший рядом с ним озабоченный Гу Менсин удивлённо вскричал:

— Что случилось, госпожа Юлиса?

— Помогите спустить фургон туда, — указала девушка на неглубокий овраг. — И поторопитесь, пожалуйста, пока нас никто не видит.

Без того хмурые лица актёров стали злыми. Тем не менее, как интеллигентные люди, от резких слов они всё же удержались, а путешественница уже деловито обследовала откос, к несказанной радости обнаружив давнишние следы узких деревянных колёс. Какая-то повозка здесь съезжала вниз, оставив глубокие, не успевшие разгладиться отпечатки. Тем не менее, пришлось срубить тощее деревце и помочь ослику протащить фургон в глубь оврага. Благодаря наличию значительного количества мужских рук, данная операция много времени не заняла. Артисты уехали, недовольно ворча между собой.

Только проводив их, Ника сообразила, что попала в заросли орешника. Правда, выглядел он несколько иначе, чем в её мире или в Некуиме. Но всё же некоторое несомненное сходство имелось. Теперь стало понятно, почему этот овраг не превратился в виноградник, пастбище или какую-нибудь плантацию.

Господин Сфин Бетул любит орешками лакомиться.

Пока Риата распрягала ослика и отводила его на крошечную прогалину с сухой жёсткой травой, их хозяйка предпринимала дополнительные меры по маскировке. Воткнула обратно срубленное деревце, нарезала вторым, слишком тяжёлым для боя, но очень острым кинжалом веток, засунув их в ближайшие к повозке кусты.

Садившееся солнце тоже помогало скрыть место стоянки. Спускаясь за горы, оно било в глаза всем, кто проезжал по дороге в усадьбу.

Тем не менее, девушка резко пригнулась, прячась за разросшимся бурьяном, когда услышала стремительно приближавшийся грохот с дробным перестуком копыт. На вершину холма буквально влетела колесница, запряжённая четвёркой разномастных лошадей, и вихрем пронеслась мимо притаившейся путешественницы. В крошечной повозке кроме возничего в тёмно-зелёной тунике с блестящей рабской пластиной на груди, стояла, сверкая драгоценностями, молодая женщина с совершенно бесстыдно по местным меркам распущенными светло-русыми волосами и громко смеялась, крепко вцепившись в оббитый бронзой поручень.

За колесницей, стараясь не отстать, мчались два вооружённых всадника.

"Какая блондинка не любит быстрой езды, — проворчала попаданка, вспомним услышанную как-то по радио хохму. — Особенно когда сама не за рулём".

Прекрасно понимая, что эти лихачи вряд ли глазели по сторонам, она всё равно прошлась до дороги, старательно поднимая примятую колёсами фургона траву.

Мрачный, кроваво-красный диск солнца уже погрузил свой край за волнистую линию гор, когда на дороге появилась группа всадников. Воткнув срезанную ветку в куст орешника, Ника спряталась за дерево.

Эти никуда не торопились. Двое мужчин в зелёных туниках с рукавами, верхом на прекрасных лошадях светло-коричневой масти мирно беседовали, обсуждая, судя по долетавшим обрывкам фраз, какую-то сделку. За ними, чуть приотстав, ехали четверо охранников.

Вот тут девушке реально поплохело. Дорогу от оврага отделяло каких-нибудь сорок-сорок пять метров, а эти вояки зорко поглядывали вокруг.

Прохладный ветерок, шуршавший жёсткими, уже покрытыми пятнами листьями частично заглушал недовольное фырканье ослика, у которого Риата убрала из-под носа кожаное ведро с водой. Еле слышно выругавшись, рабыня вновь поднесла его к морде серого прохвоста. А путешественница с ужасом наблюдала, как один из стражников, встрепенувшись, пристально посмотрел в её сторону.

"Вот батман! — мысленно взвыла Ника. — А вдруг этот кавалерист решит заглянуть в кусты?"

Однако охранник то ли не сообразил, что это было, то ли не увидел ничего опасного для своего хозяина. Во всяком случае, ни останавливаться, ни прерывать беседу уважаемых людей он не стал и даже, кажется, ничего не сказал своим коллегам.

Когда кавалькада удалилась примерно на полкилометра, девушка перевала дух, вытерев выступивший на лбу холодный пот.

"Полжизни потеряла, — пробормотала она одними губами. — И чёрт меня дёрнул с артистами связаться? Могла же дождаться их утром на постоялом дворе! Ну почему умные мысли приходят так не вовремя?"

Уже в глубоких сумерках в усадьбу проследовала запряжённая мулом повозка с полотняными станками. Доносившийся смех ясно указывал на присутствие там по меньшей мере двух женщин. Фургон сопровождал всего один пожилой невольник с коротким толстым копьём. Путешественница подивилась столь малочисленной охране, но оценив габариты возчика, решила, что тот, скорее всего, по совместительству исполняет и функции телохранителя.

Возможно, прочие гости Сфина Бетула успели приехать раньше, или праздник предназначался для узкого круга лиц, но на дороге больше никто не показывался.

Глаза Ники постепенно привыкли к темноте, да и поднявшийся над горами серп луны давал достаточно света, чтобы она смогла убедиться в отсутствии людей на расстоянии не менее полкилометра.

— Это вы, госпожа? — раздался тревожный шёпот невольницы, когда под сандалией хозяйки предательски хрустнул сучок.

— Я, Риата, — ответила та, отодвинув в сторону ветку.

— Этот сын Ваунхида и Такеры всю воду выпил! — первым делом пожаловалась рабыня. — Я хотела вам оставить, а он чуть не закричал!

— Я слышала, — устало кивнула девушка, на всяким случай уточнив. — Даже попить не осталось?

— Есть разведённое вино, госпожа, — бодро сообщила собеседница, тут же тяжело вздохнув. — А вот умываться вам завтра нечем.

— Ладно, — отмахнулась путешественница, опускаясь на расстеленное овчинное одеяло.

— Вот пирожки, вино, — засуетилась Риата.

— Сама ела? — спросила хозяйка с набитым ртом.

— Вас ждала, госпожа, — с показным смирением пролепетала женщина.

Госпожа чувствовала себя слишком усталой, чтобы читать ей очередную нотацию, поэтому только тяжело вздохнула, осторожно поднимая стакан.

— Тогда угощайся от щедрот Аппия Герма Струдуба. — Тут нам обеим хватит.

Пирожки оказались не только чёрствыми, но и явно несвежими. Похоже, они покинули печь минимум два или даже три дня назад.

Но Ника находилась сейчас не в том настроении, чтобы привередничать. Поэтому она быстро слопала два пирога, а когда потянулась за третьим, услышала доносившиеся издалека звуки музыки.

Глухие удары барабанов, свист флейт, рёв труб и звуки струн сплетались в простую, незамысловатую мелодию.

— Ну вот и обещанный пир начался, — проворчала девушка.

Поднявшись, она выбралась из оврага. Огни костров и светильников освещали фасад большого дома с колоннами и множеством окон, снабжённых деревянными жалюзи.

К сожалению, высокий частокол не позволял рассмотреть, зато ночная тишина давала возможность кое-что слышать. Чуть позже вступил хор. Даже на таком расстоянии путешественнице показалось, что она узнала голоса хористов урбы Гу Менсина. Но вот слов толком разобрать так и не смогла. Хотя, если судить по торжественности звучания, пели хвалебный гимн или кантату, видимо, прославлявшую хозяина усадьбы.

Усмехнувшись, Ника хотела вернуться в овраг, но тут заметила на склоне холма желтоватый огонёк. Стараясь не шуметь, она скользнула в заросли бурьяна, с раздражением чувствуя, как цепляются за ткань репьи и прочие колючки. Всё-таки платье — не самая подходящая одежда для лесных прогулок, особенно ночью.

Свет приближался, постепенно превращаясь в факел, который держал в руках один из двух рабов, шагавших проходом между рядов вбитых в землю кольев, опутанных виноградной лозой.

Прислушавшись, девушка стала различать обрывки разговора.

— Давай дальше не пойдём, Злотан? — с плохо скрываемой дрожью в голосе предложил тот, что помоложе и с короткой дубинкой в руке.

— Господин Курт Варс приказал обязательно заглянуть в Ореховый овраг, — не очень уверенно возразил его спутник, вооружённый ещё более устрашающего вида палицей. — Охранник одного из гостей нашего господина видел или слышал что-то подозрительное.

"Вот батман! — выругалась про себя путешественница. — Чего он там углядел?"

— Что же он сам не посмотрел? — проворчал молодой, поднимая факел выше. — Тогда ещё светло было.

— Я откуда знаю?! — огрызнулся Злотан, почёсывая в вырезе хитона волосатую грудь.

Остановившись метрах в тридцати от притаившейся Ники, они с тревогой вглядывались в мрачно шелестевший листвой овраг.

— Ну или если бы… господин Курт Варс сказал пораньше, — продолжал канючить молодой невольник. — А сейчас совсем темно… И луна… У нас старики рассказывают, когда она в серп превращается, лесные духи праздник справляют, который смертным лучше не видеть.

— Нечего было так долго с Кочерыжкой болтать! — шёпотом рявкнул старший товарищ, отвесив приятелю тяжеловесный подзатыльник. — Тогда бы мы сюда ещё засветло успели.

У девушки перехватило дыхание, а сердце ухнуло куда-то в район желудка, но тотчас вернулось обратно.

— Сам меня к ней послал! — чуть не плача огрызнулась жертва рабской дедовщины. — А теперь дерёшься!

— Ну, так брал бы лепёшки и уходил, — уже остывая, буркнул Злотан. — Чего её слушать?

— Ага! — злорадно фыркнул приятель. — Тогда она в следующий раз и яблочного огрызка не даст!

— Обойдёмся без её объедков, — буркнул собеседник и толкнул товарища в плечо. — Ну иди, чего встал?

Путешественница попятилась, глубже забираясь в непролазные заросли. Стебли крапивы, пустырника и лопухов недовольно зашуршали.

— Слышишь? — испуганно охнув, молодой, выронив дубинку, крепко схватился за металлический ошейник, словно тот его душил. — Вдруг это сам бог лесов Нап? Говорят, он орехи любит, а ему, наверное, здесь ничего не оставили?

— Заткнись! — сурово сдвинул белесые брови Злотан. — Нечего тут сказки рассказывать…

"Ну одного я точно прирезать успею, — как-то буднично, словно речь шла не об убийстве человека, подумала Юлиса. — А второго могу не успеть. И что делать?"

Тут в глубине оврага громко фыркнул ослик, шумно переступая с места на место.

— А знаешь, ты прав, — нервно сглотнул слюну внезапно побледневший старший невольник. — Нет здесь никого. Посмотрели, теперь пошли отсюда.

Не спуская с орешника огромных, испуганных глаз, рабы, пятясь задом, прошли метров шесть, потом, резко развернувшись, торопливо зашагали прочь, поминутно оглядываясь.

— Уф! — не сдержавшись, облегчённо процедила сквозь зубы Ника, плюхнувшись на задницу.

Очевидно, горе-сторожа её услышали, потому что жёлтое пятно факела стало стремительно удаляться.

Тем не менее девушка ещё минут двадцать наблюдала за окрестностями, отмахиваясь от редких осенних комаров.

После хора в усадьбе вновь заиграл оркестр.

— Это вы, госпожа? — уже второй раз за ночь спросила рабыня.

— Я, — устало отозвалась путешественница.

— А эти? — Риата протянула руку, помогая хозяйке спуститься. — Ушли, госпожа?

— Убежали, как зайцы! — насмешливо фыркнула та. — Небось ещё и обмочились дорогой.

— Так им и надо, дурачью деревенскому! — мстительно выпалила женщина, затараторив. — Ой, как же я испугалась, госпожа, когда их услышала! Думала — всё! Вот сейчас найдут, увидят, поймают! Это же земля их хозяина… Ну и…

— Так это ты осла… побеспокоила? — внезапно догадалась Ника.

— Я, госпожа, — нервно хихикнула рабыня. — Шлёпнула его по носу. Он этого не любит и всегда фырчит.

— Это ты хорошо придумала! — от всей души похвалила хозяйка. — Спасибо, избавила нас от стольких…

Слово "неприятностей" она произнести не успела. Ночь прорезал крик, полный ужаса и боли. Потом ещё и ещё.

— Что это, госпожа? — дрожащим голосом спросила Риата.

— Н-н-не знаю, — покачала головой та. — Думаю, ничего хорошего.

Крик оборвался. Наступившая тишина, нарушаемая только шелестом листьев и стрекотом цикад, показалась девушке особенно зловещей.

Сбросив на плечи накидку, она в тревожном недоумении потёрла ладонью лоб, стараясь привести в порядок суматошно метавшиеся мысли. Ясно, что в усадьбе кого-то убили. Причём жестоко. Вот только имеет ли это отношение к артистам?

Со стороны поместья опять послышалась музыка. На этот раз более ритмичная, даже плясовая. Путешественнице вдруг стало ужасно неуютно, захотелось оказаться подальше от места, где пытки и убийства чередуют с танцами. Тут ещё эти рабы-сторожа или кто там они были? Что если они сообщат охранникам? О чём? О лесных духах? А почему нет? Здесь этому никто особо не удивится. Только вряд ли бросится проверять их слова. Во всяком случае ночью.

Слегка успокоив себя подобным образом, Ника решила, что просто так сидеть в овраге, тупо дожидаясь утра, все же нецелесообразно. Вдруг вместо артистов первыми заявятся стражники Сфина Бетула? Необходимо все-таки выяснить, что происходит в усадьбе. Нужна разведка. Урожай собран, поэтому хозяевам нет никакого смысла держать на виноградниках серьёзную охрану. В противном случае, к оврагу пришло бы гораздо больше народа.

— Надо посмотреть, что там случилось, — решительно направляясь к фургону, буркнула себе под нос девушка.

— Простите рабу глупую, — испуганным шёпотом запричитала Риата, когда хозяйка принялась на ощупь копаться в корзине. — Что вы ищите, добрая госпожа?

— Уже нашла, — пробормотала та, доставая завёрнутые в кожаную рубаху штаны и мокасины.

В костюме дикарей — аратачей лазить по окрестным полям будет гораздо удобнее, чем в длинном платье.

— Помоги переодеться.

К счастью, за время путешествия из Канакерна в Гедор, девушка слегка похудела и теперь чувствовала себя довольно комфортно в брюках из тщательно выделанной бычьей кожи. Длинная рубаха защищала тело не только от ночной прохлады, но и от мелких веточек, а мокасины позволяли двигаться гораздо бесшумнее, чем привычные цивилизованным людям сандалии. Коричневый цвет одежды дикарей не будет бросаться в глаза ночью. Но как быть с лицом? Учитывая отсутствие воды, наносить маскировочную окраску как-то не хотелось.

Отыскав кусок ткани, Ника торопливо вырезала в нём две дырки, получив примитивную маску.

— Выслушай рабу глупую, добрая госпожа, — испуганным щенком заскулила Риата. — Всеми богами заклинаю — не ходите туда!

— Не беспокойся, — хозяйка попыталась улыбнуться, но внутри у неё все сжалось в привычном предчувствии опасности. По телу словно бегали маленькие электрические разрядики, заставляя девушку ёжиться. — Я скоро вернусь. Всё будет в порядке. Надо узнать, что там случилось. Вдруг артистов уже в рабство похватали, а мы тут сидим?

— Ой, госпожа! — всхлипнула невольница. — А если те сторожа вернутся?

— Не вернутся, — попыталась успокоить её девушка. — Сиди тихо, как мышь. А чтобы не скучать, почисти мне платье. Я там столько колючек насажала…

— Да как же я их увижу в темноте? — озадаченно пробормотала Риата.

— На ощупь, — посоветовала госпожа, и вручив ей одежду, полезла вверх по склону.

Прежде чем выбраться из-под защиты кустов, путешественница осмотрелась, прислушалась и принюхалась. Из усадьбы доносилась тягучая заунывная музыка. Никаких криков или других подозрительных звуков. Чуть пригнувшись, как когда-то учил Наставник, и держа дротик наперевес, Ника осторожно двинулась между рядами кольев, густо оплетённых виноградными лозами.

В нижней части склона располагалось поле с торчавшей из земли неровной стерней, чувствительно коловшей ступни даже сквозь толстую кожу подошвы мокасин. На его границе девушка чуть не упала в узкую канаву, за которой оказались посадки другой сельскохозяйственной культуры. Судя по более мягкой почве и попадавшимся время от времени неглубоким ямкам, тут росла то ли репа, то ли свёкла, то ли ещё какой корнеплод. Только не картошка. Её в этом мире попаданка ещё не встречала.

Это поле подходило почти вплотную к частоколу. Только за пару шагов от него начиналась полоса нетронутой земли, поросшей невысокой травкой. А вот привычной крапивы, репейника или другого призаборного бурьяна не наблюдалось. Очевидно, обитатели поместья строго следили за сохранностью ограды.

Окружавшая обширную усадьбу Сфина Бетула стена не имела ни башен, ни смотровых вышек. Лазутчица сделала солидный крюк, чтобы подойти к ней с противоположной, не освещённой стороны дома.

Музыка к тому времени смолкла, и до неё доносился невнятный шум голосов и звон посуды. Стараясь ступать как можно тише, путешественница двинулась вдоль забора, пытаясь заглянуть в зазор между брёвен.

Увы, местные плотники хорошо знали своё дело. Ровно оструганные, заострённые кверху колья плотно примыкали друг к другу, а сквозь иногда попадавшиеся узкие щели ничего не удавалось рассмотреть.

По мере приближения к воротам Ника двигалась всё медленнее, аккуратно ставя ногу на всю ступню. За тяжёлыми створками на массивных бронзовых петлях лениво переговаривались караульные.

— Наконец-то тихо стало, — ворчал глуховатый басок. — И как только господину может нравиться этот звон и пиликанье?

— Лучше поблагодари богов, что он приказал Мурилу язык вырвать, — мрачно хмыкнул собеседник. — А то бы он до сих пор орал.

— Да, — опасливо вздохнул первый охранник. — Кол ему толстый поставили, долго умирать будет.

Застывшая в двух шагах девушка нервно сглотнула. С одной стороны, ясно, что с артистами ничего не случилось, и это хорошо. Но с другой…

При одной только мысли, что человека насадили на кол, словно какого-то коллекционного жука, путешественницу передёрнуло от страха и отвращения.

— Сам виноват, — наставительно пробасил первый караульный. — Нечего на хозяйских мальчиков заглядываться. Не для простого раба медок.

— Может, он и не заглядывался, — вполголоса возразил приятель.

Воспользовавшись вспыхнувшей дискуссией, лазутчица на цыпочках миновала засыпанную мелким щебнем дорогу. Увлечённые беседой, сторожа не обратили внимание на тихий шорох камешков под ногами в мягких мокасинах.

"Ну и порядочки!" — качая головой, думала Ника, пробираясь вдоль забора и всё явственнее различая отдельные голоса, женский смех и даже треск сосновых поленьев в кострах.

Внезапно заговорил Гу Менсин, и с первых же слов девушка поняла, что уже слышала их ранее. Она торопливо зашарила по ограде, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь дырочку.

Артисты неоднократно представляли драму "Виталаса" на строгий суд взыскательной канакернской публики.

"Странно, — хмыкнула про себя путешественница. — А мне про какую-то "Гарсону — царицу псоглавов" втирали. Что-то тут не так".

К сожалению, первая более-менее подходящая щель позволяла увидеть только большую каменную беседку с колоннами, украшенными гирляндами из цветов, веток можжевельника и множеством маленьких фонариков.

Внутри вокруг полукруглого стола на высоких ложах вальяжно расположились какие-то люди, очевидно, Сфин Бетул со своими гостями. Зазор оказался слишком узким, чтобы рассмотреть их как следует. Зато Ника прекрасно видела обнажённых рабов обоего пола, таскавших блюда с разнообразными кушаньями, расписные амфоры и серебряные тазики с водой для мытья рук.

Выругавшись про себя, она продолжила исследовать частокол и вдруг сообразила, что Гу Менсин вдохновенно, с большим чувством читает монолог влюблённого юноши.

По ходу пьесы главный герой сейчас ожидает возлюбленную на берегу моря. Выбор столь пожилого актёра для данной роли показался путешественнице немного странным. Наконец, она отыскала щель, через которую увидела небольшой, ярко освещённый помост, где выжимая из зрителей слезу, прочувственно вещал Гу Менсин.

— Господин Сфин Бетул! — капризно вскричала какая-то женщина. — Сколько можно мучить несчастного влюблённого?

— Да, да! — с пьяным смехом поддержали другие гости. — Пусть приведут невесту!

Очевидно, хозяин поместья сделал какой-то знак, потому что глаза старого актёра вспыхнули нешуточной страстью, а губы растянулись в плотоядной улыбке.

Два голых раба в тяжёлых ошейниках и уродливых масках ввели на помост большую чёрно-белую свинью.

При виде её Гу Менсин стал срывать с себя одежду, а девушка отшатнулась от ограды, чувствуя подступившую к горлу тошноту.

Так вот какого рода "представление" потребовал мерзавец от несчастных артистов.

"А всё из-за того, что ты денег пожалела", — злобно прошипел кто-то в глубине души.

Визжала свинья, ржали, любуясь гнусным зрелищем, гости, а Ника почти бегом мчалась в сторону виноградников, не в силах слушать эту адскую какофонию.

К отвратительному чувству вины и жгучего стыда за свою жадность примешивался дикий страх. Здешний мир открылся ей новой, ужасающей в своей неприглядности стороной. Беспредельная, не знающая удержу самовластность одних и полная беззащитность других.

Внезапно она поняла, что на фоне Сфина Бетула, его гостей и некоторых других жителей цивилизованных городов Западного побережья аратачи кажутся вполне приличными и даже милыми людьми.

Дикари легко могут убить, причём очень жестоко, но до такого утончённого скотства им просто ни за что не додуматься.

Очень возможно, она совершила главную ошибку своей жизни, когда покинула Некуим? Внезапно земля под ногой исчезла и потерявшая бдительность разведчица рухнула в темноту. От тяжёлых увечий её, скорее всего, спас зажатый в руках дротик.

Воткнувшись в стенку канавы он, развернув Нику, замедлил падение. Мягко шлёпнувшись в протекавший по дну ручей, она опомнилась, прекратив заниматься самокопанием. С облегчением убедившись, что кроме синяков и шишек её драгоценная тушка не понесла серьёзного урона, девушка осторожно выбралась из траншеи.

К счастью, путешественница успела уйти достаточно далеко, чтобы обитатели усадьбы могли слышать шум падения. Выругав себя за потерю бдительности, Ника пошла вдоль дороги, старательно глядя себе под ноги.

Чуть позже ей показалось, что из поместья донёсся чистый голос Балка Круна, а ещё минут через двадцать впереди послышался громкий храп. Под высоким, раскидистым деревом, одиноко росшим на краю виноградника, кто-то мирно спал. Не собираясь его будить, девушка обошла то место стороной, и перебежав через дорогу, торопливо скрылась в овраге.

— Ой, госпожа! — с облегчением выдохнула Риата. — Как же я рада, что вы вернулись!

— Я тоже, — хозяйка без сил рухнула на расстеленное овчинное одеяло.

Какое-то время они молчали. В стороне мирно сопел ослик, остро пахло навозом.

— Вы, наверное, пить хотите, госпожа? — как-то наигранно встрепенулась невольница.

— Наливай, — кивнула путешественница.

Женщина аккуратно нацедила из амфоры разбавленного вина. Осушив стакан, Юлиса вытерла губы рукавом и тут же скривилась от отвращения, совсем позабыв, что намочила одежду в канаве.

— Развесь где-нибудь, — проговорила она, стаскивая рубаху. — Пусть подсохнет

— Слушаюсь, госпожа, — поспешно отозвалась Риата, с гордостью сообщив. — Ваше платье я отчистила.

— Лучше ночную рубашку принеси, — буркнула Ника, развязывая ремешок на штанах. — Может, успею немного поспать.

— Ой, простите рабыню глупую! — всплеснула руками невольница. — Совсем забыла.

Охая и явно напоказ ругая себя, она метнулась в фургон, что-то там опрокинула, зашипев от боли.

"Довыпендривалась!" — усмехнулась про себя девушка, с негромким шлепком размазав по голому плечу комара.

— Скорее, не лето тут голышом стоять!

— Несу! — отозвалась Риата. — Уже несу.

Помогая хозяйке одеться, она всё же не смогла удержаться от вопроса:

— Что там, госпожа? Видели артистов? Кто так кричал?

— Один чересчур любопытный раб, — проворчала путешественница. — Хозяин приказал посадить его на кол, а чтобы не мешал пировать, велел вырвать язык.

— О, Дрин, пошли ему быструю смерть, — прерывисто вздохнув, прошептала женщина.

— Из актёров видела только Гу Менсина, — госпожа зябко передёрнула плечами.

Возможно, ей следовало сохранить в тайне постыдные подробности, но Нику буквально распирало желание высказаться и не про себя, а вслух наградить Сфина Бетула теми эпитетами, которые тот безусловно заслужил, от души жалея, что радланский язык так беден ругательствами.

— Хозяин, этот бессильный лагир, мерзкий жирный мешок с дерьмом, заставил его изображать… хряка! Чтобы спасти Менрана его отцу пришлось… со свиньёй! На помосте! А эти гнойные рожи ржали, как… как… кобылы на случке!!!

— Ой, госпожа!

В царившей вокруг полутьме девушка скорее угадала, чем увидела, как собеседница в ужасе прикрыла ладонью рот.

— Даже думать не хочу, что пришлось делать остальным…

— Мне в Преграме рассказывали про одного богача, — пролепетала Риата. — Он специально покупал по дешёвке старых и больных рабов, чтобы мучить и убивать их всякими хитрыми способами. Городские невольники больше всего боялись, что хозяева продадут их ему.

"Вот где раздолье всяким маньякам и извращенцам, — ёжась подумала попаданка. — Купил говорящее орудие труда и делай с ним всё, что заблагорассудится. Никто и слова не скажет. Частная собственность, батман".

— Ты только помалкивай о том, что я рассказала, — сурово сдвинув брови к переносице, предупредила хозяйка.

— Да, госпожа, — смиренно поклонилась невольница. — Клянусь Такерой.

Зевая, Ника забралась в фургон, но прежде, чем рухнуть на шкуры, пробормотала:

— Лучше вообще не говори, что я куда-то ходила ночью.

— Слушаюсь, госпожа, — покладисто согласилась женщина.

— И разбуди меня… как только… перед рассветом…

Путешественнице казалось, что после всего увиденного и услышанного она глаз сомкнуть не сможет. Слишком много страшных впечатлений свалилось на неё этой ночью. Но перегруженный негативом разум просто выключился, словно уже позабытая электрическая лампочка, погрузив сознание в блаженную темноту.

Увы, отдых оказался очень недолгим, и вкрадчивый голос вырвал Нику из небытия.

— Проснитесь, госпожа. Заря над горами. Скоро рассвет. В усадьбе давно тихо.

При последних словах девушка вздрогнула, вспомнив всё, что случилось. Рывком сев, протёрла глаза.

— Спасибо, что разбудила. Давай выбираться отсюда.

Первым делом она, вновь обрядившись в дикарский костюм, принялась расчищать путь. Пришлось изрядно повозиться, прежде чем подгоняемый руганью, проклятиями и ударами палки ослик, натужно хрипя, втащил фургон на дорогу.

Не желая попадаться на глаза обитателям поместья, путешественница отогнала повозку за холм, где переоделась и велела Риате заняться причёской.

Чувствуя, что не в силах просто так сидеть и ждать, Ника прошла немного назад, так чтобы видеть усадьбу Сфина Бетула, где этой ночью творились чересчур гнусные даже для этого мира дела.

Кутаясь в меховой плащ и переступая с ноги на ногу, чтобы не замёрзнуть, она не забывала оглядываться по сторонам. Но в этот серый, предрассветный час дорога всё ещё продолжала оставаться пустынной.

Возле господского дома уже суетились какие-то фигурки, когда ворота усадьбы распахнулись, выпустив большой фургон артистов.

Только после этого девушка вернулась к своей повозке.

— Едут, госпожа? — робко спросила невольница.

— Едут, Риата, — кивнула хозяйка, и погрозив пальцем, ещё раз предупредила. — Запомни, я ночью никуда не ходила. Всё остальное можешь рассказывать как есть: и про сторожей, и про крик.

— Я лучше буду говорить, что всю ночь спала и ничего не слышала, — предложила собеседница.

— Не поверят, — возразила госпожа, усаживаясь на скамеечку. — Какой сон в таком месте?

Она потёрла озябшие пальцы ног. Надо бы шерстяные носки раздобыть. А то так и ревматизм заработать не долго… Или артрит какой-нибудь?

Ждать артистов пришлось довольно долго. Но вот из-за холма появилась полотняная крыша фургона, потом державший поводья Анний Мар Прест с сидевшим рядом Тритсом Золтом и головы мулов, как будто выраставшие из-под земли.

По мере приближения путешественница всё яснее видела бледные, осунувшиеся лица, а скулу Тритса Золта украшал внушительный синяк.

— Где мальчики? — крикнула Ника.

— Здесь, госпожа Юлиса, — глухо ответил Анний Мар, кивнув себе за спину.

Когда их повозка проезжала мимо, девушка услышала за матерчатыми стенками рыдания, которые не мог заглушить даже грохот колёс по плотно утрамбованным камням.

— Давай за ними, — приказала она Риате, хмыкнув про себя: "Что-то не видно большой радости. Но, может, они просто переживают те унижения и мерзости, которые пришлось перенести? Ну и сволочь же этот Сфин Бетул!"

Когда их маленький караван выехал на ведущую в город дорогу, та оказалась уже заполнена повозками, вьючными животными и просто пешеходами. Хотя, как зевая отметила про себя путешественница, интенсивность движения все же уступала той, что ей пришлось видеть в день прибытия в Гедор.

Привычно оглядываясь по сторонам, она наткнулась на осоловелый, неподвижный взгляд рабыни. Риата медленно, как большая кукла-неваляшка, раскачивалась из стороны в сторону, казалось, только чудом не выпуская поводья из рук. Присмотревшись, поняла, что хитрая невольница обвязала их вокруг запястий и теперь дремлет с открытыми глазами, рискуя в любой момент упасть на дорогу.

— Ты ночью спала? — спросила хозяйка, ткнув невольницу в бок.

— А, что? — встрепенулась та.

— Я говорю: ты ночью спала? — терпеливо повторила Ника.

— Нет, госпожа, — жалобно всхлипнув, покачала головой Риата. — Уж очень там страшно было. И вы же приказали вас разбудить…

В последних словах прозвучал явный упрёк.

Покачав головой, девушка мысленно проворчала: "Разбаловала я её совсем", но вслух проговорила:

— Полезай в фургон и спи. А то ещё свалишься.

— Ой, госпожа, да как же так…, — без особого энтузиазма запричитала невольница. — Это вам…

— Лезь, я сказала! — рявкнула хозяйка, отбирая поводья. — Не беспокойся, долго разлёживаться я тебе не дам.

— Спасибо, добрая госпожа, — картинно всхлипнув, рабыня не удержалась от широкого зевка. — Пусть небожители наградят вас многими милостями.

Через минуту из-за неприкрытой дверки послышался лёгкий, размеренный храп. Какое-то время путешественница ещё бубнила себе под нос, награждая спутницу не самыми лестными эпитетами. Но пригревшись в меховом плаще, очень скоро сама стала зевать во весь рот. Она тёрла глаза, трясла головой, даже ущипнула себя пару раз. Однако, это слабо помогало.

Ночные приключения так вымотали тело и разум, что они настойчиво требовали отдыха, полагая короткий сон под утро совершенно недостаточным для восстановления сил.

Можно, конечно, пинком разбудить рабыню и посадить её на облучок. Вот только Ника опрометчиво решила, что позволит ей спать по крайней мере до остановки на обед. А показывать слабость даже самой себе как-то не хотелось. В конце концов девушка спрыгнула с повозки и долго шла рядом, стараясь прогнать сон ходьбой.

Солнце перевалило за полдень, а фургон артистов по-прежнему катил вперёд. Не в силах более бороться с наваливавшимся сном, путешественница уже собиралась поднять Риату, чтобы самой занять её место, когда повозка урбы вдруг свернула на какую-то неприметную малоезжую дорогу.

От тряски невольница проснулась, и стоя на четвереньках, выглянула из дверки.

— Куда это мы едем, госпожа?

— Откуда я знаю? — крепко вцепившись в скамейку, чтобы не упасть, зло огрызнулась хозяйка.

Фургон дребезжал и подпрыгивал на каменистой почве, покрытой жёсткой, порыжевшей травой. Животные, недовольно фыркая и хрипя, налегали на постромки. Матерчатые стенки повозки артистов ходили ходуном, слышались недовольные голоса и плач.

Но скоро выяснилось, что Анний Мар Прест знал, куда ехать. Перевалив через холм, караван остановился у небольшого озера, из которого вытекал узкий, но бурный ручеёк.

Из фургона стали выпрыгивать хмурые, словно помятые артисты, их жены с детьми; и всей толпой устремились к широко разросшимся кустам.

Путешественнице тоже хотелось уединиться, но понимая, что площадь зарослей слишком мала для столь многочисленной компании, решила подождать, давая своим усталым спутникам первыми справить нужду.

Спрыгнув с повозки, Ника с удовольствием потянулась, улыбаясь выглянувшему из-за облака солнышку, да так и застыла, словно вбитый в доску гвоздь.

Крайон Герс и Крина помогали спуститься на землю бледному, почти зелёному Хезину. Приния торопливо расстилала под повозкой тощий матрасик, и мальчик, опустившись на него, в изнеможении прикрыл глаза. Мать с посеревшим, осунувшимся лицом и красными глазами, укрыв сына одеялом, пошла к озеру, прихватив кувшин с треснувшим горлышком.

— Менран, — тихонько проговорила Приния, заглядывая в фургон. — Выходи, зайчик мой, не бойся. Тебя никто не обидит. Здесь чужих нет, все свои.

Из-за полога, прикрывавшего вход, появилось бледное, испуганное лицо мальчика. Робко оглядевшись вокруг, словно маленький, затравленный зверёк, он протянул к матери тонкие, трясущиеся ручки. Та осторожно приняла сына в свои объятия, и тот повис у неё на шее, мелко дрожа худеньким тельцем. Качая его словно младенца, женщина пошла к озеру, не обращая никакого внимания на застывшую столбом их спутницу. А та бездумно смотрела им вслед, боясь даже пытаться осмыслить увиденное.

Приния бережно поставила сына на траву и стала осторожно стаскивать грязный, разорванный во многих местах хитончик. При виде синяков на узенькой, по-детски трогательной спине, девушка бросилась за повозку, с трудом удерживая рвущийся из горла крик.

Спрятавшись от всех, она зарыдала, изо всех сил зажимая рот ладонями. Ослабевшие ноги подломились, путешественница рухнула на траву возле колеса, сворачиваясь клубочком и машинально прикрывая лицо накидкой, словно прячась под одеяло, как в детстве. Буквально физически ощущая муки стыда, Ника проклинала себя за жадность, глупость и неуёмное любопытство. Возможно, не подслушай она разговор охранников Сфина Бетула, не загляни за забор, став свидетельницей отвратительного зрелища, ей сейчас было бы легче? Все-таки одно дело чьи-то слова и даже собственные логические выводы, и совсем другое — когда видишь это собственными глазами.

Именно поэтому девушку прямо-таки корёжило, когда в голове вновь и вновь звучал пугающий вопрос, на который не хотелось отвечать даже мысленно: "Что же эти сволочи сделали с ребёнком?"

— Госпожа, — робко проговорила Риата, присаживаясь рядом. — Госпожа…

— Уйди! — угрожающе прорычала та, сквозь душившие её рыдания. — Это же дети! Как они могли?! Сволочи, сволочи!!! Резать, жечь… Ненавижу! А я… Я тоже сука! Пожалела…

— Тише, во имя всех богов! — забыв о почтительности, побледневшая, как полотно, рабыня заткнула ей рот шершавой, твёрдой ладонью. — Умоляю, пожалейте себя, молчите! Вы уже всё равно ничего не сможете изменить. Время назад не повернёшь, это даже богам не под силу.

На миг глаза хозяйки застлало багровой пеленой бешенства, но вдруг она как-то резко обмякла и, тихо завыв сквозь стиснутые зубы, уткнулась ей в плечо. Успевшей многое пережить за эти полтора года Нике очень часто приходилось ругать себя за глупость, но то, что она совершила на этот раз, выглядело гораздо хуже — подлостью!

— Откуда же вы, госпожа, могли знать, что так случится? — торопливо шептала невольница, испуганно оглядываясь по сторонам. — Вы же и так денег дали, не жадничали… А мальчишкам… видно, так на роду написано. Не плачьте, на всех несчастных ваших слёз и доброты всё равно не хватит.

Но, видя, что хозяйка по-прежнему пребывает в прострации, наклонившись к уху, зашептала:

— Ой, госпожа, они возвращаются. Ну же, придите в себя, госпожа! Если узнают, из-за чего вы тут рыдаете, сгоряча и убить могут… И меня с вами заодно.

Понимая справедливость её слов, девушка отстранилась, прохрипев:

— Ты права, убьют. Я бы, наверное, убила… Спасибо, Риата.

Ухватившись за колесо, путешественница с трудом поднялась на ноги.

— Что с вами, госпожа Юлиса? — тусклым, бесцветным голосом спросил старший урбы, когда та вытирала умытое в ручье лицо.

— Перед глазами что-то потемнело, господин Гу Менсин, — ответила Ника, бросив быстрый взгляд на серое, измождённое лицо старого артиста. — Я ночью почти не спала. По виноградникам шатались какие-то люди… И вы не знаете, кто так страшно кричал в усадьбе?

— Господин Сфин Бетул наказывал нерадивого раба, — зачерпнув горстью воду из ручья, собеседник выпил и вытер мокрую ладонь о седую шевелюру.

— Я видела синяки у вашего сына, — не смогла удержаться девушка. — Мне так жаль, господин Гу Менсин.

— Хорошо, что Менран ещё слишком мал, — медленно проговорил старший урбы. — Хезину сильнее досталось.

Он, кряхтя, поднялся на ноги, отряхивая мусор с хитона.

— К сожалению, у нас мало еды, госпожа Юлиса. Но всё равно, надо поесть и отдохнуть. Мы тоже почти не спали.

— Тяжело пришлось? — голос путешественницы дрогнул, и она поспешно сфокусировала зрение на кустах за спиной мужчины.

— Очень, — тяжело вздохнул тот. — Ни разу в жизни я так не играл, госпожа Юлиса. Да простит меня лучезарный Нолип…

Посуровев, старший урбы свёл брови к мясистой переносице.

— Если бы у нас было ещё немного денег…

— Сфин Бетул назначил неподъёмный выкуп, — покачала головой Ника, морщась от стыда.

Глаза Гу Менсина вспыхнули дикой, животной ненавистью, губы разошлись в злобном оскале, обнажая крупные жёлтые зубы.

— Пусть этого лагира сожрёт самое страшное и вонючее из чудовищ Тарара! Я проклинаю его род от начал мира до конца времён!

— Да сбудутся ваши слова, господин Гу Менсин, — со всей искренностью пожелала девушка.

Пока они разговаривали, артисты разожгли костёр, а их жёны, достав котёл, готовили болтушку из муки, горсти фасоли и трёх больших луковиц. Полученное варево щедро сдобрили оливковым маслом.

Пирожки Аппия Герма Струдуба и другие вкусности закончились, так что путешественнице пришлось есть данное блюдо, больше всего напоминавшее своим внешним видом обойный клей.

Но не только внешний вид и соответственный вкус кушанья отбивали аппетит Юлисы. Напротив, за догоравшим костром, тесно прижавшись к матери, живым упрёком сидел Менран и ел яблоко, осторожно откусывая кусочки правой стороной рта. Похоже, мальчику ещё и зуб выбили.

Как правило, за обедом артисты много разговаривали, смеялись, шутливо переговариваясь друг с другом. Но сейчас вокруг царила гнетущая тишина, нарушаемая редкими короткими замечаниями.

Крина вернулась от фургона с полной миской.

— Так и не ест? — участливо спросила Приния.

— Нет, — покачала головой женщина, вытирая заплаканные глаза. — Кровь вроде больше не течёт. Так жар начался…

Она в отчаянии воздела руки к небу.

— О бессмертные боги, за что вы отнимаете у меня единственного сына, надежду и отраду мою на старости лет?! Царственный Питр, где твои огненные молнии?! Почему они не испепелят Сфина Бетула и его мерзких приятелей?! Как ты мог позволить им так мучить моего мальчика?! Моё сокровище, моё облачко на жарком небе…

После этих слов Ника уже не могла есть и сунула миску сидевшей за спиной Риате. Чувство вины и стыда кипятком жгли душу, заставляя тело мелко дрожать. То ли из мазохистского желания причинить себе ещё больше мучений, то ли, чтобы избавиться от них, она тихо спросила сидевшего неподалёку Превия Стреха:

— Что случилось?

— Сфин Бетул отдал Хезина на потеху гостям, — буркнул поэт, пряча блестевшие от слёз глаза. — Те были пьяные…

— Ужас! — сдавленно охнула девушка, отворачиваясь. — Какой мерзавец! Неужели это ему сойдёт с рук?!

— Сфен Бетул в своём праве, госпожа Юлиса, — медленно чеканя каждое слово, проговорил Корин Палл. — Хозяин имущества волен по своему усмотрению распоряжаться жизнью пойманного за кражей вора.

— Но они же совсем дети! — вскричала собеседница. — Нельзя же так…

— Ну и что? — удивился Превий Стрех. — Воровать нельзя в любом возрасте.

— Пусть так, — подумав, тряхнула головой девушка, подавленная столь убийственной логикой. — Но он же вас обманул! Взял деньги, а сам…

Путешественница замолчала, подбирая нужные слова, с удивлением чувствуя, что охвативший её стыд начинает уступать место раздражению.

— Он же покалечил мальчиков! Как можно прощать такое?!

— А что сделаешь, госпожа Юлиса? — поднял на неё мокрые глаза Гу Менсин. — Кому пожалуешься? Кто будет слушать артистов, бродяг без денег, без дома, без хоры.

Ника удивлённо захлопала глазами, не узнавая своих спутников. Обычно те не давали в обиду членов своей урбы, не стесняясь пускать в ход оружие. А тут над ними издевались, мучили их детей, и никакой внятной реакции, кроме бесполезных проклятий.

Девушке захотелось завопить во всё горло: "Да что с вами такое?! Не смогли защитить, так хотя бы отомстите! Надо прирезать эту сволочь… Или сжечь усадьбу целиком!"

С трудом сдерживая клокочущую ненависть, она всё же выдавила из себя:

— Так и уедем?

— И как можно скорее, — буркнул Гу Менсин, стыдливо пряча взгляд, но тут же, злобно зыркнув на неё, закричал: — Сфин Батул — консул Гедара, у него одних охранников не меньше десятка! Все воины — не нам чета! Надсмотрщиков с полсотни, да ещё рабы…

— Пусть боги лишат его глаз! — внезапно выпалила одна из женщин. — А тело покроется язвами от пяток до макушки!

— Да сожрут крысы его нутро! — поддержали приятельницы. — Пусть пиявки выпьют кровь до последней капли…

— Даже это не искупит наши муки! — вскричал Крайон Герс. — Его надо резать по крошечным кусочкам, вырывать ногти на руках и ногах…

Несколько минут все вокруг кричали, придумывая для Сфина Батула всё более изощрённые муки.

Вдруг Менран громко заплакал, и выбросив недоеденное яблоко, крепко обнял за шею мать. Тут же, опомнившись, все замолчали, стыдливо пряча глаза. А путешественница с горечью поняла, что никто из них не собирается ни устраивать покушения на мерзавца, ни сжигать его усадьбу, ни мстить каким-нибудь другим способом.

Но оказалось, что на счёт последнего она сильно ошиблась.

— Помните, в позапрошлом году мы устраивали представления в Ароере? — внезапно спросил Гу Менсин, оглядев собравшихся. — Я там ещё встретил старинного друга Косуса Аква Онума, бывшего центуриона?

— Это тот, кто купил себе трактир со шлюхами и молодую жену? — уточнил Анний Мар.

— Да, — важно кивнул старший урбы. — Мы тогда с ним крепко выпили, и он по пьянке проболтался, что у них в городе живёт настоящий волшебник, способный насылать смерть!

— Какой-нибудь ярмарочный жонглёр, — презрительно фыркнул Корин Палл. — Вроде тех, которые у нас перед представлениями вытаскивали яйца из ушей!

— Нет! — яростно рявкнул старый актёр. — Это настоящий колдун! Он десять лет учился чародейству у келлуанских магов! Акв рассказывал, что к нему обращаются всякие богачи, даже аристократы за тем, чтобы он убил их врагов, и ещё никто не упрекал его в обмане!

— Это, наверное, стоит кучу денег? — робко предположил Превий Стрех.

— Акв говорит, что меньше чем с тысячью империалами к нему не ходят, — подтвердил Гу Менсин.

— А как же колдун узнает, кого надо убить? — недоверчиво нахмурился Корин Палл. — Он же живёт в Ароере?

Грустно усмехнувшись, старый артист достал из-за пазухи скомканную тряпочку, и медленно развернув, продемонстрировал несколько волосков, пояснив:

— Это Сфина Бетула. Крина добыла.

— Он мне самой чуть все волосы не выдрал, — криво улыбнулась разбитыми губами женщина.

Собравшиеся возбуждённо загомонили, послышался злорадный смех, а попаданка вновь почувствовала себя одинокой зрительницей в театре абсурда.

— Теперь колдун его обязательно отыщет, — убеждённо заявил Анний Мар, а Превий Стрех, злорадно хихикая, довольно потирал маленькие, плохо вымытые ладошки.

— Осталось только найти где-нибудь тысячу золотых, — криво ухмыляясь, испортил всем настроение Корин Палл.

— Мы обязательно отыщем эти деньги, — с твёрдой уверенностью в голосе заявил Гу Менсин. — Заработаем или украдём. Как распорядятся боги. Но сейчас надо отдохнуть.

— Останемся здесь до утра? — с надеждой спросил Вальтут Торнин.

— Да, — секунду подумав, кивнул старший урбы. — До… представления я кое с кем поговорил в усадьбе Сфина Бетула. Тут неподалёку большая деревня. Завтра попробуем устроить там представление. Плату возьмём едой. После сбора урожая крестьяне не скупятся.

— Что будем показывать? — деловито поинтересовался кто-то. — Опять "Змею и кувшин"?

— Почему нет? — пожал жирными плечами толстяк. — Простаки её хорошо принимают.

Не желая слушать пустые разговоры и опасаясь ляпнуть что-нибудь лишнее, Ника торопливо пошла к своей повозке.

Подумать только! Вместо того, чтобы немедленно начать подготовку к нападению на Сфина Бетула, не важно, где и как, или хотя бы горячих клятв с обещанием вернуться и отомстить за себя и детей, эти чудаки на букву "м" собираются… нанять чародея!!! Прямо Хогвартс какой-то! Не хватает только волшебных палочек и уроков зельеварения!

Пыхтя от возмущения, девушка взялась за облучок, чтобы взобраться на тележку, когда за спиной раздался громкий, полный боли стон, легко перекрывший возбуждённый гомон артистов.

Обернувшись, она увидела, как Крина с другими женщинами устремились к фургону, под которым кричал и бился, отбросив в сторону одеяло, Хезин.

Сгорбившись и втянув голову в плечи, путешественница торопливо влезла на повозку и, протиснувшись внутрь, рухнула на расстеленные шкуры, зажимая ладонями уши. Что бы она не думала о трусости актёров, мальчиков погубила именно её жадность. От ненавистной очевидности этого Юлису скрутила почти физическая боль. Врать себе не имело никакого смысла: получи Сфин Бетул свои четыре тысячи риалов, он отпустил бы маленьких пленников, и не было бы ни позорной ночи артистов, ни мучений их детей. Скрипнув зубами, Ника подумала, что отдала бы всё, лишь бы вернуться на сутки назад. Знай обо всём заранее, разве пожалела бы она золота? Прикусив губу, девушка заплакала почти без слёз. Если Хезин всё же умрёт, именно себя она будет считать главной убийцей! Имея возможность спасти ребёнка, не захотела, пожалев металлических кругляшей с профилем императора.

Ей и раньше приходилось отнимать чужие жизни, но лишь защищая свою.

— Врёшь! — выдохнула путешественница, вспомнив, как матросы напали на мирных гантов, покинувших деревню из-за эпидемии. Именно она рассказала о случайной встрече с аборигенами. Капитан корабля послал в лес разведку, и мореходы превратились в людоловов. Тогда тоже погибли люди, и смерть их тяжким грузом легла на душу девушки. Но это случилось по глупости, от недостатка знаний о местных реалиях. А сейчас же во всём виновата исключительно её жадность!

Услышав громкий стон мальчика, Ника обнаружила, что убрала ладони от ушей, и тотчас вернула их обратно. Разум человека двадцать первого века с трудом смирялся с осознанием того, что подобная открыто происходящая мерзость, включавшая в себя помимо прочего попытку убийства ребёнка, останется безнаказанной. В наличии имеются жертвы, преступники, куча свидетелей. Всё есть! И никому нет никакого дела!

Пусть даже часть вины лежит на ней. Но не она же мучила этих детей и издевалась над их родителями! И если нет никакой возможности наказать мерзавцев по местным идиотским законам, то куда смотрят родственники?! Вместо того, чтобы отомстить: подкараулить и зарезать, сжечь усадьбу, да хотя бы отравить как-нибудь Сфина Бетула и его собутыльников; они мечтают о каком-то колдуне!

— Идиоты! — фыркнула она по-русски. — Дебилы!

Путешественница твёрдо знала, что с удовольствием помогла бы актёрам свершить их личное правосудие. Но вот отдавать деньги какому-то местному экстрасенсу, она не собиралась. Странно, но от осознания этого, боль, терзавшая душу, слегка, совсем чуть-чуть, притупилась, а продолжавший утешать внутренний голос заметил, что артисты не дали бы и медного гроша, чтобы выручить её из неприятностей.

Вновь в который раз ужасно захотелось, чтобы всё вокруг оказалось лишь кошмарным сном. Вот сейчас она откроет глаза, проснётся и снова окажется…

Попаданка зло ощерилась. Возвращаться обратно в инвалидное кресло? Ну уж нет! Громко со вкусом высморкавшись, она призналась себе, что эта жизнь нравится ей больше. Тем более там, в родном мире, она убила себя, а здесь уже второй год как-то умудряется выживать.

Со стоном вытянув ноги, Ника, закрыв глаза, с напряжением стала ожидать новых криков больного, а может уже и умирающего мальчика. Но сквозь дощатую стенку фургона доносились только негромкие голоса артистов. Именно под их бормотание путешественница и заснула…

Хотя лучше бы ей остаться бодрствовать, потому что она вновь оказалась в своём родном городе у заброшенной стройплощадки, где всё ещё громоздились не вывезенные новыми хозяевами бетонные блоки. Из густой, чернильной темноты ночи, перед которой казался бессильным яркий свет уличных фонарей, медленно материализовались знакомые чёрные фигуры, похожие на сгустки ещё более глубокого, инфернального мрака. И весь тот ужас, та боль, которую когда-то перенесла Виктория Седова, вновь обрушились на девушку кипящим потоком.

Чувствуя, как сильные руки легко преодолевают сопротивление её мышц, гибкие, холодные пальцы, похожие то ли на дождевых червей, то ли на щупальца неведомых тварей, жадно елозят по телу, забираясь в самые потаённые уголки, Ника дико закричала, отчаянно вырываясь из мягкой паутины кошмара. Но прежде, чем ей это удалось, в ушах явственно прозвучал злой шёпот: "Мальчики тоже это пережили".

Очнувшись, путешественница обвела невидящими глазами потолок фургона, расставленные вдоль стен корзины и с раздражением отбросила меховое одеяло.

— Звали, госпожа? — с треском распахнув дверцу, озабоченно спросила рабыня.

— Нет, — отмахнулась Ника, прекрасно понимая, что имел ввиду тот мерзкий голос совести. — Принеси попить.

— Сейчас, госпожа, — Риата исчезла.

А её хозяйке опять захотелось плакать от переполнявшего душу стыда. Слёзы уже закипали на глазах, когда появилась невольница с чашкой воды.

Залпом осушив её, девушка взглянула в открытую дверку. Вечерело.

— Артисты ещё спят?

— Кто как, госпожа, — понизила голос рабыня. — Мужчины ещё не проснулись, а женщины уже ужин готовят.

— У них ещё продукты остались? — хмыкнула путешественница, выбираясь наружу.

— Мы тут поляну кандыка нашли, госпожа, — проговорила Риата, и видя непонимающее лицо хозяйки, пояснила. — Это корешки такие. Не то, чтобы очень вкусный, но есть можно.

Расправив платье, Ника старательно отводила взгляд от фургона актёров, но какая-то неведомая сила упрямо заставляла голову поворачиваться в ту сторону.

Лицо Хезина, к счастью, рассмотреть не удалось, но сидевшая у его изголовья мать плакала, отгоняя веточкой надоедливых мух от неподвижного сына.

Трезвый и уже довольно циничный разум девушки прекрасно понимал бесполезность и даже вред подобных переживаний, иссушавших душу и терзавших сердце, но она ничего не могла с собой поделать.

Судя по внешнему виду, Менран почти оправился от пережитого, только иногда вздрагивая от чьих-то чересчур резких слов, да немного заикался. Вечером он с другими ребятишками уже лазил по озеру в поисках съедобных ракушек.

Милосердная природа наградила детей способностью быстро забывать несчастья в кругу родных, любящих людей.

А вот Хезину становилось всё хуже. Он уже не кричал, лишь громко стонал, приходя в сознание. Приния приготовила травяной настой, чтобы сбить жар, но больной смог проглотить только пару ложек, которые не принесли облегчения. Нос у него заострился, щеки ввалились.

Ника поймала себя на том, что то и дело смотрит в сторону умирающего мальчика, всякий раз ощущая острый приступ стыда. И хотя ей совсем не хотелось спать, забралась в фургон, чтобы спрятаться от него хотя бы за тонкими дощечками.

Чтобы немного отвлечься, девушка принялась в который раз пересказывать себе легенду, предназначенную для родственников Наставника, понимая, что те будут выспрашивать гораздо более подробнее и тщательнее, чем Тун Раллий или Аппий Герм Струдуб.

Когда собирались, путешественница обратила внимание, что Хезин уже не смог встать, и его отнесли в фургон на руках. Чувствуя, как сжимается от жалости сердце, Ника понимала, что никогда не избавится от вины перед несчастным мальчиком, чья смерть останется вечным укором её глупой жадности. Однако, сегодня это ощущение уже не так застилало разум.

Девушка ожидала, что они вернутся на мощёную камнем дорогу, однако артисты направили повозку дальше в холмы. Устав трястись в дребезжащей повозке, путешественница долго шла рядом по жёсткой, порыжелой траве.

Судя по всему, большой войны или даже набегов крупных шаек здесь тоже давно не видели. Ибо ничем иным невозможно объяснить разброс крестьянских подворий по склонам долины, протекавшая по дну которой речушка разливалась в небольшое озерко. Юлису удивило отсутствие жилищ поблизости от воды. Её сомнения легко разрешила невольница.

— Наводнений боятся, госпожа. Видно, речка весной разливается.

Передний фургон остановился возле маленького сельского святилища, посвящённого богине зари Ауре. Тут же собралась небольшая группа взрослых и куча разновозрастной ребятни. В отличие от прошлого раза, в этой деревне урбу встретили вполне благожелательно. Очевидно, в расположенное в стороне от больших дорог селение артисты заглядывали редко. Судя по довольной физиономии Гу Менсина, переговоры с местным начальством прошли более чем конструктивно, и артисты направили повозку к озерку.

Отец с матерью вынесли из фургона полубесчувственное тело Хезина, и уложив в тени, заботливо прикрыли одеялом. Ника с неудовольствием отметила, что на него уже почти никто не обращает внимания. Она даже не видела, чтобы к мальчику подходили другие дети, кроме сестры. Видимо, и сверстники уже поняли, что приятель не выздоровеет и не будет больше с ними играть.

Хезин умер во время представления, когда его отец вместе с другими артистами разыгрывал перед жителями деревни чрезвычайно фривольную комедию. Зрители от души хохотали над проделками ловкого мошенника, обманывавшего злого старого ростовщика с его женой. А мальчик хрипел, жадно хватая воздух бледными губами. Только на миг девушка поймала полный смертельного горя и безмолвного укора взгляд матери, сидевшей у ложа умирающего сына. Но и этого оказалось достаточно, чтобы, не выдержав, убежать к воде, где она долго плакала, забившись в гущу кустов тальника.

Слёзы закончились, когда со стороны деревенского святилища, где шло представление, донёсся грохот аплодисментов и приветственные выкрики. Очевидно, селяне по достоинству оценили искусство заезжих артистов.

Путешественница ещё долго сидела у воды, закутавшись в накидку, кое-как спасавшую от влажной прохлады и последних в этом году комаров. Хотелось спрятаться ото всех и не думать ни о чём.

Отыскала её Риата, встревоженная долгим отсутствием хозяйки.

— Ужинать пора, госпожа, — робко проговорила она, переступая с ноги на ногу. — Все только вас ждут.

Молча кивнув, Ника с горечью подумала: "Надо идти, от жизни не спрячешься".

Показались тёмные силуэты фургонов, ярко горевший костёр. И тут её словно пыльным мешком ударили. Решив, что показалось, девушка ускорила шаг, обогнав невольно шарахнувшуюся в сторону рабыню.

Нет, слух путешественницу не подвёл. От стоянки слышались довольные голоса и смех. Она едва не споткнулась. Да как же так?! Только что, всего пару часов назад умер один из их урбы, мальчик, ставший жертвой разнузданного разврата гостей Сфина Бетула! А они смеются!

— Госпожа Юлиса! — завидев её, вскричал Гу Менсин с широкой улыбкой. — Садитесь ужинать. Сегодня нам щедро заплатили! Да благословят Артеда и Ангипа тяжкий труд этих добрых людей.

На старой, покрытой заплатами накидке, служившей скатертью, горами лежали пышные лепёшки, красновато-розовые яблоки, подвяленный виноград, стояли миски с маслинами и блюдо речных креветок.

Оглядевшись, Ника, к досаде и удивлению, не заметила ни одного грустного лица. Впрочем, родителей умершего мальчика она у костра не увидела.

Весело скалясь, глава урбы продемонстрировал собравшимся тощий кожаный бурдюк. Стоявший рядом Менран, хихикнув, подал отцу неглубокую керамическую чашу, украшенную простеньким рисунком.

Медленно наполнив посуду коричневой, в полумраке похожей на кока-колу, жидкостью, старый артист торжественно вручил её знатной попутчице.

— Что это? — недоверчиво проговорила та, принюхиваясь. — Вино?

— Не совсем, госпожа Юлиса, — с явным сожалением вздохнул толстяк. — Бражка на виноградных выжимках. Но и в ней тоже заключена волшебная сила Диноса!

Пока девушка приглядывалась и принюхивалась к подозрительному напитку, старший урбы с помощью сына разливал его по мискам.

— Восславим Нолипа! — громогласно объявил Гу Менсин, поднимаясь на ноги. — Враги могут отнять у нас имущество, свободу, даже жизнь. Но благословение солнечного бога навсегда останется с нами, и подтверждение тому — этот щедрый стол!

Артисты одобрительно зашумели. Путешественница осторожно отпила из чаши. Вкус своеобразный, но алкоголь явно присутствует.

Приния, улыбаясь, стала раскладывать по мискам фасоль с оливковым маслом.

"Неужели им совершенно наплевать на несчастного мальчика? — в смятении думала Ника, дуя на разваренные зёрна. — Вот так урба, одна семья! Парнишка умер, а они ржут, как кони!"

Девушка почувствовала, что начинает презирать этих людей. Ну хорошо, даже если артисты боятся отомстить, неужели нельзя высказать скорбь или сожаление?

Не в силах справиться с обуревавшими её думами, путешественница перед сном высказала Риате всё, что думает об их спутниках.

Сытая и пьяненькая рабыня равнодушно пожала плечами.

— От того, что Хезин умер, жизнь урбы не остановилась. Хвала богам, все остальные живы и невредимы. А дети часто умирают, госпожа. Мать моего второго хозяина, достойная и уважаемая женщина, родила пять дочерей и три сына. Но бессмертные боги позволили только одному стать взрослым… Ах, госпожа! — прочувственно вздохнула невольница и неожиданно заговорила о другом. — Видели бы вы, как деревенским представление понравилось! Как хлопали, как благодарили. Здесь с сотворения мира артисты не бывали, вот деревенские и натаскали столько еды. Даже бражки принесли.

Улыбнувшись, она причмокнула губами.

— Но, как же Хезин? — слегка угрожающе, но с заметной растерянностью набычилась Ника.

— Так он умер, госпожа, — беспечно отмахнулась собеседница. — Какой-нибудь голубь или воробушек уже отнёс его чистую душу на райские поля, где она будет пребывать до скончания времён. А живым надо жить.

Крякнув, но не найдя, что возразить, хозяйка подставила сложенные ладони под струю воды.

— Завтра его похоронят, — зевая, проговорила рабыня, поливая ей из кувшина. — Отвезут подальше от деревни, чтобы никому не мешал…

Фыркнув, госпожа сорвала с её плеча полотенце, и женщина сочла за благо замолчать.

Несмотря на неизгладимое впечатление, произведённое игрой артистов на местную публику, провожать их утром пришли только ребятишки. У взрослых начались ежедневные трудовые будни, неожиданно прерванные приездом незваных гостей. Только дети, окружив фургон редкой стайкой, выспрашивали актёров: собираются ли они когда-нибудь вернуться, чтобы устроить ещё более смешное представление? Те отвечали многословными пустыми обещаниями.

А повеселевший Гу Менсин солидно прощался с местным старейшиной, всё-таки завернувшим по пути на поле, чтобы их проводить.

Место для могилы выбрали на их прошлой стоянке, неподалёку от главной дороги. Хмурые мужчины принялись долбить неподатливую, каменистую землю деревянными с железной полоской на конце штыка лопатами. Женщины, плача и причитая, вынесли на одеяле тело мёртвого мальчика.

Девушка хотела уйти куда-нибудь, чтобы не видеть скорбной церемонии, но терзавшая её совесть заставила остаться, хотя и позволила держаться в стороне. Омытое водой из озерка тело завернули в более-менее чистые тряпки, оставив открытым лицо, и украсили зелёными ветками.

Опустившись на колени, мать с распущенными волосами и расцарапанным лицом негромко пела колыбельную мёртвому сыну под аккомпанемент тихого воя подруг. Ника со страхом почувствовала, как по спине забегали противные, холодные мурашки.

Тсева положила на спелёнутое тело брата грубо сшитую матерчатую куколку. Всхлипывая и размазывая кулачком слёзы, Менран оставил рядом с ней игрушечный деревянный меч. Женщины осторожно одели на голову Хезина венок из полевой травы.

Путешественница кое-что знала о погребальных обрядах цивилизованных народов. Аристократы и состоятельные люди предпочитали сжигать тела умерших с соблюдением великого множества различных церемоний. Бедняки предавали усопших земле на городских или сельских кладбищах. Девушке показалось странным то, что артисты не похоронили мальчика в деревне, но от вопросов она воздержалась.

Подошёл Гу Менсин с мужчинами. Женщины перестали выть, только несчастная мать продолжала петь колыбельную.

— Пора, Крина, — тихо проговорил старший урбы. — Твоему сыну больше нечего делать на поверхности земли. Отдай его тело Артеде.

Всхлипывая и кивая, та встала, что-то тихо бормоча себе под нос.

Ун Керат и трое мужчин взялись за углы одеяла, на котором покоился завёрнутый в саван трупик Хезина.

— Стойте! — внезапно вскричала Приния. — А монетку? Чем он заплатит перевозчику?

— У нас ничего нет, растерянно развёл руками толстяк. — Мы отдали всё до последнего обола.

Ника поняла, что его супруга либрийка. Особой разницы между религией радлан и либрийцев нет, даже боги почти одни и те же, но либрийцы верят, что прежде чем попасть в загробный мир, отделённый от царства живых рекой Смерти, душа должна заплатить перевозчику Анору. Пантеон радлан обходится без этого персонажа. Крина и кто-то из артистов тревожно охнули, а Корин Палл досадливо поморщился.

— У меня есть, — поспешила путешественница спасти ситуацию. Отвязав от пояса кошелёк, она торопливо достала первую попавшуюся монету.

— Спасибо, госпожа Юлиса, — поблагодарил старый актёр. — Теперь Хезин не останется между мирами мёртвых и живых.

Ун Керат с силой надавил на подбородок сына, заставив нижнюю челюсть трупа податься назад.

Девушка отвернулась, вновь чувствуя на щеках жгучие слёзы стыда. К могиле она подошла только после того, как артисты обложили вытянутый холмик дёрном и поставили небольшой плоский камень.

Покончив со скорбными делами, они разошлись. Только несчастная мать осталась возле последнего приюта своего сына, да в стороне, прикрыв лицо накидкой, безмолвно стояла Ника, волей судьбы оказавшаяся одной из причин случившегося несчастья.

Тем временем женщины готовили скорбную тризну. Когда путешественница вернулась на стоянку, оставив Крину наедине с сыном, то узнала, что артисты и сейчас не оставили своих привычек, прихватив в деревне двух случайно подвернувшихся кур.

Перед тем, как приступить к еде, разлили остатки браги, и Гу Менсин произнёс прочувственную речь, в которой говорил о многочисленных достоинствах Хезина и о том блестящем будущем, что ожидало его на пути служения Нолипу. Погружённая в свои мысли, Ника слушала краем уха, машинально поглаживая кончиками пальцев шершавый край чаши.

Осушив её вместе со всеми, девушка принялась за фасолевую кашу, отметив, что добавление курятины явно пошло ей на пользу. Утолив первый голод, артисты опять стали проклинать Сфена Бетула.

Ун Керат внезапно решил выяснить у Гу Менсина подробности о чародее, готовом за соответствующее вознаграждение отомстить за смерть Хезина с помощью магии. Как и следовало ожидать, данная тема вызвала живейший интерес, и толстяк едва успевал отвечать на многочисленные вопросы.

Невольно поморщившись, путешественница подумала, что весьма вероятно, большую часть из них он просто придумывает на ходу. Впрочем, члены урбы слушали своего старшего с таким благоговейным вниманием, что она решила оставить свои подозрения при себе. Хотя это и стоило некоторых усилий, ибо терзавшее её чувство вины никуда не делось.

После короткого отдыха их маленький караван тронулся в путь, оставив у неизвестного озерка безымянную могилку.

Когда выехали на мощёную дорогу, Ника задремала, к сожалению, очень ненадолго. Всё же отсутствие рессор давало о себе знать. Часа через четыре повозка артистов повернула, фургону Юлисы тоже пришлось последовать за ними, чтобы вскоре оказаться у небольшого городка, окружённого невысокой, кое-где до половины обвалившейся стеной. Поскольку урба не располагала денежными средствами даже на оплату въездной пошлины, то после недолгого совещания артисты решили остановиться примерно в полкилометре от города возле каких-то закопчённых развалин, поросших мелким кустарником и бурьяном.

Несмотря на явное пренебрежение властей Иокдама к состоянию оборонительных сооружений, здесь, как и повсюду на Западном побережье, городские ворота закрывались с наступлением темноты. Учитывая, что солнце уже клонилось к закату, Ника поняла, почему старший урбы отложил визит к здешним консулам до утра.

Девушка тоже собиралась в город, чтобы сбыть свои суперсапоги, они же меховые недочулки. Вряд ли за них удастся много выручить, но этим она хотя бы сможет объяснить артистам свою ночёвку на постоялом дворе. Спать в фургоне путешественница уже устала, да и помыться нормально не мешает. А денег можно добавить из пояса.

Пока Ника тешила себя подобными мечтами, актёры привычно обустраивали привал. Мужчины рубили и ломали в зарослях сухостой, а женщины мыли фасоль, месили тесто для пшеничных лепёшек. Всё как всегда. Вдруг её внимание привлёк чей-то визгливый голос.

— Это наше место! — шагах в сорока верещала сутулая, кривоногая особа неопределённого пола и возраста в каких-то невообразимых лохмотьях. — Мы тут всегда ночуем. Уходите или платите десять риалов!

— А сегодня мы будем! — веско произнёс Анний Мар Прест, сбросив с плеча сухую лесину прямо под ноги вопящему существу.

Оно резко отпрянуло, едва не выронив кривую клюку.

— Пошла отсюда, курица старая! — рявкнул мужчина, взмахнув кулаком. — Ты в лучше годы ломаного обола не стоила!

Члены урбы поддержали его остроумный спич дружным смехом сплочённого коллектива, а девушке показалось странным то, что убогая старушка взялась качать права перед многочисленными чужаками.

Путешественница едва успела подумать об этом, как сумерки прорезал грозный рык.

— Кто тут нашу бабушку обижает?!

Из-за развалин и кустов вдруг полезли какие-то люди, быстро сбиваясь в ватагу под предводительством звероподобного детины ростом не менее двух метров.

Сутулясь и косолапя, амбал неторопливо приближался к ошарашенным артистам с явно недружественными намерениями, лишним подтверждением которых служила зажатая в правой лапище дубина с торчавшими во все стороны шипами. Остальные незваные визитёры, числом не менее пятнадцати, тоже шли не с пустыми руками, держа кто суковатую палку, кто короткий кривой нож, кто просто камень.

Однако закалённая во множестве передряг урба вновь продемонстрировала почти воинскую организованность. Мужчины постарше, похватав что под руку попало, тесной группой выдвинулись навстречу врагу, а молодые и женщины полезли в фургон за более подходящим оружием.

Оказавшись чуть в стороне от направления главного удара, Юлиса устремилась к своему фургону. И вовремя. Драка началась ещё до того, как актёры вооружились как следует. Но к ним на выручку бросились жёны, накинувшись на противника с горящими головешками.

Ника едва успела схватить давно припасённый на случай подобных разборок дротик, как раздался пронзительный визг Риаты.

Выругавшись, Ника рванулась на помощь, но, зацепившись подолом платья за одну из корзин, едва не упала, лбом распахнув дверцу фургона.

Шагах в десяти её невольница сцепилась в нешуточной схватке с какой-то чрезвычайно грязной, полуголой девицей. Крепко вцепившись друг дружке в волосы, они топтались на одном месте, визжа в унисон, и лягались, норовя попасть по голени или по колену.

— Тритс Золт! — перекрыл шум битвы чей-то отчаянный крик. — Тритс Золт убит!

"Жаль мужика", — охнула про себя путешественница, проникаясь серьёзностью момента.

Она уже хотела броситься на помощь рабыне, когда заметила, как с другой стороны к непрерывно визжащим противницам козлиным скоком приближается тощий старик в набедренной повязке и рваном, обтрёпанном плаще.

Заметив Нику, он неожиданно сменил направление, по-богатырски вскинув над головой палку с тремя кривыми, устрашающего вида гвоздями. Видимо, углядев прилично одетую девицу, посчитал, что справится с ней без особого труда. То ли сумерки виноваты, то ли зрение старика подвело, и он не заметил у намеченной жертвы дротика, то ли просто не придал этому значения.

Не раздумывая ни секунды, девушка, чуть откинувшись назад, метнула своё оружие, угодив в левую сторону поросшей седыми волосами груди, аккуратно войдя меж выпиравших сквозь грязную кожу рёбер.

Тоненько, по-заячьи вскрикнув, старик упал, беспомощно дёргая ногами. Противница Риаты, неожиданно перестав осыпать её грязными ругательствами, с криком рванулась к убитому, оставляя в кулаке рабыни изрядный клок грязных волос.

Предводитель нападавших успел в кровь разбить физиономию Корину Паллу, нокаутировать Гу Менсина и едва не прикончил Анния Мара, прежде чем Превий Стрех ударил его кинжалом в спину. Взревев медведем, громила развернулся, намереваясь прибить начинающего драматурга своей страхолюдной палицей, но на помощь тому пришёл Ун Керат, отоваривший великана топором по пояснице, от чего тот рухнул как подкошенный.

Потеряв главаря, враги тут же обратились в позорное бегство, растворившись в темноте, бросая убитых и раненых. Поле боя осталось за урбой.

Подойдя к телу агрессивного старика, путешественница с огорчением убедилась, что тот мёртв. Наконечник дротика угодил точно в сердце, не оставив несчастному никаких шансов. Но на этот раз Ника не чувствовала особых угрызений совести, лишь сожаление и привычная опустошённость.

— Отличный бросок, госпожа Юлиса! — проговорил старший урбы, уважительно качая головой.

Упёршись обутой в сандалию ногой в грудь мертвеца, он рывком выдернул дротик и протянул его собеседнице.

— Точно в сердце!

— С такого расстояния только слепой промахнётся, — раздражённо буркнула девушка, решив не признаваться, что целилась в плечо, и торопливо перевела разговор на другую тему:

— Почему они на нас напали, господин Гу Менсин?

— Ограбить хотели, — пренебрежительно скривил распухшую от ударов физиономию толстяк. — Обычно городские нищие — народ безобидный. Выпрашивают милостыню, помогают на базаре: ну там поднести, помочь или воруют по мелочам. Но это только пока среди них не появляется вот такой вожак.

Старый актёр кивнул в сторону мордоворота, над которым склонились Ун Керат и Корин Палл.

— Тогда их даже настоящие бандиты побаиваются.

— А как же городская стража? — спросила путешественница, взглянув на крепостную стену, где мелькали огоньки и слышались возбуждённые голоса.

— Им-то какое дело до нас, госпожа Юлиса? — горько усмехнулся толстяк. — Мы не горожане, не купцы. Такие же бродяги, немногим лучше нищих.

Он хотел ещё что-то сказать, но его прервал радостный крик Рхеи Власт.

— Живой! Тритс Золт живой! Хвала небожителям!

Оставив попутчицу, старший урбы заторопился к костру, посмеиваясь и размахивая руками. Та, ещё раз посмотрев на убитого старика, тихо прошептала:

— И чего тебе не жилось, придурок?

— Оголодал сильно, госпожа, — неожиданно проговорила Риата, рассматривая труп с каким-то будничным любопытством. — Вот захотел вас убить, чтобы ограбить. На большее он уже давно не способен. А на ваше платье ему пять дней можно было бы наедаться досыта.

Привлечённая её словами, Ника невольно присмотрелась к своей жертве, замечая не бросившуюся в глаза морщинистую, покрытую струпьями кожу, впалый живот, казалось, присохший к позвоночнику, раскрытый в безмолвном крике рот с парой полусгнивших зубов и шевелящиеся от множества насекомых, грязные, спутанные волосы.

— Оттащи его куда-нибудь, — глухо проговорила девушка, борясь с подступающей тошнотой. — Только руки потом не забудь вымыть.

— А это ещё зачем, госпожа? — удивлённо вскинула брови рабыня.

— Делай, как я сказала! — рявкнула хозяйка, раздражённо топнув ногой.

— Слушаюсь, госпожа, — испуганно втянула голову в плечи невольница.

— И мой как следует! — уже остывая, добавила путешественница. — С песком потри. Да смотри, вшей не подхвати. Вон их у него сколько.

Послушно кивая и бормоча что-то себе под нос, Риата, пыхтя, но без особого усилия поволокла тело нищего в темноту. Туда же артисты потащили массивную тушу амбала. Ника успела заметить узкую, красную полосу сорванной кожи на толстой бычьей шее. Похоже, богатырь как-то сумел выжить в схватке. Ни кинжал, ни топор не смогли выбить жизнь, цепко державшуюся в могучем теле, и предводителя нищих задушили. Девушка передёрнула плечами, морщась от обдавшей её волны мерзкого запаха.

Кроме главаря нападавшие потеряли ещё четверых, да столько же тяжело раненых, скуля, серыми тенями уползли в темноту.

Когда очнулся Тритс Золт, оказалось, что урба вышла из схватки почти без потерь. Синяки, шишки, вырванные волосы и разбитые носы не в счёт. Столь разгромный результат легко объяснялся явным несоответствием физических данных пришельцев и аборигенов. Бледные, несмотря на слой грязи, лица с запавшими глазами; тощие, часто уродливые тела; слабые, давно отучившиеся наносить удары, руки. Более-менее здоровым и упитанным выглядел только главарь, очевидно, забиравший у остальных их скудную добычу.

Несмотря на понесённый урон, неожиданная победа резко подняла настроение артистов. Мужчины со смехом вспоминали наиболее забавные моменты короткой драки, похвалялись удачными ударами. Что же касается трофеев, то даже самые не привередливые из артистов отказались брать кишевшие насекомыми рваные тряпки, которыми прикрывали свои тела местные нищие, а ничего другого у них не оказалось.

Ночью в развалинах, куда оттащили трупы, кто-то рычал, ухал, слышался визг и треск кустов. Мулы и ослик испуганно вздрагивали и, натягивая верёвки, старались держаться ближе к расположенным вокруг костра людям.

К утру пострадавший в драке и выстиранный хитон Гу Менсина почти высох, что позволило главе урбы предстать перед иокдамскими консулами в более-менее приличном виде. Для солидности он прихватил с собой Вальтуса Торнина, чьё благообразное лицо почти не пострадало.

Пока шли к городу, Ника охотно рассказала старому актёру, зачем она туда направляется.

— Здесь они мне не понадобятся, — со вздохом проговорила девушка, когда рабыня достала из корзины меховой чулок. — Но, может, удастся продать какому-нибудь скорняку?

— Мех хороший, — с видом знатока кивнул собеседник, проведя ладонью по шерсти. — Только много за него не заплатят.

В воротах к старшему урбы пристали стражники, выспрашивая, что же случилось ночью у развалин?

Пока Гу Менсин обстоятельно рассказывал воинам о нападении на мирных служителей славы Нолипа каких-то оборванцев, путешественница с рабыней просочились в Иокдам.

Хотя данный населённый пункт располагался далеко от моря, он мало чем отличался от уже виденных ими городов Западного побережья. Даже местная площадь народных собраний, в отличие от гедорской, ещё не успела стать форумом. Хотя кое-какие действия в этом направлении явно предпринимались. Напротив храма богини мудрости Фиолы, гордо возвышалась статуя широкоплечего, бородатого мужика в длинном плаще с зажатым в руке свитком. Судя по незначительному числу птичьих отметин и свежей штукатурке постамента, сей монумент возвели совсем недавно.

"Консулу Марку Овию Урбону, — прочитала Юлиса. — От благодарных граждан за долгое и честное служение городу".

Тут же возле храма Фиолы она увидела менялу. Закутавшись в тёплый, подбитый мехом плащ, унылого вида старичок, казалось, дремал, сидя на табуретке у небольшого квадратного столика с аккуратно разложенными по нему кучками монет. Направившись в его сторону, Ника вовремя вспомнила, что менялы берут за свою многотрудную работу определённый процент. Так стоит ли с ним связываться из-за одного-двух империалов?

Может, проще получить с них сдачу?

Покупать что-то из вещей девушка опасалась, дабы не давать спутникам повода для нехороших мыслей. Поэтому направилась в трактир, но выбрала для этого не самое удачное время. В подобных заведениях, расположенных возле площади народных собраний, как правило, столовались уважаемые люди, чей рабочий день начинался позднее, чем у простых горожан, так что все места в зале оказались заняты.

Путешественница зашла в другое место, но и там завтрак оказался в самом разгаре. Пришлось отложить решение проблемы с разменом и отправиться на базар искать скорняка.

В просторной лавке с широко распахнутой дверью на вбитых в стены колышках висели накидки из меха лисиц и белок, тяжёлые плащи из пышных волчьих шкур, различного рода безрукавки и жилеты, какие-то забавные шапочки с наушниками и великое множество выделанных шкурок.

Дождавшись, когда хозяин лавки всучит очередному покупателю заячий плащик, Ника без долгих предисловий предложила приобрести у неё меховые получулки, объяснив, для чего покупала их сама, и почему они не понадобились.

— Два риала, — с таким видом, словно оказывал ей величайшую милость, зевнул скорняк.

— Да лишит тебя бессмертная Фиола остатков разума за такую скупость! — взвилась девушка.

Она, конечно, не рассчитывала вернуть деньги, потраченные на оказавшуюся бесполезной покупку, но соглашаться на столь откровенный и беспардонный грабёж не собиралась. — Да я лучше их обрежу и сапоги себе сделаю, чтобы ноги не мёрзли!

— Воля ваша, госпожа, — с деланным равнодушием развёл руками собеседник. — Мех все равно старый, подшёрсток весь вылез, швы неровные. Вот тут видите? Самое большее три риала.

— Добавьте ещё пятнадцать оболов, — предложила путешественница. — И сможете сшить из моих чулок целый десяток вот таких смешных шапочек.

— Только из-за вашей красоты и мудрости, госпожа, — рассмеялся мастер.

Посетителей в знакомом трактире заметно поубавилось. Усталая, замотанная подавальщица, равнодушно выслушав слегка необычный для столь раннего часа заказ, сразу предупредила, что придётся подождать.

Ника понимающе кивнула. Она терпеливо высидела минут тридцать, но нисколько не пожалела об этом. Мясо оказалось сочным и хорошо прожаренным, лепёшки тёплыми, овощная подливка острой и возбуждающей аппетит, а разведённое вино вкусным.

Однако при расчёте возникли проблемы. Рабыня тупо таращилась на желтовато-красный кружок с изображением орла и надписью "Импер форта", что в переводе на русский означает "Власть вечна". Потом, не сказав ни слова, убежала.

— Что же, госпожа, у вас совсем нет серебра? — подозрительно сощурил маленькие поросячьи глазки солидного вида дядечка в кожаном фартуке поверх светло-жёлтого хитона.

— Да вот как-то так получилось, — виновато вздохнув, посетительница тряхнула кошельком, из которого на стол выкатились две одинокие медные монетки.

Хмыкнув, трактирщик покачал империал на ладони, словно взвешивая, попробовал на зуб и только после этого, удовлетворённо кивнув, бросил подавальщице:

— Выдай госпоже на сдачу семнадцать риалов и восемь оболов.

Девушка рассчитывала получить больше, но торговаться не стала, мимоходом пожалев о том, что не воспользовалась услугами менялы. Из-за этого настроение испортилось, и она поспешила покинуть город.

Неизвестно, повлияло ли на решение городского совета то обстоятельство, что заезжие артисты убили предводителя нищих, уже начинавших надоедать не только рядовым гражданам, но и уважаемым людям, или здесь просто давно не было никаких развлечений? Только Гу Менсину без труда разрешили устраивать представления на площади народных собраний и даже выдали из городской казны небольшой кредит на установку помоста.

В свою очередь артисты выбрали для открытия сезона в Иокдаме мрачно-торжественную трагедию "Волосы Цреи".

Несмотря на то, что путешественница не видела и даже не читала сей замечательной пьесы, она предпочла представлению переезд на постоялый двор. Он не походил на заведение Аппия Герма Струдуба ни размерами, ни чистотой, ни удобством. Однако, выбирать не приходилось. Только здесь хозяин согласился предоставить ей отдельную комнату с полным набором услуг: конюшня, баня, чистая постель.

Пока актёры разыгрывали перед благодарными зрителями кипение страстей, их спутница блаженствовала, подставив плечи под струю тёплой воды из кувшина, который держала Риата. В квадратную яму, наполненную мутной, подозрительного вида жидкостью, Ника, разумеется, забираться не стала.

Потом она рухнула на набитый свежей пахучей соломой тюфяк и заснула, как убитая без снов и глупых мыслей.

На следующий день довольный Гу Менсин сообщил, что урба смогла заработать кое-какие деньги, поэтому он готов вернуть госпоже Юлисе сорок риалов в счёт погашения долга.

Девушка как раз завтракала. Перехватив голодный взгляд толстяка, она покачала головой.

— Не нужно. Вот соберёте побольше, тогда и отдадите.

— Спасибо, госпожа Юлиса, — с чувством поблагодарил Гу Менсин. — Пусть небожители вознаградят вас за милость и доброту.

Они провели в Иокдаме три дня. За это время урба дала четыре больших представления на площади народных собраний и два раза выступала в домах богатых горожан. Как всегда кое-кто из актёров удостоился и индивидуальных приглашений.

Пока её спутники весело и с пользой проводили время, путешественница скучала. Только однажды Нику "развлёк" какой-то плюгавый мужичонка, с удивительной настойчивостью предлагавший посетить его скромное жилище, разумеется, за соответствующее вознаграждение. Она отнекивалась, огрызалась, пыталась скрыться от нежданного поклонника на площади народных собраний. Но тот оказался на редкость упорным. Пришлось нырнуть в пустынный переулок и достать кинжал. Быстрота и ловкость, с которой девушка проделала это действие, произвела благотворное впечатление. Приставала торопливо удалился, обозвав напоследок предмет своих недавних вожделений весьма нехорошими словами. Само собой, "предмет" не смолчал, обогатив местный фольклор новыми цветистыми выражениями о связях умственных способностей поклонника с его сексуальной ориентацией. На чём всё веселье и закончилось.

Перед тем как покинуть город, Нике вручили целых шесть десятков риалов, на что Гу Менсин получил соответствующую расписку.

Она всё ещё переживала по поводу смерти Хезина, а вот артисты, казалось, совсем забыли о нём. Даже родители вели себя так, будто их сын умер уже очень давно.

После Иокдама маленький караван заехал в расположенную неподалёку деревню, где актёры показали весьма легкомысленную, на грани приличия, комедию, получив в уплату овощи, фрукты и фасоль.

Следующей остановкой стал городок Акпий, последний населённый пункт перед имперской границей.

Избавившись от необходимости скрывать наличие денег, путешественница предпочла остановиться на постоялом дворе и даже сделала кое-какие покупки, в том числе давно вожделенные тёплые, шерстяные носки. Хотя и внешний вид, и способ вязки мало походили на то, что Ника видела в своём мире. Пятка отсутствовала, и носки походили на зашитый с одного конца рукав из грубых шерстяных ниток. Но, главное, они грели, а всё остальное можно какое-то время потерпеть.

Артисты вновь остановились за городскими стенами. Денег на постоялый двор всё ещё не хватало. Срочно понадобилось купить одежду и хоть какие-то декорации.

В Акпие урбе удалось повторить недавний успех. Тем более, что угодили они как раз на городской праздник. Да и после представления кое-кто из актёров также отправились по домам богатеев. Сам Гу Менсин читал стихи и отрывки из пьес у двух городских консулов.

Поймав удачу, урба задержалась в городе на четыре дня, после чего их долг перед попутчицей уменьшился ещё на восемьдесят риалов.

Они вновь весело шутили и смеялись, вели себя так, словно не было ни Сфина Бетула с его мерзостями, ни смерти Хензина. Осталось только лёгкое заикание Менрана, но отец надеялся, что оно скоро пройдёт.

Одалживая деньги и вновь пускаясь в путешествие с ними, Ника опасалась, что актёры, не желая отдавать деньги, просто исчезнут или даже прибьют её потихоньку. Однако все страхи оказались напрасными. Попутчики держали слово, честно выполняя свои обещания, и тревога постепенно сошла на нет. Дорога вновь сделалась монотонной, даже скучной, и девушка как-то незаметно втянулась в кочевую жизнь, привыкнув к новым городам, постоялым дворам и кочевой жизни бродячих артистов.

Но выезжая из Акпия, она вновь почувствовала лёгкое волнение. Если верить её спутникам, именно сегодня они должны пересечь границу Империи. Судя по разговорам, которые путешественница слышала на рынках и постоялых дворах, стремительно возрождавшееся после трагической "эпохи горя и слёз" государство понемногу обретало прежнюю мощь, что уже начинало беспокоить соседей.

Попаданка отдавала себе отчёт в том, что в этом мире ещё не знают о колючей проволоке, и вряд ли существует тщательно перепаханная контрольно-следовая полоса, сигнализирующая бдительным пограничникам о коварных нарушителях. Но уж какой-нибудь укреплённый пост пограничной стражи, да хотя бы столб с обозначением этой самой границы просто обязан быть!

Однако, сколько она не вглядывалась, даже приподнимаясь на цыпочки, так и не увидела ничего подобного. Те же унылые холмы с выгоревшей травой, да мелькавшие кое-где вдали отары овец.

С мыслями о том, что пограничный знак, видимо, стоит где-то впереди, Ника угомонилась и принялась терпеливо ждать появления бдительных пограничников и продажных таможенных чиновников, собираясь выдать им свою легенду.

Дорога спустилась в долину, по дну которой протекал широкий ручей или маленькая речка. Передняя повозка остановилась у широкого брода, и из неё стали поспешно выпрыгивать артисты, тут же почти по щиколотку погружаясь в чёрную грязь, густо покрытую следами копыт, сандалий и колёс.

Поймав взгляд попутчицы, Анний Мар Прест рассмеялся, указав на противоположный берег.

— Там начинается Империя, госпожа Юлиса! Вы почти дома.

Встрепенувшись, девушка завертела головой, стараясь увидеть какое-нибудь вещественное подтверждение его слов, но не заметила ни пограничной крепости, ни самих пограничников, ни пограничной собаки. Не видно даже пограничного столба!

Оставаясь на облучке, Гу Менсин стегнул мулов поводьями. Те фыркая и выгибая шеи, с явной неохотой вошли в воду, а другие мужчины урбы принялись толкать массивную повозку, помогая животным.

Прежде чем путешественница успела отдать какие-либо распоряжения, Риата уже спрыгнула на землю. Подвязав повыше подол, она взяла ослика под уздцы и смело потащила в поток.

Нике оставалось только крепче держаться за скамейку, чтобы не упасть. Примерно на середине речки правое колесо провалилось в яму. Пассажирка едва не плюхнулась в воду, а ослик встал, как вкопанный, не обращая внимание ни на рывки, ни на ругань погонщицы.

Утонуть Юлиса не боялась. Слишком мелко. Но её напугал негромкий треск. Она вдруг представила, как фургон сейчас просто развалится, а поток унесёт вещи. Собирай их потом.

К счастью, артисты дружно бросились на помощь. Общими усилиями колесо вытащили, а девушка мысленно похвалила себя за правильный выбор попутчиков.

Нимало не смущаясь отсутствием нижнего белья, мужчины со смехом и шутками выжали мокрую одежду. При этом Анний Мар, наверное, специально встал так, чтобы явить себя пред очами Ники в самом выигрышном ракурсе. Качая головой и закатывая глаза, та отвернулась, с иронией подумав, что мужчины никогда не взрослеют, до смерти оставаясь мальчишками, всегда готовыми хвастаться размерами своих игрушек. Причём не важно: купленных, сделанных своими руками или доставшихся с рождения.

Не успели их фургоны отъехать от речки и сотни метров, как впереди показался караван из девяти массивных, тяжело нагруженных телег, запряжённых могучими, но медлительными волами, позади которых неторопливо тащилась повозка, размерами и конструкцией очень похожая на ту, в которой путешествовали актёры. По бокам ехали шестеро хорошо вооружённых всадников с короткими копьями. Ещё один верховой в дорогом жёлто-синем хитоне и подбитом рыжим мехом плаще тронул пятками коня, заставив того подъехать ближе к фургону артистов.

Пока всадник о чём-то беседовал с Гу Менсином, девушка, на всякий случай сгорбившись, плотнее закуталась в накидку.

Предосторожность явно оказалась лишней. Только передовой, сурового вида охранник, бросил в её сторону мимолётный ленивый взгляд. Остальные вообще не обратили никакого внимания.

Громко попрощавшись со старшим урбы, хозяин каравана тоже торопливо проехал мимо, даже не посмотрев в сторону путешественницы. Та облегчённо перевела дух, хотя столь пренебрежительное отношение к себе всё же немного задело.

Когда фургон поднялся на вершину гряды, и Ника смогла осмотреться, то очень удивилась, не увидев больше ни одного каравана. В её понимании, движение между Империей и городами Западного побережья просто обязано быть гораздо интенсивнее. Но потом девушка вспомнила про Ишму. Разумеется, основной поток грузов идёт по реке, водным, так сказать, транспортом. Там надёжнее и дешевле.

Минут через сорок им все-таки попался обоз из четырёх повозок и двух десятков тяжело навьюченных мулов. Подводы и возчики с охранниками выглядели гораздо беднее и непрезентабельнее чем те, которых они видели у брода.

А ещё примерно через час, когда дорога шла по заросшему бурьяном и низкорослым кустарником плоскогорью, далеко впереди показалась группа всадников. От скуки путешественница стала наблюдать за ними, иногда заглядывая за угол катившей впереди и закрывавшей впереди дорогу повозки актёров.

Сначала она смогла пересчитать верховых, потом разглядела у каждого из двенадцати длинное копьё с блестевшим на солнце наконечником.

Наличие именно этого оружия почему-то насторожило Нику.

— Кто это? — спросила она у рабыни.

Посмотрев в ту сторону, Риата равнодушно пожала плечами.

— Разбойники средь бела дня по дорогам не разъезжают, госпожа. Наверное, какие-нибудь наёмники или стражники, которые стерегут границу.

"Ага! — мысленно хмыкнула попаданка. — Значит, пограничники здесь все-таки есть!"

Скоро стали различимы кожаные доспехи с металлическими пластинами, притороченные к сёдлам круглые щиты, островерхие шлемы и смуглые, неприветливые лица под ними.

Когда до фургона артистов оставалось не более двадцати шагов, передний всадник, пожилой, сурового вида дядька с всклокоченной седой бородой, грозно гаркнул, приказывая остановиться. А остальные кавалеристы, проехав вперёд, заняли позиции по обеим сторонам маленького каравана.

Вслед за Гу Менсином натянула поводья и явно испуганная Риата.

— Вылезайте из фургона! — последовала новая команда, после чего происходящее стало нравиться Нике ещё меньше.

Артисты вместе с жёнами и детьми послушно выбрались на дорогу.

— Кто такие? — грозным басом рявкнул седобородый всадник, сверху вниз глядя на униженно склонившегося в поклоне старшего урбы. — Что везёте?

— Ничего, о храбрый воин, — то ли искусно изображая страх, то ли действительно испугавшись, лепетал толстяк, не поднимая глаз. — Мы не торговцы, а достойные служители славы лучезарного Нолипа. Устраивали представления в городах Западного побережья, а теперь возвращаемся домой, радовать достойных жителей радланской Империи.

— Беглых рабов с собой не прихватили? — сдвинув к переносице густые, седые брови, командир кавалеристов буравил маленькими, злыми глазками начавшую лысеть макушку Гу Менсина.

— Что вы, храбрый господин! — всё так же глядя под ноги, всплеснул руками толстяк. — Мы честные артисты, ни никогда не нарушаем закон.

— Торкул, Дарган, проверить! — отрывисто скомандовал седобородый, и тут же двое кавалеристов спрыгнули с коней.

При этом, как с удивлением заметила путешественница, копьё осталось притороченным к седлу каким-то хитро заплетённым узлом.

Один из воинов, довольно грубо отшвырнув в сторону замешкавшегося Превия Стреха, полез в фургон, придерживая короткий, кривой меч, а второй рыкнул, удивлённо вскинув брови:

— Господина десятник приказал из фургон вылезти!

— А я не в фургоне, — спокойно возразила девушка.

Какое-то время собеседник молчал, сосредоточенно обдумывая услышанное и явно не понимая, что она имеет ввиду.

— Господин десятник сказал, чтобы все вышли из фургона, — пришла ему на помощь собеседница, выделяя последние слова. — Но я снаружи, а не в фургоне.

Видимо, подобный ряд логических рассуждений оказался слишком сложным для понимания и, не найдя что возразить, то ли Торкул, то ли Дарган, тяжело вскарабкавшись на приступок, с треском распахнул дверцу повозки.

— Я ничего не везу! — торопливо пояснила путешественница, с трудом сохраняя равновесие на узкой дощечке.

Вновь пропустив её слова мимо ушей, доблестный страж имперской границы, пригнувшись, забрался внутрь и, ворча, стал копаться в первой попавшейся корзине.

— Эй, господин воин! — вскричала раздражённая подобной наглостью Ника. — Чего вы ищите? Там ребёнок не спрячется, не то что взрослый раб.

— Молчи, дур! — сердито бросил кавалерист с сильнейшим акцентом. — Если жить хотеть!

— Сам заткнись! — не смогла удержаться девушка. — И оставь мои вещи…

Она могла бы сказать ещё много интересного, но сильная рука рабыни бесцеремонно зажала хозяйке рот.

— Тише, госпожа! — звенящим от ужаса голосом взмолилась Риата.

Разъярённая подобным вероломством, Юлиса вцепилась в смуглое, загорелое запястье, и с силой вывернув, освободилась от захвата. Охнув, невольница едва не упала, в последний момент умудрившись ухватиться за плечо госпожи, и взмолилась, чуть не плача:

— Потом меня накажете, а сейчас молчите во имя небожителей и всех богов Тарара!

Пока они препирались, воин отыскал в другой корзине кожаный цилиндр.

— Отдай сейчас же! — вскричала Ника, тут же позабыв обо всех предупреждениях Риаты.

Она попыталась вырвать футляр, но сильный мужчина без труда отпихнул её в сторону так, что теперь хозяйке пришлось хвататься за рабыню, чтобы не упасть.

Без труда откупорив плотно сидящую крышку, пограничник увидел папирусные свитки рекомендательных писем Румса Фарка. Видимо, ожидавший найти что-то более ценное, воин, глухо выругавшись на непонятном языке, швырнул кожаный цилиндр под ноги. Тут его жадный взгляд наткнулся на покрывало, небрежно брошенное поверх корзин.

Обозлённая столь беспардонным грабежом, Ника нашарила за спиной рукоятку кинжала. Но невольница вновь погасила пламенный порыв хозяйки, крепко обхватив её за плечи и торопливо зашептав в самое ухо:

— Умоляю, госпожа! Он воин! Их много! Они убьют вас и меня! Заклинаю Ноной и Фиолой, молчите!

— Пусти! — зло зашипела девушка. — Вижу я. Пусти, а то я сама тебя убью!

Тем временем заметно повеселевший мародёр уже повесил новенькое свёрнутое покрывало через плечо и теперь с увлечением копался в той самой корзине, где под заячьими шкурками и стиранными тряпочками покоилась круглая деревянная шкатулка, в которой кроме писем Наставника своей родне лежали пятьдесят империалов.

Путешественница с очевидной ясностью поняла, что рискует лишиться очень многого: денег, доверия артистов, если те узнают о золоте, а самое главное — документов, хоть как-то удостоверяющих личность. Ударит стражу имперской границы моча в пустую бородатую башку, и прихватит он шкатулку вместе со всем содержимым.

Но Риата права, нечего и пробовать с ним справиться. Это не полумёртвый старик и не моряк, никак не ожидающий удара. Её грабит опытный воин: сильный, крепкий, хорошо вооружённый, всегда готовый к драке, да ещё в компании таких же приятелей.

Заметив в руке кавалериста потрёпанную заячью шкурку, Ника громко хмыкнула, привлекая к себе внимание.

— Забирай! — заявила она, весело скаля зубы. — Всего два раза пользовалась.

Подозрительно глянув на неё из-под нахмуренных бровей, храбрый воин извлёк из корзины ком тряпок.

Усмехнувшись ещё шире, Ника выразительно похлопала себя по платью чуть ниже живота. Притаившаяся за спиной хозяйки Риата натужно хихикнула.

Переводя взгляд с их нагло ухмылявшихся физиономий на свою руку, мародёр с отвращением отшвырнул клочки материи, разразившись длинной, злобной и абсолютно непонятной триадой. Рыча и скаля белые, совершенно вампирские зубы, рекламой лакалюта сверкавшие на заросшем чёрным волосом лице, мужчина ринулся прочь из фургона, на ходу вытирая ладонь о засаленные кожаные штаны.

Опасаясь оказаться сбитой с ног, девушка торопливо спустилась на землю и на всякий случай отошла в сторону.

— Эй! — резанул по ушам требовательный крик десятника. — Ты кто такая?

— Меня зовут Ника Юлиса Террина, — обернувшись, представилась путешественница, заметив, что воин, осматривавший фургон артистов, тоже прибарахлился, лишив урбу кувшина с остатками оливкового масла и каких-то тряпок.

— Откуда? — не дослушав ответа, требовательно поинтересовался командир стражей границы.

— Еду из Канакерна к родственникам в Радл, — выдала Ника легенду.

— Слышал я про каких-то Юлисов, — проворчал собеседник, и его акцент обозначился ещё сильнее. — Очень богатые люди. Ты им кто?

Девушка уже собралась назвать имена приёмного папаши и дедушки с его сенаторским достоинством, но в последний момент передумала. Очень ей не понравился насмешливо-презрительный взгляд старого воина. Будь перед ней радланин или любой другой цивилизованный человек, да хоть купец или даже легионер, она бы не колебалась. Но этот старый наёмник вряд ли испытывал большое почтение к имперской аристократии. Пришлось импровизировать на ходу.

— Мой отец был двоюродным братом Лацию Юлису Агилису из младших лотийских Юлисов.

В своё время Наставник заставлял её наизусть вызубрить свою родословную, так что запутаться в родственниках путешественница не опасалась.

— Почему едешь одна? — нахмурился воин.

— Я с ними, — возразила собеседница, указав на сбившихся в кучу артистов.

— Пхе! — зло и высокомерно фыркнул десятник, грозно встопорщив колючие седые усы. — Да разве порядочная девушка поедет с этими проходимцами! Ты шлюха и самозванка!

Ника вздрогнула, словно от удара в живот. Давненько её здесь так не обзывали. Она вновь почувствовала, как внутри всё сжалось, словно перед смертельно опасной схваткой. Всплеск нетерпеливого бешенства, едва не погубивший её в фургоне, уже прошёл. Разум работал на удивление чётко.

Но смолчать сейчас, значит, навсегда опустить себя и потерять уважение артистов, а самое главное — старый козёл тогда точно решит, что перед ним именно та, о ком он говорит, ибо ни одна аристократка подобные обвинений без ответа не оставит.

Вот только, судя по мрачно-звериной роже кавалериста, он не даст ей долго разглагольствовать и просто прибьёт за первые же обидные слова, не взирая ни на пол, ни на возраст, ни на происхождение. Здесь и сейчас на этой пустынной дороге он царь, бог и инспектор ДПС в одном лице.

— Кто тебе дал право…, — каждое слово приходилось буквально выталкивать из глотки, прибегая к помощи мышц живота, от чего речь звучала как-то особенно веско и значительно.

Глаза всадника вспыхнули зловещим хищным блеском, заросшая седым волосом верхняя губа приподнялась, обнажая зловещую щербатую ухмылку.

— Господин десятник! — внезапно вскричал Гу Менсин, бросаясь вперёд, словно закрывая собой девушку. — Госпожа Юлиса выехала из Канакерна со своим дядей Мерком Картеном. Только он заболел…

— А ты откуда знаешь, мошенник?! — кавалерист рявкнул так, что выступивший у путешественницы между лопаток пот собрался в капли, они заскользили по спине противно холодя кожу.

— Мы встретились с ними на постоялом дворе в Меведе, — стал торопливо объяснять толстяк.

— Это правда? — взгляд, который старый воин вперил в Нику, казалось, прожигал насквозь.

Вот только на неё подобные вещи уже давно не производили никакого впечатления.

— Господин Мерк Картен — двоюродный брат моей матери, — стараясь говорить, как можно спокойнее, сказала девушка. — Мы собрались к родственникам в Радл. К сожалению, он плохо себя почувствовал ещё в Канакерне, из-за чего мы не успели перейти через Рифейские горы, и пришлось пробираться южным путём. Я надеялась, что дядя поправился, но в Меведе болезнь вернулась, и он слёг.

— Мы как раз давали там представления, — вступил в разговор старший урбы. — И тоже жили на постоялом дворе Муция Сорела.

Десятник опять пристально посмотрел на путешественницу.

— Да, — не задумываясь подтвердила та. — Там дядя и умер, а мне пришлось ехать с урбой.

— Мошенники! — набатным колоколом загремел голос старого воина. — Обмануть меня решили?! Какой же приличный человек доверит свою родственницу первым подвернувшимся проходимцам?!

— Мой дядя прекрасно знал господина Гу Менсина и его актёров! — бесстрашно выкрикнула Ника. — Они всё лето устраивали представления в Канакерне! А других попутчиков, готовых ехать в Радл, дядя найти не успел, болезнь скрутила его слишком быстро. Он смог только добыть для меня несколько рекомендательных писем у своего знакомого.

— К кому? — как и следовало ожидать, тут же поинтересовался десятник.

— К Герату Влатусу купцу из Цилкага, к хозяину постоялого двора Кеду Дирку, к Минтару Рутлину Калвиту — командиру конной сотни Третьего Победоносного Пограничного легиона, — быстро отбарабанила девушка, благоразумно умолчав о командире конной стражи Гедора.

Заметив промелькнувшую по лицу собеседника тень недоверия, добавила:

— Ваш человек их видел, когда копался в моих вещах. Если хотите, я прикажу рабыне их принести.

Предлагая, она очень надеялась, что у Риаты хватит ума догадаться, какие письма можно показывать этому командиру бравых мародёров, а какие нет.

— Не нужно, — досадливо поморщился десятник, вновь уставившись на старшего урбы.

— Господин Картен обещал, что родственники госпожи Юлисы щедро заплатят, — торопливо проговорил тот. — Если мы поможем ей добраться до Радла.

— К кому ты туда едешь? — уже немного другим тоном поинтересовался старый козёл.

— К Итуру Септису Дауму регистору Трениума, — ответила путешественница, чувствуя, как ком в животе понемногу рассасывается. — У меня к нему письмо. Если желаете…

Собеседник раздражённо скривился, и девушка решила, что старый вояка, видимо, не шибко силён в грамоте.

Следующий вопрос подтвердил её предположение.

— Чем ты ещё сможешь подтвердить своё имя?

— Фамильным перстнем отца, — отчеканила Ника, понимая, что во-вот может остаться без него.

— Покажи! — решительно потребовал десятник.

Со вздохом сняв с шеи шнурок, девушка шагнула к смирно стоявшему коню и вложила кольцо в широкую, коричневую ладонь воина.

"Прощай, реликвия рода Юлисов, — хмыкнула она про себя, наблюдая, как пограничный страж пристально разглядывает вырезанный на золоте герб. — Тебя я больше не увижу".

На какой-то миг ей показалось, будто десятник сейчас опустит печатку в седельную сумку или просто сунет за пазуху. Но вместо этого воинский начальник легонько бросил перстень в сторону собеседницы, а когда та ловко поймала, одобрительно хмыкнул.

— Пусть боги хранят вас в дальней дороге госпожа Юлиса.

— Да не оставят они и вас своими милостями, господин десятник, — чуть поклонилась путешественница, с отвращением ощущая, как предательски дрожат колени.

Глядя вслед удалявшимся воинам затуманенными от выступивших слёз глазами, девушка в бессилии привалилась к колесу телеги.

— Ой, госпожа! — встрепенулась Риата, пытаясь её поддержать. — Страх-то какой! Я чуть не описалась!

Ника едва не ответила "я тоже", но вовремя прикусила язык. Отстранив рабыню, она шагнула к старому артисту и отвесила низкий поклон.

— Благодарю вас, господин Гу Менсин. Вы спасли мне жизнь.

— Но вы же помогли выручить наших мальчиков, — устало усмехнулся старший урбы. — А мы, служители Нолипа, добро не забываем.

— Я тоже! — тряхнула головой девушка. — Вы только что уменьшили сумму своего долга наполовину!

Артисты, с гомоном забиравшиеся в фургон, притихли.

— От всей суммы? — решил на всякий случай уточнить старый актёр.

— От того, что осталось! — разъяснила путешественница. — И никакой доли сверху!

— Да благословят вас боги, госпожа Юлиса! — довольно рассмеялся Гу Менсин. — Так мы скоро со всем долгом рассчитаемся.