Отступник

Интерлюдия АЛЕКСАНДР ЯЩЕНКО, КАПИТАН

В этот раз все было как обычно, словно в плохом детективе, сложенном из штампов. Несколько ментов в форме у дверей. Внутри квартиры прокурорские и безутешная вдова, на полу белый контур кормильца, ушедшего в мир иной. Обстановочка так себе, хоть и не бомжатник.

Филимоныч и Игоряша уже поджидали меня, а я как всегда опаздывал. Давала знать моя новая, вторая, жизнь. А после того как Нина ушла, я окончательно выбился из графика нормальной жизни…

— А вот и наш суперсыщик, — улыбнулся Филимоныч, шагнув мне навстречу.

— Что тут у вас? — совершенно невинным голосом поинтересовался я, косясь на белый контур. Раз тела не было, то опоздал всего на каких-нибудь полтора часа. Какая мелочь!

— Ну, о дисциплине мы поговорим позже, в отделе, — покачал головой Филимоныч. — А пока оглядись. У нас тут ножевое. Дома никого не было. У вдовы и сына алиби…

— Так ведь тела нет, и улики все, небось, затоптали.

— Нет, мы должны были ждать, пока мертвяк стухнет. А что до улик, то мы тщательно все осмотрели, прежде чем тело трогать. Ничего особенного.

Я вновь покосился на контур тела, потом обвел взглядом комнату. Ничего. То есть вообще ничего. Затоптали следы.

— И что скажешь? — поинтересовался Игоряша.

Я пожал плечами. Еще один беглый взгляд. Неожиданно для себя я шагнул вперед и подхватил декоративную вазу с буфета, потом резко перевернул ее, высыпав содержимое на ковер. Филимоныч и Игоряша замерли, открыв рот. Среди трухи и пыли оказался маленький прозрачный пакетик с белым порошком.

— Осмотрели все, говорите, — прошипел я, прищурившись.

Филимоныч присел над кучкой трухи, потом, вынув из внутреннего кармана пинцет, осторожно подцепил пакетик за край и выудил его из общей кучи.

— Герыч?

— Нет, детская присыпка для тараканов, — фыркнул я, а потом резко обернулся к вдове, стоящей на пороге и с удивлением наблюдающей за происходящим. Даме было лет сорок, по крайней мере на этот возраст она выглядела без макияжа. У нее было усталое лицо, заплаканные глаза навыкате и перекошенный рот — уголки губ чуть подрагивали, словно она едва сдерживалась. Казалось, еще чуть-чуть, и она разрыдается. — Что вы об этом скажете? — резко накатил я. Судя по ее состоянию, ей нельзя было давать ни малейшей поблажки, иначе могла случиться истерика. — Откуда это в вашем доме? Ваш муж был наркоманом? Ваш сын? Кто еще проживает с вами в этой квартире?.. — я сыпал вопросами, не дожидаясь ответов. Для меня важен был не ответ, а реакция на вопрос. По ней я видел, скрывает что-то вдова или нет, хотя для остальных языки вибрации мускулов и запахов потовых желез оставались тайной. Я же благодаря своим новым качествам превратился в своего рода детектор лжи, причем, в отличие от своего механического собрата, я ошибок не допускал. — Где вы были сегодня ночью? Кто обнаружил труп? Хорошо ли была закрыта входная дверь…

— Алекс, охладись, — похлопал меня по плечу Филимоныч. — Ну чего ты на Светлану Павловну набросился? У нее и так горе, к тому же от следствия она ничего…

Я на мгновение смолк, и этой короткой паузы вполне хватило вдове, чтобы разрыдаться. Дальше беседовать с ней было бесполезно, хотя часть того, что хотел, я узнал.

— Видишь, что ты наделал… — начал было Филимоныч, но я не стал дожидаться окончания представления.

Бросив через плечо:

— Ищите третьего, — я покинул место преступления.

Потом была ругань в отделении. И мне пришлось написать объяснительную Пеликану, относительно своего опоздания. Третью объяснительную за последние три дня. И еще была куча каких-то бумаг. Я что-то писал, что-то оформлял, что-то подписывал, действуя словно автомат. Вторая половина суток давалась мне сложнее всего. И солнце светило ярче, и спать хотелось до одури, да и вообще последнее время у меня складывалось странное впечатление, что с работой пора завязывать или, ввиду моих выдающихся качеств, нужно пойти к Пеликану и потребовать, чтобы он назначил мне персональный график, согласно которому я бы смог… Да нет, все это глупость. В глубине души я отлично знал, куда именно и какими словами пошлет меня Пеликан, стоит мне только заикнуться о чем-то подобном. Это будет грязно и непечатно. А может, стоит, как там пел Галич: «Прихожу на работу я в пятницу, посылаю начальство я в задницу. Мол, привет, подобру-поспокойненьку, ваши сто мне как насморк покойнику…» Тоже выход.

На этой оптимистичной ноте я, падая с ног, добрался до дома, плюхнулся на кровать и провалился в черные пучины Морфея.

Однако ровно в полтретьего я очнулся. Пробуждение, как всегда, оказалось болезненным. Есть хотелось так, что аж желудок свело, но я знал, что ощущение это обманчиво. Стоит хоть раз поддаться и набить желудок — мало не покажется. Поэтому надо забыть о голоде. «Поесть» можно будет потом. Вначале дело.

Пару минут ушло у меня на то, чтобы решить, что надеть: форму или штатское. Поскольку дело представлялось мне официальным, я хотел было одеться по форме, а потом подумал, что буду выглядеть в ней глупо. «Летающий мент» или так: «Мент, летящий на крыльях ночи». Тут скорее нужно облегающее трико яркого цвета с надписью «Супермен». Представьте: «Летун-попрыгун на страже правосудия»! Нет уж. Лучше старая куртка, джинсы, так я больше похож на нормального человека.

А потом на балкон. Несколько секунд я стоял, как всегда, собираясь с силами. Все-таки нелегко прыгать в черную пустоту, даже если знаешь, что не разобьешься. Но сердце всякий раз замирает. А вдруг? Вдруг все это сон, и в этот раз, вместо того чтобы взмыть в небеса, я камнем рухну на асфальт. На мгновение мне даже представилось собственное скрюченное тело в луже черной крови на асфальте. Но… пустое. Надо взять себя в руки и…

Резкий рывок в пустоту, прыжок за перекрученные перила балкона, и я уже лечу.

Несколько раз я задумывался над механизмом этого полета, даже экспериментировал. Только ничего так и не выяснил. Мысленно приказывал лететь — летел, не лететь — камнем устремлялся к земле. Потом я бросил все эти опыты. Даром что тело мое в определенном смысле стало неуязвимым. Можно ведь так об асфальт приложиться, что и костей не соберешь.

В ту ночь я без труда отыскал дом «безутешной» вдовы. С этим, кстати, у меня часто бывали проблемы. Сверху ночью город выглядел совершенно по-другому, не так, как днем. Да и на карте в кабинете Пеликана он был совсем другим. Иногда мне казалось, что город, как и я — просыпается ночью или, точнее, превращается в живое существо, некое суперчудовище, которое живет собственной жизнью, не обращая внимания на человечков-паразитов, которые, словно блохи, ползают по его бескрайней плоти. Но в этот раз обошлось без тревожных видений. Нужную мне хрущевку я нашел без труда. Вначале хотел спуститься, позвонить, а потом решил, что уж лучше сразу расставить все точки над «i».

Определив нужный балкон, я «высадился». В комнате никого не было, но на кухне горел свет, и его отблески играли на стеклах буфета, где раньше возвышалась ваза с наркотой. И еще кто-то громко говорил. Мужской голос. Нет, два. Я напрягся, пытаясь разобрать слова, но даже моему гипертрофированному слуху это было не под силу. Постучать или войти без приглашения? Согласно легендам, вампир мог зайти в помещение, только если его кто-то пригласит, но это легенды. В жизни все совсем иначе. Тень провернула ручку. Балконная дверь открылась, и я проскользнул внутрь. Пара шагов, и я застыл на пороге комнаты, прислушиваясь к тому, что происходило на кухне. А действо и в самом деле оказалось презабавным.

— …ты, главное, Светка, не тушуйся… Что ты нюни распустила. Закончили мы это дело, и славно. Давай, Костян, за удачу.

Зазвенела посуда.

— Вот я говорю, теперь без этого алкаша вам легче будет. А что менты порошок нашли, так оно и к лучшему. Вот, к примеру, тьфу, тьфу, тьфу, засветишься ты, Аркадий. И что, придут к вам с обыском. Найдут, не дай бог. А вы: «Это не наше. Покойный виноват».

— Ну ты и скажешь, дядя Сеня. С чего это мне попадать?

— Да, чего ты мальчишку пугаешь? — встряла хозяйка, и говорила она не как утром, а спокойно, требовательно. На убитую горем вдову не слишком похоже.

— Ты лучше слушай и на ус мотай, — продолжал мужской голос. — Случаи-то у нас, они разные бывают… Иногда вроде все предусмотришь, все продумаешь, а жизнь тебе какую-нибудь бяку-заколяку подкинет, и ты на ровном месте, со всего маху мордой о стол — хрясть!..

Тут я решил, что самое время объявить о своем присутствии, так сказать, приложить о стол всю честную компанию. Шагнул я на кухню, а они так и обмерли. «Дядя Сеня» — мужичок в летах, кругленький, в маечке, так и застыл с соленым огурчиком в руке. У вдовы при виде меня глаза стали… нет, монеты таких размеров я еще не видел, разве что петровский пятак. А у юноши взор горячий потух, и челюсть отвисла, как у паралитика. И слово сказать не могут, и шевельнуться. Ну, я выдержал паузу.

Первым очухался мужичок, судя по вытянутым чертам лица, брат «безутешной» вдовушки. Не сводя с меня взгляда, он зажевал желанный огурчик, а потом покосился на сестру и шепотом поинтересовался:

— Это кто? Хахаль новый, что ли?

— Один из ментов, что с утра заходили.

— И откуда он тут?

Безутешная вдова только плечами пожала.

— Так, — протянул мужик, и, судя по его тону, я понял, ничего хорошего мне ждать не придется.

— Вижу, вся компания в сборе. Ну что, господа заговорщики… — начал было я, только договорить не успел, потому что «дядя Сеня» метнулся вперед, и большой кухонный нож, проскользнув между моими третьим и четвертым ребром, по рукоять вошел в мое тело.

Несмотря на быстроту реакции, я сделать ничего не успел. А может, так оно и к лучшему. Большая часть людей ведь нормальных слов не понимает. К тому же, что я мог им сказать? «Достопочтенный убийца и уважаемые соучастники, я не стану докучать вам своим присутствием, если вы пообещаете завтра поутру явиться ко мне в кабинет с повинной». Вместо столь высокопарной речи, я вытащил нож и рукоятью вперед протянул убийце.

— Дубль номер два. Попробуешь еще раз?

Дядя Сеня застыл, вытаращившись на меня. Нет, если бы, конечно, нож имел серебряную кромку или был освящен в церкви… Хотя кто знает? Как я уже говорил, легенды порой не совпадают с реальностью.

— Итак, место тайной вечери раскрыто, — продолжал я. — Пора подвести неутешительные итоги…

Но они меня не слушали, они глядели на то место на майке, откуда я только что вытащил нож. Там, вокруг прорези, расплылось небольшое кровавое пятнышко. Ничего серьезного. Мой новый дар оберегал меня.

Понимая, что нужно как-то разрядить атмосферу, чтобы, не приведи господи, кто-нибудь из присутствующих не спятил, я взял из руки юноши стакан, на треть налитый водкой, и одним махом опрокинул его себе в глотку. Хотя, если честно, я предпочел бы стакан свежей, еще теплой крови.

— Острое всегда нужно запивать крепким, а то случится изжога, — пояснил я. — Итак, на чем мы остановились? Ах да… Думаю, если с утра вы в том же составе явитесь с повинной, то…

И тут я осекся. Дело в том, что на кухне было зеркало, и вдова уставилась на него, широко открыв рот. Нет, в любом доме при покойнике положено зеркала закрывать, а здесь никто об этом и не подумал. Ну откуда такие уроды берутся? Естественно, в зеркале меня не было. У вдовы лицо вытянулось еще больше и теперь напоминало маску маньяка из «Страха».

— А что вы, гражданка, смущаетесь? — улыбнулся я, постаравшись, чтобы все выглядело как можно натуральнее. И еще: главное в такие минуты не расслабляться и про клыки не забывать. Улыбаться улыбайся, а свою клыкастую пасть лучше никому не показывай. — Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна… Да, в зеркале меня не видно, но я тут у вас с неофициальным визитом. — Как будто это объясняло отсутствие изображения! — Меня тут как бы нет…

Пока я говорил, «дядя Сеня» пришел в себя и снова ткнул меня ножичком. Настырный тип. Ну, никак ему не успокоиться. Видно было, хотел он мента убить, и точка. А что, один жмурик на нем и так уже висит, так что плюс мент, минус мент, какая ему разница?

Однако в этот раз ему снова не повезло — я вновь с легкостью вынул нож из тела.

— Что-то ты никак не угомонишься, — и, вместо того чтобы снова отдать нож убийце, я слегка щелкнул его по лбу. Так сказать, «Сказка о попе и его работнике Балде» в реалити-шоу. Он этого щелчка «дядя Сеня» как-то сразу осел. Сгорбился, а потом, резко повернувшись, бросился к окну, видно решив сигануть с пятого этажа. А я решил, что хорошего из этого ничего не выйдет. Посему я вытянул тень и легко поймал беглеца в невидимые стальные объятия. Раз, два, три… Нет, так не романтично! Крэкс-пэкс-фэкс! И «дядя Сеня» повис между полом и потолком. Но «беглец» никак не мог успокоиться: и кулачками махал и ножками сучил.

А я тем временем повернулся к вдове и ее сынку.

— Итак, продолжаем разговор…

— Нам с вами не о чем говорить… — дрожа всем телом, объявила вдова.

— Ну почему? — удивился я, причем постарался произнести эту фразу так, чтобы звучала она как можно искреннее. — Мы можем, например, поговорить об изгаженной и порванной майке, — я опустил голову, разглядывая кровавые пятна на серой ткани. — А ведь это настоящий «Найк», полторы тысячи стоила футболочка.

— Это не мы, это он, — заверещал юноша, тыча пальцем в сторону «дяди Сени».

— Нехорошо, юноша, — продолжал я все тем же назидательным тоном. — Нехорошо, вот так вот, с легкостью продавать своих товарищей…

— Да что вы себе позволяете! — неожиданно взвилась вдова. — На каком основании вы вломились в мой дом. Ордер у вас есть? — И она аж привстала. — А если ордера нет, то…

Тут я щелкнул зубами. Комедия затягивалась, а мне еще нужно было отыскать жертву и принять «ночной коктейльчик». Как-то я это мероприятие пропустил, зато потом испытал все радости «ломки» по полной программе. Что бы там ни говорили, вампиры своего рода наркоманы, только ЛСД их не берет.

Щелчок и вампирский оскал вкупе с «дядей Сеней», подвешенным в воздухе неведомой силой, определенное впечатление произвели. Вдова осела на свое место, а потом, спрятав лицо в ладони, разрыдалась.

— В общем, так, — продолжал я все тем же добрососедским, невозмутимым тоном, — завтра в одиннадцать жду вас в гости. Бежать и прятаться от меня бесполезно… Единственное, что могу пообещать, так это оформить «явку с повинной». Там, кстати, и расскажете все детали ваших хитроумных планов… — И, повернувшись, я вышел.

Квартиру я покинул тем же путем, что и зашел — через балкон. Только не стал далеко улетать, а притаился на соседнем балконе. Через несколько секунд на балконе появился «дядя Сеня». В руке у него опять был многострадальный нож. Судя по всему, мой маленький урок ему не пошел на пользу.

— Где этот гад! Где этот мент поганый! — завывал он. — Я его на ремни нарежу.

Следом за ним появились и вдова с сынком. Они остановились в проеме балконной двери, ожидая дальнейшего развития сюжета.

Нельзя разочаровывать зрителей, но и возвращаться не стоило, и я вновь воспользовался тенью. Один за другим я разогнул пальчики «дяди Сени», те самые пальчики, что сжимали ножик, и не просто разогнул, а сломал. Хруп, хруп, хруп… Надо же как-то отучить человека баловаться с острыми режущими предметами.

Это явно подействовало. Сжимая здоровой рукой изуродованную, «дядя Сеня» произнес много фраз, которые, без сомнения, заинтересовали бы филологов, особенно специалистов по нецензурной лексике, окажись кто-нибудь из них свидетелем данной сцены.

Наконец, излив душу в темноту ночи, «дядя Сеня» повернулся к своим зрителям, и вдова бросилась ему на шею со словами:

— Сенечка, что же нам теперь делать?

Как говорится: «клиент сломался», больше мне тут делать было нечего. Утром, я был уверен, вся троица явится с повинной, а если нет, то придется навестить их на следующую ночь, и этот повторный визит не будет таким гуманным.

Теперь пора было отобедать. Районный центр по переливанию крови находился неподалеку. Цена литра свежей крови — триста рублей. Не такая большая такса, и что самое важное, никого из ночной смены не интересовало, зачем мне посреди ночи кровь и что я собираюсь с ней делать. Прыщавые лаборанты с легкостью продавали то, что не входило в список наркотических препаратов, хотя, видит бог, добавь я чуток, и они продали бы мне всю больницу, вместе с больными, всеми лекарствами и транспортом в придачу. Но это — худший вариант, так сказать, «на пожарный случай». К тому же каждый раз приходилось объяснять, что я режиссер малобюджетника, и кровь нужна мне для натуралистичности, поскольку нормальных специалистов по спецэффектам за выделенные деньги мне не найти. Или нести еще какую-нибудь пургу. Однако вскоре у меня сложилось вполне определенное впечатление, что лаборантам все равно. Деньги — товар, и никаких вопросов. Да и кровь из холодильника сильно отличалась от живой. Одно дело, когда сосешь кровь из пластикового пакета через трубочку, словно это какая-то фанта или пепси-кола, и совсем иное, когда пьешь из вены, свежую, бурлящую, пенящуюся, наполненную жизнью жидкость.

Итак, милые дамы, я к вам.

И, расправив невидимые крылья, я скользнул между пятиэтажек, вглядываясь в темные окна. Где же та самая, одинокая, что видит сны о прекрасном принце?

В эту ночь мне повезло. Я ее нашел… Трудность же была в том, что мне нельзя было возвращаться к своим прежним жертвам. Чуть переборщишь — и наплодишь еще одного, такого же, как я. И что потом? Ведь дама может оказаться и вовсе несознательной. А отлавливать ее потом, искать способы прикончить… И потом все это может ведь расползтись, словно вирус. Лучше уж не гадить самому себе с самого начала. Так что не каждой ночью мне удавалось отведать свежей крови. Но что поделаешь. Никого не нашел — марш на пункт переливания. Там кровь хоть по вкусу — суррогат, но на безрыбье и рак рыба.

А в тот вечер клиентка оказалась просто очаровательна. Молоденькая содержанка какого-то финансового туза — старого и лысого, она грезила о большой любви, о молодом атлете, который ублажил бы ее страдающее без любви тело. Мгновение — и для нее я стал тем, кого она хотела видеть. Плечи мои раздались, мускулы налились… Настоящий мачо. Нет, для постороннего взгляда я ничуть не изменился, изменения, происшедшие во мне, видела только она.

Когда я подлетел к ее окнам, она уже ждала меня, кутаясь от ночной прохлады в полупрозрачный пеньюар. Она знала о том, что я вот-вот появлюсь, и радость предвкушения смешалась в ней с полусонным томлением. Утром она даже не сможет понять, происходило это все в реальности или это был всего лишь сон.

Несмотря на то что родом она откуда-то из-под Пскова, черты лица у нее были точеные, аристократические. Графиня, ожидающая своего возлюбленного у окна самой высокой башни замка. Как ее звали… Не помню, да мне в общем-то было все равно. Она сама открыла мне окно, и я скользнул в ее объятия, почувствовал под руками маленькие, горящие от желания груди с длинными, воспрянувшими от возбуждения сосками. Наши уста слились… А потом… Нет, я не вошел в нее. Пища это одно, секс — другое.

Наши губы слились в экстазе, языки соприкоснулись…

Часто размышляя во время бессонных рассветов, я все-таки пришел к выводу, что в моей слюне есть какой-то наркотик. Я даже как-то подсунул пробирку со слюной в вещдоки, и получил ответ. «Жидкость, содержащая сильные расщепляющие ферменты и очень сильный наркотик». Там и формула была, но я, естественно, ее не запомнил…

…И красавица повисла у меня на руках — безвольное тело, очередная жертва. Даже во тьме я видел тонкую вену, проступавшую сквозь белоснежную кожу ее шеи. Я осторожно припал к этому источнику. Полые клыки сами нашли цель. Еще мгновение — и живительная влага наполнила мой рот. Как прекрасна была ее свежая, еще не испорченная ни алкоголем, ни наркотиками кровь. Помню, в самом начале карьеры ночного кровососа кусанул одну «красавицу», так потом сам едва не попал в диспансер. Не знаю, чем она там ширялась, но привыкание было с первой дозы. И ведь охота превращать свой организм в сточную канаву для всякой сомнительной химии?..

А девушка, моя нынешняя «жертва»? Она витала в прекрасных грезах. Что она видела? Не знаю. Но судя по тому, как размеренно она дышала, время от времени сладострастно вздыхая — видения ее были самыми прекрасными. И слово «жертва» тут не слишком уместно. Несчастная хотела увидеть прекрасный сон, она его получила, хотя в обмен ей пришлось отдать стакана полтора крови.

Не отрываясь от тонкой, точеной шейки, я перенес красавицу на кровать. Ну не держать же мне ее на руках всю ночь! Кровь из тонюсеньких проколов била толчками, сообразно сокращению сердечной мышцы, и это превращало процесс в некий ритуал — восхитительный обряд, дарующий силы и пробуждающий тягу к жизни.

Но вот что-то щелкнуло — сработал «внутренний будильник». Пора. Я осторожно выпустил девушку из своих объятий, и тело ее легло на мягкое покрывало. Теперь я был сыт, переполнен жизненной силой. А до рассвета, точнее до того момента, когда, напялив форму, нужно будет двигать на работу, было еще часа четыре крепкого, здорового сна.

Спать… спать… спать… Потому что утром надо будет разбираться с «веселой» троицей, да еще наверняка Пеликан какую-нибудь писанину подкинет, а то еще что-нибудь случится, придется отправляться на выезд. Единственный плюс такой жизни — стопроцентная раскрываемость. Даже если дело совершенно мертвое, даже если «работали» гастролеры…

Вот так изо дня в день.

Я часто задумывался о своей новой природе. О том, что случилось со мной и почему это произошло. Иногда мне казалось, что это — дар свыше, иногда — что проклятие. Но больше всего меня тревожил вопрос, как быть, если жизнь столкнет меня с таким же, как я? Игнорировать, наладить общение, уничтожить, дабы… Дабы я оставался единственным в своем роде — существом, не приносящим вред людям. Или все-таки я что-то делал не так? И вообще, в чем суть моей природы? Ведь, с одной стороны, материалистическое воспитание напрочь отрицало существование потусторонних сил, с другой — ни к кому иному я себя причислить не мог. Сколько часов я ставил опыты с собственной тенью, пытался понять, каким образом через тень я могу воздействовать на материальные предметы. А полеты в ночи? Я даже сходил в Публичку и заставил себя прочесть несколько новомодных книг о вампирах, но… Все это больше напоминало сказки для инфантильных подростков, чем реальность. Дракула! Силы тьмы! Да, тени повиновались мне. Да, я должен был пить кровь. Но что в этом темного, злого? Я ведь старался никого не убить, а кровопускание еще никому не вредило. А может, дело в том, что все это касалось именно меня, и я «не замечал у себя в глазу бревна, в то время как видел соломинку у других»?

Но были еще и иные сомнения. Смысл жизни? Раньше я никогда не задавался этим вопросом, однако теперь, выпав из круговорота обычного существования, я стал задумываться над тем, зачем, ради чего я живу. Ради того, чтобы ловить и сажать преступников? Но должен ли я тратить на это свое драгоценное время? Должен ли растрачивать на это свой дар? Может, вместо этого стоит совершить Поступок (Поступок — с большой буквы)? Например, стать президентом? Я не был уверен, что мне это удастся, но почему бы не попробовать? Или, например, стать великим ученым. Судя по легендам, мне была отведена вечность. А ведь я не дурак, и за какие-нибудь сто лет… Но ни формулы, ни научные трактаты не вызывали энтузиазма.

Кроме того, если такие, как я, существовали и до меня… ну не мог же я быть единственным в своем роде! Кто-то инфицировал вирусом вампиризма (или чем он там передавался) того мальчишку, что заразил меня. Значит, существовал кто-то еще. А он мог заразить еще кого-то… Тогда почему те, кто обладал могуществом, как я, истинным могуществом, держались в тени? Не становились ни великими учеными, ни президентами? А может, все великие мира сего вампиры, только это тщательно скрывается? Некий вселенский заговор?

Ответы на свои вопросы, на часть из них я получил, и случилось это совершенно неожиданно. Как-то, проходя по своему отделению, я почувствовал след — след преступника, который отличался от тех следов, что встречались мне раньше. В нашем «гнезде» такие следы не редкость, ведь задержанный или арестованный преступником остается, и след его остается следом преступника, но… Тут было что-то другое, не враждебное, но и не нейтрально-безвкусное, как след обычных людей, не совершивших ничего предосудительного. Это было… словно я встретил родственную душу, родного брата, которого не видел десяток лет. Причем этот брат по уши вляпался в какую-то неприятную историю. По-другому мне не описать эти ощущения, потому что нет в нашем… хотя почему «в нашем», в человеческом языке нужных слов. Хотя другого языка я не знал.

Мимо такого следа я пройти не смог. И я вовсе не был удивлен, когда выяснилось, что человек, оставивший этот след, серийный убийца-маньяк. Сначала я хотел оставить все как есть. Пусть даже он болен той же болезнью, что и я, но раз доказано, что он убивал, безжалостно убивал, наслаждаясь предсмертными мучениями своих жертв… Нет, у меня с ним не могло быть ничего общего. Он убийца, а я страж порядка, пусть и наделенный некими «волшебными» способностями. Этакий Бэтмен, стоящий на страже покоя любимого города.

А потом я понял, что все не так. Я сам уговаривал себя, убеждал, что я хороший. Но что такое хорошо и что такое плохо? Маяковский для первого класса. А я вроде вырос из этих штанишек. И тогда я решился. Я убедил себя, что встреча наша необходима, потому что я должен знать о таких же, как я. Ведь это тяжко в одиночестве нести свой крест, когда нет никого, кто смог бы выслушать тебя и дать совет. А ведь я пребывал в полной изоляции. К кому мне было обратиться. К сослуживцам или друзьям? «Извините, я — вампир… Не подскажете, как мне быть?» Тут до дурки рукой подать. А любимые женщины, которым мужчины порой доверяют самые сокровенные тайны? У меня таких не было. Жена ушла. А остальные? Те, у которых я пил кровь? Это не смешно. Кончилось бы тем, что я бы завампирил свою избранницу, и она превратилась в мое подобие. Вот только как бы она себя повела?

Итак, мне просто необходим был человек, с которым я бы мог откровенно поговорить, поделиться тем, что у меня накипело. И выходило так, что единственный, кому я мог бы доверить свою тайну, серийный убийца, и то только потому, что он имел свою, еще более страшную тайну, о которой не подозревали следователи.

Сколько денег и усилий стоило мне организовать свидание с арестованным! Нет, я мог, конечно, пойти напролом. Залететь на ночь глядя в тюрьму. Охрана была для меня не помеха. Неуязвимый для обычного оружия и обладая сверхчеловеческими возможностями, я чувствовал себя полубогом. Но здесь требовался иной подход. По крайней мере в первую встречу. Потому что существовал шанс на то, что я ошибся, а маньяк — он просто маньяк — серийный убийца, больной на всю голову.

Однако был шанс, и я не намерен был его упускать. Я должен был знать!

Маньяка, а звали его Павел, держали в камере-одиночке. Когда я вошел, он сидел на койке, уставившись в стену. Я остановился, выждал, но арестованный по-прежнему не обращал на меня никакого внимания.

— Привет… — начал было я и тут же замолчал, потому что Павел повернулся ко мне, и только теперь я смог хорошенько рассмотреть его лицо.

Я был поражен. Я ожидал увидеть все что угодно, но это… Передо мной сидел совершенно беспомощный, безвольный «ботаник». Такой не то что человека, мухи не обидит. Он смотрел на меня округлившимися, словно близорукими глазами, словно хотел задать какой-то вопрос, но не мог.

— Привет, — вновь повторил я. — Я хотел поговорить с тобой.

— О чем? — голос его был таким же мягким и безвольным, как лицо.

— Ты в самом деле убийца?

Он кивнул.

— Да, я убил многих. Я же все рассказал следователю, — он говорил так, словно речь шла о чем-то эфемерном и отстраненном, до чего ему, в самом деле, нет никакого дела.

— Странно, ты не похож на убийцу.

— Я утратил частицу Искусства. Поэтому меня и поймали, — вздохнул Павел.

— Искусства? — переспросил я, не понимая, о чем идет речь.

Заключенный кивнул.

— Искусство владело мной, оно вело меня, указывая мне путь…

Тогда слова Павла показались мне бредом сумасшедшего. Я пожалел о своем решении прийти сюда, но делать было нечего. Нужно было довести беседу до логического завершения. Хотя выходило так, что передо мной было просто безумец. Но этот странный след, откуда он взялся?

— Расскажи мне об Искусстве, — попросил я.

— А что о нем говорить. Это государство не приемлет его…

— Ты называешь Искусством — искусство убивать…

Павел натужно хохотнул.

— Вы не понимаете. Вы все не понимаете. Искусство это… это… — он на мгновение замялся, пытаясь подобрать нужные слова. — Это — чудо, это — волшебство. Оно окрыляет.

— Есть много разных искусств: живопись, музыка, балет… Всего семь муз… Какую именно ты имеешь в виду.

Павел вновь хохотнул.

— Как вы все смешны. Вы ведь ничего не понимаете. Искусство, оно одно, и человек, наделенный им, много выше остальных. Все эти картины, скульптуры — лишь жалкий отголосок того, что может сотворить настоящий носитель частицы Искусства. — Глаза Павла на мгновение зажглись, лицо скривила маска то ли безумной боли, то ли наслаждения. — А вот я отступил. Вместо того чтобы пройти по пути Искусства, вместо того чтобы вытащить свой выигрышный билет, я предал свой дар. Я уничтожил в себе эту частицу… Именно поэтому я тут. Но парадокс в том, что это Искусство заставляло и помогало мне убивать, а теперь, когда я по собственной воле отрекся от него, я должен понести наказание за то, в чем невиновен.

— Но ведь ты убивал?

— Да, — кивнул Павел. — Но тогда меня вело Искусство, а теперь… теперь я словно выпотрошенная тушка. Я ничего не могу, ничего не хочу. Мир стал лишь тусклым отражением того мира, в котором я жил раньше… — И он замолчал.

Какое-то время в камере царила тишина. Не знаю, о чем думал арестованный, я же на мгновение представил, что случилось бы, лишись я своих новоприобретенных способностей? Я перестал бы быть самим собой. Не смог бы летать по ночам. Наносить ночные визиты несговорчивым подозреваемым. Кем бы стал? Обычным человеком, как и остальные. И как бы жил?.. Нет, я не смог бы жить так дальше. Я не перенес бы возвращение в обыденную повседневность из радужного волшебного мира, к которому прикоснулся самым чудесным образом, пусть даже это прикосновение и превратило меня в вампира.

— Ты тоже пил кровь? — невольно вырвалось у меня.

— Нет, — покачал головой Павел. — Я наслаждался Запахом Смерти. А ты пьешь кровь?

Этот вопрос застал меня врасплох. Сказать правду? А смысл? Врать? Но ведь я пришел сюда как раз для того, чтобы поговорить начистоту, чтобы все узнать?

Неожиданно Павел соскользнул с кровати, метнулся ко мне. И вот он уже стоял передо мной на коленях, пытаясь заглянуть мне в глаза.

— Ты пьешь кровь? — вновь повторил он свой вопрос.

— Да, — кивнул я. — Но я никого не убиваю.

— И ты не Посвященный?

— Посвященный?

— Ты не служишь ни Древним, ни Искусству?

— Древним? — снова переспросил я. — Кто такие Древние? Что такое Искусство?

— Если ты не знаешь, то лучше тебе и не знать, — заговорщическим шепотом произнес Павел. — Я… Я… — Он закашлялся. — Ты получил дар Ночного странника.

— Можно сказать и так…

— Викториан… — И Павел снова замолчал.

— Викториан? Кто такой Викториан? Древние, посвященные… Ты можешь толком мне рассказать, что к чему.

— А зачем? — удивился Павел. Потом, глупо захихикав, откачнулся от меня. Мгновение, и он вновь восседал на своей койке. — Зачем тебе знать? Ты хочешь стать Посвященным и провести жизнь служению Искусству? Или ты просто хочешь заглянуть за завесу неведомого, чтобы открыть другим слепцам истинные тайны мироздания и тем самым прославиться? И тот, и другой путь ведет к смерти… Ты… Ты пусти все на самотек. Пусть все будет, как будет. Плыви по течению. Если Древние захотят, они сами тебя призовут. Если нет… В любом случае — частица Искусства в душе — это великий дар. Ты должен беречь его, иначе ты кончишь, как я.

— Так почему же, зная все это, ты оказался здесь?

— Потому что я нарушил и преступил. Мне нельзя было отказываться от Искусства, нужно было жить с моим даром, служить ему… А я влюбился. Я боялся сорваться. Я спас ее… — Он еще что-то говорил, но голос его становился все тише, и слова невозможно было разобрать.

Если честно, то я ничего не понял. Искусство? Назовем это сверхспособностью, сверхсилой, тем, что отличает нас от простых людей. Но «посвященные», «Древние»? Этот безумец сказал то ли слишком мало, то ли слишком много.

Я шагнул к убийце, схватил за плечо, тряхнул. И вновь на меня уставились невинные, как у младенца, глаза.

— Ты хочешь, чтобы я все рассказал? Но я не знаю, что говорить… О чем ты хочешь услышать?

— Посвященные, кто они? — и я сильно встряхнул арестанта.

— Они те, кто обладает частицей Искусства и сознает это. Они стоят над людьми и живут по своим законам. Прячутся среди вас, только вы их не видите, не замечаете. Они, словно невидимки, но на самом деле они правят миром, верша волю Древних богов, когда те изволят обратить свое внимание на род людской.

— То есть это своего рода жрецы?

— Можно сказать и так.

Я задумался. Что-то не очень верилось мне в существование некой тайной секты, поклоняющейся невесть кому, ну а уж в существование богов я не верил и подавно. Хотя… Скажи мне кто-нибудь полгода назад, что вампиры существуют на самом деле, я бы хохотал с полчаса, а человека этого счел сумасшедшим. Ну а теперь, теперь я сам вампир, не отражаюсь в зеркалах, питаюсь кровью, летаю, вопреки всем физическим законам. И что? Это-то реально. А если верить безумцу, то существуют и другие, такие же как я.

— Ты не сомневайся, — все еще лепетал Павел. — Я тоже вначале считал, что я один такой. А потом я нашел таких же, как я…

— Тоже серийных убийц? У вас что, клуб извращенцев?

— Нет… нет… нет… Ты опять меня не понял. — И этот очередной переход с «вы» на «ты» взбесил меня.

Я вновь хорошенько тряхнул Павла:

— Говори!

— Нет… Мне не объяснить… Если… Ты сам все узнаешь… Рано или поздно…

— Мне нужно знать сейчас, — настаивал я.

Но Павел только покачал головой. И я понял: он — прав. Ну предположим, узнаю я, что мой сосед тоже не такой, как вы, а, к примеру, волк-оборотень. И что? Будем с ним по вечерам сидеть на кухне, пить водку и сетовать на злую судьбинушку, в лучших традициях героев Федора Михайловича? Ну уж фиг вам! Я получил то, о чем раньше и мечтать не мог, и использую эту силу по полной. И еще… займусь чем-нибудь полезным. Ведь, судя по тому, что я знал о вампирах, впереди у меня вечность. Почему бы не выучить, к примеру, французский язык? И приятно и полезно.

Однако все эти мысли пришли много позже, а тогда… Тогда я отпустил плечо Павла, отступил, понимая, что он прав, а я не в состоянии найти емкие аргументы, чтобы опровергнуть его уверенность.

Нет, я, конечно, мог еще раз навестить его, до того, как он повесился… Но так и не решился. А виной всему оказался сон.

Вернувшись домой после свидания с Павлом, я сильно призадумался. Мыслей, а точнее вопросов, было много, и ни на один из них я не мог найти ответ. Нужно ли мне искать этих самых «посвященных»? Как жить дальше? Ведь рано или поздно мое двойное существование могло открыться. А может, плюнуть на все, уйти с работы и… Нет, для существования в качестве вампира мне не нужны были деньги, но оставался вопрос с одеждой, вопрос оплаты квартиры и всяких необходимых мелочей.

Размышляя об этом, я прилег на диван, и мне приснился сон. Странный сон, однако я получил ответы на мучившие меня вопросы.

Это было странное место. Огромный зал, а точнее пещера, одна из стен которой была превращена в гигантскую лестницу, какие, наверное, бывают в греческих храмах. Она уходила на самый верх, и там темнело несколько отверстий — дверей. Гладкие стены были украшены странными барельефами. Однако сколько я ни всматривался, я никак не мог понять, что на них изображено. В зале было очень светло, хотя нигде не было видно источников света.

Я замер, оглядываясь. И лишь через какое-то время я рассмотрел темную фигуру, застывшую на середине лестницы. Это была женщина, красивая, но странная. Ее красота была неземной и совершенно холодной, словно это было вовсе не живое существо, а странное создание из слоновой кости, оживленное с помощью колдовства. Черные как смоль волосы были собраны на темени в толстый «хвост», свисавший ниже пояса. Ее одежды — ленты из черной полупрозрачной ткани, расшитой черными узорами волшебных цветов, скорее не скрывали, а подчеркивали прелести женского тела. А само тело, оно было от шеи до самых пят покрыто татуировками — странными надписями, сильно напоминающими арабскую вязь. И только когда незнакомка приблизилась, я понял, почему мое подсознание отказывалось воспринимать ее как живое существо. Она не была человеком! Ее глаза! Они были объемными. Зрачок выступал над белком, а в центре него темнело отверстие… Жуть. Я попятился, но тут дама заговорила, и я вздрогнул всем телом при звуках ее голоса, столь глубоким и проникновенным он был.

— Я — судья. У тебя были вопросы. Ты можешь задать их мне.

— Вы — Посвященная?

— Нет. Я — судья, я служу Высшим силам.

— А посвященные?

— Они слуги Древних богов, которые и являются истинными повелителями этой планеты.

— Но…

— Ни один из богов не может вступить в конфликты с Высшими силами. Все боги действуют в установленных рамках. Ты это хотел узнать?

Я кивнул.

— И это тоже. — А потом выпалил: — Кто я?

— Вурдалак. Ты не посвященный, но и не служитель. Ты сверхъестественное существо, которое вынуждено жить втайне от людей.

— Почему?

— Потому что люди отказываются воспринимать истинное мироустройство вселенной. Они отвергают то, что не могут понять, тем самым неприемля очевидное.

— И…

— Если ты откроешь свое естество людям, то обречешь себя на смерть. Не могу сказать, в какой форме придет она к тебе, но ты умрешь.

— И что же мне делать?

— Ты должен смириться. Ты должен жить и наслаждаться каждым днем волшебства, дарованным тебе Искусством. У тебя впереди вечность, и ты можешь совершенствовать свое тело и душу. А через сто или двести лет можешь стать поистине великим. У тебя есть потенциал для того, чтобы подняться, если не на самую вершину, то подобраться очень близко к ней.

— Что ты называешь вершиной?

— Власть, и только власть. Власть над денежными потоками страны, власть над умами людей, то, что позволит тебе определять дальнейший путь стада человеческого.

— Люди не стадо.

— По большей части. Лишь единицы, не владеющие Искусством, могут подняться до высот истинно разумных существ, ну а остальное…

— Ты не человек!

— Не человек, — согласилась судья. — Но к своему народу я отношусь точно так же. В основе любой цивилизации лежит уважение и самоуважение. Существо, которое не любит себя, не сможет полюбить другого. Существо, которое не уважает себя, не сможет снискать уважение соплеменников.

— Но тогда выходит, что большая часть людей — быдло, стадо… Фашизм какой-то…

— Каждый сам выбирает то, во что верит, и устанавливает свои моральные нормы. Ты спросил меня, я ответила. И если тебе не понравилась моя точка зрения, это твоя проблема. Никто не заставляет тебя идти моим путем.

— А если…

— Если ты все же решишь расстаться с дарованным тебе, то тебе придется во много раз труднее, чем Жаждущему.

— Жаждущему?

— Тому, которому ты задавал сегодня вопросы. Тебе придется пройти настоящий ад, уничтожать себе подобных, потому что избавиться от своего дара ты можешь, только уничтожив всю свою стаю, всех, в чьих жилах течет твоя кровь.

— Моя кровь?

— Рано или поздно ты поймешь то, что я говорю. Главное, не забудь о нашей встрече. Сны вещь эфемерная.

— А я сплю?

— Спишь, а твое сознание… Ну, это долго объяснять, — отмахнулась судья.

— Но ведь я тут, вот он я — во плоти.

Судья усмехнулась, и вышло это натянуто, словно маска ее не была приспособлена для смеха.

— Тебе еще многое предстоит узнать и многому научиться. Главное же, чтобы ты не забыл о нашей беседе.

— Разве это забудешь! — вздохнул я, обведя рукой огромный зал.

Судья лишь усмехнулась.

— Это всего лишь еще один зал. Еще один образ. Ничего особенного. Он, как и мой образ — творение твоего подсознания… Я хочу, чтобы ты запомнил наш разговор. Воспользуйся советом Жаждущего, дай жизни идти своим чередом…

— Значит, ты выглядишь по-другому.

— Да, — кивнула судья. — И твое подсознание придало мне тот облик, который, на твой взгляд, более всего соответствует моему ментальному «я».

— А твой истинный облик?

— Боюсь, мой внешний вид не столь эротичен. Скажу больше, если бы я предстала перед тобой в моем истинном облике, то задушевной беседы у нас не получилось бы… Ну, а теперь мне пора…

— Но скажи, как мне быть? Что делать?

Неожиданно образ судьи стал уменьшаться. Она не двигалась, но быстро удалялась от меня, словно подхваченная ветром. И ее одежды извивались на этом ветру, словно черные змеи.

— Скажи, как мне быть!? — бросился я за ней.

— Следуй совету Жаждущего… Пусть все идет, как идет… Идет, как идет…

Еще мгновение, и свет в зале померк…

Я проснулся в холодном поту. Во рту был мерзкий свинцовый привкус, голова раскалывалась, словно я пил весь предыдущий день.

Глоток рассола и парочка маринованных помидоров. Потом две таблетки цитрамона и стакан ледяной воды — такой холодной, что аж зубы заныли, и я постепенно начал приходить в форму. До «вылета» мне оставалось еще полчаса, и я полез на книжную полку и стал рассматривать два самоучителя, один немецкого, другой французского языка, прикидывая с какого начать.

Что ж, по течению так по течению. Это тоже путь. Мой путь…