Отражения

Роберт Янг ОТРАЖЕНИЯ

Перевод Мария Литвинова

Мы с Бернис на Земле. Живем на берегу пресноводного озера, одного из тех, что недавно снова появились на северных континентах планеты. Спим допоздна, после обеда подолгу валяемся в постели, а по вечерам погружаемся в изучение древних книг, найденных и оставленных здесь такими же путешественниками, как мы. В этих книгах — многочисленные и разнообразные примеры давно утраченного писательского искусства, собранные, скорее всего, каким-нибудь увлеченным чудиком, у которого не было в жизни другого смысла. Некоторые из текстов действительно уникальны и говорят о будущем — таком, каким его видели самые просвещенные представители тогдашнего общества. В ту пору Земля еще была зеленой, не такой зеленой, как когда-то, но все-таки, и писатели того времени были просто помешаны на этом, как будто знали (или думали, что знают), что однажды планета перестанет быть такой. Это страшно их волновало. Они без конца повторяли, какая зеленая их Земля, и какое голубое небо, и постоянно упрекали кого-то — то в загрязнении природы, то в отравлении атмосферы. О космосе они тоже писали.

Космос… корабли, построенные из металла и мечтаний… Они думали, что для межзвездных путешествий понадобятся такие же аппараты, как для полета на Луну. О, какие же звездолеты описаны в их книгах! Огромные монстры, уносящие к звездами целые народы (обычно после того, как Земля прекращает свое существование), тонны и тонны стали, курсирующие туда-сюда по необъятным просторам космоса…

Они писали и о инопланетянах — жителях Альфы Центавра или Альфы Малого Пса. И, конечно, никак не могли пройти мимо нас. Смешно и странно читать то, что написал о тебе кто-то, умерший задолго до твоего рождения… написал о том, как ты выглядишь, что ты думаешь, чем живешь. Смешно и немного досадно, потому что тогдашние писатели, среди прочего, были одержимы сексом и не имели представления о нормальных человеческих отношениях. Их «космические путешественники» недалеко ушли от троглодитов, разве что вместо дубинок вооружились лучевыми пушками. И при этом тащили за собой примитивный четырехколесный воз, нагруженный заблуждениями, ошибками и дурными поступками.

Впрочем, несмотря на все мрачные предчувствия писателей прошлого, Земля осталась чудесным местом, особенно сейчас, весной… Здесь по-прежнему зелено… Я пытаюсь себе представить, что бы подумали земные авторы древности, увидев нас, меня и мою истинную любовь Беренис, читающих сейчас их сочинения. Безусловно, они не могли бы увидеть нас такими, какие мы есть, а лишь в форме отражений. Человеческая раса очень изменилась с момента ее появления на Земле, и мы сильно отличаемся от современников этих писателей. Но ведь и они сильно отличаются от своих предшественников, обезьян, — те вообще не умели писать.

Так что они, по идее, не должны удивляться, увидев нас. И все-таки, конечно, они бы удивились. То, что мы читаем их книги, удивило бы их еще больше. И, наверное, смутило бы.

Повернувшись к Бернис, я говорю: «Зачем они писали о будущем, если не понимали настоящего?»

«Потому, — отвечает она, — что не могли понять. Если бы они попытались и сделали усилие, то, возможно, пробились бы сквозь толстенный слой самомнения и увидели бы проблеск истины».

«Наверное, ты права, — соглашаюсь я. — Но я сомневаюсь, что у этих книг был массовый читатель, так что их прозрения вряд ли могли бы изменить мир к лучшему».

«К тому же, — замечает Бернис, — они бы не смогли распознать истину, даже если бы увидели ее. Они ведь жили в эпоху, которую историки позже назвали Веком Лицемерия». А в Век Лицемерия не может быть истины. Только общественное мнение, которое покупают задорого умные люди с большими деньгами. Так что даже самые упорные искатели истины все равно рано или поздно начинают заблуждаться. А эти наши писатели — не из самых упорных.

И не из самых честных, подумал я. Нельзя найти свое сегодня в чужом завтра. «Сол» — так они называли солнце, а Землю — «Сол-3».

Как странно. Сол-солнце — его теплые лучи сейчас освещают нас, хоть и неспособны что-то добавить к степени нашего комфорта, ведь наши тела нечувствительны к температуре. И все же, теплые лучи солнца ложатся на нас, как мы ложимся на берег голубого озера. Скоро Сол-солнце зайдет, и черная ночь опустится на Землю, как черная смерть.

Для нас смерть давно утратила значение, даже если когда-то мы и встретимся с ней. Но наша встреча не будет столь мрачной и таинственной, как у наших предшественников. Нет, я не хотел бы жить в те темные, унылые времена.

Наш интерес не ограничивается только теми авторами, которые писали о будущем. Мы изучаем и тех, кто описывал свое время. Некоторые из них очень хороши — их книги точно отражают суть их общества. И, если это считать критерием оценки высокого писательского мастерства, то в Век Лицемерия — как и в предшествующие эпохи — мастерство определенно существовало. Один из авторов в нем особенно преуспел — он как обращенное к миру зеркало, чье волшебное стекло передает все полутона и оттенки так точно и живо, что они надолго впечатываются в память. Именно таких писателей и стоит читать, если хочешь узнать о прошлом. Будущее нам и так известно, ведь мы в нем живем… и все равно всегда интересно узнавать, каким видели его авторы прошлого, что они о нем думали, какими представляли себе космические путешествия.

Дни бегут быстро, а нам с Бернис нужно еще так много пережить. Я говорю «пережить», хотя слово это неточное, по крайней мере, его смысл для нас не таков, каким был раньше.

Для людей прошлого жизнь означала череду контрастов, работу и отдых, радость и боль, пиршества и голод — и над всем этим нависала неотвратимая тень смерти. Нет, не о такой жизни я говорю сейчас, сидя на бренной Земле и отпуская свой разум в свободный полет. Наш способ жизни был бы совершенно непонятен и неприемлем для человеческой расы, не достигшей зрелости. Хотя это слово опять-таки неточное — под «зрелостью» я имею в виду «нынешний уровень развития». Как и многие до меня, я пребываю в убеждении, что эпоха, в которую я живу — высшая точка развития человечества. (И это та истина, о которой говорила Бернис). Подозреваю, что преступники давнего прошлого, приговоренные к смертной казни, за секунду до того, как лишиться головы, верили, что живут в наилучшем из миров. И не удивлюсь… да нет, я уверен, ведь я много прочитал… я уверен, что эти бедняги из Века Лицемерия, даже погрузившись в самую глубокую трясину лжи и самообмана, все равно были свято убеждены, что все предыдущие поколения существовали только затем, чтобы проложить им путь к вершине. Хотя, возможно, они бы это отрицали. Человек — заложник своего времени, неспособный не только увидеть, как выглядит тюрьмаснаружи, но и не осознающий, чем он окружен внутри. Ночь опускается на нас, надменная, как смерть. Мы с Бернис сидим в шалаше, который сложили из чисто ностальгических побуждений. И еще мы разожгли небольшой костер — не ради тепла, а чтобы поддерживать огонек прошлого здесь, на берегу. За светом костра начинается темнота, а за темнотой звезды. Скоро мы с Бернис вернемся туда — там наше место. Мы можем находится на планете лишь короткое время, и это заставляет нас задаваться вопросом: почему древние авторы столь легкомысленно пришли к выводу, что жизнь, зародившаяся в море, должна эволюционировать исключительно на Земле? Почему для них Земля — это финальная точка, а вовсе не вторая ступень, несмотря на то, что их фантазия запустила нас в космос в огромных фаллоподобных кораблях?

Наверное, я все-таки лицемерю, оценивая своих предков, — как лицемерили они, оценивая своих. Их предки лазили по деревьям. Они сами спустились вниз, мы же залезли на небеса. Гомо сапиенсу не суждено было навсегда остаться обезьяной. Гомо астралису, обитателю звезд, не суждено остаться человеком. И никто сейчас не живет на Земле. Это всего лишь курорт, большой парк, требующий ухода. Сюда мы ненадолго заглядываем, чтобы поразмыслить, кто мы есть и кем были. Земля — большойзеленый стол для пикника, висящий в космосе. Есть и другие похожие планеты, на некоторых обитают обезьяны. Мы же с Бернис сидим за столом под названием Земля, где до нас сиживали и другие и куда придут другие после нас. Огонь мерцает, я подбрасываю дров в костер, и звезды медленно отступают в черноту.

Мне хотелось бы стать зеркалом, в котором отражается моя эпоха, ведь мы — не просто межзвездные путешественники. Мы — гораздо большее, мы — часть звезд. Но мое зеркало способно отразить лишь пустоту космического пространства, ведь я, увы, не Скотт Фицджеральд. В своих мыслях я способен только прикоснуться к истине, и, возможно, самая главная, основополагающая ее часть всегда ускользает от меня.

«Мы — конечная цель эволюции» — не думаю, что в этих словах заключена истина. Не так все просто. Но иногда мне кажется, что я вижу ее: истийа — в линиях на лице моей любимой Бернис, спящей рядом со мной в ночи, в звездном сиянии ее разметавшихся волос.

Но утром все исчезает. И мы тоже скоро уйдем, и истина растворится в ночи.